Она взглянула в зеркало, и улыбка исчезла с лица. Что у нее общего с Золушкой? Смогла бы она провести единственный бал со своим принцем, а потом снова вернуться к грязной посуде? Мадлен знала: в ее жизни не будет хрустального башмачка.

Глубоко вздохнув, она решила, что достойна одной такой ночи. Впереди у нее жизнь, подобная той, которую прожили отец и мать, от зарплаты до зарплаты. Мама так долго пела сладкую песню сирен, что Мадлен была не в состоянии противостоять соблазну провести хотя бы одну ночь в волшебной стране.

Она это заслужила, и, если собирается прожить эту волшебную ночь, то проживет ее с широко раскрытыми глазами. Никаких горьких слез, если сердце окажется разбитым.

Но опять же, как можно разбить то, что уже разбито? Мадлен давно смирилась с тем, что Филипп не принадлежит ей и никогда не будет принадлежать. Тогда что же плохого в том, если она не откажется весело провести сегодня время?

Не отвечая на свой вопрос, Мадлен сняла платье и аккуратно развесила его на кровати. Взглянув на часы, она поняла, что у нее осталось на сборы всего четыре часа. Если поторопится, то успеет принять расслабляющую ванну до того, как проснется дочка. Няня придет к пяти, и у нее будет масса времени, чтобы собраться до приезда Филиппа к шести часам. Она предполагала, что они пообедают вместе, потому что вечер планировался только на восемь часов.

Мадлен укладывала волосы феном, когда наконец приехала няня. Теперь Мадлен могла закончить сборы, не опасаясь, что дочь забрызгает ее дорогое платье соусом для спагетти.

К приезду Филиппа ее нервы совершенно расстроились. Она переделала прическу по крайней мере раз семь, прежде чем ее устроило, как лежат локоны, которые она оставила над ушами. Смыв косметику, начала накладывать макияж во второй раз.

Ей уже казалось, что это никогда не кончится, когда вошел Филипп, неотразимый в черном смокинге. От него исходил слабый аромат пряного одеколона. Ноги у Мадлен подкосились. К счастью, она стояла за креслом-качалкой, играя в прятки с Эрин, тем самым не давая дочурке испачкать свой выходной наряд. Глядя на Филиппа, Мадлен ухватилась за лакированные планки, словно от этого зависела ее жизнь.

– Добрый вечер.

Господи, даже голос у него был прекрасным. Мадлен слышала его почти каждый день в течение последнего месяца, но сегодня он был каким-то особенным. Она понимала, что это всего лишь ее воображение, но даже в этом случае голос Филиппа успокаивал, словно скользя по возбужденным нервам, как платье легко скользило по бедрам.

– Ты прекрасно выглядишь, – прошептала она и покраснела.

Даже смех был каким-то глубоким.

– Это является моей характерной особенностью. А потом вмешалась Эрин. Она примчалась быстро, как только могла, взяла игрушку и подала ее Филиппу.

Мадлен пояснила:

– Эрин хочет, чтобы ты взял игрушку.

– Зачем?

– Чтобы снова отдать ей.

– А, – он кивнул с пониманием, – в этом есть глубокий смысл.

Он подтянул брюки на коленях, присел на корточки и без всякой брезгливости взял из рук Эрин игрушку, измазанную вареньем. На Мадлен это произвело впечатление.

– Спасибо, Эрин, – сказал он серьезным тоном. Как и предупреждала Мадлен, Эрин улыбнулась и сразу забрала игрушку назад. Но потом сделала такое, что поразило мать до глубины души. Она вытянула ручки, что означало: „Подними меня“. Смущенный, он посмотрел на Мадлен.

– Она хочет, чтобы ты взял ее на руки.

– Правда?

– Правда. И должна тебе сказать, что даже когда Эрин находится в веселом расположении духа, она не просит об этом всех подряд.

Очень осторожно Филипп поднял девочку на руки и так и остался стоять.

– Мне стыдно, что я не понял. Довольная Эрин пустила пузыри и ухватилась за розу в его петлице.

Мадлен кинулась ему на помощь, на ходу прихватив полотенце. Роза была спасена, и мать вытерла лицо Эрин, пока пятна не остались на смокинге у Филиппа. Несмотря на такой трогательный момент, она позвала няню и передала ей девочку. Ни к чему испытывать судьбу слишком часто.

Попрощавшись с Эрин и няней, Филипп повел Мадлен к лимузину, около которого стоял шофер и ждал, чтобы открыть для нее дверцу машины. С этого самого момента начинался сказочный вечер.

Шампанское в лимузине и обед в ресторане, слишком дорогом, чтобы его когда-нибудь рекламировали. Это объясняло, почему Мадлен никогда не слышала о нем. Потом кофе и десерт в бистро в деловой части города. Мадлен будто перенеслась в другой мир. Ее все время сопровождала музыка: Рахманинов в лимузине, струнный квартет в ресторане и джаз в бистро. Если б колеса лимузина превратились в колеса кареты, а у водителя из-под пиджака появился хвост, она бы не удивилась.

– Ты слышала речь Генерального секретаря ООН на канале „Си-Спан“?

Мадлен взглянула на Филиппа и рассмеялась. Она понимала, что он напускает на себя важный вид, чтобы ее рассмешить.

– Ты шутишь? Я даже не знаю, как он выглядит. Я не смотрела этот канал до тех пор, пока там не появился Барни.

– Барни?

– Фиолетовый динозавр!

– А, да. Его все еще показывают?

– Конечно! Он стал нашим классическим персонажем.

– Почему же тогда зрители находят его безвкусным?

– Знаешь, я часто это слышала. Но меня удивляет, почему люди считают, что это так плохо, когда их детям прививают такие ценности, как честность и порядочность.

Мадлен поняла, что Филипп с трудом сдерживает смех, и ощетинилась.

– Что ж, радуйся, – заворчала она, борясь с желанием запустить в него салфеткой. – Я ведь легко попалась на твою удочку.

– Честно говоря, я не предполагал, что мой гамбит приведет к дискуссии о фиолетовых динозаврах. Думал, мы начнем политические дебаты, но я не жалуюсь. Беседовать с тобой всегда так интересно. Ты воспринимаешь многое не так, как я.

– Что ж тут удивительного, все просто: ты мужчина, а я женщина и мать. – Она подождала, пока официант наполнит ей чашку. – Ребенок вообще во многом меняет взгляд на мир.

Филипп кивнул, чтобы принесли счет, и сделал глоток кофе.

– У меня и без ребенка теперь другой взгляд на все. Ты оказываешь на меня положительное влияние, Мадлен.

Не зная, что сказать в ответ, она улыбнулась:

– Ты просто сразил меня наповал вопросом о Генсекретаре ООН.

– Тогда считай меня бестактным. Между прочим, мне очень понравился наш разговор. Ты видишь вещи совершенно по-другому. Меня это интригует.

Мадлен почувствовала себя так, словно ее ударили в самое сердце. Она медленно опустила чашку и встретилась с ним взглядом.

– Ты имеешь в виду примитивной Он с изумлением уставился на нее, и Мадлен поняла, что неверно истолковала его слова.

– Нет, – тихо, но твердо произнес Филипп. – Как-то уникально.

– Филипп, разреши напомнить, что сегодня в Америке несколько миллионов родителей-одиночек. Это едва ли делает меня уникальной.

– Возможно, ты права. Но я скорее имел в виду тот факт, что ты не боишься меня. Ты никогда не относилась ко мне, как к какому-то идолу. К моему великому сожалению, пресса изображает меня именно таким. Ты не испытываешь передо мной страха и прямо говоришь о том, что думаешь. Споришь со мной, когда считаешь меня не правым.

Чувство стыда, которое она испытала из-за того, что не правильно поняла его, только усилилось в результате его откровенности.

– Ты даже не представляешь, как я хотела бы забрать свои слова обратно.

Наконец принесли счет, и минуту спустя они уже ехали на праздничный вечер. О неловкой ситуации было забыто, и вскоре Филипп снова заставил ее смеяться, изображая кое-кого из гостей. Мадлен знала этих людей по работе с Евой. Ее поразила необыкновенная точность, с которой копировал их Филипп.

Они прибыли с небольшим опозданием. Судя по количеству лимузинов, припаркованных у дороги, ведущей к родовому дому Амберкрофтов, публика уже собралась. Пользуясь своей привилегией, Филипп попросил шофера проехать за дом, чтобы не оказаться в этой толчее.

Мадлен немного знала об особняке Амберкрофтов из прессы, но репортеры не могли воздать должное тому зданию, которое сейчас возвышалось перед ней. Не обладая глубокими познаниями в архитектуре, Мадлен точно знала, что здание довоенное. Ходили слухи, что дом был построен на деньги, которые принес винокуренный завод прадеда Филиппа. Его сын, то есть дед Филиппа, сделал свое состояние на виноделии в годы сухого закона. Потом он превратился в респектабельного гражданина, а все остальное стало историей.

Филипп поинтересовался, с чего она хочет начать. Вместо того, чтобы сразу направиться в дом в танцевальный зал, она выбрала возможность обойти дом и выйти на парадную лестницу, ведущую на огромное крыльцо с колоннами. Вид с парадного крыльца был захватывающим. Будучи садоводом-любителем, она испытала благоговейный трепет перед загадочным пейзажем, едва различимым в сумерках. Она могла только предположить, как красивы эти цветы, полностью раскрытые под яркими лучами солнца.

Через несколько минут они вернулись в дом. В паузах между знакомствами Мадлен смогла окинуть взглядом фойе, которое казалось больше, чем вся ее квартирка. Паркетный пол сверкал благодаря многим слоям светлой мастики. Огромная лестница, которая непременно привлекала к себе внимание, напоминала лестницу из романа „Унесенные ветром“.

Филипп постоянно представлял кому-нибудь Мадлен, пока они, наконец, не нашли его мать.

Услышав имя Мадлен, миссис Ольга Амберкрофт натянуто улыбнулась и вежливо попросила разрешения переговорить с Филиппом наедине. Мадлен не слышала, что миссис Амберкрофт неистово нашептывала Филиппу, но уловив слова „секретарша“, „свидание“ и „упущенные возможности“, почувствовала, как на нее нашло уныние.

Когда он снова присоединился к ней, Мадлен заметила, что он крепко сжал зубы.

– Полагаю, ты получил нагоняй, – сказала она, стараясь разрядить обстановку.

Глаза Филиппа утратили строгое выражение, взгляд посветлел.

– Что-то вроде этого. Моя мать по-детски уверена, что я не должен приводить с собой того, кто не является потенциальным вкладчиком.

– О, у меня есть двадцатка, припрятанная в кошельке. – Она вызывающе ухмыльнулась. – Мне стоит вложить ее прямо сейчас?

Филипп запрокинул голову назад и расхохотался, чем вызвал не один любопытный взгляд. Ее непринужденная естественность и отказ выдавать себя за ту, кем не являлась, восхищали его. Никакой неловкости, никакого подобострастия!

– Тебе показать дом? – спросил он. – Или ты хотела бы потанцевать?

– Гм. Серьезный выбор. Думаю, я бы предпочла посмотреть дом. Если, конечно, ты не возражаешь.

– Нисколько. Сюда, пожалуйста.

Поднимаясь с ней по огромной лестнице, Филипп взял ее под локоть, отчего по телу Мадлен пробежала дрожь. Обычная реакция на его прикосновения! Даже жакет на ней не служил защитой.

– Тебе холодно? – заботливо спросил Филипп. Холодно? Скорее она чувствовала поднимающийся жар, но едва ли это могло послужить подходящим ответом.

– Со мной все в порядке. Наверное, это из-за сквозняка.

Когда они остановились на лестничной площадке, Мадлен посмотрела на него и улыбнулась.

– Очень надеюсь, что экскурсия закончится посещением твоей детской комнаты. Уверена, сейчас в ней никого нет. Застывшие солдатики ждут, когда будущий полководец из следующего поколения поведет их в решающую атаку.

Филипп широко улыбнулся в ответ.

– Мне очень жаль, но не могу предложить тебе ничего такого сентиментального. Бывшая детская теперь мой кабинет, но я с удовольствием покажу его тебе.

Он открыл дверь, включил свет и отступил назад, чтобы Мадлен могла войти.

– Я должна сделать признание, – произнесла она, оглядывая комнату, обстановка которой состояла из антикварных ценностей.

– Как, еще одно? Сгораю от нетерпения. Мадлен покачала головой и закусила губу, чтобы не усмехнуться.

– Будешь иронизировать, не скажу вообще ни слова. – Она притворилась, что хочет уйти.

Филипп схватил ее за плечи и повернул к себе.

– Ну же, я жду.

Мадлен поняла, что не сможет долго сопротивляться, и сдалась.

– Когда мы встретились с тобой впервые, я была такой же глупой, как и те люди, которые относятся к тебе как к божеству и о которых ты мне рассказывал. Я читала про тебя и твою семью, и ты казался мне необыкновенным человеком. Впрочем, как и вся твоя семья. Потом, работая на тебя, я поняла, что ты другой.

– Это хорошо или плохо?

– Конечно, хорошо. – Мадлен сделала шаг назад, провела рукой по изящно выгнутой спинке одного из кресел, стоящих перед камином. Потом с осторожностью повесила расшитую бисером сумочку на подлокотник. Не глядя на хозяина кабинета, она продолжила:

– Мне просто хотелось, чтобы ты знал: работать на тебя было замечательно, и я благодарна тебе за предоставленный мне шанс. Знаю, что скоро вернется миссис Монтаг, и тогда у меня уже не будет больше возможности пооткровенничать с тобой.

Филипп подошел к ней. Она стояла, рассматривая портрет его отца.

– Мадлен, только потому…

– Ты знаешь, что похож на него?

– Мне говорили об этом. Послушай…

– Джин больше похож на мать, но у вас обоих сильные гены Амберкрофтов.

– Мадлен…

– Филипп, не надо. – Она повернулась к нему и быстро прикоснулась кончиками пальцев к его губам. – Не говори, что мы будем встречаться. Ты очень занятой человек, твоя жизнь вернется в обычное русло, а я стану секретарем в каком-нибудь среднем звене корпорации. Если повезет, я смогу мельком увидеть тебя на празднике в парке в будущем году…

– Мадлен, – прервал ее Филипп, схватив Мадлен за руки и целуя каждый палец поочередно, – мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного помолчала.

– Хорошо, – прошептала она, закрыв глаза в тот момент, когда его губы коснулись ее губ.

Она так надеялась на этот поцелуй. Расставание не может быть окончательным без настоящего горячего поцелуя.

И Филипп ее не разочаровал.

Он крепко обнял Мадлен, и она обхватила шею Филиппа руками, вздохнула и замерла в его объятьях.

Его губы дразнили ее, а руки ласкали, но этого было недостаточно. Ласки становились более настойчивыми.

Тело словно воспламенилось, Мадлен испытывала такую страсть, какой не знала раньше. Она заметила, что жакет сполз, только тогда, когда почувствовала руки Филиппа на своих оголенных плечах, потом на спине. Его прикосновения обдавали жаром ее кожу.

Руки Мадлен проскользнули под смокинг, лаская грудь Филиппа сквозь накрахмаленную сорочку. У него напряглись мускулы, словно ее прикосновения тоже обжигали его.

Дыхание у обоих стало неровным, Мадлен стонала, будто ей не хватало его ласк.

– Да, – прошептала она, уткнувшись ему в шею и чувствуя, как поползла вниз застежка молнии на платье.

– Да, – хрипло повторил он, покрывая ее плечо жаркими поцелуями.

Вдруг в другом конце комнаты послышалось деликатное покашливание.

Филипп дернулся как ужаленный и оторвался от испуганной Мадлен, заслонив ее спиной. Выглянув из-за его плеча, Мадлен увидела Джина.

Тот сидел на подлокотнике кресла, небрежно опустив руку за спинку и покачивая ногой.

– Что, черт возьми, ты тут делаешь? – строго спросил Филипп.

– Жду, пока вы двое выйдете на свежий воздух. Но по тому, как обстоят дела, я решил, что едва ли дождусь.

Мадлен поправила платье, дотянулась до спины и застегнула молнию. Подхватила с пола жакет, старательно избегая смотреть на братьев.

– Я пойду в дамскую комнату, – пробормотала она, воспользовавшись первым пришедшим на ум предлогом, чтобы удалиться.

Мадлен направилась к выходу, стремясь уйти как можно скорее, и чуть не забыла свою сумочку.

Когда за ней закрылась дверь, в комнате воцарилась почти оглушающая тишина.

– Что, черт возьми, я тут делаю? – Джин повторил грозный вопрос Филиппа. – А чем, интересно, занимаешься ты?

– Я не обязан давать тебе отчет в своих действиях.

– Вот это забавно! Хорошо, тогда я отчитаюсь первым. Я пришел сюда, чтобы выкурить сигару и выпить глоток бренди. Не предполагал, что увижу здесь целое представление. – Джин взглядом показал, чтобы Филипп застегнул сорочку и одернул смокинг. – Ну, и какие намерения у тебя по поводу Мадлен?

– Мои намерения? – Филипп выдавил из себя смешок. – Ты кто? Ее отец?

– А кто ты? – Джин потер подбородок, словно размышляя. – Ах, да, вспомнил. Ты ее босс. Филипп покраснел и отвернулся.

– Слушай, братик, я здесь не для того, чтобы препираться с тобой, – вздохнул Джин. – И красный с бронзовым оттенком – не твой цвет.

Прошла секунда, прежде чем Филипп понял, к чему клонит брат. Потом он покраснел уже по-настоящему. Достав носовой платок из внутреннего кармана, он оттер помаду с губ, затем посмотрел на брата, вопросительно подняв бровь. Джин показал Филиппу, где на его лице еще оставалась губная помада, и Филипп провел платком по подбородку.

– Послушай, Филипп, я…

– Ничего не говори. Все верно. – Он провел руками по волосам и глубоко вздохнул. – Наверняка все, что ни делается, – к лучшему.

– Да, но быть честным перед самим собой это иногда такое дерьмо.

– Мама терпеть не может, когда ты говоришь „дерьмо“, – старший брат мрачно улыбнулся.

– Знаю. Так говорят простолюдины. Тебе тоже не нравится?

Филипп отрицательно покачал головой. Джин подошел к нему и молча поправил бабочку на шее.

Уже направившись к двери, Филипп остановился и протянул брату руку.

– Хотя ты прав, это такое дерьмо.

Мадлен понимала, что не может проторчать в ванной комнате весь вечер, пусть эта мысль и казалась такой соблазнительной. К счастью, она привезла с собой достаточно косметики, чтобы, по крайней мере, поправить макияж на лице. Теперь уже точно никто бы не подумал, глядя на нее, что она чуть не разделась донага в доме самой влиятельной дамы высшего общества Техаса. И не перед кем-нибудь, а перед ее венценосным сыном.

Должно быть, часы скоро пробьют полночь, и она превратится в тыкву. Нет, минуточку, в тыкву превращается карета. Но в этот момент Мадлен превратилась бы в кого угодно: крысу, лягушку, летучую мышь… лишь бы исчезнуть и не встречаться снова с Филиппом.

Собрав всю свою смелость, она наконец покинула туалет и поправила в последний раз волосы перед зеркалом в маленькой прихожей. Дверь открылась так внезапно, что девушка подпрыгнула от неожиданности.

– Вот ты где, моя дорогая, – сказала Ева Прайс, положив руку ей на плечо. – Что-нибудь случилось? Мы обыскались тебя.

– Нет, со мной все в порядке, – солгала она в ответ на преувеличенно радостную улыбку Евы. – Сейчас присоединюсь к мистеру Прайсу.

– Подожди…

Но Мадлен не оглянулась. От Евы Прайс не так-то просто отмахнуться, а объяснять ей что-либо Мадлен пока не была готова.

Мистер Прайс по-отечески поцеловал ее в щеку, когда она отыскала его в толпе гостей. Он позаботился, чтобы ей подали пунш, и они вдвоем отошли в угол танцевального зала. Оркестр наигрывал медленную мелодию, под которую плавно кружились красиво одетые пары.

– Ева нашла тебя, моя дорогая?

– Да. Мы столкнулись с ней в дамской комнате.

– Значит, она рассказала тебе?

– Рассказала мне? О чем?

Он посмотрел по сторонам и прокашлялся.

– Мы надеялись, что зять сможет выкупить наш бизнес, но он потерпел неудачу. Похоже, нам скоро придется оставить за собой только статус управляющих.

– Мне очень жаль.

Мистер Прайс улыбнулся и пожал плечами.

– У нас все будет прекрасно. Я только хочу удостовериться, что ты продала свои акции, как я тебе советовал.

– Да, мистер Прайс.

– Замечательно, – сказал он, потирая руки, и взял что-то с подноса проходящего мимо официанта. – Тебе следует попробовать это.

Мадлен не могла спокойно отнестись к сказанному мистером Прайсом, словно и ее жизнь зависела от этого. Она очень любила их. Прайсы стали близкими для нее людьми, и она расстроилась из-за того, что с ними случилось.

Когда к ним присоединилась Ева, Мадлен извинилась и оставила супругов одних. Пока она стояла с мистером Прайсом, план, который девушка вынашивала долгое время, наконец созрел. Даже несмотря на то, что будет трудно смотреть Филиппу в глаза, она поможет Прайсам… Или, по крайней мере, попытается.