1) переправа через Рейн в месте, вдвое более узком, чем возле устья;
      2) наличие широких неукрепленных долин, которые можно использовать как удобные подступы (тогда как равнины возле Гамбурга были полны военных сооружений, служивших немцам для учебных целей);
      3) прочный грунт, позволяющий машинам в любом месте покидать дорогу;
      4) высокие шансы на внезапность, поскольку было известно, что немцы гораздо больше озабочены северным путем, ведшим прямо к столице, и
      5) великолепные возможности для стратегического маневрирования, открывающиеся на отдаленном конце Франкфуртского коридора, уже в Германии.
      Прорвавшись в этом направлении, армия могла бы выбрать по своему усмотрению любое из трех направлений: северное - на Берлин, восточное - на соединение с русскими и южное - на Баварию и Австрию.
      Наоборот, чем больше она углублялась бы в гамбургские равнины, тем более обнаруживала бы свои намерения, предоставляя противнику возможность сосредоточиться, чтобы преградить ей путь.
      Разногласия по вопросу о способе вторжения в Германию проистекали - по крайней мере, в тот период, когда мне пришлось с ними столкнуться, - не из различия личных точек зрения отдельных фронтовых командующих. Они имели скорее характер широкого расхождения между двумя основными группами: большинство английских офицеров стояла за северный путь, почти все американские офицеры - за южный.
      Для всех нас, участвовавших в прежнем споре - о способе вторжения в Европу, было ясно, что, настаивая теперь на северном пути, англичане руководятся не только чисто военными, но также и политическими соображениями. Они желают иметь Берлин и северное германское побережье, чтобы быть уверенными, что, в случае крушения Германии, ни то, ни другое не будет занято русскими.
      Обе противоположные точки зрения обозначились еще до высадки в Нормандии. К сентябрю противоречие стало явным. Брэдли требовал запасов для наступления какой-либо из своих армий на Рейнскую долину через Западный вал, затем через Рейн в районе Франкфурта, а оттуда - прямо на восток, ставя цель, - если этого пожелает Совет начальников генеральных штабов, достигнуть Центральной Германии и взять Берлин с юга. Монтгомери, исходя из той же возможности, настаивал, чтобы запасы союзников направлялись в первую очередь ему. Он требовал этого предпочтения, желая нанести молниеносный удар на Голландию через устье Мааса и Рейна, и затем вторгнуться в равнины Гамбурга.
      Мне кажется, что если бы в августе 1944 года был назначен такой Союзный верховный главнокомандующий, как было сказано, он сумел бы окончить войну к рождеству, оказав решительную поддержку либо Монтгомери, либо Брэдли. Но такого верховного командующего не было. Не было сильного кормчего - человека, который взял бы все на себя. Была только конференция с председателем - тонким, умным, тактичным, осторожным председателем. Эйзенхауэр получил пост председателя после торга, в результате которого пост этот, украшенный званием Союзного верховного главнокомандующего, был ему предоставлен в обмен на реальное управление ходом событий, осуществляемое тремя главнокомандующими (армии, флота и авиации), и на действительное руководство в области планирования, переданное ключевым штабам, предусмотрительно заполненным тщательно подобранными офицерами высокого ранга. Человек, возведенный в звание Союзного верховного главнокомандующего, был выбран именно благодаря своей способности примирять спорящих, согласовывать противоположные точки зрения, быть выше национальных интересов, не проявляя ни смелости, ни решительности, не выступая ни вождем, ни командиром. Этот выбор был предопределен Уинстоном Черчиллем и английским правительством. Им удалось отстоять Эйзенхауэра благодаря тому, что они имели возможность отвести любого кандидата, относительно которого они сомневались, что он сочувствует их точке зрения. Эйзенхауэр сочувствовал ей - и получил свой пост.
      Историки-фальсификаторы, вероятно, будут объяснять колебания Эйзенхауэра в августе "опасением за свои фланги", боязнью, как бы одна из армий не выдвинулась слишком далеко вперед и не оказалась под угрозой флангового удара. Но Брэдли доказал под Сен-Ло, что превосходство союзников в воздухе и их подвижность на земле (при наличии горючего) с избытком компенсируют опасность неприкрытого фланга. Кроме того, когда Брэдли выпустил вперед Паттона, союзники еще имели дело с организованными немецкими армиями, тогда как после форсирования Сены перед ними были лишь остатки разбитых частей противника.
      Однако можно представить положение и в другом свете, более благоприятном для верховного главнокомандующего. Было бы не вполне справедливо осуждать его за неудачу в такой области, за которую и не имелось в виду возлагать на него ответственность, - именно в области руководства военными действиями. Если бы Монтгомери выиграл сражение у Кана или июльский заговор против Гитлера увенчался успехом, Эйзенхауэр оказался бы победителем без необходимости принимать какие бы то ни было решения относительно хода боев. Беда, в которую он попал, заключалась в необходимости сделать выбор между планом кампании, предлагавшимся Монтгомери, и тем, который предлагал Брэдли. Необходимость эта была ему навязана историей.
      Все это не было предусмотрено теми, кто составлял план "Оверлорд", разрабатывал структуру командования, которое будет проводить его в жизнь, и назначил Эйзенхауэра на пост Союзного верховного главнокомандующего. Они считали, что командование фронтом само найдет нужный выход из положения. Их беда заключалась в том, что они не понимали, до какой степени беспомощен командующий боевым соединением - будь то Монтгомери или Брэдли, - не имеющий власти над средствами своего же боевого снабжения. И Монтгомери, и Брэдли находились в полной зависимости от Эйзенхауэра в вопросе о распределении находящихся на побережье и поступающих из Англии запасов.
      Таким образом, в конечном счете, именно авторы "Оверлорда" были повинны в бездействии американского и английского командования на поле боя в сентябре 1944 года. Именно авторы "Оверлорда", сваливая в одну кучу политические соображения с военными, передали все запасы союзников в распоряжение командующего, который, по их собственному замыслу, не должен был принимать боевых решений.
      Реакция генерала Эйзенхауэра на обстановку, сложившуюся в августе 1944 года, когда немецкие армии во Франции разваливались, и позади них ничего не было, соответствовала характеру этого генерала с той же точностью, с какой действие химически чистого реактива соответствует химической формуле. Его задача заключалась в том, чтобы быть осторожным и внимательным ко всем точкам зрения, - и он был осторожен и внимателен ко всем точкам зрения в вопросе о том, что делать после того, как Париж пал, и мы приблизились к германской границе. В начале августа он пошел навстречу настояниям Монтгомери и, сократив снабжение американских войск, стал снабжать англичан. Количество переадресованных запасов было достаточным для того, чтобы подорвать наступательный порыв Брэдли, но недостаточным, чтобы обеспечить возможность наступления Монтгомери. К концу августа кризис в области снабжения углубился. После того как возможность решающего удара была упущена, Эйзенхауэр, наконец, сдался. Он поставил всю оставшуюся у него мелочь не на Брэдли, а на Монтгомери. Но было уже поздно.
      Остававшаяся у Эйзенхауэра мелочь составляла, однако, еще некоторую сумму.
      Три новые американские дивизии, только что выгрузившиеся на Шербурском полуострове, были превращены в транспортные организации, их личный состав оставлен на месте, а машины включились в подвоз запасов частям Монти.
      Союзное верховное главнокомандование возложило на США обязанность поставлять пятьсот тонн бензина в сутки на английские полевые склады в Брюсселе. Маршрут, по которому грузовики доставляли этот драгоценный груз в английскую зону, получил название "Красный лев", - как бы в параллель маршруту "Красная пуля". На нем было занято не менее восьми авторот, по пятьдесят с лишним 2,5-тонных трехосных грузовиков. Чтобы использовать этот маршрут на сто процентов, они должны были находиться в движении круглые сутки.
      Между прочим, срок действия этого конкретного обязательства первоначально был определен в две недели, но проволочки и всякие помехи в аппарате снабжения привели к тому, что он был удлинен, и бензина поставлено было почти вдвое больше предусмотренного количества.
      Но, быть может, самым чувствительным ударом для армий Брэдли было прекращение доставки запасов самолетами. Благодаря американскому наступлению в наши руки перешел большой аэродром возле Орлеана, и к 25 августа его хранилища могли пропускать до полутора тысяч тонн бензина в сутки. В деле снабжения наступающих армий горючим это бензохранилище получило чрезвычайное значение по двум причинам.
      Во-первых, полторы тысячи тонн бензина в сутки, доставляемые самолетами С-47 в Орлеан, забирались из бензохранилищ Англии и были, таким образом, чистой прибавкой к запасам, находящимся на континенте. Этот бензин не входил в разверстку и был под рукой. Он шел сверх того, что доставляли бензинопроводы и автоцистерны, и в большем количестве.
      Во-вторых, самое положение Орлеана - почти прямо на юг от Парижа. Доставленный в Орлеан бензин находился уже на пути к фронту. От Шербурского побережья до Орлеана более двухсот миль пути - и весь бензин, все шины, все оборудование, необходимые для преодоления этого пространства, все одним взмахом сбрасывались со счетов.
      И вот Эйзенхауэр решил отнять это драгоценное орлеанское горючее у Брэдли и его армий и отдать его Союзной авиадесантной армии, которую он опять-таки передал Монтгомери.
      Части Союзной авиадесантной армии, - а именно американские 2-я и 82-я и английская 1-я авиадесантные дивизии, - получили необходимые средства снабжения и поступили под командование Монти.
      И, наконец, вдобавок ко всему, Монтгомери получил в свое распоряжение всю ударною мощь авиации дальнего действия, которая должна была поддерживать его операцию.
      Что-то вроде семи тысяч тонн бензина в сутки было резервировано для снабжения двух победоносных американских армий,- семь тысяч тонн в сутки на то, чтобы снабжать их горючим, боеприпасами, продовольствием и всем, в чем они нуждались, включая зимнее обмундирование. Одно это уже ставило Брэдли в достаточно тяжелое положение. Но Эйзенхауэр и Монтгомери этим не ограничились. Верховный штаб экспедиционных сил союзников сам занялся распределением запасов между армиями Брэдли. Первая армия, на которую была возложена обязанность прикрывать фланг Монтгомери во время предстоящей операции, получила пять тысяч тонн в сутки из семи, - чтобы обеспечить безопасность "главному". Остальные две тысячи тонн Брэдли получил разрешение передать Джорджи Паттону.
      Но двух тысяч тонн было едва достаточно, чтобы обеспечить Третьей армии минимальную боеспособность. Закрепление пяти тысяч тонн горючего в день за одним Брюсселем лишало подвижности три дивизии Паттона.
      Свобода действий, которою располагал Брэдли, исчезла. Исчезли все шансы на то, что прорыв будет поддержан доставкой запасов по воздуху, если вообще может быть осуществлен какой-то прорыв, где бы то ни было, при том условии, что число выстрелов на одно орудие в день строго ограничено и каждая часть пользуется собственными транспортными средствами не для того, чтобы продвинуться вперед, а для подвоза нужных ей запасов из тыла.
      Вновь прибывшие во Францию американские части, из которых должна была сформироваться Девятая армия{25}, были, конечно, попросту оставлены на мели, а их транспортные средства угнаны по берегу - к нашим союзникам.
      Армии Брэдли, до тех пор победоносные, вышли из игры. План стремительного вторжения во Франкфуртский проход - "Схема победы" - был отложен в сторону, Паттону и Ходжесу пришлось утешаться тем, что их запасы сберегаются, и заняться ограниченными атаками на определенные объекты, атаками, при помощи которых Брэдли еще надеялся вклиниться в Западный вал до того, как на нас обрушится новый прилив германских сил.
      Монтгомери взял то, что было выговорено для него у Эйзенхауэра, и решил сбросить поступившие под его командование авиадесантные части впереди своих головных частей по фронту в шестьдесят миль длиной. Он надеялся еще до зимних дождей захватить переправы через Маас и Рейн, которые открыли бы ему путь в долины Северной Германии. Его замысел заключался в том, что парашютисты захватят в тылу противника территорию, на которую затем будут садиться десантные части, доставляемые на планерах и самолетах.
      Лучшие танковые дивизии Монтгомери, перевооруженные и пополненные, должны были нанести наземный удар и объединить территории, захваченные авиадесантными частями. За ними последует пехота. Задачу овладения переправами через Маас он возложил на американские авиадесантные дивизии. Английская 1-я авиадесантная дивизия должна была быть сброшена непосредственно за Маасом, в районе переправ, и обеспечить форсирование Рейна у Арнгема. Это был смелый план и, вне всякого сравнения, самая дерзкая авиадесантная операция из всех когда-либо предпринимавшихся. Захват немцами Крита, осуществленный с воздуха, представлял собой операцию гораздо меньшего масштаба; и хотя в Нормандии в день вторжения действовало такое же количество авиадесантных войск, как намечалось у Монтгомери, - они были сброшены всего в нескольких милях от побережья, так что им могла быть быстро оказана помощь путем посылки новых: десантов и необходимых запасов.
      17 сентября Монтгомери перешел в наступление.
      Он проиграл битву у Арнгема, но дал поэтам материал для еще одной "Атаки легкой кавалерии", в виде героического сопротивления 1-й авиадесантной дивизии, часть которой оказалась отрезанной на том берегу Рейна. Эти герои действительно создали предмостное укрепление, которое хотел получить Монтгомери, но он не имел возможности вовремя прислать им подкрепление. Легко вооруженные, как и полагается авиадесантным частям, имея запас продовольствия и боеприпасов лишь на несколько дней, они держались блестяще, пока не были сломлены. Танки, посланные им на выручку, находились уже в нескольких милях от них. Их была три бригады. Часть бойцов двух бригад сумела спастись, переправившись обратно на этот берег, а третья осталась там. Все ее бойцы и офицеры были убиты или ранены. Оставшиеся в живых, обессиленные, попали в плен. Из 7500 участников этого парашютного десанта выбыло из строя более 5000. Это был разгром.
      В течение всей кампании, кажется, только военная разведка была подлинно эффективным родом оружия в английской армии. По иронии судьбы, поражение Монтгомери у Арнгема было вызвано как раз единственной бесспорной ошибкой, совершенной английской разведкой в Европе, - если не считать позднейшей ошибки, имевшей место в Арденнах, ответственность, за которую английская разведка разделяет с американской. Геройская парашютно-десантная дивизия англичан, совершив свой прыжок, шлепнулась в самую гущу расположенного биваком немецкого танкового корпуса, единственного из всех немецких бронетанковых корпусов, следы которого английской разведкой были временно потеряны. Он-то и одолел спустившихся в самую середину его расположения парашютистов и успешно выстоял против последующих подкреплений.
      Так закончилась, едва начавшись, большая осенняя операция, которая могла бы положить конец войне. Она явилась трагическим контрастом победам, одержанным во Франции, и оттянутые ею материальные ресурсы были безвозвратно потеряны для американских войск.
      Мы так и не могли получить обратно ни автотранспортных рот, ни авиадесантных частей, пока не утратили всякую возможность использовать свои преимущества. Однако, несмотря на тяжелое поражение, части Монтгомери продвинулись вперед на пятьдесят миль. Американским звеньям авиадесантной цепи удалось удержать переправы через Маас и закрепиться на занятых позициях. Английская печать сделала все от нее зависящее, чтобы спасти репутацию Монтгомери, используя эти пятьдесят миль и правдивую историю гибели храбрых британцев у Арнгема.
      За сентябрем пришел октябрь, за октябрем - ноябрь.
      Если вы любитель газетных заголовков, то помните, конечно, лишь о поразительных победах, о взятии Льежа, Брюсселя, Аахена, Антверпена, Меца победоносными союзными войсками. Но мы, находившиеся на театре военных действий, в середине сентября знали, что дело плохо. Порыв растрачен впустую. Уже в начале сентября мы знали, что Эйзенхауэр отобрал у американских армий излишки сухопутных транспортных средств и всю грузоподъемность авиации; знали, что порыв будет растрачен впустую. Брэдли был разбит - за столом конференции. Это было его первое поражение.
      Омар не уступил без боя. Он дрался упорно, стремясь сломить сопротивление командных и управленческих органов в тылу. Упорно, но не очень удачно. Он поставил себе задачу тем или иным путем сосредоточить оставленную в его распоряжении часть американских запасов на континенте, чтобы попытаться спасти положение на фронте. Его наступающие части еще располагали некоторым количеством боеприпасов, а впереди не предвиделось особенно крупных расходов - до подхода к укреплениям самого Западного вала. Что касается продовольствия, то его можно будет хотя бы частично доставать на месте. Но надо во что бы то ни стало раздобыть бензин.
      Брэдли попробовал съездить в Париж и договориться там "неофициально" с американскими интендантами, контролирующими те каналы, по которым он получал свой тоннаж. Он просил их не думать о продовольствии, боеприпасах и даже зимнем обмундировании, находившемся в трюме судов, уже стоявших в Шербурском порту,- не думать обо всем этом, прекратить всякое планирование и канцелярщину и мобилизовать всех людей и все грузовики на переброску бензина. Он сказал им, что если бы мог в течение шести дней получать шесть тысяч тонн бензина в сутки, то через неделю покончил бы с войной. Видя, что возможность ускользает от него, он потерял равновесие и пришел в неистовство. Это не помогло.
      Американские интенданты КОМ-3 оказались на высоте положения: они послали ему бензин, нарушив весь порядок снабжения от Европы до США. Они послали бензин автотранспортом, а поскольку весь лишний автотранспорт находился в распоряжении Монтгомери, получилось по принципу "Нос вытащишь хвост увязнет". Увеличение подачи бензина вело к сокращению подачи других материалов. А сокращение подачи других материалов, питающих фронт, вело к нарушению сложного графика. В конечном счете, все это привело к отставанию в разгрузке судов, находившихся в Шербурской гавани; некоторые были даже отосланы обратно в Англию неразгруженными, чтобы освободить место другим судам.
      Омаром овладели беспокойство и тревога. Штабы обеих его армий были сбиты с толку и возбуждены до бешенства: они видели, что железо остывает, и торопились. Они старались достичь слишком многого слишком малыми средствами, и войска стали об этом догадываться.
      По мере восстановления мостов вслед за американской армией медленно передвигались вперед и головные разгрузочные железнодорожные станции. Полз вперед и бензопровод. Мало-помалу снабжение налаживалось. Но к этому времени грузовики начали изнашиваться, а погода - упорно ухудшаться. Цифры изношенных и разбитых машин на маршруте "Красная пуля" стали приобретать фантастический характер.
      После того как Монтгомери второй раз жестоко подвел его, Эйзенхауэр опять прислушался к настояниям Брэдли - дать ему, Брэдли, возможность продолжать наступление. Но было уже поздно. Не имея достаточного количества запасов и уже утратив свой напор, обе американские армии предприняли общее наступление в ноябре. Они продвинулись вперед, вгрызлись в Западный вал и даже прорвали его в трех местах. Но полного прорыва осуществить не удалось. То ли не хватало блестящего замысла, то ли четкости в его проведении, обеспечившей успех у Сен-Ло.
      Генерал Маршалл в своем официальном отчете объясняет неудачу ноябрьского наступления плохой погодой. Причина неудачи была не в этом: позже американская армия доказала, что она умеет одерживать победы при гораздо худшей погоде. Причина неудачи заключалась в том, что весь порыв и напор американских армий были убиты, когда Эйзенхауэр остановил их, отняв у них всю их надежду на продвижение - то есть услуги добавочных авторот и огромную подъемную силу авиации, участвовавшей в операции у Арнгема. Сам Брэдли был теперь сбит с толку. Ему приходилось вести затяжную войну, а это не было его специальностью.
      После неудачи ноябрьского наступления встал вопрос о том, закрепиться ли на зиму у германской границы, или попробовать продвинуться дальше. Брэдли по-прежнему считал, что останавливаться - это все равно, что предлагать немцам заделать бреши в Западном вале и безмерно увеличить количество жертв, в которые нам обойдется прорыв к Рейну. Если мы будем ждать, каждую огневую точку придется брать с боем. И Эйзенхауэр нехотя разрешил ему наступать.
      Паттон всю осень неудержимо рвался в наступление; он только и толковал о прорыве Западного вала, о форсировании Рейна и об ударе на Франкфурт без запасов и даже если бы ему пришлось самому толкать машины руками. И победы Паттона, к его поражения в равной мере были следствием его веры в то, что в трудных обстоятельствах боевой дух и отвага могут заменить численный перевес и огневую мощь. Его передовые маневренные колонны, приблизившись к германской границе, ворвались в укрепления Меца, почти не встретив сопротивления. Но, как и в Бресте, он убедился, что между вступлением авангарда в укрепленный город и прочным овладением этим городом - большая разница. Не имея возможности за отсутствием бензина подтянуть пехоту, он был выбит из Меца. Когда же, наконец, ему удалось собрать достаточно войск, чтобы произвести свою первую атаку значительными силами, он потерпел поражение, которое чуть не стоило ему всей его репутации, хотя остается еще под вопросом, была ли неудачной тактика самого Паттона или это один из его корпусных командиров привнес в нее кое-что от себя.
      В укреплениях Меца можно различить три формации: прежде всего средневековые фундаменты, каменная кладка которых достигает двадцати футов толщины; на них возвышаются тяжелые контрфорсы, возведенные в 1870 году; и, наконец, над ними - укрепления, построенные после первой мировой войны. Они-то и оказались для Паттона камнем преткновения.
      Один талантливый немецкий командир сформировал из группы офицеров-стажеров строевую часть и при ее помощи организовал оборону этих укреплений. Эта часть сковала XX корпус Третьей армии. У Паттона не было ни людей, ни артиллерии для штурма; что же касается авиабомб, то они разбивались о мощную каменную кладку без всяких последствий, словно сырые яйца о зад слона. Только в конце ноября Паттон получил возможность начать штурм крепости и занять ее. Практический вывод из всей этой операции мог быть только тот, что первоначальная "Схема победы", к которой Брэдли старался склонить Эйзенхауэра, в августе была вполне осуществима. Ибо Мец, являвшийся ключевой позицией всего района, был первоначально занят почти без всякого сопротивления. Немцы тогда отступали по всему фронту: они не имели живой силы даже для заполнения внешние фортов Меца. Только после того как Паттон был оставлен без бензина, к противнику вернулось мужество, и он решился вступить в бой.
      Дальше к северу настойчивый Ходжес со своей, по преимуществу пехотной, Первой армией имел больше успеха. 2-я пехотная дивизия, считавшая себя целой армией и располагавшая 155-мм пушками на тракторной тяге, из которых она могла бить по дотам прямой наводкой, 21 октября, при фланговой поддержке двух других дивизий, взяла Аахен. Это был первый значительный немецкий город, взятый союзниками, к тому же город, не только запрятанный в одном из наиболее сильно укрепленных районов Западного вала, но и сам по себе являющийся крепостью, - город, относительно которого имелся личный приказ Гитлера удержать его любой ценой. Но, взяв Аахен, Ходжес остался без всяких средств, которые позволили бы ему реализовать его победу.
      Попытки продолжать общее наступление в ноябре не увенчались успехом. Весь американский фронт, от одного конца до другого, стал застывать, потерял подвижность, - точь-в-точь как это предсказывал Омар Брэдли, опасаясь, как бы наш натиск не ослабел.
      Дух американских войск, прежде столь высокий, теперь начал падать; бойцы, такие жизнерадостные и полные воодушевления в походе, почувствовали усталость. Подул холодный ветер, полили дожди. К зимней кампании не успели подготовиться: люди не имели даже зимнего обмундирования. Каждый ярд Западного вала, отвоеванный у врага, означал новые жертвы; каждая ночь, проведенная в немецкой слякоти, влекла за собой еще большее количество жертв от обмораживания и болезни ног, вызываемой сыростью окопов. Нужда в зимнем обмундировании достигла такой остроты, что мы начали хватать, что попадется под руку.
      Теперь уже не нужно было внутренних донесений, чтобы знать, что с нашими планами не все ладно. Но никто не знал, до какой степени с ними неблагополучно,- так как мы, оставаясь в неведении относительно того, что в период между сентябрем и декабрем что-то произошло внутри Германии - что-то очень важное и скверное для нас, и произошло как раз в тот период, когда Гитлеру была дана передышка. Мы тогда не знали, что это такое, но это носилось в воздухе: это чувствовали бойцы на фронте. В то время как их боевой дух падал, они замечали, что дух их врагов-немцев поднимается. Фрицы опять становились упорными.
      Глава девятая.
      Господь бог предъявляет вексель СХАЭФу
      В Германии осенью 1944 года произошло вот что: Гитлер оправился от потрясения, вызванного заговором против него и покушением на его жизнь. Он был застигнут врасплох, но отделался испугом, и теперь он знал, что с теми генералами, которые остались ему верны, он еще может устоять. В результате удаления из верховного главнокомандования всех тех, кого он считал слабыми и ненадежными, в результате перелома в моральном состоянии страны, естественно наступившего с появлением противника у западных границ Германии, и, может быть, в результате какого-то внутреннего "перерождения", к Гитлеру отчасти вернулся его старый задор.
      Поразительно, как апатично германское верховное командование держалось с июня до ноября, как медленно оно реагировало. Оно проявляло растерянность и нерешительность. Отдельные германские корпуса и армии дрались хорошо, порой с ожесточенным мастерством. Когда германское радио хвалилось блестящими операциями по отрыву от противника, оно, в общем, говорило правду. Германская армия была искушена в тактических маневрах. Но в целом машина явно разладилась. Казалось, что общее управление потеряно.
      Вот почему то, что произошло в Германии осенью 1944 года, явилось неожиданностью для людей, ежедневно изучавших "совершенно секретные" сведения о противнике. Перемена произошла в течение нескольких недель: в использовании германских армий на западе появилась целеустремленность, новая, поражающая решительность. Теперь можно подробно восстановить картину того, как Гитлер использовал передышку, данную ему в сентябре.
      Последняя кампания Гитлера требовала полной реорганизации его вооруженных сил на западе, создания целой новой армии в предельно короткий срок. Ему нужно было остановить победоносные войска союзников, а затем предпринять наступление, которое привело бы к их разгрому. Рвение, с каким он приступил к выполнению этих задач, казалось, оправдывало репутацию, установившуюся за ним в пору завоевания им Европы. Вот что он сделал.
      Прежде всего, он создал "фольксштурм" - нечто вроде британского ополчения, "хомгарда". Еще в июле офицеры американской разведки убеждали своих коллег англичан, что если немцы решат сражаться на своей земле, нам придется иметь дело с ополчением. Англичане твердили, что это ерунда, что мы не понимаем характера немцев: немцы не способны создать ополчение. Это не солдаты, а наемники. Однако Гитлер такую армию создал, и притом в несколько недель, снабдив ее нарукавными повязками вместо обмундирования и вооружив тем, что сумел достать. Прочесав местные склады, он даже издал приказ, обязывающий части аэродромного обслуживания Люфтваффе сдать пистолеты и винтовки для вооружения новых войск.
      Отправили этих новобранцев в капониры Западного вала, где горсть кадровых унтер-офицеров могла организовать огневую мощь целого полка, надежно укрытого за бетонными укреплениями.
      Одновременно Гитлер выкачал свои госпитали для выздоравливающих и составил довольно большое войско из людей, которых мы назвали бы четвертокатегорниками. Немцы называли эти части "кишечными батальонами", потому что большинство их солдат страдало желудочно-кишечными болезнями. Кишечные батальоны получали даже диетпитание. Назначением их было поддерживать фольксштурм на Западном валу,
      В боях на Западном валу наши потери были несоизмеримы с немецкими. Когда мы шли в атаку, мы теряли здоровых молодых американцев, опытных бойцов, отлично вооруженных и обученных. Стреляли по ним люди, надежно защищенные бетоном и сталью. Когда же мы, пренебрегая потерями, взрывали и захватывали эти укрепления, мы убивали или брали в плен немецких крестьян и инвалидов.
      Так Гитлер разрешил свою первую задачу - стабилизировать Западный фронт и обставить наше дальнейшее продвижение огромными трудностями как раз в то время, когда мы в напряженных условиях снабжения меньше всего были способны вести бой.
      Непосредственно позади Западного вала, для поддержки ополчения и инвалидов, Гитлер расположил оставшиеся у него полевые дивизии - фронтовые пехотные и спешенные танковые. Эти дивизии не давали инвалидам выбрать место, где умереть - они умирали на Западном валу либо лицом к нам, либо, если показывали спину, лицом к германской армии. Еще важнее была подвижность, которую развили эти полевые соединения. Шоссейные и железные дороги Германии за Западным валом были в относительной безопасности. Это удваивало боеспособность немецких полевых частей, потому что путем эшелонирования в тылу на определенных интервалах можно было сосредоточить их в направлении любого прорыва, какой мы могли бы осуществить. Мы же были лишены возможности развивать наши прорывы, а фольксштурм и мобилизованное местное население успевали возводить на нашем пути новые укрепления.
      Генерал Брэдли как-то рассчитал, что в декабре Западный вал, обороняемый таким образом, заменил германской армии пятьдесят новых дивизий. Эти дивизии были в некотором роде рождественским подарком СХАЭФа рейхсверу.