ГЛАВА 4

Рейс «Таёжницы» продолжался. Старый капитан отмечал в судовом журнале пройденные километры и расход горючего. Чувствовалось приближение холодных широт. В глубоких скальных трещинах ещё виднелись прожилки тающего снега, а из распадков стекали в реку плоские струи мутной воды. С берегов доносило запахи первых цветов. В одном из таких мест баржа пришвартовалась на очередную ночёвку. Петька с Таней остались сторожить судно, а Федор Иванович, тётя Нина и Любка пошли за черемшой. Они знали какую-то свою тайную полянку, на которой черемша растёт не по дням, а по часам.

О пропавшей экспедиции Петька давно рассказал Тане, и сейчас, оставшись, наконец, одни, они решили прочитать записи и документы Самоволина. Петька принёс из кубрика старую картонную папку с наклеенным пожелтевшим ярлычком: «Копия пояснительной записки в Совнарком и карты, составленные К. Самоволиным». Все документы, схемы и карты были аккуратно проколоты и скреплены блестящей металлической полоской. Карты нарисованы цветными карандашами. За ними шли копии документов. Петька сел на крышку трюма рядом с Таней и стал читать.

Дальше графитным мягким карандашом шла приписка, или, как сейчас принято называть, комментарии Самоволина.

— Эй — раздался громовой голос — вахта, подавайте трап!

Таня вздрогнула и не сразу сообразила, откуда долетел голос. Петька вскочил на ноги. Сунул картонную папку в вещевой мешок и бросился к борту. Федор Иванович, тётя Нина и Любка стояли па берегу и улыбались. Небольшую самодельную корзину, битком, набитую черемшой, Любка держала на голове и пробовала танцевать лезгинку.

Ужинала команда «Таёжницы» в сумерках. Ели нарезанную черемшу с мелко крошеными, сваренными вкрутую яйцами.

…Летняя ночь кончилась для Петьки как-то сразу. Он только чуточку прикрыл глаза, а когда открыл, было уже светло. Солнечные лучи били из-за хребта в небо, словно прожектора сверхдальнего действия. Федор Иванович разбудил Любку и Таню:

— Проснитесь, синицы! — Девочки, по-видимому, проснулись, потому что старый капитан прошептал: — Моторной частью нынче заведовать будете, а тётя Нина и Петька спать. Они ночью несли вахту.

«Синицы» выскочили из-под тёплой шубы, поднялись вместе с капитаном на палубу.

Петька не слышал, как затарахтел мотор, и «Таёжница», оставляя за кормой буруны, ходко пошла вперёд. Слева наклонной стеной потянулся старый хребет. Петьку разбудили удары колокола и выстрелы. Он вылетел на палубу и понял — конец пути. Приехали.

Баржа обогнула остров и пошла почти поперёк течения. Петькиному взору открылся ровный, как стекло, залив. Высокие сосны отражались в его воде. В конце залива Петька заметил бревенчатый причал. На нём стояли люди. У одного высокого в руках то ли ружьё, то ли палка.

Петька вспомнил про документы Самоволина и побежал в капитанскую рубку.

— Федор Иванович, — сказал Петька, — мне Самоволин документы дал про экспедицию, которая пропала.

— Ну и хорошо, дал, значит, доверил.

— Он мне дал прочитать, а потом, говорит, отдашь

Федору Ивановичу, а мы с Таней прочитать не успели, а нам интерес…

— Не горюй, Петька, читайте на здоровье, через полмесяца, ну, в крайнем случае, через месяц, я опять тут буду, а Казимира я предупрежу…

Бревенчатая пристань, плавно покачиваясь, приближалась.

— Стоп, машина, — крикнул Федор Иванович, — всем наверх, приготовиться к швартовке.

На пристани бородатые люди тоже заволновались. У высокого оказалась в руках не палка, а ружьё. Длинноствольная двустволка. Гарновского среди геологов не было. В стороне от пристани сидел на камне мужчина без бороды, и, не обращая внимания на баржу, играл на гитаре, и пел.

У домика на крыльце сидела нерусская старуха. Она чинила меховую шапку и в такт песне покачивалась, словно ехала на олене.

— Играет Васька Жухов, — прошептала Любка. — А на крыльце сидит Додоевна, сторожиха. Её старик в экспедиции конюхом числится. По нации они эвенки,

— А высокий кто? — спросил Петька.

— Заместитель Гарновского, взрывник Колёсников, он поёт лучше Васьки Жухова в тыщу раз.

Разрыв между баржей и причалом стал не больше метра. Жухов вдруг положил гитару и в три прыжка был на пристани. Слёту перемахнул на палубу, схватил кормовой трос и метнулся обратно. Быстро закрутил трос вокруг сосны. Колёсников и рыжий геолог в телогрейке притянули к пристани нос баржи. Борт «Таёжницы» вплотную притёрся к настилу. Жухов, теперь не торопясь, но ловко, словно кошка, перескочил на палубу. Зыркнул глазами по Петьке, а потом по Тане. Протянул руку Федору Ивановичу.

— Здравствуй, капитан, все живы-здоровы?

— Слава богу, все благополучно, — ответил Федор Иванович, — а как тут у вас, изменений нет?

Жухов засмеялся:

— Гарновского нет, а значит и изменений нет, — и опять неприятно стрельнул глазами по Петьке,

Подошёл Колёсников, улыбнулся, подал всем руку, а Федора Ивановича обнял:

— Молодец, капитан, вовремя груз доставил. Мы шпуры под скалу пробили, а закладывать нечем, последний запас взрывчатки неделю назад израсходовали. — Колёсников вдруг выпрямился во весь рост и, шутливо приложив руку к голове, как военный, произнёс: — За отличную работу вся команда награждается торжественным ужином. — Рука метнулась в сторону домика. — Прошу проходить. Додоевна, встречай гостей?

— Хнешно, встречу, — ответила Додоевна, — ужин шибко богатый нонче, не стыдно встретить, — и зашла в избу.

Федор Иванович позвал к себе в рубку Колесникова и Жухова подписывать бумаги. Через стекло было видно, что Колёсников бросил взгляд на Таню и Петьку. Стало понятно: старый капитан рассказывает о своих младших матросах. Петька спустился в кают— кампанию, оделся и, схватив уватовский вещмешок с документами Самоволина, выскочил на палубу.

Тётя Нина, Любка и Таня сидели уже на крылечке дома. Как только Петька подошёл к ним, из-под крыльца вылезла собака — серая, похожая на старого волка. Она сразу направилась к Петьке, неторопливо обнюхала вещмешок и слегка вильнула толстым хвостом.

— Линда, Линда, — позвала Любка, но та на неё не взглянула и прижалась тёплым боком к Петькиным ногам.

Геологи приступили к разгрузке баржи. Колёсников спустился в трюм и подавал оттуда ящики с красной полосой на боку. Люди подходили по одному. Осторожно принимали ящик двумя руками, и, крепко прижав к животу опасный груз, сходили на берег, и исчезали в густом ельнике, в распадке.

— Склад у них там, под скалой, и проволока колючая, и надпись: «Стой! Опасная зона», — сказала Любка.

— А сторож у них есть? — спросила Таня.

— Есть, есть, хнешно есть, — раздалось в сенях.

Таня оглянулась. На неё с улыбкой смотрела Додоевна. Теперь она была в сапогах-ичигах, в новой телогрейке. На поясе узкий нож, за голенищем длинная курительная трубка,

— Кушать, почему не заходите. Шибко вкусно нонче, сам Васька Жухов варил.

— Федора Ивановича ждём, — ответила тётя Нина.

— Чего ждать? Сам придёт — мужик, как волк, сам должен нюхать, где вкусно пахнет. — Старуха прислонилась к косяку двери. — Это вон Васька Жухов неделю назад приехал и спрашивает: «Это, вкусного у тебя, Додоевна, нет чего-нибудь?» У меня, говорю, нету, а в тайге вкусного много есть. Сохатых, говорю, много. Разрешение, говорю, Сидоров дал, сам начальник экспедиции, а вы зверя убить не можете. Васька на меня шибко обиделся. А сам этот Васька хитрый, ой хитрый. Он, это, как неважный шаман: говорит, говорит, мушхару в глаза пускает, краски всякие в разговоре употребляет, а сам шибко хитрый, но порядочный человек. Уговорил меня на охоту сходить, а сам вместо меня склад караулил. Сохатку я подстрелила, а он уже тут сразу оказался. Сохатка был немного старый, но жирный, сейчас сами посмотрите. Пойдёмте кушать.

Стол стоял посередине кухни. На нём лежали пучки свежей черемши и тарелки с мясом. Посередине, на берестяном блюде, рыба и горка картошки в мундирах. Не успели сесть, как появился Васька Жухов с Фёдором Ивановичем. Капитан обнял Додоевну, увёл её и тётю Нину в комнату, и там они стали шептаться. Васька Жухов подошёл к Петьке:

— Ну, чего же ты стоишь? Садись, ешь. — Он снял у Петьки с плеча вещмешок. — С собой вещи не таскай, не бойся, воров у нас нету. — Он открыл дверь в сени и бросил вещмешок на кучу шуб возле бачка с водой. — Садись вот сюда, ешь, не стесняйся и за сестрёнкой своей ухаживай. — Он взял Таню за руку и посадил рядом с Петькой. Осмотрел стол: — Додоевна, куда ты спрятала вкуснятинку?

— В печке стоит.

Васька открыл дверцу печки и, обжигая руки, выхватил оттуда тарелку с куском сохатины.

Он потрепал по голове Любку и вышел в сени. Загремел там кружкой и как-будто чем-то зашуршал. Потом, наверное, выпил воду, потому что крякнул и поставил кружку на бак. Проходя под окном в кухне, сказал собаке: «Глупая ты, Линда, хоть и бывшая овчарка». Линда проворчала ему вслед. -

Через час «Таёжница», освобождённая от опасного груза, всплыла. Стала теперь высокой и походила на стремительный корабль старинных мореходов. Команда её прощалась с Петькой и Таней. Уже в который раз они уговаривали их остаться на барже младшими матросами. Таня и Петька, смущаясь, отказывались. Они видели, что команда сама едва-едва сводит концы с концами.

Уходящая баржа превратилась в серую точку. Донёсся удар колокола. Бывшие младшие матросы замахали уходящей «Таёжнице». Она ответила перезвоном. Его подхватили угрюмые скалы и превратили в гулкое эхо.

Додоевна взяла под руки Таню и Петьку:

— В избу пойдём, там ждут вас, документы напишут, работать примут.

В домике было уже прибрано. На скамейках сидели геологи. За столом — седой мужчина в очках. Перед ним два чистых листочка бумаги. Он сразу встал, поправил очки:

— Все свободны, идите на склад, загружайтесь, а я сейчас приду.

Геологи, тепло улыбаясь вошедшим, поднялись из-за стола и повалили на улицу. Человек в очках серьёзно посмотрел на ребят:

— Я начальник кадров по совместительству и я же секретарь партийной организации. Звать меня Иван Иванович Букырин, ваше желание работать в экспедиции я поддерживаю. Сейчас садитесь и пишите заявление на работу.

Петька с Таней сели к столу. Иван Иванович вынул из полевой сумки два карандаша. Красный дал Тане, синий — Петьке и стал диктовать, медленно и понятно.

— Прошу принять меня в геологическую партию рабочим…

Петька поднял голову:

— Иван Иванович, нельзя Тане рабочим, у неё сердце.

— Знаю, знаю, — по-отцовски сказал парторг. — Ты же, Петька, тоже ещё не работник. Но других должностей лет. Будете у нас на стойбище поварами, наш повар ещё по снегу уехал. Поссорился с Гарновским и уехал. Подыщем настоящего повара, и вас тогда можно будет к делу пристроить. — Он прошёлся из угла в угол. — В общем, сначала вам окрепнуть надо. Пишите дальше. О работе, проводимой в экспедиции, обязуюсь никому не рассказывать,

Написанные заявления Иван Иванович положил к себе в полевую сумку.

— Сегодня, ребята, вам придётся одним здесь ночевать. Додоевна будет склад караулить, а мы сейчас загрузимся и уйдём на базу, или, как мы её прозвали, на стойбище. Сегодня с нами нельзя. Груз, сами понимаете, какой, чуть что, лошадь оступится или камень по ящику ударит, все на воздух взлетим.

— А с Додоевной можно подежурить, а то ей скучно будет?

— Нельзя вам. У неё инструкция: в каких условиях как поступать, кого пропускать, кого задерживать, а когда и самой убегать. И скучно ей не будет, потому что она караулит вдвоём с Линдой.

Иван Иванович посмотрел на часы, попрощался и вышел.

А вскоре Таня е Петькой с крыльца увидели вереницу лошадей. Она растянулась вдоль хребта на большое расстояние.

— Наверно, специально сделали так, — сказал Петька, — если одна подорвётся, чтоб другие не очень пострадали.

Лошади осторожно опускали ноги в мох, словно копытами ощупывали камни. Большие брезентовые сумки висели у них на боках. Шагая по узкой тропинке, животные поворачивали голову в сторону скалы, косили глазом, чтоб не шаркнуть сумку о дерево или о камни. Караван медленно втягивался в таёжный массив. Последний раз между кустов мелькнула красная вязаная шапочка Васьки Жухова, и отряд окончательно исчез.

— Петька, я пить захотела.

Зашли в сени. Таня загремела кружкой и открыла алюминиевый краник. Петька решил не тратить по-пустому время, а почитать документы Самоволина.

Он наклонился над вещмешком… Узел был развязан, Петька стал вспоминать, завязывал он мешок или нет, И вспомнить не мог. Потому что, когда баржа подходила к пристани, он очень волновался.

Когда Таня со стуком поставила кружку на бак, они закрыли сенную дверь на толстый проволочный крючок и прошли в избу. Сразу же с печки спрыгнул белый котёнок, пушистый и невесомый, словно снежок. Он потёрся о Танины ноги и неумело замурлыкал. Таня взяла котёнка на руки и легла на широкую скамейку у перегородки.