Концепция - Солнечный ветер

Огонь, горящий внутри тебя, был сильнее огня, горящего снаружи. Твой огонь хотел согреть всех. Но им было достаточно обычного костра. Твое пламя не находило ответного признания. Ты хотел поделиться своим теплом, но твоего тепла никто не хотел. Ты хотел разделить чистоту своего пламени, но разделить ее было не с кем. Дым от земного горения не оставлял места чистоте твоего огня. И твой огонь, не находя выхода, сжигал тебя самого. Это чувствовалось. Это было видно. Но как всегда – только тем, кто готов был это увидеть. Если бы не твое детство, ты, вероятно, не дожил бы до своей юности. Твой огонь сжег бы тебя раньше. Но ты был ребенком. И это – спасало тебя. Когда твое чрезмерное горение встречалось с солнечным светом, ты, как и все остальные, бросался с разгона в прохладное море. Море спасало тебя от твоего же огня. Оно берегло тебя с самого детства. Море спасало твое детство. Сейчас я понимаю: море спасалось твоим детством. Оно – согревалось им.

Знаешь ли ты, что море любит людей? Хотя оно, как и все мы, любит наслаждаться своим одиночеством. Долгие месяцы оно не видит людей. Люди встречаются с ним только тогда, когда приносят ему свои дары. С палубы какого-нибудь буксира, грязной и ржавой баржи, утлого лайнера с красивым, но лживым именем. Ложь недостойна великого моря. Море не любит лжи. Оно – живое и любит правду. Оно – больше человеческой лжи. Оно – отраженье Божественной мудрости. Море может утопить в себе любую ложь. Не то что какую-то баржу, а если нужно – и половину земли. Но в этом судьба моря – служить людям даже тогда, когда они этого не замечают. В ответ на свои дары, море получает дары от людей. Люди – тяжело больны. И поэтому каждый человек ходит в море со своим судном. Когда судно переполнено – его содержимое люди выливают в море. Говорят, моряки не могут без моря жить. Наверное, так же, как космонавты – без космоса. Попав в безбрежную стихию, человек сразу же оставляет в ней следы своего пребывания. Расставляет свои буйки, метит территорию: "Смотрите, братья по разуму: я – человек и я был здесь!" Царапает своим тупым разумом на бесконечной глади: "Здесь был я!" А другие люди, живущие возле моря и любящие его постоянно и непосредственно, удивляются "неожиданной" жестокости моря, которое все они так любят. А море время от времени возвращает человеку – его, человеческое. Когда оно переполняет глубокую морскую душу. Морю не нужно человеческое. Морю чуждо такое человеческое.

Несмотря на такую странную к себе любовь, море может любить по-настоящему. Может убить, а может любить. Убивает только тех, кто хочет убить его. А любит – всех остальных. Дарит им тепло и прохладу. Ласкает нежнейшими руками-волнами. Освежает теплейшими порывами. Радует детей своими жемчужными брызгами. Успокаивает рассветами и закатами, восхищает восходами и заходами, поражает приливами и отливами – солнца, месяца и своей огромной души. Море большое. Оно может себе позволить любить людей. Ведь основная его часть, его огромная морская душа, находится далеко от людей. Она скрыта в его недостижимой глубине. Она обнажена далеко от его берегов – в открытом море. Открытое море открывается открытому небу. И вместе – они познают свою глубину. Глядя друг в друга, они видят Бога. Море открывается там, где нет людей. Там, где кроме моряков, любящих море, никого нет. Зачем же оно живет у самого берега? Почему не скроется от людей подальше, не уйдет в свои же безграничные просторы? Иногда уходит. Но чаще всего – остается не вместе, а – рядом с человеком. Потому что ни море, ни человек не могут уйти от собственных берегов. А значит, им остается только одно: любить друг друга. Человек радуется морю. Море радуется человеку, живя не только своей, но и его радостью. Море и человек дарят друг другу радость. Поэтому все остальное можно стерпеть и простить друг другу. Почему море живет так долго, гораздо дольше любого человека? Потому что оно питается ответной радостью людей.

Ты, будучи ребенком, тоже отдавал морю часть своего огня. Ты нес ему огонь, который был не нужен людям. И море принимало его. Море принимало тебя и охлаждало твой огонь. До безопасной для тебя температуры. Иногда – слишком охлаждало. Ему так нравился твой огонь, что оно не хотело отпускать тебя. А когда отпускало, тебе уже самому требовался огонь, чтобы согреться. Ты дрожал, словно котенок, попавший под холодный дождь. Твои губы были синее синего – неба. Но в глазах твоих огонь не угасал. Выбравшись из воды, дрожа от холода, ты искал тепла. Твои глаза искали огня и находили его в небе. А где же еще можно найти настоящий огонь? Только в небе! Твой внутренний огонь, встретившись с огнем небесным, загорался с новой силой и согревал не только твое тело, но и всю твою душу. Ты снова становился вместилищем света. И снова тебя не радовали детские – игры, лишенные смысла разговоры, низкие и пошлые шалости. Впрочем, так же, как и сейчас. Горящий в тебе огонь пытался пережечь все это. И это отражалось в твоих глазах. Да, трудно жить взрослому в детском теле! Так же, как и ребенку, которым ты стал, когда повзрослел. Детство твое стало твоей душой. Недетская детская зрелость – стала твоим телом.

Да, многое изменилось. А как же твоя печать? Осталась ли она? Я смотрю на тебя и вижу: да, осталась! Печать на месте. А рядом – подпись.

Неразборчиво.

Праздник

Все! Я больше не могу смотреть, как люди издеваются над своим же Богом! Убивают Его не только каждый год, но и каждый день. Приходят к Нему в дом в грязных одеждах собственных грехов и просят Его о новых грехах! Молятся не о том, что Господь мечтает им дать, а каждый о своем. Милость, справедливость, мудрость – никому больше не нужны. Никому, кроме Бога, у которого они и так есть. Который готов их отдать – а некому! Никто не просит. Никто не хочет милости, справедливости, мудрости. Всем достаточно глупости. Все хотят еще больше глупости. И просят: денег, власти, здоровья, любви. Денег – которых всегда мало, власти, которой не было и не будет, любви, которая далека от любви, здоровья, которого быть не может, если просишь денег. И Бог – вынужден все это слушать. Не от людей, так от других людей, которые собирают у первых людей записки с просьбами и деньги за их выполнение Богом. Первые люди сами боятся встать перед Богом и попросить о чем-то ненужном Богу, но нужном им. А вторые люди, которые называют себя первыми перед Богом, ничего и никого не боятся. Даже Бога. И собирают деньги с людей, пришедших к Богу со своими просьбами. Просьбы – запискам, записки – священникам, деньги – им же, просьбы – Богу. Называется "вера в Бога". Как может Бог здесь жить, если даже мне здесь не по себе! Посмотришь на все это, и страшно становится. Так вот, что такое страх Божий! Не человек Бога боится, а наоборот. Если бы человек боялся, был бы "страх человечий".

Да, бедный Бог! Во что Его превратили бедные люди. Обеднили Его и сами обеднели. Объединились своей бедностью перед Богом. У Него для них столько богатств, а им эти богатства не нужны. Им хорошо в бедности. Они просят бедности еще и еще. Бедности тоже бывает мало! Бедность души неутолима, так же, как богатство плоти. Бедность борется с богатством и всегда побеждает Бога. Человек приходит к Богу и умирает у Него на глазах. В Его же доме. Человек пришел к Богу, потому что не хочет умирать в одиночку. У себя дома умирать не интересно. У себя дома можно еще пожить. А если нужно умереть – это к Богу! Пошел, попросил Его о чем-то, сунул записку с деньгами кому надо – и все! И умер, вместо того чтобы родиться. Там, где нужно было родиться. Нужно умереть плотью, чтобы в доме у Бога – родиться душой. А кто же будет умирать плотью? Плотью нужно жить. Плоть хочет жить! И здесь, в своем доме, и там – в доме у Бога. Идет туда, чтобы оттуда что-нибудь взять сюда. А нужно наоборот: здесь взять и отнести туда. И люди берут, и люди несут. И нет, чтобы взять и принести Богу что-нибудь хорошее и стоящее. Так несут же то, что самим не нужно – свои грехи! А принести Богу хоть одну добродетель – никому и в голову не приходит. "Ага, добродетель мне и самому пригодится! Батюшка сказал: "Приди со своим грехом", а про добродетель ничего не говорил!"

И каждый тащит свой грех Богу. Грехи – сначала боялись туда ходить. Думали: "Мало ли, что там будет, в доме у Бога!" А потом сходили пару раз и перестали бояться. Поняли: ничего страшного. Ни там, в доме у Бога, ни здесь, в доме у человека. Жить можно. А там – даже интересно. И вот – праздник! Грех нарядился, приободрился, приосанился и – пошел к Богу праздновать Его. А там – настоящий праздник! Каждый грех пришел не один. Каждый привел с собой человека. Стоят люди, обмениваются грехами. Стоят грехи, обмениваются людьми. Все – в ожидании проповеди. В ожидании праздника. Много грехов – действительно большой праздник! Выходит батюшка. Молодые грехи немного боятся. Особенно те, кто пришел первый раз. Со взрослыми грехами. Взрослые привели молодых за руку. Те – стоят и боятся. "Чего ты боишься, глупенькай? – спрашивает пожилой, уважаемый грех у своего внука – Чего трясешься?" "Ну, как же, тятенька, мне не бояться? Как не трястись пред батюшкой?" "Милой! Успокойся! – успокаивает его дедушка-грех, который с самого своего детства ходит в эту церковь, можно сказать, вырос здесь – Успокойся, родненький ты мой! Ничего плохого батюшка тебе не сделает! Он поговорит немного и – отпустит тебя!"

Да, так и есть! Не обманул дедушка. Праздник закончился. Отпущенные грехи расходятся по домам. Можно праздновать дальше. В тесном семейном кругу. С родными и близкими людьми.

Актер

Я понял, кто я. Я – актер! Но разве все мы не актеры?

Для меня – это страшное открытие. Из всех людей я всегда более всего сочувствовал актерам. Где их жизнь? Есть она, эта жизнь или ее нет, и никогда не было? Чем талантливее актер, тем меньше в нем собственной жизни. Чем живет актер? Он берет чужую жизнь, примеряет ее на себя – и отдает чужим людям. Талантливый актер – тот, который вместе с чужой жизнью отдает людям свою собственную. Настоящих актеров люди лишают жизни. Актер – один, зрителей много. Жизнь одна, а желающих получить ее – целая толпа. Одной жизни может хватить одному. А всем ее не хватает. Каждый зритель – всего лишь зритель. Он – не актер. Он не может быть актером рядом с другим актером. Он не может играть сразу две роли. Две роли сразу не может играть даже самый одаренный актер. Зритель, пришедший на встречу с актером, играет роль зрителя. Свою настоящую роль зритель, пришедший на встречу с актером, забывает. Талант актера в этом и заключается – заставить зрителя забыть свою собственную роль. Сначала – основную, затем – роль зрителя. Аплодисменты зрителей – это момент окончательного перехода жизни из души актера в души зрителей. "Браво! Браво!" – кричат восторженные зрители умирающему актеру. Он умирает на их глазах. Они кричат "Браво!" его смерти. Настоящим поклонникам этого мало. Они хотят еще и еще. Однажды насладившись чьей-то смертью, человек, не имеющий собственной жизни, хочет еще и еще. Чужая смерть завораживает преданного зрителя! Зритель, преданный собственной жизнью, становится предан актеру. Актер не может предать зрителя и в ответ на бесконечно звучащее "Бис!" умирает снова и снова.

Так получается, что чем больше я вкладываю душу во что-то, тем больше ее там остается. Нужно думать, куда и во что вкладывать душу! Нужно придумать такой механизм, чтобы вложенная душа всегда возвращалась обратно. Причем, независимо от реакции зрителей. Что же это за механизм? Можно ли отдавая, получать еще больше? Где-то что-то подобное я уже слышал. Отдай, а потом получишь. Чем больше отдашь, тем больше вернется. Посей улыбку – получишь смех. Посей смех – получишь радость. Добро посеешь – получишь счастье, любовь посеешь – получишь Любовь. Ибо Любовь – неизмерима. А если посеешь все это и будешь сеять постоянно – получишь Бога! И тогда – не нужно больше заботиться о всходах. О них позаботится сам Бог!

Так вот, оказывается, в чем секрет! Мне ничего не нужно выдумывать. Мне нет необходимости изобретать какой-то механизм. Этот механизм давно изобретен. Создан Тем, кто создал не только его, но и меня самого. Актеров, зрителей, их роли, их жизни. Он – настоящий и единственный автор всех пьес, которые мы играем. От Него зависит, станет ли наша собственная пьеса драмой, комедией или фарсом. Или превратится в загадочную мистерию и будет волновать сердца людей еще долгие годы после ее окончания. Счастливый конец. Зависит ли он от актера? Нет, начиная игру, актер уже знает, каким будет финал. Он бы не начинал, если бы точно не знал. Так, может быть, актер – это Бог? Зритель не знает, а актер знает все. Заранее, наперед. Актер – Бог для зрителя. Актер играет не роль, он играет жизнью своих зрителей. Зрители, пришедшие на встречу с актером, принесли и отдали ему свои жизни. Чтобы он немного поиграл ими. Он же – актер, а они – зрители. А кто же должен играть – зрители или актер? Вот и играет актер. Он талантлив. Он играет чужими жизнями лучше. Но финал каждого представления от актера не зависит. Не он автор. Не он драматург. Не он режиссер того спектакля, который он так талантливо разыгрывает. Вся эта игра – не его игра. Его игра – это всего лишь его работа. А работа – это не игра. Это работа. Игрой работа становится только в руках талантливого актера. Только такой актер работает играючи. И играет своей работой. Играет чужими жизнями. Играет свою жизнь.

Игра работой. Игра жизнью. Игра собой. Не моя игра, а Того, кто все это мне дал. А для того чтобы я лучше играл, Он дал мне еще кое-что. Но это – моя тайна. Это – наше с Ним личное дело. Мои и Его отношения. А зрителей моих должны интересовать только мои пьесы. Я пишу их не для зрителей, я пишу их для себя. Поэтому смею надеяться, что они – понравятся моим зрителям. Прежде чем отдать зрителям, я сам играю все свои роли. Я волнуюсь о зрителях, но зрители могут не волноваться за себя. Я никогда не дам им то, что не прошло моей собственной проверки. Цензуры. Согласования. Не с собой, нет – со своей совестью. С представителем моего автора, который всегда со мной, и лично контролирует не то, что каждый сценарий – каждую букву! Тому, Кто Контролирует Все, меня контролировать не сложно! Может быть когда-нибудь, я расскажу, насколько Он все контролирует! Если расскажу сейчас – никто не поверит. Я играю свои пьесы и – всегда выигрываю! Я живу в своих книгах. Я живу ими. Они живут мной, мы живем друг другом. У нас одна жизнь на … троих. Я, книги и Автор меня, моих книг и Всего остального Сущего.

Иногда, закончив очередную главу, я чувствую очередную смерть. Отдав в который раз свою жизнь, мне остается только ждать и верить в ее возвращение. Если бы веры не было – я бы никогда и ничего не дождался. Если бы в моих книгах не было жизни, я бы не выжил сам. Свет умножается только светом. От тьмы он уходит в сторону. Тьма, посягающая на свет, вынужденно выходит из себя. Она выходит на свет и, видя свою темноту, хочет стать светом. Но стать светом тьма не может. Она может только сгореть, чтобы горением своим сжечь себя и родить огонь. Свет и горящий огонь – разные вещи. Огонь горит и дает свет. Свет огня не дает. Он – выше любого огня. Он поглощает любой огонь. Бог – свет. Горение тьмы в лучах света – наша жизнь. Продукт любого горения – свет, возвращающийся к свету. Свет – возвращается к себе. Свет очищает себя нашей жизнью. Мы – между светом и светом. Свет – мы – свет. Нет света – поглощаемся тьмой, которая хочет стать светом. Зачем? Чтобы сначала – стать настоящей тьмой. А настоящей тьмой можно стать только рядом с настоящим светом. А потом – увидев настоящий свет, осознать свою настоящую темноту. А кто же, осознав свою темноту рядом с настоящим светом, не захочет стать светом? Светом быть лучше, чем тьмой – это даже тьме понятно. А нам тем более. Ведь мы – между светом и светом, а потому – наша тьма в нас самих. Посмотрите сами: свет – мы – свет. Где же быть тьме, если свет – это ничего кроме света? Только в нас. Пока она есть – мы здесь. Занимаемся тем, что пытаемся ее пережечь. Ищем и находим свет, соединяем его со своим светом – и греемся в костре из собственных грехов. Главное не расслабляться, а то можем уснуть и сгореть вместе с ними. Заснем у костра, а проснемся в пепле. И опять все сначала! Мы же уже просыпались в пепле, помните? Я помню.

Свет горит во мне, а я говорю в своих книгах. Горю в своих ролях. Сжигаю в себе тьму, надеясь стать светом. Сжечь все, чтобы оставшееся вернуть Богу. А поскольку оставшееся не может остаться здесь – оно и вернется к Богу. Богу – Богово. Бог – моя душа – Бог. Дал жизнь, дал душу. Я пожил, поиграл, поработал. Он взял жизнь, взял душу. Отделил – соединил, отделил – соединил. А на земле оставил часть Себя. В театре, в котором Его души играют Его пьесы перед Его же зрителями. И назвал театр "жизнью", а свою часть – Книгой. И отдал ее людям. И сказал людям: "Хотите, люди, прийти ко мне?" Людей было много, но большинство промолчало. Остальные сказали: "Ну, хотим". Кто-то прокричал: "Да, Господи! Дай, Господи!" Ему Он и сказал:

Бери и читай!

Горный поток

Верите или нет, эта книга началась с горного потока. Это потом уже появилось зеркало, праздник и другие его дети-ручейки. А сначала в голову пришли два слова "горный поток". Они не давали покоя все время, пока из них рождались другие строки. Другие строки рождались из них. А они, эти два слова, настойчиво звучали на фоне всего остального. Остальное звучало, а горный поток оставался рефреном. С ним не получалось как с остальными. Остальные получались так: из горного потока приходит слово. Я беру это слово, и в моих руках оно раскрывается. Раскрывается в моих руках. Я тку его суть, я сам становлюсь его сутью и выливаюсь на чистый лист. И вот теперь горный поток решил излиться сам. А раньше – звучал где-то вдали, но в то же время – в самом центре меня и каждой рождаемой им буквы. Сам горный поток не давался так, как давались остальные. Остальные слова можно было взять по отдельности и какое-то время походить с ними. Прежде чем наступало время подойти к чистому листу. А горный поток не хотел ходить со мной. Он хотел и он хочет, чтобы я сначала сел перед чистым листом. Он требует для себя абсолютной чистоты. Он не хочет опосредоваться даже моими промежуточными мыслями. Он хочет полного доверия с моей стороны. Он проверяет меня. Он выясняет, насколько я могу отдаться ему. Довериться ему. Он не хочет контроля с моей стороны. Он сам – контроль.

Он контролирует себя, потому что знает свою природу. Я тоже знаю его природу, но отдаюсь ему полностью – в первый раз. Он хочет абсолютной от меня отдачи. Сила, наполняющая его, сила, родившая его, хочет войти в меня полностью. Заполнить меня без остатка. Остаток – это мои мысли. Силе не нужны мои мысли. Она хочет вылиться на чистый лист своими мыслями. Которые и будут ее силой. От меня ничего не требуется. Только записывать и все. Мысли приходят сами. Не я их пишу, они пишут меня. Я пишу и не знаю, чем я закончу. Я не иду к финалу. Я не подвожу к нему. Я иду от начала, а финал мне неведом. Но я уверен – он будет, и будет достойным начала. Именно такой веры требует горный поток. Такой веры требует наполняющая его сила. Она сама верит мне, иначе она не пришла бы ко мне горным потоком. Она выбрала меня. Она явила мне свою величайшую милость. Я не сомневаюсь в ее милости. Я давно уже ощущаю ее на физическом уровне. Мне не нужно объяснять источник этой силы. Я уверен в нем. Горный поток хочет, чтобы я был так же уверен в нем, как в милости наполняющей его силы. Я пишу эти строки и понимаю: только так нужно писать. Только так нужно работать. Отныне и навсегда я буду работать только так. Составляя какие-то предварительные планы – я, мы, все остальные, не верим в самих себя. Не верим в природу наполняющей нас силы. А значит, сила эта не сможет поверить нам. Не сможет наполнить нас собой без нашего остатка. Наши планы – это наш остаток. Мы не планируем свое будущее, мы строим для него тюрьму из собственных мыслей. Мысль рождается для того чтобы сразу же умереть и родить этой смертью другую мысль. А мы – не даем родившейся мысли родить другую мысль. Мы вырываем ее из ее жизни и заставляем жить в мертвом виде. Мы дарим ей бессмертие, убивая ее отсутствием веры. План – это саркофаг мысли. План на будущее – это будущее, похороненное в мавзолее из наших мыслей. Будущее еще не родилось, а мы – уже похоронили его в собственных планах. Вы бы хотели родиться в могиле? Вы бы сами родились в могиле? Если бы вы родились в могиле, как бы вы жили после этого? Вы бы жили после этого? На свет не может появиться то, что рождается в темноте. Могила – темнота. Планы – могила света. Свет не нуждается в планах. Он не живет в могилах. Он требует свободы. Его свобода требует веры. Вера в свет должна быть абсолютной. Свет абсолютен. Он хочет для себя такого же абсолюта.

Как создаются миры? Вы знаете, как они создаются? Я – не знаю. Этого не знает никто из людей. Человеку не дано это знать. Рождение света – это промысел Бога. Это – жизнь Бога. Человек не знает и не смеет знать Божьего промысла. Но Бог дал каждому человеку частицу себя. Частицу своего света. Бог дал каждому из нас то, что может нас соединить со светом. Летящий свет летит без остановки. Без оглядки. Без страха и сомнения. Без страховки. Ему все это не нужно. Он не нуждается в этом. Ему нечего бояться. Он потому и свет, что в нем нет никакого страха и сомнения. Ничего, кроме него самого. Свету ничего не нужно. Ему нужно только лететь и все. Он безгранично и всецело доверяет своему источнику. Он верит Абсолюту, создавшему его и наполнившему его своей Абсолютной Верой. С помощью света, наполненного собой, Бог создает все. Свет – созидание Бога. Бог созидает себя светом. Зачем Богу давать свету какие-то сомнения? Зачем Ему строить какие-то планы для вместилища своего света. Бог выше всяких планов. Там, где есть планы, нет Бога. Планы убивают Бога. Не дают Ему воплотиться. Лишают Его тела. Лишаются возможности стать вместилищем Его света. План – темница, приготовленная неверующим разумом для пленения собственной души. Творчество становится настоящим в отсутствие каких-бы то ни было темниц и разумных границ. Разумные границы убивают не только разум, который они ограничивают собой, но и душу, которая хочет, но не может вырвать ограниченный разум из воздвигнутой им же тьмы. Душа важнее разума. Свет важнее тьмы. Душа – это свет. Если она есть, а она есть, значит, тьмы быть не должно. Иначе в ней не будет света. Не будет света – не будет ничего. В том числе – и самого разума. Разум только тогда разум, когда он освещен светом души. Разум без души – путь к безумию. Безумие – путь к тьме. План – это бездушие и безверие, рождающие безумие. План для света – путь души во тьму.

Мы привыкли планировать. Планируя, мы думаем, что ставим под контроль то, что планируем. На самом деле наши планы ставят под контроль нас самих. Мы не верим, что Бог давно уже составил и прожил всю нашу жизнь. Мы говорим: "Я – хозяин своей судьбы!" И отворачиваемся от своей судьбы. Своими реальными планами мы убиваем планы духовные. Богу не нужны наши реальные планы. Его реальность – духовна. Мы – Его часть, а значит – часть духовной реальности. Пока мы не поймем этого, мы будем идти против Бога, против Его планов, против своей судьбы. Наши планы и планы Бога будут расходиться до тех пор, пока мы будем их составлять. Не нужно составлять планы! Нужно открыть Бога и доверить Ему свою жизнь. А Он откроет нам свои планы по поводу нашей жизни. Нам останется только одно: забыть обо всех своих планах и следовать Его плану. Как бы мы ни планировали, всегда остается элемент случайности. Наш блудный разум называет его "возможным риском". Степень этого риска – наше безверие. Чем больше безверие, тем больше риск. Чем больше мы пытаемся просчитать собственное безверие, тем больше оно становится. Мы, называющие себя реалистами и прагматиками, убиваем свои же планы собственным безверием. Мы не только не верим в планы Бога, мы не верим в собственные планы. И – страхуемся от этого неверия собственным безверием. Так можно планировать очень долго. Не одну и не две жизни. Не одну и не две сотни жизней. Планируем – и ходим по кругу собственных неудавшихся планов. Своих не сложившихся судеб. Несостоявшихся жизней, но всегда состоявшихся смертей, которые мы не планировали. Это и называется круг рождений и смертей. Будем ходить по нему, пока ни устанем. Планировать и просчитывать. Просчитывать и подстраховывать. Страховать себя и страшиться собственных планов.

Часто ли твой план выполнялся? Как ты думаешь, что всякий раз мешает выполнению твоего плана? Пока ты думаешь, я скажу. Выполнению твоего плана мешает твой план. Не нужно верить в план, составленный в неверии. Составленный не верой, а ее отсутствием. Вера не нуждается в плане. Она – внепланова. Для тебя. До тех пор, пока ты планируешь свое безверие. А кроме него человек ничего запланировать не может!

Бог милосерд. Твое безверие – часть Его плана. Он знает тебя хорошо. Он знает, что, не побывав в безверии, ты не придешь к Нему. К Богу кроме Бога никто привести не может. Он приводит к себе всех. Часть твоего и Его плана под названием "безверие" закончилась! Отбрось все свои планы и смело иди к Нему! Для этого никаких планов не нужно. Убери все, что стоит между тобой и Богом. Все, что стоит между Богом в тебе и Богом вне тебя. Твой жизненный план заключается только в этом!

Вот, куда привел нас горный поток. К своим же истокам. К настоящим высотам духа. Значит, ему можно доверять! Никто и не сомневался.

Грех

Я не знал любви. Я знал любовь, но это была не любовь. Моя любовь не хотела меня знать. Тогда я еще не знал, что любовь, которая не хочет меня знать, на самом деле не любовь. "Завоюй меня!" – кричала мне моя любовь. "Докажи, что ты достоин меня. Я – твое счастье. А за свое счастье нужно бороться! Борись за меня! И я буду твоим счастьем!" Я любил, а потому не видел видимого. Не понимал, что, если счастье – мое, значит, бороться за него не нужно. А если нужно бороться за что-то, значит, оно не мое. А раз не мое – стало быть, чужое. А зачем же бороться за чужое? Борьба за чужое – это воровство. Любое воровство это воровство у себя. Борясь за чужое, на самом деле борешься с собой. Борешься со своим. С тем, что у тебя и так есть. С тем, что стоит рядом и хочет стать твоим. А ты не замечаешь его. Не видишь своего, потому что смотришь на чужое. Смотришь на него и борешься за него. Борешься и смотришь, смотришь и борешься. Пока не увидишь: как ты ни боролся, а чужое твоим не стало. Ты только потерял свое. Потому что боролся не за свое, а за чужое. Любовь, требующая постоянных жертвоприношений – это не любовь. Жертвы – это поддержание нелюбви. Это попытка умилостивить зло. Компенсировать зло подарками ему же. Что можно подарить злу? Какой подарок наиболее ценен ему? Естественно – добро. Добро и только добро – вот лучший подарок. Даже для зла. Но в отличие от добра, отвечающего на добро добром, зло на любое добро отвечает только злом. А чем оно может ответить, если оно зло? Добра у него нет, и никогда не было. Куда же девается добро, подаренное злу? Становится злом. И для добра, и для того, кто подарил его злу. Потому что нужно знать, что и кому дарить. Зло добром не разрушишь, а только укрепишь. Зло любое добро переработает и сделает его таким же злом. За счет этого и живет. Питается добром. Губит его. Уничтожает. А что же тогда делать со злом, если добро ему дарить нельзя? Ничего не делать. Ничего не дарить. Ни зло, ни добро. Подаришь ему зло – сам станешь злом. Значит, его нужно игнорировать. Не замечать. Зло любит только того, кто замечает его. Посмотрел на зло – значит, увидел его. Увидел зло – значит, вступил с ним в контакт, стал его частью, подключился к нему, подключил зло к себе. Не смотри на зло – и оно тебя никогда не увидит. Не отвлекайся от добра. Отвлечься от добра – значит привлечься злом. Кроме зла от добра ничто не отвлекает. Зло смотрит не на тебя. Оно смотрит на твое зло. Оно ищет зло в тебе, чтобы соединиться с ним и стать сильнее. За счет твоего добра, за счет тебя. За счет ослабления твоего добра. Добро, подаренное злу – ослабление добра и усиление зла. Борьба за свое счастье – это усиление своего несчастья.

Безответная любовь – это не любовь, это отсутствие любви вообще. Это – страсть. Грех. Обман. Это – отсутствие благословения. Воевать за свое счастье, за свою любовь – это значит воевать с Богом. Бог не благословил эти отношения, а человек воюет за них. Доказывает своей "любви", что он – "достоин" ее. Доказывает Богу, что он не достоин Его. Не верит Ему. Хочет вырвать у Бога то, что ему, человеку, не принадлежит и не должно принадлежать. Чем заканчивается война с Богом знает любой. Чем угодно, но только не победой. А кроме победы все – поражение. Поражением заканчивается такая война. Человек, воюющий с Богом, поражает себя. "Я поражаюсь! – говорит такой человек сам себе – Воюю, воюю, а толку – никакого! Не хочет моя любовь любить меня и все!"

Пока я все это понял, я воевал с Богом, успешно убивая собственную веру. Моя любовь, видя мои страдания, издевалась надо мной и смеялась мне в лицо. Требовала от меня новых и новых жертв. Была ненасытна. Хотела еще и еще. Я так приучил ее к своей борьбе за нее, что без этой борьбы она уже не могла. Каждый день она хотела видеть мою борьбу. Она хотела, чтобы все видели, как я за нее борюсь. Ее это радовало. Меня разрушало. Ее смешило, меня злило. Мое добро рождало в ней смех. Лишенный своего добра, я начинал злиться. Так мы и обменивались взаимными чувствами, пока мне не надоела такая взаимность.

Это было давно. А после этого было многое. Все, кроме любви. То есть – ничего. Ничего и никогда не было настоящего. Стоящего не было, было только то, чего я стоил. А стоил, видимо, не много и немногого. Конечно, все это не удовлетворяло меня. Не могло удовлетворить. Я искал удовлетворения, а не любви. Но без любви не найдешь и удовлетворения. Удовлетворение без любви – это неудовлетворение. До веры тогда было далеко. А до безверия – всегда близко. Я начал думать, но еще не начал верить. Я думал, что думать достаточно. Зачем верить, если можно думать? Я не знал, что думать, не веря, нельзя. Я думал – можно, а оказалось – нельзя. Рассказываю почему.

Думал я, думал, и ничего лучшего не придумал, как взять и "немножко" колдонуть. А колдонуть немножко нельзя. Или ты колдуешь – или нет. Зло тоже любит определенность и требует полной отдачи. Души, конечно же. Я не думал, что все это серьезно.