С. ИЛЛИЧЕВСКИЙ
      ИСЧЕЗЛО ВРЕМЯ В АРИЗОНЕ
      Оправдываться было бесполезно. Я смотрел в окно и старался не слушать нудного голоса шефа.
      - Послушайте, Хокинс, вы же толковый парень, - вдруг донеслось до меня приглушенно, как будто из соседней комнаты.
      Я машинально кивнул головой. Это я знал и сам. Я не уловил, чем он кончил, но сказал:
      - Есть отличный материал, шеф.
      - Тема?..
      - Конкуренты лопнут от зависти.
      - Тема, черт побери?!
      - Еще не знаю, шеф, но они лопнут.
      В общем-то тема у меня была, и когда, наконец, я выложил суть дела, редактор просипел:
      - Отлично, Хокинс. Годится. Главное - не жалейте красок.
      * * *
      Национальный центр научных методов борьбы с коммунизмом располагался в замечательном 19-этажном подземном бункере. Крышей ему служили три полутораметровых стальных перекрытия. Промежутки между ними заполняли подушки из инертных газов. Из такого помещения было как-то удобней бороться с коммунизмом.
      Битых два часа я рыскал по отделам. Следом ходил унылый лейтенантик. Чистая бомба и народный капитализм нашим читателям уже приелись.
      Неохристианство показалось мне скучным.
      Я уже совсем было отчаялся, как вдруг мне зверски повезло.
      Я сразу понял, что это тип не из здешних. Он был чересчур жизнерадостен и достаточно неопрятен. Я распахнул перед ним дверь, наступив на ногу какому-то майору. Благополучно миновав секретарей, мы предстали перед директором. Я инстинктивно отступил за спину рослого парня в хаки.
      - Наконец-то! - воскликнул директор. - Садитесь. Рассказывайте, доктор.
      Доктор поставил на стол чемодан и вынул из него небольшой сверкающий никелем и стеклянными трубками аппарат.
      - И это все? - спросил директор.
      - Это модель. - Доктор энергично потер руки. - Действующая модель, сэр! Сорок киловатт энергии - и я остановлю время на континенте.
      Доктор радостно засмеялся.
      - Я работал над этим вопросом десять лет. И у меня не было времени повеселиться. Ха-ха!.. Зато сегодня я могу остановить время!..
      - Скажите, - перебил его директор, - а если остановить время в Штатах, то там, у них, оно будет идти?
      - О да, сэр! Оно будет идти и даже прыгать.
      - Прыгать? Нет, это нам не подходит.
      К столу тихо подошел еще не старый, но уже лысый мужчина в очках. Форма полковника сидела на нем мешковато. Он состроил гримасу, которая должна была означать улыбку, и произнес:
      - Мы должны остановить время у них, сэр.
      - У кого - "у них"?
      - У красных, сэр. Мы остановим у них время и сразу обгоним их и по космосу и по бомбам. Мы сможем сделать миллионы, нет, миллиард бомб, сэр. Так, чтобы хватило на каждого красного,
      Директор просиял.
      - Не увлекайтесь, Доббер, - он повернулся к доктору. - Скажите, доктор, а вы делали бомбу?
      Сзади щелкнула дверь.
      Тут я, не выдержав, выскочил вперед, хлопнул доктора по плечу и убежденно воскликнул:
      - О да, сэр! Мы делали их дюжинами. Мы делали их по сто штук в неделю. Но сейчас - машина!.. - и я протянул руку к столу. - Время!.. - и я сделал жест двумя руками сразу.
      Тут доктор, в свою очередь, хлопнул меня по плечу и воскликнул:
      - Время, конечно, время! Время - деньги! Не будем медлить. Я продемонстрирую вам, джентльмены, - и он схватился за самый блестящий и длинный рычаг своей машины.
      У директора посоловели глаза от страха. Он дернулся, как паралитик, и проскрипел:
      - Постойте, доктор! М... М-может быть, вы сначала объясните, как работает ваша машина?
      - Конечно, доктор, - сказал я и отошел на всякий случай подальше.
      Доктор вышел на середину комнаты и стал в позу. Теперь он говорил спокойнее.
      - Я работал над этим вопросом десять лет. Я начинал на пустом месте. Я не нашел у предшественников ни одной дельной мысли, кроме теории о прерывистости времени. Но я нащупал эти крупинки, мельчайшие неделимые атомы времени. Я определил энергию их связей и сделал генератор такой же частоты. Вы знаете, что такое резонанс? Я излучаю энергию на частоте колебания атомов времени и нарушаю их равновесие. Я могу разрушить их порядок, превратить его в хаос, и тогда время остановится. Генератор работает искривленным лучом, так что можно остановить время в любой части земного шара. Расчеты не займут и двух дней.
      У меня перехватило дыхание. Это была сенсация века! Это было интереснее атомной бомбы!.. Я уже видел заголовки на первой странице: "Триумф американской мысли!", "Время - свободному миру!", "Красных - в палеолит!", "Доктор тасует века, как карты!"
      Оставалось благополучно отсюда выбраться. Я понимал, что попал на секретное совещание и теперь мог рассчитывать только на суматоху и собственную ловкость.
      А события развивались все стремительней. Эти парни в хаки оказались деловыми людьми. Они уже обсуждали практическую сторону дела.
      - Я добился потрясающей четкости передачи, - хвастал доктор. Искажения времени не могут распространиться дальше орбиты Луны.
      - Поразительно! - пролепетал какой-то толстяк.
      - Позвольте, - вмешался Доббер, - мы остановили у них время. А на нас это не отразится?
      - Пустяки, - ответил доктор. - Я добился изумительной локальности излучения. Конечно, в пределах планеты, я это допускаю, могут быть разрывы и смещения времени...
      - Как?! - воскликнул Доббер.
      - Как?! - повторили хором парни в хаки.
      - Что вы хотите этим сказать? - поднялся директор.
      - Пустяки, - снова воскликнул доктор. - Не пройдет и полугода, как все станет на свои места. Зачем волноваться? Утро, день, вечер... Разве вам не надоело это унылое постоянство? Моя машина... - он потянулся к какому-то рычагу, но Доббер поймал его за локоть.
      - Позвольте, позвольте, - назойливо шамкал толстяк. - А это не опасно для жизни?
      - Ничуть, - ответил доктор. - Разве что вас похоронят раньше, чем вы умрете.
      Доббер выскочил вперед.
      - Доктор прав. Что за малодушие, коллега? Дело идет о борьбе с коммунизмом. Красные у нас в руках. Нельзя упускать такой шанс. Мы обязаны рискнуть во имя цивилизации и прогресса.
      В комнате воцарилась тишина. Я догадался, что присутствующие переваривают мысль о своей исторической миссии.
      - Джентльмены, - сказал директор, - вопрос решен. Через час я буду докладывать совету концернов. Опыт готовим на послезавтра. Потом можно будет поставить в известность конгресс.
      - О'кэй! - ответил директор.
      - О'кэй! - рявкнули парни в хаки.
      - О'кэй... - пробормотал я и на четвереньках, прячась за креслами, пополз к дверям.
      По коридорам я мчался как спринтер, скоростной лифт показался мне слишком медлительным. По дороге в редакцию полиция трижды фотографировала мое авто. Стрелка спидометра сломалась, не выдержав перегрузки.
      Я схватил редактора за манишку и прохрипел:
      - Снимайте первые четыре полосы, - потом упал в кресло и простонал из последних сил: - Стенографистку!..
      Шеф был опытный газетчик. Через минуту он отпаивал меня виски. Возле двери уже дожидались, держа наготове карандаши и блокноты, две хорошенькие девочки.
      Я диктовал больше часа. Тем временем шеф договаривался с издательством, чтобы тираж номера увеличили в двадцать четыре с половиной раза. Потом он связался с авиакомпаниями. С нас содрали три шкуры, но теперь мы были уверены, что не позже завтрашнего утра нас будет читать весь свободный мир.
      Я глотал бутерброды и лихорадочно соображал, кому из конкурентов можно выгодно продать сенсацию. Но меня заперли в кабинете и отключили телефоны.
      Я удрал через мусоропровод.
      До утра я мотался по редакциям и заработал больше, чем за всю свою жизнь. Телеграфировать в Европу было бесполезно. Все равно меня кто-нибудь уже опередил.
      Я смертельно устал. Устал до такой степени, что даже обрадовался, когда застрял в лифте между этажами какого-то небоскреба.
      Я проснулся в каморке без окон. В щель под дверью пробивался свет. Стены мелко дрожали - где-то рядом работал мощный двигатель. Я сразу понял, что нахожусь в самолете. Меня украли! Меня похитила разведка красных!..
      Действовать нужно было немедленно. Я бросился к двери. Заперта! Я попытался выбить ее плечом. Внезапно она распахнулась. Я потерял равновесие и грохнулся под ноги тщедушному старичку швейцару.
      - С вас доллар, сэр, - сказал он. - Вы ночевали на моем диване.
      Я не сразу понял, в чем дело. Минуту я сидел на полу и анализировал обстановку. Потом я молча встал, сунул старику доллар и ушел.
      На улицах было столпотворение, как в дни президентских выборов. Люди с перекошенными от ужаса лицами метались по площадям и скверам. Репродукторы полицейских машин призывали к спокойствию:
      "Внимание, граждане! Каждый должен иметь при себе удостоверение личности и медицинскую справку. Правительство гарантирует безопасность. Будьте благоразумны!"
      Продавцы газет вопили:
      - Последние новости! Исчезло время в Аризоне!
      - Сенсационное сообщение. Нашествие мамонтов на Нью-Мексико!
      - Летаргический сон Советов!
      - Послание президента к народу!
      - Интервью с покойником Колумбом!
      - Сенатор Лоуренс предлагает вернуть Россию в 1916 год!
      Все шло как надо. Я воспрянул духом и, посвистывая, направился в редакцию. В небе висели вертолеты панамериканской страховой компания. На головы сыпались листовки:
      "Страхуйте ваше время только у нас!"
      Лифты в здании объединенных корпораций прессы не работали. Я не особенно огорчился. Мне нужно было всего лишь на двадцать седьмой этаж. Я закурил и не спеша потащился наверх.
      - Хэлло, шеф! - сказал я, входя в кабинет редактора.
      Шеф повел себя очень странно. Он уронил на ковер горящую сигару, протяжно охнул и полез под стол. Я взял с тумбочки верстку свежего номера. Первое, что бросилось мне в глаза, это моя фотография, отлично напечатанная и... в траурной рамке. Некролог сообщал о моей трагической кончине:
      "...он выпал в разном времени, установили эксперты... Он может находиться в четвертом измерении, утверждает профессор Смоллет".
      - Хокинс, вы воскресли? - раздался голос редактора.
      - Да, шеф. Оставьте место в завтрашнем номере. Я дам воспоминания о загробной жизни.
      Я положил верстку в карман и, перешагнув через бесчувственное тело секретарши, вышел в коридор. Весь день и ночь я загребал доллары. Город трясла лихорадка. Паника охватила весь мир. Акционерные общества и компании возникали и лопались как мыльные пузыри. Количество недоразумений и сенсаций все возрастало. Но я интуитивно чувствовал: еще немного - и толпа устанет. Что будет дальше, я не знал. Я знал только, что военные шутить не любят и рано или поздно установка сработает. Мне не хотелось преждевременно отправляться к праотцам. И потом было бы некрасиво заставлять читателей дважды на одной неделе читать мой некролог. Чтобы знать, когда следует унести ноги, я позвонил приятелю в Национальный центр научных методов борьбы с коммунизмом.
      - Какого черта, Хокинс, - пропищало в трубке. - Никакого генератора не было. Эта штука оказалась портативной бормашиной.
      Я лихорадочно соображал: не сегодня-завтра паника кончится. На этом можно заработать вдвойне. Пока не поздно, нужно превратить свои деньги в акции сталелитейных компаний. Завтра их цена подпрыгнет до прежнего уровня. Гениально!
      Я набрал нужный номер. Мне долго пришлось ждать. Потом хриплый голос сказал:
      - Сегодня в шесть тридцать банк лопнул. Что еще?
      Я опустил трубку. Это был нокаут. Я долго сидел в кресле и почему-то вспоминал детство. Как однажды я свалился с высокого дерева. И еще: как отец колотил меня палкой. Потом я встал и пошел на улицу. Возле окна с вывеской: "Запись в золотой век - восемь долларов!" - уже не было очереди. Громкоговорители молчали. Под ногами шуршал бумажный сор. Я шел, ничего не видя и не соображая. Вдруг до моего слуха донесся знакомый веселый голос.
      - Ха-ха! - захлебывался доктор. - Уэллс ребенок по сравнению со мной. Эйнштейн, ха-ха, Эйнштейн тоже ребенок по сравнению со мной. Ньютон, хо-хо...
      Я подошел и стукнул его по голове.