Я не понял рыбака. Тот пояснил:
– Так говорят обычно на Юге Вьетнама, когда верят, что человек вернется живым и не придется в память о нем ставить на алтарь плошку с уже остывшим, как его кровь, рисом.
– Не смотрите, что Лыонгу всего шестнадцать, – продолжал между тем рыбак. – Другой и за сорок не переживет столько. Немало горя выпало на его долю. Помню, пришел он к нам в Суанкхань весной шестьдесят шестого. Жаркие стояли дни. Я вынес на берег Тхатьхан циновку, лег на песок. Так было прохладнее. К тому же признаюсь: я подсчитывал тогда, сколько военных судов сайгонцев заходит в устье Кыавьет, – возможно, пригодится партизанам. А тут рядом – малец. Голодный, оборванный. Вижу – не местный. «Откуда ты?» – спрашиваю. Он молчит. На следующий вечер я снова встретил его на берегу. Он всматривался куца-то в даль, словно поджидал кого-то. Мне стало жаль его. Подошел, потрепал по плечу, предложил переночевать у меня в хижине. Паренек согласился… Я снял с тагана рис, положил в него кусок рыбы, бросил щепотку травы. Лыонг, так назвался малыш, молча расправился с едой, отложил палочки.
«Хочешь – живи у меня, – предложил я. – Вместе рыбачить будем. Я одинокий. Дети все умерли. И жену схоронил».
«Спасибо», – говорит. И опять замолчал. Признаюсь, обиделся я тогда: принял как сына родного, а он… Только месяц спустя Лыонг рассказал мне, что его мать – где-то в тюрьме под Сайгоном. Каждую ночь, когда мы укладывались на фане – старой тростниковой кровати, я знал, что он думал о ней, боясь, что никогда больше не увидит ее.
– А где его отец? – спросил я и тотчас пожалел, что задал этот вопрос.
– Отец? – Рыбак затянулся кальяном, помолчал. – Отец погиб на глазах Лыонга. Они по заданию Фронта пробирались в район Куангчи. Плыли ночью на лодке и напоролись на сайгонский патруль. «Прыгай в воду, – приказал отец. – Я прикрою». Пока плыл, Лыонг слышал, как с катера бил крупнокалиберный пулемет. Отец отвечал редкими короткими очередями – берег патроны: дать бы сыну уплыть подальше… Когда Лыонг добрался до берега, над рекой стояла тишина. Где-то в ночи стучал мотор удаляющегося сайгонского катера. Лыонг не помнил, как долго пролежал он на прибрежном песке и как добрел до Суанкханя. Когда встретил меня, побоялся – не выдам ли? Потом поверил…
Рыбак сказал деревенскому старосте, что это его племянник. Тот недоверчиво сощурил глаза, потребовал бумаги, но, получив корзину с крабами и креветками и 2 тысячи пиастров (все, что имел в запасе старый Лиеу), занес Лыонга в деревенскую книгу.
Так сын партизана стал на «законных основаниях» жителем рыбацкого селения Суанкхань из провинции Куангчи.
В марте 1966 года пришла беда: сайгонские власти выселили всех крестьян из деревни. Кто пытался бежать – в того стреляли. А затем объясняли: «Был партизаном». Согнали людей в концлагерь. Там находились и жители соседних селений. Как во всех концлагерях Куангчи, вокруг – колючая проволока и восемь постов, на каждых трех заключенных приходился один сайгонский солдат. У единственных ворот – больше 20 танков и батальон солдат. С той стороны, где лагерь выходил к реке Тхатьхан, тоже патрулировали сайгонцы – катеров десять сновали и днем и ночью.
Потянулись мрачные дни. Однажды не выдержал и пытался уйти из лагеря друг рыбака 60-летний Ланг. Его поймали и прямо у ворот расстреляли. Рыбак видел, как сжались кулаки маленького Лыонга.
– Мы отомстим за него, малыш, – сказал рыбак. – Пробьет и наш час. Помни, при шторме не ломаются лишь прочные мачты.
С того вечера Лыонг с большим риском для жизни часто стал исчезать из дому, подлезал под колючую проволоку и пробирался в джунгли к партизанам. Как-то привел девушку и сказал:
– Дядюшка, ты знаешь ее, это Чан Тхи Лань. Она из нашей деревни. Спрячь ее. Она партизанка.
– Мне и не приходило в голову, что двадцатитрехлетняя Лань, скромная, трудолюбивая, которую я помнил с дней ее младенчества в бамбуковой люльке, могла стать партизанкой.
«Ты проходи, – пригласил Лыонг. – Дядюшка Лиеу – человек верный, не выдаст». Лань вошла в хижину, положила на тростниковый топчан тяжелую рыбачью корзину, прикрытую листьями. «Что там?» – спросил я. «Мины, – последовал короткий ответ. – Завтра мы с Лыонгом во что бы то ни стало должны установить их у входа в концлагерь. А вечером партизаны нападут на танки. Сайгонцы будут пытаться укрыться в лагере в расчете на то, что партизаны не решатся стрелять в заключенных. Вот тут-то и пригодятся эти мины, – Лань ласково провела рукой по корзине. – И для дядюшки Лиеу есть задание: партизаны просили подготовить надежных людей и обеспечить вывод местных жителей в освобожденные районы, в горы Чыонгшон».
– И обо мне не забыли, – рыбак с гордостью потрепал седую редкую бороду.
На следующий вечер за колючей проволокой лагеря внезапно началась перестрелка, раздались взрывы гранат. Свечой вспыхнул сайгонский танк. Другие стали отходить к воротам концлагеря. И тут хлопнула мина, за ней – другая. Два танка странно подпрыгнули на месте. Клубы черного едкого дыма повалили из люков. В это время партизаны атаковали и подожгли все восемь сторожевых вышек, перерезали колючую проволоку и ворвались в лагерь.
– Я никогда не думал, что заключенные в концлагере, люди, которых я давно знал, могут проявить столько выдержки и решительности, – вспоминал старый рыбак. – Как только началась стрельба, они быстро собрали свое нехитрое имущество. Бой продолжался не более часа. Теперь даже не помню, как это получилось, но люди – женщины, старики, дети – смотрели на меня как на командира и беспрекословно выполняли все, что я говорил. Вскоре все мы были уже далеко от лагеря. Рядом со мной шагал Лыонг…
Лиеу умолк. Вода сладко булькала в его бамбуковом кальяне. Ветер затихал. Тучи бросали редкие капли на прибрежный лесок.
– Я же вам говорил, что рис не остынет на алтаре Лыонга. Он теперь настоящий рыбак. Он по воде определяет тайфун ли идет, или это просто шквальный ветер…
Я взглянул на реку. Там на волнах по-прежнему качался сампан. Но его парус теперь не казался мне стареньким, ветхим. Он был сильным, как тот парень, что вел лодку навстречу ветрам.
– Как же сложилась судьба тех людей из концлагеря, что стало с девушкой Лань? – опросил я Лиеу.
– Вы можете их увидеть. Они теперь здесь, после освобождения Юга вернулись в Суанкхань.
…Мы шли по берегу реки мимо воронок, залитых дождевой водой. Из больших овальных листьев мальчуганы мастерили кораблики, пускали по воде и «обстреливали» их круглыми камешками. Когда камешек попадал в кораблик, они радостно хлопали в ладоши.
«Сколько времени еще дети будут играть в войну?» – подумал я.
Дорога №9
Девушка с длинной косой, выбивавшейся из-под клетчатого шарфа, какие носили обычно южновьетнамские партизаны, подняла флажок. Движение открыто, заработали моторы. Колонна грузовиков двинулась в путь.
– Гравий на дороге засыпан на час раньше срока, – объяснил мне солдат. – Так, впрочем, бывает везде, где работает бригада Куит. (Так звали невысокую смуглую девушку с длинной косой.)
Скромная, молчаливая Куит в 1968 году пришла в партизанский отряд Камлока. Ей было тогда 15 лет. Родители погибли. Отец был расстрелян сайгонцами. Девочка поклялась отомстить врагам, бороться до тех пор, пока ее родина не будет свободной. Сейчас Куит возглавила строительную бригаду.
Девушка помахала нам рукой на прощание, затем приколола к косе нежный цветок лан – орхидею.
– Этот цветок для нее – символ, – объяснил солдат, глядя на удалявшуюся деревушку Камлок и фигурку девушки Куит у дороги. – На Тэт в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, когда Куит появилась на свет, отец принес в дом букетик орхидей – самых любимых цветов ее матери. Теперь она носит с собой эти цветы в память о самых близких…
За Камлоком начинается горная часть дороги, которая то карабкается на вершины гор, то резко спускается вниз, словно отдыхает у горных проток и мелких речушек. Каскады водопадов низвергаются у самого борта машины, обдавая прохожих мелкими прохладными брызгами. Природа щедро наделила тропической зеленью, прозрачными водами, ценными породами деревьев, богатым животным миром этот почти необитаемый уголок горного Чыонгшона. Но с щедростью природы беспощадно расправилась война. Там, где горные вершины покрывали густые леса, теперь цепь голых черных холмов – напалм выжег всю растительность. Обугленные стволы деревьев, образуя жуткую «аллею» среди вымершего леса, тянутся по обе стороны дороги номер 9. Здесь же американская авиация особенно интенсивно сбрасывала боевые отравляющие вещества.
Рассказывают, что в средние века северные захватчики, вторгавшиеся во Вьетнам, пытались уничтожать все селения и леса, находившиеся на расстоянии полета стрелы от места, где становились они лагерем. Примерно к подобному методу прибегали в борьбе с патриотами Южного Вьетнама американские и сайгонские генералы. Только расстояние, равное «полету стрелы», сменилось во вьетнамской войне оплошными «зонами выжженной земли». Горный ветер свистел среди безлиственного леса, в котором, возможно, еще долго не будут вить гнезд птицы, не поднимутся на эти горные вершины олени, многочисленные стада которых издревле были неотделимы от чудесных пейзажей Чыонгшона.
Чем ближе к Кхесани, тем сильнее менялся облик гор. Черными, мрачными выглядели горные отроги, славно подставлявшие дождю свои морщинистые спины. «Мертвая аллея» протянулась на многие километры до перевала Айлао – природного водораздела бассейнов реки Меконг и бурной Хиеу. Неподалеку от перевала – разбитые сайгонские опорные пункты. Еще в 1972 году они входили в систему небезызвестной базы Кхесань, которая считалась основным стратегическим центром вблизи границы с Лаосом. Аэродром Кхесани позволял принимать транспортные самолеты, вертолеты, которые не покидали воздушное пространство над дорогой номер 9, над территорией Лаоса, находившейся под контролем Патриотического фронта. В Лаосе дорога номер 9 пересекается с другими стратегическими артериями Индокитайского полуострова – дорогами номер 13 и 23. Они ведут в Луангпрабанг, Вьентьян, Сараван, Паксе – в Лаосе; Стунгченг, Кратие – в Кампучии. Бывший командующий экспедиционным корпусом США в Южном Вьетнаме генерал Уэстморленд бросил фразу: «Тот, кто владеет этим районом, будет контролировать положение в центральной части Индокитая».
Здесь у Кхесани я повстречал кадрового разведчика Дьена. Этот человек многие годы воевал под Кхесанью. Сейчас он шел по еле заметной тропинке, которая извивалась среди воронок, спокойно переступал через куски железа и бетона, отбрасывая ногой исковерканные снарядные гильзы.
Тропинкавела к невысокому холму, на котором в прошлом располагался штаб сайгонского генерал-лейтенанта Хоанг Суан Лама. Его войска во время вторжения по дороге номер 9 на территорию Лаоса в феврале – марте 1971 года были разбиты патриотами. Дьен спрыгнул в траншею, которая извивалась по склонам, уводила от базы.
– Эти траншеи – протяженностью несколько километров, – рассказывал Дьен. – По ним мы весной тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года и летом тысяча девятьсот семьдесят первого года подбирались к Кхесани и атаковали позиции противника. – Там, за небольшим холмом, – Дьен указал на юго-восток, – развертывались на временных скрытых позициях наши ракетные дивизионы. Это они обстреливали аэродром Кхесани. Обычно мы вели огонь в течение нескольких минут. Но этого было достаточно, чтобы уничтожить прибывшие на базу вертолеты и транспортные самолеты «С-130» и «С-123».
В нескольких милях от демилитаризованной зоны. Кхесань – это смерть
…Это было в Бангкоке летом 1968 года. Газеты стран мира отводили первые полосы под сообщения из Кхесани. Тогда мне довелось встретиться с одним американским морским пехотинцем, который едва унес ноги с этого небольшого отрезка южновьетнамской земли, расположенного вблизи от демилитаризованной зоны.
Глубокий шрам на правой щеке. Изуродованная рука. Прохаживаясь, он тяжело припадал на пробитую пулей правую ногу. В тонких губах попыхивала сигарета. Светло-голубые глаза скользили по лицам людей, поднимавшихся на борт американского транспортного самолета. Его взгляд как бы говорил: «Счастливцы, вы улетаете из Индокитая. Когда же придет мое время?»
Самолет выруливал на взлетную площадку, разворачивался, плавно взмывал в воздух. Солдат стоял неподвижно, затем, болезненно поморщившись, потер раненую руку. Прошло несколько минут. Но он не уходил с аэродрома.
– Не обращайте на него внимания, – шептал словоохотливый аэродромный чиновник. – Парень, наверное, спятил, – и, как бы подтверждая сказанное, он недвусмысленно барабанил пальцем по лбу. – Говорят, он был под Кхесанью. Оттуда немногие возвратились живыми. Ему еще повезло.
Кхесань. Название этого местечка превратилось в Южном Вьетнаме в нарицательное слово. Когда американский солдат говорил «Кхесань», он подразумевал «поражение», «смерть», «разгром». Что же произошло там? Почему американские военные придавали столь большое значение Кхесани?
21 января 1968 года. Специальной связью в Сайгон из района демилитаризованной зоны отправлено секретное донесение: части Народных вооруженных сил освобождения приступили к осаде Кхесани. Командующий базой полковник Дэвид Лоундс считал, что морские пехотинцы США смогут удержать позиции. Военной разведке США предстояло уточнить истинное положение.
Еще в 1962 году был отдан приказ об использовании Кхесани в качестве лагеря американских войск специального назначения «зеленых беретов» и морских пехотинцев. Она привлекла к себе внимание тем, что представляла собой базу для секретных операций против партизан Южного Вьетнама и Лаоса, находилась в непосредственной близости от ДРВ. По мере нарастания боев в районе демилитаризованной зоны над Кхесанью нависла угроза ударов патриотов. Опасаясь, что база может быть захвачена, бывший командующий американским экспедиционным корпусом генерал Уэстморленд и генерал Уолт, командовавший тогда морской пехотой во Вьетнаме, посетили этот район и совместно начертили на красном песке линии, точные контуры передовых позиций этой оперативной базы. С того времени отряды морских пехотинцев все время перебрасывались в Кхесань.
С конца января 1968 года патриоты начали круглосуточно обстреливать эту базу. Инициатива под Кхесанью полностью перешла в их руки. В среднем более ста ракет и мин обрушивалось ежедневно на эту базу.
Многие наблюдатели проводили параллель между Кхесанью и Дьенбьенфу. Конечно, существовали различия. Если база Дьенбьенфу раскинулась на территории семнадцати квадратных миль, то Кхесань умещалась на небольшом участке всего в две квадратные мили. Если французская крепость была полностью изолирована от других войск, то Кхесань рассчитывала на артиллерийскую поддержку с близлежащих американских баз «Кэррол» и «Рокпайл». Плюс авиационная и морская поддержка.
С начала 1968 года бомбардировщики «В-52» и истребители-бомбардировщики тактической авиации сбросили пятьдесят тысяч тонн бомб и напалм на районы вокруг Кхесани. Морская пехота столь твердо была уверена в готовности авиации и артиллерии оказать ей помощь, что даже пренебрегла необходимостью строительства бетонных бункеров и систем траншей в Кхесани. «Рытье окопов не входит в традиции корпуса морской пехоты», – говорил генерал-лейтенант Роберт Кэшмен-младший. «Отдать Кхесань, – заявлял другой генерал, – значило бы отдать западную цитадель нашей линии обороны. В этом случае противник мог бы обойти нас с фланга, а это поставило бы под серьезную угрозу две или три провинции Южного Вьетнама».
Большую часть гарнизона Кхесани составляли морские пехотинцы из состава 26-го полка морской пехоты. Здесь находились также некоторые армейские подразделения американского экспедиционного корпуса, инженерные подразделения военно-морского флота и батальон южновьетнамских десантников.
Командующий базой полковник Дэвид Лоундс считал, что он располагает хорошими оборонительными позициями и прекрасными секторами обстрела. Он сообщал в Сайгон, что с каждым днем якобы положение Кхесани улучшается, саперные части начали строительство подземных бункеров, состояние которых непрерывно совершенствуется. Ходы сообщений выдвигаются вперед. Спустя несколько дней после этих сообщений патриоты легко захватили лагерь американских специальных войск, расположенный в четырех милях западнее Кхесани. Штурмовые окопы патриотов начали приближаться к позициям морских пехотинцев. Воздушная разведка США доносила:
«Партизаны находятся менее чем в одной мили от базы. Один офицер разведки сказал, что у него нет ни малейшего представления о будущих планах партизан. Мы знаем только, что противник подползает все ближе и ближе».
5 марта 1968 года регулярные части Народных вооруженных сил освобождения обрушили сто пятьдесят артиллерийских снарядов, мин и ракет на крепость морских пехотинцев. Наиболее уязвимыми объектами стали транспортные самолеты «С-130» и «С-123», которые приземлялись здесь каждый день.
Когда самолеты снижались, скорострельные зенитные пушки и пулеметы вьетконговцев открывали огонь короткими очередями и все чаще достигали цели.
– В самолете нет безопасного места, – рассказывал как-то один американский военный. – Пули насквозь прошивают мягкий алюминиевый корпус. Самолеты находятся на земле всего лишь несколько минут, пока их разгружают. Экипаж самолета и ожидающие пассажиры не имеют ни малейшего прикрытия, и им остается лишь надеяться, что пули в них не попадут.
…Горы и долины вокруг базы Кхесань в отдаленном северовосточном углу Южного Вьетнама погружены в тишину и пустынны, но где-то среди них находились позиции патриотов. Траншеи, вырытые партизанами, извиваясь по склонам, приближались к американским позициям, окружали базу.
К середине марта 1968 года патриотам удалось подвести тоннель к позициям южновьетнамского батальона «рейнджеров». Сайгонцы протянули перед этими позициями три ряда колючей проволоки, увешанные противопехотными минами «клеймор», выпускающими при взрыве смертоносную дугу стальных дробинок.
Бойцы Армии освобождения поднимались по этому тоннелю каждую ночь. Проползая между второй и третьей линиями колючей проволоки, они поворачивали мины в сторону «рейнджеров». Если бы сайгонцы решили взорвать мины, они сами взлетели бы на воздух.
Двадцатилетний капрал американской морской пехоты Роджер Джонс каждое утро видел с наблюдательного пункта, как к позициям его подразделения приближаются партизанские окопы. Если патруль морской пехоты выходил за пределы периметра обороны, он больше не возвращался на базу… Вот они – десятки пропавших без вести.
Так продолжалось до начала июля 1968 года. Под ударами патриотов агрессоры были вынуждены эвакуировать Кхесань. Последний морской пехотинец покинул базу вечером 5 июля 1968 года. Американские солдаты, которым удалось выбраться из Кхесани, были переброшены в новый секретный район в отдаленном северо-западном уголке Южного Вьетнама. Покидая базу, американцы сровняли блиндажи с землей.
Кхесань – одна из крупнейших американских баз в северной части Южного Вьетнама – превратилась для экспедиционного корпуса в крупнейшую ловушку. Кхесань стала местом поражения и ЦРУ, которое упорно сваливает вину за разгром на Пентагон. Второе Дьенбьенфу. С поправками на время и боевую мощь…
…Я стоял на гофрированном железе вертолетодрома Кхесани. Вокруг все усыпано гильзами, осколками мин и снарядов. Я знал, что Центральное разведывательное управление США, желая установить истинное положение в Кхесани и не доверяя сообщениям, которые приходили по каналам Пентагона, постоянно направляло в этот район своих агентов. Однако, как утверждали западные журналисты в Южном Вьетнаме, каждый второй из посылаемых ЦРУ разведчиков не возвращался назад. Как повстречать одного из них? Вот что рассказал мне о судьбе одного из таких тайных агентов английский журналист, работавший в Южном Виетнаме. Он услышал историю некоего Джорджа Маккейла от американского офицера, составляющего подробные отчеты для ЦРУ после расследования обстоятельств смерти агентов Центрального разведывательного управления. Карьера Джорджа Маккейла в Южном Вьетнаме была короткой…
…«Боинг» компании «Эр Вьетнам» шел на посадку. Все ближе разбросанные, словно оазисы, рощицы кокосовых пальм, среди которых бледно-голубыми извилистыми лентами вьются протоки Меконга. Наконец шасси самолета коснулось сайгонского аэродрома Таншоннят. «Боинг» медленно подруливал к месту стоянки. Пассажиры уже отстегнули ремни. Прошло десять-двадцать минут, но трапа все не было. Под жарким тропическим солнцем «боинг» превращался в раскаленную камеру.
– Душегубка, – возмущался тучный мужчина, вытирая со лба крупные капли пота.
– Придется еще подождать. Всего несколько минут, – пыталась успокоить пассажиров миловидная стюардесса-вьетнамка. – Потерпите. Выход из самолета временно запрещен. На взлетно-посадочной площадке – эскадрилья бомбардировщиков. Сначала взлетят они… Военное время…
Наконец подан трап. Измученные пассажиры во главе с толстяком, умудрившимся пробиться к выходу первым, пошатываясь, вышли на бетонное полотно. В здании аэровокзала один из пассажиров «боинга» компании «Эр Вьетнам», высокий молодой человек в легком тропическом костюме, в ковбойской соломенной шляпе, пожелав толстяку успехов в Южном Вьетнаме, протиснулся к начальнику таможни. Они перебросились несколькими словами.
– Обратитесь в Бюро иммиграционной службы. Вторая комната после киоска с сувенирами, – посоветовал чиновник.
Расталкивая назойливых носильщиков и чертыхаясь, молодой человек добрался до указанной таможенником двери.
В небольшой комнате за массивным столом старинной китайской работы в мягком кресле сидел поседевший мужчина в форме полковника американских вооруженных сил.
– Разрешите? – спросил молодой человек.
– Вы уже вошли, – сухо ответил полковник и знаком руки указал на потертое кожаное кресло перед столом. – Чем могу служить?
Молодой человек снял шляпу, порылся во внутреннем кармане пиджака, протянул полковнику удостоверение.
– Джордж Маккейл? Очень рад. – Проверив документ, полковник протянул руку молодому человеку. – Теперь будете работать у меня. К сожалению, прибыли не совсем вовремя. – Полковник взглянул на часы. – Через несколько часов лечу на Окинаву. Вернусь через пару недель. Вы же отдохните в Сайгоне три-четыре дня, потом отправляйтесь в Дананг, затем Хюэ и Кхесань. Задание уже получили?
Маккейл кивнул головой в ответ.
– Изменений нет! Выполняйте.
Полковник достал из холодильника бутылку шотландского виски, лед, содовую. Привычным движением откупорил бутылку, наполнил стаканы.
– За ваш дебют в Азии, Маккейл. – Сделав несколько глотков, полковник продолжал: – Прикрытие вашей деятельности остается прежнее, как условились. Специалист по ирригационным работам. Носить оружие запрещаю. Это опасно, но наша работа всегда связана с риском. Местное население должно привыкнуть и поверить вам. Вживайтесь. Постарайтесь быстрее разобраться в обстановке на месте, чаще выходите на связь. Рацию вам принесет наш человек завтра в 9.00. В номер сайгонской гостиницы «Бринк». От него также получите деньги. Моральное состояние армии, реальное политическое положение в Южном Вьетнаме, дислокация частей Вьетконга – вот какую информацию ждут от вас в Вашингтоне. В каждой корпусной зоне при штабе работают наши офицеры разведки. Я информирую их о вас. Если что потребуется, они вас разыщут. Человек, который придет к вам, назовет пароль: «Мы, кажется, встречались в баре «Ше Жан». Отзыв: «Нет. Вероятнее всего, в гостинице «Мажестик». Запомните?
– Да, сэр.
– Все, что он скажет, будет приказом центра. Да, перед отъездом не забудьте переодеться, в таком виде можно бродить по Бродвею в Нью-Йорке. Видимо, в джунглях вам больше будет к лицу простой крестьянский костюм. Все ясно?
– Вопросов много, шеф. Я ведь впервые в Индокитае, У меня сложилось общее впечатление еще в Штатах при чтении ряда донесений южновьетнамской агентуры. Но как сложится обстановка здесь?
– Вы разведчик, Маккейл. Ваша голова – в ваших руках. Выпьем за ее благополучие. – Опорожнив стакан виски, полковник поднялся. – Встретимся через несколько месяцев, а пока отправляйтесь в «Бринк». Желаю успеха.
За дверью неугомонно гудел аэропорт. Маккейл пересек зал, ступил на раскаленный асфальт. Несколько таксистов сразу же предложили свои услуги.
– Везите в «Бринк», – буркнул Маккейл.
– О’кэй, сэр! – ответил заученной фразой шофер старенькой «тойоты».
Через сорок минут «тойота» подкатила к отелю. Маккейл сунул таксисту смятую долларовую бумажку. Вьетнамец недовольно взглянул на пассажира:
– Это мало, сэр.
– Держи еще доллар и убирайся. Нахал! Чувствует, что поймал новичка… – проговорил Маккейл.
Прохладный холл «Бринка» подействовал на американца освежающе. Маккейл подошел к стойке консьержа, протянул паспорт.
– Номер, пожалуйста, на три-четыре дня.
– «Джордж Маккейл», – прочитал имя посетителя консьерж. – Номер оплачен. Сто двенадцатый. Пожалуйста, ключи, сэр.
«Наверное, полковник. Доброе начало», – подумал молодой человек.
Велев поднять в номер багаж, Маккейл отправился в бар выпить виски.
Войдя в бар, он словно окунулся в прохладный полумрак. Две молоденькие вьетнамки, облокотившись на стойку, болтали с американским лейтенантом. Что-то знакомое показалось Маккейлу в этом офицере. «Неужели Билл? Здесь? В военной форме?» – Маккейл подошел к офицеру.
– Джордж? Старина! Какими судьбами?
Лейтенант, взяв под руку Маккейла, потянул его к стойке.
– Девочки, пару двойных виски! Рад тебя видеть, Джо. А ты рассказывай! Давно приехал? Что в Штагах?
– Да что говорить? – улыбнулся Маккейл. – Два года назад окончил учебу. Инженер. Займусь здесь ирригационными работами.
– Вот идиоты! Послали тебя рыть канавы! – рассмеялся лейтенант. – Наши бомбы это делают лучше любого бульдозера. Ну, оставим это. Как дома в Ричмонде? Кого встречал? Как Мэри?
– В Ричмонде и вообще Виргинии не был уже лет пять. С Мэри разошлись. В Вашингтоне старых школьных друзей не встречал. А чем занимаешься ты?
– Чем и все, старик. Стреляю. Все это мрачно. Давай лучше выпьем. Когай[10], виски! Два двойных! Я воевал в Кхесани, Джордж. Ты знаешь, что это такое, мой милый?
– Слышал. Должен гам побывать.
– Но в Кхесани не нужны ирригационные работы. – Билл рассмеялся. – Лучше назовись там дворником. Тебе поручат отмывать кровь.
– Мрачный юмор, старик.
– Поживешь там, и ты поскучнеешь. Я сейчас знаю, что стоит лишняя минута жизни. И считаю, что ее лучше разделить с миленькой когай. С ней забываешь, что рядом война, пули, джунгли, колючая проволока на улицах. Не так ли, Тхань? – Билл резко притянул к себе вьетнамку, потрепал ее по шеке.
Тхань («Светлячок») улыбнулась.
– Но и с когай здесь держи ухо востро. Я выложил бы сто долларов, если бы узнал, о чем думает сейчас эта хорошенькая головка. – Билл прижал к себе Тхань. – Вот так же одна на днях в Кантхо переспала с полковником, украла из его сейфа секретные документы, пустила ему пулю в висок и скрылась. Оказалось, партизанка. Когай, а ты не Вьетконг?
Билл быстро пьянел.
– И если нас здесь убивают, то правильно делают. Если бы ты знал, что делаем мы. Мы убийцы, варвары, негодяи. Негодяй и я. Я убивал, Джордж. Сначала не хотел, – лейтенант громко расхохотался. – Ты слышал о Сонгми, Милай? О роте «Чарли»? Ах, нет?! Всего несколько дней назад я должен был убить трех женщин и ребенка. Ты не представляешь, что это такое. Я не хотел убивать. Но так делали все. Все! Ты понимаешь, все! Я смотрел на ребенка, он лежал и плакал. Мать я только что застрелил. Я поднял пистолет, чтобы убить и его. Но не смог этого сделать. Другой парень прострелил ему голову. Давай выпьем еще, Джордж… Он был маленький и беспомощный. Я не могу перестать думать о нем. Его лицо все время у меня перед глазами. Я не могу спать. Это невыносимо. Когай, еще пару виски…
– Прекрати пить, Билл. Ты ведь солдат.
– Я солдат? Я убийца, убийца!
– Мне противно видеть тебя, Билл.
– Тогда катись! Убирайся! Ты тоже будешь убивать. Как и другие. Не думай, что такой уж чистенький. Ты такая же сволочь, как и я. Здесь мы все одинаковы. Разница в том, что во мне что-то бурлит. Совесть? Ерунда! Совесть – всего лишь слово, придуманное людьми, чтобы замазать подлость. Совесть! Какой от нее толк? О совести поздно думать. Я знаю. Застрелиться, повеситься. Это все, что осталось. Но не могу. Когай, где же виски!
– Перестань паясничать, что с тобой происходит?
– То, что со многими. А коли ты другой, то оставь меня! Маккейл вышел из бара. Консьерж услужливо спросил:
– Вы не забыли, сэр? Ваш номер – сто двенадцатый.
Маккейл молча кивнул в ответ.
Медленно поднялся в номер. Развязал галстук. И ничком упал на кровать.
«Что творится? Завтра же лечу в Дананг, – пронеслось в голове Маккейла. – Этот Билл просто сопляк. Распустил нюни. Моральное состояние армии? А в Вашингтоне столько об этом говорят. Идиоты…»
Маккейл забылся во сне.
Через сутки военный транспортный самолет уносил Маккейла вместе с другими пятьюдесятью пассажирами в Дананг.
В самолете седеющий сержант тоном бывалого солдата поучал:
– Если нас подобьют, то быстрей выбрасывайтесь из самолета. По опыту знаю – в воздухе горим сорок секунд. Задний люк будет оставлен открытым. Выпрыгивать можно и через боковые двери. Однако нет полной гарантии, что не попадете под винты самолета. Чтобы нервы не расшатались в полете, постарайтесь уснуть. У кого будет плохо с желудком, тот уберет сам… Вода в бачке…
Маккейл, не обращая внимания на сержанта, заговорил со своим соседом:
– Ты из Дананга?
– Нет, из Кхесани. Лейтенант Джордж Кэмпбелл, морской пехотинец. А ты?
– Во Вьетнаме впервые. Лечу до Дананга, затем дальше, в Кхесань. Там проведу недельку. А затем дальше, в районы демилитаризованной зоны, в горные деревни на границе с Лаосом.