Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Рассказы и фельетоны - Автомобильный триптих

ModernLib.Net / Юмор / Ильина Наталия Иосифовна / Автомобильный триптих - Чтение (стр. 1)
Автор: Ильина Наталия Иосифовна
Жанр: Юмор
Серия: Рассказы и фельетоны

 

 


Наталия Ильина

Автомобильный триптих

1. Мы ремонтируем автомобиль

Сначала расскажу случай из собственной практики... Горит в "Жигулях" красная лампочка и не хочет гаснуть. Это значит, что в аккумулятор не идет зарядка и налицо какая-то неисправность. Без станции технического обслуживания не обойтись. Каждый автолюбитель знает, что его ждет на СТО. Знаю и я и поступаю соответственно: встаю рано, кладу в сумку бутерброды, надолго прощаюсь с домашними и еду. Жду в очереди, пока станция откроется. Попадаю за ворота. До цеха не допускают. Говорят, что станция новая и еще не обзавелась какими-то приборами для каких-то проверок. Спокойно еду на другую станцию. Очередь, то-се, наконец все же попадаю в цех. Минут двадцать бегаю, стараясь установить, кто тут электрик. Дважды подробно рассказываю о горящей лампочке не тем: сначала мотористу, затем арматурщику. Оба выслушивают, но говорят, что помочь бессильны. Наконец мне удается выяснить, кто тут электрик. Этот суровый немолодой человек что-то делает, склонившись над открытым капотом "Жигулей", а вокруг группа людей в пальто. Вливаюсь в группу, стремясь усвоить происходящее. Усваиваю. Электрика называют "дядя Женя" и каждое его слово встречают одобрительными возгласами и искательными улыбками. Когда дядя Женя сказал седобородому автолюбителю: "Отойди, свет застишь!" – то на седобородого все накинулись и стали даже его оттаскивать, я, кажется, тоже оттаскивала, стараясь поймать взгляд дяди Жени, но не поймала. А потом дядя Женя, подняв мрачные глаза, вдруг сказал: "А, Пал Палыч! Привет!" Как просиял этот Пал Палыч, как был горд, что дядя Женя его узнал, как мы Пал Палычу завидовали, а некоторые шепотом умоляли его замолвить за них словечко дяде Жене... Поняв, что до меня дело так и не дойдет, еду на третью станцию... Там после разных испытаний удалось умолить одного из двух электриков подойти к машине. Электрик, худощавый блондин с бачками, сказал, что вышел из строя генератор, надо менять, а генераторов, кажется, нет. Бегу на склад. Подтверждают: нет. Но сегодня обещали подвезти, – может, подвезут. Жду. Познакомилась с другими ожидающими, я им рассказала про горящую лампу, они – про свое, вместе закусили, часы летели незаметно. Вдруг вижу: идет второй электрик, тоже блондин с бачками, но полный, а около бегут, заглядывая ему в лицо и искательно улыбаясь, несколько клиентов... Каждый молит подойти к его машине, но электрик останавливается у моей, надо же, какое везенье! Спрашивает: "Чего у нее?" А уж тут все знали, что у меня, отвечают хором. Электрик велел открыть капот, включить зажигание, сунул в капот руку, что-то повернул, и – бац! – лампа погасла. Дело оказалось совсем не в генераторе, а в пустяке каком-то, первый электрик ошибся! Все так смеялись! А я – громче всех, мне-то как повезло!

Ехала я домой вечером, в метель, лампа не горела, я была счастлива. Генераторов так и не подвезли, и я, содрогаясь, думала о том, чего я избежала. Не меньше месяца я бы охотилась за новым генератором, который мне, оказывается, совсем не нужен. На душе было так легко, так хорошо...

А дома меня ждал пакет с почтовой маркой, в нем – рукопись. Странная рукопись: ни обратного адреса, ни подписи. Начинается так: "Сотрясение мозга, два сломанных ребра, вывих руки, ушибы – это пустяки, которые не сравнить с теми муками, которые..." Зачеркнуто. Затем: "Нет, сразу набело не удастся. Запишу попросту все случившееся, и это послужит черновиком..." Но черновика автор так и не перебелил. В чем дело? Может, его нет в живых и родные, разбирая бумаги покойного, нашли этот конверт и отправили? Надеюсь, впрочем, что автор жив. Но вряд ли здоров... Ознакомившись с рукописью, я решила предложить ее вниманию читателя.

"Замучил повторяющийся сон. Ночь. Еду на своей "Волге", еще целой, не разбитой, с прежними синими сиденьями (кто-то владеет ими сегодня?), поскрипывают щетки, очищая стекло, вдруг из тьмы протягивается рука, срывает щетки, стекло в снегу, я хочу остановиться – педаль тормоза проваливается, хочу подрулить к обочине – руль пропал, машина кренится в сторону, я догадываюсь – исчезло колесо, его отвинтила на ходу та же рука, сейчас меня перевернет, бросит в кювет, просыпаюсь от собственного крика...

В тот день на дворе тоже мело. Был конец декабря, ранние сумерки... Нет. Надо по порядку.

Человека починить можно, автомобиль – нельзя. Выйдя из больницы, я стал таскать "Волгу" на тросе на все станции техобслуживания по очереди, умоляя поставить новый кузов взамен исковерканного. Отказывали наотрез. И вдруг я вспомнил о Саше. Это мой бывший студент выпуска десятилетней давности, занимающий теперь крупный пост. Позвонил Саше. Он, милый человек, сразу по голосу узнал своего бывшего профессора, и через два дня я привел "Волгу" к воротам Энского ремонтного завода...

(Примечание. В рукописи завод назван, но я предпочитаю никого и ничего не называть. Как-никак рукопись анонимная.)

Директор, приятный блондин средних лет, был любезен, обещал кузов заменить – минута счастья! "Через недельку позвоню вам, пригоните машину, а мы уж все подготовим, старый кузов снимем, новый поставим, как вам это?" Я ответил радостной улыбкой. Улыбался и директор. Славный такой блондин, живые серые глаза, левый иногда косит – возьмет вдруг и отъедет в сторону...

Через недельку не позвонили. Через две тоже. Стал звонить сам. Был я на заводе в конце сентября, помню желтую листву лип, заглядывающих в окно, а лишь в середине ноября мне позволили пригнать машину. В переулке у ворот завода теснились автомобили, сновали какие-то люди. Трое подбежали ко мне: "Продай сиденья! Пятьдесят рублей!" Я сказал, что ничего не продаю, – меня не слушали. "Семьдесят пять!", "Сто!" – и тащили из-за пазухи грязные десятки. К счастью, "Волгу" взяли в цех, а вслед неслись разгоряченные голоса: "Двести!"

Директор огорошил сообщением: за один день сделать не удастся, долго объяснял почему, но я не помню объяснений, помню его косящий глаз и странные слова, сказанные шепотом: "Выньте все из машины и увезите!" – "Зачем?" – "Мало ли что!" – прошептал директор; левый глаз вернулся на место и взглянул прямо на меня.

Это было в цехе. На плиточном полу стояли автомобили, около суетились люди, не торгующие и праздно болтающие, как в переулке, а работающие; смотреть на работающих всегда приятно, и мне было приятно, хоть и рухнула мечта сегодня же уехать на машине... Что я хотел сказать? Да. Огорчил совет директора. Я открыл багажник. Что вынуть? Что увезти? Насос? Домкрат? Сумку с инструментами? Запаску? Катить ее, что ли, перед собой? Я усмехнулся, покосился на директора, но он не смотрел на меня. Смотрели зато остальные. Несколько пар блестящих глаз уставилось в мой открытый багажник, и в цехе воцарилась тишина. Я захлопнул багажник. Сразу послышались голоса, загудело, застучало; замершая на полдороге машина вновь поплыла вверх на подъемнике, странное оцепенение кончилось, или мне померещилось оно?

Что было дальше? Вспомнил. Я сказал директору, что брать из машины ничего не буду, сложить некуда, везти не на чем. "И не нужно, – громко сказал директор, – все будет в порядке. Позвоню через недельку".

Через недельку не позвонили. Через две тоже. Стал звонить сам.

Наконец наступил день, когда раздались желанные слова: "Забирайте машину, все готово!" Решил ехать завтра с утра. Ночью дурно спал, слышал завыванье декабрьского ветра. Утром явился мой шурин Петя: "Еду с тобой!" И я понял, что означали случайно услышанные мною слова жены, говорившей в телефон: "Петя, умоляю! Пойми, он еще нездоров!" Поехали на Петиных "Жигулях".

А на улице мело, мело... В переулке сновали люди. В цехе стук, гул, рокот моторов... Директор, улыбаясь: "Любуйтесь на вашу машину!" Рядом с директором двое. Не помню ни имен их, ни должностей... Один ясноглазый, приветливый, другой сумрачный... Оба делали вид, что любуются новым кузовом. А он был старенький и, видимо, подвергся омолаживанию не впервые... Но это мы с Петей увидели позже, а тогда ничего не видели, кроме сидений – серых, грязных, в двух местах прожженных... "Это не мои сиденья!" – "Ваши, ваши!" – нежно сказал Приветливый. "А чьи же?" – ласково спросил директор. Сумрачный не слышал, он в этот момент заглядывал зачем-то под заднее крыло... "Не его сиденья!" – сказал Петя. Директор и Приветливый упирались недолго. Сиденья могли обменять, обезличка, что поделаешь! Тут вынырнул Сумрачный и, не вникнув в суть дела, рявкнул: "Как не ваши? Ва..." И внезапно замолчал, – кажется, Приветливый наступил ему на ногу... Я просил вернуть мои сиденья, мне отвечали, что это невозможно, где их теперь найдешь? Обещали поставить другие, однако за особую плату... Тут мой взгляд упал на руль, я обмер. Черный, поцарапанный, допотопный и не с грузовика ли снятый? Боги, боги мои! Тут слышу голос Пети (Петя открыл капот): "А где аккумулятор?" Три голоса в ответ: "Не было аккумулятора!" – "Как не было?" – кричу, чувствуя сильное сердцебиение. Петя мне: "Спокойно! – И им: – А ехать нам как же?" – "А вы съездите на Бакунинскую, купите новый!" – посоветовал Приветливый. "Точно, – сказал Сумрачный, – новый лучше. Ваш-то был так себе, помню я..." И внезапно смолк: видимо, опять наступили на ногу. Но куда дели мой руль? Он был гладкий, цвета слоновой кости. "Этот разве не ваш?" – мягко спросил директор, и левый глаз его уехал в сторону. "Неужели не ваш?" – удивился Приветливый, а Сумрачный рявкнул: "Не было у него руля, он так, без руля, и прие..." Тут ему снова не дали договорить, а я побежал к двери, открыл ее. На улице мело, я глубоко дышал, мне полегчало...

Петя уехал покупать аккумулятор. Мне принесли стул, я сел. Вокруг рокотали моторы, жужжали подъемники. Моя машина была заслонена спинами: снимали руль, вытаскивали сиденья. Заодно, я видел, вынимали сиденья у одной из "Волг", неподалеку стоявшей. Я все поглядывал на дверь, ведущую в склад, ждал: какие принесут сиденья, а вдруг мои прежние? Но оттуда ничего не несли, а когда я вновь взглянул на мою машину, вижу: сиденья уже прилаживают. Подошел. Тоже серые, но чистые, куда лучше предыдущих, однако откуда взялись они? Как я мог пропустить момент, когда их принесли из склада? Видно, минутами я впадал в забытье...

Аккумуляторов в магазине не было. Явился Приветливый. Сказал с доброй улыбкой, что нам поставят аккумулятор, чтобы доехать до проходной. "А дальше?" – "Что-нибудь придумаем!" А откуда-то взявшийся Сумрачный крикнул: "Чего думать? Дадим им этот, который валя..." Но, как всегда, ему не дали закончить мысль.

Я побежал оплачивать счет. Кассирша сказала, что принять такую крупную сумму она не может, надо перевести по почте. Кинулся на почту. Стоял в очереди. За перевод хотели взять 35 рублей. Показалось обидно. Сквозь ветер, слепящий снег побежал обратно. Кассирша сказала, что постарается деньги принять, если ее свозят домой за вязаной кофтой: очень дует от окна. Петя повез кассиршу. Я остался в цехе. Пронзила мысль: а номер? В техпаспорте записан номер прежнего кузова, надо же написать новый! Приветливый сказал, что это сделают в отделе сбыта. Дождался Петю, выскочил наружу, забыл, куда бегу, остановился. Темно, горели фонари, под ними кружился снег. Кинулся опять к кассирше. Она была в вязаной кофте, ей было тепло, и деньги с меня она взяла. Но в отделе сбыта заявили, что не имеют права ставить номер нового кузова, а поставят в техпаспорте номер счета... Тупо выслушал, кивнул, а прибежав в цех, схватился за голову. Как же так? В техпаспорте – номер счета, а на кузове – его заводской номер. Почему же этот номер они не могут вписать в техпаспорт? Голос Сумрачного: "А кузов нигде не числится, он давно..." И вновь ему не дали договорить, и рядом возник Приветливый: "Не волнуйтесь! Сейчас выбьем на кузове номер счета, а прежний номер забьем!" Привели длинного малого в засаленном берете, и он стал забивать, выбивать – фантастическая операция, смысла которой я не понимал, а Петя отмахивался, и никто ничего не хотел мне объяснять, один Сумрачный пытался, но его увели, едва он рот раскрыл...

Приветливый сам довел машину до проходной, проехав ее, затормозил, крикнул: "Вася!" Из тьмы склубился Сумрачный, прижимая к груди аккумулятор. Тот, на котором достигли проходной, вынули, этот поставили. "Можете его держать, пока новый не купите!" – сказал Приветливый, и я благодарно пожал ему руку, но меня беспокоило: почему меняли аккумулятор на работающем двигателе? "Ха, – сказал Сумрачный, – да если б заглушили..." Но его перебил Приветливый, громко желающий нам счастливого пути.

Застряли через триста метров, едва успев выехать на шумную, широкую улицу. Завести вновь машину было невозможно, оттолкнуть к обочине – тоже. Нам с Петей помогали милиционер и человек десять прохожих, но машина не двигалась, колеса не вертелись. Крики "раз, два, взяли!", советы, подаваемые из толпы на тротуаре, гудки машин, свистки милиции – все слилось в моей голове в сплошной мучительный гул. Лишь с помощью тягача, вызванного милицией, удалось оттащить машину к обочине. Вернулись ночью на Петиных "Жигулях", а утром, когда я лежал с компрессом на голове, Петя ездил за "Волгой", брошенной там, на улице. Ее привезли на грузовике: у нее были так затянуты тормозные колодки, что их заклинило. Еще выяснилось, что пропал ручной тормоз (рычаг на месте, но "нутро" исчезло), аккумулятор мертв, радиатор течет... Петя порывался сообщить еще что-то, но прибежала жена: "Оставь его, ты что, не видишь, какой он?"

На этом рукопись профессора обрывается...

...Этот человек по складу своего характера вообще не должен был владеть автомобилем! Профессор доверчив как дитя. Ему говорят: "Через неделю", – он верит. Обещают все сделать за один день – опять верит. Видит чужие сиденья – поражен. Видит не свой руль – потрясен. Исчезновение аккумулятора воспринимает трагически, а один день, проведенный в цехе, доводит профессора до состояния невменяемости. Ну разве можно с такой нервной системой иметь дело с автомобилями?

Чем, скажите, виновата кассирша? Метель, из окна дует, женщина забыла надеть вязаную кофту и видит: бегает этот растяпа профессор, а у него шурин, а у шурина – машина, так почему же не воспользоваться?

Или история с номером кузова... Русским языком сказано: нельзя писать этот номер в техпаспорте! Нельзя – и все! Нормальный автолюбитель промолчит и спрашивать ни о чем не будет. А профессору надо знать: почему да отчего? Просто глупо.

Одному моему знакомому надо было выкрасить свою машину. Три месяца он добивался, чтобы какая-нибудь из СТО его приняла. Добивался не жалуясь, не ноя. Знакомый мой понимал: машин у населения все больше, а станций обслуживания если и становится больше, то далеко не в нужной пропорции, а значит, их все меньше... Понимая это, знакомый мой не требовал, а просил, даже умолял. Доумолялся. Машину взяли. Держали два месяца. Но выкрасили. Хочет мой знакомый на ней ехать, смотрит – нет аккумулятора. Съездил на такси за новым, приехал, смотрит – нет подфарников. Купил подфарники, вернулся, хочет ехать – еще чего-то нет. И так далее. Обиделся он? Нисколько. Говорил с улыбкой: "Мне еще повезло. У других хуже бывало!"

И бывало! Некий Иван Иванович (знакомый моих знакомых), получая машину из ремонта, недосчитался двух колес: переднего левого и заднего правого. Спросил: где они? Ответили, что их и не было, что он так и приехал. Спорил Иван Иванович? Возмущался? Кричал? Ничуть не бывало. Достал другие колеса, заплатил за них, поехал домой, застрял на полдороге: что-то в машине недоделали... Кошмарных снов после этого Иван Иванович не видел, с компрессом на голове не лежал. Весел, здоров, хохочет, играет в преферанс и даже, я слышала, жениться собирается... Вот только таким выносливым людям и есть смысл иметь дело с автомобилями.

1973

2. Мы храним автомобильМонолог автолюбителя

...Строят! Я только что оттуда! Человек шесть рабочих, и кран на месте. Года через два удастся, видимо, поставить "Жигули" под крышу. Нет, не раньше. Ведь сегодня рабочие и кран здесь, а завтра их может не быть. Понимаете: есть строительство "отраслевое", а есть "прочее". "Прочее" – это неважное. То, которое можно запланировать, а плана не выполнить. Ну, например... В 1971 году был план построить 29 кооперативных гаражей, а построено два. В 1972 г. план – 37 гаражей, построен один. В этом году план 47 гаражей, а сколько получится, никто не знает. Говорят: может, построят восемь гаражей, а может, ни одного. Это как выйдет. Каждую минуту рабочих могут перебросить на "отраслевые" стройки: школы, магазины, жилье, больницы. Все это куда важнее, чем гаражи, тут и спорить смешно. Неужели я сам не понимаю? Да я собственным телом рад бы прикрыть нашу стройку от посторонних глаз. Ходят мимо люди, видят: строят. Что? Гараж. И кто-нибудь подумает: надо же, на какую чепуху тратятся рабочая сила и техника! Придет домой и напишет письмо в инстанции: зачем гараж? Не благороднее ли вместо него детский сад построить? И в самом деле: благороднее! Я точно знаю, что в 1970 – 1971 гг. из-за благородных писем населения отменили строительство восьми гаражей, а уже вся документация была готова.

Это легко сказать: готова документация! А что за этим? Десятки умоляющих писем. Часы ожидания в приемных. Чтобы сидеть в приемных, уходишь с работы. А там ведь не скажешь: "Иду хлопотать о разрешении на постройку гаража". Приходится, значит, что-то врать. И вечное чувство неловкости: и потому, что соврал на работе, и потому, что по мелкому, несерьезному поводу (гараж!) отрываешь занятых людей от их важных дел. Немудрено, что занятые люди отрываются неохотно... Ну, короче говоря, наш гаражный кооператив полтора года добивался разрешения на постройку. Затем полтора года ушло на проект. Сначала надо было его разработать, потом утвердить в нескольких инстанциях. Затем третья мука: искали строителей. Организации, которая занималась бы строительством кооперативных гаражей, вообще не существует. Надо самим искать, кто бы согласился... А никто не соглашался, никто! Очень понятно. Подземный гараж на 35 машин – малый объект, на план почти не влияет, невыгодно. И – моральная сторона дела. Не школу строят, не жилой дом, не детский сад – гараж. Для кого? Для "частников" – так ведь нас неодобрительно называют... От нашего гаража, значит, ни денег, ни чести, вот никто и не хотел браться. К счастью, в числе пайщиков был известный киноактер. И певица, тоже известная. Их-то мы и пустили упрашивать строительные тресты. Один наконец дрогнул. Но это после того, как мы у них в клубе целое представление устроили, вечер отдыха. Киноактер стихи читал, певица пела, а один из нас, доктор исторических наук, фокусы показывал. Это у него смолоду такое хобби – фокусы. И голубя из рукава выпускал, и платки носовые вытаскивал не оттуда, куда их спрятал, и уж не помню что еще, но аплодировали очень. Таким вот способом и уломали трест. Выделил он нам СУ, подписали контракт, начать бы котлован рыть, но нет труб. Они, может, и есть, да не про нашу честь. Звоним, пишем умоляющие письма, торчим в приемных, врем на работе – ничего не помогает. Киноактер наш отдыхал на юге и там познакомился с неким Н. Н. Тот оказался поклонником актера, разговорились, актер пожаловался насчет труб, а Н. Н. воскликнул: "Так я этим ведаю, чего ж вы молчали?" Молчали! Десять писем было отправлено Н. Н., это он молчал! Вообще-то понятно: трубы нужны на стройки поважнее нашей... Если б не случайная встреча на юге, сидеть бы нам без труб. А кабель для гаража певица достала. Узнала, что в публике на ее концерте присутствует... Впрочем, я отвлекся. Хотел лишь объяснить, что скрывается за простенькими словами: "Готова документация". Теперь вам легко вообразить, как себя чувствовали те, которые добились разрешения, затем проекта и, быть может, умолили какой-то строительный трест – и вдруг бац! Разрешение строить гараж отменено ввиду протестов окрестного населения.

Жители домов, по соседству с которыми намечается постройка гаража, обычно пишут, что это кощунство по отношению к детям, им придется дышать выхлопными газами. Очень верно. Развивая данную мысль, надо бы отказаться от автомобильного транспорта вообще, а еще лучше бы покончить с городами, переселясь всем на лоно природы. Но поскольку это не представляется возможным, а население протестует, то, идя ему навстречу, отменяют постройки гаражей. Понятно и логично.

В каждом доме есть люди с темпераментом общественников, поднимающие других на борьбу... В нашем их двое. Это Марья Алексеевна, преподавательница средней школы, и пенсионер дядя Коля, бывший заводской бухгалтер. Некоторое время нам удавалось скрыть от них, что мы строим гараж. Три года мы собирались только по ночам. Помню первое заседание пайщиков. Полночь. Сошлись у меня. На дворе снег, слякоть, ветер. Стульев не хватило, сидели на полу, говорили шепотом. За окном воет ветер, мы шепчемся, – было похоже на встречу заговорщиков, замышляющих убийство. Но мы и были заговорщиками, а с точки зрения наших общественников нами замышлялось именно убийство: медленное отравление окружающих "окисью углерода и канцерогенными продуктами неполного сгорания бензина". Это я цитирую одно из писем жильцов нашего дома. Марья Алексеевна – учительница истории, она ли обнаружила познания в химии? Или это дядя Коля? Я как-то видел у него в руках учебник.

И вот еще что нас спасло... В те годы, когда мы тайно готовились к отравлению... я хочу сказать: к постройке гаража... Так вот, в те годы силы и энергия противника были брошены на другое. Марья Алексеевна и дядя Коля поднимали жильцов нашего дома и соседних корпусов на борьбу против платной стоянки. Неподалеку от нас проектировалась платная стоянка на двести машин. Дядя Коля с Марьей Алексеевной поклялись стоянки не допустить и не допустили. Этим они и были заняты, пока мы тайно заседали, и спохватились поздно: уже был вырыт котлован. Письмо с требованием "не допустить", однако, написали, и оно наделало нам неприятностей, задержав стройку на год. Но совсем отменить стройку им пока не удалось... В письме, между прочим, было сказано: "...члены гаражного кооператива собирались тайно от общественности, держали в секрете место расположения будущего гаража и даже говорили, что на этом месте будет построен детский сад". Все правда. А как было дело? Рыли котлован, вдруг вижу – идет Марья Алексеевна. Я обмер. Спрашивает: "Что это?" Говорю: "Это... Это так... Пустяки. Маленький котлованчик". И от растерянности хихикнул, как идиот. Она устремила на меня огненный взгляд, я затрепетал и сам не знаю как ляпнул: "Детский садик тут строят!" Ну, в общем, мне нечего возразить против заключительного абзаца письма: "Члены ГСК темнили, лгали, вводили общественность в заблуждение и вообще вели себя аморально".

Все верно. Я уже двадцать лет веду себя аморально, с тех самых пор, что купил "Победу". И лгу, и обманываю, и даже нарушаю закон, покупая левые запчасти... Я жил в старом доме в центре Москвы, во дворе кроме моей "Победы" стоял еще "Москвич" некоего Василия Федотовича, авиамеханика. На работе нас с Василием Федотовичем уважали, а в нашем доме, клянусь, мы были последними людьми, париями... Нам говорили: "Поставили свои коптилки, а тут дети!" Заводя машины, мы слышали: "Подняли грохот, а тут старики!" Мыли мы машины по ночам, стараясь не стукнуть, не звякнуть, но однажды страдавший бессонницей сосед поймал меня за этим занятием. Помню его вопль: "Моет!!!" – и мое упавшее сердце, и ощущение, что застигли меня за грабежом – нет, за убийством! А милиция останавливала: негоже омрачать вид столичных улиц грязной машиной. Бормотал: "Учту. Виноват". Ах, это вечное чувство вины... Я был счастлив, когда переехал в новый район и увидел на асфальтовой площадке перед домом пятнадцать машин, не считая моей... Подумал: "Нас уже не двое против всех!" Это смягчило мне горечь расставания с Василием Федотовичем: за годы гонений мы сблизились, как братья. Теперь машин перед домом уже двадцать две, и в их числе...

Этим летом по дому пронесся слух: Федя купил "Жигули". Я ушам не поверил... Федя – молодой рабочий, токарь, сын дяди Коли. Дядя Коля, вдовец, живет с сыном и его семьей. Представляете? Ведь дядя Коля верный соратник Марьи Алексеевны, поседевший на борьбе с автомобилистами дома, неустанный хлопотун, собиратель подписей под письмами... И вот я выхожу на балкон в жаркое августовское утро и вижу: стоят новенькие "Жигули" вишневого цвета, рядом Федя с женой и детишками. Укладывают в машину Федину гитару, продуктовые сумки. Собираются, видимо, в зону отдыха нашего района. Федя сел за руль, жена рядом, девочки их сзади, не едут, ждут кого-то, и вижу – идет дядя Коля. Выражение лица сложное: и смущение на нем написано, и гордость... Взялся дядя Коля за дверцу и тут обернулся на дом, – а жильцы кто в окна смотрит, кто на балконе стоит... Вижу: дядя Коля вздрогнул, вобрал голову в плечи и быстро исчез в машине. Уехали. Смотрю я направо: на соседнем со мной балконе второго этажа – Марья Алексеевна. Ее-то, конечно, и увидел дядя Коля. Ее, пораженную изумлением и отчаяньем. Ее, в этом состоянии окаменевшую, скрестившую на груди руки. Именно с ее пылающим взором встретился взгляд отъезжавшего дяди Коли... Что подумали, что почувствовали оба? – как воскликнул кто-то из классиков...

Неделю спустя иду я через наш двор, гляжу – дядя Коля моет "Жигули", старшая внучка помогает, а младшая рядом крутится со своим игрушечным ведерком... Очень милая семейная сцена. Я остановился и похвалил цвет машины. Надо было видеть, как просиял дядя Коля. И мы с ним немного поговорили о машинах. Это в первый раз за десять лет я дружелюбно беседовал с дядей Колей.

Иду дальше через детскую площадку и смотрю – под грибом, на лавочке, где стол и где обычно "козла забивают", сидит Сергей Григорьевич, экономист-плановик, недавно вышедший на пенсию. Во дворе у нас его попросту называют "дядя Сережа". Так вот, дядя Сережа, надев очки, склонился над потрепанной книжкой. Я из любопытства заглянул ему через плечо и вижу слова: "окись углерода". Вздрогнул и быстро отошел. Не учебник ли это химии? А не готовится ли в лице дяди Сережи замена дяде Коле, перебежавшему в лагерь противника? То-то обрадуется Марья Алексеевна...

Мне иногда хочется побеседовать с ней на морально-этические темы. Сказать ей, что нам, автолюбителям, и лгать приходится, и обманывать, но это не потому, что мы такие уж прирожденные лгуны, а потому что иначе... Да, кстати, говоря о морали... Знаете, я недавно чуть было не дал взятку, – ах, что сказала бы тут Марья Алексеевна! А дело было так. Я мечтаю устроить свои "Жигули" на платную стоянку, – гараж когда еще будет, а во дворе небезопасно. Однажды из багажников восьми машин исчезли восемь запасных колес, а попробуй купи новые! Знаю, что на платных стоянках двести автомобилей охраняются одним сторожем-пенсионером, вооруженным исключительно свистком, а все же, все же... Во дворе и такой охраны нет. Был у меня шанс попасть на стоянку, от дома моего далекую, но я и на это шел: думал, хоть по выходным буду пользоваться машиной... В городе нашем индивидуальных автомобилей теперь много, а стоянок мало, попасть туда, значит, сложно... У меня есть знакомый, знакомый которого знаком со сторожем той дальней стоянки. Мне сообщили, какую сумму надо дать сторожу, чтобы он поставил мою машину, научили, какие шепнуть слова ("Я от Ивана Васильевича!"), приготовил деньги, собираюсь ехать – вдруг телефонный звонок. Звонит знакомый знакомого. Все рухнуло. Кто-то пожаловался, что отдельные сторожа берут взятки, и отныне поставить машину можно лишь через учреждение, стоянками ведающее. Называется оно загадочно: "Комбинат гаражного обслуживания"... Это, видимо, назвали так затем, чтобы никто не знал, что там ведают открытыми стоянками, и чтобы поменьше просителей околачивалось. Иначе зачем тут слово "гаражное", – к гаражам ведь никакого отношения... Ну, был я там. Целый день потерял. Попал наконец к нужному лицу. Мне сказали: "Принято шестьсот заявлений, запись пока прекращена". Нас, просителей, или, выражаясь по-старинному, челобитчиков, пускали по трое, мы втроем стали умолять записать еще и нас. Но ушли несолоно хлебавши. Я не в обиде. У них не хватает аппарата, чтобы в шестистах заявлениях разобраться, куда еще нас записывать? Умоляли мы уж так, по привычке... Все понимаю, но грущу, что провалилась афера со сторожем. В общем, безумно не повезло. Одно утешение: противозаконного поступка не совершил, взятку не дал, чист. Впрочем, чист ли? Ушел с работы якобы в библиотеку – лгал. Сидел в "гаражном обслуживании" весь день, тратил время не свое, государственное, – крал. Может, взятку лучше? Там хоть собственные деньги отдаешь. Сам не знаю, что лучше? Запутался в вопросах морали. Спросить бы Марью Алексеевну: как нам, автомобилистам, быть? Но я предвидел ее ответ: "Не покупать машины, вот как вам быть!"

Недавно случилось вот что... Попал я в кино на дневной сеанс. Неподалеку вижу твердый профиль Марьи Алексеевны. Рядом с ней дети, ее ученики. Вместо того чтобы отдыхать в воскресный день, ведет в кино учеников. Вероятно, в награду за успехи в учебе. Трудно не испытывать к этой женщине уважения, смешанного с удивлением... Перед фильмом показывали хронику: Волжский автомобильный завод. Чудесно! Как все продумано, какая слаженность в движениях рабочих, сколько молодых лиц, какая техника! Идут с конвейера "Жигули". Блестящие, стройные, элегантные, шли машины одна за другой, глаз не оторвешь, я люблю автомобили, я очень люблю автомобили, не любя разве бы я вынес все то, что выпало на мою долю в эти двадцать лет? Невольно, глядя на экран, я стал аплодировать, вокруг меня, повинуясь этому же чувству восхищения, тоже аплодировали, и дети хлопали в ладоши, и Марья Алексеевна... А машины шли. Сколько их выпускают в день? Триста? Или больше? В одной только Москве через десять лет будет пятьсот тысяч индивидуальных машин. Полмиллиона!

В институте, куда я бегал хлопотать о гараже, мне сказали: в интересах города надо обеспечить машины гаражами на 70 процентов. Цифра, впрочем, прикидочная. Научного расчета еще не делали. Проблемой машино-мест всерьез еще не занимались. Какие гаражи выгоднее городу – подземные или многоэтажные, под домами или рядом с ними, на малое число машин или на большое, – тоже не известно. Не подсчитали. Известно одно: ориентироваться надо именно на гаражи, ибо открытые стоянки требуют затраты земли, которая должна идти на более важные нужды. Но городскому управлению капитального строительства известно другое: ориентироваться пока надо именно на открытые стоянки, ибо гаражи требуют затрат рабочей силы и техники, которые должны идти на более важные нужды.


  • Страницы:
    1, 2, 3