Глава 15

До больницы я добираюсь всего за несколько минут. Маленькие города хороши тем, что расстояния в них – чисто символические…

Мчась по ночным улицам, я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, ожидая узреть у себя на хвосте погоню с мигалками, сиренами и прочими эффектами, но, как ни странно, все было тихо.

Машину – бело-синие «Жигули» шестой модели – бросаю возле жилого дома напротив больницы и далее следую пешком, изображая собой любителя ночных прогулок. Обхожу парадные ворота больницы, которые закрыты на большой замок на цепи, и следую вдоль решетки забора вокруг главного корпуса, приближаясь к зданию изолятора.

Я так увлекаюсь наблюдением за территорией больницы, что чуть не натыкаюсь на небольшой грузовичок-фургончик, который стоит прямо на тротуаре, притеревшись боком к решетке забора. Я уже собираюсь обойти его по бордюру, но в этот момент в моей голове щелкает невидимый переключатель, и я вновь мысленно вижу, как спортсмены-радиолюбители грузят свое имущество в такой же фургон возле гостиницы. И хотя на данной «Газели» значатся совсем другие номера, но на всякий случай я обхожу машину по противоположной стороне улицы, стараясь придать своей походке непринужденно-прогулочный вид. К счастью, тротуар в этом месте плохо освещен и разросшиеся тополя накрывают его уютной тенью.

Иду до тех пор, пока не убеждаюсь, что меня из грузовичка уже не видно. Только тогда возвращаюсь к больничному забору, чтобы приступить к альпинистским упражнениям. Хорошо, что забор сделан в виде решетки. Если бы это была сплошная бетонная стена, перелезть через нее было бы намного труднее.

Поскольку изолятор остался позади, то теперь мне приходится возвращаться к нему, прячась за кустами акации. Одновременно просматриваю местность на предмет засад.

Но все выглядит мирно и спокойно.

Окна изолятора погружены во тьму, и лишь внизу, на первом этаже, светится несколько окон – видно, там бодрствуют дежурные врачи.

Оказавшись напротив грузовичка, я отмечаю, что был прав в своих мерах предосторожности. В кабине «Газели» виднеются два неподвижных силуэта и тлеет огонек сигареты.

Это еще больше усиливает мои подозрения. Кому понадобилось торчать среди ночи у больничного забора, да еще и бодрствовать при этом?..

Между кустами, за которыми я скрываюсь, и входом в изолятор стоит деревянная скамья. Быстрая перебежка – и я оказываюсь в тени за ее спинкой. Ненадежное укрытие, что и говорить, но ничего лучшего нет: вокруг – только невысокая трава.

Вовремя я это сделал.

Входная дверь изолятора вдруг открывается, и на крыльцо выходит человек в милицейской форме с погонами младшего сержанта. Наверное, тот самый Силкин, с которым несколько минут назад разговаривал Нагорнов.

Однако в поведении охранника есть что-то подозрительное. Вместо того чтобы, скажем, с наслаждением потянуться до хруста в суставах и зевнуть, вдыхая свежий ночной воздух после многочасового сидения в душном вестибюле, вышедший зорко оглядывает окрестности, держа наготове короткоствольный автомат.

Неужели Нагорнову или кому-то из его напарников удалось дозвониться в больницу и предупредить постовых о возможности моего появления?!

Но тут человек под козырьком поворачивается ко мне боком, и свет лампы, висящей над дверью, падает на его лицо.

И я мгновенно узнаю его. Это не кто иной, как один из членов мифической «спортивной команды». «Силкин» еще раз оглядывает больничный парк и скрывается за дверью.

Я стискиваю зубы и едва удерживаюсь от того, чтобы не врезать кулаком по скамье.

Слепцы, они думали, что противники мне только чудятся на каждом шагу, и не верили мне, а я был прав, прав, тысячу раз прав!.. Противник тщательно подготовился к операции. Ему достаточно было заранее узнать, кто будет дежурить этой ночью в здании ГОВД и здесь, в изоляторе, а потом быстро и бесшумно снять охранников и заменить их своими людьми!..

Значит, уже поздно. Изолятор полностью находится под Их контролем, а я, один и безоружный, ничего не смогу сделать против Них, абсолютно ничего! Все-таки зря я приложил столько усилий к тому, чтобы обеспечить отсутствие погони за собой! Если бы сейчас сюда слетелись милицейские машины. Им пришлось бы выдать себя, вступив в бой с омоновцами. Почему-то я уверен, что Они отсюда не уйдут, пока не выполнят свою зловещую миссию.

Отчаяние настолько овладевает мной, что я покидаю свое укрытие и, уже не прячась, иду в полный рост к изолятору. Если бы на окнах не было решеток, можно было бы избрать иной путь проникновения в здания. Но сейчас есть один-единственный вариант, и лучше не думать о том, что через несколько секунд меня могут убить и что даже фактор внезапности вряд ли мне поможет…

Нет, лихим героем я себя в этот момент не чувствую. С пустыми руками на вооруженного противника, тем более специально обученного убивать, бросаются только супермены в кино и юнцы, одуревшие от наркотиков. Ко мне больше подходит психологический портрет самоубийцы-камикадзе, надеющегося на то, что, бросившись под поезд, он заставит его сойти с рельсов.

И все-таки, видно, не зря в советской школе был так живуч странный лозунг: «Безумству храбрых поем мы песню!»

Потому что в тот момент, когда я протягиваю руку к дверной ручке, она вдруг распахивается, и из нее прямо на меня опять вываливается все тот же «Силкин» с автоматом под мышкой.

В принципе мы оба не ожидали лобового столкновения, но он – больше, а я – меньше. Тем более что, толкая дверь от себя, лжесержант приложил к этому усилие, и его тело подчиняется определенной инерции движения.

Не успев как следует осознать ситуацию и повинуясь условному рефлексу, приобретенному еще в Интерполе, я выбрасываю вперед правую руку, и ржавый гвоздь, который мне удалось извлечь из скамьи, вонзается человеку с автоматом в ухо. Гвоздь длиной со средний палец и не очень толстый, но, видимо, его хватает, чтобы достать до мозга, потому что «охранник», не успев ни вскрикнуть, ни выстрелить, валится, как подкошенный, мне под ноги, и свободной рукой я подхватываю его автомат, чтобы он не загремел со ступеньки крыльца.

Используя то обстоятельство, что дверь надежно застопорена лежащим телом, я устремляюсь внутрь, уже с порога открывая непрерывный веерный огонь по вестибюлю. Правда, вместо выстрелов раздаются лишь чмокающие хлопки: автомат оборудован мощным глушителем…

Их было еще двое, и оба – тоже в форме стражей порядка. Только вот оружие у них не такое, как у обычных милиционеров: короткоствольные автоматы без приклада странных очертаний. Не иначе как новинки оружейной промышленности, выполненные по спецзаказу.

Одному из «охранников» пуля попадает в голову, и он падает замертво сразу, а у второго моя очередь выбивает серию дырок в груди, и, упав, он еще некоторое время корчится в предсмертной агонии. Я наклоняюсь над ним и спрашиваю:

– Сколько ваших наверху?

Но раненый не может сказать мне ничего, даже если бы и хотел. Он закатывает глаза, и из его искаженного судорогой рта выползает пузырящаяся струйка крови.

Прими, господь, душу бойца невидимого фронта!..

Дверь в коридор первого этажа не только закрыта, но и старательно забаррикадирована со стороны вестибюля. Но мне сейчас не до нее.

Я поднимаюсь по лестнице, ведущей на второй этаж, стараясь ступать как можно бесшумнее. Однако все мои предосторожности оказываются напрасными. Никто не поджидает меня наверху. Кроме трупа охранника возле самой двери. Это совсем еще молодой парень в милицейской форме. Он лежит на спине в луже крови, раскинув руки и глядя остановившимися глазами в потолок, и в его правой руке зажат так и не выстреливший пистолет. Пуля угодила ему точно в середину лба. Видимо, в него стреляли почти в упор, недрогнувшей рукой…

Эти сволочи свое дело знают.

Прежде чем шагнуть во внутренний коридор, напряженно прислушиваюсь, но вокруг царит мертвая тишина. Словосочетание, которое может иметь буквальный смысл в данной ситуации… Коридор освещен лампами в матовых колпаках красного цвета, и поэтому кажется, что он сверху донизу залит кровью.

Внезапно возникает ощущение, будто кто-то наблюдает за мной.

Тем не менее пора переходить к активным действиям – не торчать же столбом возле входа!

Покрывшись обильной испариной, начинаю продвигаться по коридору, поводя стволом вокруг себя, в готовности при малейшем подозрительном движении нажать на спусковой крючок.

Двери в коридоре расположены справа и слева. Откуда здесь столько палат?

А-а, тут же должны быть всякие подсобные помещения. Процедурные кабинеты, кабинеты персонала, бельевые кладовые и прочее… Засада может оказаться за любой из этих дверей, так что придется проверять все подряд, хотя меня больше интересуют Спящие. Двери открываются вовнутрь, и я пробую открыть их ударом ноги с одновременным отскоком в сторону. Однако многие из помещений заперты на ключ, и остается лишь надеяться, что снаружи, а не изнутри…

Очередная дверь от удара распахивается так, что наотмашь ударяется о стену, и я едва сдерживаю невольный приступ тошноты. Это две медсестры и мужчина-врач. Видимо, полный состав дежурной смены. Врач убит выстрелом в висок, лицо его искажено гримасой ужаса. С медсестрами обошлись более жестоко: горло одной, лет сорока, перерезано чем-то очень острым, не то скальпелем, не то опасной бритвой, и из раны вытекла почти вся кровь, которая имелась в ее полном теле. Другой, что чуть помоложе, видимо, свернули шею, потому что голова ее неестественно выкручена на сто восемьдесят градусов по отношению к телу.

Я опускаюсь на корточки и убеждаюсь, что тела еще теплые. Этих людей убили недавно, буквально перед самым моим появлением.

Вновь стискиваю зубы до боли в челюстях.

Вот какова цена твоей безалаберности, инвестигатор! Если бы ты не был идиотом, позволив своим противникам нейтрализовать тебя, эти люди сейчас были бы живы… Ты гонялся за разгадкой аномалии по всему городу, изображая из себя сыщика-любителя, а тебе надо было сидеть в больнице, вооружившись до зубов, чтобы ни одна сволочь не посмела сунуться сюда!..

Хотя, если хорошенько подумать, они убрали бы и тебя, и ты лежал бы сейчас с бессмысленно-вымученной усмешкой на мертвой физиономии, в компании этих несчастных, но разве теперь от этого легче?..

Распрямляюсь, чтобы продолжить обследование изолятора, но тут же застываю, потому что за спиной слышится чей-то знакомый голос:

– Если не хочешь получить пулю в затылок, брось автомат подальше от себя, инвестигатор.

Послушно выполняю это требование, а потом оборачиваюсь.

В коридоре, по ту сторону открытой двери, стоит, держа направленный на меня пистолет с набалдашником глушителя и криво ухмыляясь, не кто иной, как мой бывший сосед по номеру гостиницы Геннадий Щербаков.

– Болван, – мирным тоном говорит он, – какого черта ты сюда приперся? Сидел бы да сидел себе в камере… Лично я на твоем месте даже под суд бы пошел, лишь бы остаться целым и невредимым!

На нем сейчас не мятый костюм, характерный для заурядного командировочного снабженца, а плотный комбинезон серого цвета со множеством карманов. Такие костюмы обычно носят в киношных боевиках киллеры-ниндзя. Спецодежда профессионального убийцы. И от былой мешковатости Генки не осталось и следа. Пистолет он держит так же свободно и непринужденно, как люди пишущих профессий держат авторучку.

– Да нет уж, спасибо, – отвечаю я, приходя в себя от шока. – Если бы я действительно размозжил тебе башку, то отсидеть срок было бы можно. Но когда на тебя вешают убийство, которого ты не совершал, – согласись, это безобразие…

– Так было нужно, пойми, дурачок, – притворно вздыхает Генка. – Мне надо было, во-первых, исчезнуть из поля зрения всяких мудаков, а во-вторых, нейтрализовать тебя, а то ты путался у нас под ногами, как Моська у слона…

– Интересно, кого же ты использовал в качестве своего двойника?

– А особого выбора не было, – охотно сообщает Щербаков. – По всем параметрам на роль моего трупа годился только твой напарник…

– Какой еще напарник? – искренне удивляюсь я.

– Брось ваньку валять, Лен, – советует Щербаков. – Мы ж вас обоих сразу запеленговали и вычислили. Тем более что работали вы с Лугиным очень примитивно. А такие дела требуют профессионального подхода. Это вам, господа инвестигаторы, не за инопланетянами гоняться!..

«Вы с Лугиным»?! Вот это да!.. Значит, Лугин был послан в Мапряльск шефом, чтобы подстраховывать меня, а я принимал его черт знает за кого! Если б я знал!.. Если бы Сергей хотя бы намеком дал мне понять, кто он такой!.. Вот к чему приводит излишняя конспирация…

– А ты все-таки малый не промах, раз сумел снять наших ребят на входе, – снисходительно изрекает человек с пистолетом. – Но это был твой последний подвиг, Лен. А теперь извини, у меня слишком мало времени…

Слышится характерное пикание, и, не опуская пистолета, Щербаков достает из нагрудного кармана комбинезона плоскую коробочку. Видимо, спецкоммуникатор, представляющий собой гибрид сотового телефона и портативной рации.

Не спуская с меня внимательного взгляда, Щербаков прикладывает коробочку к уху и некоторое время слушает. Потом взрывается:

– Да не тяну я резину, не тяну!.. Мальчишка куда-то делся, понятно?.. Откуда я знаю?! Нет, уйти из здания он не мог, я проверил… Прячется где-то, стервец!.. А вы, вместо того чтобы мне указывать, лучше бы свою задачу выполняли как полагается! Тут ко мне в гости один старый знакомый пожаловал… Охранение? Обла-жалось ваше охранение!.. Нет, лазить здесь я больше не буду… Да, выхожу… Действуйте по плану ноль два… Все.

Он убирает коммуникатор в карман, и я догадываюсь, что для меня сейчас действительно все закончится.

Но страха почему-то совсем не чувствую – только горечь от осознания того, что я проиграл. Лично я, но не Инвестигация… Потому что, судя по монологу Щербакова, кому-то из Спящих удалось-таки избежать смерти, и, значит, еще не все потеряно.

Неужели Круглов накануне сумел забрать своего сына из изолятора? Если так, то он молодец…

– Подожди, – торопливо говорю я. – Это ты убил их? – Указываю на трупы врача и медсестер. Щербаков усмехается:

– И не только их. Твоих подопечных – тоже. Причем с гарантией. Никаких ухищрений, как в прошлый раз… Один выстрел – в сердце, другой, контрольный, – в лоб…

– Зачем? – спрашиваю я. – Чем они так напугали вашу контору?

Сомневаюсь, что я сумел бы выудить у него какую-либо информацию, если бы мы сейчас поменялись ролями. Но пока он чувствует себя хозяином положения, и почему бы ему не сделать небольшую поблажку тому, кого он вот-вот отправит на тот свет?

– Все очень просто, – говорит Щербаков. – Какой-то придурок влез в базу суперсекретных данных, используемых для контроля пуска и наведения наших баллистических ракет. Причем совершенно непонятно было, как это ему удалось сделать, ведь сеть, в которой используются эти данные, замкнута и не имеет выхода за пределы пунктов управления. Потом ФАПСИ удалось засечь какой-то странный луч, словно кто-то подключался к секретной комп-системе с помощью радиомодема. Пеленгация со спутника дала засечку на Мапряльск. Ну, а все остальное было делом техники… Моим ребятам – помнишь, «охотников на лис»? – пришлось немало потрудиться, прежде чем они запеленговали источник излучения. Источник находился в городской больнице… Ну, а когда мы разнюхали, что рядом с нами бок о бок тайно действуете вы, аномалыцики, картина стала ясна, как пять копеек… Теперь-то просекаешь, почему твоих засонь нужно было убрать?

– Нет, не просекаю, – говорю я. – Ну, а другие чем вам помешали? Круглова, Ножин, медсестра в невропатологии?

Он качает головой:

– Девка – да, наша работа. А насчет тетки мальчишки и Ножина – тут ты ошибаешься, Лен. Мы их не убивали. И хотел бы я знать, кто это сделал… Потому что это значит, что, кроме нас с тобой, есть еще кто-то, кто проявляет нездоровый интерес к Спящим.

Коммуникатор пикает еще раз, и Щербаков снова достает из кармана коробочку.

– Понял, – говорит он в микрофон. – Уже выхожу…

Я лихорадочно оглядываю комнатку, но под рукой нет ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия или для защиты от выстрела в упор. Мышцы мои напрягаются, готовясь к прыжку, хотя в глубине души я осознаю, что это бесполезно. Такой специалист по спецоперациям, как мой бывший сосед, не даст мне ни малейшего шанса…

– Что ж, прощай, Лен, – без какого-либо выражения говорит Щербаков.

Однако, вместо того чтобы выстрелить, он вдруг замирает, словно превращаясь в статую, а затем, так и не обмякнув, валится вбок, и его голова с глухим стуком ударяется о пол.

А перед этим по коридору прокатывается грохот выстрела.

Я переступаю через труп и осторожно выглядываю в коридор.

Там, дрожа и сжимая обеими руками пистолет, который я видел в руке погибшего охранника, стоит абсолютно голый подросток.

– Спасибо, что спас меня, Олег, – говорю я ему. – Только в меня не стреляй, ладно?..

Глава 16

Послушай, – говорю я. – Это просто глупо. Его там наверняка нет. Ты хоть знаешь, сколько ты проспал? Почти три недели… За это время он мог найти себе другое место. В конце концов, кто-нибудь мог взять его домой или… или он мог погибнуть… Бездомных собак в городе не меньше, чем бездомных котов…

Он смотрит на меня так, будто я сморозил несусветную глупость.

И молча идет к пожарной лестнице.

Мне остается только бессильно развести руками и последовать за ним. Ладно, сейчас убедится, что коты имеют обыкновение ударяться в загул по ночам, и можно будет продолжать путь… Хотя уже начинает светать. Почти четыре часа. Всего-то два часа прошло с того момента, как Нагорнов вошел ко мне в камеру, а кажется, будто несколько дней!..

Еще часок – и будет совсем светло, и тогда появятся первые прохожие. С одной стороны, это плохо, потому что будет больше ненужных свидетелей. С другой стороны, наоборот, хорошо, потому что на безлюдье мы вдвоем будем бросаться в глаза, особенно милиции, которая все еще взбудоражена… По улицам до сих пор мечутся машины с мигалками, и в разных местах города то и дело слышны сирены.

Да-а, наделали мы шума!..

По правде говоря, не мы, а Они, но и мы приложили к этому руку…

Здание старое, четырехэтажное. Построено еще в те времена, когда на стенах от земли до самого чердачного окна сооружали пожарные лестницы из стальных прутьев. Прутья давно проржавели, но пока еще держатся прочно. Но кто знает, выдержит ли эта лестница нас двоих? Было бы некстати сверзиться сейчас, после стольких подарков от судьбы…

Уф, кажется, добрались благополучно.

Ну и темнота здесь!

– А кот твой, случайно, не черного цвета? – интересуюсь вполголоса я, стоя полусогнувшись – распрямиться не позволяет покатый потолок.

– Нет. – Олег зажигает спичку, оглядываясь. – Я его потому и назвал Тигренком, что он сам белый, а полоски рыжие… Кс-кс-кс… Тигренок, иди сюда! Я тебе еду принес!

На чердаке тихо и пахнет нагретым деревом, каким-то застарелым хламом и смолой. Эти запахи напоминают мне о детстве. Когда-то мы, мальчишки, тоже любили лазить по чердакам. Отсюда хорошо были видны окрестности, и чердак казался нам то вершиной горы, то кабиной самолета…

Олег роется в каких-то картонных коробках, потом опять чиркает спичкой, и я вижу, как в его руке наливается тусклым пламенем огарок свечи. Парень проходит в самый угол чердака, где берет тарелку с выщербленными краями. Наливает в нее молоко из пакета и крошит на пол колбасу.