Все ясно. Еще одна жертва Спячки. В этом я убеждаюсь, осмотрев девочку и протестировав ее с помощью диагностирующей программы. Та же картина, что и у других Спящих. Все показатели в норме, мозг работает вовсю, а девочка спит глубоким сном, подобно сказочной Спящей Красавице.

Лида не перестает плакать, и это действует мне на нервы. Словно уловив это, Нагорнов говорит женщине:

– Лид, может, ты чайку приготовишь для Владлена Алексеевича?

Женщина послушно покидает тесный закуток, и капитан спрашивает:

– Это то самое, о чем вы мне говорили накануне?

– По-моему, да. К врачам еще не обращались?

–Нет.

– Как вообще это случилось? Давно она спит?

– Вторые сутки. Заснула вчера вечером.

– Вы присутствовали при этом?

– Нет, – почему-то виновато говорит Нагорнов и, выглянув в дверной проем, кричит: – Лида! Владлен Алексеевич хочет знать, как Лика заснула.

Заплаканная хозяйка появляется, чтобы пояснить:

– Да я и сама не знаю. Я огород на ночь поливала, а Лика телевизор смотрела. Прихожу – а она спит перед экраном. Я думала, она просто так… Перенесла ее кое-как на кровать, уложила… А она так и не проснулась. Ни вчера, ни сегодня… Что с ней, доктор? Она проснется?

Отвожу взгляд в сторону. Чтобы предупредить очередной приступ слез, торопливо говорю:

– Конечно, конечно. Но, скорее всего, девочке потребуется какое-то время пробыть в стационаре…

– Где-где? – не понимает Лидия.

– В больницу ее надо везти, вот что! – вмешивается капитан.

Внезапно хозяйка обвинительным жестом указывает на Нагорнова.

– Это ты во всем виноват! – восклицает она. – Если бы не бросил нас, сейчас все было бы нормально! Ты же не подумал, как твой уход отразится на здоровье ребенка!..

По смуглым скулам Нагорнова перекатываются желваки.

– Лида, – стараясь говорить спокойно, произносит он, – давай не будем, а? Мы ведь не одни сейчас…

Не слушая его, женщина резко разворачивается и выходит из комнаты.

– Ну что, вызываем «Скорую»? – не глядя на своего собеседника, предлагаю я.

Не отвечая, Нагорнов подходит к кровати, осторожно присаживается на краешек и долго смотрит на спящую девочку. Потом вдруг, скрипнув зубами, прячет лицо в ладони.

– Это моя родная дочь, – глухо произносит он.

– Я уже догадался, – откликаюсь я.

* * *

Спустя несколько часов мы сидим с Нагорновым в больничном скверике, на той же скамейке, где утром я разговаривал с Лугиным.

Капитан настолько расстроен случившимся с дочерью, что охотно излагает мне свою биографию.

Родился и вырос он здесь, в Мапряльске. В этом самом домике, где теперь живет его бывшая жена, только тогда это был целый поселок на окраине города. У него были отец, мать и младшая сестра. Окончил школу, потом – машиностроительный техникум. Отслужил в армии. Вернувшись в город, пошел работать в спецмилицию – так называлось учреждение, сотрудники которого сопровождали транспортные грузы, разъезжая по всей стране. Потом Нагорнов поступил в юридический институт в Инске, на заочное отделение. Это был начальный период так называемой перестройки в стране, и наступили времена всеобщего сокращения штатов. Сократили и Нагорнова, после чего он, как последний дурак, по его собственному выражению, перешел работать в местный лечебно-трудовой профилакторий. Однажды ему пришлось побывать там, и обстановка в ЛТП пришлась бывшему спецохраннику по душе: чисто, уютно, спокойно… Наделе же оказалось, что работа заключается почти в безвылазном пребывании за забором из колючей проволоки. Сам чувствуешь себя заключенным… Время от времени «воспитуемые» алкаши пускались в бега, и тогда приходилось днями и ночами гоняться за ними по всей области и сутками сидеть в тоскливых засадах. Нагорнов решил уйти из ЛТП, но это было не так-то просто.

Помог случай – хотя его трудно было бы, с учетом последующих событий, назвать счастливым.

Однажды, сдавая очередную сессию в институте, Евгений познакомился с такой же заочницей, как он сам, только на выпускном курсе. Ее звали Лида, родом она была из Инска. Когда она получила диплом и устроилась юрисконсультом в горторг, они поженились. Некоторое время молодожены ездили друг к другу в гости, из Инска в Мапряльск и обратно. Потом и Нагорнов окончил институт и написал рапорт об увольнении из ЛТП. Мурыжили его долго по всем инстанциям, но наконец отпустили. Помогло еще и то, что у молодых супругов родился ребенок – дочь Анжелика.

Но вот настал день, когда видимые трудности и проблемы остались позади. Нагорнову удалось перевестись в Инск, где он устроился следователем в пригородный РОВД. Работы было много, но дела у Евгения шли в гору. Он получил звание старшего лейтенанта, потом стал старшим следователем, и ему поручали даже самые сложные дела. Жили Нагорновы у родителей Лиды. Тесть работал ответственным секретарем в городской газете, теща – воспитателем в детском саду.

Но однажды грянул гром. В одном из районов области, не избалованном прелестями цивилизации, освободилась должность начальника следственного отдела, и руководство ГОВД предложило Нагорнову отправиться туда. Он бы поехал, но жена категорически отказалась последовать за ним «в эту глушь». Однако родители ее тоже настаивали на том, что каждая семья должна иметь свой угол. В результате Нагорнов избрал наиболее радикальный вариант. Он уволился из инских органов внутренних дел и вернулся в Мапряльск, где к тому времени домик его родителей опустел: один за другим скончались отец и мать, а сестра вышла замуж и укатила куда-то с мужем из города. Здесь его взяли в ГОВД на должность оперуполномоченного.

Лида и дочка переехали вместе с Евгением, и некоторое время они жили хорошо. В Мапряльске Нагорнов получил звание капитана и стал старшим «опером». Но потом грянул второй гром – теперь уже над личной жизнью Евгения.

Однажды он встретил женщину и понял, что влюбился. Банальная история. Ушел из семьи, а отношения с новой дамой сердца тоже не сложились. Так и остался один. Постепенно привык. Жена так и не простила ему ухода и долгое время не давала встречаться с дочерью, так что Лика выросла практически без отца. Лишь сегодня Лида сама позвонила Нагорнову и попросила срочно приехать…

Закончив рассказ, мой собеседник молча смолит уже неизвестно какую по счету дешевую сигарету. И я молчу. Не умею утешать людей, которых жизнь испытывает на прочность. Может быть, потому, что меня самого никто никогда не утешал…

Резко отшвырнув догоревший почти до фильтра окурок в кусты, Нагорнов вдруг разворачивается ко мне и говорит:

– Слушай, Влад… ничего, что я к тебе на «ты»?.. – Я утвердительно киваю. – Я все понимаю… Лиде ты ничего не сказал, чтобы не расстраивать ее, верно? Но мне-то ты можешь сказать правду о Лике? Что с ней все-таки произошло?

Почему-то его вопрос больно задевает меня.

– Ты хочешь знать, что случилось с твоей дочерью? – неожиданно для себя взрываюсь я. – А зачем? Что тебе это даст, что?! Вы все тут живете как слепые, стараясь ничего не видеть и не замечать! В вашем городе один за другим люди впадают в ненормальную спячку, а вы делаете вид, что ничего особенного не происходит, потому что до поры до времени вас лично это не касается! Даже узнав о Спящих, вы все равно ничего не предпринимаете, потому что смирились со своей беспомощностью! Есть, мол, приезжие специалисты – пусть они и занимаются этой проблемой, а мы будем жить дальше, как ни в чем не бывало, читать книги, смотреть запоем телевизор, слушать всякую музыкальную чушь – и вам больше ни до чего нет дела!.. И даже тогда, когда жертвой Спячки становится кто-то из ваших близких, вы и пальцем не хотите пошевелить, чтобы изменить что-то в своем протухшем мирке! Неужели вы не понимаете, что рано или поздно грянет взрыв?!

Нагорнов виновато опускает голову.

– Ну ладно, ладно, – бормочет он, перекатывая желваки на скулах. – Что ты раскричался, Влад? Только скажи, чем я могу помочь тебе – и я сделаю все, что хочешь!..

Запал мой проходит так же неожиданно, как и начался. Действительно, и что я обрушился на капитана? Что может он сделать против наползающей на этот город заразы? Ничего. Как не может сделать никто, включая меня самого…

Противное чувство беспомощности переполняет меня.

Чтобы превозмочь его, пускаюсь рассказывать Нагорнову о том, что мне удалось узнать о Спячке. Разумеется, о своей истинной профессии я умалчиваю. Так же как и о предпринятых мною оперативных мероприятиях в отношении Лугина и о покушении на себя.

Зато излагаю капитану предположение о том, что Спячка – дело рук неких экспериментаторов из закрытых ведомств.

Нагорнов недоверчиво смотрит на меня.

– Ты в самом деле в этом уверен? – спрашивает он и, когда я пожимаю плечами, восклицает: – А по-моему, это самая настоящая дичь!

– Почему? – ошарашенно осведомляюсь я. Он закуривает новую сигарету.

– Просто я знаю, что люди всегда склонны винить во всем государство, правительство и особенно – службы безопасности и правопорядка. Так уж устроена наша психология, что мы привыкли перекладывать вину за любые бедствия и проблемы на власти предержащие… Так, наверное, легче – считать, что у каждой беды должен быть конкретный виновник. Ушел кто-то от жены, как я в свое время, – значит, кто-то его сглазил или приворожил. Умер кто-то от рака – значит, его облучали радиацией антенны. Случился неурожайный год – во всем виноват запуск ракет с Байконура…. Если б ты знал, Влад, какие безумные убеждения порой рождаются в голове граждан, пострадавших от несчастных случаев!

Горечь наполняет мое нутро. Стоит ли пытаться переубедить того, кто тебе не верит?

– Может быть, у тебя есть другое объяснение происходящему? – спрашиваю я. – И наверняка более реальное и правдоподобное, не так ли?

Он качает головой.

– Не знаю, – говорит он наконец. – Есть, правда, одна мыслишка, но ее надо проверить.

Потом резко встает и, не прощаясь и не оглядываясь, уходит.

* * *

Ну их всех к черту! Надоело вести беседы и расспросы! Надоело торчать в вонючих больничных покоях, изображая из себя всезнающего эксперта! Надоело таскаться по жаре, изображая из себя сыщика-любителя!.. В конце концов, имею я право на отдых или нет? Вот приду сейчас, приму душ, плотно перекушу в гостиничной столовой, а потом завалюсь спать часиков до самого утра…,

И пусть хоть весь город впадает в Спячку – пальцем не пошевелю, чтобы помешать этому!

Тем более что, судя по высказываниям моего дорогого шефа, это не входит в мои полномочия. А что входит? Ждать, пока кто-то из Спящих проснется? А что потом?..

Не твое дело. Лен. Тебе скажут, что потом. А пока – живи и не дергайся, как лягушка в сметане. Не лезь туда, куда тебя не просят…

Черт, а ведь я действительно устал сегодня. Ноги еле повинуются, в желудке сосет, а рубашка противно липнет к потной спине. А тут еще эта проклятая лестница…

Уф, неужели это последняя ступенька?!

Сейчас первым делом закажу в столовой ба-альшую кружку пива прямо из холодильника и…

О, кого я вижу?! Чья это стройненькая фигурка с пушистыми светлыми волосами вынырнула из дверей нашего беззвездочного отеля и бойко стучит каблучками, направляясь ко мне? Похоже, я ее знаю, хоть сейчас она выглядит совсем иначе, чем на своем рабочем месте… Еще краше.

– Добрый день, Анна Владимировна!

– Добрый вечер, Владлен Алексеевич!

А ведь и вправду уже вечер.

Между прочим, ее памяти на имена можно только позавидовать. И, наверное, не только на имена, но и на все остальное… Нельзя ли мне использовать это ее качество в своих интересах?

– Вы домой?

Глупее вопроса не придумаешь. Даже если она спешит на свидание со своим парнем, с какой стати она должна рассказывать об этом всем постояльцам?

– Да, сдала дежурство сменщице…

– А вы не будете против, если я вас немного провожу?

Типичный женский взгляд, оценивающий, насколько я соответствую ее представлениям об ухажерах. Нет-нет, не беспокойся, дитя мое, я вовсе не претендую на жаркие объятия в сумерках и на поцелуи при луне! Все, что мне от тебя надо, – это выяснить один важный для меня вопрос…

– Ну, вообще-то я не знаю… стоит ли так беспокоиться за меня? Ведь еще светло, да и живу я далековато…

– Ну что вы, Анна Владимировна, какое может беспокойство? Мне будет приятнее пообщаться с такой интересной девушкой, как вы, чем провести вечер в четырех стенах, в компании любителей карточных игр и пошлых анекдотов!..

Не перебарщивай, Лен, а то она мило покраснела от комплимента и стала просто-таки опасно-красивой.

– Что ж, если только до трамвайной остановки…

И на том спасибо, жеманница.

Ну, а теперь придется активизировать весь наличный запас анекдотов и смешных историй, чтобы юной даме не было скучно.

И я принимаюсь исполнять функции массовика-затейника. Не знаю, в чем дело, но сегодня я явно в ударе. Во всяком случае, когда подходит трамвай, очередная история, которую я излагаю милой Анне Владимировне, далека от завершения, и, естественно, не может быть и речи о том, чтобы оборвать ее на полуслове. Впрочем, к этому времени девушка уже не против, чтобы я проводил ее до самого дома…

Живет Анечка на тихой улочке. Здесь много зелени и мало фонарных столбов. Людей вокруг не видно. И тишина. Жуткая, неестественная тишина, нарушаемая лишь стуком каблучков моей спутницы по асфальту. Словно мы очутились в каком-то заколдованном мире, где все спят. Тьфу на тебя, гнусное подсознание, опять ты за свое?!

– Ну, что же вы замолчали, Владлен Алексеевич?

– Да вот размышляю, не пора ли нам перейти на более приятельские формы общения, Аня?

– И как же я должна вас называть?

– Ну хотя бы Влад. А лучше – Лен, к этому сокращению я с детства привык… Нам далеко еще идти?

– Устали? Или боитесь, что не найдете дорогу обратно?

– Ни то ни другое. Просто…

– Что – просто?

– Ничего, это я так…

– Ну, тогда расскажите еще что-нибудь.

– Хорошо. Только это будет вовсе не смешно.

– Ну и что? Можно подумать, что те дурацкие анекдоты, которыми вы старательно потчевали меня всю дорогу, были смешными!

Хм, а она не так глупа, как выглядит. Может, я недооцениваю ее или вообще ошибаюсь? Ведь, если вдуматься, тем, кто стремится ликвидировать последствия своих преступных экспериментов, было бы очень выгодно иметь своих людей среди персонала гостиницы, чтобы проверять, кто и зачем пожаловал в Мапряльск… Но отступать поздно.

– Давайте, я расскажу вам, Аня, ради чего я приехал в ваш город. Только скажите, сколько времени имеется в моем распоряжении.

– Минут десять, не больше. Мой дом во-он за тем поворотом, видите, пятиэтажка с плоской крышей?

– Понял. Итак, буду краток. Дело в том, что некоторые жители вашего города ни с того ни с сего стали впадать в очень странное состояние. Оно похоже на сон, но это вовсе не сон. Оно похоже на кому, но это и не кома. Их нельзя разбудить чем бы то ни было, даже болью. И тем не менее их мозг продолжает активно работать неизвестно над чем… На сегодняшний день таких Спящих – пять… нет, уже шесть человек. И это количество растет с каждым днем…

– А известно, из-за чего они… засыпают?

– В том-то и проблема, что – нет.

– Ну, а как вы думаете, в чем причина? Что ж, придется немного разочаровать тебя, а в твоем лице и тех, на кого ты работаешь – если, конечно, работаешь…

– Есть все основания полагать, что мы имеем дело с так называемым обменом разумов. Вы фантастикой не увлекаетесь?

– Не-ет… Это мой младший брат Алешка, тот прямо зачитывается ею.

– И правильно делает. В любой фантастике есть доля правды, Анечка. В нашем случае, я полагаю, сознание жертв Спячки замещается другим, чуждым нашему миру сознанием. Скорее всего, таким способом пришельцы хотят использовать людей в качестве своих марионеток…

– Но зачем?

– А вот это, Анечка, выяснится только тогда, когда кто-нибудь из Спящих проснется. Хотя было бы лучше, если бы это случилось не скоро… или вообще не случилось бы…

– Да ну вас, Лен!.. Признайтесь, что вы меня разыгрываете!

По-моему, пора…

– Признаюсь, если и вы мне кое в чем признаетесь, Аня.

– Я? Но в чем?

– Помните, вчера вечером вы просили меня спуститься вниз, потому что мне кто-то звонил?

– И что?

– Вы никуда не отлучались со своего рабочего места, пока я отсутствовал?

– Да вроде бы нет…

– Тогда вы должны были видеть, кто входил в мой номер. Или, по крайней мере, проходил в тот конец коридора, где он расположен. Кто это был, Аня?

Старательно припоминает, морща лобик. Или делает вид?

– Да, кажется, никто…

– Кажется или никто?

– Во всяком случае, никто из посторонних, это точно.

– А из проживающих в гостинице?

– Нет, никто…

Этого и следовало ожидать.

– Ну, вот, видите, моя версия о пришельцах подтверждается. Потому что только они, если верить фантастическим романам, способны проходить сквозь стены и делаться невидимыми.

– Может быть, вы все-таки скажете мне, что случилось в вашем номере за время вашего отсутствия?

– Конечно, скажу, Анечка. Видите ли… – Драматичная пауза. – …какой-то негодяй украл у меня зубную щетку!

Она вдруг резко останавливается. Но не смеется. И даже не улыбается.

– Хотите, дам вам один совет. Лен?

– Люблю бесплатные советы, Анечка.

– Никогда не думайте, что девушки любят шутки и розыгрыши. Особенно – такие плоские, как у вас. До свидания!

Вот те и раз! Это называется: холодный душ для мужского самолюбия. Распинаешься, распинаешься перед существом в юбке – а оказывается, все было напрасно!

Ничего. Перетерпим. Правда, Лен? Было бы не так обидно, если бы ценой утраты авторитета в глазах девушки тебе удалось хоть что-нибудь выяснить. А теперь ты окончательно запутался: правду говорила твоя собеседница или беззастенчиво лгала в соответствии с рекомендованной ей линией поведения?

Еще один тест на проверку логического мышления. Если Анна кривила душой, сказав, что никого не видела, то из этого абсолютно ничего не следует, кроме того, что сама она замешана в игре против меня.

Но если это все-таки была правда, то, отбросив версию о злодеях-невидимках согласно принципу Оккама, следует сделать вывод, что человек, заинтересовавшийся моим верным «чемоданчиком», проживает в одном из соседних номеров. То есть двести один, двести два и двести четыре. А это уже кое-что. Во всяком случае, лучше, чем вообще ничего…

Ого, а ведь уже окончательно стемнело. Похоже, что мои надежды на плотный ужин в гостиничной столовой сегодня обречены на крах. И это очень не нравится моему желудку…

И еще мне не нравится тот факт, что вокруг по-прежнему безлюдно, если не считать трех силуэтов, движущихся мне навстречу. Силуэты довольно внушительных габаритов, с неразличимыми лицами и потому не внушают мне ощущения безопасности.

К тому же один-единственный фонарь, который освещал данный участок улицы (слева – высокая бетонная стена бесконечного забора, справа, через дорогу, – нечто вроде парка, тоже окруженного железной решеткой), внезапно гаснет, когда до силуэтов остается не больше пяти метров, и наступает чуть ли не та тьма, которая, если верить библейским преданиям, имела место до сотворения мира.

В самый последний момент, перед тем как гаснет фонарь, мне удается заметить, как троица, что движется на сближение со мной, синхронно делает одинаковое движение, надевая на лица нечто, напоминающее очки для подводного плавания.

О том, что этот прибор позволяет видеть в темноте, я догадываюсь лишь тогда, когда получаю меткий и хлесткий удар в шею. Он наверняка нанесен ребром ладони. Скорее всего, бивший пытался сразу же отключить меня, перебив сонную артерию, и если бы я случайно не оступился на попавшем под каблук камне, корчиться бы мне сейчас на асфальте, тщетно пытаясь поймать широко раскрытым ртом воздух.

И, словно в доказательство того, что это – лишь первая ласточка, удары обрушиваются на меня отовсюду. Однако глаза мои уже успели адаптироваться к тьме, и я способен различать зыбкие силуэты, пляшущие вокруг меня, как призраки. В голове вспыхивает естественная мысль: «За что?» – и тут же исчезает.

Потом будем разбираться, кто эти типы и что я им сделал плохого. А пока надо защищаться. Слава богу, что в Интерполе мне приходилось заниматься не кабинетной работой.

Тем не менее очень скоро я понимаю, что против меня трудятся не простые любители уличных забав типа «трое на одного». Они работают слаженно и умело, не делая лишних движений. Каждый их удар рассчитан на то, чтобы отправить меня в глубокую отключку, и, если бы не мое везение, схватка давно завершилась бы моим поражением.

Шансов долго выстоять против троицы, в сущности, нет никаких, и я сопротивляюсь скорее по привычке. Просто не люблю, когда меня пытаются использовать в качестве тренировочного манекена. И еще у меня есть странное свойство не чувствовать боль во время поединка. Она как бы откладывается на потом…

Нельзя сказать, что мое защитное трепыхание абсолютно тщетно. Пару раз мне удается достать носком ноги один из силуэтов, и тот на несколько секунд берет тайм-аут. Зато остальные удваивают усилия, и я понимаю, что мне пришел конец.

Отлетев от очередного удара к бетонному забору, я чувствую, что ноги мои подкашиваются, а дыхания не хватает, чтобы наполнить легкие воздухом. В глазах вспыхивают яркие концентрические круги, в голове нарастает характерный звон, сигнализирующий о приближении обморока, и я вижу, как в руке одного из моих противников появляется какой-то продолговатый предмет… Значит, им надоело со мной возиться, и они решили отправить меня на тот свет быстро и надежно.

А помешать им это сделать я, даже если бы и хотел, не могу.

Внезапно где-то рядом раздается истошный визг автомобильных тормозов, и в ту же секунду поле нашего сражения освещается пронзительно-ярким светом. Свет этот ослепляет не только меня, но и моих противников.

А потом происходит нечто непонятное. Один из тех, кто избивал меня, вдруг отлетает в сторону, выронив странный предмет на тротуар. Другой скрючивается пополам, однако тут же распрямляется и вместе с третьим накидывается на какую-то темную фигуру, у которой, кажется, мгновенно вырастают дополнительные пары рук и ног, как у статуй Будды в индуисских храмах.

Слышатся приглушенные и неразборчивые, но очень энергичные возгласы и хыкающие выдохи, но меня окончательно сковывает душная темнота…

Разбирайтесь тут сами, ребята, пока я немного передохну, мелькает в моей затуманенной голове мысль, перед тем как я отключаюсь.

* * *

Свет. Невыносимо яркий свет. И темное пятно надо мной.

Делаю усилие чтобы сфокусировать изображение, и пятно превращается в мужское, смутно знакомое лицо, озабоченно вглядывающееся в меня.

Оказывается, я лежу прямо на тротуаре, а надо мной кто-то склонился.

Инстинктивно пытаюсь оторвать голову от грязного асфальта, и тело сразу наливается такой жуткой болью, что я, не сдержавшись, испускаю стон.

Сразу возвращается память о том, что произошло со мной. А вместе с ней – и способность анализировать ситуацию.

Я лежу у бетонной стены в лучах автомобильных фар (на проезжей части носом к стене стоит машина с зажженными фарами), а человек, всматривающийся в меня, – не кто иной, как Круглов, отец спящего беспробудным сном мальчишки. Мы с ним одни, недавние мои противники куда-то исчезли и, если бы не мое состояние, ничто не напоминает о том, что меня только что чуть не забили до смерти.

Превозмогая боль и головокружение, с трудом принимаю сидячее положение.

– Как самочувствие? – заботливо интересуется Круглов, вытирая мое лицо не то тряпкой, не то носовым платком, смоченным в каком-то дешевом одеколоне. – Может быть, вас надо отвезти в больницу?

Ощупав себя, убеждаюсь, что все кости целы, хотя до них больно дотрагиваться. Потом отрицательно качаю головой:

– Нет… не надо…

Оказывается, я даже могу более-менее членораздельно говорить распухшими до размера вареных сосисок губами.

А где мой «мобил»? Неужели эти скоты?..

– Что вы ищете? – спрашивает Круглов, заметив, как я верчу головой. – Случайно не вот этот «дипломат»?

Не оборачиваясь, он шарит позади себя рукой, а потом протягивает мне чемоданчик «мобила».

Фу-у, словно гора с плеч!..

Торопливо поднимаю крышку и убеждаюсь, что видимых повреждений в приборе не имеется. В принципе вывести его из строя можно, только если специально задаться такой целью, да еще иметь под рукой какой-нибудь инструмент типа автогена, но испытывать «чемоданчик» на прочность мне раньше не приходилось…

– Кто это вас так невзлюбил, Владлен Алексеевич? – продолжает интересоваться Круглов, имея в виду напавших на меня типов.

– Понятия не имею, – с трудом бормочу я. –Шел тут, никого не задевал… Вдруг погас фонарь, и сразу же на меня набросились эти трое…

– Понятно, – хмыкает Круглов. – Засада по всем правилам военного искусства. Видно, вас избивали не просто как первого попавшегося… Именно вас они и поджидали, Владлен Алексеевич!

– С чего вы это взяли? – машинально возражаю я, хотя ясно, что мой спаситель прав.

– Ну а как же? Место они подходящее подобрали, чтобы домов поблизости не было, фонарь наверняка выстрелом из «бесшумки» разбили, а сами «пээнвэшки»… приборы ночного видения то есть… на морду нацепили, чтобы сподручнее было с вами во тьме разбираться. Странно только, что убивать вас они все-таки не хотели.

– Да? А у меня сложилось иное впечатление, – говорю я, ощупывая на себе синяки и кровоподтеки.

Круглов поднимается с корточек, выходит куда-то за пределы освещенного фарами пространства и возвращается с одним из тех продолговатых предметов, которыми были вооружены силуэты.

– Знаете, что это такое? – спрашивает он. По инерции открываю рот, чтобы признаться в знакомстве с контактным электрошокером, но вовремя спохватываюсь: с какой стати книжный червь, грызущий гранит науки, должен разбираться в штатных спецсредствах полицейских ведомств? Круглову приходится «просветить» меня на сей счет, и я вынужден согласиться с ним, что меня хотели не прикончить, а всего лишь обездвижить. Возможно, чтобы похитить.

– У них, кстати, была наготове машина, – сообщает Круглов, указывая куда-то в темноту. – Стояла с работающим двигателем вон там, в переулке за парком… Когда я… это… вмешался, они недолго думая рванули к ней со всех ног, запрыгнули в кабину и умчались, не включая фар. Гнаться за ними я не мог – надо было вас в чувство приводить…

– Ну, спасибо, вы вовремя подоспели на помощь, – искренне говорю я, протягивая бывшему майору руку.

Пожав его жесткую ладонь, я использую ее в качестве опоры, чтобы рывком подняться на ноги.

Больно, но терпимо. Во всяком случае, стоять могу.

– Давайте, я вас подвезу, – предлагает Круглов. – А то, боюсь, в таком виде вы далеко не уйдете. Да и безопаснее со мной вам будет, Владлен Алексеевич.

Это точно. Армейская закалка дает о себе знать. Видимо, Круглов служил в таких подразделениях, где рукопашный бой входит в перечень обязательных дисциплин боевой подготовки.

Экс-майор заботливо помогает мне устроиться на переднем сиденье, потом садится за руль. Водит машину он так же хорошо, как и дерется против троих. С помощью наводящих вопросов мне удается выведать, откуда у моего спутника столь хорошо развитые навыки. Оказывается, он служил командиром разведбатальона в воздушно-десантной дивизии. Причем способности свои совершенствовал не только в ходе учений. Неоднократно был командирован в «горячие точки», где велись самые настоящие боевые действия. Правда, о том, где конкретно он был и какие задачи там приходилось выполнять, Круглов скромно умалчивает, а я не заостряю на этом внимания.

Машина – подержанная «восьмерка» – давно принадлежит ему, просто на время своего отсутствия он оставлял ее какому-то своему знакомому по доверенности. Конечно, было бы интересно узнать, куда и зачем майор ехал в столь поздний час, ведь, по моим представлениям о русских традициях, он давно должен был упиться до положения риз на поминках сестры, но напрямую об этом спросить я не решаюсь, а сам Круглов не собирается просвещать меня на этот счет.

В свою очередь, он излишней деликатностью не страдает, так как, проехав несколько кварталов, осведомляется, каким образом я оказался в этом районе.

– Дела, – лаконично ответствую я.

– А может быть, женщина? – хитро прищуривается майор.

– По-вашему, я похож на донжуана? – притворно обижаюсь я.

Он старательно прокашливается, потом изрекает:

– Ладно, замнем для ясности.

– Как прошли похороны?

Он мрачнеет:

– Нормально.

Интересно, как может быть нормальным предание тела усопшей земле? Или ему за время службы и не такое пришлось повидать?

– Вас в гостиницу подбросить? – осведомляется майор после паузы.

– Вообще-то да, – колеблюсь я, – но…

Он искоса смотрит на меня, потом догадывается:

– Понятно. Вы хотите сказать, что надо снять последствия стресса?

– Вы – настоящий разведчик, майор!

– Для вас – просто Костя, – предлагает мне он. Еще один кандидат на то, чтобы быть со мной на короткой ноге.

– Идет. А вы зовите меня Лен… Может, заодно на «ты» перейдем?

– Само собой. Мне это «выкание» интеллигентское не по нутру, сам понимаешь, мы, военные, – люди простые, грубые, больше к мату и панибратству привыкли.

Ну, это он зря… Сколько мне ни приходилось общаться с офицерами, в большинстве своем они были исключительно вежливые и обходительные люди. Конечно, когда сидишь в окопе под обстрелом, не до манер, но в обычной жизни – дело другое…

– Куда едем? – интересуюсь я. Машина скользит по вечерним – нет, уже ночным – улицам центральной части города.

– Сейчас есть места, которые функционируют двадцать четыре часа в сутки, – откликается Круглов. – Правда, я давненько не был в Мапряльске… Вот что, Лен. Ты смотри по правой стороне улицы, а я буду вести наблюдение в своем секторе. Как только увидишь что-нибудь круглосуточно-питейное, свистни!..

– А я не напугаю своим видом посетителей?