Эпилог

— Кто там? — спрашивает женский голос.

— Простите, но вы меня не знаете.

В принципе, на ее месте я бы не открывал дверь. Слишком часто в последнее время пишут в газетах и говорят по телевизору про маньяка-убийцу, который возникает то там, то тут, как исчадие ада, убивает всех на своем пути — и опять исчезает, чтобы появиться совсем в другом месте и продолжать убивать людей. Никто не ведает, откуда он взялся и зачем расправляется с невинными, беззащитными жертвами. Об этом не принято задумываться — маньяк ведь, что с него взять!.. Гораздо больше общественность интересует другой вопрос: почему бездействуют компетентные органы, которым положено обеспечивать безопасность граждан? Почему безжалостный убийца разгуливает на свободе и творит свое черное дело чуть ли не при свидетелях, а те, кто пытается задержать его, сами оказываются в отделении Профилактики и получают по шапке за самоуправство?

Вот почему с ее стороны было бы безумством открывать дверь незнакомому мужчине, хоть сейчас и не ночь на дворе.

Но она мне все-таки открывает и оказывается именно такой, какой я ее себе представлял — доверчивые карие глаза, застенчивые манеры, смешной пучок волос на затылке.

— Вам кого?

Из глубины дома тянет вкусными запахами. Где-то смеется ребенок и слышен еще один женский голос. Значит, дома они втроем — бабушка, дочь и внучка. Образцово-показательная семья. Может быть, на этот раз у меня все получится? Кажется, у нее есть еще один сын. Мальчик двенадцати лет. Наверное, с друзьями гуляет. Или загорает на пляже — тут ведь рукой подать до ласкового синего моря, которое почему-то именуется Черным. Что ж, значит, пацану повезло, в отличие от своих родных. А для меня это лишний укол в душу: как теперь он будет жить дальше, круглым сиротой? И так уже ему пришлось вдоволь хлебнуть горькой доли безотцовщины...

— Да я просто так, — говорю я. — Шел мимо, да вот что-то сердце прихватило... А таблетки забыл в гостинице. Может, у вас найдется что-нибудь из лекарств?

Для убедительности прижимаю руку к той стороне, где у всех людей должно находиться сердце.

У всех — но не у меня.

У меня-то его давно нет.

Иначе как объяснить то, что я уже потерял счет своим жертвам, а спасти человечество никак не получается?

Когда неудача постигла меня в первый, во второй, в третий раз, я считал, что все дело — в обстоятельствах. Что надо просто найти «правильную» жертву, и тогда чудо произойдет.

Но теперь, когда на моей совести — десятки бесполезно загубленных жизней, можно сделать вывод: дело не в том, что я выбираю не тех, кого надо. И, конечно же, не в том, что я утратил чудесный дар.

Просто я стал другим — не тем, каким был раньше.

А значит, бессмысленно продолжать бойню.

Я уже дал себе зарок: сегодня — или никогда больше.

— Конечно, конечно, — говорит женщина, устремляясь в одну из комнат. — Сейчас посмотрю... Валокордин вам подойдет?

Она так и не узнала меня. Немудрено: во-первых, прошло столько лет с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз, а во-вторых, визажисты и медики Профилактики ежедневно меняют мой облик так, что я сам не могу узнать себя в зеркале.

— Подойдет, — говорю я, проходя вслед за ней и на ходу доставая пистолет. — Спасибо за заботу, Люда.

Она на мгновение замирает.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Ты не узнаешь меня? — говорю я, пряча пистолет за спиной.

Она резко поворачивается ко мне, и в глазах ее мелькает узнавание.

— Альмакор? — говорит она. — Откуда ты здесь взялся? Зачем?..

— Я так давно тебя ищу, — искренне признаюсь я. — И я все еще люблю тебя так же сильно, как когда-то. А ты? Ты ждала меня?

Вранье. На самом деле ее образ успел давным-давно выветриться из моей души. Единственное, чего я хочу добиться с помощью этой лжи, — чтобы она всколыхнула во мне хотя бы намек на прежние чувства.

Но лицо ее внезапно застывает, как маска. И она отводит глаза в сторону, вместо того чтобы кинуться мне на грудь.

— Да, — еле слышно говорит она. — Ждала. Но это было так давно, Алик... Ты прости, но прошлое уже не вернуть.

Я понимающе киваю.

Потом достаю из-за спины руку с пистолетом, одновременно взводя курок.

Я уже знаю, что из моей попытки хоть как-то пробить корку, запекшуюся на моей душе, опять ничего не выйдет.

Она не пугается. Она смотрит на меня, чуть склонив голову к плечу, и в глазах ее разрастается жалость.

— Бедный ты мой, — с душераздирающим сочувствием говорит она. — Так, значит, это про тебя сообщают по телевидению... Прости меня, это из-за меня ты стал таким.

— При чем здесь ты? — хрипло говорю я, и ствол впервые за последнее время дрожит в моей руке.

— Психиатры утверждают, что серийными убийцами становятся только те, кому не хватило в детстве любви. Ты рос без родителей, и любить тебя могла только я. Но я не сумела этого сделать. Прости, Алик.

Черт, зря она говорит мне это. Потому что вместо жалости к ней я испытываю только горечь и обиду.

— Молчи! — приказываю я. — Не надо ничего больше говорить, понятно?

Она поспешно кивает, а потом просит:

— Обещай только, что когда ты выстрелишь, то сразу уйдешь отсюда и больше никого в моем доме не тронешь. Обещаешь?

— Нет, — качаю головой я. — Мне придется идти до конца, Люда. У меня нет другого выхода.

Она делает движение, явно собираясь встать передо мной на колени.

Но я опережаю ее, и пуля разносит ее голову на множество отвратительных кровавых осколков.

Пистолет оборудован надежным глушителем, и за стеной должно быть не слышно выстрела. Ребенок по-прежнему заливисто смеется, и все так же ласково говорит что-то голос пожилой женщины. Той самой, которая когда-то кормила меня, когда я приходил к ним в гости.

Опускаю руку с пистолетом, не отрывая взгляда от распростертого на полу тела.

Несколько раз проборматываю ту заветную формулу, которую разработали специально для меня эксперты Профилактики.

Смотрю в окно, словно пытаясь понять по солнечному свету, изменилось ли что-нибудь в раскаленных недрах взбесившегося светила.

Потом достаю из кармана сотовый и звоню Гаршину.

Сегодня Альке не везло. Он старался нырнуть как можно глубже, но ни одной приличной рыбины так и не встретил. Опять мама поднимет меня на смех, подумал он, выныривая в очередной раз и отплевываясь от соленой воды, попавшей в загубник маски.

Проклятое солнце, с каждым днем печет все сильнее и сильнее! Наверное, из-за него вся рыба ушла с нагревшегося до температуры горячего чая мелководья в прохладные морские глубины.

Ничего не поделаешь, придется возвращаться домой с пустыми руками. Тем более что есть хочется так, что живот сводит судорогой. Утром-то времени и желания хватило только на стакан «пустого», как говорит мама, чая, а сейчас уже, судя по тому, что солнце торчит почти в середине белесого, словно выцветшего неба, часов двенадцать, не меньше.

А надо еще тащиться по жаре — сначала все время в гору по узкой тропинке, между серых голых скал, на которых любят нежиться на солнце змеи, потом — через поле с низкорослой, выжженной на солнцепеке травой, которая больно колет голые ноги, а потом — пройти почти две улицы поселка, который словно вымер в это время дня и ничего интересного для двенадцатилетнего мальчишки не представляет. Приятели все куда-то разъехались в этом году — почему-то в последнее время стало модно уезжать на каникулы от моря куда-нибудь на север, где климат попрохладнее. Если бы не маленькая сестренка, они с мамой тоже куда-нибудь уехали бы. А теперь пропадай тут, как проклятый, и если раньше хоть подводная охота выручала, то теперь и на нее нет никакой надежды...

Уже поднимаясь по тропинке, Алька вспомнил, что забыл разрядить ружье для подводной охоты — настоящий «Рейнметалл», подарок мамы на прошлый день рождения, предмет зависти всех дружков.

Но при мысли о том, как он будет возиться с тугой пружиной на солнцепеке, обливаясь потом, мальчик мысленно махнул рукой: дома разряжу.

Тем более что ружье лежит в рюкзаке, и если даже случайно выстрелит, то гарпун всего лишь пробьет брезентовое днище. А может, и не пробьет... Проклятый рюкзак, как он врезается в плечи своими лямками! Или это от того, что я опять обгорел и кожа слезает?..

Когда до дома оставалось рукой подать, Алька взбодрился и зашагал быстрее.

Ничего, сейчас он напьется холодной, прозрачной, как слеза, воды из холодильника, а потом мама, которая наверняка уже успела приготовить обед, накормит его чем-нибудь вкусненьким.

Он толкнул дверь, которая почему-то оказалась открытой, и ворвался в дом, на ходу освобождаясь от надоевшего рюкзака.

Ринулся на кухню, откуда доносился манящий запах еды.

— Мам, я при... — начал было он, но в кухне никого не оказалось.

Кастрюля вовсю кипела на плите — так, что суп переливался через край.

Странно. Такого безобразия мама раньше никогда не допускала.

Только теперь до Альки дошло, что в доме подозрительно тихо. Не слышно ни Наташки, ни бабушки, ни мамы. Куда они все могли подеваться?

Он метнулся из кухни к маминой спальне, которая располагалась на первом этаже.

И уже собирался открыть дверь, когда взгляд его упал на пол, и он застыл, словно невыносимая жара вокруг сменилась антарктическим холодом, который превратил его в ледяную статую.

ИЗ-ПОД ДВЕРИ В КОРИДОР ВЫПОЛЗАЛА СТРУЙКА СВЕЖЕЙ КРОВИ!

— Мама! — крикнул что было сил Алька.

— Не стоит кричать, малыш, — сказал за его спиной чей-то голос. — У тебя больше нет мамы.

Высокий мужчина с осунувшимся бледным лицом стоял позади Альки, и в его руке был большой черный пистолет.

— Вы кто? — спросил Алька, невольно пятясь. — И что вы тут делаете?

Он еще не успел договорить, а страшная мысль уже обожгла его: «Убийца! Тот самый маньяк, про которого недавно рассказывала бабушка!»

Мужчина почему-то остановился как вкопанный, не доходя до мальчика нескольких шагов.

— Как тебя зовут? — спросил он странным голосом.

— Альберт, — сказал Алька, хотя обычно он не любил, когда его так называли.

— Но мама тебя называла Алькой, не так ли? — спросил незнакомец.

— Откуда вы знаете?

— А сколько тебе лет? Десять?

— Двенадцать... скоро будет.

— Вот черт! — произнес упавшим голосом человек с пистолетом, не сводя с Альки глаз. Потом в его лице что-то дрогнуло. — Неужели?.. Хотя — похож, очень похож... Что ж, давай прощаться... сынок, — сказал он, поднимая руку с пистолетом. Потом вдруг скривился в непонятной гримасе. — Блин, во парадокс, а? Никогда с тобой не виделись, а не успели встретиться — как уже пора прощаться...

Алька почувствовал, что ноги его натолкнулись на что-то, лежавшее на полу.

Рюкзак, вспомнил он. И ружье, которое он не успел разрядить.

— Зачем? — спросил он дрожащим голосом. — Зачем вы это делаете? За что вы убиваете всех подряд?

— Это долго объяснять, Алька, — спокойно сказал мужчина. — Короче, скоро нашего Солнца не будет, и тогда наша Земля и все мы перестанем существовать. А я могу не допустить этого только таким вот жутким способом. Ты не бойся, тебе не будет больно, ведь я...

И тогда Алька в одно мгновение выдернул из рюкзака «Рейнметалл» и, плотно зажмурив глаза, нажал на спусковой крючок.

Вокруг на мгновение стало тихо, а потом что-то тяжелое со стуком обрушилось на пол, словно незнакомец мгновенно превратился в скелет.

Ружье выпало из рук мальчика, и он провалился во тьму.

Когда он пришел в себя, ему показалось, что ему все это приснилось. Просто он перегрелся на солнце, и сейчас окажется, что он лежит на горячем песке пляжа возле моря.

Однако едва он открыл глаза, взгляд его натолкнулся на чью-то ногу в грубом башмаке, неизвестно откуда взявшуюся в его поле зрения. Нога подергивалась неестественной крупной дрожью, словно ее сводило судорогой.

Алька с трудом сел на полу и протер глаза, которые почему-то резало, словно в них попал песок.

Мужчина лежал навзничь, уставясь широко открытыми глазами в потолок, и из груди его торчала стрелка-гарпун. Пол под ним был окрашен красным, но было непонятно, то ли это кровь, вытекавшая из-под двери, то ли это успело натечь из раны незнакомца.

Он был еще жив, но по лицу его нельзя было сказать, что он испытывает боль или страх. Он почему-то, наоборот, улыбался окровавленным ртом.

Алька бочком подошел и встал рядом с ним, из осторожности стараясь держаться подальше, чтобы раненый не сумел дотянуться до него.

И тогда он увидел, что губы мужчины что-то шепчут. Напрягая слух, он сумел разобрать:

— Солнца... не будет... я... не... смог...

Внезапно словно кто-то выдернул из него тот стержень, на котором держалось его тело, и тогда голова его откинулась набок, и он замер неподвижно.

Алька машинально оглянулся на окно, за которым по-прежнему светило яркое солнце.

— Псих какой-то, — с трудом шевеля губами, сказал он. — Как это его может не стать?! Это же Солнце! А Солнце будет всегда! И оно никогда не взорвется!..

Что-то вдруг запиликало за его спиной, и, вздрогнув от неожиданности, мальчик резко обернулся.

Звук доносился от мертвеца, и Алька догадался, что это всего-навсего звонит сотовый телефон в кармане человека, которого он убил.

Осторожно, словно боясь разбудить хозяина телефона, он наклонился и вытащил аппарат из кармана пиджака.

Поднес к уху и нажал кнопку ответа.

Незнакомый мужской голос с радостным возбуждением крикнул так, что Алька чуть не оглох:

— Алька, получилось!!! Я не знаю, как ты этого добился, но буквально несколько минут назад все пришло в норму! Так что ты — просто молодчина! Давай возвращайся, мы очень ждем тебя!.. Почему молчишь? Ты меня слышишь?

— Слышу, — тихо сказал мальчик.

1

Тут мой герой либо лукавит, либо просто забыл, что источником вдохновения для него стал интернет-сайт «Страничка bobmen'a», где изложены юмористические правила пользования метрополитеном (см. http://game.moris.ru/~bobmen/yumor/met.htrnl). — Здесь и далее прим. автора.

2

История эта скорее всего относится к разряду семейных баек, потому что звезда Альмакор в звездных атласах не числится.

3

Разумеется, номер этот в нашей реальности принадлежит совсем другим людям, так что не советую звонить по нему, чтобы пытаться проверить истинность рассказа Алика Ардалина.