Тогда была создана специальная международная комиссия. Она проделала ряд практических опытов. В том числе — и крайне негуманных, по прежним меркам. Например, были предприняты попытки привести в исполнение смертный приговор преступнику (не получилось по необъяснимым причинам), умертвить безнадежно больного человека (в решающий момент больной вдруг выздоровел) и т. д. Заколебались даже самые закоренелые скептики.

С этим чудом надо было что-то делать. Естественно, нельзя было ни в коем случае допустить, чтобы о нем узнали все. Особенно — средства массовой информации... Следовало немедленно засекретить феномен, чтобы как следует изучить его, а потом решить, как жить дальше...

— Но почему? — перебил я Старшину.

— Ты дурак или только притворяешься? — строго покосился он на меня. — Конечно, оголтелые гуманисты заорали, бы, что это здорово — жить, когда над тобой ежесекундно не висит угроза отправиться на тот свет из-за какой-то нелепой случайности. Что люди, в своей массе, намного лучше, чем кажутся, и что миру такое знание пошло бы только на пользу... Кто знает, возможно, так бы и сучилось в конечном счете. Даже если бы наступил полный бардак, то, по крайней мере, без смертоубийств и прочих эксцессов. Однако власть предержащие сочли, что последствия обнародования такой информации непредсказуемы, а значит — не стоит рисковать. Иначе можно в одночасье лишиться всех достижений цивилизации и превратить человечество в толпу наслаждающихся бесконечной жизнью выродков...

Поэтому, когда первый шок прошел, выход родился сам собой, — продолжал Старшина. — Неважно — во всяком случае, пока, — откуда взялось искусственно навязанное людям бессмертие. Если смерти нет, надо продолжать поддерживать видимость ее существования. Так была создана организация, которой было поручено изображать, что смерть в мире по-прежнему существует и что по-прежнему гибнут люди. Что мы и делаем, — заключил Старшина.

В Центре имеется спецподразделение, которое занимается имитацией трагических последствий катастроф и разгула стихий. В его штате — целая армия каскадеров, актёров, режиссеров, съемочных групп, спецагентов, ответственных за «паблик рилейшн», и прочих сотрудников. На одного из них ты и нарвался вчера. Как правило, нужды в «спектаклях», как ты выразился, не возникает — достаточно после очередного бедствия, произошедшего якобы естественным путем, объявить количество мнимых погибших и обеспечить достоверность этой «утки», вот и все.. Но порой анализ статистики происшествий показывает что какие-то ЧС давно не случались — например, крупные землетрясения. И рано или поздно какой-нибудь писака может обратить на это внимание и предпринять свое собственное расследование. Вот тогда приходится идти на крайние меры. Например, чтобы вызвать то же землетрясение, — применять сейсмологическое оружие. Наука и техника сейчас умеют многое. Это раньше они не могли предотвращать циклоны, штормы и наводнения. А сейчас перед нами стоит прямо противоположная задача — вызывать стихийные бедствия. Так сказать, огонь — на себя. По принципу: ломать — не строить... С одной-единственной целью: чтобы люди могли прочесть в газетах или услышать по телевизору, что где-то опять случилась потрясающая трагедия, поохать, повздыхать горестно — и внутренне успокоиться, потому что так и должно быть в нашем мире...

— Послушай, Борис, — сказал я, воспользовавшись паузой, пока Старшина прикуривал очередную сигарету, — неужели за эти двадцать лет ни одна душа не заподозрила неладное? И не было утечек информации?

— Ну почему же? — откликнулся он, попыхивая дымком. — Имеется масса примеров, когда отдельные энтузиасты и целые группы пытались будоражить народ нездоровыми сенсациями. Они писали статьи в газетах, книги, выступали по телевидению, снимали фильмы...

— И что? — спросил я. — Их, конечно же, вовремя останавливала Профилактика? То самое спецподразделение, да? Наверное, самых настырных и неугомонных прятали в психушки, как в старые добрые времена?

— Ну, ты загнул! — дернул бородой Старшина. — Ты еще скажи, что мы их пожизненно сажали за решетку!.. Нет, Алик, такими вещами Профилактика не занималась. Зачем? Ведь самое простое и эффективное средство борьбы с любителями сенсаций — это публично их высмеивать. Или вообще молчать, словно не замечая их воплей...

Возьми все прочие чудеса, которыми на определенных этапах бредило человечество. Ну, хотя бы набившая всем оскомину возня вокруг НЛО и пришельцев. Какие бы аргументы и доказательства существования «летающих тарелок» ни приводили уфологи — а их, кстати говоря, было намного больше, чем тех, кто вопил об исчезновении смерти, — но до сих пор население земного шара серьезно не верит в тайное нашествие инопланетян... И потом, в таких случаях все упирается в доказательства, верно? Мало ли что говорят очевидцы, якобы побывавшие на борту корабля инопланетян! Может, они врут ради дешевой славы. Может, им это приснилось. Может, еще что-нибудь... А вот покажите мне реальное НЛО, и не в видеозаписи, а наяву, дайте его пощупать да на зуб попробовать — вот тогда я, возможно, и поверю... И так рассуждает всякий здравомыслящий человек. То же самое — и с так называемым бессмертием...

— Но разве люди на собственном опыте не могли убедиться в этом? — возразил я. — Мне кажется, убедить людей в том, что смерть не существует, гораздо проще, чем заставить их поверить в НЛО...

— Да? — скептически прищурился Старшина. — Каким же образом? Будешь приставать к прохожим на улице с заявлением: «Господа, смерть — это фикция. Хотите убедиться в этом, бросившись под поезд или с крыши?» Догадайся с трех раз, что люди тебе скажут на это.

— Не обязательно подвергать такому испытанию других, — не сдавался я. — Можно публично проделать этот опыт на себе.

— Можно, — кивнул Борис. — А публика скажет про тебя: «Фокусник! Аферист! Мошенник! Или очень способный гипнотизер. Знаем мы эти трюки, нас не проведёшь!» Вот если бы какое-нибудь высокое должностное лицо выступило с официальным заявлением... Впрочем, и тогда могли бы решить, что у этого лица просто-напросто сильно поехала крыша...

Хм, а ведь он прав. Ничего бы это не дало.

— Кстати, самых рьяных правдоискателей, — продолжал тем временем Старшина, — Профилактика не отправляет в тюрьмы и психушки, а пытается использовать. В основном за счет них и пополняется штат того спецподразделения, которое, между прочим, составляет ядро нашей Конторы. Знаешь, Алька, Профилактика — это айсберг. Только у ледяной горы основная часть скрыта под водой а у Профилактики, наоборот, — снаружи: все наши службы спасения, пожарные, милиция, «Аэроспас»...

Мы помолчали. Я безуспешно пытался переварить то, что с таким спокойствием мне рассказывал Старшина. А он хладнокровно покуривал и поглядывал на меня, словно изучая мою реакцию.

— Кто-то еще из нашего отряда, кроме тебя, об этом знает? — спросил я.

— Видишь ли, какое дело, Алик, — откликнулся Старшина. — Специально ставить в известность кого бы то ни было из своих Профилактика не намерена. И это понятно: зачем нам лишние посвященные? Но когда кто-нибудь, как ты, доходит до этого открытия своим умом, то мы вынуждены включить его в «узкий круг ограниченных лиц». И на сегодняшний день у нас лишь трое дали мне подписку о неразглашении: Туманов, Ранчугов и Полышев...

— Значит, Виктор тоже знал?

— Вот именно — знал, — подчеркнул Старшина. — До того, как... А теперь он опять не знает...

— А может, он только притворяется, что ничего не знает и не помнит?

Говоря это, я вспомнил про свою Круговерть. Я ведь попал в нее после «смерти». А раз так, то может существовать соответствующая закономерность...

— Ну, это вряд ли, — усомнился Старшина. — Зачем ему это могло понадобиться?

— Затем, что он теперь — другой, не тот Полышев, которого мы все знали. Понимаешь, человек, который должен был умереть, остается физически цел и невредим. Вот только то, что составляет его личность и называется душой, перемещается из его оболочки в другой мир. То есть если смерти не существует, то остается только тело без души. И, видимо, в освободившееся место перемещается сознание того же человека, только из другого варианта его судьбы — там, где он тоже умер. В результате получается что-то вроде карусели, если разновидности одной и той же души поочередно занимают одну и ту же телесную оболочку. Если то же самое случилось и с Виктором, то, очнувшись в больнице, он решил, что самый лучший способ не вызвать лишних вопросов у окружающих — симулировать полную амнезию...

— Бред, — с отвращением сказал Старшина. — Эк тебя понесло... На самом деле все гораздо проще и вместе с тем сложнее. На самом деле люди все-таки умирают, только не навсегда, а временно, а потом оживают без постороннего вмешательства. Эта клиническая смерть длится у всех по-разному. У кого-то это время составляет считаные доли секунды, и тогда у наблюдателей создается впечатление, что данный субъект словно заговорен от смерти. Но у большинства пребывание на том свете длится в среднем от часа до суток — как было с нашим Виктором. Вот у таких-то иногда пропадает память, и это тоже понятно. Мозг в состоянии клинической смерти может пребывать всего несколько минут. При превышении этой величины все, что хранилось в памяти человека, безвозвратно стирается, и он становится подобен младенцу... Кстати, это обстоятельство существенно облегчает нам задачу. Мы можем объявить его покойником, похоронить вместо него муляж, а «пустышку» наполнить новым содержанием и вновь интегрировать в общество.

— Это как? — поинтересовался я.

— Ты же сам видел на примере Полышева, что этим взрослым младенцам можно внушить все, что угодно — Новое имя, новую биографию. То есть создать нового человека практически с нуля. И не надо таращиться на меня, как больная совесть. Разумеется, мы могли бы восстановить утраченные личности воскрешенных, и в доброй половине случаев мы делаем это, черт возьми! Но, во-первых, мы все равно не можем добиться стопроцентного восстановления — есть вещи, которые мог знать и помнить только сам человек. А во-вторых, мы должны печься о хранении тайны, а любая тайна требует жертв — в том числе и таких!..

Я не стал спорить. Сейчас меня интересовало другое.

— Скажи, а известно ли, откуда взялось такое бессмертие?

Борис покачал головой:

— Насколько я знаю — нет. На протяжении всех этих двух десятков лет ученые и сотрудники Профилактики — я имею в виду настоящую Профилактику — бились и бьются над попыткой разгадать эту тайну, но пока безрезультатно. И вообще, мне кажется, вряд ли мы когда-нибудь это узнаем.

— Почему ты так думаешь?

— Чудеса такого рода имеют обыкновение оставаться неразгаданными, — многозначительно изрек Старшина. — Вот что лично ты первым делом подумал, когда допер, что люди перестали быть смертными?

Я пожал плечами:

— Да мало ли, что я подумал... Эксперимент инопланетян, например. Или просто мир так устроен, что на определенном этапе развития разума запускается новый закон природы, предохраняющий цивилизацию от гибели и вырождения...

— Врешь! — уверенно заявил Старшина. И, усмехнувшись, добавил: — Ох, как не люблю я, когда вместо прямого ответа на конкретный вопрос люди начинают юлить!.. Не ты ли сам это говорил недавно?

— А что, по-твоему, я должен был подумать? — растерялся я.

— То, что приходит в голову любому нормальному человеку, когда он слышит о чудесах... И неважно, верующий он или атеист.

— А-а, — вяло сказал я. — Ты имеешь в виду Бога, что ли? «И решил Господь спасти неразумных детей своих от гибели»... с помощью ангелов-хранителей, по несколько штук на душу населения.

— Ты зря смеешься, Алик, — укоризненно произнес Старшина. — Насколько мне известно, люди, которые изучают данный феномен, рассматривают эту версию как вполне реальную...

— Да ну! — махнул рукой я. — Несерьезно это — видеть любом непонятном факте доказательство существования Всевышнего... Зачем Богу понадобилось бы облагодетельствовать людей бессмертием сейчас, если он не делал этого раньше? Что, решил самоутвердиться таким образом, чтобы никто не сомневался в том, что он есть? Глупо это как-то все... Вот если бы, например, я был на его месте, то я бы доказал свое существование как-нибудь по-другому...

— Как, например? — перебил меня Старшина.

— Ну, хотя бы классическим способом. Классическое явление народу. И пусть каждый из живущих на Земле мог бы лицезреть меня и беседовать со мной... А если нашлись бы формы неверующие, приступил бы к наглядной демонстрации чудес. По водам, конечно, ходить бы не стал — кого сейчас этим удивишь? И пятью хлебами толпу кормить тоже нет смысла. И от манны небесной отказался бы... Все-таки другие сейчас времена. Но вот чудо воскрешения — да, это могло бы произвести впечатление на скептиков. Да много еще чего можно было бы натворить — ведь я же был бы всемогущ, всеведущ и вездесущ!

— Все это, конечно, верно, — задумчиво сказал Старшина. — Если исходить из того, что Бог решил бы самоутвердиться, как ты говоришь, в наших глазах. А если у него совсем другие идеи на этот счет? Если он не видит смысла в том, чтобы убеждать нас в своем существовании, а просто хочет изменить кое-какие условия для сотворенного им мира?

— Где-то я уже это слышал, — хмыкнул я. — Пути Господни неисповедимы, и не нам, смертным, судить его... Знакомая песня, которую поют уже больше двух тысячелетий наместники Господа на Земле. В число которых чуть не попал и я...

— Это как? — поднял брови Старшина.

— Я же почти год проучился в Теологическом колледже. По специальности «религиоведение». А потом меня вышибли за прогулы и неуспеваемость... Но, если честно, мне просто надоело терять время на изучение великого заблуждения человечества под названием Бог.

— Ах, вот оно что, — подергал себя за бороду Старшина. — Все понятно. — Он вдруг взглянул на часы. — Ого, да мы с тобой засиделись, Алик... Дежурство твое уже полчаса как закончилось, а я тебя задерживаю. Иди отдыхай, но послушай, что я тебе напоследок скажу. Подписок о неразглашении я с тебя пока брать не буду — надеюсь на твою честность и порядочность. Подумай на досуге над тем, что я тебе рассказал, и реши, как ты будешь к этому относиться...

— В смысле? — не понял я. — Чего тут думать-то?

— Ну, ведь все люди — разные, — сказал Старшина. — Одни, узнав наш секрет, впадают в уныние и подают рапорт об отчислении из отряда. Другие, наоборот, впадают в эйфорию, но тоже подают такой рапорт. Для таких наша работа теряет всякий смысл, потому что им кажется, что мы аморально морочим голову обществу... Зачем, мол, кого-то спасать, если люди и без того застрахованы от смерти? Они упускают одно обстоятельство: люди перестали погибать, но они вовсе не избавлены от травм, ран, боли и мучений. И бросить профессию спасателя — все равно что врач махнул бы рукой на легкораненого: что, мол, с ним возиться, если у него все само заживет?.. Вот что я имею в виду. И еще. Лично я советую тебе не ломать голову над тем, откуда растут ноги у этого чуда. Напрасное это занятие, поверь, Алька. Надо просто-напросто принять чудо к сведению и жить и работать, словно ничего не случилось.

Я опустил голову. Только теперь я вспомнил, что в моем кармане лежит свернутый рапорт об увольнении. И мне показалось, будто он жжет тело сквозь одежду.

— Ну а если все же надумаешь уйти, — продолжал Борис, — не буду тебя удерживать. Хотя, не скрою, мне было бы жаль потерять такого парня, как ты...

— Да ладно, чего там, — пробормотал я, поднимаясь из кресла. — Это как в песне: «На бегу мы теряем хороших и верных товарищей, не заметив, что этих товарищей рядом уж нет»...

— Слушай, — сказал мне в спину Старшина, когда я уже собирался удалиться, — совсем забыл спросить тебя: ты действительно сам догадался или тебе проговорился кто-то из наших?

— Вот именно, — усмехнулся я. — Проговорился! И этим болтуном был не кто иной, как ты сам, Старшина...

— Когда это? — ошарашенно почесал он затылок. — Не помню такого...

— Первый раз это было тогда, когда мы с тобой еще не были знакомы, — сказал я. — Однажды телевизионщики опрашивали на улице людей на предмет самого большого несчастья, и в числе прохожих им подвернулся ты. Помнишь, что ты им сказал? «Самое большое несчастье — если бы Бог существовал», — сказал ты тогда...

— Ну, вообще-то это сказал не я, — смущенно улыбнулся Старшина. — Я лишь цитировал классиков...

— Потом, когда мы везли Полышева в больницу после аварии на Владивостокском, ты чуть было не ляпнул, что за всё время твоей работы спасателем у тебя еще ни разу не умер никто из пострадавших. Просто ты вовремя прикусил язык... И, наконец, этой ночью на крыше...

— По-моему, я там ничего особенного не говорил, — возразил Старшина.

— Правильно, — кивнул я. — Не говорил. Но действовал так, будто точно знал, что все те бабульки, которых ты распорядился швырять с крыши на спасательные батуты, останутся в живых, а не скончаются от инфаркта ещё в воздухе и не сломают себе шею при приземлении на батут.

— Черт! — ударил кулаком по колену Старшина. — А ведь действительно!.. Слушай, Алька, да в тебе кроется прирожденный аналитик! Тебе бы в милицию пойти работать, а не к нам... — Он вдруг вскочил, словно ужаленный. — Стоп! Кажется, у меня есть идея. Конечно, жалко мне тебя отпускать, но как командир отряда я не имею права эксплуатировать ценные кадры не по назначению... Вот что. — Он подошел ко мне. — Сейчас ты идешь домой, как следует отсыпаешься, а завтра звонишь мне, и мы с тобой кое-куда съездим.

— Куда это еще?

Борис с загадочным видом цокнул языком:

— А вот догадайся сам, господин великий сыщик! Не бойся, ничего страшного я тебе показывать не собираюсь. Просто хочу тебя познакомить с интересными людьми! Договорились?

— Ну, ладно, — пожал плечами я.