Глава 6

Старшина был прав. Каким-то чудом Полышеву удалось выжить.

Вот только прежним он так и не стал.

Врачи объяснили нам, что клиническая смерть, которую пережил наш товарищ, пагубно сказалась на его мозге. Что из его памяти стерлись все воспоминания, и сейчас она — как девственно-чистый лист.

Когда на второй день после трагедии я, Старшина, Туманов и еще несколько ребят из отряда пришли навестить Виктора, то нашим глазам предстало печальное зрелище. На больничной койке лежал человек, перебинтованный так, что на лице был виден только один глаз и щель для рта. Он не мог ни говорить, ни двигаться. Медсестра предупредила нас, что ему нельзя подниматься с койки, потому что он не умеет держать равновесие. Кормили его с ложечки, как младенца. Меняли испачканное белье и бинты.

Мы посидели немного и ушли.

На обратном пути мы долго молчали. Потом Мангул сказал:

— Если бы я был на его месте, то лучше бы я умер, чем вот так...

— Что ты мелешь? — одернул его Старшина. — Человек чудом остался в живых, а ты...

— Да кому нужна такая жизнь? — сказал Мангул. — Это же все равно что смерть! И даже хуже. Потому что, если человек умер и если это был хороший человек, его хоронят с почестями и он навсегда остается в памяти тех, кто его знал. А тут и хоронить нельзя, и родным — горе. А ведь до конца они все равно ему память, наверно, не восстановят...

— Восстановят, — уверенно сказал Старшина. — И не только память. Всю его внешность восстановят в прежнем виде...

— Откуда ты знаешь, Борис? — спросил его я.

Он покосился на меня и скупо сообщил:

— Уже были такие случаи.

— Кстати, — вспомнил я, — а что с тем автоинспектором, которого мы привезли вместе с Витей?

— Скончался, — сказал Старшина. — Завтра похороны.

— В закрытом гробу? — сами произнесли мои губы.

Старшина поглядел на меня долгим взглядом. Потом сказал медленно:

— Ты же видел, как ему досталось.

— Да вроде бы лицо у него не особо пострадало, — возразил я.

— Так положено, Алик, — сказал вдруг Туманов. — Есть специальное распоряжение Правительства. Теперь всех погибших в результате несчастных случаев хоронят только в закрытом гробу.

— Но почему? — не понимал я.

Ребята молчали, а Старшина пожал плечами:

— Откуда мы знаем? Правительству виднее.

— Привет, Витя, — сказал я, входя в комнату. — Здравствуйте, Вера Захаровна.

После больницы Полышева перевели в реабилитационный центр для инвалидов, где с ним занимались по какой-то специальной методике, как с грудным ребенком. Учили произносить слова и устанавливали связь в его сознании между звуками и конкретными предметами. Учили простейшим навыкам и движениям. Пока что он, как ребёнок, умел только плакать и смеяться.

Жена и дети первое время приходили к нему часто, потом — все реже. Их можно было понять. Тот, кого они видели в этой комнатке, лишь внешне был похож на их мужа и отца. По сути, теперь это был совсем другой человек.

Поэтому в нашем отряде установилась неписаная общественная нагрузка: по очереди навещать Полышева.

Сейчас Виктор сидел за столом и, сосредоточенно сопя, возводил из кубиков метровый небоскреб. Рядом с ним сидела психолог-куратор и приговаривала: «Та-ак... Молодец, Витюша, молодец... Хороший мальчик, умница... Нет, не сюда... поставь кубик лучше вон там».

На мое приветствие Виктор поднял голову и заулыбался. С самого начала он почему-то выделял меня среди всех остальных.

— Доброе утро, — неестественно чисто выговорил он. — Смотри, какую башню я сделал...

— Молодец, — похвалил я, опускаясь на стул напротив него. — Башня прямо-таки Вавилонская у тебя получилась...

— Вера, — спросил он, поворачиваясь к психологу. — А что такое — Вали... Лавивонская?

Та возвела очи горе. Видимо, сегодня он ее уже успел достать своими вопросами.

— Посмотри, что я тебе принес, Витя, — сказал я, доставая из сумки коробку с дардами. — Это называется дарты. Их надо бросать так, чтобы они попадали в мишень. А вот и мишень. Ее вешают на стену... или на дверь... Помнишь, как тебя Старшина ругал за порчу двери в «дежурке»?

— Алик, — укоризненно сказала Вера Захаровна, — что вы такое говорите? Какие могут быть дарты? У него еще на кубики едва координации хватает, а вы хотите, чтобы он кидал эти штуки с иголками в мишень...

— Ничего, ничего, — бодро сказал я, но коробку положил подальше от Виктора на стол. — Может, это поможет ему хоть что-то вспомнить. Раньше-то он увлекался дартами, просто фанатиком был...

Виктор посмотрел на меня, перевел взгляд на Веру, сморщил лицо, явно собираясь зареветь, но потом взгляд его упал на кубики, и он продолжил градостроительную деятельность.

— Ну, как ваши успехи, Вера Захаровна? — спросил поспешно я, чтобы перевести разговор. — Алфавит уже выучили?

— И не только алфавит, — с гордостью просияла Вера Захаровна. — Витя, расскажи-ка Алику стишок...

Витя с неохотой отложил в сторону очередной кубик, на котором был нарисован красавец-петух, встал и, держа руки по швам, продекламировал без выражения:

— Достаточно, Витя, — торопливо перебила его Вера Захаровна. — Молодец, умница. Садись, играй дальше кубиками... Впечатляет? — обратилась она ко мне.

— Впечатляет, — уныло согласился я. — Вы прямо семимильными шагами продвигаетесь, Вера Захаровна. Глядишь, через полгодика программу начальной школы освоите.

— Дело в том, Алик, что память у него все-таки отличается от памяти ребенка. Вы не думайте, мы его вовсе не программируем, мы только оживляем в его голове то, что там уже заложено. Кстати, вы, может быть, читали где-нибудь... Есть такая теория, что у всех людей в памяти уже имеются сведения о мире, накопленные в ходе так называемой «предыдущей жизни», только все это основательно подзабыто и прорезается лишь в отдельные моменты...

— Ложная память? — спросил я. — Вы имеете в виду «дежа вю»?

— Вера, а что такое программировать? — вдруг спросил Виктор.

— Это значит учить кого-то делать все быстро, правильно и не задумываясь, — без запинки отчеканила психолог.

Виктор нахмурил брови, а потом спросил:

— А вы запромагр... запрограммируете меня стать космонавтом?

— Нет, — вмешался в разговор я. — Нет, Витя. Тебя запрограммируют стать спасателем.

У Полышева дрогнула рука, и башня со стуком тут же обвалилась, образовав на столе развалины из кубиков.

— А если я не хочу? — спросил он. — Я хочу быть космонавтом, чтобы летать в космос!

— Хочешь — значит, будешь, — успокоила его Вера Захаровна, укоризненно покосившись на меня: что ж ты, мол, ненужные проблемы создаешь? — И вообще, иди мой руки, и пойдем обедать.

Виктор послушно встал, зачем-то осмотрел свои ладони и с горестным вздохом направился в коридорчик, где размещался туалет.

Походка у него до сих пор еще была неуверенной.

— Скажите, Вера Захаровна, — спросил я, — вы давно здесь работаете?

— Сколько себя помню, — неумело пошутила она. — А что?

— И много у вас бывало таких пациентов, как Виктор?

— «Пустышек»-то? Да достаточно. Иногда в две смены приходилось работать.

— И все — после тяжелых травм?

— Как правило. Не пойму, правда, к чему вы клоните, Алик...

— А вам не кажется, уважаемая Вера Захаровна, — медленно произнес я, — что все эти «пустышки», как вы их называете, просто-напросто притворяются?

— Притворяются? Но зачем? — поразилась она.

— Да хотя бы затем, что они должны были умереть, но у них это не получилось. Что-то или кто-то не допускает, чтобы люди умирали. Им просто вкладывают в голову другое содержание — память, жизненный опыт. И некоторые приспосабливаются, а кое-кто решает, что амнезия — самый эффективный способ приспособиться к своему новому бытию...

Она смотрела на меня поверх очков, и во взгляде ее читалось сожаление: надо же, с виду такой умственно здоровый человек, а несет такую бредятину.

Потом сказала:

— Вы, наверное, очень любите читать на ночь фантастику, Алик. А если серьезно, то поверьте мне: ни один, даже самый талантливый, актер не сумел бы так притворяться, как это получается у них.

— Ну, почему же? — сказал я. — По себе знаю: притвориться намного легче, чем это кажется окружающим...

У нее вдруг расширились глаза.

— Уж не хотите ли вы сказать, что вы... что вы тоже были таким, как Виктор?

Я помедлил, прежде чем ответить.

Рассказать ей всю правду о Круговерти? Но что мне это даст? Она же все равно мне не поверит, как любой здравомыслящий человек не верит ни в телепатию, ни в общение с духами, ни в тому подобные чудеса.

И вообще: на кой черт я затеял этот глупый разговор? Чего я хочу добиться, чего? Чтобы кто-то мне честно и открыто сказал: «Да, ты прав, старина, именно это и имеет место быть»? А кто я такой, чтобы быть посвященным в страшные тайны?

— Нет, Вера Захаровна, — сказал я после паузы. — Мне таким быть не пришлось. К счастью...

Глава 7

Едва началась дежурная смена, как Старшина поручил мне доставить в Центр очередной отчет о деятельности отряда. При этом он благосклонно предложил мне воспользоваться его служебной «Волгой», но я наотрез отказался. Центр Профилактики находился, в соответствии со своим названием, в центре столицы, и меня не прельщала перспектива тащиться по забитым пробками улицам со средней скоростью пешехода, парясь в духоте салона и слушая в сотый раз душещипательный рассказ водителя Григория о том, как ему в прошлом году вырезали аппендицит. Лето уже было бабьим, но солнце жарило не хуже, чем в июле.

И я отправился в краткосрочную служебную командировку своим ходом, то есть — на метро, прихватив с собой карманный комп для убийства времени.

Выйдя на «Китай-городе», я пошел вдоль комплекса зданий, в которых когда-то, еще до моего рождения, размещался ЦК КПСС, а потом — администрация Президента. Я шел, обдуваемый простудным ветерком с Москвы-реки и щурясь от яркого солнца, от которого не спасали даже непроницаемо-черные очки, и не сразу увидел его, хотя он шел мне навстречу со стороны Варварки. А когда увидел, то невольно ускорил шаг.

Расстояние между нами было метров пятьдесят, и сначала я подумал, что ошибаюсь и этот тип просто здорово похож на того придурка из «Тойоты», который умудрился не заметить нас на Владивостокском проспекте. Но чем ближе мы сходились, тем я все больше понимал: нет-нет, это именно он. Только на этот раз вместо кожаной куртки на нем была обычная ветровка, из-под которой выглядывала клетчатая рубашка. И сейчас он был абсолютно трезв.

«Но этого не может быть!» — мысленно заорал я. Его же на наших глазах увезла милиция. Да и Старшина сообщил, что этого негодяя судили и дали ему десять лет строгого режима. Что же происходит в этом долбаном мире, если отморозок, совершивший ДТП с тяжкими последствиями и при отягчающих вину обстоятельствах, как ни в чем не бывало разгуливает по городу? Неужели этот мерзавец сбежал из колонии? Или откупился?

И я мысленно вспомнил Витю Полышева, собирающего башню из кубиков и декламирующего стихи.

Нет, сказал я себе. Что бы там ни было на самом деле, но я не пройду мимо этого любителя скоростной езды в пьяном виде. Сейчас схвачу его за шиворот и сдам первому попавшемуся милиционеру. И пусть Фемида разбирается...

Однако наша встреча не состоялась.

Словно разгадав мои намерения, тип в ветровке вдруг резко свернул к подъезду Профилактики, поднялся на крыльцо, открыл дверь и вошел внутрь. Неужели он решил таким образом спрятаться от меня? Ха-ха, если б он знал, что именно там ему некуда будет от меня деться!

Я ускорил шаг и тоже вошел в Центр.

Однако ни между дверей, ни в тамбуре перед вахтенным постом преступника не оказалось.

И только теперь до меня дошло, что он не должен был узнать меня, поскольку на мне были черные очки. Значит, сюда он вошел не потому, что стремился избежать встречи со мной...

Я всмотрелся в глубину вестибюля и увидел спину в ветровке, направлявшуюся к лифтам. Что ему могло понадобиться в нашей Конторе? Может, его вызвали в связи с той аварией? Но при чем здесь Профилактика? И вообще, он давно должен сидеть в тюрьме!

Я попытался как можно быстрее миновать пост, махнув небрежно своим служебным удостоверением, но охранники оказались, как назло, очень бдительными и заставил меня притормозить. Долго вчитывались в каждое слово моих «корочек», сличали мою физию с фотографией. А драгоценные секунды уходили.

Не выдержав, я сказал:

— Слушайте, ребята, а побыстрее нельзя? Я очень спешу, поймите!

— «Мы все спешим за чудесами», — нараспев продекламировал охранник, насмешливо окидывая меня взглядом — Не слыхал такую песню, стажер Ардалин?

А второй хмуро поддакнул:

— Не спеши в камыши, лучше сядь да подыши.

Ну, прямо не охрана, а сплошные массовики-затейники!

— Вместо того чтобы к своим придираться, вы бы лучше чужих проверяли как следует! — сквозь зубы бросил я.

— А кто тут чужой? — удивился тот, у которого в руках было мое удостоверение.

— А вон тот, — ткнул рукой я в направлении лифтов, и в этот момент двери одного из них раскрылись с мелодичным сигналом, и владелец «Тойоты» шагнул внутрь кабины.

Охранник пожал плечами.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказал он, возвращая мне удостоверение. — За последние полчаса перед тобой сюда входили только профилакты...

Но я его уже не слушал, бегом устремившись в лифтовый отсек. Разумеется, в лифт с типом в ветровке я опоздал. Чертыхнувшись, нажал кнопку, вызывая другую кабину и одновременно следя, на каком этаже остановится только что отбывший лифт.

К моему облегчению, он остановился на третьем, а не на десятом. Еще можно успеть засечь, куда же направляется эта сволочь.

А сволочь неторопливо шествовала по коридору третьего этажа. Коридоры тут были сложной конфигурации, со множеством разветвлений и развязок, как какой-нибудь проспект, поэтому отставать не следовало.

Я резво кинулся вслед за ветровкой, но она свернула влево и пропала из виду.

А прямо передо мной из кабинета вывалилась целая толпа каких-то мужиков в пиджаках и при галстуках. Они, видимо, просидели полдня на совещании, потому что, вместо того чтобы быстренько разойтись, тут же принялись дымить и обсуждать свои проблемы. Мне пришлось притормозить и сдержаться, чтобы не заорать, как не раз бывало во время спасательных операций: «Дорогу! Немедленно очистить проход, идиоты!»

Когда же я продрался через это живое заграждение и миновал поворот, то там уже никого не было, хотя по всем признакам это был тупиковый коридорчик. Тип в ветровке просто-напросто улетучился из-под моего носа. Не то прошел сквозь стену, не то вошел в одну из железных дверей, которые виднелись по обе стороны коридора. Я принялся дергать все ручки подряд, но двери оказались наглухо запертыми, и на каждой из них было выведено белой краской: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Я почесал в затылке.

Хм, интересно: кто здесь может быть посторонним, в самом сердце нашей Конторы? Я, что ли?

Рядом с одной дверью имелась стандартная коробочка с прорезью и кнопкой — электронный замок, которые можно открыть либо специальной картой допуска, либо изнутри, с пульта.

Я нажал на кнопку.

В коробочке что-то щелкнуло, и невидимый мужской голос осведомился:

— Вы к кому, молодой человек?

Ага, подумал я, у них тут даже скрытые камеры видеонаблюдения установлены.

— Понимаете, — принялся объяснять я, — я только что видел тут одного человека... в серой ветровке... Он мог войти в эту дверь, потому что никуда больше не мог деться. А это — преступник, понимаете? Он совершил тяжкое преступление, и я хотел задержать его!

— А вы кто? — спросил бесстрастно голос.

— Я из отряда Старшинова. Моя фамилия — Ардалин. Спасатель-стажер Ардалин.

— Ты свободен, стажер, — сказал небрежно голос.

— То есть? — не поверил я своим ушам.

— То есть иди куда шел и не забивай свою голову всякой ерундой, — насмешливо отозвался голос. — Это вход в спецподразделение, и никаких преступников тут не держат. Просто ты обознался, стажер, вот и все...

Я опустил голову.

А действительно, почему я так уверился, что тип в ветровке сидел за рулем той «Тойоты»? Очень похож? Ну и что? В мире полным-полно двойников, которые и не подозревают об этом. Нельзя же так, стажер Ардалин. Конечно, эта история с Виктором оставила неизгладимый след в твоей душе, но это не основание для культивирования всяких маний на этой почве...

И я повернулся и побрел в девятьсот шестнадцатый кабинет, где располагалось статистическое управление.

Сдав отчет и выйдя из Центра, я почему-то пошел не обратно к метро, а вниз, вдоль вереницы машин. Я шел, думая о типе в ветровке, и вдруг остановился как вкопанный.

Мне в глаза бросилась черная «Тойота», аккуратно припаркованная на служебной стоянке Профилактики. А точнее — не сама машина, а ее номер. По-моему, это был тот же номер, который красовался на «Тойоте», сбившей Полышева. Я обошел машину со всех сторон. Не знаю, что я ожидал увидеть, но машина оказалась новенькой, блестящей и без единого намека на то, что месяц назад она пыталась таранить на огромной скорости железобетонный столб.

Черт, неужели у меня действительно начинается паранойя?!

Сквозь тонированные стекла кабина просматривалась плохо, и в ней не было видно ничего особенного. У той машины чехлы были красные, а у этой — кажется, синие. Ну и что? Номерной знак — тот же, но где гарантия, что память не изменяет мне?

Может, Старшина помнит номер той «Тойоты»?

Я достал мобильник.

Старшина откликнулся не сразу. И начал с небольшой нотации по поводу того, где меня носит, потому что мне пора бы уже и вернуться, и у него возникают смутные опасения, что я сбился с пути истинного и сейчас попиваю где-нибудь пиво в рабочее время...