Повести и рассказы - Его борьба

Лучше используй время, чтобы хорошенько подумать. Вспомни, как ты… вернее, как этот пройдоха, под которого тебя замаскировали, обдумывал план предстоящих военных операций. Полководцем он был, конечно, дрянным. Но зато задницей чувствовал, где может таиться подвох.

Вот и тебе надо подходить к своей проблеме всесторонне, с учетом различных факторов, а не зацикливаться на одной-единственной версии.

Во-первых, почему эти люди безоговорочно приняли тебя за Гитлера? Неужели ни у кого из них не вызвал подозрения тот факт, что ты забыл многое из своей биографии? Вспомни, сколько раз ты путался в ответах на вопросы Эрнеста, который прочесывал мелкой гребенкой твои воспоминания! И что? Никакой реакции. Все равно почему-то тебя восприняли как настоящего фюрера!..

Может быть, у них были другие основания для этого?

Ладно.

Тогда – второе. Почему тебя все-таки не навестил в тюрьме никто из высшего руководства союзников? Неужели и Черчилль, и Сталин, и Трумэн, и прочие руководители антигитлеровской коалиции не наделены обыкновенным человеческим любопытством и достаточным тщеславием, чтобы не увидеть воочию того, против кого они боролись столько лет?

И третье. Как объяснить различные странности в поведении окружающего тебя персонала тюрьмы и в организации твоего содержания под стражей? Почему перед проведением якобы медицинских процедур тебя всегда усыпляли? Почему рана на голове, несмотря на все их старания, так и не зажила? (Адольф машинально ощупал затылок и убедился, что во впадинке между половинками черепа имеется твердый бугорок, похожий, скорее, не на шрам, а на застрявший в черепе крохотный осколок.) Почему процедуры возобновлялись лишь в тех случаях, когда ты неудачно отвечал на вопросы Эрнеста?

И, наконец, это судилище, которому тебя подвергают… Почему оно протекает за закрытыми дверями? Ведь даже на Нюрнбергский процесс допустили публику, журналистов, кинооператоров… И почему в ходе слушания дела попираются правила нормального судопроизводства? Почему тебя лишили газет, едва начался процесс? По какой причине Эрнест проговорился в беседе с тобой, что они зря все это затеяли? И почему от тебя до сих пор скрывают, где ты находишься и кто, собственно, тебя держит в тюрьме и судит?

Вывод напрашивается сам собой.

Да, я – двойник Адольфа Гитлера. Но не он создал меня. Нет, к этому явно приложили руку те, у кого я нахожусь в плену. Это они пичкали меня псевдовоспоминаниями о том, чего никогда со мной не было, а было с другим – истинным Адольфом. Это они использовали мою внешнюю схожесть с Гитлером для того, чтобы состряпать громкий судебный процесс. И не случайно они прячут меня от всего мира, потому что любая мало-мальски серьезная экспертиза определит, что я не тот, за кого меня выдают!..

Кто же они, эти люди? Вряд ли они представляют власть имущих – никто из серьезных политиков не стал бы связываться с таким наглым подлогом, потому что в случае разоблачения его репутация потерпела бы крах. И это не козни спецслужб, стремящихся столь гнусным способом заверить своих хозяев, что они выполнили поставленную перед ними задачу. Я бы сказал, что речь идет, скорее, о дилетантах. Этаких авантюристах, смекнувших, что на сенсации такого рода можно хорошо поживиться. Пусть даже для этого нужно пойти на сознательный обман миллионов людей…

Но почему тогда мир не реагирует на те репортажи, которые транслируются из зала суда? Куда смотрят политики, полиция, правосудие? Почему никто не поинтересуется, на каком основании «преступника всех времен и народов» судят какие-то темные личности, не наделенные соответствующими полномочиями?

Одно из двух: либо мир окончательно сошел с ума и после окончания войны в нем все перевернулось с ног на голову, либо все обстоит не так, как я себе вообразил…

В этот момент, словно подводя итоги размышлений, свет в камере погас, и Адольфу волей-неволей пришлось укладываться спать.

От волнения и раздумий у него сильно разболелась голова, и он еще долго ворочался на жестких нарах, прежде чем ему удалось забыться неспокойным сном.

На следующий день суд продолжался как ни в чем не бывало.

Обвинитель наконец закончил зачитывать обвинительный акт, экран, на котором демонстрировались документы и кадры хроники, погас, и председатель обратил свой взор на нетерпеливо ерзавшего на своей скамье Адольфа.

– В чем дело, подсудимый? – осведомился он. – У вас есть вопросы к обвинителю?

– Да, есть! – вскочив, вскричал Адольф. – Точнее, не вопросы, а заявление!

– Опять? – недовольно пробурчал председательствующий.

Он наклонил голову, выслушивая торопливый шепот своих коллег, а потом объявил:

– Что ж, суд решил пойти вам навстречу. Только не пытайтесь вновь прибегать к коварным трюкам!

И тогда Адольф вскинул голову и громко отчеканил:

– Я официально заявляю, что не являюсь Адольфом Гитлером, бывшим фюрером Германии!

Председательствующий поперхнулся водой, которую как раз отпивал из стакана, а его коллеги застыли в напряженных позах. Тишину нарушили лишь ленивые аплодисменты обвинителя, который, небрежно развалившись в своем кресле, всячески старался показать, что лично он не удивлен заявлением подсудимого.

– Кто же вы? – откашлявшись, спросил с изумлением председательствующий.

– Я и сам хотел бы это знать, – печально произнес Адольф.

– Но ваша личность была установлена еще на стадии следствия, – возразил главный судья. – Что же дает вам основания полагать иначе?

И тогда Адольф изложил свои вчерашние мысленные рассуждения. Разумеется, не в полном объеме. Об авантюристах, гоняющихся задутыми сенсациями, он на всякий случай благоразумно умолчал.

В заключение своей короткой речи он патетически возвысил голос:

– Таким образом, меня сделали копией величайшего преступника. Мне ежедневно насильно впихивали в голову воспоминания, убеждения и сознание Гитлера. Кто-то очень хотел, чтобы я был максимально похож на него. Чтобы я чувствовал, как он, мыслил, как он, и поступал, как он. Но этот номер не прошел, и теперь я знаю, что я – вовсе не Адольф Гитлер. А поэтому суд ваш надо мной отныне теряет всякие основания. ДВОЙНИК НЕ МОЖЕТ НЕСТИ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ ТОГО, С КОГО ОН СКОПИРОВАН!

Адольф победоносно оглядел зал. «Здорово я их приложил, – мимоходом подумал он. – Ничего, пусть подавятся горькой пилюлей».

Однако председательствующий вовсе не выглядел растерянным или взволнованным. Да и другие члены суда тоже. Женщина пристально смотрела на Адольфа, возмущенно качая головой. Толстяк гневно набычился и побагровел.

– Что ж, – наконец нарушил тишину председатель суда. – Ловкий ход вы замыслили, подсудимый, ничего не скажешь! Сколько преступников я перевидал за свою судейскую практику, но еще не встречал такого изворотливого наглеца, как вы. Это же надо такое придумать, а?

Присутствующие словно очнулись от кошмарного сна. Даже охранники, и те, осклабившись, закрутили головами, словно говоря: ну, дает этот тип!..

– Значит, вы – это не вы, и знать ничего не знаете, да? – продолжал председатель. – Сегодня вы пустили в ход эту выдумку, а что придумаете завтра? Будете изображать невменяемого, страдающего раздвоением личности, как пресловутый доктор Джекил? – Он вдруг резко подался вперед и погрозил Адольфу крючковатым пальцем. – Не выйдет, господин преступник! Вам не удастся ввести суд в заблуждение!

Он стукнул молотком по столу и оповестил:

– Суд продолжается, господа! Подсудимый, сядьте!

Но Адольф и не подумал возвращаться на свое место на скамье.

– Вы… вы не имеете права обращаться со мной, как с преступником! – надрывно завопил он. – Я сказал вам правду! Вы сами совершите преступление, если будете продолжать судить невинного человека! И весь мир узнает об этом!..

Председательствующий вкрадчиво прищурился:

– Вы зря так распаляетесь, подсудимый. Никто, кроме нас, присутствующих в этом зале, сегодня вас не слышит и не видит. Потому что с этого дня камеры производят лишь запись, из которой будут вырезаться те эпизоды процесса, которые не имеют отношения к сути дела. И можете не сомневаться: ваша нынешняя уловка останется между нами!..

Дальнейшее Адольф помнил смутно. Кажется, с ним вновь случилась истерика.

От обеда он отказался.

Лежал на нарах и тупо смотрел в потолок.

Мыслей никаких не было. Одни сплошные эмоции. Обида. Ненависть. Негодование. И унизительное чувство собственного бессилия.

Он даже не повернул головы, когда дверь камеры лязгнула замком, чтобы впустить к нему посетителя.

Это был все тот же Эрнест.

Он молча уселся на краешек нар, не глядя на Адольфа.

Потом сказал:

– Я должен все объяснить вам.

Помолчал, ожидая вопросов, но Адольф не отреагировал на его заявление. Тогда Эрнест вздохнул и начал:

– Вы перечеркнули все наши планы, Адольф.

В принципе, эта идея была безумной с самого начала. Но вы еще не раз убедитесь, что весь наш мир медленно, но постепенно сходит с ума. Тогда, на самом первом нашем… собеседовании, я обманул вас. Сейчас не 1948 год, а 2045-й!

Он замолчал, словно желая выяснить, какое впечатление его слова произвели на собеседника, но Адольф по-прежнему лежал неподвижно, глядя в потолок.

– Соответственно, в мире произошло очень много изменений, – продолжал тусклым голосом Эрнест. – Наука шагнула далеко вперед – вы даже не представляете, на что теперь способно человечество!.. И одним из фундаментальных открытий явилось так называемое клонирование. По сути, это своеобразное биологическое копирование конкретного индивида. Из любой клетки исходного организма можно вырастить человека, который будет генетической копией донора. Не буду утомлять вас научными подробностями, скажу только, что на протяжении долгого времени этот процесс мало чем отличался от естественного размножения. Так, требовалось вынашивать эмбрион в чреве женщины, после чего следовали роды и тому подобное… Но потом были сделаны еще два важных открытия, которые перевели клонирование совершенно в иную плоскость. Во-первых, был найден способ, позволяющий выращивать эмбрион в лабораторных условиях, вплоть до превращения его в полноценного младенца – это позволило отказаться от услуг приемной матери и обойтись без родов. Во-вторых, ученые добились ускорения процесса созревания и роста клона в десятки раз! Доведение клона до возраста его оригинала за несколько лет стало реальностью… И наконец, упорные исследования и многолетние эксперименты позволили достигнуть того, что раньше казалось невозможным: для воспроизведения индивида теперь достаточно иметь любую клетку – живую или мертвую!..

Адольф наконец сел на нарах и опустил ноги на бетонный пол, но так, чтобы оказаться спиной к Эрнесту.

– И тогда вы стали штамповать великих людей, – хмуро проговорил он. – Поставили на конвейер воспроизводство исторических личностей. Тамерлан, Александр Македонский, Чингисхан… кто еще?

– Вы, – откликнулся Эрнест. – Нацист номер один Адольф Гитлер.

– Нет, – покачал головой Адольф. – Я – не Гитлер. Я всего лишь слеплен вами по его образу и подобию. Но вам не удалось создать настоящего Гитлера.

– Да, – согласился Эрнест. – Не удалось. Хотя мы были близки к этому. Понимаете, Адольф, извините, но я по-прежнему буду называть вас этим именем… да вы, наверно, и сами уже к нему привыкли… Так вот, проблема достижения полной идентичности клона и оригинала всегда стояла перед исследователями. Кстати, именно из-за невозможности ее удовлетворительного и стопроцентного решения в начале века клонирование и было разрешено. Ведь если полученная копия только внешне похожа на свой оригинал, то можно утверждать, что клон – то же самое, что однояйцевый близнец, только отсроченный во времени. Но все изменилось, когда был совершен прорыв в другой области – биотехнологии. Был изобретен биочип, который можно имплантировать в мозг человека, чтобы впоследствии закачивать в него любую информацию. С помощью этой виртуальной памяти стало возможным обеспечить создание не просто биологической копии давным-давно жившего человека, но и наполнение его теми же знаниями, навыками и воспоминаниями, какими обладал или должен был обладать оригинал. – Эрнест встал с нар и, засунув руки в карманы, принялся расхаживать по камере. – Вы извините, что я вам все это рассказываю, Адольф, но я хочу, чтобы вы знали, каких трудов стоило нам создать вас…

– Но зачем? – вскинул голову Адольф. – Зачем вы это сделали? Неужели только для того, чтобы я сыграл отведенную мне роль в вашем спектакле, который предназначен для развлечения миллионов людей?

– Ну зачем так упрощать? – пожал плечами Эрнест. – То, что вы называете спектаклем, – не просто инсценировка одного из эпизодов альтернативной истории. Это еще и грандиозный научный эксперимент, который должен дать ответ на вопрос: можно ли передать клону весь опыт и все то, что составляет своеобразие личности донора? Другими словами, можно ли в полном объеме воссоздать второе «Я» любого человека? И какую роль в этом играет генетическое наследие? Согласитесь, что от ответа на эти вопросы зависит, ни много ни мало, каким будет будущее человечество.

– Что ж, – с невольной горечью произнес Адольф. – Эксперимент… Я понимаю. Это действительно важно. Будущее человечества – о да, это поистине великая цель… Но почему именно я? То есть не я, конечно, а тот злодей с челкой и усиками, с которого вы меня скопировали? Почему именно его вы выбрали в качестве подопытной крысы? Разумеется, он заслуживает того, чтобы его судили. Но по-настоящему, а не так, в виде этого фарса, который вы устроили!..

– Дело в том, что помимо решения чисто научных задач мы преследовали и общественно-политические цели, – невозмутимо ответил Эрнест. – Вы думаете, что судебный процесс над вами был действительно закрытым? Как бы не так!.. Сотни миллионов людей во всем мире, затаив дыхание, наблюдали за ним с самого начала! В наше время все люди Земли могут быть зрителями любого события – и мы предоставили им такую возможность!.. Сначала это была прямая трансляция – до тех пор, пока вы не стали выкидывать фортели. Но в любом случае, даже после обработки записи и монтажа, мы выдаем этот материал в открытый эфир – и результаты превзошли наши ожидания. По последним данным, суд над вами занимает первое место в рейтинге всех телевизионных программ мира! А это значит, что людям небезразлично обсуждение важных проблем давно забытого прошлого…

– Давно забытого? – перебил собеседника Адольф. – Как это понимать? Неужели народы забыли ту войну и миллионы жизней, которые были принесены ей в жертву?

– Нет, не забыли, – покачал головой Эрнест. – Но слишком много лет прошло с той поры. И сейчас все чаще находятся умники, которые стремятся переписать историю заново. Кое-кто утверждает, что фашизм вовсе не был таким страшным учением. Мол, имелись и в нем разумные идеи, которые впоследствии были извращены и неверно истолкованы. Более того – вполне легально существуют целые организации, которые поклоняются Гитлеру и готовы возродить его теорию о превосходстве одной избранной расы над всеми остальными. Разве это не ужасно? Именно поэтому мы решили приурочить эксперимент к столетию окончания Второй мировой войны. И мы стремимся не развлекать людей, а заставить их задуматься: хотят ли они повторения прошлого?

– Ну, хорошо, – нехотя согласился Адольф. – Допустим, что вы в самом деле руководствовались благородными побуждениями… Но как быть теперь мне? И что вы собирались делать со мной потом, когда этот ваш эксперимент будет завершен? Какой приговор будет вынесен мне на этом процессе?

Однако Эрнест не спешил отвечать. Он уселся, на этот раз на край столика, привинченного к полу, и принялся устало растирать лоб. Адольф понял, что нащупал самое слабое звено в аргументации своего собеседника.

– Впрочем, я не сомневаюсь, что наказание, которое вы мне предопределили, будет таким же нелепым и жестоким, как вся эта ваша затея по реанимации Зла, – с горечью произнес Адольф. – Суд не собирается выносить мне смертный приговор – о, нет, это было бы слишком просто!.. Вы посадите меня и других двойников великих преступников в клетки и будете возить нас, словно диковинных животных, из города в город, выставляя напоказ на центральной площади. Что-то вроде ожившего паноптикума. Зоопарк гениев злодейства. И люди, пришедшие поглазеть на нас через решетку, будут лизать мороженое, жрать бутерброды и швырять в нас конфетными обертками и кожурой от бананов!..

– Да успокойтесь вы, – с досадой проговорил Эрнест. – Никто не собирается издеваться над вами. И вообще, если хотите знать, вовсе не суд из трех человек будет выносить вам приговор, а все человечество. Пусть люди сами решают, какого наказания заслуживает тот или иной подсудимый. Но вы можете не беспокоиться: независимо от приговора свобода вам гарантируется…

– Свобода?! – вскинулся Адольф. – Зачем нужна свобода шестидесятилетнему старику с физиономией, которая будет привлекать внимание каждого встречного?

– Ну-ну, не все так мрачно, как вы себе представляете, – усмехнулся Эрнест. – Вы здоровы и в отличной форме. Наши медики позаботятся о том, чтобы вы прожили как минимум еще лет пятьдесят-шестьдесят. А что касается вашей узнаваемости, то и эту проблему можно будет решить. Безболезненная пластическая операция – и вы станете совсем другим человеком. Если захотите, конечно… Хотя на вашем месте я бы не торопился менять лицо. Уверяю вас, оно бы вам пригодилось, чтобы сделать неплохие деньги. Реклама, телевидение, кино – да мало ли где потребуется двойник Гитлера!..

– Niemals![3] – вскричал Адольф. – Я не собираюсь до самой смерти оставаться ходячей восковой статуей!..

– Дело ваше, – пожал плечами Эрнест. – Но согласны ли вы хотя бы доиграть свою роль на судебном процессе? Ведь осталось совсем немного – всего один день…

Ссутулившись, словно на него взвалили тяжкий груз, Адольф молча отвернулся.

– Я отлично представляю, что вы сейчас испытываете, – Эрнест слез со столика и положил руку на плечо человеку в серой тюремной робе. – Но и вы войдите в наше положение. В конце концов, то, что мы попытались сделать, очень важно для человечества. И будет жаль, если наши усилия окажутся напрасными.

– Что я должен делать? – глухо осведомился Адольф, не поднимая головы. – Бить себя в грудь и на коленях просить прощения у всего мира? Так я уже пытался признать, что виновен и готов принять любое наказание. И что же? Этот болван в судейской мантии, который руководит вашим фарсом, расценил это как оскорбление суда!.. Раз уж вы нанимаете меня в качестве актера, то объясните мне хотя бы, в чем заключается моя роль!

– Хорошо, – согласился Эрнест. – Все очень просто. Человечество должно увидеть в вашем лице настоящего фюрера. Поэтому вам следует изворачиваться, лгать, скрипеть зубами от бессильной ярости, изъясняться напыщенными фразами. Одним словом, сделать все, чтобы люди увидели подлинный облик так называемого гения злодейства – мелкого, ничтожного человечишки, готового ради спасения своей шкуры попрать любые моральные и общественные нормы… Вы сможете это сделать?

– Постараюсь, – нехотя проронил Адольф.

* * *

На завершающей стадии процесса Адольф был великолепен.

В его исполнении бывший фюрер представал перед невидимым зрительным залом во всей своей неприглядности. Он то и дело разражался гневными тирадами в адрес тех, кто посмел усадить его на скамью подсудимых. Он награждал оскорбительными эпитетами обвинителя и каждого из судей. Он заявил, что не собирается отказываться от своих идей, которые он вынашивал в течение всей жизни. Он открыто шантажировал судей, заверяя их, что если они вынесут ему несправедливый приговор, то допустят грубую историческую ошибку, потому что на его место придут другие, молодые и энергичные, которые, руководствуясь его учением, наведут в мире настоящий порядок…

При этом Адольф носился по клетке, словно взбесившийся тигр. Глазки его метали молнии, сивая от седины челка растрепалась и неопрятно свесилась на скошенный лоб, изо рта летели брызги слюны. Он демонстративно нюхал свои потные подмышки и громко портил воздух, чтобы показать, что не считает присутствующих за людей.

Наконец, в своей последней речи, выдержанной в стилистике выступлений Гитлера в период борьбы за власть, он заявил, что не его следовало бы судить сейчас, а всех тех, кто посмел оказаться у него на пути, не дал свершиться исторической справедливости.

На вопрос председателя суда, признает ли подсудимый себя виновным, Адольф буквально взвыл от негодования и долго поливал присутствующих в зале самыми отборными ругательствами, пока его не нейтрализовали дюжие охранники, сковав наручниками и залепив рот лейкопластырем…

Тем временем суд удалился на совещание, пообещав огласить приговор на следующий день.

Адольф полагал, что теперь, когда все точки над «i» расставлены, с ним должны обращаться как с нормальным человеком. По крайней мере избавить ох необходимости сидеть взаперти.

Но, к его удивлению, этого почему-то не произошло. Охрана по-прежнему отказывалась с ним разговаривать. Надзиратели и ухом не повели, когда он потребовал вызвать к нему Эрнеста.

На этот раз с ним случилась даже не истерика – гораздо хуже. Приступ той падучей болезни, которой в свое время страдал настоящий фюрер. Проклятые гены дали о себе знать тяжким эпилептическим припадком…

Очнулся Адольф крепко привязанным к нарам. В затылке и висках плескалась тупая боль, во рту стоял неприятный кислый привкус, из прокушенного языка сочилась кровь.

Он почувствовал, что мочевой пузырь переполнен, и, выгибая спину, попытался привлечь внимание охраны криками, но из горла его вырывался только нечленораздельный хрип, и никто не явился на его зов о помощи. Только стеклянные глаза объективов бесстрастно наблюдали из всех четырех углов камеры, как он бьется на жестком ложе, тщетно стараясь освободиться от пут.

И тогда Адольф по-настоящему испугался.

«Этот подлец Эрнест и его сообщнички обманули меня, – решил он, из последних сил напрягая мышцы живота, чтобы не обмочиться… – Они добились от меня того, чего хотели, красивыми словами о благе человечества. А на самом деле они намерены идти в этой игре до конца. Злодею, совершившему такие варварские преступления, может быть вынесен только смертный приговор. И приговор этот будет приведен в исполнение, чтобы он стал уроком для всех, кто пытается возродить фашистские идеи. По-настоящему, без бутафории и грима…

Заодно они решат проблему, как поступить со мной, чтобы в будущем я не стал для них вечной головной болью.

Надо было быть дураком, чтобы поверить в искренность тех, кто ставит подобные эксперименты. Им повезло, что я не стал полной копией настоящего Гитлера – того им не удалось бы так дешево купить!..»

Внезапно он услышал, как в замке поворачивается ключ, и выгнул голову, чтобы посмотреть, кто войдет в камеру.

Это был один из надзирателей. Длинный лысый верзила с угрюмой физиономией. Адольф так и не узнал, как его зовут, – впрочем, о других охранниках он знал не больше.

Верзила принялся освобождать Адольфа от веревки, и в самый последний момент, когда губы надзирателя оказались совсем рядом с ухом узника, тот с удивлением услышал еле различимый шепот:

– Bald alles wird gehen anders, Mein Fuhrer![4]

Он поднес к глазам ошеломленного Адольфа правую ладонь, на которой красовалась свежая татуировка в виде крохотной свастики.

Потом верзила четко, по-строевому, повернулся на каблуках и покинул камеру.

* * *

Эрнест и те актеры, которые в ходе «процесса» играли роли судей и обвинителей, заявились в камеру к Адольфу только через два дня.

Увидев их, он испытал нечто вроде облегчения: ну вот и все. Гитлер капут, как говаривали сто лет назад.

Однако вошедшие повели себя совсем не как исполнители высшего приговора. Столпившись у дверей в камеру, они растерянно переглядывались, видимо, не зная, с чего начать и кто должен произнести первые слова.

Пружина, взведенная до упора внутри Адольфа, слегка ослабла.

– Ну, что там у вас? – ворчливо буркнул он, небрежно развалившись на нарах.

Какое-то смутное воспоминание копошилось на заднем плане его сознания. Была уже подобная ситуация в жизни того Адольфа, была…

Наконец он вспомнил.

Точно так же в декабре сорок первого к нему явился Кейтель вместе со своими генштабистами. И вместо того, чтобы радостно доложить о взятии Москвы, удрученно сообщил, что русская армия перешла в контрнаступление и прорвала кольцо окружения своей столицы…

– Вы что, язык проглотили?! – рявкнул он. – Валяйте, не стесняйтесь!.. К чему там меня приговорил ваш так называемый суд истории?

– Вы оправданы, – наконец выдавил из себя Эрнест.

Адольфу показалось, что он ослышался.

– Что? Что вы сказали?! – вскричал он, вскакивая на ноги.

Вместо ответа тот, кто играл роль председателя суда, протянул ему пачку газет.

Это были не те копии древних газет, которые приносил ему раньше Эрнест. Это были действительно свежие номера. «Европейские новости»… «Нойецайт»… «Ди Вельт-XXI»… И в каждом издании на первой странице были помещены его портреты и крупные разноцветные заголовки, которые кричали:

НЕ ДЕЛАЙТЕ ИЗ КЛОНА КОЗЛА ОТПУЩЕНИЯ!

ТАКОЕ «ПРАВОСУДИЕ» НАМ НЕ НУЖНО!

ВОСКРЕСШИЙ ФЮРЕР-.ВОЗМОЖНО ЛИ ПОМИЛОВАНИЕ?

КТО ПОСТАВИТ КРЕСТ НА ТИРАЖИРОВАНИИ ЗЛОДЕЕВ?

КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ: ГДЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО РЕШИТ ПОСТАВИТЬ ЗАПЯТУЮ?

– Результаты всемирного голосования по вашему делу показали, – говорил тем временем Эрнест, – что большинство людей предпочитают оправдать вас, Адольф. Одни из них считают, что вы не должны отвечать за преступления, совершенные вашим оригиналом, даже если вы и являетесь его абсолютной копией.

Другие же встали на вашу сторону только потому, что им понравилось, как вы держались на процессе. А что касается третьих… Боюсь, что речь идет о тех самых апологетах настоящего фюрера и его безумных идей, которые мы хотели развенчать.

– Кстати, знаете, сколько именно процентов от голосовавших высказались в вашу поддержку? – спросила Адольфа женщина-«судья». – Пятьдесят три!.. Эта цифра ни о чем вам не говорит?

Адольф напряг память.

Действительно, вспомнил он, в апреле 1932 года, когда Гитлер баллотировался на президентских выбоpax, за престарелого президента Гинденбурга было подано 53 процента голосов избирателей.

– Что тут удивительного, милая фрау? – пожал он плечами. – История имеет обыкновение повторяться. Причем не всегда – как фарс…

Его собеседники угрюмо молчали.

Потом Эрнест сказал, не глядя на Адольфа:

– Одежду и все необходимое вам сейчас принесут. Поздравляю. И прощайте…

Не подавая руки бывшему подсудимому, он резко повернулся и вышел из камеры.

– Что это с ним? – удивился Адольф.

– А вы представьте себя на его месте! – запальчиво выкрикнул «обвинитель» – тот самый энергичный молодой человек. – Ведь вся эта идея принадлежала Эрнесту. Он затратил на вас столько времени, сил и денег!.. Да-да, и денег тоже! Пришлось идти на поклон к спонсорам, власть имущим, выбивать, умолять, требовать!.. А теперь все это перечеркнуто жирной чертой!.. И кстати, нашлись еще лицемеры, требующие отдать всех нас под суд!

– Но я-то здесь при чем? – изумился Адольф. – Вас же осудило большинство людей, на которых я никак не мог повлиять!..

– Не людей! – возразил ему в лицо другой «обвинитель», с внешностью костлявого старца. – Идиотов! И отпетых фашистов!..

Адольф грустно покачал головой.

– Интересно получается, – произнес он, не глядя на стоявших перед ним людей. – Ведь это я должен был бы вас ненавидеть за то, что вы со мной вытворяли. А получается, что вы возненавидели меня… За что? Что я вам сделал?

Никто из них не ответил ему на этот вопрос.

Они просто вышли, не попрощавшись.

* * *

Когда охранники вывели Адольфа из здания «тюрьмы», был поздний вечер.

Но на огромной площади перед зданием оказалось светло как днем. Площадь была битком забита молодыми людьми крепкого телосложения с наголо бритыми головами. Каждый из них держал в руке факел, как это было сто лет назад, во время берлинских путчей. И повсюду – на флагах, транспарантах, рубашках собравшихся и даже на лицах многих бритоголовых – была жирно намалевана хвостатая свастика.

Увидев Адольфа на крыльце здания, толпа исступленно взревела, а потом мгновенно наступила напряженная тишина.

И в этой тишине кто-то из первых рядов выкрикнул:

– Хайль Гитлер!

И вся площадь трижды оглушительно и слаженно гаркнула: «Хайль!», ощетинившись, как штыками, поднятыми косо в воздух правыми руками.

Взгляды собравшихся на площади были устремлены на Адольфа.

Они явно ждали его реакции. Адольф хотел сказать им, что они заблуждаются, что он не тот, за кого они его принимают, что у него и в мыслях нет продолжать преступную пропаганду идей своего оригинала.

Но рука его сама собой поднялась в небрежном приветствии, а губы сами растянулись в снисходительной ухмылке.

Как тогда, на Кайзерплац, в сорок четвертом, когда он отправлял на фронт скопище несмышленых, обманутых им подростков, одетых в военную форму.

На секунду Адольфу показалось, что его все-таки обманули и что он – не клон, а настоящий Адольф Гитлер, которому удалось одержать победу над небытием.

«Что ж, – мысленно произнес он. – Ваш эксперимент продолжается, господа!»

Через неделю состоялись выборы в бундестаг.

Возрожденная национал-социалистическая партия Германии под председательством некоего Флода Релтига одержала на них сенсационную победу.

На очереди были выборы в Европейский парламент.

Примечания

1

Черт (нем.)

2

Непонятно (нем.)

3

Никогда (нем.)

4

Скоро все пойдет по-другому, мой фюрер! (нем.)