Глава 1

Интересно, почему у людей нижняя челюсть отваливается вниз, когда они задирают башку, чтобы уставиться куда-нибудь наверх?

По мнению медиков, потому, что при этом на шее туго натягивается кожа, заставляя рот приоткрыться. Но в тот момент, когда я стоял у подножия здания, похожего на огромную шайбу, которую каким-то немыслимым способом растянули до высоты двадцать пятого этажа, варежка моя распахнулась не только по физиологическим причинам.

Это здание не должно было существовать в принципе. Однако все мои органы восприятия опровергали сей факт.

Еще в офисе, когда Тихон отправлял меня сюда, я сразу заявил, что числюсь в нашей конторе экспресс-курьером, а не Иванушкой-дурачком из сказки, который имел обыкновение послушно, как баран, нестись туда, не знаю куда, и что, кстати говоря, в древности этот эвфемизм употребляли в том же значении, в каком в наше время стали просто посылать по краткому, но четко идентифицируемому каждым носителем родного матерного языка адресу…

Конечно, Тихон рассвирепел. Конечно, он приказал мне заткнуться, чтобы не засорять его слух жаргонными словечками, а когда я кротко осведомился, что он имеет в виду – уж не лингвистический ли термин «эвфемизм», он рассвирепел еще больше. Настолько, что чуть не смахнул своей широкой рабоче-крестьянской дланью чашку с крепчайшим черным кофе прямо на ценнейшие документы, поступившие на имя Самого всего час назад. Настолько, что пообещал исправить оплошность, которую допустил, взяв меня на работу полгода назад.

И я был вынужден заткнуть пасть, варежку, пище-приемник и все прочее, что в этом смысле у меня имелось, и выместись из его тесного кабинета, заваленного кипами никому не нужной корреспонденции, штабелями обшарпанных коробок и грудами причиндалов почтового характера.

Хотя уже потом, трясясь через весь город в автобусе, я допер, что даже не попытался убедить своего начальника более разумными способами. Например, можно было сунуть ему под нос самую последнюю карту города, позвонить при нем в справочную или попытаться найти массу свидетелей того, что дома с таким номером по означенной на пакете улице Проектируемой (это что же – ее только еще проектируют, что ли?!) нет.

Но возвращаться было не в кайф – по такой жаре каждый лишний шаг превращается в пытку. Тем более что за свою, хоть пока еще и недолгую, трудовую деятельность я прекрасно усвоил один ключевой принцип: с начальником спорить не стоит. Особенно если он разъярен. Или пьян. Или садист. Или дурак. Или все вместе взятое.

Писать против ветра не имеет смысла даже в полный штиль. Но я все равно был уверен, что в адресе на конверте либо что-то напутано, либо… либо не знаю, что (а что еще может быть, кроме этого?!). Возможно, пакет вообще был отправлен в какой-нибудь другой город, а попал к нам?

Однако попытка предпринять простейшие следственные действия, которые заключались в глубокомысленном верчении пакета перед глазами и в прочтении несколько раз подряд скупых строчек, напечатанных на скверном лазерном принтере, результатов не принесла. Дохлый номер. Единственное, что я смог таким образом установить, так это то, что конверт был совсем тощим и легким, явно не первой свежести, что почтовые штемпели на нем были размыто-неразборчивыми и что его не украшала своим присутствием даже самая дешевая марка.

Тем не менее адрес был именно тем самым – невозможным, ошибочным и потому не имевшим права на существование.

И я уже с тоской предвидел, как придется мне таскаться, обливаясь потом и нанося ущерб своей одежде и обуви, по замусоренному скучными промышленными отходами и обветшалыми стройматериалами пустырю, который, как я был абсолютно уверен, находится на месте мифического учреждения, конспиративно укрывшегося под загадочной аббревиатурой САВЭС. И как потом, удостоверившись у каких-нибудь трудяг, распивающих бутылку на фоне индустриального ландшафта, что никаких зданий здесь никогда не было и вряд ли они предвидятся в ближайшие годы, я повлачусь, солнцем палимый, обратно пред грозно выкаченные очи Тихона и долго буду доказывать ему, что я не лентяй, не растяпа и не слепой…

Однако моим прогнозам настали кранты, когда я вывернул из-за угла на Проектируемую-неизвестно-кем улицу. Тут-то до меня дошло, что круглая башня, которую я последнюю треть пути принимал за здание бизнес-центра, сооруженного в нескольких кварталах отсюда в прошлом году, и является тем объектом, к которому я отправился, воображая себя Колумбом, отплывающим в Индию…

Башня была огорожена со всех сторон аккуратной металлической решеткой. В решетке, правда, имелась неохраняемая калитка (терпеть не могу, когда у въезда на территорию ставят пост охраны типа КПП в воинской части, потому что тогда резко возрастает количество лиц, которым приходится доказывать, что ты не гнусный шпион, пытающийся проникнуть незаконным способом на секретный объект, а всего лишь скромный посыльный, и тебе нет никакого дела до всех действительных и мнимых коммерческих, государственных и прочих дерьмовых тайн.

Тем не менее на территорию, прилегающую к башне, я почему-то шагнул с опаской. Было у меня мерзкое ощущение, что некто, затаившись в засаде, рассматривает незваного гостя с помощью сильной оптики. Поэтому я торопливо миновал квадратную площадку, где жарилось на полуденном солнце несколько иномарочных турбокаров с наглухо задраенными люками и герметично закрытыми стеклами, прошагал по выложенной металлопластиковой плиткой дорожке с одиноко валявшимся окурком дорогой сигареты и оказался перед входом в здание, укрытым внушительным навесом на колоннах и предваряемым многоступенчатой лестницей, такой же, как во Дворце правосудия Евро-Наций.

Вот тут-то, задрав голову, я и измерил недоверчиво взглядом фасад Шайбы, усеянный двадцатью пятью рядами анизотропных окон, на самом верху смахивавших на прямоугольнички из черной слюды.

Потом, захлопнув открывшуюся невольно пасть (см. выше), я подошел вплотную к стене и зачем-то потрогал рукой ячеистый пенобетон, испачкав пальцы в пыли. Словно проверял, не картонная ли это декорация, сооруженная за несколько авральных ночей для съемок какого-нибудь служебно-производственного киноромана.

Однако здание оказалось вполне реальным. И даже как бы говорящим. Оно с насмешкой прогудело мне еле слышной вибрацией каких-то скрытых в нем гигантских механизмов, что стояло и намерено простоять здесь еще много лет.

Хотя всего пару недель назад, провожая на автобусе Ленку, у которой в этой части города обитала одна из многочисленных теток, я не заметил тут ничего, что хотя бы отдаленно напоминало такой мегахаус.

Хм, мое счастье, что я не упорствовал в споре с Тихоном до такой степени, когда в качестве ответственности за априорные заявления назначается традиционный ящик коньяка. Иначе в ближайшие полгода не видать бы мне моей и без того нищенской зарплаты… Ну ладно, значит, я ошибся. Или на меня нашло умственное затмение, как результат некоей приобретенной в далеком детстве черепно-мозговой травмы (я машинально ощупал свой череп, чтобы удостовериться в его целостности). Или же здание было действительно возведено за считаные дни. Особенно если с применением каких-нибудь супертехнологий. А пыль могла осесть на его стенах буквально за сутки. Тем более что городу нашему далековато до хирургической стерильности.

В конце концов, так даже лучше. Потому что не надо будет скитаться по грязным пустырям, а затем возвращаться к шефу, как выражались древние римляне, «без щита».

А посему я извлек из своей потрепанной курьерской сумки заветный пакет и шагнул к деревянным, но прочным – не иначе как из африканского черного дерева, которое в воде тонет, но в огне не горит, – дверям.

На секунду задержался возле помпезной черно-золотой таблички у входа: САВЭС

Хмыкнул еще раз, потому что, на мой взгляд, табличка эта, смахивающая на надпись, украшающую могильное надгробие, не выполняла никаких информационных функций. За время своего курьерства я уже успел навидаться разных табличек, но еще не встречал ни одной, на которой не было бы даже намека на то, что из себя представляет вывесившая ее контора и чем это заведение может заниматься. А в данном случае простор для догадок открывался просто-таки безбрежный. Таинственный (таинственное? Или таинственная?) САВЭС мог быть чем угодно, начиная от Сообщества Авитаминозников В Электрической Сети и кончая САнитарно-Ветеринарно-Эпидемио-логической Станцией.

Хотя какая мне разница? Вручить бы скорей этот проклятый пакет в руки какого-нибудь заплесневевшего от безделья клерка – и сделать отсюда ноги. Вот и все, что мне нужно-Уже потянув на себя тяжелую, словно налитую свинцом, дверную створку, я вдруг оглянулся.

Но позади, в залитом полуденным солнцем пространстве, ничего особенного не было.

Только вслед мне громко каркнула ворона, вальяжно раскачивавшаяся на гибкой шее мачты освещения, подобно престарелой светской даме в шезлонге.

Глава 2

Внутри Здание оказалось таким же ненормальным, как снаружи.

Во-первых, вход в вестибюль был наглухо перегорожен заградительным барьером метра полтора высотой. В барьере имелся узкий проход, оснащенный детекторной рамкой, которую обычно применяют в аэропортах и правительственных учреждениях для обнаружения подозрительных металлических предметов и взрывчатых веществ.

Во-вторых, тут несла свою нелегкую службу охрана в специальной черной форме, причем охрана во множественном числе. Двое черноформенных торчали по обе стороны рамки, а третий, сидя в стороне за обшарпанным столом, возился с каким-то прибором, то и дело принимавшимся надсадно хрипеть, будто в предсмертной агонии.

При моем появлении вся троица замерла. Типичная охотничья стойка на вторжение постороннего.

Чтобы не нагнетать обстановку, я постарался вести себя непринужденно. То бишь поздоровался в пространство и поинтересовался, не обращаясь ни к кому конкретно, как бы мне попасть в канцелярию САВЭСа.

– Никакой канцелярии здесь нет, – неприветливо буркнул ближний охранник. – Ты сам-то кто такой?

Он был уже в том возрасте, когда люди полагают, что имеют право обращаться к любым незнакомым личностям на «ты».

Пришлось лезть в карман за удостоверением, одновременно бормоча, что единственная цель моего прихода – это в течение пары минут вручить почту кому полагается и тихо-мирно отбыть восвояси, не совершив ни краж со взломом, ни каких-либо противоправных действий против персонала.

Не обращая внимания на мою нервную разговорчивость, охранник тщательно изучал удостоверение. На лице его отражалось явное сожаление, что оно не поддельное.

– Страг Савицкий, – медленно прочитал он вслух и хмыкнул: – Страг – это что, имя такое?

– Нет, кличка, – невинным тоном пояснил я. Не люблю, когда цепляются к моему имени. Что в нем странного? Имя – как имя. Бывают и хуже. Навуходоносор, например. Или Дормидонт какой-нибудь…

Моя реплика пожилому очень не понравилась, но ничего, проглотил пилюлю как миленький. Только недовольно буркнул, возвращая мне «корочки»:

– Ладно, проходи. – И повернулся к своему напарнику: – Крис, занеси этого юмориста в книгу посетителей.

Я прошел сквозь рамку, которая с готовностью зазвенела на все лады, словно игральный автомат, на котором кто-то сорвал «джек-пот», и второй страж, обозначенный пожилым как Крис, заставил меня вернуться на исходную позицию и выложить из карманов все металлосодержащие предметы. Таковыми оказались: мобил, связка ключей, пригоршня мелочи и случайно затесавшаяся в этот карманный хлам огромная канцелярская скрепка.

Вторая попытка миновать электронную Сциллу и Харибду оказалась более успешной, но перспектива и далее подвергаться произволу охранников меня уже не прельщала, и я сделал попытку избежать ее.

– Послушайте, мужики, – обратился я к черным мундирам. – Может, мне и не стоит проходить внутрь, а? Я смотрю, у вас тут такая секретность… Да и канцелярия, по вашим словам, здесь отсутствует… Давайте я оставлю пакет вам, а вы передадите его тому, кому он предназначен, лады? Мне ведь главное – чтоб кто-нибудь расписался в получении…

– Ух ты, какой резвый нашелся, – покачал головой пожилой. – К твоему сведению, мы не имеем права подписывать ничего, кроме ведомости на получение зарплаты. Да и платят за доставку корреспонденции не нам, а тебе, так ведь? Так что ты уж сам доставляй свой пакет…

– Канцелярии у нас действительно нет, – вмешался Крис. – Но вообще-то в таких случаях мы отправляем всех в приемную…

Он не торопясь вписывал данные с моего удостоверения в пухлую конторскую книгу, которая была зачем-то прикреплена к стойке толстой железной цепочкой.

Тут над нами что-то захрустело и разразилось таким мучительным стоном, что я невольно вздрогнул и вскинул голову.

Но это были всего лишь часы с маятником, висевшие над входной дверью. Судя по их внешнему виду, им было лет двести, не меньше.

Часы тужились отбить двенадцать, и, как ни странно, после долгих судорожных позывов это у них получилось. Удары были глухими и неприятными, как будто их наносили резиновой дубинкой по лбу.

– Ну вот и все, – проговорил под жуткий аккомпанемент часов Крис, протягивая мне удостоверение. – Можете следовать…

Однако я не сдвинулся с места. Часы все отбивали удар за ударом, и я стоял, пялясь на них как зачарованный.

– Эй, парень, очнись, – тронул меня за руку пожилой. – Ты чего? Сказано же – проходи!..

– Часы, – сказал я. – С ними что-то не так…

С часами действительно творилась какая-то фигня. Отбив двенадцать ударов, каждый из которых странным образом совпадал со стуком моего сердца, они на этом не успокоились и продолжали бить: тринадцать… четырнадцать… пятнадцать…

– О, черт! – впервые подал голос тот охранник, .который возился с агонизировавшим прибором. – Опять их заело!..

Он схватил хрипящий прибор и, поднеся его ко рту, раздраженно крикнул:

– Петрович, на вахте часы опять взбесились! Срочно пришли сюда часовщика!..

В ответ ему из прибора нечленораздельно пробулькал чей-то грубый голос, обладатель которого, судя по интенсивности помех, находился по меньшей мере где-нибудь в районе созвездия Вега.

Лишь теперь до меня дошло, что таинственный прибор – всего лишь стандартная полицейская рация типа «уоки-токи», раздолбанная вдрызг многолетней эксплуатацией, и это открытие послужило для меня тем кусочком ваты, пропитанной нашатырем, которую подносят к носу несчастного, готового вот-вот скопытиться в обморок.

И тогда я вырвался из цепких и вкрадчивых лап своей собственной фантазии, которая пыталась заморочить мне голову, напуская таинственный туман в самую обыденную действительность.

И я взял удостоверение, и распихал по карманам свое железное барахло, и сунул в сумку конверт с «вымышленным» адресом, и двинулся в темные недра вестибюля, к видневшимся в его глубине дверям, где наверняка должен был иметься коридор, а в коридоре том – вожделенная приемная с плешивым клерком в бухгалтерских нарукавниках, восседающим за обшарпанной конторской стойкой…

– Эй, парень! – окликнули меня в спину с вахты. – Тебе ж не туда!..

Я остановился так резко, будто мне выстрелили в спину.

– А куда? – осведомился я, оборачиваясь.

Между тем проклятые часы все били, и по количеству их ударов выходило, что в сутках уже не двадцать четыре, а все тридцать шесть часов.

– Приемная находится на последнем этаже, – пробурчал пожилой. – Ты это… дуй туда на лифте!

Нет, здесь, видно, никакое не учреждение, а самый обыкновенный дурдом! И больных здесь лечат исключительно трудотерапией. Одевают их в форму охранников и ставят на вахту, чтобы они измывались над посетителями по полной программе, вырабатываемой их шизофренической фантазией.

– Вы что – серьезно? – не выдержал я.

– А по-твоему, мы шутим? – сдвинул брови пользователь рации. – Вот если бы за каждую шутку нам давали премию, то мы еще могли бы шутить. Мы бы вообще тогда сплошные анекдоты травили всем входящим и выходящим… Но нам, извини, за юмор ни… гхм… ни гроша не платят, так что двигай на последний этаж, да побыстрее, а то у нас через полчаса обеденный перерыв начнется…

Я ничего не ответил на эти сомнительные доводы. Я просто повернулся и двинулся к дюралюминиевым дверцам в центре зала, но меня опять одернули.

– Да вам не туда, юноша, – с досадой сказал Крис. – Там же туалет, а не лифт.

– Причем дамский, – ухмыльнулся охранник с рацией. – А лифт дальше, с правой стороны…

Слушайте, куда я вообще попал? Может быть, как в одном хичкоковском фильме, здесь все сплошные психи – и больные, и медперсонал? Только первые – психи явные, а вторые – скрытые?..

А иначе как объяснить столь нелепое расположение служебных помещений? Какому изощренному уму пришла в голову гениальная идея задвинуть приемную как можно дальше от входа и, следовательно, от внешних посетителей?

Ладно, бог с ними со всеми! Пусть сходят с ума и дальше, мне главное – отделаться от пакета, убраться отсюда поскорее и навсегда забыть об этой «палате номер шесть» размером с небоскреб…

Лифт раздвинул передо мной свои дверцы мгновенно, стоило мне лишь прикоснуться к сенсору вызова.

Он был пуст, но я невольно попятился.

Вместо того тривиально-тусклого средства вертикального перемещения, какими обычно оснащены казенные дома, моим глазам предстало нечто, сверкающее золотом, никелем и мрамором. Пол вместо затертого линолеума был покрыт метлахской кафельной плиткой и застелен пушистым персидским ковром. Стены были не исписаны разноцветными фломастерами, аэрозолями и губными помадами, а отделаны белоснежным покрытием. Все лампы исправно горели рассеянным, приятным светом, и почему-то нигде не было видно ни траурных следов от второпях затушенных окурков, ни выцарапанных гвоздем гнусных ругательств в адрес местного начальства, ни коварно прилепленных к кнопкам жвачек, приведенных в состояние абсолютной клейкости.

Осторожно, чтобы ненароком не оставить грязные отпечатки своих разношенных «адидасов» на светло-кремовом ковре, я вступил в просторную кабину и только теперь обнаружил, что ни одной кнопки в лифте нет. В ту же секунду приятный женский голос осведомился: «Вам на какой этаж?» Я невольно вздрогнул и облажался, как самый последний олух. «На последний», – сказал я, не сообразив, что автомат мог быть запрограммирован на аудиовос-приятие только цифр.

Однако чудо-лифт и тут оказался на высоте.

«Осторожно, двери закрываются, – объявил голос, явно подражая стилю объявлений в общественном транспорте. – Других вызовов нет, лифт поднимается без остановок на двадцать пятый этаж».

Створки кабины стали бесшумно сходиться, но напоследок я успел бросить взгляд в вестибюль.

То, что я там увидел, поставило передо мной еще один вопрос без вразумительного ответа.

Охранники пучились на меня во все гляделки, и лица их аж вытянулись от напряжения.

Будто это не они вместе со всем их чертовым САВЭСом были чокнутыми, а я.

Глава 3

Такой крутой лифт должен был возносить пассажиров на любую высоту в мгновение ока. Но, как ни странно, подъем длился довольно долго.

За это время я успел начать и бросить несколько бесполезных занятий.

Во-первых, на обратной стороне створок лифта обнаружилось громадное зеркало, и некоторое время я развлекался тем, что корчил устрашающие гримасы своему отражению в виде худющего чувака с торчащими в разные стороны и давно не стриженными «перьями».

Во-вторых, я еле успевал изгонять из головы всякие непрошеные мысли, которые слетались в нее, как воробьи на горсть проса. Например, о том, что будет с пользователем лифта, если он родился не в рубашке, а в понедельник, если вдруг автоматика откажет или просто-напросто отключат электричество. Ведь создатели этой сложнейшей конструкции даже не позаботились установить в кабине устройство для связи с диспетчером. А на голосовой автомат надеяться не стоит. Как известно, одно из типичных свойств всякой автоматики заключается в том, что если она ломается, то напрочь и последующему восстановлению не подлежит.

В-третьих, меня осенило, что, с учетом шока, пережитого мной в вестибюле, САВЭС вполне может расшифровываться как Секретная Ассоциация Великих Экс-Сумасшедших.

Ну, и в-четвертых, когда все вышеперечисленное мне осточертело, я попытался определить, с какой скоростью мы – то есть я и лифт – поднимаемся. Тут-то я и обнаружил, что забыл свои наручные часы в конторе – а все из-за этого Тихона с его начальническими штучками, будь он проклят!.. Мобил в кабине лифта, разумеется, не фурычил, и я принялся было отсчитывать секунды в уме, но, дойдя до десяти, всякий раз сбивался… А как известно из школьного курса физики, не зная величины времени пути, определить скорость просто невозможно.

Поэтому оставалось лишь надеяться, что рано или поздно лифт все-таки остановится, а не вылетит, пробив крышу здания, наружу с ракетным ускорением, превратив тем самым мой подъем в вознесение на небеса.

Нет, все-таки хорошо, что мои гнусные фантазии неспособны воплощаться в действительности. Ма с детства мне твердит, что я слишком мнительный и страдаю от своего воображения.

Это уж точно!

Помнится, еще в школе, когда я являлся на какой-нибудь урок не обремененный знаниями, добытыми в ходе выполнения домашних заданий, то в тот момент, когда палец нашего самого тухлого «препа» (с характерной кличкой – Краб) витал над классным журналом в поисках очередной жертвы, мне казалось, что агнцем, обреченным на заклание, неминуемо должен стать я. В висках у меня начинало стучать, перед глазами плыли желто-фиолетовые круги, а самое главное – почему-то напрочь пропадала способность двигаться, и в эти мгновения я весь был сделан из ваты, и если все-таки вызывали к доске именно меня, то мне требовалось определенное усилие, чтобы поднять со стула свое отяжелевшее, словно в условиях силы тяготения Сатурна, тело… Но чаще Краб выбирал все-таки не меня, а кого-то другого, и мое астральное тело благополучно возвращалось в тело физическое…

И ведь я отлично знаю, что один из пресловутых законов Эда Мерфи гласит: «Происходит именно та неприятность, которой ты опасаешься больше всего» – или что-то в этом роде, но ничего с собой поделать не могу.

Мне почему-то всегда кажется, что судьба – это коварная тетка, которая на каждом шагу готовит мне всевозможные пакости. И поэтому я не очень-то люблю новое, неизведанное. Ма частенько упрекает меня в консерватизме, по ее мнению, несвойственном моему возрасту. Мне, собственно, по фигу, какой ярлык она пытается на меня навесить. Я знаю одно: мне доставляет гораздо большее удовольствие лежать на диване с какой-нибудь интересной книжкой, желательно потолще, чем, скажем, таскаться с рюкзаком за спиной по лесам и по горам в поисках новых впечатлений, к чему неустанно призывает моя Ма. Она-то у меня закоренелая энтузиастка пешего туризма. И если бы не я на ее хрупкой шее, наверное, исходила бы всю Евразию. Раньше, когда я был еще маленький, ей действительно удавалось втягивать меня в свои бессмысленные паломничества в храм дикой природы. Но в последние три-четыре года я научился с боями отстаивать свои консервативные привычки, и Ма давно приходится отправляться навстречу приключениям без меня. Но не одной. У них там сложилась тесная компашка, целый клуб со своим уставом, финансовым фондом и председателем. По выходным, весной, летом и осенью вплоть до заморозков они бегут от благ цивилизации. Правда, недалеко – больше чем полсотни километров за два дня пройти им все равно не удается.

Самое интересное, что я никак не могу понять: откуда в людях такой махровый мазохизм? Взять ту же Ма: после очередной вылазки на природу она доползает домой кое-как, с кряхтеньем, оханьем, жалобами на стертые до мозолей ноги и на боли в спине. И потом всю неделю стонет и проклинает пеший туризм. Клянется, что никогда больше ее нога не ступит за городскую черту. Что вот возьмет и выбросит свой рюкзак, пропахший гарью многих кострищ, вместе с прочими принадлежностями, чтобы не вводить себя больше в соблазн!.. Однако где-нибудь в четверг она умолкает, и рюкзак продолжает вонять в кладовке дымом многочисленных привалов. А в пятницу после работы она звонит своим спутникам и уточняет, где и когда намечен сбор перед очередным походом.

Я же в эти моменты испытываю двоякое чувство. С одной стороны, мне жалко Ма, страдающую от своего туристического фанатизма. А с другой – я втайне радуюсь, что целых два дня буду предоставлен самому себе и смогу вдоволь наваляться на диване с книжками.

Кстати, и в выборе книг мой консерватизм проявляется тоже. Потому что люблю я читать не все подряд, а только то, что было издано лет примерно двадцать-тридцать назад. Современная литература нагоняет на меня тоску своей рациональностью и просчитанно-стью. Да, там все правильно, логично и достоверно. Но как-то чересчур – до тошноты. Поэтому кажется, что творил ее один и тот же человек, а точнее, искусственно разумное существо. Компьютер. Впрочем, чаще всего так оно и есть. С тех пор, как создали мощные компиляторы, теперь любой может создать вполне удобоваримое произведение, составленное из множества фрагментов ранее опубликованных текстов. Зачем мучиться, придумывая новые обороты речи для описания одних и тех же ситуаций, когда имеется готовый литературный опыт, накопленный человечеством за две с лишним тысячи лет? Да и сюжеты, как известно, сводятся к нескольким десяткам устойчивых схем – подставляй в них только новых персонажей, задавай новое место и время действия – и вот готов новый роман или повесть. На любую тему. Даже с иллюстративным видеорядом, если это не просто книга, а видеокнига, которые пользуются в наше время все большей популярностью. Помесь книги и фильма. Хочешь – читай, хочешь – смотри, хочешь – и то, и другое одновременно.

Хорошо, что еще сохранились обычные библиотеки, где можно всласть покопаться в пахнущих старой бумагой полках, чтобы отыскать всеми забытого автора, имя которого было популярным всего несколько десятилетий тому назад. Слава богу, еще не все электронные библиотеки в Сети перешли на коллекционирование компилятов и современных текстов, и там тоже можно найти любую книгу из тех, что издавались когда-то в бумажном виде.

Только вот времени не хватает, чтобы прочитать все это богатство.

Какие уж тут походы?!

Тут на личную жизнь-то времени не хватает. Ухаживать за девушкой Леной тоже время требуется. И никакие электронные почты и видеосвязи не помогут удержать ее симпатию к твоей мерзкой особе, если ты не будешь хотя бы раз в неделю вжи вую встречаться с ней и таскаться по так называемым местам развлечений – по кафе, голорамам, дискотекам, паркам и театрам.

И ведь, что самое странное, ничего особенного в этой девчонке нет. Не блещет она ни интеллектом, ни суперсексуальной внешностью, ни кроткостью характера – однако ж почему-то не могу я взять да и перестать волочиться за ней. Первобытные инстинкты какие-то проявляются, что ли? Если правда, что любовь – это когда не можешь обойтись ни минуты без общения с определенным существом противоположного пола, то Ленку я вряд ли люблю, потому что спокойно могу несколько дней подряд общаться только с героями книг. Но рано или поздно все же наступает момент, когда мне хочется увидеть ее, дотронуться до ее мягких волос, услышать ее хрипловатый голос, и тогда я откладываю книгу в сторону и звоню ей, чтобы договориться о встрече…

Ма мылит мне мозги одной и той же песней: пора определиться, будешь ты на ней жениться или нет. Как будто я покупаю себе какую-нибудь шмотку и должен примерить, подойдет ли она мне. Чудачка она, моя Ма!..

Тут, наконец, мои вялые размышления были прерваны тем, что женский голос объявил: «Двадцать пятый этаж». Кабина лифта плавно затормозила ход и с услужливым шипением пневматики распахнула передо мной свои дверные створки.

Выходя, я зацепился носком левой кроссовки за проклятый ковер и поэтому не вышел, а в прямом смысле слова вывалился в лифтовый холл, словно астронавт из корабля в открытый космос.

К счастью, свидетелей моей неуклюжести не,было. Иначе они не удержались бы от смеха.

Восстановив вертикальное положение, подобающее хомо сапиенсу, я вновь вытащил из сумки пакет и, держа его перед собой как некий универсальный пропуск в любые секретные помещения, устремился в коридор.

Я ожидал, что это будет кольцеобразная кишка, опоясывающая Здание по окружности, и что с одной стороны будут окна, выходящие наружу, а с другой – двери кабинетов. Однако в действительности коридор оказался прямолинейным, в виде старинной анфилады со множеством сквозных дверей, и двери кабинетов выходили в него с обеих сторон, а окон тут не было вовсе, поэтому несмотря на то, что снаружи день был в самом разгаре, коридор освещался лишь узкими лампами, прикрепленными к потолку…

Некоторое время я колебался, в какую сторону направить свои стопы. При этом сама собой в памяти всплыла известная сказочная надпись на камне, лежащем на перепутье, насчет того, что если пойдешь налево, то потеряешь коня, если направо – потеряешь жену, а если прямо – сам отбросишь коньки. В моем случае прямо идти было нельзя, если, конечно, ты не самоубийца, решивший размозжить башку о стену, с конем у меня как-то не сложилось, а что касается жены, то считать таковой, хотя бы и потенциально, мою Ленку можно было бы лишь с очень грубой натяжкой (см. выше).

К тому же я подумал, что хотя коридор и кажется прямым, но Здание имеет форму круга, а это значит, что в любом случае коридор должен проходить по всему периметру, поэтому особого значения нет, в какую сторону его обходить, и решительно двинулся налево.

В тот же момент до меня дошло, почему я пошел в эту сторону. В «Справочнике туриста», который мне одно время настойчиво навязывала для изучения моя Ма, я вычитал, что у человека правая нога развита чуть больше, чем левая. Именно по этой причине, заблудившись в лесу, неопытный турист всегда выписывает огромные круги против часовой стрелки, с тупым упорством раз за разом возвращаясь к одному и тому же месту, вместо того чтобы забирать чуть вправо.

Ассоциация с блуждающим по лесной чащобе туристом мне не понравилась. И неспроста. Как потом выяснилось, таким способом мозг мой, подспудно переваривавший информацию об окружающей обстановке, пытался подать мне сигнал тревоги, но я отмахнулся и даже заткнул себе уши, чтобы не слышать дудку боцмана, высвистывающую всеобщий аврал на борту судна.

Я беспечно топал по коридору, вертя черепом из стороны в сторону, хотя смотреть, в общем-то, тут было не на что. Обыкновенный учрежденческий коридор, на высоту человеческого роста обшитый деревянными панелями. На паркетном полу – однообразно бурая ковровая дорожка, довольно пыльная и протертая множеством ног. Значит, посетителей здесь бывает немало, сделал вывод я. Хотя сейчас почему-то не было ни единой души.

Пройдя уже метров тридцать, я ощутил слабое беспокойство.

Что-то в этом ярко освещенном коридоре было не так, но что именно – определению не поддавалось.

Я замедлил шаг и принялся еще активнее сканировать взглядом стены, пол и потолок.

Что же так поразило мое неугомонное подсознание?

Не тот ли факт, что на окрашенных в казенный желтоватый цвет стенах нет ни одного предмета, имеющего предназначение оживлять и разнообразить интерьер? Ни картин с пейзажами, ни кашпо с искусственными букетами или с пыльной традесканцией, ни даже стендов с объявлениями внутреннего назначения и уж тем более ни досок почета с многократно увеличенными паспортными фото сотрудников, и ни стенгазет, переполненных натужным творчеством самодеятельных юмористов…

Хотя что в этом особенного? Просто, видимо, руководству САВЭСа присущ оголтелый деловой прагматизм, не допускающий ничего лишнего в рабочее время и на рабочем месте.

Нет, дело, наверное, в чем-то другом.

Я прошел еще несколько метров, и тут меня озарило.

В этом коридоре не было ни единой надписи, ни единой информационной таблички, которые обычно присутствуют в казенных заведениях – иногда даже сверх меры. Всевозможные стрелки-указатели, дверные таблички с номерами, с названиями подразделений или с фамилиями сотрудников – ничем подобным здесь и не пахло. Все было до такой степени девственно-безымянным, каким бывает интерьер только что отстроенного, но еще не сданного в эксплуатацию здания. Отсутствовали даже стандартные бюрократические призывы не курить и не сорить!

Вот это действительно непонятно!

Мне стало стремно: как же я найду нужную мне приемную, если она никак не обозначена?

Правда, вскоре я убедился, что здание не было пустым, и это укрепило мою уверенность в себе. Из-за дверей, мимо которых я проходил, доносились полуразборчивые голоса мужчин и женщин. В глубинах коридора раздавались настойчивые телефонные трели. Стрекотали клавиши компьютерных клавиатур. Отчетливо веяло различными запахами. Где-то варили кофе из зерен, и горьковатый аромат расползался по всему этажу. Хлопали закрывающиеся двери, и за толщей стен отчетливо слышался рокот ползущего лифта…

А когда я прошел все колено коридора до самого конца и свернул под прямым углом направо, то ощутил вонь табачного дыма и увидел, что в стенной нише стоит на треноге не то пепельница, не то плевательница, в которой лежит не до конца затушенный окурок со следами пурпурной помады на фильтре.

Это меня окончательно привело в чувство, и я с новыми силами зашагал дальше.

Этот участок коридора был не таким протяженным, как предыдущий, но отличался повышенной зигзагообразностью. Повороты под прямым углом следовали один за другим чуть ли не через каждые пять метров, так что создавалось впечатление, что проектировал это колено некто, увлекающийся горнолыжным слаломом, только в горизонтальной плоскости.

Однако никаких указателей не было и здесь.

Успешно преодолев этот лабиринт, я добрался до следующего изгиба коридора, и тут у меня опять противно заныло под ложечкой.

Вопреки схеме планировки здания, которую я успел мысленно набросать для себя, коридор сворачивал налево, что ни в какие ворота не лезло.

Однако, хоть удивляйся, хоть нет, другого выхода не было, кроме как слепо следовать по всем загогулинам этого яркого образца архитектурного безумия.

Тут у меня мелькнула мысль постучать в первый попавшийся кабинет, чтобы на всякий случай уточнить местонахождение (а заодно и возможность опознания) приемной, и благоприятный случай не заставил себя ждать. Из-за очередной безымянной двери до меня донесся чей-то громкий жизнерадостный баритон. Я тукнул пару раз костяшками пальцев в деревянную обшивку, и баритон оборвался на полуслове, чтобы крикнуть явно в мой адрес: «Подождите одну секундочку, у меня важные переговоры по телефону!»

Промаявшись перед дверью с минуту (баритон не прекращал словесных излияний), я тукнул второй раз. Баритон раздраженно завопил: «Да что ж это такое? Ну прямо не дают работать!.. Минуточку можете подождать?»

Видя такое дело и подозревая, что в следующий раз баритон попросит «часочек» для завершения неотложных переговоров, я больше не стал ждать, а пошел себе дальше.

Следующий кабинет оказался закрытым на ключ, а еще один был открыт, но там никого не было, хотя имелись явные признаки того, что хозяин кабинета буквально на минутку куда-то выскочил. На столе были разложены исписанные бумаги и стоял стакан с чаем, от которого поднимался парок, телевизор в углу приглушенно бубнил про особенности спаривания кенгуру в неволе, а на экране настольного компа маячила не до конца заполненная таблица.

Уже прикрыв осторожно за собой дверь, я сообразил, что мне показалось странным в этом кабинете. Свет! Несмотря на солнечный день снаружи, кабинет, так же как коридор, был освещен лампами дневного света. По той простой причине, что в нем не было ни одного окна!

Я пожал плечами. Ну и что? Мало ли по какой причине сотрудники данного заведения питают неприязнь к естественному освещению. Если система вентиляции и кондиционирования воздуха пашет достаточно эффективно, то, в принципе, окно в помещении действительно является определенным излишеством.

Да, но где в таком случае те окна, которые я наблюдал снаружи, перед входом в Шайбу? В других помещениях? Хм, возможно, хотя, насколько помнится, окна шли по всему фасаду непрерывными рядами. Или они сосредоточены только на одной стороне здания? Но какой в этом смысл? А какой смысл было располагать в том доме, где обитаем мы с Ма, лоджии и балконы только на одной стороне, причем выходящей не во двор, как было бы логично, а на улицу?

Поистине неисповедимы пути современных архитекторов и строителей. И наверняка неизвестный шутник, который пустил по свету лозунг: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!» – был кем-нибудь из градостроителей…

Ладно, стрясли! Идем дальше. Искомая приемная обнаружилась несколько минут спустя. Опознать ее не составило труда, несмотря . на полное отсутствие пояснительных табличек и надписей. Просто в одном месте коридор неожиданно расширялся до размеров небольшого зала ожидания на каком-нибудь богом забытом полустанке, и в стенах, по обеим сторонам этого бетонного аппендикса имелся ряд окошек, а в центре стояли журнальные столики, кресла и стулья, видимо, для просителей, ожидающих своей очереди.

Впрочем, ни очереди, ни обслуживающих лиц в окошках, к моей досаде, не оказалось. Фанерные ставни во всех окнах были наглухо закрыты, и на самом ближнем к коридору бросалась в глаза лаконичная записка:

ПЕРЕРЫВ НА 30 МИНУТ.

Прочие окна были закупорены без каких-либо объяснений.

Полный облом.

Я опять было дернулся посмотреть, который час, и вновь обнаружил, что часов на руке нет, а мобил по-прежнему находится в мертвой зоне для приема радиоволн, и искренне, от всего сердца ругнулся вполголоса.

Предупреждал же меня тот тип в черном мундире, что скоро у них начнется обед! А я терял время на выслушивание отповедей баритона, изучение открытого кабинета!

Но все равно здесь что-то не то… Неужели я добирался сюда больше получаса? Или местные порядки не очень-то строги, и сотрудницы приемной ходят на обед, когда им вздумается?

Тем не менее ничего не оставалось делать, кроме как рухнуть в ближайшее к окну с запиской кресло и, прикрыв глаза, предаться изматывающему бездеятельностью ожиданию.

Знал бы, что так получится, захватил бы с собой какую-нибудь книжку. Что угодно, хоть сборник научных трудов по структурной лингвистике, хоть пустейший любовный роман. Все равно было бы не так скучно. А теперь сиди тут как проклятый, убивая напрасно время!

Хоть бы газетки или какие-нибудь дохлые журнальчики для посетителей положили, кайфоломы! Сейчас я был бы рад даже самому скучному печатному изданию типа «Биржевых ведомостей» или «Товары и услуги».

На всякий случай я обшарил вновь свою тощую суму: не завалялось ли там чего-нибудь интересного, но, кроме проклятого конверта, уже изученного мною вдоль и поперек, там, конечно же, ничего больше не было.

О-хо-хо… Не уснуть бы…

Глава 4

Наверное, временами я все-таки впадал в дрему, потому что вскоре мне стало казаться, что торчу я в этом отстойнике уже целую вечность. Во всяком случае, времени у меня было достаточно, чтобы изучить стены и скудные предметы мебели до малейших деталей.

А окошко в стене все не открывалось, и до меня только теперь дошло скрытое коварство объявления. «30 минут»!.. А с какого момента следует начинать отсчет, одному богу известно. И еще той особе, которая сочинила записку. Потом, когда вернется, она вполне может сказать, что отлучилась буквально перед самым моим приходом. Если, конечно, вообще вернется, в чем я уже начинал глубоко сомневаться.

Вот так я сидел неизвестно сколько времени, тупо уставившись на пакет, который положил перед собой на журнальный столик, и меня все больше разбирало любопытство: что же может быть в этом тощем конверте формата А4, захватанном множеством рук, в том числе и моих собственных? Какое такое срочное послание? Поздравление с юбилеем? Реклама товаров? Или секретное донесение о предстоящем падении акций на Нью-йоркской фондовой бирже?

И ведь, что самое скверное, отправитель этого пакета даже не удосужился конкретизировать получателя, стервец! Иначе можно было бы не торчать тут в ожидании канцелярской мымры, любящей с чувством, с толком и с расстановкой пожрать, а отправиться на поиски непосредственного адресата.

Одно из двух: либо письмо было действительно ничего не значившим циркуляром, из тех, что в рекламных целях пачками рассылают по офисам, список которых берут в телефонном справочнике, либо отправитель и сам не ведал, кому следует направлять эту депешу. И в том, и в другом случае, на мой взгляд, ничего страшного бы не произошло, если бы этот пакет вообще никогда не был доставлен по назначению.

Поэтому меня так и подзуживало вскрыть письмо, чтобы раз и навсегда поставить все точки над «i», но, разумеется, я сумел воздержаться от этого. И не столько потому, что опасался предстоящих объяснений с отсутствующей «мымрой», сколько из-за того, что мне нужна была расписка в получении этого проклятого послания.

Без нее любые мои доводы и аргументы не подействуют на Тихона.

И тогда он опять заведет свою любимую пластинку про важное значение экспресс-доставки в современном мире и про принципы, на которых оная должна зиждиться. А один из этих принципов – доставка корреспонденции под расписку получателя.

Нет, конечно, бывают разные исключения из этого базового правила. Например, если получатель неграмотен. Или находится в столь немощном состоянии, что не в силах держать ручку.

Но в данном случае все это не годится.

Разве что самому поставить закорючку на квитанции?

Опять-таки не пройдет. Правила нашей конторы требуют, чтобы получатель не только расписался, но и указал свои паспортные данные, номер кредитной карточки или элсиая. И если у Тихона возникнет сомнение в моей честности, он всегда может проверить личность получателя, чем, кстати, он частенько пользовался, и не только по отношению ко мне…

Значит, иного выхода нет, кроме как торчать здесь впустую, задыхаясь от скуки и информационной недостаточности.

Может, тоже пойти пообедать? Есть, правда, не хочется из-за жары, но вот от стакана-другого ледяного компота или сока я бы сейчас не отказался.

Только кто знает, где у них находится столовая. Судя по запахам, время от времени пролетающим вместе со сквозняками по коридору, не очень далеко. Может быть, даже этажом ниже. Но как представишь, что Придется опять блуждать по недрам Шайбы в поисках местной забегаловки, а потом торчать в длинной очереди ради нескольких глотков сомнительной жидкости… И потом: вдруг стоит мне уйти, как откуда ни возьмись появится эта самая «мымра» из окошка? Закон подлости, открытый незабвенным Эдом Мерфи, именно в таких случаях и срабатывает. И вдруг за время моего хождения по столовым успеет набежать толпа других посетителей, и тогда придется, вернувшись, опять маяться в ожидании своей очереди?

Нет уж, лучше мы рисковать не будем, а стойко перенесем все лишения и тяготы ожидания.

Хоть бы узнать, сколько сейчас времени. Этот вопрос вдруг почему-то стал для меня жизненно важным. Наверное, потому, что я в очередной раз провалился в болото дремоты, а потом, неизвестно через сколько времени, вынырнул оттуда.

М-да, а контора у них – еще та. Прижимистая, как дочь Гобсека. Что им, жалко было повесить на стенах электрические часы, как это делают все приличные учреждения? Нет же, одни-единственные часы, которые мне попались на глаза, висят над входными дверями, да и они впали в старческий маразм.

Видно, остается прибегнуть к опросу местного населения.

Некоторое время я ерзал в кресле, борясь с внезапно возникшим побуждением, но потом уговорил себя, что ничего страшного не успеет произойти, если я буквально на пару минут отлучусь из этого бюрократического склепа.

Я встал, с наслаждением потянулся, а потом вышел из «аппендикса» так, чтобы мне был виден коридор, и задумчиво поглядел сначала в одну, а потом в другую сторону.

И там и сям не было видно ни единой живой души. Правда, справа – откуда я пришел – доносились чьи-то приближающиеся шаги, а слева кто-то чахоточно кашлял в одном из близлежащих кабинетов, двери которых выходили в коридор.

Взвесив шансы, я поставил на правую сторону и стал дожидаться того, кому принадлежали шаги. Судя по тому, как он шаркал подошвами по ковру и с какой размеренной неторопливостью передвигал ноги, а также с учетом отчетливого хруста паркета под весом идущего я мигом представил его себе: грузный седовласый старик в шляпе, в костюме пятидесятилетней давности и (тут я напряг слух) наверняка с тростью. И часы у него, конечно же, должны быть не наручные и не вмонтированные в мобил или элсиай, как сейчас модно, а какой-нибудь древний брегет в форме луковицы на цепочке, прикрепленной к специальной петельке на поясе брюк. И откроет он крышку часов под дребезжащий звон музыкального механизма, и дребезжащим же голосом скажет…

Черт!

Не доходя совсем чуть-чуть до выступа коридора, шаги вдруг остановились, потом заскрежетал ключ в замке, я рванулся было в ту сторону, но не успел. Дверь захлопнулась с отчетливым щелчком, и вновь стало тихо.

Эх ты, ленивый гиппопотам, укорил я себя. Надо было не ждать, как баран, а самому идти навстречу этому старцу-толстяку!

Где теперь его искать, в каком кабинете?

Собственно; дверей, непосредственно соседствующих с поворотом коридора, было всего две, и расположены они были почти одна напротив другой. Я встал между ними и прислушался, но до меня не донеслось ни звука.

Ладно.

Постучав в ту дверь, что была справа от меня, я повернул массивную бронзовую ручку и попытался открыть дверь, но обнаружил, что она заперта.

Значит, вон та…

Я перешел на другую сторону коридора и проделал те же манипуляции.

С тем же успехом.

Странно.

Я же отчетливо слышал, как старик, или кто там был, только что вошел в одну из этих дверей! Неужто он сразу заперся изнутри? Но зачем? Что – за ним гналась свора кровожадных маньяков?

Я постучал поочередно в обе двери сильнее, в надежде, что тот, кто почему-то спрятался за ними, подаст голос, но за дверями по-прежнему было тихо.

Я с досадой пнул стену и отправился в обратную сторону.

Кашель невидимого чахоточника, однако, уже не слышался, и, пройдя несколько метров до поворота коридора, я обнаружил, что в обозримом пространстве (длиной метров тридцать) никого не видно.

Ну и что теперь делать?

Окончательно сбрендить и пойти вламываться во все двери подряд?

А теперь представь себе: сидит в кабинете этакий надменный «перпендикуляр» из тех бритоголовых молокососов, которые, с грехом пополам окончив пять обязательных классов школы, ринулись по папиным стопам в большой бизнес; которые ездят непременно на «Кольте» и непременно розового цвета; которые обедают на тысячу долларов и наиболее освоенными выражениями которых являются обороты «в натуре», «типа» и «как бы», – и тут вдруг дверь распахивается, ты просовываешь в образовавшуюся щель голову и в ответ на грозное «Че надо?» лепечешь: «Вы не подскажете, который час?»…

Такой придурок может спустить тебя по лестнице с двадцать пятого этажа на первый, а оттуда – пинком на улицу, и ничего ему за это потом не будет.

А вот ты вынужден будешь распрощаться со своим курьерством.

Хотя, честно говоря, оно мне и не особенно нравится. Просто Ма будет расстроена – это раз, и одной трети наших скромных доходов мы лишимся в одночасье – это два.

А куда еще может устроиться на работу пацан, едва-едва покинувший школьное гнездо? Я бы пошел в библиотекари, но там все места заняты старушками-одуванчиками, да и платят в библиотеках совсем уж символические гроши.

А ведь ничего больше делать я не умею и, признаться, не люблю.

Маменькин сынок.

Это только в мыслях я позволяю себе быть раскованным и циничным, как супермен из вестернов прошлого века о Диком Западе.

А на деле… Права все-таки Ленка, когда говорит, что я, вообще-то, хороший, но бесхарактерный.

Нет во мне того ребра жесткости, которое позволяет сказать другим «нет» и подчинять их своей воле…

Я топтался на месте, не зная, что делать. Возвращаться обратно к закрытому окошку приемной мне уже расхотелось. Внутри меня медленно, но неуклонно нарастало отчаяние, и, наверное, только из-за этого я решился на глупейшую авантюру.

Идея была простейшей, будто амеба.

Ходить по коридору, который наверняка замкнут в одно большое кольцо, до тех пор, пока мне не ветретится хоть кто-нибудь во плоти и крови. Желательно – из числа представителей этого самого САВЭСа. Службы Аномального Времени и Экспериментов над Слабохарактерными. Затем брать этого встречного-поперечного за грудки (применительно к женскому полу), либо за шиворо'т (применительно к мужикам), либо за хобот (на тот случай, если встречным окажется зеленокожий инопланетянин) и не отпускать его до тех пор, пока он не просветит меня: а) сколько сейчас времени; б) кому я могу, кроме гурманки из приемной, вручить пакет и, на самый худой конец, в) не могу ли я попросить его (ее) принять под расписку этот вшивый конверт, чтобы в дальнейшем передать его в приемную или выбросить в мусорную корзину – на свое усмотрение.

Конечно, это был явно не лучший способ выбраться из патовой позиции, в которой я очутился, но во мне ожила усвоенная еще со школьной скамьи убежденность, что запутанные узлы лучше всего разрубать, а не развязывать. Все-таки прав был наш историк Семен Аркадьевич: иногда исторические примеры дурно влияют на таких недорослей, как я…

Приняв такое решение, я повеселел и устремился на штурм невидимой крепости в темпе «Дранг нах Остен».

Шел я долго, а коридор все не кончался. Он лишь извивался и бугрился углами-и выступами, как змея, наглотавшаяся булыжников, ломался под прямым углом, чтобы сделать очередной поворот, и вскоре я понял, что полностью потерял представление о том, где нахожусь и в какой стороне расположен лифт.

А хуже всего было то, что никто так и не встретился мне на пути. Несколько раз совсем близко слышались голоса, но когда я выходил на дистанцию прямой видимости, в коридоре никого уже не оказывалось.

Постепенно у меня стало складываться опасение, что это не случайность и что по какой-то неведомой мне причине люди просто-напросто прячутся от меня, сознательно избегая встречи.

Крыша моя ехала на все четыре стороны, я терялся в догадках и предположениях, что бы все это значило, и уже вспомнил подходящую к данной ситуации цитату из той книги Великих Братьев, которую я читал и перечитывал добрую сотню раз:

«Редкий придворный рисковал посещать этот лабиринт в тыльной части дворца… Здесь было легко заблудиться. Все помнили случай, когда гвардейский патруль, обходивший дворец по периметру, был напуган истошными воплями человека, тянувшего к нему сквозь решетку амбразуры исцарапанные руки. „Спасите меня! – кричал человек. – Я камер-юнкер! Я не знаю, как выбраться отсюда! Я два дня ничего не ел!“

Перспектива повторить судьбу этого несчастного меня не манила. Хотя его, помнится, в конце концов все же спасли, выломав упомянутую решетку.

А у меня здесь даже решеток не было, одни голые стены, пол и потолок.

Было от чего испытывать мандраж.

В конце концов я не выдержал и перешел на бег. Втайне я надеялся, что мой топот привлечет внимание тех, кто прячется от меня за дверями своих кабинетов, и тогда они непременно выглянут, чтобы узнать, не объявлена ли всеобщая пожарная тревога.

Фиг вам! То есть мне самому – фиг.

Всем обитателям мрачного, хотя и ярко освещенного, лабиринта было наплевать на то, что происходит за стенами, которыми они от меня отгородились.

У меня даже мелькнула мысль заорать во все горло что-нибудь, .что заставило бы выглянуть в коридор этих сволочей, но после очередного поворота под углом в девяносто градусов передо мной открылась, как финишная прямая, та часть коридора, которая вела к лифтовому холлу, и я услышал, как там переговариваются двое, видимо, в ожидании кабины.

Я рванул изо всех сил, задыхаясь и обильно потея (сказывалось долгое отсутствие легкоатлетических тренировок), но из лифтового закутка уже донесся знакомый свист раздвигающихся створок лифта, и, продолжая разговор, оба невидимых собеседника вошли, судя по характерному стуку осевшей под их весом кабины.

– Подождите! – завопил я. Вернее, попытался завопить, но из пересохшего и схваченного судорогой удушья горла вырвался лишь нечленораздельный сип. – Эй, люди! Не уезжайте!.. Я тоже еду с вами!.. Но они меня не услышали.

Кабина спросила у них: «Вам какой этаж?» – они в один голос выпалили: «Восьмой!» – и дружно заржали.

А потом створки опять засвистели, сдвигаясь, и я вломился в лифтовый холл как раз в тот момент, когда кабина с довольным урчанием, словно плотно отобедавший хищник, устремилась вниз, и на световом табло замигали, сменяя друг друга, цифры: 24… 23… 22…

Я обессиленно ткнулся пылающим лбом в холодную стену.

Сил не было даже на то, чтобы выругаться.

Глава 5

Ну все, сказал я себе, едва отдышавшись. С меня хватит! Пусть Тихон меня хоть четвертует, хоть режет на мелкие кусочки и жарит на медленном огне, но я ухожу из этого дурдома!

А пакет… А что – пакет? Оставлю на входе охранникам, решил я, и пусть они с ним делают что хотят! Это их проблема! В конце концов, не могу же я торчать по полдня на одном месте, я все-таки курьер, а не исполнитель разовых поручений! И у меня, кроме этого чертова САВЭСа, могут быть и другие задания, и, кстати, довольно срочные! И вообще, где это видано, чтобы почтальон бегал по этажам в поисках того, кто мог бы выступить в роли получателя?!

Ухожу!

Я нажал кнопку вызова лифта и стал следить за тем, как меняются цифры на световом табло.

Восьмой этаж… девятый… одиннадцатый…

Дойдя до тринадцатого этажа, кабина остановилась.

На всякий случай я нажал кнопку вызова еще раз. Но кабина словно приклеилась к тринадцатому этажу.

Что за черт? Не хватало еще, чтобы у них накрылся лифт!

Я припал ухом к створкам, отгораживающим меня от лифтовой шахты, и прислушался.

Откуда-то снизу донеслись неразборчивые мужские голоса, громкий гогот и топот множества ног. Словно в лифт на тринадцатом этаже входила строевым шагом целая рота солдат.

Потом цифры на световом табло замелькали в убывающей последовательности: 13… 12… 9… 7…

И так до тех пор, пока не высветилась единица.

Я торопливо вдавил кнопку до упора, удерживая ее в этом положении, чтобы никакой козел больше не смог перехватить лифт.

Одновременно, задрав голову (и рот у меня, конечно же, опять приоткрылся), я следил за световым табло.

Лифт наконец-то поехал наверх.

2… 5… 10… 20… 22…

Я облился холодным потом. Неужели бог все-таки есть? И неужели он откликнулся на мою телепатическую мольбу?

Было слышно, как в лифтовой шахте скрипят тросы и что-то скрежещет.

Ну, давай, железяка, давай! Еще немного, еще чуть-чуть!..

Наконец скрежет и скрип смолкли, и створки нехотя раздвинулись передо мной. И я обалдел.

Лифт был не тот, в котором я поднимался сюда! Куда подевались ковер, зеркала, роскошные золоченые поручни и белоснежные стены? Не веря своим глазам, я оглядел тесную кабину с грязным затоптанным полом, исцарапанными стенами и разнообразным мусором, скопившимся в углах, начиная от шелухи семечек и кончая пустыми разорванными пакетами от чипсов. В нашем подъезде лифт, несмотря на ежедневные издевательства над ним, и то выглядит привлекательнее, чем этот ветеран! Нет, это и в самом деле ДРУГОЙ лифт! Но каким образом?.. Неужели, пока я торчал в приемной, кабина-люкс сломалась, и ее успели заменить на эту развалину, доживавшую свой век на складе металлолома?

Или здесь лифтовая шахта так устроена, что одновременно по ней курсируют две кабины-антипода? Да нет, не может быть!..

Створки дрогнули в явном поползновении закрыться, но я был начеку и просунул ногу в щель, чтобы не упустить свою добычу в недра здания.

Пора не ломать голову над всеми этими странностями, а рвать отсюда когти, и как можно быстрее!

Оказавшись в лифте, я вновь недоверчиво оглядел тускло освещенный пыльной лампочкой интерьер (декоративный колпак плафона конечно же отсутствовал как предмет ненужной роскоши) и увидел еще одно подтверждение того, что лифт был НЕ ТОТ. В нем имелась панель управления с кнопками, затертыми почти до полной нечитаемости цифр.

Н-да, верно кто-то сказал, что высокий сервис, так же, как счастье, длится недолго.

Ладно, стрясем. Нам и такой сервис сойдет – все-таки родились и выросли мы в стране, где без благ цивилизации жить как-то привычнее и спокойнее.

И я решительно ткнул пальцем в кнопку первого этажа.

Поехали! – как выдавил когда-то первый космонавт, задыхаясь от чудовищной стартовой перегрузки.

Створки конвульсивно дернулись, закрываясь, лифт содрогнулся и с мрачным упорством самоубийцы, решившего во что бы то ни стало размозжить свой череп об асфальт, устремился вниз. У меня внутри все оборвалось от нехорошего предчувствия, и на всякий случай я уперся покрепче в стенки кабины.

В голове сами собой появились разные дурацкие мысли. Типа того, во что превратится человек, если лифт не остановится на первом этаже, а врежется с нарастающим ускорением в дно лифтовой шахты? И есть ли шанс остаться в живых при падении с такой высоты? И что опаснее всего в таких случаях: перелом тазобедренного сустава вместе с позвоночником или разрыв жизненно важных внутренних органов?

Однако, к моему облегчению, кабина вскоре затормозила свой разнузданный бег и остановилась, от чего у меня машинально подкосились колени. Створки дрогнули и разъехались.

Я уже чуть было не вывалился из лифта, но потом вовремя сообразил, что проехал слишком мало времени, чтобы это был первый этаж. К тому же никакого вестибюля в поле зрения не наблюдалось. Такой же лифтовый холл, как тот, который я покинул несколько секунд назад.

Значит, просто кто-то перехватил лифт, нажав здесь кнопку во время моего спуска. Но где же он?

Я высунул голову из кабины. В лифтовом холле никого не было.

Хотя кое-какие следы присутствия вызывавшего тут остались.

В пепельнице на высоких ножках, стоявшей рядом с лифтом, дымился свежий окурок, и в воздухе ощущался запах дорогого табака.

Напрягая слух, мне удалось расслышать в коридоре торопливо удалявшиеся шаги, и картина стала мне окончательно ясна.

Какой-то чудак, то ли не любящий долго ждать, то ли опаздывающий куда-то, томился здесь, нервно затягиваясь сигаретой. Небось даже приплясывал от нетерпения, следя по табло, как кабина спускается сверху. А потом плюнул с досады, не вытерпев ожидания, швырнул окурок в пепельницу и помчался к лестнице, чтобы спуститься – или подняться – пешочком.

Что ж, у него могли быть на то свои причины. Скажем, если ему надо было ехать наверх, то со мной ему пришлось бы спускаться вниз, а потом опять подниматься. Или он передумал ехать вообще. Или его кто-нибудь позвал…

Мои размышления были прерваны закрытием дверей лифта, и я поспешно отдернул голову, чтобы не лишиться ее в результате защемления створками. Хотя обычно привод дверей у всех лифтов автоматически срабатывает на разжатие, если между створками что-то попадает, но тут лучше не рисковать. Бог его знает, какими еще заскоками отличаются механизмы в этом ненормальном здании!..

Кабина продолжила путь вниз, а я стал размышлять над тем, почему в Шайбе не удосужились обозначить номера этажей на стенах лифтового холла, как это делают во всех нормальных домах. А пассажирам приходится ломать голову, куда они попали…

Однако ничего путного на эту тему придумать мне не удалось. Если, конечно, не считать ненаучно-фантастических предположений о том, что время от времени в здание удается проникнуть вражеским лазутчикам и диверсантам, и чтобы полностью дезориентировать их, так сказать, в дислокации загадочного САВЭСа, в ход идут разнообразные уловки, в том числе и отсутствие указателей.

Ничего себе, куда меня занесло? – ошалело потряс головой я. Еще немного, и всерьез поверишь, что когда створки кабины на первом этаже откроются, то первое и последнее, что ты увидишь, будет множество автоматных стволов, направленных на тебя, и не успеешь ты ни пошевелиться, ни открыть рта, как грянет дружный залп длинными очередями…

Тут кабина вновь остановилась, и на этот раз явно не из-за того, что кто-то пытался ее перехватить, – кнопка с цифрой «1» с щелчком вернулась в исходное положение.

Я с невольным облегчением вытер испарину со лба.

В этот момент я испытывал примерно те же чувства, какие испытывает солдат после боя, в котором он не раз был на волоске от гибели.

Я даже потянулся беззаботно, чтобы снять напряжение в мышцах, сведенных нервной судорогой до ломоты.

И так и.застыл в этой нелепой прзе, когда створки кабины, словно половинки театрального занавеса, открыли моему взору место действия следующего акта этой пьесы в стиле махрового сюрреализма.

Никакого вестибюля с постом охраны тут не было!

А был тут все тот же безликий лифтовый холл неизвестно какого этажа. С той лишь разницей, что дымящихся окурков в пепельнице здесь не было.

«Oh shit!» – процитировал я персонажей голливудских боевиков, которые любят произносить это словцо, когда у их машины на полной скорости отказывают тормоза или когда их сбрасывают с крыши небоскреба.

Что за мистика?!

Прошла, наверно, целая минута, пока я не допер, что ларчик может открываться гораздо проще, чем мне кажется. Ну, скажем, просто-напросто произошел сбой, и кнопка выскочила из гнезда раньше времени.

Я вдавил кнопку первого этажа и придержал ее для верности. Никакой реакции. А стоило мне отпустить кнопку, как тут же она вернулась на место.

Хм, значит, дело не в кнопке. Может быть, вообще весь лифт вышел из строя. Замкнуло там что-нибудь, например.

Вообще-то для таких случаев должна быть связь с диспетчером.

Вот она, эта неприметная клавиша с изображением телефонной трубки.

Я нажал ее и стал ждать.

Ждать пришлось недолго.

В динамике, встроенном в панель управления лифтом, что-то щелкнуло, засипело, и дребезжащий, явно не человеческий голос монотонно произнес:

«Не задерживайте лифт. Он может потребоваться другим пользователям. Не задерживайте лифт. Он может потребоваться…»

– Алло, диспетчер? – неуверенно осведомился я, приблизив лицо к отверстиям в панели, за которыми должен был скрываться микрофон. – Вы меня слышите? Тут лифт не работает!..

Но голос продолжал механически произносить:

«Не задерживайте лифт. Он может потребоваться другим пользователям…»

Тьфу ты!

Я в сердцах отключил связь и задумался. Воспользовавшись моим замешательством, двери кабины, астматически сипя, закрылись. Я ждал, что будет дальше. Однако, в моему разочарованию, лифт никуда не поехал. Я нажал на кнопку первого этажа, и двери с готовностью открылись вновь. Что теперь?

Ждать, пока кто-нибудь сверху не вызовет лифт, и отправиться к нему в качестве бесплатного приложения к кабине? Возможно, тот, кому потребуется этот чертов лифт, более осведомлен о его капризах и сможет мне что-нибудь подсказать?

Я дождался, когда двери вновь закроются, и запасся терпением. Однако время шло, а кабина не собиралась откликаться на чьи бы то ни было вызовы. Похоже, она решила основательно отдохнуть на этом этаже – видно, чем-то он ей пришелся по душе. А собственно, чего я жду?

Неужели, кроме этого тухлого лифта, в здании нет другого способа перемещаться между этажами? Должны же тут иметься лестницы!

Кляня себя за то, что эта блестящая мысль не пришла раньше, я уже известным мне способом заставил двери кабины открыться и шагнул в лифтовый холл.

Не успел я преодолеть несколько метров, отделявших меня от коридора, как двери кабины за моей спиной щелкнули, подобно гигантским челюстям какого-нибудь тиранозавра, промахнувшегося в броске на дичь, а потом со злорадным скрежетом лифт устремился наверх.

Если бы эта механическая тварь обладала душой и разумом, то сейчас вполне могла быть довольна собой: столько времени водить за нос своего пассажира – это, братцы, надо суметь!..

Я не стал наблюдать за световым табло, чтобы засечь, с какого этажа поступил вызов. С меня уже было достаточно всей этой катавасии, от которой мозги начинали покрываться слоем плесени.

Я повернулся и вышел в коридор. Там из стремления к разнообразию я поплелся не налево, а направо – вдруг этот путь окажется более плодотворным?

Если бы кто-нибудь сделал фотографии коридора того этажа, где я в данный момент находился, и того, с которого я только что спустился, то эти снимки можно было бы использовать в качестве головоломки под названием «Отыщи сколько-то там различий между рисунками». И надо было бы обладать поистине супернаблюдательностью, чтобы обнаружить хоть одно отличие. Во всяком случае, я не заметил ни одного.

Те же двери без номеров, та же безликая ковровая дорожка на полу, тот же глухой коридор без окон, без картин и без надписей-указателей, с двумя рядами дверей кабинетов. И то же отсутствие людей, как наверху.

Хотя люди здесь, несомненно, все-таки были.

Прислушавшись, я сумел различить где-то в глубине коридора отчетливое жужжание. Пылесос или фен? Скорее, все-таки пылесос. Наверное, уборщиц здесь держат в черном теле и в ежовых рукавицах, если они пылесосят ковры не только по утрам, но и в разгар рабочего дня.

И похоже, что именно здесь находится столовая для сотрудников, потому что порыв воздуха, нагнетаемого невидимыми сплит-системами, донес до моих ноздрей ряд аппетитных и не очень аппетитных, но явно связанных с пищеблоком запахов. А пройдя еще несколько метров, я сумел различить характерный звон посуды, звяканье ложек и вилок о тарелки и неразборчивый гул множества голосов.

Это меня сразу успокоило.

Видимо, я потерял всякое представление о времени, как это бывает, когда под рукой нет часов, и мне стало мниться, что прошло по крайней мере часов пять-шесть с момента моего прихода. А на самом деле

Обед еще был в самом разгаре, и если не подозревать, что местный персонал только и занят тем, что просиживает весь день напролет в столовой, то сейчас должно быть часа два пополудни, не больше.

Некоторое время я раздумывал на ходу, не лучше ли мне дойти до столовой, чтобы попробовать там отыскать «мымру» из приемной путем опроса обедающих. А вдруг ее там уже не окажется?..

Однако в том месте, где коридор совершал поворот под прямым углом, я увидел, что одна из дверей по правую сторону приоткрыта, и машинально бросил взгляд в образовавшуюся щель. Кстати, вот еще одно любопытное свойство человеческой психики, которое я давно уже открыл для себя. Когда человек идет по коридору и ему встречается открытая дверь, он обязательно глянет в нее, даже если ему абсолютно до фени, что там находится.

Именно поэтому наш Тихон, наверное, не любит, когда дверь в его комнатушку, которую он высокопарно именует офисом, оставляют открытой, даже если кто-то заглянул к нему буквально на минутку. Он тогда начинает орать, что у вошедшего, должно быть, растет хвост на заднице, еслион боится его прищемить дверью. Тот еще юморйще у моего шефа.

Я не знаю, был ли хвост у того, кто оставил приоткрытой дверь, в которую я заглянул, или нет, но мне эта скверная привычка незнакомца принесла только выгоду.

Ведь именно благодаря тому, что дверь была приоткрыта, я увидел за ней ЛЕСТНИЦУ!

И вот опять: ну какого дьявола они понаделали тут столько абсолютно одинаковых дверей, да еще и без всяких табличек?! Если бы эта дверь была закрыта, я бы ни в жизнь не догадался, что за ней может скрываться выход на лестницу! Потому что она – точная копия всех остальных дверей, которыми оснащены рабочие помещения. И для того чтобы ее обнаружить, мне пришлось бы открывать все двери подряд, рискуя нарваться на справедливое возмущение тех, кто трудился за ними. Теперь понятно, почему, обойдя весь коридор на двадцать пятом этаже, я так и не нашел там выхода на лестницу…

Поговорка рекомендует нам выбирать синицу в руке, а не журавля в небе. За редким исключением я никогда не сомневался в народной мудрости, а потому предпочел отправиться на первый этаж по лестнице, а не переться в местную забегаловку.

Лестница была под стать коридорам и прочим интерьерам этого дурацкого здания: бетонная, с неокрашенными стенами и без окон. То ли савэсовцы ею почти не пользовались, то ли полагали, что отсутствие излишеств – лучший дизайн для служебных помещений.

Спускаться, однако, мне пришлось недолго.

Миновав три пролета ступенек, тускло освещаемых старомодными лампочками в форме груши, я уперся в глухую бетонную стену.

Растерянно повертел головой, словно надеясь обнаружить где-нибудь потайную дверцу.

Даже постучал кулаком в возникшую передо мной преграду, чтобы убедиться в том, что она не бутафорская.

Однако стена оказалась настоящей и очень прочной. Наверное, из того самого монолит-бетона, который, как я где-то вычитал, используют для строительства подземных бомбоубежищ на случай ядерной войны и который выдерживает прямое попадание тысячетонной фугасной бомбы.

Так что я лишь отбил себе кулак, и больше ничего.

Вот это номер! Наличие стены в конце лестницы означало только одно: коридор, из которого я сюда спустился, действительно относится к первому этажу!

Но ведь так не бывает, твердил я себе. Ни одно здание в мире не может быть спроектировано и построено так, чтобы лестница заканчивалась внизу тупиком.

Где-то ведь должен быть выход в парадный вестибюль, через который я прошел каких-нибудь пару часов тому назад!

Полагаться только на лифт ни один здравомыслящий конструктор не станет. Случись, что откажут лифты – и все обитатели двадцатипятиэтажной башни окажутся отрезанными от выхода из здания!

Нет-нет, ты просто что-то не учитываешь в своих умственных построениях, сказал я себе. Городишь какие-то вычурные сложности на ровном месте.

А тебе надо последовать-девизу того литературного героя, который провозгласил: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»

Так ищи же, а не стой пень пнем!

И ты наверняка потом увидишь, что блуждал в трех соснах.

Глава 6

Я без энтузиазма тащился по однообразным ступеням наверх, когда меня осенило. С чего это я взял, что этаж, на который меня привез свихнувшийся лифт, именно первый? А может быть, это так называемый нулевой, который заменяет подвальное помещение в некоторых зданиях, особенно если речь идет не о жилых домах? Тогда наличие стены в конце лестницы получает логичное объяснение, потому что из подвалавыхода нет и быть не должно.

Значит, надо подняться всего на один этаж выше, и уж там-то непременно обнаружится выход в вестибюль!

Но, похоже, судьба в этот день окончательно решила доконать меня, а мой незримый ангел-хранитель запил горькую и уснул беспробудным сном, бросив меня на произвол судьбы.

Никакого выхода с этажа, который я определил для себя как первый, не обнаружилось. На всякий случай я поднялся еще одним этажом выше, вдруг у них тут подвал уходит под землю не на один, а на два этажа, но и там было то же самое. Наличие отсутствия, как любит не то в шутку, не то всерьез говаривать наш Тихон.

Признаться, тут я окончательно скис. Настолько, что опустился прямо на пыльные бетонные ступеньки и уткнулся лицом в ладони. Нет, для того, чтобы позорно распустить нюни, я еще не созрел. Просто меня вдруг охватила такая усталость, что все вокруг стало как-то безразлично. И еще хотелось, чтобы это был сон, пусть даже кошмарный, а не действительность. Чтобы в следующий момент я проснулся в своей комнате, а на кухне гремела бы посудой Ма, готовя завтрак, и чтобы был выходной день, когда не надо переться ни на работу, ни еще куда-нибудь…

Конечно же, эта примитивная попытка обмануть свое сознание не удалась.

Я открыл глаза и увидел, что все еще сижу на тускло освещенной лестнице. Один, совсем один, необъяснимым образом заблудившийся в лабиринте двадцатипятиэтажного монстра из стекла и бетона.

Я запустил свой мысленный «видик» в режиме «ускоренный просмотр» и принялся анализировать свои похождения, начиная с того момента, как вошел в Шайбу. Вестибюль… разборки с охраной… странный лифт… поиски приемной… ожидание «мымры»… безуспешные попытки вступить в контакт с аборигенами… возвращение в лифтовый холл… трансформация, произошедшая с лифтовой кабиной… необъяснимые выходки лифта во время моего спуска вниз…

Каждое из этих событий, внешне будучи вполне реалистическим, содержало в себе крупицу сюрреализма. А все вместе они укладывались в совершенно невероятную схему. И надо было быть безумцем, чтобы поверить в ее истинность.

Во всяком случае, я – не поверил.

Мне по-прежнему казалось, что я стал жертвой собственных оплошностей и нелепой случайности, что выход из глупейшей ситуации, в которую я умудрился вляпаться, есть, просто я поступаю не так, как следует.

«А как следует поступать? – спросил я самого себя. – Куда податься и что сделать для того, чтобы покинуть эту громадину, ни с того ни с сего ставшую для меня ловушкой?»

Под ложечкой начинало посасывать. Но это был еще не страх. Я просто успел проголодаться.

Значит, сейчас уже часа три, как минимум. В районе трех часов мой желудок неизменно начинает бастовать. Именно в это время в течение многих лет я возвращался домой из школы и разогревал заготовленный Ма с утра «горячий паек».

Вот что я сейчас сделаю, решил я, поднимаясь со ступенек.

Плюну-ка я на все – и на пакет, который никак не могу передать по назначению, и на выход, который никак не могу отыскать. А пойду я в столовку, чьи запахи разносились по всему первому этажу, и восполню затраченную за последние три часа энергию в пределах имеющейся у меня при себе суммы. Кстати, надо УТОЧНИТЬ, чем мы располагаем…

Пятнадцать… двадцать… Ого! Целых тридцать юмов наличной мелочью! Да этого не только на обед, но и на УЖИН хватит! Правда, плакали тогда горькими слезами «Сказки для взрослых», на которые я давно уже положил глаз в «Букинисте» и которые намеревался выкупить сегодня после работы. Ладно, стрясли. Будем надеяться, что никуда от нас эта книженция не денется, тем более что дураков, готовых тратить денежки на такую древность, уже почти не осталось. А сейчас надобно обслуживать более насущные потребности молодого и весьма прожорливого организма…

Я схватил сумку в охапку и устремился по ступенькам вниз.

Рысцой обежав весь этаж по кругу (хотя на самом деле это был, скорее, ломаный многоугольник), я вернулся туда, откуда начал свои странствия. То есть к лифтовому холлу.

Никаких следов столовой. Более того, вместе с ней канули в небытие и общепитовские запахи. Неужели, пока я лазил по пыльным лестницам, обед успел закончиться и столовая закрылась?

И неужели персонал тут дисциплинирован до такого безобразия, что минута в минуту соблюдает распорядок дня? Разве среди этих роботов нет ни одного живого человека, который мог бы засидеться, смакуя третий стакан компота с булочкой в почти домашней атмосфере, создаваемой запахом пригорелого мяса и звоном посуды на кухне? Ведь невозможно себе представить, что ровно в три ноль-ноль все принимавшие пищу судорожно вскакивают и, дожевывая на ходу, кидаются к выходу, чтобы в три ноль пять сидеть на рабочем месте!..

Даже если это так, то это не учреждение вовсе, а настоящий концлагерь! Под девизом «Орднунг юбер аллее». А опоздавших в конце рабочего дня, должно быть, отводят к той стене, которая имеется в самом низу лестницы, и расстреливают в упор из «шмайсеров» во имя этого самого «порядка, который превыше всего».

Я сглотнул слюну. Есть хотелось все больше. Желудок окончательно сорвался с цепи и урчал непрестанно, как водопроводная труба, в которую попал воздух.

Ладно, стрясли. В конце концов, бог с ней, со жратвой. И со столовой тоже. Тут бы разобраться в принципе, что творится.

И, наверно, пора перейти к более решительным действиям. Как, впрочем, и полагается тайному агенту, проникшему в логово врага.

Ну, теперь держитесь, господа савэсовцы-эсэсов-цы! С этого момента я не собираюсь соблюдать правила хорошего тона. Так что ваши игры в прятки со мной не пройдут!

И я двинулся по этажу совершать повторный обход.

На этот раз я действовал подобно спецназовцам, штурмующим помещение, в котором на каждом шагу засели вооруженные головорезы-рецидивисты. Только в отличие от них я не прятался. Наоборот, я делал все, чтобы меня было видно и слышно не только на этом этаже, но и по меньшей мере еще двумя этажами выше.

Я старательно нарушал тишину, распахивая двери ударом ноги так, что они с грохотом ударялись о стену и от рикошета захлопывалисьновь.

Я орал во всю глотку: «Есть тут кто-нибудь живой?!» – как будто был спасателем, инспектирующим развалины жилого дома после землетрясения силой в девять баллов.

Живых, однако, не было. Мертвых, впрочем, тоже.

Кабинеты были вполне обычными. Одиночные или «многостаночные». Маленькие или большие. С письменными столами или с конторскими стеллажами. Аскетически полупустые или заботливо превращенные женскими руками в некое подобие домашней гостиной, с изобилием растений в горшках и кадках, с керамическими кашпо и кружевными салфетками. С компьютерами, факсами, плоттерами, скваттерами—и вовсе без какой-либо оргтехники.

Самое удивительное, что ни одна из дверей на этом этаже не была заперта на ключ. И так же, как наверху, почти повсюду я находил признаки недавнего присутствия людей: разложенные на столах бумаги, включенные компьютеры с ненабранным до конца текстом на экране, недопитый и еще горячий чай в стакане… Порой до меня доносились звуки, свидетельствующие о том, что этаж и в самом деле обитаем: далекие голоса беседующих людей, щелканье клавиш компьютерных клавиатур, стук закрывающихся дверей, шаги…

Но это было равносильно тому, что этаж населен призраками. Поскольку я так и не встретил ни единого человека.

Башня была своего рода «Летучим голландцем».

Кораблем, экипаж которого исчез внезапно и необъяснимо. Словно что-то ужасное заставило людей бросить все дела и сломя голову спасаться бегством. Только вот куда они все сбежали, если отсюда не было вы-хода?

Ноги мои гудели от усталости. Все-таки им сегодня досталось не меньше, чем в самые авральные для нас, курьеров, дни. Ведь чтобы обойти только один этот этаж, мне пришлось сделать шагов пятьсот, не меньше. Количество кабинетов я не считал, но их было не меньше ста. Это на одном только этаже! Сколько же их было здесь всего в здании? Две с половиной тысячи?

Да ведь это больше, чем во всем Белом доме! Прямо Пентагон какой-то!

Интересно, с какими целями функционировала такая чудовищная махина, если я о ней никогда раньше не слышал до сего дня?

Я бессильно опустился прямо на пол. Меня уже не колыхало, что кто-то может увидеть, как я развалился на пыльной ковровой дорожке посреди коридора, подобно бомжу. Я был уверен, что никого тут нет.

«А может быть, не только тут, но и во всем здании? – бросило меня в жар от напрашивавшегося вопроса – Что, если в Шайбе вообще нет ни одной живой души, кроме меня?»

Я аж взмок от такой страшной мысли.

Но тут, словно нарочно пытаясь отвлечь меня от гнусных подозрений, за стеной раздался знакомый лязг и скрежет движущегося лифта, и я вскочил и бросился в лифтовый холл.

Не-ет, ребята, что вы мне ни говорите, а заставить обычный, задрипанный лифт ездить без человека никаким способом невозможно!

Я впился взглядом в световое табло, на котором менялись цифры.

15… 10… 7…6…

Кто-то спускался ко мне.

Я прислонился к стене, ощутив затылком холод бетона, и прикрыл глаза.

«Вот сейчас все и выяснится», – подумал я.

В лучшем случае тот, кого я сейчас увижу, посмеется над моими фантазиями и объяснит, что ничего из ряда вон выходящего у них не происходит, а просто персонал отрабатывает учебную пожарную тревогу поэтому все вынуждены были эвакуироваться на время из здания через запасный выход, куда он мне и покажет дорогу, а заодно и примет этот чертов пакет.

В худшем же случае тревога окажется не учебной, а настоящей. Например, позвонил какой-нибудь придурок в полицейское управление и коварно сообщил, что с минуты на минуту этот самый САВЭС взлетит на воздух. Что, мол, террористы всего мира только спали и видели, как бы взорвать эту контору. В результате персонал был эвакуирован, а полицейские принялись обходить здание с собаками в поисках заложенной взрывчатки, и сейчас они найдут и выдворят меня отсюда за ушко да на солнышко, а мне только этого и надо…

Я открыл глаза, чтобы удостовериться, что лифт спускается именно на мой этаж, хотя и по звукам было ясно, что он еще не останавливался.

4… 3… 2…

Да нет, все в порядке. Лифт ехал именно сюда, на первый…

Но тут мой взгляд упал на кнопку вызова, спрятанную в стене сбоку от лифтовой шахты, и я оцепенел.

Кнопка светилась, а это означало, что лифт на этот этаж кто-то вызвал! Причем буквально только что, пока я вытирал своим задом пыль с ковра в нескольких метрах отсюда!

Вот и не верь после этого в привидения!

Волосы на моей голове сами собой поднялись дыбом, по затылку пробежал ледяной ветерок, и я затравленно огляделся, словно надеясь, что человек, нажавший кнопку, прячется в этом тесном закутке. Но тут просто негде было спрятаться.

Я в два прыжка оказался у выступа коридора и осторожно поглядел в обе стороны. Как, впрочем, и следовало ожидать, ни справа, ни слева никого не было видно.

Может быть, у меня уже наступают провалы в памяти? Может, это я сам вызвал лифт перед тем, как бессильно усесться на пол в коридоре?

Но тут за моей спиной кабина остановилась, и створки ее, громыхая, разошлись в стороны.

Секунда. Вторая. Третья.

Из лифта никто не показывался.

По спине моей побежали мурашки.

Медленно-медленно, словно шагая по минному полю, я приблизился к открытой кабине и осторожно, затаив дыхание, заглянул в нее.

Если бы в лифте был какой-нибудь монстр с выпученными и налитыми кровью бельмастыми зенками, желтыми клыками и слизистой чешуей, я бы и то не испытал того потрясения, которое постигло меня сейчас.

В лифте никого не было.

Однако в его скудном интерьере добавилась одна свеженькая деталь, и именно она стала причиной моего секундного паралича.

Прямо напротив дверей кабины на задней стенке чем-то красным была размашистым крупным почерком начертана угрожающая надпись:

«БЕРЕГИСЬ, Я ВСЕ РАВНО ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!».

Глава 7

«Ну и что тут такого? – опомнившись, подумал я. – Что ты так всполошился?»

Подумаешь, завелись в этом скучном, однообразном учрежденческом мирке гнусные шутники, которым надоело просиживать штаны за компьютерами, вот и решили они развлекаться таким дохлым способом.

Только зачем же кабину-то было так пачкать? Такую краску ни одна уборщица не отмоет… И ведь писали-то эти юмористы не аэрозольным баллончиком и не кисточкой. Похоже, что в качестве пишущего инструмента они использовали палец, макая его в краску. А это уж совсем ни в какие ворота не лезет, потому что потом найти их было бы плевое дело: построить всех сотрудников в одну шеренгу – и пальцы к осмотру… Это мы хорошо знаем, в школе не раз проходили, только даже самый последний дебил из нашей школы не стал бы пакостить так, чтобы улики остались при нем…

Я шагнул внутрь кабины, которая, как это ни странно, все это время даже и не пыталась закрыться перед моим носом, и недоверчиво потрогал кончиком мизинца надпись.

Свеженькая. Еще не просохла. На концах букв, где краски было чуть больше, еще даже не успели образоваться потеки.

Только… странная какая-то краска. Липкая и пахнет не ацетоном и не эмалью, а чем-то другим, смутно знакомым…

Постой, постой… Да ведь это же кровь1…

Перед глазами сразу же поплыли круги, в ушах зазвенело, и я, шатаясь, вывалился из лифта, чтобы не грохнуться в обморок внутри кабины.

У меня с детства имелась одна особенность, которая не раз доставляла мне массу неприятностей.

Я не выношу вида крови.

Вообще-то, никто не любит смотреть на кровь. Особенно если ее много. Но в своей инстинктивной неприязни к той физиологической жидкости, которая течет в наших жилах, все люди делятся на две основные категории. Одним становится плохо от вида своей крови, а другим – от вида чужой. Ну а я принадлежу к немногочисленной социальной группы, представители которой вырубаются от вида любой крови.

Из-за своей дурацкой кровебоязни я даже фильмы не могу смотреть, особенно по «голо», потому что режиссеры сейчас пошли сплошь одни садисты. Они прямо-таки неспособны обойтись без сцен, когда один персонаж расстреливает кого-нибудь в упор крупнокалиберными очередями, а тот все не падает, хотя из него уже водопадными потоками хлещет кровища… Если же это не боевик, а, скажем, драма из жизни домохозяек, то и там режиссер умудряется вставить парочку эффектных эпизодов. Например, когда героиня, уставшая от стирки, готовки пищи, олухов-детей и изверга-мужа, бросается вниз из окна (варианты: на рельсы перед поездом, на машине в пропасть или с борта самолета без парашюта), ив тот миг, когда ее череп разлетается вдребезги, кровь и ошметки мозга летят прямо в объектив камеры. То есть мне, чересчур впечатлительному зрителю, прямо в морду…

И сейчас, стоило мне обнаружить, что надпись на стене лифта выведена не краской, как все внутри у меня сжалось, желудок поплавком всплыл к горлу, и я почувствовал, что близок к отключке.

Я ткнулся лбом в ледяную стену, растирая мокрый от холодного пота затылок, и оставался в таком положении до тех пор, пока в голове не прояснилось.

А лифт, черт бы его побрал, и не собирался закрывать свои двери. Он словно дразнил меня тем, с чего меня воротило.

Наконец, оторвавшись от стены, я долбанул ногой по створкам кабины, и они, будто того и ждали, насмешливо завизжали, закрываясь.

Что ж, значит, версию о мерзких шутниках можно вычеркнуть. А иначе – каким извращенным понятием о юморе надо обладать, чтобы использовать для розыгрыша настоящую кровь?! Пусть даже животного, не человека. Или искусственную, если у шутника есть доступ к соответствующим медицинским лабораториям. Все равно, шутка была слишком дохлой.

Остается сделать вывод, что зловещая надпись сделана не ради хохмы, а всерьез.

Но даже в этом случае не хотелось верить, что надпись обращена именно ко мне. Кому я мог понадобиться? Меня же никто еще и в глаза не видел, если не считать троих охранников! Нет, скорее всего кто-то решил запугать того, кого он считает своим врагом. Но все-таки, где этот «кто-то» раздобыл кровь? Врезал себе кулаком по носу? Или полоснул по пальцу ножом для разрезания бумаг?

А может быть?..

Я опять похолодел.

Почему бы не пойти до конца в своих предположениях?

Может, сейчас где-нибудь в укромном уголке лежит труп с перерезанным горлом, а убийца бродит по зданию в поисках следующей жертвы?

Кстати, не этим ли объясняется странное отсутствие людей в Шайбе?

Что, если в дружном коллективе САВЭСа завелся свой маньяк, который именно сегодня решил устроить ночь (а точнее, день) длинных ножей? И вот, вооружившись огромным тесаком наподобие тех, которыми так лихо орудуют в боевиках коммандос и наемные убийцы, и обходя этаж за этажом, он хладнокровно режет, как баранов, всех встречных, а трупы складирует в кабинках общественного туалета и в шкафах для бумаг…

Ну вот, пошло-поехало! Стоило мне немного ослабить вожжи, которыми я приструнивал свою фантазию, как эта своенравная кляча рванулась во весь опор и понеслась под горку, не разбирая дороги. Того и гляди – перевернется карета, и тогда мой ум окончательно зайдет за разум.

Лучше уж перестать ломать голову над выкидонами, которые подстерегают меня тут на каждом шагу, а честно признаться себе, что я ничего не понимаю.

Хотя одну вещь я успел уяснить предельно четко.

Мне все больше не нравилось здесь ошиваться.

И отныне моя главная цель заключалась в том, чтобы выбраться из этой бетонной мышеловки. Причем желательно – живым и невредимым.

Глава 8

Между тем лифт не спешил расставаться со мной. Видимо, я ему очень понравился. Он, гад, даже вновь распахнул передо мной двери и держал их настежь, не закрывая, как будто приговаривая ласково-зловещим голоском: ну, давай, входи, что ж ты струсил?

Трудно объяснить, чем был продиктован мой ответный ход. К этому моменту я успел справиться со своим страхом, загнать его в самый дальний угол самого себя, но поскольку природа не терпит пустоты, то место страха тут же заняла злость. Я разозлился так, что лицо мое в этот момент, наверное, пошло красными пятнами.

Если бы мне подвернулся сейчас под руку хоть кто-нибудь, то я бы с ним не церемонился. Я бы высказал ему все, что думаю о его чокнутой конторе и о порядках, которые в ней царят.

Однако в пределах досягаемости по-прежнему не было мальчиков для битья, и тогда я принял вызов лифта.

Я вломился в него, как пьяный хулиган в автобус, и зачем-то сделал непристойный жест зловещей надписи на стене, успевшей утратить четкость от многочисленных потеков. Потом повернулся лицом к выходу и врезал наугад кулаком по кнопкам на панели.

Мне было все равно, куда ехать, лишь бы этот механический скворечник доставил меня к людям.

Лифт вздрогнул, словно старая кляча, получившая пинка под зад, и заскрипел закрывающимися дверями. Уже в последний момент я заметил, что в нем нет вентиляционных отверстий, и представил, как буду медленно загибаться от удушья в этой стальной коробке, если она застрянет между этажами. К тому же я вспомнил, что сегодня пятница, а следовательно, двое суток подряд в здании вообще не будет ни души.

Однако кабина с натужным гудением отправилась наверх – пол довольно чувствительно толкнул меня в подошвы.

Я прикрыл глаза и обессиленно привалился к стенке лифта.

В котелке моем уже не оставалось ни одной разумной мысли.

А какие разумные мысли могут быть у крысы, когда она в панике начинает метаться по лабиринту, куда ее из научного любопытства запустили горе-экспериментаторы?

Наконец лифт замер. Более того, он настолько расщедрился, что соизволил раскрыть свои двери.

И опять лифтовый холл, который предстал передо мной, оказался точной копией того, откуда я отбыл.

Я вышел из кабины с таким же чувством, с каким сходят на берег матросы после кругосветного плавания без единого захода в порты.

На этот раз кабина ждать меня не собиралась. Она сомкнула свои створки, словно огромный моллюск, и с усталыми вздохами и стонами удалилась в неизвестном направлении.

Ну и пускай. Стрясем.

Я двинулся обследовать очередную терра инкогнита.

В отличие от двадцать пятого этажа и того, где я только что побывал, здесь пахло по-другому. Это был странный неприятный запах тлена и сырости, словно перед моим появлением по этажу прогулялся целый отряд покойников, внезапно оживших после нескольких месяцев пребывания под землей.

Пройдя несколько метров по такому же глухому коридору, я обнаружил предмет, который никак не вписывался в мои представления об официальных учеждениях. Это был мужской носок с рваной пяткой, разнузданно валявшийся на ковровой дорожке. Я задержался, чтобы исследовать свою находку. Носок был как носок, самый обыкновенный. Хлопчатобумажный, цвета детской неожиданности, сорок восьмого размера, не меньше. И его еще недавно кто-то носил. Кроме дырки на это указывал характерный запах. Превозмогая врожденную брезгливость к подобным вещам, я осторожно потрогал носок кончиком пальца. Ткань была еще влажной от пота, и меня аж передернуло от отвращения.

Возможно, будь на моем месте Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро, они бы мгновенно сделали множество выводов о бывшем владельце этого предмета мужского туалета. Я же, сколько ни старался, так и не смог представить себе этого типа. Во всяком случае, дальше напрашивавшегося предположения о том, что подобная вещь могла принадлежать одноногому детине в разноцветных клоунских одеяниях, я не продвинулся.

А самое главное, я не мог вообразить ситуацию, приведшую к появлению носка в коридоре.

Допустим, например, что некто купил себе новые носки, а старые решил выбросить. Он отправился к мусоропроводу (конечно, если это устройство здесь имеется), но по каким-то неведомым причинам выбросил (или обронил?) на полдороге один носок.

Я нарисовал в воображении эту картину и пожал плечами.

Чушь какая-то!..

И вообще, что ты прицепился к этому вонючему носку? Подумаешь, валяется здесь. Может быть, у местного персонала так заведено – уходя домой, терять в коридорах предметы одежды?

С чего ты взял, что этот факт может иметь какое-то скрытое значение? Если так ко всему подходить, то вскоре точно крыша поедет!..

3 – 8208 Ильин

И я пошел дальше.

Однако теперь я был начеку.

Все мои органы чувств работали на пределе, чтобы все видеть, все слышать и все обонять.

Не останавливаясь, я наугад толкнулся в несколько дверей, но они оказались закрытыми.

Признаки жизни обнаружились только тогда, когда я достиг третьего по счету излома коридора под прямым углом.

За одной из дверей я расслышал отчетливый кашель. Принадлежал он наверняка какому-нибудь туберкулезнику или астматику, потому что нормальные люди так не кашляют. Я мысленно представил себе, как выглядит кашляющий: покрасневшее от натуги лицо, жилы, натянувшиеся на шее, морщинистое желтое лицо, зубы, черные от многолетнего налета никотина…

Но лучше общаться с таким нелицеприятным типом, чем с привидениями и маньяками.

Невольно затаив дыхание, я постучал в дверь.

Но тот, кто кашлял, не отзывался. Заранее бормоча слова извинения, я распахнул дверь настежь – и замер, ошарашенный.

Передо мной опять тянулась все та же скучная лестница запасного выхода. И теперь я отчетливо слышал, что кашель постепенно приближается откуда-то снизу. Кто-то поднимался ко мне по лестнице. Хотя будь я на месте его лечащего врача, то напрочь запретил бы ему подобные восхождения – с такими легкими даже с первого этажа на второй надо подниматься только на лифте.

Если верить слуху, то между мной и чахоточным было два-три этажа. Просто эхо, отражаясь от голых бетонных стен, гулко разносилось по лестнице, вводя в обман относительно реального расстояния.

«Ну наконец-то хоть кого-то нашел», – подумал я и устремился навстречу кашлю. Однако не успел я спуститься на несколько ступенек, как меня окатило сначала холодом, а потом жаром. Перед глазами вновь возникла та кровавая надпись в лифте. И ожили полузадавленные опасения насчет маньяка, резвящегося в рабочее время.

И вспомнил я, что где-то уже слышал такой кашель. Точно, на верхнем этаже это было, когда я перестал торчать в «предбаннике» приемной!..

Я машинально сунул руку в карман, но не обнаружил там ничего, чем можно было бы отбиваться от серийного убийцы. Не пытаться же скрепкой выколоть ему глаз, хотя в наставлениях по самообороне пишут, что в критических ситуациях любой предмет может быть с успехом пущен в ход.

И тогда я повернулся и, стараясь ступать бесшумно, возвратился в коридор. Дверь, однако, до конца я закрывать не стал, чтобы наблюдать через щель за вероятным противником.

Кашель тем временем становился все исступленнее. Казалось, что тот, кто издавал эти захлебывающиеся, лающие звуки, вот-вот задохнется и со страшным хрипом скончается в судорогах.

Однако до этого дело не дошло, а потом, когда мне показалось, что кашель совсем рядом, тот, кто поднимался по лестнице, вдруг громко, с чувством чихнул – и сразу же наступила оглушительная тишина. Вместе с кашлем пропал и звук шагов.

Выждав для верности еще несколько секунд, я выглянул из своего укрытия на лестницу. Потом спустился на несколько ступенек так, чтобы просматривать вход с лестницы в коридор этажом ниже. Там неплотно прикрытая дверь покачивалась от сквозняка.

Значит, обладатель такого выдающегося кашля просто-напросто не дошел до меня и свернул с лестницы на этаж подо мной.

В два прыжка я оказался у приоткрытой двери и осторожно оглядел коридор.

Но и там не было никого. А никаких других дверей поблизости не наблюдалось.

По коже моей сами собой побежали мурашки.

Было от чего – ведь этот астматик будто растворился в воздухе под самым моим носом!

Глава 9

С каждой секундой сил у меня оставалось все меньше. Моральных, конечно. Да и живот уже начинал прилипать к ребрам от голода.

Однако я еще не верил в перспективу смерти от истощения. Хотя я всегда считал тухлой поговорку о том, что надежда умирает последней, но, оказавшись сам в безвыходном положении, упрямо надеялся на спасительную соломинку.

Люди всегда до последнего не хотят примириться с тем, что им пришла труба. Помнится, именно так умирала в прошлом году от рака тетушка Кристина, сестра моей Ма. Уже врачи махнули на нее рукой и ухаживали чисто для профилактики, потому что метастазы со скоростью цепной реакции распространялись по всему ее телу, уже она почти не приходила в сознание от непрекращающейся дикой боли, разрывавшей ее нутро. Но в моменты кратковременного просветления сознания, когда боль отступала с великодушием садиста-палача, прекращающего на некоторое время мучить жертву, чтобы потом взяться за свое гнусное дело с еще большим усердием, тетя Кристи мечтала о том, какую книгу напишет, когда поправится…

Она была писательницей. Не очень известной, но мне ее книги нравились. Писала она в основном гротескные рассказы-притчи. Среди них был один, который я считал гениальным. Там описывался мир, в котором все было поддельно и фальшиво, начиная от товаров, природы, устройства мироздания и кончая самими людьми. Главный герой последовательно обнаруживает это, все больше приходя в отчаяние. И когда в самом конце он делает открытие, что и окружающие его субъекты – лишь искусные подделки живых людей, то у него возникает естественный вопрос: где же скрывается таинственный творец, а точнее – поддель-щик, который занимается столь нелепым делом, и в чем цель его титанической деятельности?..

А разгадка оказывается довольно простой. Никакого сверхъестественного Творца или демонически настроенных суперцивилизаций. Просто в мире идет бесконечный процесс фальсификации, такой же, как круговорот воды в природе. И каждый, кто подделывает что-либо, становится жертвой другого фальсификатора, а тот, в свою очередь, фальсифицирован субъектом более высокого уровня, и все это длится бесконечно и вечно, как сама Вселенная…

Я никогда не забуду, как, сидя у изголовья умирающей, гладил ее высохшую и ставшую костлявой за счи-таные дни руку. И то и дело боролся с подступающим к горлу комком слез.

И когда тетя Кристи умерла (это случилось прекрасным июньским утром), и на похоронах, и потом еще долго меня преследовал ее настойчивый судорожный шепот: «Скажи, Страг, я ведь буду жить, да? Я напишу еще много книг, правда?!.»

Будешь, говорил ей я. Обязательно напишешь.

Хотя оснований для этого было не больше, чем для веры в воскрешение покойников.

Вот и сейчас я бессмысленно верил в то, что спасительный выход из тупика, в который я угодил, вот-вот отыщется.

И я перебирал в уме разные варианты, что делать и куда податься, пока случайно не сунул руку в сумку и не нащупал там пластмассовую коробочку. Мобил!

И как это я забыл про него?! А ведь все просто. Надо только звякнуть кому-нибудь. Хотя бы Тихону, будь он неладен со своими поручениями! Или Ма. Или Ленке, если она уже вернулась с лекций из универа… Хотя последних двух особ лучше оставить на крайний случай. А то перепугаю их, всполошу, а потом, если выяснится, что блуждал я в трех соснах, опозорюсь на всю оставшуюся жизнь. Ну Ма – ладно, она-то по-родственному меня простит, а вот Ленка так и будет считать меня тюхой-матюхой, накрытым из-за утла пыльным мешком…

А может, обратиться в полицию? Так и так, мол, выручайте, господа, погибаю в четырех стенах почти в центре города! Подожди, а полиция-то здесь при чем?.. Для таких чудиков, как я, существует специальная служба спасения. Хотя эффект наверняка будет тот же. Простите, скажут, молодой человек, но если вы перебрали с дружками и решили разыграть людей, находящихся при исполнении важных государственных, обязанностей, то не вы первый, не вы последний. Нам такие звонки по нескольку раз за смену поступают. И бросят трубку.

Сумеешь их убедить в том, что ты не гнусный шутник и не псих, окончательно утративший ориентацию в пространстве? Очень даже сомневаюсь.

Да если бы я сам был на их месте и получил по телефону такой SOS, то тоже не поверил бы в серьезность вызова.

Что ж, стрясем. Значит, остается у нас один кандидат. Тихон. В конце концов, меня сюда заслал он – ergo, он и обязан отвечать за жизнь и безопасность одного из своих подчиненных!..

Я нажал кнопку включения, но коммуникатор наотрез отказался фурычить. На экранчике вместо символа телефонной трубки высветилось равнодушное сообщение:

ВЫ НАХОДИТЕСЬ ВНЕ ЗОНЫ ПРИЕМА РАДИОСИГНАЛА.

Ну вот, а ты размечтался!..

Я недоверчиво покосился на окружавший меня скудный интерьер.

Интересно, какой же толщины должны быть здесь стены, если они не пропускают волны высокой частоты?

Уж если в наше время сотовая связь обеспечивается даже в метро, на глубине нескольких десятков метров, то здесь и подавно не должно быть сбоев.

Не отрывая взгляда от экрана мобила, я прошелся туда-сюда по коридору, спустился, а потом поднялся по лестнице на один этаж, но все мои попытки установить связь ни к чему не привели.

Где здесь может отыскаться место не с такими толстыми стенами?

Подожди-ка, сказал я себе.

А окна? Должны же здесь все-таки быть окна?!

Значит, единственное, что мне остается, – это отыскать кабинет, в котором имеется хотя бы маленькое окошко, – и тогда сигнал без труда пройдет сквозь стекло!

И я отправился по коридору в поисках помещений с окнами.

Однако, похоже, за то время, пока я торчал в районе лестницы, все обитатели этого этажа либо вымерли, как динозавры, либо ушли домой. В коридоре стояла почти мертвая тишина, и все двери, в которые я тыкался, как новорожденный кутенок в мамкину титьку, были надежно заперты на ключ.

Без толку обойдя весь этаж, я решил прибегнуть к запрещенным приемам. Например, к взлому – но только, конечно, без кражи. Не хватало мне потом объяснений с охраной или с полицией по поводу присвоения чужого барахла, когда меня все-таки вызволят отсюда.

Нет, конечно, можно было бы попытать счастья и на других этажах. Тем более что, как я помнил, на последнем, двадцать пятом, и на том, который я принял за нулевой, имелись незакрытые кабинеты. Но связываться еще раз с этим гнусным лифтом не было желания, а спускаться (или подниматься) по лестнице на своих двоих было выше моих сил. Ноги уже гудели от хождений по этому учрежденческому лабиринту.

Жалко только, что под рукой нет ничего вроде ломика или хотя бы отвертки.

А ломиться собственным телом – не та у меня комплекция. Двери тут довольно прочные (чтобы убедиться в этом, я от души стукнул кулаком в ближайшую и зашипел, потирая ушибленные костяшки пальцев). И открываются, кстати, не вовнутрь, а наружу. Поэтому массой собственного тела их не выломишь.

А ведь у меня есть в кармане связка ключей, вспомнил я. От квартиры, от своей каморки в конторе, от служебного сейфа, от почтового ящика, в конце концов… Целых четыре… нет, пять ключей у меня есть! Пятый – это от замка на цепи, которым я блокировал колесо велосипеда, когда ездил за продуктами в супермаркет. Месяца два назад велосипед мой накрылся медным тазом, уволокли-таки какие-то подлецы вместе с замком. А ключ так и остался с тех пор висеть на моем брелке – все руки не доходили снять его и выбросить.

Та-ак, посмотрим, с какими замками мы здесь имеем дело. Ага, похоже, что вот этот ничего особенного из себя не представляет. Если к нему подойдут бороздки и вырезы в каком-либо одном из моих инструментов культурного взлома, то он должен открыться.

Он и открылся. Только не сразу. Пришлось попыхтеть, потому что на самом последнем обороте ключ что-то тормозило.

У меня даже сложилось довольно тухлое впечатление, что хозяин кабинета сейчас затаился внутри и вцепился двумя руками во внутреннюю защелку, чтобы помешать мне открыть замок. Но это, конечно же, оказалось лишь плодом моей фантазии.

Замок наконец сухо щелкнул, и я потянул на себя дверь.

Кабинет был самым обычным. Стол, стулья, шкафы. В углу имелся даже своеобразный уголок отдыха, образованный двумя креслами, продавленным кожаным диваном и низким журнальным столиком с хрустальной пепельницей, полной окурков.

Но на все это я не обратил особого внимания, потому что всецело был поглощен'другим. Прямо напротив входа в кабинете имелось то, ради чего я и пошел на преступление. Окно! Большое, до самого потолка! С раздвинутыми шторами казенного серого цвета. И даже с аккуратным рядом цветочных горшков на подоконнике.

Сквозь окно в кабинет лился свет. Дневной свет. Черт, как я соскучился по обыкновенному солнечному свету!

Я пулей устремился к окну и, чуть не свалив один из горшков, прильнул к стеклу.

Отсюда, с высоты, открывался прекрасный вид. Было отчетливо видно, как далеко внизу ползут по улицам, залитым солнечным светом, коробочки турбокаров и фигурки прохожих. На глади озера качались под ветром паруса прогулочных яхт. А горизонт был скрыт синеватой дымкой городского смога.

Судя по положению солнца, времени было не так много. От силы часа три—четыре пополудни. Странно: почему же персонал САВЭСа слинял по домам задолго до окончания рабочего дня? Одно из двух: или у них сегодня какой-нибудь праздник, или местный директор лежит в больнице, и по этой причине начался всеобщий разброд и шатание.

Тут у меня мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если распахнуть окно и заорать благим матом: «Люди, спасите меня! Снимите меня отсюда!» – как это делал отец Федор из «Двенадцати стульев» на горной круче. Не будь шизиком, одернул себя я. Вряд ли тебя услышат с такой высоты. Если только ты не будешь выбрасывать вещи из окна на головы прохожим или не подожжешь шторы.

И вообще, немедленно отставить экстремистские выходки!

Окно – вот оно, следовательно, мобильная связь должна восстановиться.

Я торопливо достал из кармана ветровки «трубу» и… Она по-прежнему ни хрена не работала!

Может, батарея села? Но ведь я только сегодня утром ее подзарядил. Из-за этого и на работу чуть не опоздал, пока возился с мобилом!

Да и экран исправно выдает сообщения. Вернее, одно-единственное. Все ту же надпись: «ВЫ НАХОДИТЕСЬ ВНЕ ЗОНЫ ПРИЕМА РАДИОСИГНАЛА».

Да что же это творится, люди?! Такого просто не может быть! Вот окно, а вот я с аппаратом. Или мобил мой сломался, или какое-то непреодолимое препятствие служит экраном для радиоволн. Но откуда здесь может взяться экран для сигнала, откуда?

Тут в голове моей словно что-то щелкнуло. Как тот замок, который я только что взломал.

Не веря своим глазам, я пригляделся внимательнее к окну. Солнечный свет. И панорама города внизу. Что-то здесь было явно не так.

Например, почему свет, который падает из окна, не теплый? Я совершенно не чувствовал тепла солнечных лучей.

И тот город, что раскинулся внизу, – уж слишком далеко все видно. Словно я смотрю на него с крыши небоскреба. А ведь, насколько мне помнится, в лифте я задействовал кнопку, расположенную в середине панели управления. Так что это должен быть примерно двенадцатый, от силы – пятнадцатый этаж, и вон то здание в семнадцать этажей, что виднеется в нескольких кварталах отсюда, должно было заслонять собой весь вид. А я-то смотрю ПОВЕРХ него!..

Все эти мысли пролетели в моей голове за счита-ные доли секунды.

А потом я подошел к окну и оглядел его со всех сторон. И теперь в глаза мне бросилось, что в нем нет ни фрамуги, ни форточки. Что ж это за окно такое, которое не рассчитано на проветривание?!..

Пятясь, я отходил от окна до тех пор, пока не наткнулся спиной на стул и не уронил его.

Я знал, что мне следует сделать, чтобы проверить свои подозрения, но было страшновато: вдруг они оправдаются?

Но это был единственный выход. И я все-таки собрал нервы в кулак, взял стул и, занеся его над головой, врезал что было сил по оконному стеклу. Оно не было бронированным. Оно обрушилось на пол водопадом осколков – и в комнате сразу наступила кромешная тьма.

Чтобы отыскать выключатель, мне предварительно пришлось на ощупь добраться до двери и распахнуть ее настежь.

Потом я долго стоял, тупо взирая на глухую бетонную стену, которая открылась за разбитым «окном». Кстати, эта штуковина, которую я принял за окно, оказалась не плоской, а объемной, просто я этого сначала не заметил из-за штор. И вся стена в несуществующем «оконном проеме» была утыкана какими-то трубками, электронными платами, пучками кабелей, уходивших куда-то в толщу стены, и прочими непонятными штуковинами.

Вот оно что! Теперь понятно, почему сигнал и здесь не проходил к моему мобилу. Моя догадка насчет экрана оказалась верной.

Ведь это было вовсе не окнб, а экран. Огромный голографический стереоэкран с чудовищно высоким разрешением. И на этот экран постоянно проецировалось изображение с камеры, установленной на крыше Шайбы.

Иллюзия того, что окно настоящее, была абсолютной. А на самом деле это была подделка, фальшивка. Оптический обман.

Интересно только, кому и зачем понадобилось это фальшокно? Какой смысл было проектировать здание без окон, но зато оснащать его множеством таких вот голоэкранов? Не экономичнее было бы сделать настоящие окна?

Или поголовно все сотрудники этого учреждения страдали аллергией на солнечный свет?

Я еще раз оглядел кабинет. Стол, диван, кресла, шкафы…

Потом, повинуясь какому-то неосознанному побуждению, подошел к столу и один за другим открыл все ящики.

Меня аж прошиб холодный пот от того, что я там увидел. Стол был девственно пустым, только в одном из ящиков лежала кипа старых газет, а в другом – непочатая пачка писчей бумаги.

Еще не веря в истинность своих выводов, я кинулся к книжному шкафу, в котором за стеклом стояли стройные ряды аккуратных томиков, распахнул дверцы и смахнул содержимое одной из полок на пол.

Это было нетрудно. Потому что это были не книги, а их имитации. Пустые картонные коробки, торцы которых оформлены, как книжные корешки. Что-то вроде театральных реквизитов, которые используют при создании декораций для спектакля или для съемок фильма.

Декорация – вот верное определение этому нереальному Зданию.

Все оно – одна сплошная декорация, призванная лишь создавать иллюзию.

На миг у меня возникло соблазнительное предположение: а может, и стены тут сделаны из папье-маше, и стоит ткнуть в них посильнее, как эти химерные плоскости развалятся, словно карточный домик?

Но я прекрасно понимал, что это невозможно. Что-что, а стены тут были настоящими.

Но зачем кому-то понадобилось угрохать столько средств и денег на то, чтобы создать такую гигантскую подделку? Какие цели преследовали неведомые мне строители, возводя двадцатипятиэтажную бутафорию, внутри которой не было ничего, кроме пустоты?

Ноги мои подкашивались от усталости, и я бессильно опустился на стул, бесцельно созерцая тот погром, который я учинил.

Потом вдруг сердце мое екнуло.

С чего это я решил, что в псевдоокно транслировалось изображение с внешней камеры? А если это была запись? Предположим, кто-то заранее отснял вид города с крыши и теперь бесконечно прокручивал эту запись на экране?

В таком случае картинка на огромном экране, которую я созерцал, как лопух, развесив уши, могла не соответствовать реальному времени. И, возможно, не день сейчас был снаружи, а ночь.

Вот так вот, Страг.

С самого начала тебя водили за нос, а ты доверчиво лез в яму, которую для тебя приготовили. А теперь мышеловка захлопнулась, и тебе суждено сгнить заживо в этом огромном склепе, потому что из него нет и не будет выхода.

Глава 10

Из состояния глубокого дауна меня вывел звук шагов в коридоре.

Кто-то направлялся в мою сторону, и даже ковровая дорожка не могла приглушить его тяжелую поступь. Судя по размеренному ритму шагов, идущему не надо было никуда спешить. Словно он прогуливался по коридору или совершал обход, проверяя, все ли в порядке.

Разумеется, это мог быть кто-нибудь из охраны, инспектирующий здание для очистки совести перед тем, как со спокойной душой отправиться на боковую до утра. Или, скажем, местный штатный пожарник. В таком большом Здании должен иметься ответственный за противопожарную безопасность. Вечер пятницы – наиболее подходящее время для того, чтобы проверить, не бросил ли кто-нибудь незатушенный окурок мимо пепельницы.

Но мне почему-то не поверилось в эти предположения.

Во всем виновата была угрожающая надпись на стенке лифтовой кабины.

Поэтому вместо того, чтобы броситься с ликующим воплем навстречу незнакомцу, я, стараясь не шуметь, достиг двери, осторожно погасил свет в кабинете и все так же осторожно потянул дверь на себя. Меня так и подмывало оставить хотя бы небольшую щелочку, чтобы поглядеть на того, кто будет проходить мимо, но это было рискованно: идущий мог заметить, что дверь прикрыта не до конца.

Прижавшись к стене рядом с дверью, я слушал, как шаги становились все более четкими. Незнакомец был уже всего в нескольких метрах от меня.

Сердце моё стучало так, что я испугался, как бы его громоподобный стук не просочился сквозь дверь и стены в коридор.

Ритм неспешных шагов вдруг совсем замедлился.

Неужели тот тип заметил что-то, что выдавало мое присутствие в этом кабинете?

Шаги совсем стихли. Причем резко. Значит, незнакомец остановился.

И как раз напротив моей двери.

Я весь, с головы до ног, покрылся липким потом, а живот мой свела судорога.

Может быть, это и есть владелец кабинета, который я только что разгромил?

Неужели я ошибся в своих выводах насчет того, что внутри Шайбы лишь имитировалась деловая активность? Что, если хозяин кабинета сейчас откроет дверь и войдет? И будет тогда почти как в сказке о трех медведях: «А кто это сидел за моим столом и разбил окно?»

И тебе нечего будет ответить.

А потом откроется совсем веселая перспектива быть привлеченным к материальной ответственности. То есть получить от Тихона строгий выговор и лишиться всевозможных премиальных надбавок к зарплате. А кроме того, еще и компенсировать причиненный САВЭСу ущерб.

Интересно, сколько может стоить такое волшебное окошечко?

Наверняка чуть меньше, чем последний писк автомобильной моды, но больше, чем моя зарплата за ближайшие десять лет.

«Ну что ты там встал?!» – мысленно взмолился я, обращаясь к незнакомцу. Решил войти, так входи, не тяни резину! Чем быстрее ты меня накроешь с поличным, тем лучше. Иначе меня хватит кондрашка от нервного напряжения, и тебе будет некому предъявлять претензии по поводу разбитого «окна»…

Но незнакомец по-прежнему ничего не предпринимал.

Словно решил окончательно доконать меня ожиданием неотвратимой кары.

Нет, ну сколько же может длиться это издевательство?!

Ну, пусть я виноват. Вот он я, берите меня голыми руками и пейте мою кровь стаканами, только не заставляйте меня вариться в собственном соку!

Я выждал еще примерно минуту (досчитав в уме до шестидесяти) и решил: вообще-то, хлеб за брюхом не ходит, но и из этого правила должно быть исключение. Осторожно дотянувшись до дверной ручки, я сделал глубокий вдох, как будто собирался нырнуть в ледяную воду, а затем немного приоткрыл дверь так, чтобы ненароком не зашибить чувака, который прирос к полу в коридоре. Или чувиху, хотя шаги были не похожи на женские…

При этом я невольно закрыл глаза. Во-первых, свет в коридоре показался мне чересчур ярким после темноты, а во-вторых – мандраж…

Однако никакой реакции со стороны человека в коридоре не последовало, и тогда я открыл глаза и толкнул дверь от себя с большей силой, чем в первый раз. Она открылась настежь и с глухим стуком ударилась ручкой о стену.

Я недоверчиво высунулся из кабинета и повертел головой из стороны в сторону.

Никого в коридоре не было. Ни в поле зрения, ни вообще.

Подобную ситуацию англичане окрестили «визитом королевы». Это когда тебе звонят рано утром в дверь, а ты еще сладко нежишься в постели. Перебирая в голове, кого бы могло принести в такую рань, и не находя ответа, ты плетешься к двери, открываешь ее и видишь, что за нею никого нет.

Обычно в таких случаях ты находишь массу правдоподобных причин: проказы местной ребятни; сосед, с перепоя перепутавший свою квартиру с твоей в полном соответствии с известным анекдотом, с той лишь разницей, что он вовремя усек свою оплошность; почтальон, поднявшийся не на тот этаж, чтобы вручить срочную телеграмму…

Конечно, все эти причины в той или иной мере притянуты за уши, но, используя их в качестве объяснения странного звонка, ты успокаиваешь самого себя.

Люди так устроены, что, оказавшись лицом к лицу с госпожой Неизвестностью, скорее будут упрямо цепляться за аргументы в духе диалектического материализма, нежели прибегнут к фантастическим или мистическим объяснениям.

Однако сейчас трудно свалить произошедшее на проделки мальчишек или на пьяного соседа. Тем более что никто не звонил в мою дверь. Незнакомец просто постоял возле нее в коридоре, а потом необъяснимым образом исчез.

Вследствие чего у меня оставалось три версии, и ни одна из них меня не устраивала. Согласно первой, я стал жертвой собственной галлюцинации. Это если мозг мой перегрелся и стал «глючить», как говорят компьютерщики. Однако, по вполне понятным причинам, я не пылал желанием воспринимать себя в качестве бредящего наяву шизоида.

Два же других возможных объяснения были и вовсе фантастическими. Вроде того, что шаги в коридоре принадлежали человеку-невидимке. Или призраку, за долгие годы блужданий в потусторонних пространствах соскучившемуся по общению с живыми людьми. Но, разумеется, все это была чушь. Поскольку я не был исключением из общего правила, то, задействовав весь свой интеллектуальный потенциал, вскоре нашел более вероятную причину.

Так как я уже убедился, что внутри Здание представляет собой одну большую фальшивку, то нетрудно было сделать вывод о том, что звуковые и зрительные эффекты, свидетелем которых я не раз становился, являются составной частью одного и того же спектакля. То есть все эти голоса, телефонные звонки, чьи-то шаги, кашель, брошенные в коридоре носки, дымящиеся окурки и все прочее были лишь искусно созданной иллюзией, предназначенной для того, чтобы вводить меня в заблуждение. Меня хотели убедить в том, что я в здании не один. В эту же схему вписывались и необъяснимые метаморфозы лифта, и использование голографии для имитации панорамы города за окном, и – самое главное – мнимое отсутствие выхода из Здания.

Одно большое шоу – вот что это было такое. Оно изначально было предназначено для одного-единственного зрителя. Для меня. Но с какой целью?

А с какой целью ставятся спектакли и снимаются фильмы?

Для того, чтобы развлекать людей.

Только мне это даром не надо. Не желаю, чтобы меня развлекали подобным образом. И вообще, массовики-затейники не вправе навязывать свою волю зрителям. Они должны были сначала поинтересоваться: а хочу ли я быть втянутым в их затею или нет? Конечно, не хочу! И никто меня не заставит участвовать в их дурацком шоу! Нет у меня времени на развлечения в течение рабочего дня! Понимаете? Нет!..

Однако, похоже, мое мнение абсолютно не интересовало режиссеров спектакля. Плевать им было с высоты Шайбы, хочу я или нет становиться зрителем. Меня просто-напросто использовали, словно самого последнего олуха, интригуя, чтобы я все больше увязал в их затее, как муха в меде.

Ну, все! Я больше не хочу подыгрывать им. Мне это надоело и не нравится. Слишком затянулось представление, господа. Мне, знаете ли, уже домой пора. Да и жрать хочется так, что желудок судорогой сводит.

Поэтому, пожалуйста, проводите меня к выходу – и будем считать, что недоразумение исчерпано. И ничего я вам не должен за разбитое псевдоокно. Предупреждать надо было, прежде чем приглашать в зрительный зал.

Придя к такому выводу, я немного повеселел. Ведь для человека главное – знать, что происходит. Тогда нетрудно найти выход из любого тупика.

Я в последний раз окинул взглядом разгромленный мною кабинет и вышел в коридор. Медленно пошел, сам не зная куда, приглядываясь и прислушиваясь к окружающей обстановке.

Словно по мановению волшебной палочки, теперь в Здании воцарилась абсолютная, гнетущая тишина. Мои шаги гулко отдавались эхом в бетонных стенах. Тишина была такой, что я даже слышал свое собственное дыхание.

Ну-ну…

Антракт между действиями спектакля?

Что вы там еще собираетесь навязать мне? Какую лапшу хотите повесить мне на уши?

Я миновал два крутых поворота в коридорном слаломе, и тут взгляд мой зацепился за то, что я, в принципе, должен был заметить с самого начала, но не заметил.

На потолке имелись датчики системы пожарной безопасности. Это такие плоские решетчатые коробочки, которые при повышении температуры воздуха более установленной величины или при задымлении выше нормы подают сигнал тревоги на пульт управления противопожарными системами. Ничего особенного в этом, конечно, нет. Многие учреждения используют эти штучки, чтобы своевременно узнавать о том, что у них начался пожар. Другое дело – удастся ли этот пожар потушить…

Но в САВЭСе таких датчиков было слишком много. Они были установлены через каждые десять метров.

Я не поленился, вернулся в кабинет, который только что разгромил, включил свет и убедился, что и там имеются такие же датчики. И не один, как следовало бы, а целых четыре – в каждом верхнем углу.

И теперь я припомнил, что повсюду, где бы я ни был, имелись эти квадратные решетчатые артефакты.

Они имелись даже на лестнице, где ничего не могло гореть в принципе! Если бы это было действительно обычное учреждение, то можно было бы предположить, что его руководство явно страдает пожарофобией. А поскольку никаким нормальным учреждением тут и не пахло, то датчики должны были иметь совсем другое устройство и предназначение.

Теперь я знал – какое.

И для чего их столько понадобилось.

Чтобы обеспечивать полный обзор помещения.

Чтобы ни на секунду не выпускать меня из поля зрения.

А это означало, что я ошибся относительно своей роли в спектакле. Я был вовсе не зрителем, а активным участником шоу. С той разницей, что мне не был виден зрительный зал. Зато меня отлично видели и слышали зрители. И еще те, кто организовал и режиссировал эти съемки.

Ах, вот, значит, как?

Значит, я с самого начала метался по многоэтажному лабиринту, не подозревая, что за мной следят тысячи глаз? Что в тот момент, когда я с ужасом смотрю на надпись, намалеванную кровью, какой-то идиот, развалившийся в кресле перед головизором и набивший рот чипсами, тычет в экран пальцем и жизнерадостно гогочет надо мной? Что, когда я бреду на подкашивающихся от усталости ногах по бесконечному коридору, другой идиот, оторвавшись от процесса заглатывания ледяной кока-колы, небрежно командует в микрофон ассистентам-операторам: «А ну-ка, нагоните на парня побольше страха. Кашель готов? Запускайте… Эй, кто там заведует кашлем, не спать!»?..

Нет уж, выкусите!

Я не собираюсь больше играть на вас!

Или вы меня сейчас выпустите отсюда, или пожалеете о том, что выбрали меня в качестве актера!

Вы слышите меня?!

ОСТАНОВИТЕ СПЕКТАКЛЬ, ПОТОМУ ЧТО Я ВЫХОЖУ ИЗ ВАШЕЙ ДУРАЦКОЙ ИГРЫ!

Тут я пришел в себя и осознал, что торчу посреди кабинета, задрав голову к фальшивым датчикам, и кричу подобно Демосфену на морском берегу, а лицо мое искажено судорогой праведного гнева.

Только я напрасно распылялся.

Минута шла за минутой, а никакой реакции со стороны невидимых режиссеров не было.

Зато публика, наверное, получила массу удовольствия, глядя, как я распинаюсь.

Чтоб вы подавились своими чипсами и напитками, сволочи!

Что бы мне такое сделать, чтобы заставить вас вывести меня из этой вашей дурацкой игры?

Небольшой пожарник устроить, что ли? Но ни спичек, ни зажигалки у меня нет. Громить мебель смысла тоже не имеет – эти гады только еще больше позабавятся. Вон грохнул я так называемое окно вдребезги, а они и глазом не моргнули.

Вот что я лучше сделаю, это наверняка никак не вписывается в их планы.

В любом спектакле или шоу участники должны активно действовать. Чтобы публике было на что посмотреть, иначе она постепенно вымрет от вывиха челюстей вследствие непрекращающейся зевоты. А я не буду ничего делать.

Сяду вот тут и буду сидеть до тех пор, пока вам не надоест тупо пялиться на мою неподвижную фигуру.

И я плюхнулся на диван, скрестил руки на груди, положил ногу на ногу и откинулся головой на мягкую спинку с видом человека, которому надо убить время в ожидании чего-либо.

Долго ждать, однако, мне не пришлось. Через раскрытую дверь кабинета до меня донесся настойчивый звонок телефона.

Глава 11

Ха-ха, внутренне ухмыльнулся я. Не понравилось мое бездействие, да? Забегали небось, как тараканы, засуетились… Кнопочки принялись разные нажимать да за веревочки дергать, чтобы привести в действие новые приманки!..

Только фиг им – я больше и пальцем не шевельну! Пусть допетрят, что не на того нарвались! Потому что я эти аттракционы в гробу видал!..

Хоть и не люблю я смотреть ящик, но иногда мне приходилось видеть отдельные эпизоды подобных те-леигриш– Называются такие передачи то ли «Скрытая камера», то ли «Под стеклянным колпаком», уж не помню точно. А суть там примерно такая. Берется энное количество ничего не подозревающих граждан, ставят их в некие фантастические (и большей частью небезопасные для жизни и здоровья) условия, а потом любой может наблюдать, как бедолаги выпутываются из тухлятины, в которой очутились по милости организаторов.

Только в отличие от меня им предварительно объясняют, что от них требуется. А меня так и не удосужились проинструктировать. Если не считать, конечно, Тихона с его нотациями по поводу доставки пакета…

Стоп! Как же я забыл про этот проклятый конверт?

Ведь теперь, когда пошла такая заваруха, я могу делать все, что угодно. В том числе и вскрыть пакет. Вдруг в нем-то и содержится нечто такое, что даст мне хотя бы какое-то представление о том бардаке, в который я попал?

Не обращая внимания на непрекращающиеся телефонные звонки в глубине коридора, я торопливо достал конверт из сумки и надорвал его дрожащими от нетерпения руками.

Там был один-единственный листок стандартного формата.

И, глядя на него, я испытал такое разочарование, какого не испытывал, наверное, с самого раннего детства, когда дядька Николай, приходя к нам с Ма в гости, дарил мне конфету «Мишка на Севере», которая на поверку оказывалась искусно свернутым в форме конфеты пустым фантиком.

Листок был девственно-чистым.

На всякий случай я заглянул в конверт – там больше ничего не было, а затем повертел лист перед своим носом так, словно надеялся, что текст, который на нем должен быть, вот-вот проявится, как это бывает в фильмах-сказках. Тухло.

Лист выпал из моих пальцев и спланировал на пол. За ним последовал и конверт, смятый в комок.

Стараясь не обращать внимания на истошные вопли телефона, я откинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза. Вот, значит, как…

Если до этого у меня еще оставались какие-то жалкие иллюзии насчет того, что я случайно попал в эту двадцатипятиэтажную мышеловку, то теперь сомнений быть не могло: меня заманили сюда сознательно, в соответствии с тщательно продуманным планом. Может быть, даже и при помощи гнуса Тихона. Не случайно же он так заорал, когда я стал ерепениться по поводу несуществующего адреса.

Да, он наверняка знал, куда меня отправляет.

Потому что он, проработавший в экспресс-доставке не один десяток лет, не мог не заметить те белые нитки, которыми была шита вся история с пакетом.

Несуществующий адрес. Несуществующая фирма. Отсутствие обратного адреса на конверте…

Но если так, то я попал не просто в ловушку. Я угодил между зубьями шестерен огромной машины, могущество которой даже страшно представить.

Ведь чтобы построить в короткий срок, оборудовать самыми современными имитационными штучками высоченное здание и нанять несколько актеров-статистов, нужны только деньги. Причем немалые. Но для того, чтобы легализовать – хотя бы внешне – всю эту лихорадочную возню, чтобы заставить работать на себя крупного функционера солидной коммерческой фирмы, известной на четырех континентах, чтобы, наконец, обставить мое исчезновение так, чтобы никто не стал меня искать, – для всего этого понадобились бы не только крупные «бабки», но и то, что на языке военных стратегов называется «оперативными возможностями», а на эзоповом языке политиков – «властными полномочиями».

А вот и еще одно доказательство причастности Тихона к моему похищению.

Предположим, что в ближайшее время мне не суждено вырваться из Шайбы (от этой мысли я невольно поежился). Тогда уже сегодня вечером Ма будет звонить домой Тихону, чтобы выяснить, не известно ли ему, куда я запропастился. Нет, пожалуй, сначала она звякнет Ленке. Но потом – все равно моему шефу. И он должен будет либо сказать правду (в чем я глубоко сомневаюсь – не стали бы так подставляться те, кто задумал всю эту интригу, потому что если они хоть чуточку знают Ма, то должны отдавать себе отчет, что она тут же позвонит в полицию), либо соврать что-нибудь типа: «Ну что вы, мадам, я и сам удивляюсь, почему ваш сын не вернулся с обеденного перерыва. Пошел, знаете ли, перекусить в „Макдоналдс“ – и с концами»… Тот еще аферист наш начальничек, врет он хоть и редко, но метко, с артистичной убедительностью.

Нет, если все-таки мне удастся выйти из этой передряги живым, то я ему врежу как следует. Все выскажу прямо в его кирпично-красную рожу. А потом повернусь, чтобы уйти навсегда из его вонючей конторы. Мне не нужны такие начальники, которые за взятку – пусть даже в особо крупных размерах – готовы продать своих подчиненных с потрохами любому сильному дяде!..

Проклятый телефон, и что он так надрывается? Решили взять меня измором? Фиг вам!

Надо просто слинять отсюда куда-нибудь, где звонков не будет слышно. А то думать мешают, сволочи. Между тем подумать мне теперь есть над чем, К примеру, вместо солнца из-за моего умозрительного горизонта теперь выплывает такой вопрос: кому я так понадобился? Чем моя скромная персона заслужила невероятные ухищрения со стороны похитителей? А самое главное – с какой целью? Ведь в свете моих свежих догадок версия о развлекаловке-телеигре не выдерживает никакой критики. Такая овчинка действительно не стоила бы выделки. Нет, похоже, что намерения у невидимых кукловодов самые серьезные и далеко идущие.

Только вот какие – хоть убей, не могу врубиться. Правда, одно созревшее предположение не может не радовать. Вряд ли эта крупномасштабная затея проворачивается лишь затем, чтобы тривиально кокнуть меня без свидетелей. Для этого не надо было бы никуда меня заманивать и водить за нос по крайней мере несколько часов подряд, а хватило бы одного техничного удара кирпичом по башке вечером в темном подъезде. Или ножа в бок. Или пули в упор из пистолета с глушителем. Или на расстоянии из снайперской винтовки. Способов полным-полно, и все они были бы пригодны, потому что я, как говаривал еще честертоновский патер Браун, «слаб в коленках» и в подметки не гожусь Джеймсу Бонду, который пресекал в зародыше любую угрозу собственной безопасности.

Хотя все это правильно с точки зрения логики. А где гарантия, что речь идет не о маньяках-извращенцах, любящих всласть поизмываться над несчастными жертвами, прежде чем исполосовать их бритвой или истыкать ножом для колки льда?

Да, но тогда надо допустить, что эти маньяки – миллионеры. А почему бы и нет? А почему бы и да?..

Окончательно запутавшись в измышлениях на эту тухлую тему, я отлепил свой зад от дивана и поплелся к выходу. Но не из-за того, что меня достал этот бандитский телефон.

Просто захотелось по-маленькому, а мочиться под прицелом скрытых телекамер как-то западло. Вот если бы я был наглецом, то именно так бы и поступил, да еще постарался бы преподнести акт отправления данной физиологической потребности во всей красе. Специально чтобы вызвать приступ рвоты у мерзавцев-чипсоедов, которые сейчас следят за мной. Но беда в том, что я был воспитан не в уличных традициях и проблема туалета всегда была слишком тяжкой ношей для моей врожденной застенчивости. Вон, казалось бы, сколько времени с Ленкой вместе ходим, а ведь до сих пор буду мучиться до лопания мочевого пузыря, вместо того чтобы признаться, что мне требуется на минутку отлучиться за кустики…

И я двинулся искать соответствующее заведение специального назначения, втайне надеясь, что хоть там-то не окажется скрытых телеобъективов – не извращенцы же, в самом деле, создатели этого многоэтажного тупика!..

Однако вскоре я вынужден был остановиться и прислушаться к телефонным звонкам, потому что они претерпели странную метаморфозу.

Их трели обладали теперь разной продолжительностью, и одни были короче, а другие – длиннее, да и интервалы между ними тоже были разными. Это мне что-то смутно напоминало.

Я напрягся головой и сумел-таки «догнать». Классе в шестом или седьмом мы с Серегой Кап-личенко увлекались всякими шифрами. Пространные сообщения в закодированном виде писали друг другу на уроках. И одним из самых примитивных способов сделать наши записочки недоступными для посторонних была азбука Морзе, только мы ее доусовершенствовали, введя на письме вместо точек ноль, а вместо тире – единицу. ДМ – «двоичная морзянка», как мы с гордостью изобретателей окрестили этот нехитрый код.

И сейчас, вслушиваясь в неравные звонки, я обнаружил, что им присуща определенная закономерность. Три коротких… один длинный… короткий-длинный-короткий… короткий-длинный… длинный-длинный-короткий… Пауза… потом три коротких… один длинный… Все то же самое, цикл повторяется.

Та-ак… Если принять на вооружение ДМ, то получим:

000-1-010-01-110 000-1.-010-01-110 000-1-010-01-110

Я мысленно подставил вместо единиц и нулей буквы, и меня бросило в жар.

«С-Т-Р-А-Г… С-Т-Р-А-Г…» – безостановочно твердили мое имя телефонные звонки. Кто-то звал меня и очень хотел, чтобы я взял трубку!

И хотя в глубине души я был уверен, что это – очередной трюк моих похитителей, но хотелось обнаружить другое. А вдруг каким-то чудом Ма удалось рас– ' колоть моего начальничка, вызвать полицию, и теперь, чтобы вызволить меня из заточения, отряд спецназовцев готовится к штурму здания? А для начала они могли попробовать связаться со мной, чтобы проинструктировать, как мне надлежит действовать…

И я повернулся и рванул на полусогнутых в направлении звонков.

Глава 12

Мне повезло (или это было специально подстроено?): дверь кабинета, в котором трезвонил телефон, была открыта.

Кабинет оказался намного больше, чем тот, где я буйствовал. Судя по количеству рабочих столов, заваленных макулатурой в виде каких-то старых накладных, циркуляров, распоряжений и приказов, здесь было нечто вроде общей комнаты для нескольких сотрудников низкого ранга.

Однако и здесь окно было фальшивым. Наученный горьким опытом, я сразу усек: голокартинка тут – точная копия той, что и на экране, который я разбил. Хотя «окно» должно выходить на противоположную сторону здания.

«Тоже мне, конспираторы, – с усмешкой подумал я. – Вбухав такую прорву „бабок“ в оснащение здания, они все-таки пожадничали и решили сэкономить на камерах!..»

Но капитально разглядывать помещение у меня не было времени.

В углу, отгороженном от рабочих столов шкафом, имелась зона отдыха в миниатюре. Там стоял журнальный столик в окружении нескольких кресел, а с настенных полок, уставленных цветочными горшками, свисали пыльные щупальцы лиан, традесканции и прочей комнатной зелени. На столике-то, накрытом аккуратной кружевной салфеточкой, и стоял телефон, пытавшийся общаться со мной посредством морзянки.

Это был древний аппарат черного цвета с полустертыми цифрами под мутным диском и с трубкой, наушник которой был обмотан по окружности черной изолентой. Он наверняка был ровесником тех дохлых часов, которые я видел в вестибюле вечность тому назад.

Я поспешно схватил трубку и, задыхаясь от бега, выпалил:

– Алло! Алло!

Собственно, надежд на то, что звонящий сможет прояснить ситуацию или что со мной вообще будет говорить кто-нибудь, было мало. Я заранее настроил себя на то, что это очередной фокус.

Однако в трубке раздался взволнованный женский голос. Торопливый. Полный животного ужаса. Готовый вот-вот сорваться на крик. Это была… ну, если не девушка, то очень молодая женщина.

– …Ну наконец-то, господи! – воскликнула она. – Послушайте, у меня совсем нет времени, и я не знаю, кто вы, но… Ради бога, помогите мне, пожалуйста!.. Мне так страшно!

– А что случилось? – спросил я, несколько обалдев от неожиданности. – Кто вы?

Но она меня будто не слышала. В ее голосе стал усиливаться истеричный надрыв:

– Он уже совсем рядом!.. Я боюсь, что замок не выдержит!.. НА ПОМОЩЬ!.. Скорее!.. Я прошу вас!..

– А где вы? – спросил я. Это она услышала.

– Комната шестьсот десять!.. – выпалила она. – Сюда, быстрее!.. Он же вот-вот ворвется, чтобы разделаться со мной! Подонок!.. Нет-нет, это я не вам!.. Ой, мамочки, что же мне делать-то?.. Здесь больше никого нет, я уж звоню-звоню, а никто не подходит, а выйти я отсюда не могу, потому что он за дверью, я это знаю!.. «Так, – сказал я себе. – Ну вот тебе и очередной акт интерактивной пьесы. Неужели ты поверишь этой виртуальной истеричке и сломя голову кинешься в комнату шестьсот десять? Кстати, ты даже не ведаешь, на каком этаже расположена эта комната, тут же нигде нет табличек…»

– Послушайте, – вклинился я в поток выкриков своей собеседницы. – А откуда вы узнали, как меня зовут?

Почему-то именно это волновало меня в данный момент больше, чем выяснение конкретных обстоятельств мифической осады комнаты под вряд ли существующим номером.

– Да вы что, издеваетесь?! – ударила мне в ухо гневная звуковая волна. Впрочем, голос тут же вновь стал умоляющим. – Ну, помогите же мне, помогите, ради всего святого!.. Иначе… А-а-а!..

Крик окончательно сорвался на нечленораздельный визг.

А потом в трубке пошли короткие гудки. Я с досадой швырнул трубку на аппарат и невидящим взглядом уставился в пространство.

С одной стороны, я не сомневался, что имею дело с очередной провокацией. Наверное, невидимым режиссерам понадобилось выманить меня с этого этажа – только вот зачем?

С другой – мольба о помощи была сыграна безукоризненно с точки зрения актерского мастерства. Было в голосе незнакомки нечто такое, от чего сами собой бежали мурашки по спине и холодело нутро.

А что, если действительно не один я попал в этот капкан и где-то в недрах этого здания в самом деле находится беспомощная, перепуганная женщина, в дверь к которой ломится распоясавшийся убийца?

Может быть, на всякий случай сходить проверить? В принципе, если здесь соблюдают нормальный порядок нумерации, то 610-й кабинет должен находиться на шестом этаже.

Но тут мое зрение переключилось на нормальный режим восприятия, и я увидел нечто такое, что отбило у меня всякую охоту куда-то мчаться и кого-то спасать. Все-таки мерзкая штука – самоубеждение. Я убедил себя в том, что зов о помощи ложный, поскольку увидел, что в закутке кабинета имеется небольшой холодильник и он включен в сеть!

Значит, в нем что-то есть! И это «что-то» просто обязано быть съедобным!

В этот момент, словно для того, чтобы окончательно уничтожить мои сомнения, холодильник выключился и призывно завибрировал всем корпусом, как профессиональная стриптизерша.

Я рванул на себя дверцу – и оцепенел. В следующую секунду я уже набивал рот черствыми ватрушками, которые обнаружились в холодильнике, заодно пытаясь решить две принципиально различные задачи: как быстрее отправить еду в желудок, но при этом продлить удовольствие?

А еще там нашлись: початый пакет сливок, надкусанный и тоже зачерствевший кусок торта на чайном блюдце и почти целая банка клубничного варенья.

В общем-то, довольно скудный продовольственный ассортимент, годящийся разве что для чисто символических чаепитий, но мне и этого хватило, чтобы на время забыть о голоде.

Опомнился я, когда от всей этой роскоши осталась только липкая банка (ее я тут же залил водой, стоявшей в графине на холодильнике, и залпом выпил сладковатую бурду) да еще блюдце, которое можно было уже не мыть – после вылизывания на нем не осталось ни единой крошки.

Что ж, маловато, конечно, для растущего семнадцатилетнего организма, но спасибо и за это неведомым благодетелям.

Может быть, звонок телефона был лишь способом завлечь меня сюда, дабы я обнаружил здесь еду? Если так, то неведомые злодеи явно не заинтересованы в том, чтобы я загнулся, включая сюда и мучительную смерть от голода.

Придя к такому выводу, я повеселел. Тем более что желудок мой, получивший долгожданную подачку, перестал донимать меня спазмами и коликами и, урча, как пес, принялся за работу.

От прилива сил и бодрости я вдруг уверовал, что все должно закончиться хорошо.

По этой причине я даже не стал обыскивать кабинет. И уж тем более не стал учинять в нем погром.

Я вернулся к телефонному аппарату и критическим взором оглядел его со всех сторон. Потом снял трубку, опасаясь, что в ней будет царить мертвая тишина. Однако в ухо мое исправно загудел стандартный сигнал.

Интересно, какой это телефон – внутренний или городской?

Неужели это – лишь очередная подставная пешка в партии, которую разыгрывают со мной невидимые партнеры?

«А что, собственно, я теряю?» – подумал я.

И набрал номер своей квартиры.

Щелчки соединения. Шорохи помех. Пока что – все как обычно. Ага, вот… Наборный треск закончился, и Запищал длинный гудок.

И в тот же миг в трубке возник голос Ма. Интересно, сколько времени она проторчала возле телефона, боясь отлучиться от него даже на секунду, чтобы не пропустить моего звонка?

Ма.

Я прикрыл глаза и представил нашу уютную кухоньку в красно-белых тонах, и как за окном сгущаются сумерки, и как в открытое окно со двора доносится бренчание гитары: в это время вся наша дворовая компания собиралась на посиделки на детской площадке под нашими окнами.

Глаза предательски защипало, а в горле застрял тугой ком.

Поэтому, когда до меня донесся такой родной и такой далекий голос: «Да? Я слушаю вас! Говорите же!» – я некоторое время не мог выдавить из себя ни звука.

Потом мне удалось произнести:

– Ма, это я.

Я ожидал, что на меня сейчас обрушится водопад вопросов, но этого почему-то не произошло. Ма лишь спросила:

– Кто это?

И голос ее был неузнаваемо чужим. Точнее, не сам голос, а его интонации.

– Ма, ты что, не узнаешь меня? – возмутился я. – Это же я, Страг!

Пауза.

– По-моему, вы ошиблись номером, – бесстрастно произнесла Ма.

И повесила трубку.

Короткие, но странным образом сдвоенные гудки. Ноль-ноль… Ноль-ноль… точка-точка… По азбуке Морзе – без конца повторяемая буква «и».

А что – «и»? Соединительный союз, не более того. Не может он иметь никакого значения, зря ты ищешь смысл там, где его нет.

Почему же Ма не опознала мой голос? И тут меня ожгло: черт, да ведь она просто обиделась на меня! Наверное, решила, что я загулял где-то, например, с Ленкой, и по-свински не удосужился позвонить домой! Она ведь не подозревает, где я и что со мной!..

Ну, Ма, ты даешь! Неужели трудно было самой звякнуть Ленке, чтобы удостовериться, что сегодня мы с ней не виделись?

Ну ладно, сейчас мы ликвидируем этот инцидент. Стрясем, как выражаются отдельные представители нашего поколения, именующие себя не иначе как «гребни».

Торопливо, словно опасаясь, что в этот момент где-нибудь в недрах здания к телефонному кабелю тянется чья-то пакостная ручонка с ножницами, я опять набрал наш домашний номер.

На этот раз к телефону не подходили гораздо дольше.

Наконец я услышал:

– Да, я слушаю.

Абсолютно спокойный голос. Что-то не очень это похоже на Ма. Если бы она действительно сердилась на меня, то не отвечала бы таким равнодушным тоном на любой звонок.

– Ма, послушай меня и не бросай трубку, – начал я. – Я понимаю, что ты за меня переживала и все такое… Но тут со мной приключилась одна жуткая история, и я просто не мог позвонить тебе раньше!

– Извините, но я вас не понимаю, – удивленно сказала Ма. – Простите, а кому вы звоните?

Я стиснул зубы до боли. И, почти не разжимая их, процедил:

– Ма, ну хватит меня разыгрывать! Меня, между прочим, похитили! Серьезно!..

Но голос Ма стал недоуменно-сердитым. И не более того.

– Ну вот что, милочка, мне сейчас не до розыгрышей. И я очень советую вам больше сюда не звонить.

И опять пошли короткие гудки в трубке.

Я стоял как прибитый гвоздями к полу. В голове не укладывалось, что Ма способна на такую жестокую месть. Тем более – родному сыну!

На мгновение мне захотелось поверить, что это была не она, что со мной разговаривал какой-нибудь аферист, умеющий искусно подражать чужим голосам.

Но нет, это была все-таки моя Ма. Нет на свете такого человека, который мог бы подделать ее неповторимые интонации.

И все-таки тут было что-то не так. Например, почему это Ma назвала меня «милочкой», словно разговаривала с женщиной?..

Я уставился на трубку, которую все еще держал в руке, и внезапно все понял.

Они все предусмотрели, гады! Они понимали, что, увидев телефон, я захочу воспользоваться им, чтобы позвонить домой. И тогда они подключили к линии специальное устройство, которое каким-то образом трансформировало мой голос в женский. В принципе, технически в этом нет ничего сложного. Только вот Ма об этом не подозревала.

Я принялся было опять набирать номер Ма, но вовремя спохватился. Вряд ли она захочет выслушивать объяснения «назойливой дамочки» в третий раз. Уж я-то ее знаю! Бросит трубку и вообще отключит телефон. Позвоню-ка я лучше Ленке. Только надо будет учесть печальный опыт общения с Ма и сразу постараться объяснить, что происходит…

Личный мобил Ленки, к счастью, был включен. А то у нее есть дурная привычка то и дело отключать свой аппарат, будто он ей мешает. А люди, которым бывает нужно позарез поговорить с ней, должны из-за этого разряжать батарейки автодозвоном!..

– Але, – послышался в трубке знакомый голос. Как всегда, такой вялый, будто Ленка только что очнулась от крепкого сна.

Ничего, сейчас я тебя расшевелю, красавица!

– Лен, привет, – сказал я. – Слушай меня внимательно и не перебивай. Возможно, голос, который ты сейчас слышишь, тебе незнаком, но постарайся поверить, что это я, Стран Короче, так…

– Нет, – вдруг перебила она меня. – Не заказывала я ничего!

– Чего? – ошарашенно переспросил я. – Ты о чем, Лен?

– Нет-нет, – сказала она. – Тут какая-то ошибка. У меня вообще от пиццы – изжога!..

И отключилась.

Удар номер два. Причем такой, которого я не ожидал. Подлый, ниже пояса. В самую душу.

Значит, ребята, что бдят за мной, не лыком шиты. Они на ходу меняют тактику, и мне не обвести их вокруг пальца. Одним нажатием кнопки или клавиши они подменили мои слова заранее заготовленной записью совершенно других реплик, да вдобавок другого человека. Что-нибудь вроде: «Это вы заказывали пиццу на дом?»…

А в следующий раз они придумают еще что-нибудь. Лишь бы не дать мне по-нормальному связаться с внешним миром.

Так имеет ли смысл пытаться звонить еше куда-нибудь? Тихону или в полицию? В Совет Евро-Наций или на Марс?

Я размахнулся и швырнул телефон в стену.

Глава 13

Кое-как я добрался до лестницы и спустился на несколько этажей вниз. В принципе, мне уже было все равно, куда идти, и я не ждал от Шайбы ничего хорошего.

Однако этаж, на который я попал, все-таки отличался от других. Хотя бы тем, что на нем я впервые обнаружил туалет. Даже два: женский и мужской. И оба были обозначены на дверях соответствующими символами.

Я машинально вошел в тот, где был нарисован треугольник вершиной вниз. Инстинкт, наверное, сработал: не опасался же я, в самом деле, что спугну в женском туалете лиц противоположного пола!

Туалет был довольно чистым и просторным. Три кабинки, столько же писсуаров, две раковины, зеркало и даже большое льнян полотенце, сшитое кольцом.

Опять же чисто инстинктивно я выбрал кабинку, которая была расположена в самом дальнем от входа углу. Во-первых, в подобных заведениях я всегда предпочитаю оказываться с краю, а во-вторых, именно дверь.этой кабинки была открыта настежь.

Облегчаясь, я машинально разглядывал унитаз. Судя по его состоянию, пользовались им очень активно, и последний раз – совсем недавно. А смыть за собой, конечно же, забыли.

Ну очень правдоподобная декорация, горько усмехнулся я. Чувствуется, что профессионалы работают – ни одной мелочи не упускают.

Делал я свое дело долго – слишком давно в последний раз этим занимался. И все это время мне было почему-то неуютно. Словно кто-то пристально смотрит в мою спину. Я повертел головой, насколько это было возможно из-за вынужденно ограниченной подвижности. Однако подозрительных датчиков нигде не заметил. Видимо, режиссеры этого спектакля сочли перебором тыкать псевдодатчики в туалете, потому что они сразу бросались бы в глаза: чему тут гореть-то, если кругом сплошной кафель да фаянс? Но куда-то они все-таки их сунули же?! Может, вон в те вентиляционные отдушины под потолком? Или зеркало здесь такое, какое используют в камерах для допроса преступников в иностранных фильмах – один полицейский допрашивает, а другие, столпившись за зеркалом – анизотропным стеклом, пропускающим лучи света только в одну сторону, наблюдают?

Ладно, придется стрясти, потому что какая теперь разница?

Я застегнул штаны, спустил воду и повернулся, чтобы открыть дверь. В этот момент мой взгляд случайно упал вниз, и я оцепенел, будто скованный ледяным панцирем.

В ПРОСВЕТЕ ПОД ДВЕРЬЮ ВИДНЕЛАСЬ ПАРА МУЖСКИХ БОТИНОК!

Кто-то стоял снаружи, почти у самой двери! Башмаки были ярко-коричневыми, примерно того же размера, что и у меня. Сорок один – сорок два, не больше. Значит, их владелец должен быть не очень высокого роста. Иначе его голова была бы видна над низкой дверью кабинки.

И еще мне бросилось в глаза, что ботинки начищены до блеска. Словно незнакомец не топтал пыльных ковров в коридоре, а летал по воздуху.

Откуда он здесь взялся? Я же не слышал ни звука, хотя дверь в туалет открывается со скрипом, и вдобавок замок щелкает, как затвор винтовки!..

Объяснение могло быть только одно: когда я вошел в туалет, мужик уже был здесь, затаившись в одной из соседних кабин. А раз он прятался от меня и не издал ни шороха, пока я тут отливал, то приятных сюрпризов от него ждать не следует.

Инстинктивно отпрянув назад, я затаил дыхание, хотя это было глупо, потому что именно в моей кабинке в унитаз с шумом обрушивалась вода и тот, кто караулил меня за дверью, не мог не сделать соответствующих выводов.

Ручка двери кабины не закрывалась, а только блокировалась с помощью специальной кнопки. Обливаясь потом, я протянул руку и осторожно нажал на нее. Хотя это было еще более глупо: если бы этот тип захотел, то без труда выломал бы хлипкую перегородку, разделявшую нас.

«Кто же он, черт возьми? И чего он хочет?» – пронеслось в моей голове.

Однако время шло, а ботинки за дверью оставались все в том же положении, и это было абсолютно непонятно.

Конечно, если бы я описал потом эту ситуацию моим дружкам, то обязательно нашелся бы какой-нибудь умник, который сказал бы: «А что ж ты не открыл дверь и не посмотрел, кто это? Терять-то тебе все равно было бы нечего. Ведь если бы этот тип хотел тебя грохнуть, то он давно сделал бы это!»

Логично, сказал бы тогда я. Но это если рассуждать в нормальном состоянии и на свежую голову, не замутненную диким ужасом. А когда пульс – почти сто восемьдесят ударов в минуту, кровь стучит в висках, и ты ни хрена не понимаешь, что происходит, то тут не до логики!..

Я беспомощно огляделся в поисках предметов, пригодных для самообороны, но в кабине, кроме рулона туалетной бумаги и щетки для чистки унитаза, ничего больше не было. И почему это в туалетах не хранят инструменты? Что-нибудь типа топорика или, на худой конец, ломика…

Наконец я выдавил из себя отвратительно дрожащим голосом:

– Эй, кто тут? Чего вам надо?

Ни звука в ответ.

Я повернулся к двери – и вновь оцепенел.

Ботинок в просвете под дверью уже не было.

Я дернул дверь, но она почему-то не хотела открываться, и я сначала испугался, что отныне мне суждена тюрьма гораздо меньших размеров, чем все здание, но вовремя спохватился и понял, что просто забыл разблокировать ручку двери. Дверь распахнулась, и я выскочил, озираясь, из своего укрытия.

Никого в туалете не было.

Я распахнул дверь средней кабины, потом следующей – но и там было пусто!

Ну и как это объяснить? Все-таки поверить в привидения или в невидимок? Даже если это был очередной фокус со стороны создателей здания, то секрет его не поддавался разгадке. Голограмма? Но ни одна аппаратура не способна создать такую имитацию реального предмета. Может, где-то в стене имеется потайная дверца? Или скрытый люк в полу? В принципе, возможно, но с какой скоростью тогда должен был двигаться незнакомец, чтобы успеть за считаные доли секунды – и причем абсолютно бесшумно! – преодолеть несколько метров и аккуратно прикрыть за собой дверь или люк?!..

И опять же – с какой целью, спрашивается, он торчал у меня над душой? Чтобы напугать? А зачем им меня пугать? Ради забавы, что ли? Или они снимают скрытой камерой фильм ужасов?

Ладно, стрясли. Что толку ломать свой шапконоситель? Все равно догадки так и останутся догадками.

Я провел рукой по лбу, стирая выступившую на нем испарину. Ладони были неприятно липкими.

Пустив ледяную воду в раковину, я с наслаждением умылся и вымыл руки. Заодно полюбовался на свое отражение в зеркале: при искусственном свете выглядел я довольно скверно. Впрочем, при дневном свете, возможно, вид у меня был бы не лучше. Такие стрессы даром не проходят.

Закончив умывальную процедуру, я повернулся, чтобы вытереться полотенцем, и в голове у меня сразу же возник и стал нарастать знакомый звон.

Я отлично помнил, что когда вошел сюда, то полотенце было относительно чистым. С некоторым преувеличением его даже можно было назвать белоснежным.

А теперь оно было измято и покрыто полосами и пятнами кровавого цвета!

Это действительно была кровь. Причем свежая, еще не успевшая окончательно впитаться в грубоватую ткань.

А это означало, что кто-то буквально несколько секунд назад вытер о полотенце руки, испачканные в крови.

Глава 14

Опомнился я, лишь отмахав по коридору на подгибающихся ногах добрую сотню метров. Перед глазами моими все плясали красные пятна на белом полотенце. .

Наконец я остановился, перевел дух и оперся плечом на стену.

Чего же вы от меня хотите?! На что вы намекаете, подсовывая мне время от времени всякие тухляцкие штучки? Что когда-нибудь и мою кровь неведомый убийца будет небрежно оттирать в туалете или выводить ею угрожающие послания следующей жертве? То есть вы даете мне понять, что и я обречен, просто до меня еще не дошла очередь?

Куда же я все-таки попал – в театр, где в ходу самый разнузданный натурализм, или на настоящую бойню?

Нет, это просто у тебя от страха глаза велики, осадил я свою фантазию. Выдумываешь черт знает что. А может быть, все объясняется гораздо проще и тривиальнее. Например, кто-то поранил руку. Порезался на рабочем месте. Или у кого-нибудь из носа от давления хлынула кровища, и он не нашел ничего лучшего, кроме как забежать в туалет И воспользоваться полотенцем вместо носового платка. А потом продолжил свой путь по коридору.

Так что совсем не обязательно, что руки о полотенце вытер тот, кто стоял за дверью кабины.

Но вообще-то, конечно, странно все это. Хм, ну и куда теперь податься? А самое главное – что делать?

Ведь если вдуматься, то любые мои действия теперь бессмысленны, как попытка вытащить себя за волосы из болота. Помнится, Ма рассказывала, как давным-давно, еще в юности, во время очередного пешего похода она отстала в лесу от группы и заблудилась. Двое суток она бродила по непролазной чащобе, пока ее случайно не нашли охотники. «Знаешь, сынок, – сказала она, – что тогда мне показалось самым страшным?.. Был момент, когда у меня не было больше сил идти. И в голове стали появляться мысли: а стоит ли вообще идти, если не знаешь, 'куда?.. Не проще ли остаться на месте и ждать, пока тебя найдут? Или умереть от голода, если не найдут… Но я шла и щла. И потом оказалось, что если бы я поддалась своей слабости, то навсегда осталась бы в том лесу».

Я кисло усмехнулся. Одно дело – блуждать по бурелому, и совсем другое – по небоскребу без выхода, да еще когда тебя на каждом шагу пичкают всевозможными «сюрпризами». И нет никакой надежды на то, что тебя найдут и спасут.

Может, вернуться в тот кабинет с диваном, улечься и ждать, что будет дальше? Как там у Шекспира? «И видеть сны…»

Но принять такое решение мне не дали. Где-то в коридоре раздался душераздирающий скрип открывающейся двери, и я отпрянул от стены. Секунда, вторая, третья… В коридоре никто не появлялся. И опять, как в туалете, у меня возникло стойкое убеждение, что кто-то буквально сверлит меня взглядом.

– Кто здесь? – громко спросил я тишину.

Но тишина, как ей и положено по определению, ничего мне не ответила.

Я сделал несколько шагов в том направлении, откуда доносился скрип. Одна дверь, вторая, третья… Все плотно закрыты.

Очередные звуковые эффекты?

Наверно.

И тут я вдруг увидел. Дверь ближайшего кабинета слегка шевельнулась, словно от сквозняка. Сквозь узенькую щелку, которая образовалась между дверью и косяком, было видно, что внутри царит непроглядная темень.

Каким-то шестым чувством я вдруг понял, что именно там стоит и наблюдает за мной КТО-ТО.

Ладони мои опять стали липкими. Сердце перешло с ритма неспешной прогулки на спринтерский бег.

Меня так и подмывало повернуться и чесануть по коридору подальше от этой жуткой приоткрытой двери, и, наверное, я бы так и поступил, если бы мне в последний момент не стало стыдно.

Эх ты, сказал я себе. За тобой, возможно, сейчас следят скрытые камеры, а ты ведешь себя как последний трус.

И тогда я решительно шагнул к неплотно закрытой двери и рванул ее на себя. В комнату потоком влился свет из коридора, и сначала мне почудилось какое-то быстрое движение в глубине кабинета, но тут я вовремя нащупал выключатель и щелкнул им.

Это был вовсе не кабинет. Нечто вроде склада канцелярских товаров. Вдоль стен тянулись металлические стеллажи, на которых возвышались запечатанные пачки бумаги, какие-то картонные коробки, штабеля папок, груды конвертов… К моему великому разочарованию, съестного здесь не было.

Спрятаться в этом помещении было негде, но на всякий случай я наклонился и заглянул под стеллажи. Потом задрал голову, изучая верхние полки.

Нет, никого. Ни людей, ни привидений.

Даже ни одного заплутавшего зеленого человечка не обнаружилось.

Я не глядя взял с полки одного из стеллажей первый попавшийся конверт и вздрогнул. На нем было отпечатано: «САВЭС».

И чуть ниже – адрес. Тот самый, по которому я сюда пришел. Улица Проектируемая, дом 46.

Я взял конверт с другой полки – то же самое. И на следующей полке – то же. И еще. И еще.

Целая кипа конвертов с заранее заполненным адресом.

Для чего их заготовили в таком количестве?

Чтобы использовать в качестве приманки для таких кандидатов в подопытные морские свинки, как я?

Не все клюют на нее, но иногда находятся наивные простаки, готовые поверить во что угодно.

А это означает, что система заманивания людей в ловушку продумана и отработана до мелочей.

И, возможно, не я первый, не я последний тычусь слепо носом в стены в поисках выхода.

Неужели же от моих предшественников не осталось никакого следа? Куда все они могли деться? Или где-нибудь в недрах Шайбы имеется бассейн с соляной кислотой, в который бросают трупы жертв после кровавой расправы?

Я содрогнулся.

Не от страха – от отвращения к самому себе.

Это ж надо дойти до такой степени трусости, когда в голову сами собой лезут всякие мерзости!

И тогда я понял.

Ни в коем случае нельзя останавливаться. Потому что, если обречь себя на бездействие, то мозг будет работать на холостых оборотах, неустанно пережевывая одни и те же предположения и опасения. А по всем канонам термодинамики любая работающая система рано или поздно перегревается, изнашивается и выходит из строя. Применительно ко мне это значит, что если я зациклюсь на попытках решить в уме задачу, в условиях которой не хватает ряда важных величин, то либо сойду с ума, либо, в лучшем случае, стану пожизненным невротиком.

И я пошел дальше.

Свет на «складе конвертов» я нарочно выключать не стал. Нечто вроде маленькой мести за пережитый страх: пусть у них нагорит побольше по счетам за электроэнергию.

Я исследовал весь этаж от начала до конца, потом спустился по лестнице еще на один этаж.

Там мне пришла в голову мысль, что если уж досконально исследовать здание, то надо действовать планомерно.

Я добрался до лифтового холла, вызвал лифт – к моему облегчению, он все еще работал – и тут испытал новое потрясение. Никакой надписи кровью на стене в лифтовой кабине уже не было. От нее не осталось и следа, словно кто-то аккуратно стер ее мокрой тряпкой. Хотя мусор в лифте по-прежнему радовал глаз. Более того, к шелухе семечек и окуркам теперь добавились две пустые банки из-под пепси и с остервенением разодранный пополам пакет от чипсов «Крюгер». Там еще оставались кое-какие крошки, и я не побрезговал ими воспользоваться, хотя уже потом, вылизав, как собака, внутренность пакета, я испугался: а вдруг чипсы были отравленными?

Однако обошлось…

Рассудив, что в моем состоянии потом будет легче спускаться, чем подниматься, я нажал кнопку под номером двадцать пять и поехал наверх.

Коридор верхнего этажа мне показался каким-то «не таким», и я долго не мог вникнуть, в чем тут дело, пока не обошел его весь по зигзагообразному периметру. Только вернувшись к лифту, я понял, в чем загвоздка: куда-то напрочь пропала приемная, в которой я проторчал, как идиот, бог знает сколько часов. Да и ковровые дорожки были тут не красные, как в первый раз, а темно-зеленые.

Зато в одном месте откуда ни возьмись на стене появился стенд, усеянный всевозможными объявлениями, выполненными как рукописным, так и типографским способом. Я не поленился убить энное количество времени, чтобы изучить эти бумажки.

Разброс тематики сообщений был слишком широк. От панических просьб к нашедшему в туалете связку ключей, бумажник и золотую коронку немедленно обратиться в комнату номер сто восемнадцать до рекламы услуг по созданию стойких и очень оригинальных татуировок на лице и прочих частях тела. Из деловых документов здесь наличествовали лишь приказ некоего главного инженера (фамилия и подпись были неразборчивыми) об объявлении выговора слесарю-сантехнику Ерохову Дж. Г. за проявленную халатность при устранении протечки батарей (на чистом месте под подписью значилась корявая приписка чернильным карандашом: «А судьи кто?») и график выдачи персональных противогазов персоналу штатных подразделений, обозначенных номерами от одного до тридцати. Но особенно меня потряс в этой разношерстной бюрократической мешанине раздел «Творчество масс», где был помещен стишок старшего консультанта отдела номер пять Севериана Супагина:

Ты не ищи страданья,

Беда нагрянет сама.

А если выдержишь испытанье,

Беда эта – благо тогда.

(Стихи Олега Григорьева.)

Я наморщил лоб.

Уж не подражание ли это стихотворным опусам Нострадамуса, которые считаются зашифрованными прогнозами будущего? И не ко мне ли обращено это поедание?

«А если выдержишь испытанье, беда эта – благо тогда».

Хм…

Может быть, именно подобное со мной и происходит, если кто-то выбрал меня в качестве объекта эксперимента?.. Хотя на научный эксперимент это не очень похоже. Нет, конечно, всякие там психологи, социологи, медики в принципе способны на то, чтобы проводить опыт с участием постороннего человека, заранее не предупрежденного об эсперименте. Допустим, чтобы выявить спектр наиболее типичных реак-. ций на нетипичные ситуации. «Эксперимент». С большой буквы. Той самой, которая входит в состав аббревиатуры «САВЭС». Тогда «С» – это «станция». Или «система». А вот что такое «А» и «В», нипочем не догадаться.

Какая-то цитата назойливо крутилась у меня в подсознании. Я поднатужился и выудил ее на поверхность.

«Эксперимент есть Эксперимент. Именно Эксперимент – не экскремент, не экспонент, не перманент, а именно Эсперименте…

Словно прочитав мои натужные мысли, в глубине коридора кто-то гнусно хихикнул. Я вздрогнул и напряг зрение, всматриваясь в анфиладу стеклянных дверей. Но там, естественно, никого не было.

Нет-нет, не очень-то это похоже на эксперимент. Ни один научный метод не может быть таким жестоким по отношению к людям. Если это, конечно, действительно научный эксперимент.

А если создатели Здания – не ученые, то тогда прав этот Севериан Супагин, и максимум, на что мне следует уповать, – так это на то, что речь идет об испытании. Практический тест моих эвристических способностей – так, кажется, по-научному это называется? Возможно, незримые организаторы всего этого бедлама проверяют меня, но не «на вшивость», как принято говорить в таких случаях, а на… На что? На психологическую устойчивость к внешним раздражителям? На способность решать логические задачи? Или просто – на выживание?

Однако целью любого испытания должен являться отбор достойных для выполнения какой-нибудь суперважной миссии. Что-нибудь вроде полета на Марс или набора кандидатов в школу по подготовке спецагентов а-ля Джеймс Бонд.

А если я не хочу ни лететь на Марс, ни становиться профессиональным шпионом? Они не имеют права так вольно обращаться с гражданами свободной страны! Я хочу жить так, как мне нравится! У меня свои виды на будущее, и я не собираюсь ими поступаться!

Поэтому мне наплевать, какие выводы относительно меня будут сделаны! Пусть мне ставят жирную двойку или даже единицу, главное – чтобы этот долба-ный экзамен быстрее закончился!..

Невидимый телепат, обретавшийся в недрах Здания, вновь дал о себе знать. На этот раз он издал такой душераздирающий хохот, что у меня мороз прошел по коже. И теперь уже этот разнузданный смех раздавался из-за угла коридора за моей спиной.

И тогда я окончательно слетел с катушек.

Не помню, что я выкрикивал, задрав лицо к камерам слежения, спрятанным на потолке, какие проклятия посылал в адрес моих мучителей. Я содрал со стенда бумажки, порвал их на мелкие кусочки и раскидал по полу. Потом сорвал со стены сам стенд и долго, с садистским наслаждением топтал его до тех пор, пока он не превратился в груду щепок. Наверное, это была обыкновенная истерика.

Самое гнусное заключалось в том, что они и ухом не повели в ответ на мою выходку. И даже не стали прибегать ни к каким звуковым эффектам. И не возникли ни в воздухе, ни на стенах светящиеся надписи, посредством которых мне указали бы путь к выходу. И не раздался «голос свыше», чтобы успокоить и вразумить меня. Мне словно давали понять, что экспериментаторам наплевать на мои истеричные требования. Что это они диктуют здесь свою волю, а не какие-то жалкие подопытные крысы.

В конце– концов я успокоился. На смену нервной взвинченности пришла опустошенность. Мне стало все равно, что со мной будет.

И я побрел, сам не зная куда, чисто инстинктивно. Как механическая игрушка.

Глава 15

Я тащился, открывая подряд все двери, какие только можно было открыть, пока не обнаружил выход на лестницу.

Здесь меня караулил очередной сюрприз. С этажа, который я принимал за самый верхний, лестница уходила не только вниз, но и наверх!

Неужели там все-таки есть выход на крышу?! Сбросив с себя апатию, я поднялся по ступеням на следующий этаж, потом еще на один. А лестница все еще вела наверх.

Что за чертовщина? Ведь не может же быть, чтобы это проклятое здание постоянно росло, как дерево! Да еще так быстро!..

Конечно, нет. Я убедился в этом, поднявшись еще на два этажа и только там обнаружив конец лестницы.

Чтобы полностью подтвердить свою догадку, мне пришлось пройти по всему верхнему этажу. Он самый, двадцать пятый. Вот и приемная. Только рукописная табличка на закрытом окошке о том, что приемщица куда-то ушла и вскоре вернется, уже пропала. Сняли за ненадобностью, наверное.

Вот, значит, как. Во всем виноват этот взбесившийся лифт. Кнопки на его панели управления не соответствуют этажам – видимо, кто-то предусмотрительно поменял местами контактные провода. И, следовательно, нет никакой гарантии, что, нажав кнопку нужного этажа, ты именно туда и приедешь.

Конечно, на досуге можно попытаться разобраться, как именно переназначены кнопки, но это потом. А сейчас мы сделаем вот что…

Я вошел в один из незапертых кабинетов, по-хозяйски залез в стол и обыскал все ящики. Мне повезло: в верхнем ящике стола среди разного канцелярского мусора я нашел полусточенный карандаш. А порыскав по шкафам, нашел целую пачку чистой бумаги.

Все эти находки я сунул в сумку.

Огляделся в поисках, чем бы еще здесь поживиться, и только теперь заметил, что компьютер, который стоял на боковом столике, включен. Нет, экран его не светился, но зеленый индикатор включения на системном блоке время от времени подмигивал, свидетельствуя о том, что машина находится в режиме standby.

Может быть, этот агрегат подключен к Сети? Вряд ли, но проверить не мешает.

Я глянул на заднюю стенку системного блока. Никаких сетевых кабелей не видно.

О'кей, покопаемся хотя бы в записях на жестком диске.

Я ткнул наугад в одну из клавишей на клавиатуре,« жидкокристаллический экран монитора ожил.

Стандартная заставка Windows-2015. Так, посмотрим на рабочий стол. Хм, похоже, что, кроме операционной системы и обычного набора прикладных программ, на диске больше ничего нет.

Тогда проверим наличие скрытых файлов.

Ага, вот здесь есть целый закрытый директорий под странным наименованием «DANGER». «Опасность» то есть. Ну-ка, ну-ка…

Вот черт!

При попытке открыть папку на экран вылезла заставка «Введите пароль доступа» и строка с курсором, указывающая, где набирать пароль.

Что ж, попытка – не пытка.

Хакер, конечно, из меня неважный, но я добросовестно попробовал с десяток разных вариантов. В том числе сегодняшнюю дату. Не знаю, как с компьютером, но где-то я читал, что владельцы сейфов с номерными замками чаще всего выбирают в качестве кода дату своего рождения.

Конечно же, меня постигла неудача, и я уж было разочарованно повернулся, собираясь уходить, как внезапно меня озарила идея.

И тогда я вернулся к клавиатуре и набрал заглавными буквами: SAVES. В ту же секунду я увидел, что, будучи трансформированным в латинскую транскрипцию, это загадочное словечко внезапно обретает смысл. «Save» по-английски – «спасать». А с добавлением s в конце получается третье лицо единственного числа настоящего времени. «СПАСАЕТ».

Кто кого спасает? Этот двадцатипятиэтажный монстр спасает, что ли? Вот уж не сказал бы! По-моему, пока что дело обстояло как раз наоборот.

Впрочем, все эти филологические размышления вылетели у меня из головы, когда вместо очередного объявления: «Пароль неверен. Попробуйте еще раз» – экран вдруг мигнул, и я увидел содержимое секретного каталога.

Там была целая куча файлов – и все в формате «видео».

Я наугад открыл один, потом второй – и обалдел.

Оба файла были посвящены мне. Причем снимали скрытой камерой, откуда-то со стороны и, чувствуется, с большого расстояния, с десятикратным увеличением. На первом видеоотрывке был запечатлен тот момент, когда Ма, еще молодая и красивая, везет меня по улице в открытой колясочке. А я, довольный, сосу пустышку и пялюсь по сторонам. А вторая запись запечатлела торжественный миг, когда я с огромным букетом астр, С новеньким школьным ранцем вхожу в толпе таких же, как я, растерянных ребят в двери школы. Ага, понятно, это я пошел в первый класс…

Вскоре я убедился, что в этом каталоге содержится нечто вроде видеоиллюстраций к моей, пока еще короткой, биографии. Причем моменты для съемки выбирались по какому-то странному, не поддающемуся определению, критерию.

Так, например, зачем им понадобилось тратить пленку на эпизод, когда меня в школьном туалете избивали двое дюжих старшеклассников, стрелявших мелочь на сигареты у малышни? Помнится, чтобы избежать обыска, я взял и закрылся перед носом у обидчиков в кабинке на шпингалет. Однако я не учел, что запор этот дохлый и что старшеклассникам было плевать на шум, который они производили, выламывая тоненькую дверку. Зато потом, когда эти великовозрастные лоботрясы выволокли меня за шиворот из моего убежища, одной профилактической затрещиной они уже не ограничились…

Или, скажем, тот драматичный случай, когда меня и Сережку Капличенко чуть было не застукал директор на месте преступления? А дело было так. Мы с Сережкой любили рыться в макулатурных изобилиях, потому что только там можно было абсолютно бесплатно раздобыть такие издания, которые даже у букинистов днем с огнем не сыщешь. К нашему счастью, сбор макулатуры проводился в школе два раза в год: осенью и весной. Вся собранная бумага хранилась в специальном сарае, ключи от которого были только у школьного завхоза. Однако нам удалось подобрать ключи к висячему замку, и после уроков мы забирались тайком в сарай и рылись там в книжно-журнальных богатствах, отбирая то, что нас интересовало. Выдранные из журналов повести и рассказы мы потом научились переплетать так, что их невозможно было отличить от настоящих книг.

Однажды, когда мы в очередной раз хозяйничали в сарае, собирая свой книжный урожай, Сережка глянул случайно в подслеповатое оконце и увидел, что к нам целеустремленно направляется директор школы. То ли ему кто-то накапал на нас, то ли он сам, проходя мимо, обратил внимание на отсутствие замка на двери – для нас тогда это было, в общем-то, неважно. Хорошо, что сарай был забит макулатурой почти под самую крышу. Мы зарылись в бумажные монбланы, как мыши, и затаились. Директор открыл дверь и, слеповато щурясь после солнечного света, всмотрелся в полумрак сарая. Потом осведомился: «Здесь есть кто-нибудь?» В принципе, нам надо было тогда явиться пред его очи, но по какому-то неосознанному побуждению мы этого не сделали.

После чего наш Семен Аркадьевич вышел и закрыл дверь. На замок закрыл. Снаружи.

Мы оказались в ловушке, в которую сами себя загнали. Дверь сарая была обита стальными листами, и взломать ее не стоило и пытаться. Оконце под потолком слишком маленькое, протиснуться в него не смог бы даже я, не говоря уж о Сереге с его габаритами акселерата. Между тем стемнело, место, где стоял сарай, глухое (поэтому мы его и облюбовали), и звать на помощь бесполезно. На горизонте маячила смутная возможность, что утром завхозу или директору взбредет в голову открыть сарай вновь. Но это нас, по понятным причинам, не устраивало.

И вот когда мы с Серегой уже приуныли, я вдруг вспомнил, что, собираясь надело, запасся карманным фонариком. При его слабом свете мы стали рыться в бумажных завалах и сумели найти в углу ржавый топор. Им мы проделали в шиферной крыше достаточно широкое отверстие для того, чтобы выбраться на свободу…

Или тот инцидент, стоивший мне массы нервов плюс временного лишения денежных дотаций, которыми Ма обеспечивала меня ежедневно «на мороженое». Хотя вместо мороженого, к которому я с дошкольных лет был абсолютно равнодушен, на эти деньги я приобретал старые журналы и книги, поэтому лишиться финансирования было для меня существенным наказанием.

Все произошло по моей рассеянности. Ма на все выходные отправилась в очередной поход, оставив меня дома одного. А замок в двери у нас был английский, то есть самозащелкивающийся в момент захлопывания двери. В пятницу вечером, через час после прощания с Ма, я отправился к киоску печати купить свежий номер «Белей», а вернувшись, обнаружил, что ключа от квартиры в кармане нет. И не только в кармане, но и вообще при мне…

О, сколько времени я провел перед запертой дверью, пытаясь тем или иным способом вскрыть замок без ключа! Ситуация усугублялась тем, что на мне были только майка, шорты и кроссовки. Ни денег, ни прочих принадлежностей, столь необходимых для взламывания дверей. А Ма, как назло, в тот раз оставила свой мобил дома («На кой черт я его таскаю по лесам?» – возмущалась она, укладывая свой чудовищный рюкзак)…

Когда я убедился, что проклятый замок слишком хитроумен для меня и не поддается ни булавке, ни куску проволоки, ни сплющенной пивной банке, было уже далеко за полночь.

Конечно, на моем месте любой бы, не стушевавшись, обратился к соседям за помощью или хотя бы попросился к ним переночевать, но не такой у меня был характер. Я постеснялся напроситься даже к Ленке, не то что к слабо знакомым людям!

В общем, до возвращения Ма из похода я целых два дня вел образ жизни, достойный бродячего кота. И получил от Ма нахлобучку на все сто…

И вот это все, и еще много всяких эпизодов, на мой взгляд, абсолютно неинтересных, какие-то неведомые типы тайно снимали, как будто я был шпионом или гениальным изобретателем.

На кой им это было нужно? Что в моей серой личности заслуживает столь продолжительной и пристальной слежки?

А кто его знает?

Ясно одно: корни эксперимента, объектом которого я стал, попав в Шайбу, уходили в мое прошлое. Ведь следили за мной почти с младенческого возраста.

И при этом ни разу не выдали своего присутствия.

Даже тогда, когда мне действительно требовалась помощь. То есть когда меня били. Когда я мыкался ночь напролет по двору, озябнув от ночной прохлады и глотая голодную слюну. Когда на меня набросилась в безлюдном месте стая бродячих псов, загнав в угол, и рядом не было никого, кто мог бы отогнать их…

Что же за люди мне противостоят? Хладнокровно и отстранение они пополняли видеохронику с моим участием до тех пор, пока им не подвернулся момент заманить меня в эту ловушку – но с какой целью?

Непонятно.

«Подопытные кролики не должны догадываться о сути эксперимента, вот в чем дело», – подумал я. В таком случае, зачем они хранили в этом компьютере информацию, до которой я, в принципе, был-способен добраться и добрался?

Странно все это.

Я выключил компьютер и собрался было продолжить изучение той огромной тюрьмы, в которой оказался, как внезапно меня ударило: а что, если их интересую не я, а кто-то из моих близких людей? Ведь ситуация, в которой я нахожусь, смахивает на то, что меня просто-напросто взяли в качестве заложника, заперев в Шайбе. И пока я тут ломаю голову над тем, кто и зачем это сделал, мои похитители, наверное, звонят моей Ма и требуют от нее выкуп за меня. Но откуда у Ма возьмутся деньги, способные оправдать подобное преступление? Мы же с ней кое-как перебиваемся от зарплаты до зарплаты! Правда, бедствовать мы тоже не бедствовали, но и до роскоши нам было далеко…

А может быть, им нужны вовсе не деньги? А какая-нибудь важная секретная информация, к которой Ма имеет доступ? Но какие тайны может поведать кому-то рядовая швея, всю жизнь проработавшая в ателье по пошиву верхней одежды?

Нет, тут что-то другое…

Постой, постой… А если все дело в моем отце, которого я ни разу в жизни не видел и о котором почти ничего не знаю? С детских лет на все мои вопросы об отце Ма отвечала уклончиво, вешая мне на уши стандартную лапшу о том, что отец-де бросил ее еще до моего появления на свет и уехал куда-то прочь из города. Что якобы был он обычным человеком и ничего выдающегося в своей жизни не совершил. Что все его фотографии она уничтожила в тот день, когда он объявил ей, что ребенок, который у нее наметился, ему не нужен…

Банальная, в общем, история.

А вдруг Ма говорила мне неправду? Или хотя бы .утаила часть правды?

Что, если мой несбывшийся отец все-таки интересовался мной? Предположим, что после разрыва с Ма он все-таки стал богатым и знаменитым. В этом случае он нанял людей, чтобы они следили за тем, как я расту, а потом, когда я стану взрослым, собирался пригласить меня к себе и сделать своим наследником.

Но произошла утечка информации, и нашлись негодяи, которые решили сыграть на этой слабости отца. Они заманили меня сюда, чтобы шантажировать его.

Тогда, конечно, все объясняется.

Все, кроме одного: не проще и не дешевле ли было бы похитить меня в лучших традициях киднепинга, вместо того чтобы затрачивать столько средств и усилий? Каким же должен быть выкуп, который они требуют от отца, чтобы покрыть вложенные ими во всю эту бодягу средства?!.

И вообще, зачем им держать меня в таких странных условиях? Зачем имитировать голоса в коридоре, использовать кровь для запугивания? Чтобы записать мою реакцию на видеокамеру, а потом предъявить эту запись отцу: смотри, мол, как мучается твой отпрыск в неволе?..

Сомнительная версия, но другой пока не намечается.

Глава 16

Перед тем как отправиться в пеший поход на нижние этажи, я решил запастись каким-нибудь инструментом. Отныне я стану вскрывать все двери, которые мне попадутся. Я не очень-то надеялся, что за одной из них может обнаружиться выход из Шайбы. Просто любое исследовательское мероприятие должно быть исчерпывающе полным, чтобы не оставалось никаких белых пятен. Кроме того, в закрытых на ключ помещениях могли найтись еще какие-нибудь полезные для меня сведения.

Поэтому я обшарил все доступные закоулки верхнего этажа.

Однако, к своему великому разочарованию, ни ломика, ни отверток, ни даже перочинного ножа я не нашел. Даже простой швабры, палку от которой можно было бы использовать в качестве дубины, нигде не было!

Видимо, похитители не собирались облегчать мне задачу.

Если бы стулья были деревянными, то можно было бы отломать от них ножки, но они, как все прочие предметы мебели, имели сплошной металлический каркас, не поддающийся расчленению.

В конце концов усталость дала о себе знать. Не ведаю, сколько времени я уже провел в здании (даже в компьютере, который я изучал, часов не оказалось), но, видимо, счет уже шел на вторые сутки. Потому что, войдя в очередную комнатушку без окон и увидев перед собой кушетку медицинского типа, я вдруг почувствовал, что глаза мои слипаются, а ноги подкашиваются.

Остаток сил ушел на то, чтобы подпереть дверь тяжелым письменным столом, а потом я завалился на кушетку, не раздеваясь и не выключая свет в кабинете, и последним проблеском засыпающего сознания успел подумать: «А ведь дверь открывается не вовнутрь, а наружу»…

Сон был похож на обморок. Без какой-либо фоновой активности мозга в виде сновидений.

И таким же было пробуждение – словно меня, как какой-нибудь электроприбор, подключили к розетке, и я пришел в себя.

Мне хватило нескольких секунд, чтобы вспомнить, где я нахожусь и как сюда попал.

А в следующий миг я врубился, что же меня выдернуло из временного небытия.

В коридоре раздавался чей-то крик. Кричали страшно и неразборчиво. Единственное, что можно было понять в нем, то, что крик был женским.

Я вскочил с кушетки, протирая слипающиеся глаза, и ринулся к двери.

Но пока я возился со столом, который использовал в качестве баррикады, в коридоре раздался топот бегущих ног, причем бежал не один человек, а по меньшей мере двое или трое, и крики быстро стали удаляться, а потом и вовсе стихли.

«Ну вот, – сказал я себе. – Представление продолжается. Ну и сволочи, даже поспать как следует не дадут».

Кое-как умывшись водой из графина, я со слабой надеждой попытался включить мобил, но в отличие от меня он по-прежнему не собирался просыпаться. Однако теперь меня это не очень расстроило. Все-таки отдых – великая вещь. Неизвестно, сколько я проспал, но чувствовал я себя теперь намного бодрее, чем прежде.

Еще бы прохладный душ принять да позавтракать как следует.

Ну-ну, не будем о грустном, как говорит моя Ма.

Я перекинул сумку на грудь так, чтобы она не мешала мне бежать и чтобы руки у меня были свободными.

Выйдя в коридор, постоял, размышляя, в какую сторону лучше двинуться: к лифту или к лестнице? Выбрал второе: кто его знает, какие еще «сюрпризы» мне могли заготовить в лифте?

Чтобы спуск пешочком не показался скучным, я принялся ставить карандашом на стене рядом с дверями, ведущими в коридоры, номера этажей, которые проходил. По убывающей: 24… 23… 22 – и так далее.

По неясной ассоциации я вспомнил давно прочитанную книгу, название и автор которой безвозвратно улетучились из моей памяти. Речь в ней шла о том, как некий молодой человек, придя в гости в какой-то старый дом, никак не может найти из него выход. Совсем как я. Все дело там было в лестнице, которая необъяснимым образом закручивалась кольцом, и, дойдя до самого низа, герой вдруг обнаруживал, что он опять оказался на верхнем этаже. Не помню, чем закончились попытки того типа вырваться из здания-ловушки, но аналогия этого сюжета с моим положением мне не понравилась.

Во мне даже зародились подозрения: может, создатели Шайбы тоже читали эту книжку и решили взять на вооружение фокус с лестницей?

Однако мои подозрения, к счастью, оказались беспочвенными, и я благополучно достиг места, где лестница упиралась в глухую стену. За время, прошедшее с того момента, как я последний раз здесь был, тут появилось кое-что новенькое.

Огромные, налезающие друг на друга буквы, написанные белым мелом во всю ширь стены: СПАСИТЕ

«SAVE», тут же в уме перевел я.

На восклицательный знак у автора столь краткого послания не хватило то ли сил, то ли времени. А может, он вообще был не в ладах со знаками препинания и не ведал, что призывы, равно как и просьбы, должны заканчиваться восклицательным знаком.

Еще один бедолага, который не может найти выход из тупика?

Вряд ли.

Скорее, это проделки хозяев Шайбы, которые пытаются таким способом развлекать меня. Хотя надо признать, что, с точки зрения правдоподобия, надпись сделана мастерски. Так и видится хлипкий субъект с прилипшими к черепу редкими волосиками и выпученными от ужаса зенками, который лихорадочно выводит данный крик отчаяния, с такой силой надавливая на мел, что тот крошится под его дрожащими пальцами…

Постой, а с чего ты взял, что это писал мужчина?

Я наклонил голову и задумчиво потер подбородок, впившись изучающим взглядом в письмена на стене, как какой-нибудь знаток живописи, который тащится от «Супрематической композиции» Малевича.

Ясное дело, сказал я самому себе. Это был мужик. Во-первых, если верить Шерлоку Холмсу, люди инстинктивно пишут на стене на уровне своих глаз. А раз так, то тип этот был слишком высокого роста для женщины. Хотя, конечно, бывают и исключения. Которые играют в баскетбол.

А во-вторых, надпись состоит из печатных букв, причем небрежных. Женщины же, как правило, не пишут печатными буквами, а если и пишут, то гораздо каллиграфичнее.

Нет, этот письменный вопль явно принадлежит субъекту в штанах. Чем же, интересно, напугали бедолагу, что его скрутило в три погибели от страха?

Хотя вспомни себя вчерашнего – ты ведь тоже вначале шарахался от каждой аномалии…

Я вернулся на площадку первого этажа, и тут дверь, до сих пор бывшая приоткрытой, чуть ли не перед самым моим носом с силой захлопнулась. Но я теперь был тертым калачом, и голыми руками меня взять уже было нельзя.

Я не встал столбом, трепеща как осиновый лист, а подскочил к двери и потянул ее на себя. Однако дверь не поддавалась, словно за ней был космический вакуум.

Разъярившись, я уперся ногой в стену и рванул дверь изо всех сил. Ручка оторвалась, и я отлетел назад, впечатавшись спиной в перила, а распахнувшаяся настежь дверь шибанулась о стену так, что сверху на меня посыпались мелкие чешуйки штукатурки.

В коридоре за дверью, естественно, никого не оказалось, только донесся до меня удаляющийся топот.

«Спецэффекты, – с пониманием подумал я. – И не надоело им еще?..»

Вдруг меня осенило. А что, если это все-таки игра? Может быть, в Здании есть еще такие же блудные души, как я сам? Просто организаторы делают все возможное, чтобы мы пугались друг друга. В таком случае вчера, когда я обливался холодным потом, затаившись за дверью и слушая чей-то надсадный кашель на лестнице, это мог быть мой собрат по несчастью. И в туалете, пока я отсиживался в кабине, человек в начищенных ботинках, наверное, сам стоял чуть живой от страха, потому что так же, как я, считал, что он один во всем Здании.

Вот что надо сделать, чтобы проверить эту гипотезу.

Я вооружился карандашом и намалевал на двери, которую только что штурмовал: «НЕ БОЙСЯ МЕНЯ, ДРУГ! Я ТАКОЙ ЖЕ ПЛЕННИК, КАК ТЫ». Для надежности я продублировал послание и со стороны коридора, и со стороны лестницы. Большими печатными буквами.

Глава 17

Интересная все-таки штуковина – адаптация. Сколько я здесь торчу, в этом каменном лабиринте? День, ну, два от силы… А ведь уже успел свыкнуться со своим положением не то заключенного, не то подопытного. И воспоминания о Ма, о Ленке и о нашей конторе все реже всплывают в башке. Как будто вся моя жизнь до того момента, когда я перешагнул порог Шайбы, осталась в далеком прошлом.

Я даже начал получать какое-то извращенное удовольствие от своего безвыходного положения! Даже интересно стало – чем же все это кончится, да и в плохой исход этого приключения уже не верилось.

Наоборот, стали появляться какие-то нелепые версии. Все в том же ключе, насчет спасения. Засели у меня в голове занозой эти параллели между САВЭСом и его возможным англоязычным толкованием. И втемяшилось мне, что Шайба есть не что иное, как своеобразный Ноев ковчег, предназначенный для спасения самых достойных людей от предстоящей катастрофы.

Я даже дошел до того, что представил себе, будто мир за стенами Здания уже не существует и от нашей цивилизации остались одни руины.

А что? Вполне может быть.

Помнится, до того момента, пока Нигерия не нанесла ядерный удар по так называемым отрядам сепаратистов и экстремистов, в одночасье отправив на тот свет почти пятнадцать миллионов человек на своей территории и в соседних странах, никто тоже не верил, что оружие массового уничтожения когда-нибудь будет пущено в ход. Человечеству в массе своей свойственно уповать на то, что оно неуязвимо для глобальных катастроф.

Только ничего хорошего в том, что меня спасают, если все население Земли гибнет или уже погибло, я не видел. На фига мне такая жизнь, если не будет ни Ма, ни Ленки, ни остальных людей?!..

Оставалось лишь надеяться, что и насчет «ковчега» я заблуждаюсь.

Тем временем я совершал обход – а точнее, обыск – условно-первого этажа. При этом я не только искал «трофеи», но и составлял нечто вроде плана здания, одновременно проставляя карандашом номера на всех дверях, которые мне попадались.

К моему удивлению, на этот раз все помещения были гостеприимно не заперты. Заходи, мол, ищи что хочешь, и вообще – будь как дома! То есть Они облегчили мне задачу, чтобы я не терял времени на взламывание замков. Но с какой стати Они пошли на такие уступки, можно было лишь догадываться.

Хотели продемонстрировать мне, что таким способом я ни хрена не добьюсь? Что надо искать другие пути к выходу?

Или просто пытались избежать лишних разрушений, а значит, и потери вложенных средств?

Именно поэтому я позволил себе немного похулиганить.

Разбил в нескольких кабинетах псевдоокна. Не потому, что проверял их на истинность – теперь я уже знал, как отличить голоизображение от реального пейзажа за окном. Просто из чувства злорадства и мести: вот вам, гады, получите!.. Будете знать, как похищать и запирать в четырех стенах свободных граждан! Но ответной реакции с Их стороны и на этот раз не последовало.

Хотя тишина вокруг меня была насыщена всевозможными звуками, но я уже научился не обращать на них внимание. Все эти глупые гоготания в другом конце коридора, тоскливые завывания, шорохи за спиной, топот бегущих ног этажом выше, самооткрывающиеся и самозакрывающиеся двери, щелканье компьютерных клавиш в кабинетах, и прочее, и прочее меня уже не доставали.

Один-единственный раз, правда, я шугнулся – и то не от страха, а от неожиданности, – когда, войдя в очередной кабинет, краем глаза уловил какое-то движение сбоку. Однако это оказалось всего лишь большое настенное зеркало, в котором отражался я сам. Разумеется, переведя дух, я поступил с ним так же, как с фальшивыми окнами, и за ним тоже оказалась стена, а не потайной наблюдательный пункт.

Должно быть, невидимые хозяева Здания в конце концов доперли, что все их штучки-дрючки для меня протухли, потому что вскоре они изменили тактику запугивания.

Когда я был уже на третьем этаже, то, свернув за один из выступов коридора, увидел далеко впереди себя фигуру идущего человека, причем он двигался не ко мне, а от меня, и я мог наблюдать его только со спины.

Это был пожилой мужчина довольно плотной комплекции, в темном костюме, с прической «бобриком». При ходьбе он как-то неестественно размахивал руками. Слишком энергично и равномерно, словно механический робот, какими их представляли в прошлом веке.

Это был первый человек, которого я увидел в Здании после многих часов одиночества. Поэтому, выйдя из первоначакйого оцепенения, я заорал что было сил, чтобы привлечь внимание незнакомца, и пустился его догонять.

Не то старик был глух как пень, не то у него были свои резоны избегать встречи со мной, только он и не подумал реагировать на мой вопль. Все так же размеренно махая своими граблями, он достиг поворота коридора и исчез за углом.

Мне хватило нескольких секунд, чтобы добежать до этого места, но когда я выскочил из-за угла, то старика в коридоре уже не было. Я старательно обследовал все помещения, двери которых выходили в этот участок коридора, и проверил все возможные укрытия, которые в них имелись, но старик словно провалился сквозь землю.

Не мог же он за две-три секунды преодолеть прямой отрезок коридора длиной метров сто!..

И тут до меня дошло, что при той энергичной походке, которая была характерна для старикана, звука его шагов я почему-то не слышал.

Наверное, любой на моем месте лет сто – сто пятьдесят назад уверился бы в том, что встретил призрак. Но я-то знал, что при современном уровне развития го-лотехники создать такую иллюзию ничего не стоило.

И все равно по спине моей почему-то побежали струйки холодного пота.

Сама атмосфера этого учрежденческого склепа так на меня влияла, что ли?

Скорее всего…

Потом мне стали подбрасывать разные предметы. Если в них и таился какой-то скрытый смысл, то я его так и не сумел обнаружить.

Что могла означать, например, патронная гильза крупного калибра, совсем недавно отстрелянная (от нее еще разило сгоревшим порохом), которая валялась в лифтовом холле?

Или разбитая вдребезги фарфоровая ваза с цветами на полу в коридоре?

Или небрежно вырванная страница из «Справочника для судебных медиков», на которой с научной достоверностью описывались типичные особенности ранений, возникающих при ударе тупым предметом или топором по затылочной части головы? Ее я нашел в особенно неподходящем месте: намертво приклеенной каким-то мощным клеем к экрану телевизора в одном из кабинетов.

А на лестнице, у входной двери на третий этаж, скромно притулился в уголке пластиковый пакет, как выяснилось, битком набитый множеством свежеобглоданных костей. Судя по их размеру, принадлежали они по меньшей мере лошади, о том, что они могут быть человеческими, думать не хотелось. Причем мясо, которое кто-то тщательно обгрыз с этих мослов, было либо плохо проваренным, либо вообще сырым, с кровью, так что меня чуть не вырвало прямо в этот гнусный пакет…

Нет, ну чего они от меня добиваются, а? Что за извращенные издевательства над человеком?!

Наконец надо мной сжалились, и на том же третьем этаже я отыскал еду. Кто-то буквально несколько минут назад оставил на столе в кабинете, который я пометил номером триста тридцать три, тарелку с жидкой манной кашей (еще горячей!), надкусанный кусок хлеба со сливочным маслом и почти целый селедочный хвост. Правда, тарелка была алюминиевой, ложки к ней почему-то не прилагалось, каша подгорела и отдавала горечью, а селедка оказалась такой пересоленной, что после нее возникала неутолимая жажда, как будто ты бредешь по пустыне.

Меня это не смутило. Я стряс, что меню недоеденного кем-то завтрака было извращенческим. Наоборот, я проглотил эту милостыню со стороны Шайбы в один присест.

Но спасибо своим невидимым кормильцам я говорить не стал. Перебьются!

Желудок мой, видимо, напрочь отвык от пищи, потому что, закончив свою трапезу, я почувствовал, что отяжелел непропорционально съеденному.

С трудом доковыляв до лифтового холла, я настолько разленился, что решил пропустить оставшуюся часть коридора и вознестись куда-нибудь сразу через два этажа.

Тем более что надежд на полезные находки уже не оставалось. За все время хождений мне удалось пополнить свой инструментальный запас только ржавыми швейными ножницами с тупыми концами (такими даже ногти на ногах не подрежешь!), огромным сувенирным карандашом толщиной с палец и длиной в полруки (чем не мини-дубинка?) и массивным кристаллом, явно не из категории драгоценных камней, который мог служить хозяину кабинета то ли для придавлива-ния бумажных листов, то ли для разбивания грецких орехов (таким запустить в кого-нибудь с близкого расстояния – мало не покажется!). С прочей мелочовкой вроде скрепок, степлеров, линеек, кнопок, дамских пудрениц, губных помад, губок для обуви и щеток для одежды разных мастей я не связывался: толку от этих безделушек не предвиделось никакого, зато без них сумка будет легче…

Но неисследованных этажей было еще много, так что я особо не расстраивался. Я еще не знал, что мне не суждено исследовать всю Шайбу.

Вопреки моим ожиданиям лифт не спускался ко мне, а поднимался. С первого этажа. Оставалось лишь гадать, с какого именно: с того, где я недавно побывал, или действительно с первого этажа?

«Что-то он медленно ползет», – отметил мысленно я, следя за световой меткой на табло.

Лифт прибыл неслышно, словно суперсовременный магнитоэкспресс, оснащенный системой шумо-поглощения. Про него можно было бы даже сказать, что он старался подкрасться ко мне незаметно, как тот самый шандец из народной поговорки.

Уже по тому, что двери кабины раздвинулись не с нервным лязганьем, на грани застревания, а бесшумно и мягко, я понял, что тут скрывается какой-то подвох.

Так оно и было.

Они опять пустили в ход ту самую кабину-люкс, на которой я поднимался в мифическую приемную сразу после прибытия в Здание.

Не успели створки дверей закончить свое движение, как проникновенный женский голос откуда-то сверху возвестил: «Тринадцатый этаж».

«Ну вот, и тут Они всю систему управления перевернули с ног на голову», – успел еще подумать я.

Я говорю – «успел», потому что уже в следующий миг лифт с его глюками отошел для меня на второй план.

Нечто большое и бесформенное, похожее на кучу тряпья, вывалилось из кабины в лифтовый холл. Прямо к моим ногам, словно это нечто умоляло меня о прощении.

Но на самом деле оно было физически не в состоянии это сделать.

Потому что передо мной был мертвец. Самый настоящий, а не голографический призрак. Мне хватило одного взгляда, чтобы это понять. Ведь вместо головы у него было сплошное месиво. О принадлежности покойника к мужскому полу можно было судить лишь по одежде, а одет он был в синюю клетчатую рубашку с длинными рукавами и в какие-то нелепые полосатые брюки пижамного образца.

Он рухнул на пол плашмя, с жестоким стуком, словно вязанка дров, а ноги его остались наполовину в лифте, мешая дверям закрыться, но двери с непонятным упорством все пытались сомкнуть свои створки, и эта невидимая баба все долдонила: «Пожалуйста, освободите двери… пожалуйста, освободите двери…».

А я стоял, словно приклеившись к полу, и не мог двинуть ни рукой, ни ногой.

В принципе, это был первый труп, с которым я столкнулся так близко. Если не считать бабульку из соседнего подъезда, которую хоронили прошлой зимой. Но тогда из гроба виднелось только ее иссохшее, словно ставшее каменным личико, да и его я видел мельком, издалека. А этот тип валялся у меня в ногах и бесцеремонно пачкал своей свежераскроенной башкой мои джинсы и кроссовки.

А потом из лифта на мраморную плитку пола полилась темно-красная жидкость с уже знакомым мне терпким запахом.

И тогда я бросился прочь от этого жуткого зрелища так, словно за мной гнался кто-то невидимый.

Глава 18

В сущности, если разобраться, мое бегство должно было казаться тем, кто за мной наблюдал, смешным и нелепым. Ведь по-настоящему спрятаться в Здании от того, кто убил этого несчастного и втолкнул его труп в лифт, было невозможно.

Но мои ноги двигал тот же идиотский инстинкт, который якобы присущ страусам: спрятать башку в песок, желательно поглубже, чтобы не видеть, как тебя начнут поедать…

Выскочив из коридора на лестницу, я был вынужден остановиться, .чтобы изрыгнуть из себя все, чем недавно накормило меня Здание.

Ну и куда теперь? Вверх или вниз? Лифт привез труп снизу. Значит, надо наверх.

Задыхаясь, я взлетел по лестнице на несколько пролетов и в изнеможении плюхнулся на ступеньки. Сердце готово было выскочить из груди.

Я обхватил колени и уткнулся в них лицом. «Вот тебе и игра! – стучало в моей голове. – Идиот, ты возомнил себя в безопасности, поверив в легенду, которую сам для себя сочинил!.. Секретный эксперимент! Второй Ноев ковчег! Телевизионная передача!.. С каждой новой версией ты все больше успокаивал себя, не желая верить в худшее, а жизнь такова, что от нее ежедневно и ежесекундно следует ждать каких-нибудь подлостей!.. И тогда Они заставили тебя вернуться к реальности. Самым простым и надежным способом. Они ткнули тебя носом в дерьмо, от которого ты постоянно отворачивался!..

И теперь у тебя не должно остаться ни тени сомнения в том, что живым ты отсюда не выйдешь.

Тебе надо было с самого начала, по всем Их дурацким выходкам, догадаться, что имеешь дело с больной, извращенной психикой. Что какой-то маньяк – а может, их даже несколько? – придумал эту огромную западню, куда заманивает таких простаков, как ты. А потом приканчивает их одного за другим. Причём так, чтобы очередная жертва видела труп своего предшественника. Наверно, этот псих ловит нездоровый кайф от чужого страха.

И разве важно, чем он вооружен: пистолетом, опасной бритвой или бластером, если ты ничего не сможешь ему противопоставить? Абсолютно ничего. Ты можешь только спасаться бегством. До тех пор, пока он не нагонит тебя».

И все-таки не хотелось оказаться в шкуре разумного барана, с усталым терпением ожидающего, когда мясник с окровавленным тесаком подойдет к нему, чтобы полоснуть острым лезвием по глотке.

Только что ты можешь сделать, чтобы спастись? Что?

Ни-че-го. Только дергать лапками, как лягушка, тонущая в сметане.

Из тупиков не бывает выхода. А те, кто думает иначе, просто любят красивые фразы, вот и все!..

Я оторвал голову от коленей, чтобы прислушаться. Снизу до меня донеслись какие-то странные звуки, напоминающие цокот копыт по бетону. Я представил себе, как по ступеням лестницы ко мне снизу поднимается всадник на черном коне, закрыв голову черным капюшоном с прорезями, вооруженный каким-нибудь длинным орудием типа «секир-башка», и мне опять стало не по себе.

«Не будь дураком и трусом», – твердил себе я, чувствуя, как дрожь пробегает по мышцам, сведенным от напряжения судорогой. Это наверняка очередная психическая атака. Магнитофонная запись, вот что это такое. В крайнем случае – голография.

Однако цокот копыт нарастал и становился все более реальным.

Я прильнул к прутьям перил, пытаясь рассмотреть, что творится внизу, но просвет между лестничными маршами был слишком узким и не обеспечивал нужного обзора.

К тому же я совсем некстати вспомнил, что мертвец приехал в лифте один. Но тело его было подобно тряпичной кукле. А не мог быть зафиксирован в кабине, потому что к стенке можно прислонить только застывший до несгибаемости труп. Но это невозможно сделать, находясь снаружи, по причине закрывающихся при старте дверей. Все это говорит о том, что убийца должен был ехать в лифте вместе со своей жертвой, придерживая ее под мышки, чтобы отпустить труп именно в тот момент, когда двери начнут открываться.

Значит, я все-таки имею дело с человеком-невидимкой?! А почему бы и нет? Дешевая фантастика? Да. Бульварщина? Самой низкой пробы!.. Но зато в этом случае объясняется, каким образом маньяку удается постоянно быть рядом со мной, чтобы наслаждаться моим страхом, и в то же время оставаться незамеченным.

То, что ты принимал за иллюзии, было твоей собственной иллюзией!

И когда невидимого всадника отделяли от меня всего два или три пролета, я не выдержал и, вскочив, устремился в коридор ближайшего этажа.

Я петлял по коридорному лабиринту до тех пор, пока сзади не воцарилась тишина. Тогда, стараясь дышать глубоко и в то же время беззвучно, я затаился за углом и прислушался.

Нет, похоже, мне повезло, и то, что цокало копытами на лестнице, не погналось за мной. Неужели оно не слышшто моего топота по коридору? Невидимый, но глухой убийца?

Чушь.

Что-то другое стояло за всем этим, какая-то изощренная хитрость, придуманная воспаленным мозгом.

И что теперь делать? Вариантов всего два: продолжать идти вперед или вернуться к лестнице. Нет, есть еще и третий: просто ждать.

А если Их будет двое и Они окружат меня, зайдя с обеих сторон?

Я до боли в ушах вслушивался в тишину, чтобы вовремя засечь маневры противника.

Но вокруг было необычно тихо.

Наконец я решил: лучше пойду вперед. Лестница здесь только одна. И один лифт. Так что бели я успею беспрепятственно миновать лифтовый холл, то невидимка не сможет устроить мне впереди засаду. А ему потребуется время, чтобы добежать до лифта на другом этаже, вызвать его, дождаться и только потом приехать…

«Постой, а как же он вызовет лифт, если двумя или тремя этажами ниже дверь кабины не может закрыться из-за того, что ей мешают ноги трупа?» – сообразил я.

И гораздо смелее зашагал вперед, то и дело оглядываясь назад.

Желание проводить обыск в кабинетах у меня уже пропало начисто. Не до того мне было сейчас.

Однако на попадавшиеся мне двери я все-таки косился.

И невольно вздрогнул и замедлил шаг, когда увидел на очередной двери выписанную неровным почерком цифру. Мелом. Как та надпись на стене в конце лестницы.

Эта цифра была – три шестерки. Это что – шестой этаж?.. Я быстро прикинул в уме. Хм, вполне возможно.

Или дверь пронумеровали с умыслом? Все-таки число-то известно почти каждому, кто любит мистические «ужастики». Так называемый Знак Зверя. В данном случае – невидимого зверя. С лошадиными копытами и острыми, как бритва, когтями.

Чтобы проверить свои предположения, я прошел еще несколько метров, до следующей двери. И у меня сразу отлегло с души, потому что на ней значилось: 665.

Мистика была здесь ни при чем. Просто кто-то, как и я, решил упорядочить окружающую анонимность.

Я дошел еще до одной двери и убедился, что на ней стоит номер 664.

Тогда я вернулся на несколько дверей назад. Нет, номеров после 666-го больше не было. Интересно, почему? Потому что неизвестному писцу надоело? Или у него сломался карандаш? Или что-то помешало ему? Вполне возможно, что я этого так никогда и не узнаю, решил я и пошел дальше.

Все мое внимание было обращено теперь на двери. Из-за этого я не сразу заметил бурые пятнышки на светлой ковровой дорожке, отделенные друг от друга равными промежутками.

Я увидел их только тогда, когда дорожка внезапно закончилась под моими ногами.

Причем конец ее не был, так сказать, естественным. Он представлял собой неровный, рваный край. Значит, кто-то разрезал ковер поперек в двух местах, изъяв из него приличный кусок: второй такой же резаный край начинался метрах в десяти.

А по желтому, сияющему лаком паркетному полу тянулись капли той же самой жидкости, которой была испачкана дорожка.

И это опять была кровь.

Глава 19

Он лежал сразу за очередным углом. Второй труп. На этот раз это был абсолютно голый мужчина лет сорока, с грубыми чертами лица, с лысиной во всю голову и руками рабочего-металлиста. Он лежал, скорчившись и отвернувшись к стене. Обе его руки были прижаты к животу. Под ним и вокруг него успела натечь солидная лужа крови, но кровь была совсем свежей, еще не засохшей. В ней что-то виднелось, какой-то бугорок. А, это же мел!.. Небольшой кусочек мела, пропитавшийсякровыо настолько, что стал буро-желтым.

Преодолевая невольное отвращение, я приблизился к лежавшему и осторожно, стараясь не наступить в мерзкую лужу, заглянул под его руки. Мужчина там прятал от посторонних взглядов страшную рану, косо проходившую поперек живота. В глубине раны виднелись желтоватые скользкие кишки. Рот несчастного был разинут в немом крике, глаза вылезли из орбит.

Я поспешно отвернулся. Колени мои продолжали дрожать, сколько я ни пытался взять себя в руки.

Как раз в этом месте одно световое табло было с дефектом, и свет безостановочно мигал. Словно кто-то подавал мне знаки. На всякий случай я попытался уловить закономерность во вспышках табло. Нет, морзянкой здесь и не пахло.

Судя по всему, произошло это так. Убийца поджидал этого человека за углом коридора, пока тот продвигался от двери к двери, проставляя на них номера мелом (только почему он при этом был нагишом? Вряд ли с него сняли одежду уже после убийства, иначе кишки вывалились бы наружу из раны). Потом напал на бедолагу и полоснул по животу острым лезвием. Скорее всего бритвой или скальпелем. Зажав живот, раненый еще нашел в себе силы преодолеть несколько метров, роняя на пол капли крови, пока не потерял сознание. И тогда он упал здесь и умер…

За что его убили? Может быть, за то, что он осмелился посягнуть на безымянность интерьера Шайбы? Кем он был? Таким же пленником, как я, или одним из Них? Кто расправился с ним так жестоко и хладнокровно? Кто и зачем вырезал кусок дорожки на том месте, где на этого человека напал убийца?

Все эти вопросы кружились каруселью в моей голове, и ответа на них я не находил. Сердце стучало неровно: то заходилось в частом дробном стуке, то замедляло свой ритм. Я весь взмок от пота.

Ясно было одно: если невидимый убийца решит взяться за меня, то долго мне не продержаться. У него есть и холодное, и огнестрельное оружие. Он беспощаден, и его действия невозможно предвидеть. Вдобавок ко всему он еще и сумасшедший, поэтому бесполезно вступать с ним в мирные переговоры. Где же он сейчас бродит? Где?!. Словно отвечая на мой мысленный вопрос, в той стороне коридора, откуда я пришел, послышался знакомый цокот. Только теперь он был глуше – звук гасила ковровая дорожка. И направлялся цокот в мою сторону. Судя по ритму поступи, это был не бег, скорее, неспешная ходьба.

Ничего другого не оставалось, кроме как, стараясь не топать, пуститься бежать дальше по коридору.

Я бежал и думал: а что, если это лишь уловка, чтобы лишить меня возможности осторожничать? Вдруг за ближайшим углом и стоит в засаде убийца, сжимая в руке клинок и поджидая, когда я выскочу прямо на него?

Под влиянием этих мыслей я начал останавливаться перед каждым поворотом, чтобы предварительно выглянуть из-за выступа коридора. Но цокот за спиной явно ускорялся. Судя по всему, мой бег все-таки услышали, и мне пришлось отбросить в сторону все предосторожности.

Ситуация была тухлой: рано или поздно тот, кто гнался за мной, все равно меня настигнет. От страха я не мог дышать как следует, рот пересох, и меня душил кашель.

Надо было что-то делать. Но что?

Вдруг я увидел, что одна из дверей, мимо которых я пробегал, приоткрыта и внутри – кромешная тьма. Не раздумывая, я скользнул в помещение за дверью, плотно притворил ее и встал так, чтобы оказаться за ней, когда дверь будет открываться.

На ощупь я понял, что замка в двери нет, а включать свет, чтобы убедиться в этом, уже не было времени.

Но в ту же секунду до меня дошло, что я сморозил глупость. Даже если мой преследователь сейчас по инерции пронесется мимо моего укрытия, то скоро он наверняка поймет, что больше не слышит меня, и тогда он вернется, чтобы обыскать все кабинеты.

Однако пути назад уже не было. Топот был уже совсем рядом.

Действительность оказалась хуже, чем я предполагал.

Вместо того, чтобы пробежать мимо кабинета, где я стоял, приклеившись спиной к стене, неизвестный резко затормозил прямо напротив моей двери.

Он что – чует мой запах, что ли?!

После секундной паузы я услышал, как дверь кабинета напротив открывается.

Ну вот и все.

Он приступил к обыску помещений и через несколько секунд войдет сюда!

Это конец.

Было слышно, как по ту сторону коридора щелкнул выключатель.

Может, все-таки попробовать выскочить из кабинета и рвануть со всех ног обратно?

А какой смысл? Он же сразу меня засечет!..

Я машинально пошарил рукой вокруг себя. Рука натолкнулась на какой-то гладкий выступ. Потом пальцы нащупали небольшую дверную ручку.

Шкаф для одежды!

Через несколько секунд я уже сидел, скрючившись внутри шкафа. В нем висели какие-то пыльные тряпки, и мне захотелось чихнуть, но я сдержался.

Дверь по другую сторону коридора хлопнула.

Господи, спаси и сохрани меня, до сих пор упрямо не верившего в тебя!

Замок, открываясь, щелкнул, и я различил цокающие шаги совсем рядом со мной.

Сработал выключатель, и в щелочки моего укрытия просочился яркий свет. Правда, щели в шкафу были слишком узкими, и через них все равно не было ничего видно. Однако я каким-то шестым чувством угадывал, что делает тот, кто искал меня.

Вот сейчас он сделал несколько шагов к шкафу (я облился потом). Нет, остановился. Наверное, вертит головой из стороны в сторону. Дышит шумно, видимо, пробежка и ему сбила дыхалку.

Секунды тянулись слишком долго.

Я невольно зажмурился, чтобы не ослепнуть от света, когда незнакомец откроет дверцу шкафа.

Однако неизвестный почему-то не стал обыскивать весь кабинет. Может быть, его внимание привлек какой-нибудь шорох в коридоре, может, у него были свои соображения насчет того, где я мог отсиживаться, не знаю…

Постояв еще некоторое время, он вдруг прошагал к двери, открыл ее и вышел из кабинета, оставив свет включенным.

Сквозь нарастающий шум в ушах я слышал, как он хлопает дверями соседних кабинетов, удаляясь все дальше и дальше по коридору.

Мне просто не верилось в то, что я спасся.

Когда шаги неизвестного окончательно стихли в глубине коридора, я выждал для верности еще несколько минут, а потом кое-как выбрался из тесного отсека. Тело успело затечь в неудобной позе, и я первым делом потянулся, разминая мышцы. А потом я увидел ее.

На ней было простенькое сиреневое хлопчатобумажное платье. Она лежала на полу посреди кабинета, вытянув руки по швам и задрав подбородок кверху. Голова ее была наполовину отделена от остального тела. Ярко-синие глаза бессмысленно смотрели в потолок. Однако нигде не было ни малейшего следа крови, и я догадался, что убили ее не здесь. Ее принесли сюда уже мертвую и аккуратно положили на пол, как в камере хранения.

Ей было лет двадцать пять. Молодая и красивая, она вполне могла бы претендовать на звание «мисс Вселенная», если бы ее не отправили на тот свет.

Я заставил себя наклониться и дотронуться до ее руки. Рука была твердой и холодной, как, впрочем, полагается быть конечности покойника.

Как ни странно, лицо ее не было искажено гримасой ужаса. Оно было спокойным, словно у человека, до конца исполнившего свой долг.

Однако я был уверен, что это именно она накануне звала меня на помощь по телефону. «Комната шестьсот десять», – сказала она. Я осторожно выглянул в коридор. Пусто. Поднял взгляд на дверь. Все правильно: 610, мелом…

Я бросил последний взгляд на убитую.

И мне стало так хреново, как не бывало еще никогда в жизни. Даже тогда, когда Ма сильно простудилась и лежала в постели с высокой температурой, время от времени начиная бредить, а я, восьмилетний несмышленыш, сидел у нее в ногах и плакал, потому что не знал, что следует делать в таких случаях.

Но тогда я просто переживал за единственного родного человека, и в этом переживании, наверное, был оттенок эгоизма – ведь я боялся, что если Ма умрет, то я останусь совсем один и меня тогда заберут в какой-нибудь сиротский приют.

А сейчас меня терзали угрызения совести.

Я вспоминал вновь и вновь срывающийся женский голос в трубке, взывающий о помощи. Она была тут одна, совсем одна. Лицом к лицу с безумным живодером. И когда страх переполнил окончательно ее душу, она схватила вот этот телефон и стала набирать все номера подряд, в надежде, что кто-нибудь откликнется. Ей повезло, и она наткнулась на меня.

А я, ослепленный своей уверенностью в том, что все творившееся в Шайбе – одна сплошная игра, не поверил ей. Я положил трубку и принялся набивать свою утробу. Я успокоил себя аргументом, который приводят в свою защиту все трусы: мол, даже если ей действительно угрожает опасность, то что я могу сделать?

«Подонок – вот ты кто», – сказал я себе, не отводя взгляда от пышной прически мертвой красавицы.

Это из-за тебя она погибла.

Если бы ты отправился разыскивать ее, ты мог бы отвлечь убийцу на себя.

«Ну и что? – спросил внутри меня насмешливый голосок. – А толку-то? Маньяк просто убил бы тебя первым, а потом вернулся и прикончил ее. Какая была бы польза от твоего никчемного героизма?»…

«Заткнись, гнус, – приказал я этому противному голосу. – Ты же ни черта не понимаешь, жалкая твоя душонка. Я обманул доверие этой девушки. Значит, когда-нибудь я смогу бросить в беде Ленку. Или предать Ма. Стоит лишь один раз пойти на уступку заботе о своей собственной шкуре – и эта зараза будет медленно, но верно пожирать душу».

«Ладно, стрясем, – торопливо согласился со мной голосок. – Я молчу. Только что толку в твоем самобичевании, если все равно ничего уже нельзя изменить?»

Это было отчасти верно.

Вернуться в прошлое и помешать убийству этой незнакомой девушки я не мог.

Но зато у меня была возможность измениться самому.

Как там было у полузабытого ныне писателя прошлого века? «Жизнь дается человеку один только раз…» Хм. Смерть тоже дается человеку только один раз. И встретить ее надо достойно, чтобы до конца оставаться человеком.

Я огляделся, и взгляд мой упал на шкаф.

Костюмы. Разношерстный набор мужских костюмов на все случаи жизни. Похоже, совсем новеньких, еще ни разу не надеванных. Опять декорация? Теперь это неважно.

На всякий случай я прошелся по карманам пиджаков. Разумеется, ничего я в них не нашел.

Тогда я взял всю эту груду барахла и вместе с плечиками выкинул из шкафа на пол, не особенно заботясь о шуме, который поднимаю.

Потом я вытащил из пазов деревянную круглую палку, на которой висели вешалки.

Прикинул на вес. Не очень тяжелая, но за неимением лучшего сойдет в качестве дубинки.

Снял с себя надоевшую и бесполезную сумку и швырнул ее в шкаф.

Крепко сжав палку, повернулся и с высоко поднятой головой двинулся в коридор.

Глава 20

Наверное, если бы кто-нибудь попался мне, когда я, стиснув зубы, обходил шестой этаж, я бы, не задумываясь, забил его насмерть своей импровизированной дубинкой. Причем мне было наплевать, кем этот кто-нибудь окажется: головорезом с фигурой Шварценеггера и с противотанковой «базукой» наперевес; ниндзей, затянутым с головы до ног в черный комбинезон и с черной маской на лице, или Фредди Крюгером с полуметровыми стальными когтями вместо пальцев.

Я был агрессивен и неустрашим.

Однако никого я так и не встретил, и не только на этом этаже, но и еще на трех этажах подряд.

В поисках маньяка я даже опять спустился на нижние этажи – вдруг мой противник устроил там нечто вроде своей опорной базы, полагая, что я побоюсь возвращаться к мертвецу, лежащему поперек выхода из лифтовой кабины?

Но и там я никого не нашел. Даже мертвеца. От него на лифтовой площадке осталось только большое кровавое пятно и лужица подсыхающей крови.

«Ага, – сказал я мысленно „невидимке“. – Заметаешь следы, сволочь? Небось устроил где-нибудь склад трупов и теперь собираешь туда тела своих жертв? Интересно, сколько человек ты уже успел прикончить?..»

Проходя по второму этажу, я вдруг сообразил, что номера, которые я ставил карандашом на дверях, бесследно исчезли. Пристальный осмотр одной из дверей показал, что их тщательно чем-то стерли, может быть, даже мокрой тряпкой со специальной чистящей пастой.

Но зачем? Почему Они так опасаются, что я начну ориентироваться в Шайбе? Может быть, в этом случае я сумел бы обнаружить выход?

Эх, зря я отвлекся на сведение счетов с маньяком! Наверное, надо было продолжать рекогносцировку и составление плана Здания. Я забыл, что главное в моем положении – не уничтожить убийцу, а выбраться отсюда. А вообще-то неизвестно, что тут главное, а что второстепенное…

Уж не для того ли тебя и заманили сюда, чтобы именно ты положил конец бесчинствам этого гнусного мерзавца? А они, создатели Шайбы, наблюдают, как это у тебя получится. Совмещают, так сказать, приятное с полезным… садисты!..

Только какими же глупцами надо быть, чтобы избрать меня на роль уничтожителя маньяков! Взяли бы лучше кого-нибудь поздоровее. А я и на турнике-то больше пяти раз не подтягиваюсь, и в беге на любую дистанцию занимаю неизменно первое место – с конца…

И вообще, каждый должен заниматься своим делом. Так сказать, заполнять отведенную ему социальную нишу и выполнять уникальную общественную функцию. И почему я должен бегать с палкой за опасными преступниками, когда есть у нас специальные службы и специальные агенты, которых содержит армия налогоплательщиков?..

Вяло размышляя в этом духе, я поднимался по лестнице, машинально отсчитывая этажи.

Когда я достиг тринадцатого этажа, пыл мой уже иссяк. Намерение сокрушить любого противника улетучилось бесследно. Зато опять захотелось есть. А еще больше – пить. Селедка давала знать о себе.

Да и цифра была знаменательной. На этом этаже просто-таки обязано было обнаружиться что-нибудь новенькое.

Столовая на сто посадочных мест, например. Или продуктовый склад.

Подбадривая себя этими фантазиями, я свернул в коридор и поплелся по нему в глубь Здания.

Новенькое здесь действительно было. Но не в том смысле, который я имел в виду.

Никакими общепитовскими заведениями здесь и не пахло. Здесь пахло свежей краской и известкой.

На этаже производился ремонт. Ковровая дорожка на полу отсутствовала, в паркете зияли провалы, то тут, то там виднелись заляпанные раствором и краской лестницы-стремянки и козлы. Двери кабинетов были распахнуты настежь, и в пустых комнатах не было ничего, кроме рулонов обоев да слоя опилок на полу. Го-лографическме окна были отключены, и кабинеты напоминали подземные казематы для содержания особо опасных узников.

Свернув за угол коридора, я споткнулся о ведро с какой-то мутноватой строительной бурдой и опрокинул его.

«Нет, ловить на этом этаже нечего», – подумал я, наклонившись и очищая брюки от брызг разлившейся жидкости. Надо подняться повыше. В конце концов, на нескольких этажах я вообще еще не был…

Закончив приводить себя в порядок, я поднял с пола палку и разогнулся.

В ту же секунду сердце мое провалилось в пятки.

В противоположном конце отрезка коридора стоял здоровый серый пес и исподлобья глядел на меня огромными желтыми глазами. Никогда еще я не видел собак такой породы. Одно было несомненно: к комнатным болонкам этот пес не относится. Ростом он был с небольшого теленка, голова у него была приплюснутой сверху, уши – медвежьими, а хвоста не было вовсе. Гибрид орангутанга и волка. Или медведя и бульдога. В общем, явный продукт генной инженерии. И, судя по мускулистому туловищу и мощным лапам с длинными когтями, выведен он был не для того, чтобы с ним могли играть маленькие дети.

Откуда взялось здесь это чудовище?! Не оно ли цокало своими когтями по полу, когда гналось за мной на шестом этаже? И где, в конце концов, его хозяин?

Пока все эти вопросы вспышками возникали в моей затуманенной страхом голове, ни я, ни животное не шевелились, созерцая друг друга.

Вообще, взаимоотношения с собаками у меня не сложились с детства. Видимо, эта взаимная нелюбовь началась с того случая, когда я играл один на детской площадке, а неизвестно откуда взявшаяся шавка вдруг погналась за мной со злобным лаем. Сейчас-то мне ясно, что карлица эта особого вреда мне причинить не могла, но тогда, ошарашенный столь беспричинной агрессией, я принял ее за монстра и позорным образом спасся бегством домой. В последующем неприязнь моя к этим злобным созданиям еще больше усилилась. Словно чувствуя мою антипатию к ним, собаки тоже не упускали случая, чтобы выразить свою ненависть ко мне.

Одно время мне даже пришлось обходить кругами места наиболее вероятных встреч с бродячими псами по пути в школу.

А пиком стала та памятная встреча с целой стаей четвероногих бомжей на пустыре. Если бы не дерево, росшее рядом с кирпичной стеной, к которой они меня приперли, я бы не отделался несколькими укусами. Псы были рослые, как на подбор, и, по-моему, жаждали не только моей крови, но и мяса. Бросив им на растерзание свою новенькую куртку (за что потом мне влетело от Ма), я сумел за те доли секунды, пока они рвали ее клыками в клочья, вскарабкаться по абсолютно голому стволу до нижних веток, а уж потом перебраться через стену…

И вот теперь – новая встреча с одним из мохнатых убийц. Которая для меня вполне может оказаться последней.

Потому что пытаться убежать от этого зверя бес-смысленно, а обороняться от него палкой так же нелепо, как охотиться на львов с игрушечным пистолетиком.

Ничего не оставалось, кроме как попытаться уладить дело миром.

«Хороший пееик, хороший, – проговорил я противным заискивающим голосом. – Послушай, я не хочу тебе ничего плохого. Ни тебе, ни твоему хозяину, если он у тебя есть… Почему бы тебе не дать мне уйти, а?»

Пес моргнул безволосыми веками, словно переваривая мои слова. Черт, у него даже хвоста нет, а поэтому непонятно, как он относится ко мне. Обычно эти твари выражают симпатию вилянием хвоста.

Словно прочитав мои мысли, не имевшие ничего общего с тем, что я произнес вслух, пес вдруг грозно оскалился, обнажив безупречно белые саблеобразные клыки, и хрипло рыкнул. Словно предупреждал: еще слово – и я прыгну на тебя…

Потерять бы сознание, мелькнуло в моем объятом животным ужасом мозгу. Где-то я читал, что звери не трогают человека в бесчувственном состоянии. Но это только йоги способны усилием воли останавливать свое сердце. Ужас ужасом, но до обморока мне было далеко…

Вдруг где-то в глубине коридора послышались чьи-то осторожные шаги.

Пес наклонил голову, прислушиваясь, а потом молниеносно крутнулся вокруг своей оси и одним прыжком исчез за выступом коридора.

В то же мгновение я услышал, как шаги превращаются в топот и как коридор заполняет чей-то полный ужаса крик.

Кто-то спасался паническим бегством от пса-убийцы. Вернее, попытался это сделать. Не прошло и нескольких секунд, как крик сменился душераздирающим воплем, который мог бы издать человек, если бы ему без наркоза ампутировали конечность.

Потом вопль внезапно оборвался, а на смену ему пришло хриплое невнятное урчание.

Я явственно представил себе, как кто-то, обливаясь кровью, лежит на грязном полу коридора, а монстр в образе пса с остервенением рвет его тело своими страшными клыками.

Ноги у меня враз стали ватными. Но это не помешало мне пулей пронестись по коридору, сбивая стремянки и оскальзываясь на разводах краски.

Естественно, бежал я не в том направлении, где вершилось растерзание несчастной жертвы.

Героем вообразить себя легко. Но гораздо труднее кинуться кого-либо спасать, зная, что тем самым ты обрекаешь себя на верную гибель. Инстинкт самосохранения, черт бы его побрал!..

Не помня себя, я выскочил на лестницу и тщательно защелкнул за собой дверь.

Если только пес не обладает достаточным разумом, чтобы суметь повернуть круглую дверную ручку или нажать кнопку лифта, теперь ему не выбраться с этого этажа.

Я отер пот со лба, пытаясь осмыслить, что же сейчас произошло.

Скорее всего кто-то, как и я, блуждавший по Зданию, встретился с обитавшим здесь псом и сумел закрыться от него в одном из кабинетов. А пес сторожил его за дверью. Кстати, чем он тут питался? Это только тараканы способны жрать бумагу, мыло и оконную замазку, чтобы выжить. А собакам, так же, как людям, требуется нормальная белковая пища. Меня вдруг обдало жаром: может быть, именно на этом этаже маньяк устроил нечто вроде морга для своих жертв, а пес этим пользовался?! Не отсюда ли взялись те дочиста обглоданные кости, которые я нашел в пакете на лестнице?

К горлу моему сразу подступила тошнота, и только благодаря тому, что желудок мой был почти пуст, я удержался от рвоты.

Значит, когда на тринадцатом этаже появился я, пес оторвался от своего скучного занятия по взятию своей жертвы на измор и вышел посмотреть на меня. А несчастный, сидевший в осаде, решил этим воспользоваться. Может быть, он подумал, что четвероногий убийца оставил его в покое. Или уже отчаялся до такой степени, что предпочел рискнуть, нежели загнуться от голода и жажды в четырех стенах.

Ему не повезло. Из нас двоих пес выбрал его, а не меня. И не я, а он теперь остался лежать там с разорванным горлом, превратившись в окровавленный кусок мяса для хвостатого людоеда.

Только стоит ли радоваться, что мне минуту назад повезло?

Ведь неизвестно, что меня еще ожидает впереди.

И не уготован ли мне такой ужасный конец, по сравнению с которым смерть от собачьих клыков покажется более желанной?

Глава 21

Пока я поднимался по ступеням лестницы, мне в голову пришла еще одна неожиданная мысль.

А что, если Шайба – живая?

Дальше воображение мое заработало с удвоенной силой.

Предположим, все здание – это огромный инопланетный организм, невесть как попавший на нашу планету. Предположим также, что он обладает способностью к мимикрии, как какой-нибудь наш хамелеон, только с гораздо большей достоверностью. Очутившись в городе, он решил замаскироваться под окружающую среду, стать таким же, как большинство объектов вокруг. А поскольку в городе много высотных зданий, то он и стал двадцатипятиэтажкой.

Именно так может объясняться неожиданное появление Шайбы, выросшей буквально за одну ночь, как гриб.

Но зачем пришельцу понадобилось заманивать внутрь себя людей? Чтобы изучить их и определить степень их разумности? Или он просто глотает их, как пищу? Значит, мы для него – не более чем мелкие съедобные животные, раз он так жестоко с нами поступает?..

Правда, непонятно, как ему удается имитировать до мельчайших деталей внутренности здания со всеми причиндалами в виде мебели, кабинетов, телефонов. Как он вообще умудряется так ловко обводить людей вокруг пальца? И почему никто в городе до сих пор не заинтересовался им?

Гипноз? Наведенная массовая галлюцинация?

Фантастика – вот что это такое! Тем более что об этом уже кто-то писал, только не помню, кто именно: Саймак или Лем…

И потом,, ты же сам в это до конца не веришь, сознайся!

Конечно, не верю.

Только во что надо верить, я уже не знаю. Запутался я окончательно в догадках и предположениях. Увяз, как в трясине.

А значит, ни за что мне не выбраться отсюда. Ведь чтобы найти выход, надо четко уяснить, куда я попал и что вокруг меня происходит. А этого я пока не могу добиться.

Я остановился и обессиленно оперся на перила, переводя дух.

Собственно, зачем я лезу наверх? Чтобы исследовать те этажи, на которых я еще не побывал? А какой мне от этого прок? Везде будет одно и то же, куда бы я ни двинулся.

Поэтому пора прекращать мышиную возню. Надо обосноваться где-нибудь в одном месте и ждать, пока что-нибудь не произойдет. Или пока сознание не угаснет в изможденном теле.

Интересно, какой это этаж? Ну вот, из-за бредовых размышлений я не заметил, как сбился со счета.

А какая разница? Не этот, так другой. Пятнадцатый или двадцатый. Во всяком случае, не последний, раз лестница все еще продолжает вести наверх.

Дверь, выходившая на лестничную площадку, была приоткрыта, и я увидел, что из нее вылетает со злобным жужжанием огромная жирная муха. Прямо-таки миниатюрный летательный аппарат. Муха облетела меня, словно раздумывая, стоит ли сделать промежуточную посадку на моей макушке (я машинально сказал «Кыш, з-зараза!»), а потом устремилась вверх между лестничными маршами.

И тут до меня дошло: как могла она попасть в герметично закупоренное Здание? Может быть, на этом этаже есть окно, и оно оставлено открытым?

Окно, конечно, не дверь, но в моем положении и этому будешь рад.

Я в несколько прыжков достиг двери и сделал шаг в коридор.

В ту же секунду кто-то напал на меня сзади.

От сильного толчка в спину я отлетел к противоположной стене, едва не впечатавшись в нее физиономией. Палка, которую я при подъеме по лестнице использовал как трость, с сухим стуком вылетела из моей руки.

Не успел я повернуться лицом к своему противнику, как свет в коридоре погас, и наступил полумрак, освещаемый лишь узкой полоской света, падавшей в коридор с лестницы. В этой полоске света что-то блеснуло, и я догадался, что это нож.

Передо мной был лишь нечеткий силуэт. Незнакомец занес руку для удара, и я шарахнулся в сторону.

Я хотел спросить: «Вы что, с ума сошли?» – но горло отказало, сдавленное судорогой ужаса.

Противник нанес удар, и я машинально выставил руку. Предплечья наши столкнулись, и по звону, раздавшемуся с полу, я понял, что выбил нож у нападавшего. Однако рука у незнакомца оказалась такой твердой, что предплечье мое сразу одеревенело. Будто мне врезали по нему ломиком.

У человека не может быть такой руки!

Одно из двух: либо вместо руки у этого типа стальной протез, либо… либо он сам весь из стали.

Робот. Андроид. Киборг. Но в его кибернетические мозги почему-то не вдолбили пресловутые три закона роботехники, сформулированные Азимовым. Он не только напал на меня, но и стремился меня прикончить.

Все эти мысли я додумывал, уже лежа на спине на полу. Потому что противник мой, утратив нож, тут же схватил меня железной хваткой за горло и повалил на пол, оседлав меня верхом.

На руках у него были надеты кожаные перчатки, я чувствовал это своей бедной шеей.

Конечно же, я боролся за жизнь изо всех сил. Я пытался отцепить стальные пятерни от своего горла, но силы наши были слишком неравными. Я пытался сбросить агрессора с себя, но он оказался слишком тяжелым. Я извивался, как червяк, пытаясь выскользнуть из-под него, я старался закинуть свои ноги ему за голову, чтобы оттолкнуть его, но все было напрасно.

В глазах моих окончательно потемнело, и я почувствовал, что задыхаюсь.

Но когда я, уже сдавшись близкой смерти, раскинул руки в стороны, то вдруг почувствовал что-то жесткое в ладони.

Это была моя дубинка, которую я выронил в самом начале.

В следующий миг я сжал ее в кулаке и из последних сил нанес удар незнакомцу в голову.

Сил у меня оставалось не так много, и удар получился нерезким, но на нападавшего он, видимо, оказал какое-то воздействие, потому что хватка на моей глотке сразу ослабла.

Я ударил еще раз. И еще. При каждом ударе был отчетливо слышен металлический звук, словно на моем противнике была надета противоосколочная каска.

Нечеловеческие лапы, сжимавшие мое горло, наконец разжались, я вывернулся из-под незнакомца, столкнул его с себя и, растирая горло, вскочил на ноги.

Рука сама собой замахнулась, чтобы нанести еще один, решающий, удар по той темной массе, что ворочалась под моими ногами на полу.

Однако убийца оказался живучим и способным защищаться. Не поднимаясь с пола, он вдруг резво крутнулся вокруг своей оси, и что-то с силой ударило меня по руке.

Я опять остался невооруженным.

Продолжать драться не имело смысла. Мне не выстоять против этого искусственного создания, превосходящего меня по всем параметрам.

Давясь сухим кашлем, я кинулся в дверь на лестницу.

Глава 22

Пришлось вспомнить школьные времена, когда, опаздывая в школу, я предпочитал слетать по лестнице, прыгая через три-четыре ступеньки, а не дожидаться медлительного лифта.

Только сейчас положение усугублялось тем, что ноги меня держали слабо, грудь разрывал кашель, в глазах от напряжения рябило. Да и прыгать через несколько ступенек было чревато: если подвернешь – а тем более сломаешь ногу, – то это будет финиш!..

На бегу я вслушивался в то, что происходит за моей спиной, и слышал размеренные тяжелые шаги.

Убийца почему-то не торопился меня догонять, хотя я оторвался от него не меньше, чем на три этажа! Он словно был уверен, что я никуда не денусь.

Причину этой уверенности я понял, когда попытался свернуть с лестницы в коридор одного из этажей.

Дверь не поддавалась!

Некоторое время я бился в нее, как муха об оконное стекло, прежде чем сообразил, что это не просто заело дверную ручку, а кто-то закрыл дверь на замок. Но откуда здесь взялся замок?! Здесь же простая дверная защелка, и даже нет замочной скважины! Тем не менее дверь не открывалась. Не иначе, ее забили гвоздями, сволочи!..

Шаги были совсем близко, и я опять устремился вниз.

Еще один этаж – не открывается!

Следующий – то же самое!

Неужели убийца все предусмотрел и учел заранее?! Но откуда он мог узнать, что я войду именно на тот этаж, где он меня поджидал в засаде? И когда он успел забить гвоздями все двери на лестничных площадках? Причем так, что я этого не слышал!..

Скорее всего у него есть сообщники! Одному ему было бы не провернуть такие трудоемкие махинации…

На уровне десятого или одиннадцатого этажа к неприятным сюрпризам добавился еще один.

Лампочки на лестнице стали гаснуть одна за другой. Причем как раз в тот момент, когда я пробегал мимо них. Объяснить это случайностью я не мог. Поскольку выключателей нигде не было, значит, кто-то специально вырубал свет, создавая идеальные условия для убийцы, который, похоже, видел в темноте не хуже кошки!..

Во мне нарастало безысходное отчаяние.

Им все-таки удалось загнать меня в тупик! Скоро лестница упрется в стену, и некуда будет больше бежать, останется только ждать, когда убийца уверенной поступью спустится ко мне, чтобы поупражняться в хирургических операциях на живом человеке!..

Неужели это все, и вот так глупо мне суждено погибнуть?

Ну, вот и последний этаж. Дверь, как и следовало ожидать, закрыта.

Я ударил в нее ногой, налег плечом, надеясь выбить, но дверь была сделана из мореного дуба, не иначе, и голыми руками с ней не справиться.

Шаги. Неумолимая поступь судьбы. И мрак, постепенно завоевывающий пролет за пролетом этого проклятого спирального тупика!

И вот она – стена с надписью «СПАСИТЕ».

Значит, не я первый, не я последний.

Кто-то из жертв убийцы уже метался здесь в последние секунды своей жизни, безуспешно стараясь отыскать выход. И когда непроглядный могильный мрак проглотил последнюю лампочку, то единственное, что этот несчастный успел сделать перед тем, как его сознание потонуло во тьме небытия, это послать в пустоту отчаянный призыв о помощи.

Шаги робота-убийцы приближались.

Я сглотнул сухой комок в горле.

Прости меня, Ма, за то, что я доставил тебе столько горя. Я знаю, тебе будет очень больно хоронить единственного сына, которого ты родила и вырастила, надеясь, что он станет человеком, достойным твоей гордости.

Но я не виноват, Ма. Так уж получилось. Сейчас меня убьют, а я даже не знаю, кто и за что…

Стена.

Я повернулся к ней спиной и лягнул ее ногой что было сил.

Стоит, проклятая. Никуда не делась. В полном соответствии с законами физики.

А как же другие, человеческие законы?!. Разве может моя смерть быть закономерной?! Я же еще не начал жить по-настоящему, и, может быть, мне были написаны на роду великие дела и смерть не раньше, чем лет в сто, в окружении многочисленных детей и внуков!..

Так какого же черта я должен загнуться здесь, в этом вонючем бетонном склоне, от ножа какого-то слетевшего с катушек киборга?!

Я должен найти выход! Обязан! Даже если его действительно нет!

Наверное, у меня опять началась истерика, потому что в какой-то момент сознание мое помутилось, и я почувствовал, как по щекам катятся слезы, а лицо сведено конвульсиями.

Чтобы успокоиться, я глубоко вдохнул. Закрыл глаза. И стал мечтать.

Что еще остается приговоренному к смерти, как не помечтать напоследок о чуде? Например, о том, что за секунду до того, как приговор будет приведен в исполнение, придет сообщение о помиловании. Или что рука палача с топором в последний момент дрогнет, веревка виселицы оборвется, а пули, выпущенные почти в упор из множества автоматных стволов, только ранят его.

Мне же приходилось мечтать о другом.

О том, что стена, преграждающая мне путь к свободе и к жизни, исчезнет, расступится, обрушится сама собой…

Последняя лампочка погасла, и в закутке, где я прижимался спиной к стене, наступила тьма.

Тьма и шаги убийцы.

И тогда я в последнем отчаянном порыве вдавился в стену всем своим телом так, словно надеялся, что она сделана из стекла и обязательно должна сломаться, не выдержав моего напора.

Как ни странно, но нечто подобное и произошло.

Стена вдруг стала вязкой, пластилиновой, и я без труда вдавил в ее податливую плоть свое вдруг ставшее очень твердым тело.

Это странное ощущение длилось всего лишь миг. А потом меня ослепил яркий свет.

Глава 23

Обед был вовсе не царским. Горячий куриный бульон, жидкое картофельное пюре, разваливающиеся под вилкой котлеты. Диетического вида хлебцы из отрубей и какое-то мерзкое питье, напоминающее смесь апельсинового сока и пива.

Однако для меня это была самая настоящая обжираловка. Грант был прав: после трех суток голодания мне хватило и такой порции.

Чувствуя себя так, будто проглотил огромный арбуз целиком, я с отвращением допил остатки бурды в стакане и в изнеможении откинулся на спинку стула. Глаза сразу стали слипаться, а мысли сделались ленивыми и вялыми. Хотя, по словам Гранта, я проспал двенадцать часов. Еще он сказал, что так и должно быть, потому что в самый первый раз организм затрачивает уйму этой… биокинетической энергии.

Я обвел недоверчивым взглядом комнату, в которой находился. Мне до сих пор не верилось, что и Шайба, и те ужасы, которые я в ней пережил, остались позади.

Теперь это было похоже на кошмарный сон. Я придирчиво оглядел свои руки, ноги, тело.

Неужели я действительно оказался способен на такое?

Дверь в комнату осторожно открылась, и вошел Грант.

– Ну как, подкрепился? – осведомился он, садясь напротив меня за стол.

– Да, спасибо.

– Ну а вообще? – Он пытливо всматривался в меня. – Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, хреново, – не удержался я от иронии на грани фола.

Он сумрачно поднял вверх свои кустистые брови. Хоть на нем теперь не был надет черный мундир охранника, но манеры у него остались прежними – пожилой, брюзгливый дядька, по всем признакам страдающий от геморроя или язвы желудка.

– Почему? Врачи сказали, что ты в полном порядке…

– При чем тут врачи? – отмахнулся я. – Просто я еще не могу поверить, что остался цел!..

– Ничего, ничего, – утешил меня Грант. – Вот привезем тебя на Базу, ты там быстро очухаешься.

– На какую еще Базу? – удивился я. – Мне домой надо!..

– «Домой», – повторил с усмешкой Грант. – Теперь твоим домом будет наша База. Понятно?

В висках у меня учащенно запульсировали жилки, но я сдержался. Хотя так и хотелось запустить в человека, сидевшего напротив меня, грязную тарелку.

– Нет, непонятно, – стараясь не повышать голоса, сказал я. – С какой это стати я должен куда-то ехать, да еще и надолго?

– Не надолго, – возразил Грант. – Навсегда.

Я онемел.

Он вставил сигарету в угол рта, прикурил ее от зажигалки и навалился грудью на стол, подавшись в мою сторону.

– Вот что, Страг, – мрачно проговорил он. – По-моему, ты еще не до конца осознал, что с тобой произошло и кто ты такой. Поэтому давай вместе разбираться в ситуации…

Тут он замолчал и принялся усиленно пыхтеть сигаретой.

Я терпеливо ждал. Разбираться так разбираться. Отчего же не разобраться? Как говорит наш Тихон, разобраться – значит найти виновных и наказать кого попало.

– Но сначала я хотел бы еще раз принести тебе извинения за то, что мы подвергли тебя такому жестокому испытанию, – наконец проговорил Грант, не глядя на меня. – Надеюсь, ты войдешь в наше положение и поймешь, что другого выхода у нас не было.

– Да? – удивился я. – Интересно! А по-моему, у кого не было выхода – так это у меня!

– Все дело в том, Страг, что такие, как ты, либо проявляют свои способности до окончательного созревания… то есть лет так до восемнадцати… либо вообще их не проявляют. Так уж распорядилась матушка-природа. Поверь, мы оттягивали принудительную инициацию сколько могли. В принципе, у тебя была масса возможностей самоинициироваться и раньше, но ты их не реализовал. Вот почему нам пришлось прогонять тебя через Систему…

Он глубоко затянулся в последний раз и ткнул докуренную до фильтра сигарету в хрустальную пепельницу.

Воспользовавшись паузой, я спросил:

– Скажите, а если бы у меня ничего не получилось?.. Ну там, у стены… Вы что, убили бы меня, да? Как тех, других, которых я там находил?

Грант нехотя усмехнулся.

– Дурачок, – неожиданно ласково проронил он. – Да никого мы не убивали! Это ж была только имитация опасностей, игра на твоих нервах!.. Часть этих так называемых мертвецов были искусно сработанными муляжами, у нас по этой части мастера работают. А некоторые – да, это действительно были трупы. Та девушка, например… Только не мы их убивали, Страг. Мы лишь брали их в морге и создавали иллюзию, что они погибли недавно… А что касается так называемого убийцы-маньяка, то его роль отлично сыграл один из твоих собратьев. Телепортант первого класса. Сейчас…

Видимо, он нажал в этот момент какую-то скрытую кнопку или подал тайный сигнал своим, потому что рядом со столом, за которым мы сидели, прямо из воздуха беззвучно материализовался парень старше меня лет на восемь, глупо улыбающийся во весь рот.

– Познакомься, Страг, – предложил Грант. – Это наш убийца. Его зовут Сибел.

Парень шагнул ко мне и все с той же дурацкой ухмылкой протянул мне свою пятерню.

– Извини, – сказал он. – Надеюсь, я тебя не сильно помял, пока мы барахтались на полу? А удар с левой у тебя поставлен неплохо. Если бы не защитный шлем, сотрясение мозга от твоей палки я бы точно заработал!..

Но я, не шевелясь, смотрел на него во все глаза.

Парень был так похож на меня, что, если бы не разница в возрасте, одежде и прическах, нас можно было бы назвать братьями-близнецами!

Грант кашлянул, и парень невозмутимо убрал свою руку из-под моего носа.

– Ладно, – хмыкнул Грант. – У вас еще будет время познакомиться. Ты свободен, Сибел,

Парень сказал мне вежливо: «Бай-бай, Страг» и опять мгновенно растворился в воздухе, как это бывает с голограммами.

– Что касается технических аспектов твоего испытания, – невозмутимо продолжал, обращаясь ко мне, Грант, – то позволь сейчас не забивать ими твою голову. Лучше давай поговорим о главном. С сегодняшнего дня твоя жизнь в корне меняется. Ты успешно прошел инициацию, позволяющую зачислить тебя в первую десятку самых уникальных людей планеты. Разумеется, пока ты еще не можешь пользоваться своими способностями в полной мере. Для этого необходим специальный тренаж, который может занять… примерно от шести месяцев до года… Но зато потом ты сможешь мгновенно перемещаться в любую точку пространства. Одним усилием воли. Ты только представь: отныне для тебя не будет существовать ни закрытых дверей, ни замкнутых пространств, ни тупиков. Ты будешь поистине свободен, и все остальные будут тебе только завидовать… Разве это не здорово, Страг?

Наверное, у меня была достаточно кислая рожа, если он задал мне такой вопрос.

Я старательно подумал. Телепортация, прохождение сквозь любые стены. Стать человеком, для которого не будет никаких преград… Что ж, звучит действительно заманчиво.

Но на языке у меня вертелся вопрос, который я не замедлил озвучить:

– А зачем? Зачем все это, Грант? Кому это нужно? И вообще, кто вы такие?

Грант отвел глаза. Встал, прошелся по комнате туда-сюда. Вытащил из кармана еще одну сигарету, но вместо того чтобы закурить, смял ее с ожесточением в руке и отшвырнул в угол.

Он все-таки здорово нервничал.

– Я уже тебе говорил, – устало проронил Грант. – Когда ты вышел из Системы – помнишь?..

– Знаете, я тогда очень хотел спать и не соображал ни черта, – невинным тоном заявил я. – Повторите, пожалуйста, все сначала и попонятнее, а то я в науках слабо петрю…

И Грант стал рассказывать.

Я старался его не перебивать, но то, о чем говорил мой собеседник, с таким трудом укладывалось в голове, что иногда мне трудно было удержаться от вопросов. Грант либо не отвечал ла них вовсе, либо нетерпеливо бросал: «Потом, это все потом», – а сам гнул свою линию.

Речь шла о такой крутой фантастике, что мне приходилось делать над собой усилие, чтобы поверить, что все это происходит со мной наяву!

Тем не менее, хотя Грант о многом явно умалчивал, суть проблемы до меня дошла в следующем виде:

Когда в начале века клонирование, хотя и со многими оговорками, разрешили в большинстве стран мирового сообщества, то нашлись прагматики, которые сразу смекнули, каким образом надо использовать методику искусственного получения генетических копий индивидов, чтобы, как говорится, овчинка стоила выделки. Дело в том, что человечество вскоре убедилось: помимо моральных побед (типа: «Человек сравнялся с самим Господом Богом, ибо отныне ему подвластно таинство жизни!»), реальных выгод клонирование не дает, поскольку клон, даже будучи совершенным двойником «оригинала», в процессе развития неизбежно становится самостоятельной личностью, обладающей уникальными особенностями. Короче говоря, оказалось, что личность не поддается воспроизводству, и это сразу поубавило энтузиазма у рядовых обывателей. И действительно: какая разница, как именно появился на свет ребенок: естественно-природным путем, из пробирки или посредством партеногенеза, если результат практически один и тот же?!.

Но тут одного из упомянутых прагматиков осенило: а что, если клонировать людей, обладающих экстраспособностями? Ведь если экстрасенсами становятся, как правило, вследствие генетических сдвигов, то эту же комбинацию генов можно воспроизводить с помощью клонирования!..

Поскольку прагматик состоял на государственной службе, наделенной особыми функциями, идею, которую он изложил в рапорте на имя начальства, быстренько засекретили, выделили ему необходимое количество людей, оборудования и, самое главное, финансовых средств и благословили на проведение экспериментально-опытных исследований.

Эти исследования показали, что из всех паранормальных свойств, которыми может быть наделен человек от рождения, единственным, способным передаваться клону по наследству, является способность к телепортации, а точнее – к перемещению сквозь материальные объекты.

Это был уникальный и очень редкий дар. На всей Земле к тому времени им обладали всего два человека, и то на довольно скромном уровне. Тем не менее учреждение, к которому принадлежал наш прагматик, сделало все возможное и невозможное, чтобы заполучить обоих уникумов.

В этом месте повествования Грант больше всего отмахивался от моих расспросов, но я уже и сам представлял себе, на что могли бы пойти «особые учреждения» ради обладания такими людьми. Да на все! Поскольку такая цель оправдывала любые средства…

«Операция», как выразился Грант, прошла относительно успешно. И производство клонов-телепортан-тов было поставлено на поток. Государство не могло допустить, чтобы в нужный момент у него не было под рукой человека, способного преодолевать любые преграды.

Однако первые попытки практического применения данной идеи разочаровали экспериментаторов. Будучи по всем теоретическим параметрам копиями человека-«матрицы», клоны не реализовывали заложенный в них потенциал.

Так длилось до тех пор, пока однажды клон номер один (тот самый Сибел, пояснил мне Грант) в возрасте пятнадцати лет не испытал сильный страх, оказавшись в горящем запертом помещении. И ему удалось пройти сквозь стену!..

Так была найдена точка отсчета. Будущий телепортант не должен знать о своих возможностях – они сами проявятся у него спонтанно в стрессовой ситуации.

С учетом этого была разработана специальная программатест. А потом – и методика развития проклюнувшегося дара…

Грант говорил еще что-то, но я его уже не слышал. Я думал совсем о другом.

– Значит, я клон? – наконец перебил я Гранта.

– А для тебя это имеет значение? – прищурился он. – Комплексуешь, что ли?

Я опустил голову. Да нет, никаких комплексов по этому поводу я не испытывал. Вот только отца у меня, оказывается, нет, не было и никогда не будет…

– А кто?.. В смысле, от кого я?.. – сбивчиво начал я, но Грант не дал мне договорить.

Он вытащил из внутреннего кармана пиджака и положил передо мной на стол видеокарту. На ней было запечатлено лицо человека. Мое лицо. Только таким оно будет, наверное, лет через двадцать.

– Кто он? – спросил я чужим голосом.

– Его звали Гарте, – ответил Грант, забирая у меня видеоснимок и пристально вглядываясь в него так, словно хотел запомнить на всю жизнь. – К сожалению, я не могу тебе сказать, кто он и откуда. Пока – не могу, ты уж извини…

Я сглотнул резиновый комок в горле. В голове зудело: Гарте – Страг, Страг – Гарте. Вот откуда, значит, взялось мое странное имя…

– А почему – «звали»? – тупо переспросил я. Грант подошел к окну и, раздвинув пластины жалюзи, уставился в образовавшуюся щель.

– Его больше нет, Страг, – наконец откликнулся он. – Так уж вышло. Гарте погиб.

– Когда?

– Пять лет назад. Пять лет. Всего пять лет…

А Ма мне говорила: «Твой отец нас давным-давно бросил».

– А второй? Их же было двое, вы сами сказали…

– А второго мы потеряли еще в ходе операции, – жестко произнес Грант. – Когда доставляли его сюда. Утечка информации. Причем потеряли мы его безвозвратно. Ни одной клетки не осталось, ни волоска… За что твой покорный слуга так получил по шапке, что свалился с инфарктом. А мне тогда было всего сорок два года…

Интересно, а сейчас его тоже хватит удар, если я скажу, что не хочу работать на них?

– Ну, что тебя еще интересует? Спрашивай, у нас еще есть время, – великодушно предложил Грант, садясь за стол и закуривая новую сигарету.

И тогда я отважился спросить то, что меня мучило:

– Скажите, Грант: а Ма знала?..

Некоторое время он молча глядел на меня, кутаясь в сизом дыму, и глаза у него были нехорошими, немигающими. Словно смотрел он на меня, как на какого-нибудь клопа под микроскопом.

Наверняка просчитывает возможные варианты моей реакции.

Профессионал сраный. Прагматик.

– Смотря что ты имеешь в виду, – наконец неохотно процедил мой собеседник. – Как ты, возможно, догадываешься, она знала только, что ты – клон. А все остальное – нет…

– Она меня действительно родила?

Грант покосился на меня, и я прочитал в его взгляде удивление.

Я и сам не знал, зачем задаю ему такие глупые вопросы, ответы на которые, в принципе, не имели теперь никакого значения. Наверное, я подсознательно стремился оттянуть решающий момент нашей беседы.

– Тебе что, лекцию прочитать о современной методике клонирования? – ворчливо осведомился Грант. – Биологию в школе изучал? Тогда сам должен знать, что теперь для вынашивания плода суррогатная мать не требуется. Вот лет двадцать-тридцать тому назад без участия живой женщины в этом процессе действительно нельзя было обойтись…

Я его не дослушал.

Я спросил первое, что мне пришло в голову:

– А что такое САВЭС?

Грант откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и неожиданно улыбнулся с оттенком укоризны:

– Вот что, Страг. Давай поставим все точки над «i». Ты зря так испугался. Никто тебя не собирается принуждать к чему-либо. Ты сам должен сделать выбор. Только учти, что решение твое будет окончательным и бесповоротным, и переиграть его не получится, даже если ты захочешь… Все очень просто: либо ты соглашаешься сотрудничать с нами, либо нет. В первом случае ты начинаешь абсолютно новую жизнь. В другом городе и скорее всего без права жить, как все. Это значит, что ты никогда больше не увидишь ни свою мать, ни свою девушку, кажется, ее зовут Елена?

Вопрос был задан чисто для приличия. Они изрядно потрудились, чтобы разузнать обо мне все.

Тем не менее я кивнул.

– Другими словами, официально курьер Страг Савицкий на днях будет найден мертвым. Мы позаботимся, чтобы все выглядело естественно. Скажем, несчастный случай – утонул во время купания в городском озере, куда решил отправиться в разгар трудового дня. Извини, но таких штучек требует специфика работы, которая тебе предстоит, – развел руками Грант. – И вариант второй… Ты не принимаешь наше предложение, и мы тебя возвращаем домой точно таким, каким ты был до посещения САВЭСа. Правда, тогда придется стереть у тебя из памяти все, что связано с твоими приключениями в Системе. Не бойся, мы сделаем это аккуратно – слава богу, опыт в этом отношении у нас богатый. Но в этом случае ты никогда больше не узнаешь о том даре, который спрятан в твоих генах. Так что выбирай, Страг. От этого зависит, будем мы с тобой дальше разговаривать или нет. Сам понимаешь, много времени на раздумья я тебе дать не могу. Несколько минут, не больше…

Он поднялся из-за стола и, не оглянувшись, вышел из комнаты.

Признаться, первое, что я ощутил после его ухода, – это разочарование. Ну вот, побеседовали, называется!..

Он же ничего не сказал мне, в чем будет заключаться работа, которую они собираются на меня взвалить! Почему это я должен покупать кота в мешке? Тем более такой ценой…

Хотя я представляю, что меня ждет.

« Ты начнешь новую жизнь».

Ага, знаю я вашу «новую жизнь». Убивать, воровать информацию и разные секреты и все такое прочее. Жить до самой смерти за колючей проволокой и не иметь ни родных, ни близких. Разве что раз в месяц будут приводить к тебе девиц из числа обладающих особым допуском к государственным тайнам.

« Человек, для которого не будет ни одной преграды».

За исключением той, которую вы сами для меня установите. Полная свобода в рамках вечной тюрьмы. Интересно только, каким способом они удерживают на своей Базе тех, кто обладает этим редкостным даром? В буквальном смысле держат на привязи в перерывах между заданиями? На цепи – как собак? Или при меняют наркотики и гипноз, чтобы сделать из них послушных роботов?

Нет, ребята, это все – не для меня!

Да, вы вбухали в меня большие деньги и надеетесь, что в будущем они окупятся.

Что ж, пусть это для вас будет обломом, но я не хочу хоронить себя заживо!

Я обойдусь и без вашей телепортации. Вон, вокруг тысячи, миллионы людей живут и не рвут на себе волосы от того, что не реализовали до конца скрытые в них способности. А почему я должен осуществлять свое предназначение? Только потому, что я – клон?

Словечко-то какое оскорбительное – клон. Гомункулус. Недочеловек. Или суперчеловек, что в конечном счете – одно и то же…

«Позвольте вам представить, господа: Страг Савицкий, клон. Да-да, вы не ослышались. Не клоун, а именно клон. У него в „элсике“ прямо так и значится – „клон…“. – „Неужели? Вы не шутите? О, боже!.. Никогда еще не встречала живого клона!“ – „А правда, что вы, клоны, обладаете какими-то феноменальными способностями? Не могли бы вы нам продемонстрировать что-нибудь этакое?“ – „Скажите, Страг, а как там у вас, клонов, обстоит дело с естественным размножением? То есть я хочу сказать – вы, вообще, способны как мужчина?..“

Тьфу!..

А с другой стороны, если я пошлю этого капитана Гранта с его детьми на все буквы алфавита, то сдержит ли он свое обещание? И искренне ли он мне обещал принять любой мой выбор?

А то, может, завтра найдут мой подлинный труп? С аккуратной дырочкой в затылке. Или вообще не найдут. Для таких прагматиков секретность превыше всего.

И где гарантия, что они сотрут именно тот кусок моей памяти, в котором содержатся воспоминания и о Шайбе, и о разговоре в этой комнате? Мозг человека – это не компьютерный диск, и из него вряд ли можно удалить только ту информацию, которая не нужна. Как в одной старой кинокомедии: «Тут – помню, а тут – не помню!»…

Видимо, по этой же причине Грант не разрешил мне позвонить ни Тихону, ни Ленке. Ни тем более Ма. Боялся, наверно, что я проговорюсь им про Шайбу.

Нет, не нравится мне все это.

Так что же делать?

Избрать нечто среднее? Ни да, ни нет? Едва ли это удовлетворит тех, с кем я имею дело.

Или сейчас согласиться, а потом при первом же удобном случае сделать ноги, забрать Ма и Ленку и уехать куда-нибудь на край света, подальше от цивилизации?

Не будь наивняком. Во-первых, такие государственные служки найдут тебя и на краю, и даже за краем света. И под землей, и в небесах, и под водой… А во-вторых, вряд ли Ма и Ленка согласятся стать отшельниками, по твоему примеру…

Господи, что же мне придумать? Что?!.. Какой вариант ни возьми – и так плохо, и этак нехорошо.

А решать надо. Не сидеть же здесь вечно. Да и Грант вот-вот вернется.

Может, сбежать отсюда? Может, он все врал про то, что мне еще учиться и учиться телепортации?

Я встал, подошел к стене и, примеряясь, постучал по ней ладонью.

Прав афоризм, прав: даже в самых безвыходных тупиках всегда имеется выход. Один-единственный…

– Что, не получается? – послышался за моей спиной чей-то сочувственный голос.

Я вздрогнул от неожиданности.

Это был тот самый парень. Сибел.

С этими их игрушками любого можно сделать теленком!

– Да ты не напрягайся, Страг, – улыбнулся Сибел, расценив мое молчание как подтверждение его правоты. – Тебе действительно пока рановато пробовать свои силенки. Ничего, научишься…

У меня в глазах потемнело от злости. Как будто я снова очутился в той тесноте бетонного склепа, где одна за другой гаснут лампочки.

– Нет, – сказал я, не слыша своего голоса. – Не научусь!

– Почему? – удивился Сибел.

– Да потому!.. Я не собираюсь плясать под дудку вашего Гранта! И никаким суперагентом я не собираюсь становиться!..

– Ах, вот в чем дело, – сморщившись, покивал Сибел (я словно видел себя со стороны). – Все понятно… Знаешь, в свое время я так же, как ты, мучился: принимать предложение Гранта или нет. И честно скажу: теперь я не раскаиваюсь, что согласился…

Я только молча дернул плечом. Мол, это твое дело, потому что каждому – свое.

– Извини, но раз ты еще не сделал выбор, то я не могу рассказывать тебе про нашу работу, – продолжал Сибел. – Одно только могу сказать – ты ошибаешься, собрат. Глубоко ошибаешься…

Он отвернулся и увидел на столе забытую Грантом видеокарту с портретом Гартса.

Сибел взял ее и повертел в руках.

– Грант рассказал тебе, как он погиб? – спросил Сибел внезапно дрогнувшим голосом.

– Нет, – мотнул головой я. – Наверное, не счел меня достойным такого доверия.

Но на мою язвительность Сибел не обратил внимания.

– Это было в Альпах, – сказал он. – Там есть такой длинный туннель Сен-Лазар. Почти два километра в длину. Однажды террористы взорвали бомбы на въезде и на выезде, и сто с лишним человек оказались наглухо замурованными в скалах. Среди них были раненые и дети. Целый школьный автобус с детьми. Спасатели пробивались через завал, работая днем и ночью. Но воздух в туннеле был наполнен ядовитыми газами, и счет шел даже не на часы – на минуты. Если бы не Гарте, там никто бы не выжил. Правда, он физически не мог вынести этих людей наружу – вместе с телепортантом переносятся только неживые предметы, ну, да это ты еще узнаешь… Но он доставил людям в туннеле медикаменты, еду, воду, а самое, главное – респираторы с кислородными баллонами. Ему пришлось сделать множество перемещений туда и обратно. И он очень устал. Но он был единственным, кто мог помочь пострадавшим. Больше никто на свете. Потому что я в то время еще только проходил курс обучения… Из-за усталости он и ошибся. Прошел сквозь завал не в том месте, где ему было указано, и угодил туда, куда подрывники заложили очередной заряд…

Сибел замолчал так внезапно, словно прикусил язык.

– А как же секретность? – спросил я после паузы. – Как Грант и его люди все это преподнесли спасателям и тем, кто был в туннеле?

– Спасатели об этом ничего не узнали. Операция проводилась тайно, и свидетелей не было. Только те, кто находился в туннеле. Но люди Гранта сразу отобрали у них респираторы, и потом спасенным никто не поверил. Все сочли их рассказы об ангеле-хранителе плодом воображения. Или галлюцинацией, возникшей в результате кислородной недостаточности…

Он вдруг поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

– Вот так, брат. Думай, как тебе поступить… Хотя мне кажется, что ты примешь правильное решение.

– Почему ты так в этом уверен? – спросил я.

– Просто потому, что пока еще никто из клонов Гартса не отказывался от предложения Гранта, – ответил Сибел.

В следующий миг он, не прощаясь, исчез. Словно его тут и не было.

Брат.

Он сказал – «брат».

Что ж, в каком-то смысле он прав. Хотя у меня нет отца, но зато есть братья. Много братьев.

И все они решили пожертвовать своими личными интересами ради службы обществу.

Так ответь же себе на самый главный вопрос: как ты собираешься прожить свою жизнь? Ради чего и кого? Только ради себя и двух-трех близких тебе людей? Но теперь ты знаешь, что заложенный в твоих генах дар мог бы пригодиться всему человечеству. В принципе, именно для этого тебя и создавали.

Так стоит ли теперь становиться в позу обиженного и униженного и требовать сатисфакции?

Человек может позволить себе быть свободным и ни от кого не зависимым. Потому что, не считая отца и матери, ему некого благодарить за то, что он появился на свет. Клон же обречен вечно мучиться от сознания, что он был создан благодаря усилиям и достижениям многих людей. И в течение всей своей жизни он обязан оплатить факт своего существования.

Будучи слепками с одного и того же человека, который видел свой долг в служении людям, мы унаследовали не только его суперспособность. Мы приобрели вместе с его генами и чувство ответственности перед теми, кто нас создал и вырастил.

Так уж сложилось, и не надо напрасно биться лбом в стену.

В конце концов, вместо Ма и Ленки у меня теперь будет другая семья. Имя ей – все человечество.

И когда я до этого додумался, то мне сразу стало гораздо легче.

Я вернулся за стол, сел и принялся терпеливо ждать возвращения Гранта.

Теперь я знал, что ему ответить, когда он вернется.