— Не более чем чуть обжитые источники сырья! Мы потеряем оба авианосца, если пробудем здесь еще хотя бы сутки. Мы потеряем Зиглинду, если потеряем хотя бы еще один АВ! Командирам крейсеров в случае потери управления и угрозы неконтролируемого падения на планету приказываю эвакуировать экипаж и активировать самоликвидацию. Мы не можем стать угрозой для своей планеты. Тремонт! Где вы? Скажите пилотам: на время перебазирования «Фреки» устанавливается стандартный режим патрулирования. Ваши парни могут поспать.* * *

Проснулся среди ночи, будто ударенный кулаком снизу. Так, бывало, доставалось Магне, когда его заливистый храп не давал спать всей эскадрилье. Уставился в темноту кубрика воспаленными глазами. Ничего перед собой не видя, или видя — не то.

Она только что была здесь. Он ощущал ее губами, руками, всем пылающим телом. Цепочку острых позвонков под пальцами, влажную, туго натянутую кожу на скулах — признавалась, что «плачет» и от радости тоже, скользящую ласку прохладных пальцев на своих плечах. Два розовых кружка на бледной коже, от одного созерцания которых можно впасть в продолжительный транс. Можно было бы, будь у нас лишнее время и поменьше огня у обоих. Встречный порыв желания, как минимум, равен его собственному. А так — чего на них смотреть, когда можно целовать? Можно... провести губами по всему рельефу подставленной шеи, сжать бедра, ощутить под собой упругий трепетный животик и поймать ртом у рта только еще зарождающийся стон.

А дальше все физиологично, аж до хромосом, и почти жестоко. Да что там — почти. Кажется, он не был тем любовником, о каком грезит женщина. Разве что... разве что она могла понять. От этой мысли стало совсем худо, аж внутренности скрутило. Извольте признать, это был только сон. В медпункт, что ли, обратиться, за понижением... эээ... фона?

Рубен спихнул кота и сел, но Тринадцатый не обиделся. Тишина давила на уши, будто и не спали по соседству одиннадцать Шельм, и его охватило ощущение непреодолимой жути. Словно бы он был один среди всех. Другого рода. Человек среди вещей, а может, шут его знает, наоборот?

Стараясь не шуметь, он нашарил ботинки, обулся и встал, привыкая в темноте к чувству собственного тела. Потом ощупью пробрался на выход, благо — недалеко, и потащился в умывалку так, словно на плечах у него лежало как минимум два «жэ».

Бесова выдумка этот секс.

Вода на затылок из-под крана показалась недостаточно холодной. Глаза, когда он рассмотрел их, наклонившись к зеркалу — все в красных прожилках. За «ночь» проклюнулась черная щетина. Натали нравилось, когда он был выбрит «в шелк», чтоб дыхание соскальзывало.

"Это все, — внезапно отчетливо понял он, — не имеет значения. Все, что «потом» — не осуществится. Ибо я не вижу, каким образом это может кончиться хорошо.

Я, — осознал он, — не владею собой!"

Здравствуй, истерика.

— Даже пар пошел, — услышал он. — Командир. Съер?

Он был тут не один, оказывается. И не заметил. Вале, когда молчит, заметить нелегко, а рот тот открывает редко. Вот это подгадал, так подгадал. Скажем прямо — не лучший ракурс для командира.

— Все еще казните себя из-за Улле?

— Это тоже, — буркнул Рубен. — Что, так заметно?

Ведомый кивнул.

— И еще народ полагает, что она, верно, диво как хороша.

Рубен поперхнулся и закашлялся. Ты, кукла дьявола! Комэску башню сносит, а Шельмам — забава?

— Треплетесь?

— Само собой, командир.

Ну что ж, если ты расположен разговаривать, у меня тоже есть моральное право...

— Хорошо. Я знаю, откуда тут взялся я. Для Эстергази, в конце концов, не предполагается ничего иного. Но ты-то как сюда угодил?

Вале дернул ртом, зачерпнул горсть воды и умыл лицо. Аккуратно, в минималистичной манере. Прямо кот.

— Крылья Империи в большем почете, нежели чрево. Пилотом я мечтал стать с детства. Все мои книжки и видео были про пилотов. Я летал в воображении намного раньше, чем понял, как оно на самом деле.

Рубен хмыкнул. Память об учебных годах вызывала какие угодно ассоциации, кроме романтических.

— Разочаровался?

Вале чуть заметно кивнул.

— Но как я мог уйти после того, как прожужжал родным все уши? А особенно после того, как матушка моя прожужжала уши всему своему обширному кругу общения. Экая честь! А кроме того, на каникулах со мной носились как с писаной торбой, баловали, откармливали... Я был любим, уважаем, мною гордились. Совершенно другая и при этом — совершенно нормальная жизнь. А в Учебку возвращаться приходилось с гирями на ногах. Снова становиться нулем. То, что у нас вот здесь, — он определил руками чудовищный авианосец вокруг себя, — это каторга. Здесь приходится доказывать право человека на достоинство. На уважение. В ней ощутимо меньше любви. Если бы не война... я бы, пожалуй, сломался. А так — деваться-то некуда.

— Что страшнее смерти, Вале?

— Да у меня, я так думаю, не то, что у вас. Нарастающее отчаяние, чувство одиночества...

Рубен поневоле скроил гримасу: чувство одиночества в кубрике, забитом под потолок...

— ...напряжение, недоверие, ненависть. Ожидание смерти. Но быть недо-Шельмой, командир, было хуже всего. Тринадцатого эскадрилья хотела больше, чем меня.

— Я свинья, — вдруг сказал Рубен и даже стукнул кулаком по краю раковины. — Я высокомерная недалекая сволочь. Я принимаю как должное, что есть некоторое количество достаточно могущественных лиц, которые лоб разобьют, чтобы я был жив-здоров-благополучен, и сосредоточился, перекрывая личный счет конкретного Рейнара Гросса. А кого волнует она? Я вообще подумал, где она, что с ней? Нет, я о ней если и вспоминал, так только в смысле, что она может дать! Письмо, удовольствие, понимание... счастье. Я вообще ни о чем не позаботился. О, конечно! Я же исполнял свой долг, большой и важный!

— Она разве не аристо?

— И даже не буржуа. Стюардесса. Случайная, в сущности, встреча, последняя женщина, и...

— Крылатое создание? Почему я не удивлен, командир?

— Если она нашла покровителя, из властных или, как минимум, из имущих, — Рубен хрустнул пальцами, — то ей, считай, повезло устроиться. Могу ли я не думать, что это не я?

— И вы б ее не осудили?

— Осуждать женщин — занятие для женщин. Разговор, в конце концов, упрется в «хочу ли я ей счастья». Хочу. Следовательно...

— Я долго наблюдал, все пытался понять, из чего должен быть слеплен образ, вокруг которого достроено это вот все, — движением рук Вале обозначил «Фреки». — Ну, чтобы вписаться естественным образом во всю эту пласталь, Устав, равнение на знамя, чтобы всякий, глянув, сказал: во, самое оно! Кураж, личный счет, донжуанский список, немного жеребячьего юмора... вы уж извините, милорд... А в целом — единственный человек, кто воскресил мои героические детские бредни!

— Кажется, — признался Рубен, криво усмехнувшись, — я дозрел наделать всех глупостей, насчет которых меня предупреждали. Ох, дайте только наземь ступить, вот тогда рухнет вся эта дурацкая декорация, и пускай все запивает белым светом...

— А уроды согласятся подождать, командир? Не налетят в самый неподходящий, не побоюсь сказать — интимный момент?

Рубен хмыкнул, развеселившись.

— А мы их встретим плазмой в лоб и проводим торпедой в дюзу. Я-то гадаю, ради чего геройствуем, а? Ладно, пойду... приму меры.

Спортзал, где Рубен собирался «принять меры» к своему вышедшему из-под контроля воображению, оказался пуст, но это обстоятельство уже не удивляло. Пилотов изматывали рабочие нагрузки, да и число смен сократилось. В связи с этим обстоятельством образовались «мертвые часы», когда там гарантированно не было ни души. А если и попадалась, признаком хорошего тона считалось не обращать особенного внимания на товарища по несчастью.

Проходя мимо, Рубен угрюмо посмотрел на кольца. Протяжная и нежная песнь тела от нагрузки этого рода сделала бы ему только хуже. А вот боксерский мешок, что, скрипя, чуть покачивался на четырех растяжках, привлек и приковал к себе его взгляд. Словно бы невзначай приблизившись, Шельма не моргая следил за его движениями. Глаза резало нещадно. Монотонность движения — туда-сюда! — порожденная, скорее всего, вибрациями работающих двигателей и механизмов авианосца, походила на издевательство. Как тиканье старинных часов. Давно, на один из домашних праздников, посвященных то ли дню его рождения, то ли окончанию какого-то из курсов, мать подарила ему такие — в спальню. Он не мог заснуть, пока их не убрали. Это он-то, способный спать при полной загрузке жилого отсека, в любое время дня и ночи — стоило только приказать! Размеренный однообразный звук, вызывающий чувство напряженного ожидания... чего? Вопрос не для мальчика, что хочет быть пилотом.

Удар, в который Рубен вложил все, пришелся снизу вверх, справа, туда, где у человека была бы челюсть. И левой — «под-дых», пока не очухался. Однако уже первое попадание оказалось роковым: одна из верхних растяжек соскочила с потолочного крюка, мешок закрутило, удар «в живот» вышел... неадекватным, поскольку пришелся на возвратное движение, руку просто отбросило мягкой тяжелой силой. Рубен даже пошатнулся и вынужден был отступить на шаг.

— Гы! — Услыхал он за спиной, и звуки ленивых аплодисментов. — Она дала сдачи!

Досчитал до десяти — исключительно дух перевести! — и обернулся. Медленно. Насторожившись и напрягшись всем нутром.

Рейнар Гросс стоял на пороге. Один — это было первое, что отложилось в сознании. С мокрой головой и полотенцем через плечо. В лучшей традиции подростковых драк комэски сделали несколько шагов по кругу.

— Меня попросили тебя не трогать, — задумчиво сообщил Гросс.

— Какое совпадение: мне то же самое приказали. Особенно... кхм... по голове.

— А ведь другого случая навалять тебе... за все... может ведь и не представиться, как ты думаешь?

Глаза Гросса усмехались, и хотя было непонятно, что У него на уме, и настороженность в целом не отпустила Эстергази, какая-то часть его все же расслабилась.

— Есть что предложить?

Гросс, не торопясь, прошел мимо, сняв с ограждения ринга пару перчаток, брошенных там кем-то из десантной пехоты.

— Составишь компанию, князь?

— А вот с удовольствием! — ощерился Рубен. — По правилам, или?...

В самом деле — почему нет? Груша, способная дать сдачи. То, что доктор прописал!

— Я с фабрики, — ухмыльнулся Гросс. — У тебя все зубы... эээ... свои?

— Я прошел Учебку. Нет. Не все.

Гросс аккуратно застегнул перчатки на ремешки-липучки. Армейский стандарт предполагал, что человек способен закрепить их на себе без посторонней помощи. Из-за духоты оба комэска были в футболках и немнущихся легких форменных брюках, раздеваться не пришлось. Рубен взял перчатки для себя с полки стенного шкафа и с ощущением веселой жути перелез через канаты.

Писк зуммера вырвал Тремонта из тяжелого неровного сна. В темноте каюты мигал зеленый огонек вызова. Одной рукой чиф летной части протер глаза, другой — включил терминал связи.

Краун.

— Что случилось, Ланс?

— Ради всего святого, извини. Но, я думаю, картинка того стоит...

Неофициальное. Тремонт незаметно перевел дух.

— У тебя дуэль.

— Чтоооо?!!! Кто? Где?

Тремонт подпрыгнул и схватился за брюки.

— Погоди. Включи картинку из спортзала палубы Н. Я подумал, ты никогда не простишь мне, если пропустишь.

— СБ в курсе?

— СБ уже в партере. Гросс против Эстергази.

— О, нет, — застонал Тремонт, падая обратно на жесткую койку, весьма болезненно приложившую его в копчик. Но «картинку» с камеры в спортзале все-таки включил. И вскочил обратно, ничуть не заботясь о насмешке в глазах Крауна. Эта насмешка, никогда не бывала издевательской, что делало возможной их многолетнюю дружбу.

Чувства дежурных СБ, не желавших принимать меры к пресечению поединка, были ему, как спортивному болельщику, вполне понятны. Не им отвечать за княжеский нос, если Эстергази не сумеет увернуться от летящего в лицо кулака размером с добрую подушку. Каждый удар Гросса стоил командиру очередного седого волоса. Он сердито посмотрел на Крауна, наслаждавшегося дуэлью в своей каюте, сидя в кресле и положив ногу на ногу.

— Это необходимо прекратить. У них — личное.

— Насчет личного — согласен, — невозмутимо ответил кадровик, не отрывая глаз от монитора. — Обрати внимание — в голову не бьют. Это спорт, Винс. Расслабься.

Легче сказать, чем сделать. Со стороны происходящее выглядело чистым зверством. Парни метались по рингу, совершенно мокрые, а камера, дистанционно направляемая умельцем из СБ, следовала за ними, выхватывая самые живописные ракурсы. Кулаки, кажется, были повсюду. Особенно гигантские кулаки Гросса, полностью прикрывавшие владельца от любых атак и выбрасываемые с великолепной быстротой. Эстергази скорее уклонялся от ударов, чем блокирован их. Пламя вокруг скалы. Немудрено — весовые категории у них определенно отличались.

— На кого бы ты поставил, Винс?

— Гросси как будто ничего не делается, — буркнул командир. — Будь это кто другой... без страсти сузить глаза и с места выше головы прыгнуть... С Эстергази всегда так.

— Винс, не стеклянный твой Шельма. Не первая драка в его досье. Я бы на твоем месте вздохнул свободно и позаботился, чтобы ребятам, когда они сядут рядком, было чем нарушить... диету. Совместные грешки объединяют.

— Ага, — сказал Тремонт, чувствуя себя взлохмаченным идиотом в трусах. — Поверишь ли, у них всегда есть. Я успокоюсь, когда увижу, что они сели рядком.

— До этого недалеко, поверь мне.

— Угу. А что по этому поводу думает Клайв Эйнар?

— ...и натуральные продукты, — продолжил Гросс.

— ...большую часть года — тот же «Сэхримнир», что у тебя, — возразил Рубен, пропуская над головой эту чертову молотилку. — И приборы не серебряные... Это ты постановок по видео насмотрелся.

Максимум, что ему удалось — достать предплечье. Тем не менее, Гросс отступил на шаг и вдохнул судорожно.

— Ты летаешь аристо-классом. Там на фарфоре подают... Уси-пуси... И девчонки там с длинными ногами.

— Я летаю в кабине! А ноги... эй-эй... — Гросс пошел в тяжелую массированную атаку, Рубен буквально вывернулся между его могучим торсом и канатами, — везде попадаются! И, кстати, лучше, чем у фабричных девчонок... ножек... лично я не видел.

— Это да! — Натиск ослаб, Гросс утер пот со лба. Настоящий пилот должен быть изворотлив и хитер. Вот тут-то мы и... Изящные пяточки, худые икры, точеные бедра и выше, вплоть до мягкого-мягкого, нежного-нежного... Воспоминание швырнуло его под защиту противника. Три звонких шлепка впечатались Кинжалу в ребра, любой из них, нанесённый голой рукой, пробил бы, пожалуй, чехол боксерского мешка, или, по крайности, лопнул его по шву. Дежурная смена СБ у своего пульта издала восторженный вопль, но тут его, разумеется, никто не услышал. Гросси резво, но неуклюже отпрыгнул, опуская локти. Рубен отскочил в свою сторону, опасаясь получить заслуженной сдачи. Собственные его предплечья словно бейсбольными битами охаживали, легкие саднило, пот заливал глаза. Скулы ломило от пристывшей к лицу залихватской ухмылки, которую не согнать, даже если захочешь. Пользы от нее — Гросса доставать. И, кстати, он давно не чувствовал себя так великолепно! Кажется, он ощущал даже толчки крови, переполняющей жилы. Очень горячей крови.

— А вот что действительно... живые цветы... они везде, когда я приезжаю домой... где меня ждут. Цветы можешь... в счет ставить.

— Ладно, хватит! — Гросс поднял перчатки вверх в жесте мировой. — Хорош, хорош!!! Кайф!

Рубен опустил руки и обнаружил, что не может вдохнуть. Вышло у него только с третьей попытки, когда противник уже содрал перчатки с огромных лапищ и поглядывал на него с хитрецой.

— А что это ты все время слушаешь, Шельма?

Только сейчас Рубен вспомнил про «ракушку», традиционно законопаченную в правом ухе. Вероятно, закончился плэйлист, который он ставил, когда падал заснуть. Музыка не звучала, и он совершенно забыл.

— Послушать... дашь?

Он вытряхнул «ракушку», и Гросс с детским восхищением поднял перед глазами крохотный черный шарик.

— А управление? С пояса?

— С наручного комма.

— О как! — Гросс прижал динамичек к виску. — А запусти...

Не думая особенно ни о чем, Рубен нажал кнопку рестарта последнего плэйлиста. Картина была фантасмагорической. Он стоял посреди резонирующей пласталевой коробки, зависшей в свою очередь посреди космической пустоты, в просторном, залитом резким светом зале, рядом с человеком, которого хотел убить. И человек этот, слушая «его» музыку, жмурился и вскидывал белесые брови в гримасе безмолвного изумления, и вдыхал прерывисто, будто выныривал с глубины,

— Что это?

Рубен жестом предложил Гроссу отогнуть пару пальцев, прикоснувшись к динамичку левым виском.

— «Besame Mucho». Поверишь ли, написано шестнадцатилетней девочкой. К вопросу о том, что они понимают. И когда...

Рейнар Гросс одарил его взглядом, полным суеверного ужаса.

— Ты... тут... слушаешь музыку, от которой не то взлетаешь, не то — кончаешь... и у тебя котлы не рвет?

— Что ты знаешь о моих котлах? Свои береги. Это дело — жить внутри музыки, особенно вот такой, нежной и страстной! — знаешь ли, затягивает.

— Эй, хорошенького — понемножку!

Гросс отдернул руку с наушничком: дескать, погоди, и даже чуть отвернулся, чтобы законный владелец не мешал. Но тут же повернулся вновь, с мучительным и жадным вопросом:

— А это — что?

— «Призрак оперы». Уэббер.

Усилием воли оторвавшись от «ракушки», Гросс сунул ее обратно в руку Эстергази, пошарил в кармане и извлек оттуда плоскую коробочку с несколькими кустарно свернутыми сигарами. Плюхнулся на маты, жестом указав на место рядом с собой. Почему бы и нет. Взять предложенную самокрутку Рубен таки поосторожничал, заподозрив недоброе.

— Ну как СБ налетит, а мы тут зеленых ксеноморфов ловим?

Хитрые и мудрые глаза Гросса прищурились на него сквозь чуть заметное дрожание воздуха, заменявшее сигаре дым.

— Скажу тебе по секрету, брат... В СБ все схвачено. По крайности — такие невинные вещи, как... У меня к тебе разговор.

— Ну?

Кинжал помолчал, глядя на дым.

— Серьезный разговор, — повторил он. — Задолбал меня этот клятый авианосец.

— Этот?

— Ну — тот. Ты понимаешь. Сам знаешь, о чем говорят вслух, а о чем — шепчутся. Говорят, не выйдем мы отсюда. Старый состав прорядили через одного, а резервистов вовсе сбивают на порядок чаще. Ляжем все. Однажды кончимся. А?

— А почему ты спрашиваешь у меня?

— Ну... известно же, какие у тебя друзья, связи... У тебя больше возможностей для анализа.

Рубен пожал плечами.

— Я женат, — внезапно сказал Гросс. — Она беременна. Месяца два осталось на сейчас. Тебе не стоило тогда так шутить.

— Извини.

— Резервисты говорят — они в самом деле швыряют на планету термические бомбы, когда проходят сквозь нас. Побегаешь тут по убежищам, с животом. Говорят еще — лучше здесь, чем там. Вот я и хочу знать, на что ты надеешься? Без лозунгов, конкретно — ты!

— Честно? На Кира.

— На Кира? А, да. Но... каким образом?

— Он лучше меня играет в пространственные шахматы.

— ?

— Он что-нибудь придумает. На своем рубеже. Разведка обнаружит их гнездо, и мы нанесем по ним ответный молниеносный удар. Или же Кирилл договорится о помощи с одной из Конфедераций. Мы всего лишь выигрываем ему время. Так... и что там про авианосец?

— Я тут подумал, если они нашу помойку разгребают, сколько у них в принципе может быть АВ? Едва ли мы сбросили их так уж много.

— Вовсе немного.

Рубен закрыл глаза, припоминая курс истории флота.

— «Локи» — точно, как морально устаревший. Еще «Бальдр», на нем была авария, восстановлению он не подлежал. Проще было построить новый. Если они его залатали, то их верфь достойна восхищения. Или паять и клепать у них может буквально каждый член социума. Дальше уже история уходит в глубь веков, но уверен, больше двух-трех не наберется.

— Максимум, значит — четыре-пять? Не слишком больших и устаревших...

— Учти, «Етунхейм» еще и на продажу склепал до полусотни. Для всяких там конфедератов.

— Это наша помойка! — горячо заявил Гросс.

Рубен рассмеялся.

— Только не говори, что у тебя тоже навязчивая идея завалить АВ?

— Но у меня есть реальный план.

— ...о котором Тремонт и не слышал даже?

— Тремонт запретит авантюру, даже толком не выслушав. Лучше после потом порадуется.

— Я так и думал, что авантюра.

— Толковая авантюра. Народ полагает, что одной эскадрильей не обойдемся. А к кому мне еще идти? Слушок идет — Тремонт тебя на свое место хочет.

— Не принимай всерьез. Тремонт летать хочет. А потеряем обе?

— Отвечу я. И командовать операцией — тоже я буду. Потом, надо тебе объяснять, что где две эскадрильи, там и четыре?

— А-а... — почти против воли Рубен поглядел на Гросса с интересом. — С «друзьями»? Одной торпедой меньше, значит. Ну а потери ты себе представляешь?

— Статистически — вдвое меньшие, чем при обычном штурме. Ну так как? Будем обсуждать?

В суматохе подготовки к вылету непривычный глаз мог бы вовсе не углядеть ни упорядоченности, ни смысла: столько тут толкалось народа из разряда технической обслуги. Рейнар Гросс, однако, был человек опытный, и даже свой. Перешагнуть через путаницу топливных шлангов и, лавируя между тележками с аккумуляторами, отлаиваясь на тычки и попытки наехать на ногу, пробраться к подъемникам, что навешивали к стабилизаторам торпеды, было для него делом ежедневным, почти рутинным. Последние проверки, приборы, фокусировка... Он также настоял, чтобы перед этим вылетом машины смазали и отполировали. Ничем не стоило пренебрегать. И, сколько он успел заметить, Шельма сделал то же самое.

Сквозь зубы признав свои машины готовыми к вылету, Гросс протолкался туда, где вместе со своим инженером стоял хмурый и сосредоточенный Эстергази.

— Ну, готов?

Шельма усмехнулся. К чему Гросс оказался совершенно не готов, так это к тому, что князь будет ему усмехаться. Взгляд обращен внутрь себя: вертит операцию в уме, ищет слабые места и неожиданные решения. Шахматист. Едва удержался, чтобы не добавить про себя привычное:..."хренов".

Не люблю чужую харизму. Не знаю, что с ней делать. Особенно с такой вот, от какой начальство берет оторопь, а девки глупости творят. Чудо природы, вишь ты. Экономит, матушка, на нас, а потом как отвалит одному.

Гросс оценил Эстергази по достоинству еще в первую встречу, увидев только, как он вошел и оттер в сторону мальчишку-зама, светлая тому память. Про мужчину чаще всего можно понять все по тому, как он войдет, повернется и встретится с тобой взглядом. Другое дело — всеми фибрами души ты не хочешь принимать, что уже понял. А куда деваться? Вот и пыжишься. И это не делает тебе чести.

— Тоже ставите «друзей»? — спросил Геннеберг. — Акция, стало быть.

Комэски кивнули, не открывая ртов. Весь АВ был в курсе конфронтации Кинжалов и Шельм, и теперь смотрел на них, стоящих рядом, среди истребителей двух эскадрилий, снаряжаемых к войне, едва ли не с чувством мистической жути. То, что дело плохо, дошло бы уже и до идиота. Однако глядя сейчас, как деловито и сдержанно они дают указания техникам и оружейникам, ты сказал бы, что дело — серьезно.

— Резервную волну на своих машинах настроил?

— Само собой.

Эстергази не получил бы пощады, когда бы оказалось, что хоть малая толика хваленого мастерства, профессионализма, отваги — всего лишь отголосок громкого имени и славы прошлых поколений. От любого другого давно бы уже отвалили с проверками. Никому не позволено безнаказанно быть лучше других.

Из застекленной будки, что во втором ярусе, на обоих глядел Тремонт. Начальник казался озабоченным, комэски козырнули, но, судя по выражению лица, настроение его не улучшилось.

— Тянуть не будем, — сказал Гросс. — Прямо на следующий раз и сделаем. Чего тянуть-то?