Порождает реку голосистую.
      Так тяжелый березовый сок
      Собирается в каплю душистую.
      Автору этих стихов было в то время лет пятнадцать.
      Но при всей склонности к созерцанию и лирическим раздумьям, которая развилась у него под влиянием затяжной и тяжелой болезни, он не терял жизнерадостности. Помню, как он затеял вместе со мной и сестрами рукописный юмористический журнал "Черт знает что", в одном из номеров которого участвовал даже настоящий взрослый писатель -- известный поэт-сатирик Саша Черный. Журнал этот в конце концов закрыл отец за слишком острые эпиграммы на знакомых.
      Школьные занятия давались брату легко. Учился он в частной петербургской гимназии Столбцова, где в годы реакции собрались прогрессивно мыслящие преподаватели, в большинстве своем пришедшиеся не ко двору, в казенных гимназиях. Среди них были люди широко образованные и преданные своему делу. Они сумели внушить ученикам любовь к истории, к литературе и точным наукам -- к математике, физике, химии.
      Педагог, преподававший брату математику,-- Владимир Иванович Смирнов -теперь академик.
      О школьных делах брата дома никогда не беспокоились. Все издавна привыкли к тому, что он получает пятерки и, несмотря на болезнь, переходит из класса в класс. Он был бы очень удивлен, если бы кто-нибудь из старших спросил, готовы ли у него на завтра уроки. Занимался он не как школьник, а как студент.
      Об одном только приходилось беспокоиться родным -- о плате за учение. Не так-то легко было выкроить из скудного семейного бюджета около сотни рублей в год. Перед каждым взносом платы "за право учения" -- так это официально называлось -- начинались лихорадочные поиски денег.
      Это очень огорчало и тревожило брата. И едва только он дотянул до старших классов, как решил сам заработать деньги для будущего взноса в гимназию и уехал летом "на кондиции". До сих пор помню, с каким тяжелым чувством отпускала его мать в чужую семью, где он должен был готовить к осенним переэкзаменовкам своего товарища по классу. Правда, родители этого лодыря, люди состоятельные, клятвенно обещали заботиться о том, чтобы юный "репетитор" хорошенько отдохнул и поправился за лето. Но, как и предвидела мать, он вернулся домой в конце каникул еще более истощенным. Зато отлично отдохнул и загорел на даче его краснощекий и упругий, как мяч, ученик.
      А все же и на следующее лето брат взялся репетировать одного из своих товарищей по классу.
      Наконец он сдал выпускные экзамены, получил золотую медаль "за отличные успехи" и был принят -- правда, не сразу, а только через год -- на физико-математический факультет Петроградского университета. Занимался он там главным образом астрономией.
      Помню его в новенькой студенческой фуражке с темно-синим околышем и в тужурке с такими же петлицами. От худобы он кажется очень стройным и юным. На рукаве у него -- красная повязка, какую носили первые милиционеры, набранные большей частью из студентов. Это еще была общественная повинность, а не должность.
      Шла весна 1917 года.
      А летом он уехал со всей нашей семьей в Екатеринодар (ныне Краснодар), где отец после длительной безработицы поступил на большой завод. Ранней осенью брат рассчитывал вернуться к началу занятий в Петроград, но его надолго задержала болезнь и безвременная смерть матери, которая всегда так бережно и самоотверженно заботилась о нем.
      Возможности учиться в это время у него не было, и он пошел работать на нефтеперегонный завод сначала простым замерщиком, а потом лаборантом.
      Но и эти годы практической работы не пропали для него даром. В сущности, они-то и подружили его по-настоящему с химией.
      По возвращении в Петроград он поступил на химический факультет Технологического института.
      Писать стихи он не бросил и по-прежнему жадно глотал книгу за книгой, но с каждым днем все сильнее чувствовал, что наука ревнива и требует от него полной отдачи времени и сил.
      Однако еще ео школьных лет у него была непреодолимая потребность делиться с другими тем, что увлекало его самого.
      Это и привело его к перекрестку, где встречаются наука и литература.
      В 1924 году, еще будучи студентом, Ильин принял участие в журнале, который сыграл немаловажную роль в истории нашей детской и юношеской литературы.
      Этот журнал, издававшийся "Ленинградской правдой", носил несколько необычное и даже экзотическое название -- "Новый Робинзон".
      Впрочем, в какой-то мере он оправдывал свое заглавие, так как и в самом деле был Робинзоном в еще мало обитаемой области детской литературы, где после революции от старого уцелело очень немногое, а новое еще только начинало жить.
      Журнал отказался от привычных шаблонов, а заодно и от присяжных сотрудников прежних детских журналов. Вместо них редакция привлекла к работе профессиональных писателей. Но главной ее опорой оказались вновь пришедшие люди -- литературные крестники "Нового Робинзона". Они внесли в дело свежую инициативу и богатый жизненный опыт.
      Не по обязанности, а по доброй воле засиживались они до глубокой ночи в здании "Ленинградской правды", обсуждая вместе с редакцией планы ближайших номеров. Так увлечены были и редакционные работники и сотрудники журнала идеей создания новой детской литературы, не уступающей в мастерстве лучшим образцам литературы для взрослых и в то же время по-настоящему детской -полной веселого задора и неутолимого интереса ко всему в мире.
      Бывалый человек, инженер-химик, кораблестроитель и штурман дальнего плавания Борис Житков, впервые начавший печататься на сорок третьем году жизни, помещал в журнале увлекательные морские истории и рассказы о самых разнообразных видах труда. Зоолог и охотник
      Виталий Бианки вел из месяца в месяц "Лесную газету", впоследствии выросшую в отдельную большую книгу. Молодой ученый -- ныне профессор -- В. В. Шаронов целиком заполнял астрономический отдел журнала.
      В эту редакционную семью вступил и М. Ильин. С его приходом в журнале стали появляться иллюстрированные страницы под заголовком "Лаборатория "Нового Робинзона".
      Прежде, чем ввести читателя в настоящую лабораторию химика, Ильин решил показать ребятам химию в самой обыденной, житейской обстановке-- в хлебопекарне, в прачечной, на кухне.
      Быть может, работая над этими страницами журнала, Ильин и нашел свой путь, который впоследствии четко определился в его книгах, показывающих читателю чудесное в обыкновенном, сложное в простом.
      Книги эти были выпущены Ленинградским отделением Госиздата, куда вместе со мною и Борисом Житковым перешли в 1925 году многие из сотрудников "Нового Робинзона".
      Издательство было большим кораблем по сравнению с утлым суденышком-тонким ежемесячным журналом.
      Здесь явилась возможность привлечь к работе гораздо более широкий круг писателей и ученых. Но, как и в "Новом Робинзоне", двери редакции были всегда настежь открыты перед новыми, еще неизвестными людьми, у которых можно было предположить наличие таланта и нового жизненного материала.
      На шестом этаже ленинградского Дома книги, увенчанного глобусом, всегда было так же людно, как и в прежней -- маленькой и тесной -- редакции журнала. Писатели, составлявшие основное ядро сотрудников, приходили сюда не только по своим собственным литературным делам. Они всегда были в курсе того, что делается в издательстве, читали и обсуждали вместе с редакцией наиболее интересные рукописи, остро и жарко спорили, шутили.
      В такой обстановке никто из молодых авторов не чувствовал себя одиноким. Каждый знал, что его книгой интересуется не один лишь редактор, которому поручена его рукопись, а вся редакция и круг .близких к ней писателей.
      Внимательно и пристально следил за успехами новой детской литературы Алексей Максимович Горький. Он писал статьи в газетах, защищая ее от нападок лжепедагогической критики, боявшейся фантазии и юмора, подсказывал писателям новые оригинальные темы, радовался каждой их удаче.
      С первых же шагов заметил он и оценил Бориса Житкова, Виталия Бианки, Л. Пантелеева.
      А со времени появления "Рассказа о великом плане" он горячо и неизменно интересовался всем, что писал и даже собирался писать М. Ильин.
      Первые книги Ильина были посвящены истории материальной культуры. Они рассказывают юным -- да и взрослым -- читателям, откуда взялись и какой долгий путь прошли вещи, которые кажутся нам такими простыми и обычными.
      Тут и богатая, полная бесконечных превращений, история светильника, свечи, лампы ("Солнце на столе"), и биография часов ("Который час?"), и повесть о происхождении письменности, а потом о приключениях, странствованиях и мытарствах книг, рукописных и печатных ("Черным по белому"), и рассказ о том, как постепенно изменялся автомобиль и какую борьбу выдержал он в юности с конным дилижансом ("Как автомобиль учился ходить").
      Работа над этими книгами была для Ильина настоящей школой. Он научился собирать большой и разнообразный материал и приводить его в стройную систему. К тому же, рассказывая о вещах, он добился той четкости, вещественности изображения, которая стала отличительной чертой его последующих, более сложных по замыслу книг.
      В сущности, библиотечка рассказов по истории вещей, на которую Ильин потратил около десяти лет, была интересным опытом на пути к созданию художественной детской энциклопедии -- той самой, которую у нас пытаются создать уже не в первый раз.
      Это не набор сведений, а история в картинах, показывающая, что на любом предмете нашего обихода лежит печать труда и мысли многих поколений.
      Если бы в этой маленькой энциклопедии и совсем не было рисунков, все же ее страницы казались бы нам богато и даже красочно иллюстрированными.
      Возьмем хотя бы рассказ о самой древней из дошедших до нас русских рукописных книг -- об "Остромировом евангелии", которое дьякон Григорий переписал по заказу новгородского посадника Остромира.
      У Ильина об этом драгоценном памятнике XI века говорится так:
      "Книга получилась на славу: вся она была разукрашена золотом и красками, узорчатыми заставками и пестрыми заглавными буквами.
      Невредимой прошла эта книга через всю русскую историю. Из Великого Новгорода она попала в Москву, из Москвы -- через много веков -- в Петербург.
      Хранилась она и в хоромах новгородского посадника, и в большом сундуке московской церкви вместе с церковными ризами, и в сенатском шкафу по соседству с указами Петра, и в гардеробе императрицы вместе с робронами и душегреями. Оттуда она попала в Публичную библиотеку, где и хранится до сих пор".
      В книге "Черным по белому", откуда взят этот отрывок, можно найти историю азбуки, цифр, бумаги и ее предков -- папируса и пергамента,-историю карандаша, пера, чернил, рукописной и печатной книги и даже знаков препинания.
      Но все эти истории не безлюдны. Говоря о происхождении письменности, Ильин вводит нас в быт народов, участвовавших в ее создании и распространении. Много места уделяет он рассказам о замечательных людях, которые расшифровали египетские иер9глифы, вавилонскую и персидскую клинопись и ухитрились не только прочитать надпись, сделанную на неизвестном языке (даже не на одном, а на шести незнакомых языках), но и открыть по этим письменам древние -- хеттские -- народы и государства, о которых ученые не имели представления.
      Да и сама история письменности, сыгравшей такую великую роль в развитии культуры, не менее увлекательна, чем вкрапленные в книгу рассказы о наиболее достопримечательных разгадках и открытиях.
      Начинается она с "письменности бесписьменных народов", с тех узелков, зарубок на палках, бус из разноцветных раковин, которые служили первобытным людям средством общения.
      При этом нельзя не обратить внимание на одну характерную особенность Ильина: он никогда не отрывается от современности. В книгах о прошлом он то и дело переносит читателя из глубокой древности в наше время.
      Рассказывая о разноцветных бусах индейцев, в которых черный цвет означал смерть, несчастье, угрозу, белый -- мир, желтый-- дань, а красный -войну, Ильин говорит, что те же цвета и поныне сохраняют в большей или меньшей степени свое древнее значение: белый флаг знаменует прекращение военных действий, черный -- траур, красный -- восстание, революцию.
      Во флоте из цветных флажков составлена целая азбука. Флажками на мачтах переговариваются корабли.
      В другом месте книги, где речь идет о египетских иероглифах, которые возникли из рисунков, изображающих зверей, птиц, цветы, пальмовые листья, людей с поднятыми руками или сидящих на корточках,-- автор снова возвращает нас к современности.
      "Да и у нас,-- пишет он,-- иероглифы не совсем вышли из употребления. Рука, указывающая пальцем дорогу, или стрелка, красные молнии на столбах, несущих электрические провода, череп и кости на склянках с ядом -- все это иероглифы, обозначающие слова и целые фразы".
      Такая перекличка древности с нынешним днем помогает читателю
      уяснить себе символику отдаленной эпохи да к тому лее и понять связь времен.
      До последних страниц истории письменности автор не оставляет ее без иллюстраций. То он изображает египетского писца -- "скрибу", записывающего на папирусном свитке меры зерна, которое рабы ссыпают в амбары, то средневекового монаха, сидящего ночью в своей келье на стуле с высокой спинкой и бережно переписывающего тростниковым пером __ "каламом" -- житие святого Себастьяна. На смену монаху является переписчик другого времени -тощий, с выбритой макушкой, студент из Латинского квартала в Париже. На поясе у него кожаный пенал с гусиными перьями. Переписывает он ради скудного заработка служебник или псалтырь, то и дело засыпая за своей скучной и утомительной работой. Он и не подозревает, что скоро его и других переписчиков с успехом заменит печатный станок. И вот, наконец, перед нами Иоганн Генсфлейш из Гутенберга, рассматривающий только что отпечатанную первую книгу.
      Даже самые мелкие, но любопытные подробности, относящиеся к истории печати, не забыты автором.
      "Заглавный лист, например, появился около 1500 года...
      Запятую ввел на рубеже XV и XVI веков венецианский типограф Альд Мануций. До того в книгах было только два знака: точка и двоеточие. Тот же Альд Мануций стал прилагать к книгам оглавление...
      А нумеровать страницы начали только в XVI веке".
      Из всех ранних книг Ильина я говорю здесь наиболее подробно о книге "Черным по белому", так как в ней отчетливо видны художественные приемы, которые так пригодились Ильину, когда он перешел к еще более значительным и ответственным темам. Он не столько рассказывает, сколько показывает. Он смело сопоставляет эпохи, разделенные веками, а иной раз тысячелетиями. Он чувствует характер и стиль, самый воздух каждой эпохи, и потому люди, которые появляются на страницах его книг, не кажутся музейными восковыми фигурами,-- они оживают вместе со своим временем и своим делом.
      А главное, в книгах Ильина -- даже самых ранних -- уже видна та целеустремленность, которая особенно четко проявилась в его "Рассказе о великом плане". И прошлое и настоящее -- для него ступени, которые ведут в будущее.
      Конец двадцатых и начало тридцатых годов были трудным периодом в жизни Ильина. С каждым годом все больше захватывала его литературная работа, хоть и нелегко было сочетать ее с поглощающей много времени химией. И все же он долго не сдавался, надеясь, что рано или поздно ему удастся так наладить жизнь, чтобы одна работа не мешала другой. Ведь вот удалось же композитору А. П. Бородину служить одновременно двум божествам -- музыке и химии.
      Мы знаем имена замечательных художников, которые были вместе с тем инженерами и учеными, знаем имена ученых, которые были поэтами. Но чем дальше, тем все труднее становилось даже самым талантливым людям совмещать занятия искусством и наукой. Тот, кто серьезно работал в одной из этих областей, оставался дилетантом в другой. Бородин был редчайшим исключением.
      Может быть, именно поэтому образ Бородина, смелого искателя новых путей в музыке и в химии, был особенно дорог Ильину. Недаром в зрелые годы он -вместе со своей женой Еленой Сегал-- посвятил жизни Бородина-композитора и Бородина-химика большую повесть.
      Не только по этой повести, но и по другим книгам Ильина видно, что искусство и литература увлекали его так же, как наука и техника. И все же в конце концов ему пришлось сделать выбор между научной и литературной работой. Вернее сказать, выбор сделала за него тяжелая хроническая болезнь легких. Это она лишила его возможности работать в химической лаборатории Технологического института, в котором по окончании курса он проходил аспирантуру.
      Года два после этого он все еще не хотел расстаться с химией: работал в должности инженера на Невском стеариновом заводе, проектировал первый в России завод искусственных эфирных масел, который и был построен по его проекту.
      И в те же самые годы он писал свои четыре книги по историк вещей -- да еще и пятую с причудливым заглавием "Сто тысяч почему" и не менее загадочным подзаголовком "Путешествие по комнате".
      Если в его истории часов и письменности речь идет о многих веках и странах, то в этой книге говорится всего лишь об одной комнате. И тут оказывается, что наша комната со всей ее простой и обычной обстановкой -это целая страна, по которой очень интересно путешествовать. У каждой из окружающих нас вещей -- своя история, свой возраст, своя родина. "Вот у вас на столе вилка и нож. Они всегда вместе, будто брат и сестра. А знаете ли вы, что нож по крайней мере на пятьдесят тысяч лет старше вилки? Нож был еще у первобытных людей, правда, не железный, а каменный, а вилкой стали пользоваться всего лет триста тому назад.
      Люди знают, когда и кем изобретены телефон и электрическая лампочка, а спросите их: давно ли придумано зеркало, носовой платок, давно ли стали мыться мылом?..
      На эти вопросы очень немногие ответят".
      Вещи менялись, совершенствовались, странствовали по свету, переходя от народа к народу, из страны в страну, прежде чем дошли до нас.
      Любопытные сведения о вещах даются в книге "Сто тысяч почему" не в виде занимательной смеси, которою иногда развлекают читателей журналы в часы досуга. У Ильина они неразрывно связаны с историей быта и нравов различных эпох.
      "Путешествие по комнате" учит внимательнее вглядываться в окружающую обстановку и глубже вдумываться в те простые повседневные явления, которые многие из нас только называют, не давая себе труда разобраться в их сущности -- например: почему дрова в печке трещат, почему мыло моет, бывает ли у огня тень, и т. д.
      В этой книге, как и в других, Ильин стремится показать читателю, насколько интереснее, шире и глубже становится мир обыкновенных вещей, если смотреть на них понимающим взглядом.
      Работа над "маленькой энциклопедией", состоящей из первых пяти книг, требовала от Ильина не только поисков предельно ясного стиля, но и овладения очень большим и разнообразным материалом, относящимся к разным векам и странам.
      Так жил он и работал, деля свое время между заводской лабораторией и письменным столом, пока болезнь не принудила его оставить город, а затем и завод.
      В сущности, от болезни зависели почти все перемены и повороты в его внешней жизни.
      И если наконец ему довелось целиком отдаться литературным трудам, то и этим он был обязан своему старому врагу -- болезни.
      Именно тогда, отказавшись от работы на заводе, он и взялся за книгу, окончательно определившую его дальнейший путь.
      Покинув Ленинград, Ильин поселился в городе-парке, который в то время назывался Детским Селом, а теперь носит имя Пушкина.
      Небольшой городок с широкими улицами и тенистыми бульварами, с двухэтажными и одноэтажными, деревянными, а кое-где и каменными домами производил бы впечатление провинциального города -- скорей губернского, чем уездного,-- если бы за его опрятными, мощеными улицами не открывались величественные парки с дворцами екатерининской эпохи и если бы старое Царское Село не было озарено славой поэта-- царскосельского лицеиста.
      Жизнь здесь была неторопливая и спокойная. Тишину нарушало только дребезжание извозчичьих пролеток, цоканье копыт по булыжнику да гудки паровозов со станции, находящейся в самом городе.
      Ильин жил здесь в уединении, обложенный горами книг, набранных для очередной работы. Ясные дни он проводил в парке, не разлучаясь и там с книгой.
      Всю жизнь любил он часы тишины и душевного покоя, наполненные бодрой и сосредоточенной работой. Смолоду мечтал жить среди природы.
      И вот все это нежданно-негаданно пришло к нему и принесло с собой новые силы для работы и борьбы с болезнью.
      Вместе с ним поселилась в Детском Селе, охотно отказавшись от городской обстановки, его молодая жена, писательница Елена Александровна Сегал.
      Я часто приезжал к ним из Ленинграда на целый день, а иной раз и с ночевкой. Мы обсуждали с Ильиным замысел книги, которую он собирался написать.
      Впервые после исторических тем он взялся за самую современную: о первой пятилетке.
      По первоначальному замыслу это был всего только небольшой очерк о только что опубликованных цифрах пятилетнего плана. Предназначался он для детей и носил название "Цифры-картинки". Есть, мол, на свете книжки с цифрами и есть книжки с картинками. А вот на днях появилась книжища в 1680 страниц, где за каждой цифрой скрывается картинка или, вернее, картина того, что будет у нас построено за пять лет. Одна цифра -- это паровозы, другая -пароходы, третья -- трактора, автомобили и т. д.
      И за всеми этими цифрами можно уже ясно разглядеть множество будущих заводов, фабрик, совхозов, электростанций -- целые союзы электростанций,-новые железные и шоссейные дороги, новые каналы, озера, новую страну.
      Очерк имел успех. Но для Ильина это было только началом работы. Его воображению уже рисовалась книга о великом социалистическом строительстве. Отдельные картинки сливались в большую картину.
      Написать на ту же тему очередную агитационную брошюру, пользуясь цифрами государственного плана и цитатами из газет и речей, было бы делом нехитрым.
      Такую книжку для юношества уже поспешило выпустить одно из ленинградских издательств.
      А Ильин взял на себя задачу потруднее. Ему хотелось, чтобы книга
      о пятилетке раскрывала самую сущность планового хозяйства, противопоставляя ему анархию, бесхозяйственность и расточительство мира частной собственности и наживы.
      Очерк "Цифры-картинки", положивший начало этой работе, дал ей и верное направление. Рассчитанный на младших школьников, он требовал от автора настоящих находок: простого, остроумного, кристаллически-ясного замысла и такого же четкого построения всей книги.
      В процессе работы возраст предполагаемого читателя значительно повысился. Но оттого, что книга была первоначально задумана для младших ребят, она только выиграла в живости и простоте языка, в наглядности изложения, ничуть не теряя серьезности.
      Приступая к работе, Ильин отчетливо сознавал, какие трудности и опасности могут встретиться ему в пути.
      Так легко потонуть в материале, во множестве цифр и превратить книгу о пятилетке в некий каталог будущих заводов, фабрик, электростанций и т. д.
      А если и удастся избежать этой опасности, то не менее трудно справиться с другой. Можно рассказать очень хорошо, стройно и понятно о великом плане, но от этого книга еще не станет увлекательной -- то есть такой, которую брали бы по доброй воле и, не отрываясь, дочитывали до конца. Ведь у нее нет даже самого простого, но сколько-нибудь интригующего сюжета, который заставляет читателя глотать страницу за страницей в ожидании развязки.
      Уж не придумать ли для книги какой-нибудь условный сюжет, как это делают многие популяризаторы, не верящие в занимательность своего материала и потому пытающиеся придать ему остроту псевдобеллетристической приправой? Но такой лукавый путь никогда не приводил к созданию увлекательной книги.
      Великий английский поэт Вильям Блэйк говорил: "Здоровая пища добывается без сети и западни".
      Это вполне применимо к познавательной книге.
      Ильин никогда не думал привлечь внимание к своим книгам какими бы то ни было приманками. Как поэт, он верил, что читателя не может не взволновать то, что волнует его самого.
      Он напряженно вглядывался в материал, стараясь увидеть в нем будущее строение своей книги.
      Пятилетка. Первый в мире многолетний план строительства, план одновременной перестройки огромной страны.
      Разве сама по себе -- безо всяких посторонних украшений и нарочито придуманного сюжета -- эта тема недостаточно увлекательна?
      Показать читателю всю стройность и последовательность пятилетнего плана, перспективу преодоления всех преград и трудностей, встающих на пути,-- вот главная задача книги, как ее определил для себя Ильин.
      Так он и строит свой рассказ о пятилетке. Он вводит читателя, как хозяина, во вое подробности небывалой по размаху стройки, решает с его участием важнейшие задачи, обсуждает с ним, где и какие заводы, фабрики, электростанции надо построить, где провести новые железнодорожные пути, отдает ему, как хозяину, полный отчет о том, сколько у нас добывается угля, нефти, железа и что нужно для того, чтобы довести добычу до тех цифр, какие указаны в плане пятилетки.
      Читатель должен чувствовать себя ответственным участником этого большого, всенародного дела.
      Даже для каждого школьника находится посильная задача. Обращаясь к ребятам -- будущим хозяевам страны,-- Ильин пишет:
      "Устраивайте экспедиции, составляйте подробные карты. На этих картах отмечайте все, что может пригодиться для пятилетки. Попросите старших товарищей и учителей помочь вам, поучитесь у них определять минералы... Вы вряд ли отличите кусок руды от простого камня. А это надо уметь разведчику.
      И одних книг для этого мало. Тут нужно самому посмотреть и потрогать..."
      В своей книге Ильин показывает, какие неисчерпаемые возможности открывает людям социалистический труд, социалистический порядок.
      До сих пор не было страны, где бы так дружно и согласованно трудились в едином строю работники самых разнообразных специальностей.
      Научные институты во главе с Академией наук, заводы, шахты, нефтяные промыслы, электростанции, железные дороги, авиация и пароходства -- все помогают друг другу, все делают общее дело.
      Масштабы этой взаимопомощи Ильин показывает на очень убедительных примерах.
      Книгу "Рассказ о великом плане" он писал в 1929 году. Но и в ней уже идет речь о будущих мощных комбинатах заводов, о союзах электростанций.
      В главе "Электрическая страна" Ильин говорит:
      "Со временем мы все комбинаты свяжем общей электрической сетью. В первую очередь мы протянем электрические провода из Днепростроя в Донбасс. Днепрострой и Донбасс дружно возьмутся за руки. Когда у Донбасса будет нужда в токе, ему поможет Днепрострой. Когда Днепро-строю нужен будет ток, ему поможет Донбасс. А это будет случаться каждый год. Весной, "когда на поверхности земли разливаются реки, подземные воды тоже начинают буянить -заливать шахты. День и ночь работают электрические насосы-- откачивают воду.
      Остановить насосы -- зальет. Мудрено ли, что в это время Донбассу не хватает своего тока, нужен ток до зарезу. А на Днепре в это время половодье, высокая вода, работают все до единой турбины, тока хоть отбавляй. Вот тогда-то и поможет Днепр Донбассу, пошлет ему ток для насосов.
      А когда вода спадет, когда турбинам не хватит воды и днепровским заводам не хватит энергии, тогда с Днепростроя дадут знать в Донбасс:
      -- Помогайте!
      ...Но это только начало. Будет время, когда мы всю страну сделаем электрической..."
      В примечании к посмертному изданию "Рассказа о великом плане", вышедшем в 1959 году -- почти через 30 лет после первого,-- говорится:
      "Опыт социалистического строительства полностью подтвердил правильность мысли, которую здесь высказывает М. Ильин. Создание мощных энергетических систем, в которых электростанции как бы подают друг другу руки, соединяются в единое кольцо, сделали работу больших электростанций с очень мощными котлами и турбинами не только выгоднее, но и надежнее (временное прекращение работы одной крупной станции не нарушает нормальной работы всей системы)".
      Подобные же примечания сделаны в посмертном издании к тем страницам "Рассказа о великом плане", где говорится о будущем освоении пустошей и целинных земель, о строительстве каналов, соединяющих реки.
      Заглянуть в будущее позволило автору книги о первой пятилетке внимательное изучение государственного плана, в котором можно было уже увидеть основные направления будущего преобразования страны.
      Очень немногих примечаний, добавлений и поправок потребовали бы сейчас те главы "Рассказа о великом плане", в которых говорится о богатейшей в мире капиталистической стране, лежащей за'океаном.
      Страна эта является антиподом нашей не только потому, что находится в противоположном полушарии, но и по всему своему строю и укладу.
      Беглыми, но характерными чертами изобразил в своей книге Ильин некую "Сумасшедшую страну", где творятся такие нелепости, до которых не додумались бы и салтыковские пошехонцы. Здесь жгут зерно вместо топлива, выливают в реку тысячи галлонов молока, оставляют в земле целые урожаи картофеля, тратят сырье и энергию на изготовление вещей, которые никому не нужны.
      Во всем этом нет ни малейшей выдумки или преувеличения. Все факты взяты из показаний самих американцев -- из их статистических материалов, из трудов крупных экономистов.
      Но это было более тридцати лет тому назад. Что же, изменилась Америка за эти годы? Да, конечно, но не к лучшему. Ее политика стала более авантюрной, опрометчивой и суетливой, экономика -- еще менее устойчивой.
      Кажется, что будто сегодня, а не в конце двадцатых годов, были написаны строчки, в которых Ильин прямо-таки с азбучной простотой и наглядностью показывает сущность безумной и азартной игры, носящей название "конкуренция".
      "Для того, чтобы иметь как можно больше денег,-- пишет Ильин,-фабрикант старается поменьше платить тем, кто на него работает. Но ведь рабочих во много раз больше, чем фабрикантов. Кто главный покупатель товаров? Те люди, которые работают на фабриках, в магазинах, на железных дорогах, на сельскохозяйственных фермах. И чем меньше они получают денег за свой труд, тем меньше они в состоянии покупать. ... Что же получается?