Но еще удивительнее судьба книг, спасшихся только потому, что их пытались уничтожить. Вернее, пытались уничтожить не самую книгу, а написанный на ней текст.
      В средние века, когда пергамент был очень дорог, случалось, что, найдя древнюю рукопись, соскабливали ножом старый текст и на месте "нечестивой" греческой поэмы или сочинения римского историка писали жития святых. Были настоящие специалисты по соскабливанию -- истреблению книг.
      Множество книг погибло бы от рук этих палачей, если бы в наше время не нашли способа оживлять погубленные книги, или, как их называют, палимпсесты.
      Чернила так глубоко проникали в пергамент, что самое жестокое скобление не могло изгладить следов текста. Достаточно бывает иногда смочить рукопись тем или другим химическим составом, чтобы выступили на поверхность голубоватые или красноватые очертания старого текста. Но не торопитесь радоваться: очень часто рукопись после этого начинает быстро темнеть, и в конце концов текст становится таким неясным, что его невозможно прочесть. Это бывает тогда, когда для оживления палимпсеста пользуются дубильной кислотой, добываемой из чернильных орешков. В каждой большой библиотеке есть несколько таких дважды умерших рукописей.
      Об одном ученом, занимавшемся восстановлением палимпсестов, говорили даже, что он нарочно портил рукописи, чтобы скрыть ошибки, сделанные им при разборе письмен.
      Вместо дубильной кислоты в недавнее время стали пользоваться другими составами, которые заставляют текст появляться на короткое время. В этот момент надо его быстро сфотографировать и потом поскорей смыть состав.
      По последним известиям, научились фотографировать такие рукописи с невидимым текстом без всякой химической обработки. Для этого рукописи освещают особыми -- инфракрасными-- лучами и пользуются такими пластинками, которые к этим лучам чувствительны.
      Попробовали снять в инфракрасных лучах старую испанскую книгу, в которой когда-то инквизиторы вычеркнули густыми черными чернилами несколько строк. На фотографии
      чернила получились почти незаметными, и вычеркнутые строчки удалось прочесть.
      А инквизиторы-то думали, вероятно, что приложили к книге свою черную печать на веки вечные!
      Но если у книг были враги, то немало было у них и друзей, которые разыскивали их в египетских гробницах, и под пеплом Геркуланума и Помпеи, и в архивах монастырей.
      Любопытен рассказ одного из таких друзей книги, Сципионе Маффеи, о том, как он нашел Веронскую библиотеку.
      О Веронской библиотеке, содержащей ценные латинские рукописи, упоминали в своих записках путешественники, побывавшие в Вероне за много лет до Маффеи. Единственное, что он знал об этой библиотеке, было то, что знаменитые ученые Мабильон и Монфокон искали ее и не могли найти. Маффеи не смутила неудача его предшественников. Несмотря на то что он не был ученым-палеографом, знатоком рукописей, он с жаром принялся за поиски. В конце концов он нашел библиотеку там, где ее безуспешно искали,-- в книгохранилище Веронского капитула. В шкафах этого книгохранилища книг не было. Но никто до Маффеи не догадался вскарабкаться на лестницу и посмотреть на шкафах, где все эти драгоценные рукописи пролежали в пыли и беспорядке много лет. От восторга Маффеи чуть не потерял сознание: перед ним были самые старые латинские рукописи, какие только существуют.
      Можно было бы еще много интересного рассказать о приключениях книг.
      Каждая дошедшая до нас старая книга -- это бумажный кораблик, переплывший бурное море истории.
      Сколько опасностей на пути у такого кораблика! Сделан он из самого непрочного материала. Не то что огонь -- любой книжный червь может его уничтожить.
      В наше время, когда книги печатаются тысячами, всегда есть надежда, что из многих экземпляров-близнецов хоть один переживет века. А в старину, когда книги не печатались, а переписывались, гибель рукописи была нередко окончательной гибелью, смертью того произведения, которое она содержала. Поэтому так мало сохранилось древних рукописных книг.
      У нас, в старой Москве, немало книг уничтожил огонь. Москва горела не раз. Возникнув на одном краю города, огонь быстро охватывал город целиком -дома ведь были деревянные.
      Много книг погибло и от вражеских нашествий. Летописец пишет, что в 1382 году, когда татары разгромили Москву, "книг множество снесено было со всего града и из сел, в соборных церквах многое множество наметано, сохранения ради". Но это не помогло: книги, спрятанные в церквах, были истреблены татарами.
      Только немногим рукописям удалось добраться до нас сквозь огонь пожаров и битв. Среди этих уцелевших книг больше всего церковных. Да это и понятно: ведь церковные книги в монастырях бережно хранили вместе с казной, с серебром и золотом; когда случался пожар, первым делом выносили из монастыря книги и иконы.
      Совсем другое отношение было к светским книгам -- к сказаниям, песням, повестям. Их хранили и переписывали тайком. В монастырях строго наказывали монахов, "поющих веселые или похвальные песни". Чтение светских книг считалось делом греховным. Нередко бывало, что строгий игумен, найдя у черноризца какое-нибудь "Сказание о свадьбе Девгеевой", приказывал черноризца посадить на хлеб и на воду, а рукопись сжечь.
      Самая древняя из дошедших до нас русских рукописных
      книг -- это Остромирово евангелие.
      В XI веке новгородский посадник Остромир заказал дьякону Григорию переписать евангелие. В те времена книги так же заказывали переписчику, как заказывают портному платье, Книга получилась на славу: вся она была разукрашена золотом и красками, узорчатыми заставками и пестрыми заглавными буквами.
      Невредимой прошла эта книга через всю русскую историю. Из Великого Новгорода она попала в Москву, из Москвы -- через много веков -- в Петербург.
      Хранилась она и в хоромах новгородского посадника, и в большом сундуке московской церкви вместе с церковными ризами, и в сенатском шкафу по соседству с указами Петра, ив гардеробе императрицы вместе с ее робронами и душегреями. Оттуда она попала в Публичную библиотеку, где и хранится до сих пор.
      Гораздо труднее было пережить века книге светской. Только изредка удается историку обнаружить в каком-нибудь сборнике душеспасительных поучений древнюю повесть или поэму.
      Такой случай произошел в 1795 году, когда любитель старинных книг граф Мусин-Пушкин приобрел в Ярославле у тамошнего заштатного архимандрита несколько рукописей. Разбирая эти рукописи, их новый владелец нашел среди них сборник, составленный из восьми разных произведений.
      Сначала шел подробный рассказ о сотворении мира, за ним следовал длинный перечень царей иудейских, ассирийских и прочих, и весь этот "курс истории" завершался "летописанием русских князей".
      Дальше шли произведения совсем другого рода: "Сказание об Индии богатой", "Сказание о Филипате и о Максиме и о храбрости их", еще несколько повестей и сказок и, наконец, "Слово о полку Игореве, Игоря Святославича, внука Ольгова". Так было найдено "Слово о полку Игореве" -- древнейшее и драгоценнейшее из дошедших до нас произведений старорусской поэзии.
      "Слово о полку Игореве" принялись изучать историки. Прежде всего надо было его прочесть. Но прочесть его оказалось не так-то просто. Рукопись написана была неразборчивым почерком, да к тому же слова не были разделены, так что трудно было понять, где кончается одно слово и где начинается другое. Чтение затруднялось и тем, что в тексте было много древних слов, смысл которых утрачен.
      Нет никакого сомнения, что рукопись "Слово о полку Игореве" была бы разобрана и изучена до конца, если бы она дожила до нашего времени. Но случилось иначе. Книга, которая пережила нашествие татар, погибла во время нашествия французов. Новый пожар Москвы -- пожар 1812 года -- уничтожил драгоценнейшую из русских книг.
      Многовековую жизнь прожило "Слово". Написано оно было в XII веке -семьсот пятьдесят лет тому назад. В руки Мусина-Пушкина попала одна из поздних копий. Это видно хотя бы из того, что рукопись была написана не на пергаменте, а на бумаге. Сейчас от "Слова о полку Игореве" остались только не вполне точные копии, сделанные в начале прошлого века.
      В судьбе книг отражалась судьба народов и государств. Книги не только рассказывали и учили. Книги участвовали в войнах и революциях, книги помогали свергать королей, книги воевали и на стороне угнетенных и на стороне угнетателей. И часто по одному виду книги можно сказать, чьей сторонницей она была.
      Я видел в библиотеке Академии наук французские книги, вышедшие незадолго до революции 1789 года. Одни из них -- это огромные, величественные фолианты в дорогих переплетах и с прекрасными гравюрами. Это книги-монархистки, книги, восхваляющие королевскую власть. Другие -- такие маленькие, что их легко можно сунуть в карман или даже в рукав. Это книги-революционерки. Они сделаны такими маленькими для того, чтобы их легко было пронести через границу или спрятать во время обыска. Значит, даже такая вещь, как формат книги, не случайность.
      Жизнь книг и жизнь людей всегда были связаны неразрывно. Мне припоминается случай, когда и человек, него книги погибли одновременно на одном и том же костре. Это было в XVI веке во Франции. В 1539 году типографские рабочие города Лиона объявили стачку. Это была первая стачка типографских рабочих. Началась двухлетняя война наборщиков с владельцами типографий. Но один из владельцев, Этьен Долле, пошел против своих, взял сторону рабочих. Стачка кончилась победой хозяев: рабочим было отказано в их требованиях, рабочий день был установлен в пятнадцать часов.
      Типографы не забыли обиду. Через пять лет в богословский факультет Парижского университета поступил донос. Владельцы типографий города Лиона доносили, что Этьен Долле печатает книги, проповедующие безбожие. И в доказательство доносчики ссылались на одно словечко, которое они выискали в книге, изданной Долле. В этой книге было напечатано: "После смерти ты обратишься в ничто". Вот это-то словечко "ничто" и было поставлено в вину Долле. Его обвинили в том, что он отрицает бессмертие души.
      Суд был недолог. Буквально за "ничто" Долле был приговорен к казни и сожжен в Париже на площади Мобер вместе со своими книгами.
      Я кончаю эту главу с сожалением, что о такой удивительной вещи, как книга, я рассказал очень немного.
      КАК АВТОМОБИЛЬ УЧИЛСЯ ХОДИТЬ
      Бабушка
      Автомобиль и паровоз -- близкие родственники. У них одна и та же бабушка. Она жива и до сих пор, но давно уже не ходит, потому что очень стара: в 1939 году ей исполнилось сто семьдесят лет.
      Живет она в приюте для престарелых машин -- в одном из парижских музеев.
      На вид она очень смешная: длинная, на трех колесах. Посредине на ней стул, а спереди -- паровой котел. Должно быть, забавно было смотреть на нее, когда она двигалась: катит на тебя огромный дымящий котел, будто суп везут.
      Но вы над ней не смейтесь. От нее произошли вот эти два красавца, которые изображены на рисунке.
      Злые люди говорят, что бабушка никогда не ходила и не могла ходить. Но мы этим злым людям не верим. Мы сами видели в парижской библиотеке старинную газету "Указатель". Вот что в ней написано про "огненную" тележку Кюньо: "Столь велика была сила ее движения, что невозможно было управлять ею. Встретивши на своем пути каменную стену, она сокрушила ее с легкостью".
      На ногах и на колесах
      А что это за чудовище? Сзади самоварная труба, спереди руль. Наверху сидят люди, взгромоздившись под самое небо. Громадина пыхтит и трясется, семенит ногами и ворочает колесом.
      Это первый автобус ползет по дороге неподалеку от Лондона.
      Дело происходит лет сто тому назад. Бабушка давно уже запрятана в музей. Ее строитель, инженер Кюньо, лежит в могиле на парижском кладбище. Но другие инженеры, англичане, продолжают работу Кюньо.
      Словно новорожденные птенцы, вылезают из их мастерских неуклюжие паровозные тележки. У одной труба спереди, у другой -- сзади. У одной три колеса, у другой -- целых шесть.
      Это будущие паровозы. Они только учатся ходить. Есть среди них уже такие, которые пробегают по десяти километров в час, обгоняют всех пешеходов. Люди смотрят и удивляются: вот ведь фокусники -- поставили печку на колеса! Да разве на ней далеко уедешь?
      А ездили в то время из города в город в огроомных каретах -дилижансах.
      В каждой карете было набито десятка по два пассажиров. На крыше сидел кучер и хлестал длинным бичом четверку лошадей. Рядом с ним сидел почтальон и трубил в рожок. -- Берегись! Курьерский дилижанс едет! Тяжелая карета то и дело проваливается в рытвины, подпрыгивает, клонится набок. Того и гляди опрокинется! Пыль за каретой долго не может улечься. И вот по этой же дороге покатили наконец паровые дилижансы.
      Чудовище с самоварной трубой и ногами -- это и есть первый паровой дилижанс. Строитель его, механик Гордон, рассуждал так: у лошади -- ноги, а у телеги -- колеса; чтобы колеса покатились, нужно, чтобы сперва ноги пошли. Вот он и приделал к своей паровой тележке ноги. А они только путались между колесами и мешали.
      А вот другой дилижанс -- механика Гернея. Тут ног нет. Герней правильно рассудил: паровой тележке ноги не нужны. Сделал он несколько дилижансов и стал возить публику из Лондона в пригородные деревушки.
      Дилижансы Гернея -- нарядные, лакированные, похожие на карету. Только сзади торчат, как жерла пушек, целых три трубы. Колес шесть: одна пара громадных, в рост человека, другая пара поменьше, а третья пара совсем маленькая.
      Маленькие колеса едут i далеко впереди, будто лошади перед повозкой.
      Когда поворачивают руль вправо, передние колесики едут вправо, а за ними поворачивает и вся колымага. Паровой котел уже не торчит на виду, как в тележке Кюньо, а запрятан внутрь кузова.
      Дымя и гремя, идет паровой дилижанс по дороге.
      Над его крышей торчит целый лес дымовых труб, высоких мужских шляп, султанов, перьев.
      Война конных с паровыми
      На следующем рисунке -- взрыв парового дилижанса. Во все стороны летят колеса, трубы, человеческие ноги и руки, рычаги и шляпы. Рулевой летит со своего сиденья, не выпуская из рук руля. На земле валяются оторванные головы.
      Когда случилась эта катастрофа?
      Известно, что около 1834 года в Шотландии произошел взрыв парового котла на дилижансе и пострадало пять человек.
      А если верить этому рисунку, который был напечатан в тогдашних газетах, на воздух взлетело по крайней мере десятка полтора пассажиров.
      Нарисовал эту картинку, по-видимому, веселый художник. Посмотрите, на самом верху справа изображен человек во фраке. Он летит головой вниз, или, вернее, вверх ногами, потому что головы у него нет. В руке у него тросточка. Голову он потерял, а тросточку потерять не хочет!
      Для чего в газете напечатали этот рисунок!
      Для того, чтобы никто не ездил на паровых дилижансах.
      Много врагов и ненавистников было у паровых дилижансов. Клеветой и насмешкой старались они погубить новое изобретение.
      Главным врагом были владельцы конных дилижансов. В те времена конных дилижансов было во много раз больше, чем паровых. В каждом городе были почтовые конторы с большими конюшнями и просторными дворами. То и дело из ворот выезжали кареты, нагруженные людьми и почтой. Владельцы этих больших контор были люди очень богатые. Бороться с ними было трудно. На своего противника они натравили и английское правительство, и своих кучеров с почтальонами.
      Английское правительство стало издавать очень строгие правила для паровых дилижансов.
      ПЕРВОЕ ПРАВИЛО
      Впереди каждого парового дилижанса, на расстоянии пятидесяти пяти метров, должен идти человек с красным флагом. При встрече с каретами или всадниками он должен предупреждать путников о том, что за ним следует паровик.
      ВТОРОЕ ПРАВИЛО
      Машинистам строго воспрещается пугать лошадей свистками. Выпускать пар из машин разрешается только в случае отсутствия на дороге лошадей.
      ТРЕТЬЕ ПРАВИЛО
      Скорость движения паровика не должна превышать в деревне шести километров в час, а в городе -- трех километров.
      Вот какие правила: не свисти, не дыши, и ползи, как черепаха!
      А вдобавок еще правительство душило владельцев паровиков тяжелыми налогами.
      Кучера и почтальоны были не такие опасные враги.
      Но они тоже делали немало гадостей инженерам и машинистам паровиков. По приказу хозяев они портили дороги, загораживали путь паровикам грудами камней, а подчас пускали в ход кулаки и палки.
      Битва на ярмарке
      Была как-то в городе Мэлкшеме ярмарка. В город съехалось из соседних деревень множество фермеров с женами и детьми. Мычали коровы, визжали клоуны в балаганах.
      Вдруг звонко заиграл рожок и послышалось щелканье бича. Разгоняя толпу, по площади двигался запыленный дилижанс. Из лошадиных ртов летели на людей брызги пены.
      Не успел народ успокоиться, как с другой стороны тоже раздались протяжные трели рожка.
      Навстречу конному шел паровой дилижанс. Шестерка лошадей разом встала на дыбы и шарахнула карету на толпу.
      Тут-то и началось.
      Женщины и дети с визгом бросились врассыпную. Бородатые фермеры повисли на оглоблях и остановили метавшихся лошадей. А кучер, соскочив с козел, запустил в машиниста булыжником.
      Почтальон шнырял в толпе и кричал:
      -- Вали набок дьявольскую машину! Народ давит! Искры рассыпает! Вчера в деревне Хэдли овин подожгла. Бей поджигателей!
      Паровик осыпали градом камней. Рулевому расшибли голову. Старику пассажиру угодили в грудь.
      Толпа разнесла бы паровик вдребезги, если бы машинист не догадался вовремя дать полный ход вперед.
      Машина загрохотала и двинулась сквозь толпу в открытые настежь ворота пивоваренного завода. Рабочие завода захлопнули ворота и задвинули засов. Машинисты и рабочие -- всегда товарищи.
      Толпа стала ломиться во двор. Но в это время подоспели полицейские. Переночевал паровик на заводе. А рано утром вышел из ворот и повез измученных пассажиров в Лондон. Рядом с машинистом на переднем сиденье паровика поместилось трое полицейских с карабинами.
      Младший брат против старшего
      Тридцать лет длилась война между паровыми и конными дилижансами. Победили конные. Еще бы -- на их стороне было правительство.
      Но был у паровых дилижансов еще один враг. Это младший брат парового дилижанса -- поезд.
      В 1825 году инженер Стефенсон построил первую железную дорогу -- между Стоктоном и Дарлингтоном,-- поставил паровик на рельсы. Это было правильно. Ведь шоссейные дороги в те времена никуда не годились. Тяжелому паровику трудно было ходить по ухабам и по рытвинам. Машина тряслась и гремела, словно кухонная посуда на возу. То и дело от толчков портился и разлаживался механизм. Старались его делать попрочнее да покрепче, а от этого он выходил еще тяжелее.
      А сколько нужно было угля, чтобы тащить этакую махину по плохой дороге!
      Совсем другое дело -- на рельсах. И машину можно сделать полегче -- тут ведь такой прочности не требуется,-- и толчков нет, и угля уходит меньше. Значит, и расходы не такие большие.
      Вот это-то и зарезало паровой дилижанс, когда стали строить железные дороги одну за другой, паровому дилижансу пришел конец. Куда ему было угнаться за поездом, который плавно катил по гладкой стальной дороге!
      На родине паровых дилижансов -- в Англии -- их не стало.
      Во Франции ходили еще кое-где, как последние мамонты, тяжелые "шоссейные локомотивы". Но их было очень мало.
      Победа
      И вдруг "шоссейный локомотив", старый паровой дилижанс, снова затрубил в свой рожок. Он помчался по дорогам с неслыханной быстротой, оставляя далеко позади почтовых кляч.
      Что же с ним случилось? Паровой дилижанс перестал быть паровым!
      Механик Даймлер построил бензиновый мотор. Долой тяжелый паровой котел, не нужно больше топки и угольного ящика!
      Посмотрите на этот рисунок. Какой легкой, простой и красивой стала "огненная тележка"!
      Это первый автомобиль Даймлера. Это уже не паровоз, а скорее извозчичья пролетка. Кажется, вот-вот в нее впрягут лошадей.
      Машинист чистенький, в белом воротничке. Ему не приходится пачкаться: нет ни сажи, ни копоти. Толстый пассажир развалился на мягком сиденье и улыбается.
      Одно только неудобно: мотор торчит в ногах у пассажира, как большой бидон с молоком,-- некуда ноги поставить. Мотор еще слабенький, только в полтора раза сильнее лошади.
      А качает этот автомобиль на ходу, как старую дедовскую бричку. Подождите, тронется
      автомооиль -- и пассажир перестанет улыбаться. Вытрясет, вымотает бричка всю душу.
      В то время как в одном немецком городе, Канштадте, механик Даймлер строил свой автомобиль, в другом городе, Маннгейме, механик Бенц тоже мастерил тележку с бензиновым мотором. И случилось так, что обе тележки пошли почти одновременно, в одном и том же 1886 году. Поэтому изобретателями автомобиля надо считать их обоих -- и Даймлера и Бенца. Автомобиль Бенца был не лучше, чем автомобиль Даймлера. Чтобы пустить его в ход, надо было толкнуть его сзади. И трясло на нем не меньше.
      Чтобы не было тряски, надо было либо все дороги выровнять -- полы, что ли, настлать,-- либо к колесам подушки привязать.
      Сделали и то и другое. С каждым годом дороги становятся все лучше. Теперь и за границей и у нас есть дороги гладкие и ровные, как асфальтовый тротуар.
      А до подушек для колес люди додумались вскоре после изобретения автомобиля. Англичанин Денлоп надел на колеса резиновые шины, надутые воздухом. Легко пошла машина по дороге -- пассажир как на мягком диване сидит.
      Все бы хорошо, да только мотор был еще слаб и часто портился. Случалось, тянут волы забастовавший автомобиль, а машинист поднял очки на шапку и сидит понурив голову. Ему делать нечего -- рогатый мотор тащит автомобиль.
      Но автомобиль с каждым годом становился все сильнее и надежнее. Всюду, во всех концах мира, работали люди, стараясь придумать самый лучший мотор. Мотор всюду нужен теперь -- и в воздухе, и на воде, и в поле. Автомобильный мотор был сначала в полторы лошадиные силы, через пять лет -- в восемь сил, а сейчас на хороших автомобилях моторы в сто сил. Бывают автомобильные моторы и в тысячу сил! Такие моторы ставят на гоночных автомобилях.
      Старых почтовых дилижансов никто теперь и не помнит.
      Автомобиль убрал с дороги своего злейшего врага. Заодно досталось и извозчикам. На улицах больших городов уже не сыщешь извозчичьей клячи.
      Даже поезд -- и тот не может угнаться за автомобилем. Поезд ходит только по рельсам. А автомобилю рельсы не нужны, он всюду пройдет. Теперь есть автомобили, которые ходят по вспаханному полю, не проваливаются на болоте, взбираются на горы.
      Кому не приходилось видеть в дни войны ловкую, поворотливую машину "виллис"!
      "Виллису" грязь не страшна. Он и по лестнице может подняться, словно человек. Есть "виллис-амфибия" с гребным винтом. Для него и река не преграда.
      "Виллис" -- маленькая машина. А есть машины-гиганты, на десяти колесах. Они поднимают по тридцать тонн.
      Когда-то у нас не было своих автомобилей. Их привозили из-за границы. А теперь стоит выглянуть в окно, чтобы увидеть на улице беспрерывный поток машин, построенных на советских заводах.
      В новом советском автомобиле "ЗИС-110" вы чувствуете себя как дома.
      Если вам холодно, нажмите кнопку -- и стекла сами поднимутся. Включите отопление -- и сразу же из радиатора побежит по трубам теплая вода.
      Если вам скучно, включите радиоприемник и слушайте Москву, или Ленинград, или любую другую станцию, по своему выбору.
      Обыкновенный автомобиль клонится набок при встрече с кочкой. А "ЗИС-110" так устроен, что у него колесо въедет на кочку, а сам он даже и не накренится. Он словно приподнимает колесо, как человек ногу.
      По гладкому шоссе "ЗИС-110" мчится так быстро, что за час пробегает сто сорок километров! И при этом вас не укачивает. "ЗИС-110" не знает боковой качки.
      А наша новая машина "Победа"! Ее тоже нельзя назвать тихоходной. Она может проходить по сто десять километров в час. Когда взглянешь на ее гладкие, закругленные бока, на ее вытянутый хвост, кажется, что это птица, которой только крыльев не хватает.
      У такой машины, как говорят инженеры, "строго обтекаемая форма". Даже подножки у машины спрятаны внутрь, чтобы не мешали движению.
      Не только в большом городе, в самых диких местах -- в тундре, в пустыне -- можно теперь увидеть советский автомобиль.
      Московские, горьковские, ярославские машины заменяют оленей на Крайнем Севере и верблюдов на юге.
      Наши автомобили славно поработали вместе с танками и самоходными орудиями на полях Великой Отечественной войны...
      Бесконечным потоком выходят автомобили из ворот заводов.
      Вот на заводе -- четырехугольная рама. Это то, из чего вырастет автомобиль. Рама еще сама не умеет ходить. У нее и колес-то нет. Не она идет по дороге, а ее тащит на себе движущаяся дорога -- конвейер.
      Везет раму конвейер, а по сторонам стоят рабочие, и каждый дает что-нибудь в подарок будущей машине.
      Один надевает на нее передние колеса, другой задние, третий укрепляет руль, четвертый ставит мотор, пятый устанавливает радиатор.
      Автомобиль растет. И вот наконец он впервые становится на собственные ноги. Его уже не приходится тащить. Он сам умеет ходить.
      Автомобиль, который умеет ходить
      Посмотрите на автомобиль "ЗИС-110". В нем нет ничего лишнего. Весь он прямой как стрела. Даже когда он стоит, кажется, что он летит. А какой он удобный, сильный, вместительный!
      Сравните его со всеми автомобилями, которые нарисованы на этих страницах. Вы увидите, что за сто лет автомобиль много раз менялся. Были у него ноги -- пропали. Был паровой котел -- исчез. Торчали на крыше трубы -теперь их нет. Был он похож сначала на паровоз, потом на извозчичью пролетку, а теперь он похож только на самого себя.
      Каждая вещь должна быть похожа сама на себя, иметь свою форму -- лучшую для нее.
      &========
      Самуил Маршак. Поэзия науки
      (вступительная статья С. Маршака).
      Говорить об Ильине, книги которого хорошо известны многим взрослым и юным читателям нашей страны, мне и легче и труднее, чем о каком-либо другом писателе.
      Труднее -- потому, что Ильин -- мой младший брат, друг и литературный "крестник" -- был связан со мной общностью многих мыслей, убеждений и вкусов, и мне нелегко взглянуть со стороны на то, что он внес в литературу.
      Легче же -- потому, что почти вся его жизнь прошла у меня на глазах.
      В своем предисловии к американскому изданию книги "Горы и люди" А. М. Горький писал:
      "М. Ильин, автор этой книги, уже знаком читателям США. Его "Рассказ о великом плане" с триумфом был прочитан всюду в Европе, переведен на языки Японии, Китая и выдержал -- если не ошибаюсь -- не одно, а несколько многотиражных изданий в Нью-Йорке.
      Исключительный успех "Рассказа" объясняется редчайшей способностью Ильина "говорить просто и ясно о явлениях сложных и вещах мудрых".
      Если поставить рядом все книги, написанные Ильиным за три десятка лет (а они займут целую полку), легко убедиться, что в них и в самом деле идет речь о "явлениях сложных".
      В этих книгах, рассчитанных не на специалистов, а на широкого читателя, говорится о тысячелетних поисках и открытиях в самых разных и, казалось бы, далеких одна от другой областях знания, о сегодняшнем дне науки, а иной раз и о завтрашнем дне. И обо всем этом Ильин пишет не бесстрастно, а взволнованно, целеустремленно, не отрывая науки от жизни.
      "Простота и ясность", которые так ценил в книгах Ильина Горький, даются не просто и не легко.
      Для того, чтобы иметь право писать о сложных вещах смело и свободно, не упрощая темы и не пользуясь то и дело цитатой, как спасательным кругом, автор должен по-хозяйски владеть своим материалом и знать гораздо больше, чем требует от него тема.
      Он не добьется ясности в своей книге, если этой ясности нет у него самого. К нему вполне применимо то, что говорит Ильин об ученом, имеющем дело с еще не освоенными явлениями:
      "Когда ученый видит перед собой хаос, для него -- это только признак, что он еще многого не знает, что хаос не в природе, а у него в голове".
      Но дело не только в достаточном объеме знаний, приведенных в порядок, в систему.
      Книга для чтения не претендует на то, чтобы по ней учились. У нее другая цель, другая задача. Она должна пристрастить читателей к науке, увлечь их ее далеко уходящими перспективами, показать, ценою какого труда, каких исканий даются людям открытия.
      Учебник или курс лекций обязателен для учащегося. А книгу для чтения каждый волен закрыть на любой странице, если она не заинтересует его, не заставит прочесть себя до конца.
      А для этого прежде всего автор не должен усложнять предмет, о котором пишет, трудностью и тяжестью Изложения.
      Об этом превосходно сказал Герцен:
      "Трудных наук нет, есть только трудные изложения, т. е. неперева-римые".
      Тяжесть преодолевается силой. Чем глубже и сложнее мысль, тем сильнее, ярче, рельефнее должно быть слово.
      Далекое и отвлеченное может стать для читателя близким, конкретным, осязаемым, если автор обращается не только к его сознанию, но и к воображению.
      Воображение помогает соображению. Книга об открытиях науки вернее найдет дорогу к уму и сердцу читателя, если ее пишет не равнодушный компилятор, преподносящий своей аудитории готовые, отработанные и уже остывшие мысли и выводы, а человек, который вместе с читателем сам постигает мир, решает трудные проблемы, ищет выхода из противоречий и радуется их разрешению.
      Пропаганда науки -- искусство. Книга, ставящая перед собой эту задачу, должна быть поэтической книгой.
      В одной из книг Ильина "Горы и люди" есть глава "Руды выходят из глубины".
      Начинается она так:
      "Сквозь огонь и воду пройдет руда, которая еще так недавно мирно спала под землей.