суммируя, не без некоторой
      тенденции к упрощению, об
      щую схематику деконструктивистского подхода к анализируемо
      му произведению, пишет:
      "Прочтение является попыткой понять письмо, определив
      референциальный и риторический модусы текста, например,
      переводя фигуральное в буквальное и устраняя препятствия для
      получения связного целого. Однако сама конструкция текстов
      -- особенно литературных произведений, где прагматические
      контексты не позволяют осуществить надежное разграничение
      между буквальным и фигуральным или референциальным и
      нереференциальным, -- может блокировать процесс понимания"
      (124, с. 81).
      185
      Разумеется, данная характеристика деконструктивизма
      представляет собой сильно рационализированную версию ирра
      циональной по самой своей сути критической практики, по
      скольку именно исследованием этого "блокирования процесса
      понимания", собственно, и заняты деконструктивисты. И поэто
      му на первый план у них выходит не столько понимание прочи
      тываемых текстов, сколько человеческое непонимание, запечат
      ленное в художественном произведении. Сверхзадача деконст
      руктивистского анализа состоит в демонстрации неизбежности
      "ошибки" любого понимания, в том числе и того, которое пред
      лагает сам критик-деконструктивист. "Возможность прочтения,
      -- утверждает де Ман, -- никогда нельзя считать само собой
      разумеющейся" (139, с. 131), поскольку риторическая природа
      языка "воздвигает непреодолимое препятствие на пути любого
      прочтения или понимания" (140, с. 107). Деконструктивисты,
      как правило, возражают против понимания деконструкции как
      простой деструкции, как чисто негативного акта теоретического
      "разрушения" анализируемого текста. "Деконструкция, -- под
      черкивает Дж. X. Миллер, -- это не демонтаж структуры
      текста, а демонстрация того, что уже демонтировано" (319, с.
      341).
      Тот же тезис отстаивает и Р. Сальдивар, обосновывая свой
      анализ романа "Моби Дик" Мелвилла:
      "Деконструкция не означает деструкции структуры произ
      ведения, не подразумевает она также и отказа от имеющихся в
      наличии структур (в данном случае структур личности и при
      чинности), которые она подвергает расчленению. Деконструкция
      -- это демонтаж старой структуры, предпринятый с целью
      показать, что ее претензии на безусловный приоритет являются
      всего лишь результатом человеческих усилий и, следовательно,
      могут быть подвергнуты пересмотру. Деконструкция не способ
      на эффективно добраться до этих важных структур, предвари
      тельно не обжив их и не позаимствовав у них для анализа все
      их стратегические и экономические ресурсы. По этой причине
      процесс деконструкции -- всего лишь предварительный и стра
      тегически привилегированный момент анализа. Деконструкция
      никоим образом не предполагает своей окончательности и явля
      ется предварительной в той мере, в какой она всегда должна
      быть жертвой своего собственного действия. Эти предостере
      гающие замечания, естественно, относятся и к моему прочтению,
      которое следует рассматривать скорее как момент, а не конеч
      ный пункт в прочтении романа Мелвилла" (349, с. 150).
       Поль де Ман: риторичность литературного языка и "слепота критики"
      Самый авторитетный
      представитель американского
      деконструктивизма П. де
      Май, как и Деррида, исходит
      из тезиса о "риторическом ха
      рактере" литературного язы
      ка, что, якобы, в обязатель
      ном порядке предопределяет
      аллегорическую форму любого
      "беллетризированного повест
      вования". При этом литературному языку придается статус чуть
      ли не живого, самостоятельного существа. Отсюда и соответст
      вующее описание "жизни текста". По мере того, как текст вы
      ражает присущий только ему особый модус написания, он заяв
      ляет о необходимости делать это косвенно, фигуральным спосо
      бом, зная, что его объяснение будет неправильно понято, если
      будет воспринято буквально. Объясняя свою "риторичность",
      текст тем самым как бы постулирует необходимость своего соб
      ственного неправильного прочтения, т. е. он знает и утверждает,
      что будет понят превратно: "Он рассказывает историю аллего
      рии своего собственного непонимания" (140, с. 136). Он может
      рассказать эту историю только как вымысел, зная, что вымысел
      будет принят за факт, а факт за вымысел. Такова якобы неиз
      бежно амбивалентная природа литературного языка.
      Таким образом, де Ман делает вывод об имманентной от
      носительности и ошибочности любого литературного и критиче
      ского текста и на этом основании отстаивает принцип субъек
      тивности интерпретации литературного произведения, субъектив
      ности, отнюдь не устраняемой требованием понимать язык ана
      лизируемого произведения на основе его собственных, т. е. не
      зависимых от интерпретатора понятий. Ошибочность как тако
      вая не только принципиально заложена, по де Ману, в критиче
      ском методе, но и возводится в степень его достоинства:
      "Слепота критика -- необходимый коррелят риторической при
      роды литературного языка" (там же, с. 141).
      Отсюда логическое заключение американского исследовате
      ля: "Поскольку интерпретация не что иное, как возможность
      ошибки, то, заявляя, что некоторая степень слепоты заложена в
      специфике всей литературы, мы также утверждаем абсолютную
      независимость интерпретации от текста и текста от интерпрета
      ции" (там же).
      В результате критику де Ман рассматривает "как способ
      размышления о парадоксальной эффективности ослепленного
      видения, которое должно быть исправлено при помощи приме
      187
      ДЕКОНСТРУКТИБИЗМ
      ров интуитивной проницательности, представляющих это виде
      ние" (там же, с. 116). Учитывая заявленный выше тезис о
      принципиальной ошибочности всякого толкования, положитель
      ное решение этой задачи
      кажется маловероятным.
      Джон Хиллис Миллер: читатель как источник смысла
      Другой американский по
      следователь Дерриды, Джон
      Хиллис Миллер, утверждает:
      "Чтение произведения
      влечет за собой его активную
      интерпретацию со стороны
      читателя. Каждый читатель овладевает произведением по той
      или иной причине и налагает на него определенную схему смыс
      ла"; "само существование бесчисленных интерпретаций любого
      текста свидетельствует о том, что чтение никогда не бывает
      объективным процессом обнаружения смысла, но вкладыванием
      смысла в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла"
      (320, с. 12). "Изучение литературы несомненно должно прекра
      тить воспринимать как само собой разумеющуюся миметическую
      референциальность литературы. Строго говоря, подобная литера
      турная дисциплина должна перестать быть исключительно ре
      пертуаром идей, тем и разнообразия человеческой психологии.
      Ей скорее следует стать одновременно филологией, риторикой и
      исследованием эпистемологии тропов" (318, с. 411).
      В противовес практике "наивного читателя" Деррида пред
      лагает критику отдаться "свободной игре активной интерпрета
      ции" , ограниченной лишь рамками конвенции общей текстуаль
      ности. Подобный подход, лишенный "руссоистской ностальгии"
      по утраченной уверенности в смысловой определенности анали
      зируемого текста, якобы открывает перед критиком "бездну"
      возможных смысловых значений. Это и есть то "ницшеанское
      УТВЕРЖДЕНИЕ -- радостное утверждение свободной игры
      мира без истины и начала", которое дает "активная интерпрета
      ция" (159, с. 264).
      Роль деконструктивистского критика, по мнению Дж. Эт
      кинса, сводится в основном к попыткам избежать внутренне
      присущего ему, как и всякому читателю, стремления навязать
      тексту свои смысловые схемы, свою "конечную интерпретацию",
      единственно верную и непогрешимую. Он должен деконструи
      ровать эту "жажду власти", проявляющуюся как в нем самом,
      так и в авторе текста, и отыскать тот "момент" в тексте, где
      прослеживается его смысловая двойственность, диалогическая
      природа, внутренняя противоречивость.
      "Деконструктивистский критик, следовательно, ищет мо
      мент, когда любой текст начнет отличаться от самого себя, вы
      ходя за пределы собственной системы ценностей, становясь
      неопределимым с точки зрения своей явной системы смысла"
      (70, с.139).
      Деконструктивисты пытаются доказать, что любой системе
      художественного мышления присущ "риторический" и "метафи
      зический" характер. Предполагается, что каждая система, осно
      ванная на определенных мировоззренческих предпосылках, т. е.,
      по деконструктивистским понятиям, на "метафизике", якобы
      является исключительно "идеологической стратегией", "рито
      рикой убеждения", направленной на читателя. Кроме того, ут
      верждается, что эта риторика всегда претендует на то, чтобы
      быть основанной на целостной системе самоочевидных истин-ак
      сиом.
      Деконструкция призвана не разрушить эти системы аксиом,
      специфичные для каждого исторического периода и зафиксиро
      ванные в любом художественном тексте данной эпохи, но преж
      де всего выявить внутреннюю противоречивость любых аксиома
      тических систем, понимаемую в языковом плане как столкнове
      ние различных "модусов обозначения". Обозначаемое, т. е.
      внеязыковая реальность, мало интересует деконструктивистов,
      поскольку последняя сводится ими к мистической
      "презентности"-наличности, обладающей всеми признаками вре
      менной проходимости и быстротечности и, следовательно, по
      самой своей природе лишен
      ной какой-либо стабильности
      и вещности.
      Авторитет письма и относительность "истины"
      Познавательный реляти
      визм деконструктивистов зас
      тавляет их с особым внимани
      ем относиться к проблеме
      "авторитета письма", так как
      "письмо" в виде текстов лю
      бой исторической эпохи является для них единственной конкрет
      ной данностью, с которой они имеют дело. "Авторитет" харак
      теризуется ими как специфическая власть языка художествен
      ного произведения, способного своими внутренними, чисто рито
      рическими средствами создавать самодовлеющий "мир дискур
      са".
      Этот "авторитет" текста, не соотнесенный с действительно
      стью, обосновывается исключительно "интертекстуально", т. е.
      авторитетом других текстов. Иначе говоря, имеющимися в ис
      следуемом тексте ссылками и аллюзиями на другие тексты, уже
      189
      ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
      приобретшие свой "авторитет" в результате закрепившейся в
      рамках определенной культурной среды традиции воспринимать
      их как источник безусловных и неоспоримых аксиом. В конеч
      ном счете, "авторитет" отождествляется с риторикой, посредст
      вом которой автор любого анализируемого текста и создает
      специфическую "власть письма" над сознанием читателя.
      Однако эта власть крайне относительна и любой писатель,
      по мысли деконструктивистов, ощущая ее относительность, все
      время испытывает, как пишет Э. Сейд, чувство смущения, раз
      дражения, досады, вызванное "осознанием собственной дву
      смысленности, ограниченности царством вымысла и письма"
      (348, с. 84). Р. Флорес посвятил этой проблеме целую книгу
      -- "Риторика сомнительного авторитета: Деконструктивное
      прочтение самовопрошающих повествований от св. Августина до
      Фолкнера" (177).
      Р. Сальдивар, как и многие деконструктивисты, в значи
      тельной степени повторяет доводы Ницше, стремясь доказать
      относительность любой "истины" и пытается заменить понятие
      истины понятием авторитета. Суть аргументации сводится к
      следующему. Бесконечное множество и разнообразие природных
      феноменов было редуцировано до общих представлений при
      помощи "тропов сходства" -- отождествления разных предметов
      на основании общего для них признака. Необходимость соци
      альной коммуникации якобы сама создает ситуацию, когда два
      различных объекта метафорически обозначаются одним именем.
      Со временем многократное употребление метафоры приводит к
      тому, что она воспринимается буквально и таким образом стано
      вится общепризнанной "истиной". Тот же самый процесс (когда
      метафорическое трактуется буквально и переносный смысл вос
      принимается как прямой) создает и понятия "причинность",
      "тождество" , "воля" и "действие" .
      При таком понимании языка, когда риторика оказывается
      основанием для всех семантических интерпретаций, а структура
      языка становится насквозь "тропологической", на первый план в
      качестве смыслопорождающих выдвигаются внутренние элемен
      ты языка, якобы имманентная ему "риторическая форма", осво
      бождающая его от прямой связи с внеязыковой реальностью.
      Поскольку риторическая природа языкового мышления не
      избежно отражается в любом письменном тексте, то всякое
      художественное произведение рассматривается как поле столк
      новения трех противоборствующих сил: авторского намерения,
      читательского понимания и семантических структур текста. При
      этом каждая из них стремится навязать остальным собственный
      "модус обозначения", т. е. свой смысл описываемым явлениям и
      представлениям. Автор как человек, живущий в конкретную
      историческую эпоху, с позиций своего времени пытается переос
      мыслить представления и понятия, зафиксированные в языке, т.
      е. "деконструировать" традиционную риторическую систему.
      Однако поскольку иными средствами высказывания, кроме
      имеющихся в его распоряжении уже готовых форм выражения,
      автор не обладает, то риторически-семантические структуры
      языка, абсолютизируемые деконструктивистами в качестве над
      личной инерционной силы, оказывают решающее воздействие на
      первоначальные интенции автора. Они могут не только их суще
      ственно исказить, но иногда и полностью навязать им свой
      смысл, т. е. в свою очередь "деконструировать" систему его
      риторических доказательств.
      "Наивный читатель" либо полностью подпадает под влия
      ние доминирующего в данном тексте способа выражения, бук
      вально истолковывая метафорически выраженный смысл, либо,
      что бывает чаще всего, демонстрирует свою историческую огра
      ниченность и с точки зрения бытующих в его время представле
      ний агрессивно навязывает тексту собственное понимание его
      смысла. В любом случае "наивный читатель" стремится к одно
      значной интерпретации читаемого текста, к выявлению в нем
      единственного, конкретно определенного смысла. И только лишь
      "сознательный читатель "-деконструктивист способен дать "но
      вый образец демистифицированного прочтения", т. е. "под
      линную деконструкцию текста" (349, с. 23). Однако для этого
      он должен осознать и свою неизбежную историческую ограни
      ченность, и тот факт, что каждая интерпретация является поне
      воле творческим актом -- в силу метафорической природы язы
      ка, неизбежно предполагающей "необходимость ошибки".
      "Сознательный читатель" отвергает "устаревшее представление"
      о возможности однозначно прочесть любой текст. Предлагаемое
      им прочтение представляет собой "беседу" автора, читателя и
      текста, выявляющую "сложное взаимодействие" авторских наме
      рений, программирующей риторической структуры текста и "не
      менее сложного" комплекса возможных реакций читателя.
      На практике это означает "модернистское прочтение" всех
      анализируемых Сальдиваром произведений, независимо от того,
      к какому литературному направлению они принадлежат: к ро
      мантизму, реализму или модернизму. Суть же анализа сводится
      к выявлению единственного факта: насколько автор "владел"
      или "не владел" языком.
      Так, "Дон Кихот" рассматривается Сальдиваром как одна
      из первых в истории литературы сознательных попыток драма
      тизировать проблему "интертекстуального авторитета" письма. В
      191
      "Прологе" Сервантес по совету друга снабдил свое произведе
      ние вымышленными посвящениями, приписав их героям рыцар
      ских романов. Таким образом он создал "иллюзию авторитета".
      Центральную проблему романа критик видит в том, что автор,
      полностью отдавая себе отчет в противоречиях, возникающих в
      результате "риторических поисков лингвистического авторитета"
      (там же, с. 68), тем не менее успешно использовал диалог этих
      противоречий в качестве основы своего повествования, тем са
      мым создав модель "современного романа".
      В "Красном и черном" Стендаля Сальдивар обнаруживает
      прежде всего действие "риторики желания", трансформирующей
      традиционные романтические темы суверенности и автономности
      личности. Сложная структура метафор и символов "Моби Дика"
      Мелвилла, по мнению Сальдивара, .иллюстрирует невозмож
      ность для Измаила (а также и для автора романа) рационально
      интерпретировать описываемые события. Логика разума, при
      чинно-следственных связей замещается "фигуральной", "мета
      форической" логикой, приводящей к аллегорическому решению
      конфликта и к многозначному, лишенному определенности тол
      кованию смысла произведения.
      В романах Джойса "тропологические процессы, присущие
      риторической форме романа", целиком замыкают мир произве
      дения в самом себе, практически лишая его всякой соотнесенно
      сти с внешней реальностью, что, по убеждению критика,
      "окончательно уничтожает последние следы веры в референци
      альность как путь к истине"
      (там же, с. 252)
      Левый деконструктивизм Ф. Лентриккии
      Влияние концепции Дер
      риды сказывается не только в
      трудах его прямых последова
      телей и учеников. Об этом
      свидетельствует постструкту
      ралистская и несомненно
      "продерридианская" позиция "левого деконструктивиста" Лен
      триккии. В книге "После Новой критики" (1980) (295) влия
      ние Дерриды особенно ощутимо в отношении Лентриккии к
      основной философской мифологеме постструктурализма -- по
      стулату о всемогуществе "господствующей идеологии", разрабо
      танному теоретиками Франкфуртской школы.
      В соответствии с этой точкой зрения, идеология политиче
      ски и экономически господствующего класса (в конкретной
      исторической ситуации зарубежных постструктуралистов это -
      "позднебуржуазная" идеология монополистического капитализ
      ма) оказывает столь могущественное и всепроникающее влияние
      на все сферы духовной жизни, что полностью порабощает соз
      нание индивида. В результате всякий способ мышления как
      логического рассуждения (дискурса) приобретает однозначный,
      "одномерный", по выражению Г. Маркузе, характер, поскольку
      не может не служить интересам господствующей идеологии, или,
      как ее называет Лентриккия, "силы".
      Деррида, как и многие современные постструктуралисты,
      следует логике теоретиков Франкфуртской школы, в частности
      Адорно, утверждавшего, что любой стандартизированный язык,
      язык клише является средством утверждения господствующей
      идеологии, направленной на приспособление человека к сущест
      вующему строю. Но если у Адорно эта идея носила явно соци
      альный аспект и была направлена против системы тоталитарной
      манипуляции сознанием, то у Деррнды она приняла вид крайне
      абстрактного проявления некоего "господства" вообще, господ
      ства, выразившегося в системе "западной логоцентрической
      мысли".
      В качестве различных проявлений "господствующей идео
      логии", мистифицированных философскими спекуляциями, вы
      ступают позитивистский рационализм, определяемый после работ
      М. Вебера исключительно как буржуазный; "универсальная
      эпистема" ("западная логоцентрическая метафизика"), которая
      диктует, как пишет Деррида, "все западные методы анализа,
      объяснения, прочтения или интерпретации" (149, с. 189); или
      структура, "обладающая центром", т. е. глубинная структура,
      лежащая в основе всех (или большинства) литературных и куль
      турных текстов, -- предмет исследования А.-Ж. Греймаса и его
      сторонников.
      Основной упрек, который предъявляет Лентриккия в адрес
      американских деконструктивистов неоконсервативной ориента
      ции, заключается в том, что они недостаточно последовательно
      придерживаются принципов постструктурализма, недостаточно
      внимательны к урокам Дерриды и Фуко. Исходя из утвер
      ждаемой Дерридой принципиальной неопределенности смысла
      текста, деконструктивисты увлеклись неограниченной "свободой
      интерпретации", "наслаждением" от произвольной деконструк
      ции смысла анализируемых произведений (как заметил извест
      ный американский критик С. Фиш, теперь больше никто не
      заботится о том, чтобы быть правым, главное -- быть интерес
      ным).
      В результате деконструктивисты, по убеждению Лентрик
      кии, лишают свои интерпретации "социального ландшафта" и
      тем самым помещают их в "историческом вакууме", демонстри
      руя "импульс солипсизма", подспудно определяющий все их
      193
      ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
      теоретические построения. В постулате Дерриды о "бесконечно
      бездонной природе письма" (149, с. 66) его американские по
      следователи увидели решающее обоснование свободы письма и,
      соответственно, свободы его интерпретации.
      Выход из создавшегося положения Лентриккия видит в
      том, чтобы принять в качестве рабочей гипотезы концепцию
      власти Фуко. Именно критика традиционного понятия "власти",
      которое, как считает Фуко, господствовало в истории Запада,
      власти как формы запрета и исключения, основанной на модели
      суверенного закона, власти как предела, положенного свободе, и
      дает, по мнению Лентриккии, ту "социополитическую перспек
      тиву", которая поможет объединить усилия различных критиков,
      отказывающихся в своих работах от понятия единой "репрес
      сивной власти" и переходящих к новому, постструктуралистско
      му представлению о ее рассеянном, дисперсном характере, ли
      шенном и единого центра, и единой направленности воздействия
      (295, с. 350).
      Эта "власть" определяется Фуко как "множественность си
      ловых отношений" (187, с. 100), Дерридой -- как социальная
      "драма письма", X. Блумом -- как "психическое поле сраже
      ния" "аутентичных сил" (104, с. 2). Подобное понимание
      "власти", по мнению Лентриккии, дает представление о литера
      турном тексте как о проявлении "поливалентности дискурсов"
      (выражение Фуко; 187, с. 100) и интертекстуальности, вопло
      щающей в себе противоборство сил самого различного
      (социального, философского, эстетического) характера и опро
      вергает тезис о "суверенном одиночестве его автора" (162, с.
      227). Интертекстуальность литературного дискурса, заявляет
      Лентриккия, "является признаком не только необходимой исто
      ричности литературы, но, что более важно, свидетельством его
      фундаментального смешения со всеми дискурсами" эпохи (295,
      с. 351). Своим отказом ограничить местопребывание "власти"
      только доминантным дискурсом или противостоящим ему
      "подрывным дискурсом", принадлежащим исключительно поэтам
      и безумцам, последние работы Фуко, заключает Лентриккия,
      "дают нам представление о власти и дискурсе, которое способно
      вывести критическую теорию из тупика современных дебатов,
      парализующих ее развитие" (там же).
      Разумеется, рецепты, предлагаемое Лентриккией, ни в коей
      мере не могли избавить деконструктивизм от его основного
      порока -- абсолютного произвола "свободной игры интерпрета
      ции", который парадоксальным образом оборачивался однообра
      зием результатов: американские деконструктивисты с удиви
      тельным единодушием превращали художественные произведе
      ния, вне зависимости от времени и места их происхождения, в
      "типовые тексты" модернистского искусства второй половины XX в.
      Самокритика деконструкции
      Эти уязвимые стороны
      деконструкции стали, начиная
      с первой половины 80-х гг.,
      предметов критики даже
      изнутри самого деконструкти
      вистского движения. "В ко
      нечном счете, -- отмечает Лейч, -- результатом деконструкции
      становится ревизия традиционного способа мышления. Бытие
      (Sein) становится деконструированным "Я", текст -- полем
      дифференцированных следов, интерпретация -- деятельностью
      по уничтожению смысла посредством его диссеминации и, тем
      самым, выведением его за пределы истины, а критическое ис
      следование -- процессом блуждания среди различий и метафор"
      (294, .с. 261); "Рецепт дерридеанской деконструкции: возьмите
      любую традиционную концепцию или устоявшуюся формулиров
      ку, переверните наоборот весь порядок ее иерархических термов
      и подвергните их фрагментации посредством последовательно
      проводимого принципа различия 21. Оторвав все элементы от их
      структуры или текстуальной системы ради их радикальной сво
      бодной игры взаимодействия, отойдите в сторону и просейте
      обломки в поисках скрытых или неожиданных образований.
      Объявите эти находки истинами, ранее считавшимися незакон
      ными... Добавьте ко всему этому немного эротического лиризма
      и апокалиптических намеков" (там же, с. 262).
      В этой характеристике, при всей ее нескрываемой сарка
      стичности, немало справедливого и верного. Мне бы здесь хоте
      лось упомянуть еще об одной стороне обшей эволюции деконст
      руктивизма, всегда латентно в нем присущей, но проявившейся в
      американском и английском литературоведении наиболее явст
      венно лишь в 80-е гг. Речь идет о возросшем интересе к про
      блематике желания или, что более верно, к осознанию критиче
      ской деятельности как "практики желания", коренящейся в са
      мой природе человека на уровне бессознательного.
      Недаром Лейч еще в 1980 г. считал возможным назвать
      грядущий этап эволюции критики "Эрой либидозного критиче
      ского текста": "Примечательно, что сам поиск "смысла", как
      __________________________
      21 Собственно, Лейч имеет в виду "последовательный принцип различе
      ния", но, как и большинство американских критиков, он не проводит
      теоретического разграничения между этими двумя понятиями, хотя и по
      стоянно употребляет термин "различие" в смысле "различения".
      195
      ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ
      функция желания, врывается (или уступает ему место) в ин
      стинкт желающей аналитики. Постепенно критика становится
      либидозной: потворствующей своему желанию и в то же время
      серьезной; радостью чтения и написания" (выделено автором
      -- И, И, ) (294, с. 263). Все это нельзя воспринять иначе,
      как несколько запоздалые перепевы бартовского "Удовольствия
      от текста"; однако этот пассаж любопытен как свидетельство
      несомненной тенденции, хотя бы у части американских деконст
      руктивистов, к отходу от иногда довольно навязчивого прагма
      тизма, не всегда дающего себе отчет в неизбежной дистанции
      между теоретическими постулатами и возможностью их неопо
      средованного применения к любому литературному материалу.
      Как мы уже отмечали, американский деконструктивизм да
      леко не ограничивается лишь Йельской школой, впрочем, рас
      павшейся еще в первой половине 80-х гг. Хотя у нее и сейчас
      осталось немало последователей, но в 80-е гг. она уже явно
      уступала по своему влиянию течению "левого деконструктивиз
      ма", пережившему именно в это десятилетие пик своего расцвета
      и очень близкому по своим исходным позициям несколько
      раньше сформировавшемуся
      английскому поструктурализ
      му.
      Разновидности деконструтивизма: левый, герменевтический, феминистский
      Для левых деконструкти
      вистов в первую очередь
      характерны неприятие аполи
      тического и аисторического
      модуса Йельской школы, ее
      исключительная замкнутость
      на литературу без всякого
      выхода на какой-либо культурологический контекст, ее преиму
      щественная ориентация на несовременную литературу (в основ
      ном на эпоху романтизма и раннего модернизма); левые декон
      структивисты стремятся к соединению постструктурализма с
      разного рода неомарксистскими концепциям, что нередко приво
      дит к созданию его подчеркнуто социологизированных, чтобы не
      сказать большего, версий. Оставаясь в пределах постулата об
      интертекстуальности литературы, они рассматривают литератур
      ный текст в более широком контексте общекультурного дискур
      са, включая в него религиозные, политические и экономические