Пройдя от конечной трамвайной остановки по хорошо натоптанной тропе и протиснувшись в узкий пролом в заборе, я скоро бродил по внутренней территории подобного заводика. Как и ожидалось, внимания на меня никто не обращал, поэтому перестраховка — обрезок трубы, покоящийся на моем плече и способный любому встречному доказать, что я свой и просто иду со склада в цех — была излишней. Сделав круг, я легко определил самую большую рабочую раздевалку. Поднявшись по лестнице, я быстро скинул форму, прошел в душевую и с удовольствием подставил себя под горячие струи. Здесь я чувствовал себя в безопасности. Голые все одинаковы, что военные, что рабочие, что ведущие конструктора, а паспортов у них по причине отсутствия карманов при себе нет.
      Смена была в разгаре, людей в раздевалке было мало. Выждав момент, когда одевшись ушли последние, я с помощью примитивной отмычки, выгнутой тут же из куска случайной проволоки, вскрыл ближние одежные ящики. В первом висела бесполезная роба, во втором не подошли размеры, третий ящик обеспечил меня вполне приличной гражданкой. Немного велики были ботинки, но это не смертельно.
      Только тут я по достоинству оценил удивлявшие нас критерии отбора курсантов на учебку. Далеко смотрели наши командиры. Каково было бы мне подобрать себе одежду имея двухметровый рост, саженные плечи или ступни сорок пятого размера. А так каждый второй гардероб мой!
      Кроме одежды я обзавелся крайне необходимой мне для легализации карманной мелочью — связкой домашних ключей, записной книжкой, денежной медью и серебром, авторучкой, трамвайными абонементами. Человек с пустыми карманами столь же подозрителен, как человек с карманами, набитыми сотенными купюрами. Теперь я внешне ничем не отличался от тысяч окружавших меня обывателей, спешащих с работы домой или из дома на работу.
      Получив столь необходимую мне психологическую передышку, я стал думать, где мне раздобыть подходящие документы. Но и здесь меня не подвела учебка. «Паспорта всегда ходят рядом с деньгами, — говорил инструктор, — в других местах они людям без надобности». Между сберкассами, кассами аэрофлота, отделами магазинов, торгующих в кредит, и почтами я выбрал последнее.
      Несколько часов, проведенных в различных почтовых отделениях, результатов не принесли. Мне нужен был человек примерно моего возраста и внешнего вида.
      Как назло в очередях стояли пожилые мужчины и женщины, словно в городе разом открылись все богадельни. Наконец я увидел то, что искал. Конечно мы были не близнецы, но некоторое подобие физиономии просматривалось. Мне нужно было лишь изменить прическу и слегка поправить лицо с помощью простейшего грима. Да и кто абсолютно похож на свои фотографии на паспортах, сделанные черт знает сколько лет назад, в средней руки фотостудии (на таких фотошедеврах сам себя не признаешь) и кто, кроме милиции, внимательно рассматривает эти фото.
      Мой «клиент», изрядно поторчав в очереди, получил перевод, сунул паспорт в карман брюк (чем сильно облегчил мою задачу) и вышел на улицу. Я двинулся следом. Я был спокоен, ибо знал, что чуть раньше или чуть позже, паспорт будет у меня. По «карманке» у меня была твердая четверка. В небольшой толкучке у кинотеатра (люди выходили из зала), я вплотную притиснулся к объекту, несильным ударом руки слева отвлек его внимание и быстро вытянул паспорт из правого кармана. Дело было сделано в секунду. Ни один колокольчик не шелохнулся.
      — Ты уж прости, — искренне извинился я и отбыл в сторону.
      — Ничего, бывает, — пробормотал мне вдогонку только что ставший беспаспортным гражданин.
      В паспорт был всунут корешок флюрограммы (дополнительный штришок достоверности) и перевод. Я пересчитал сумму. Для легального ухода из города денег было мало, и чтобы набрать требуемую сумму, мне пришлось несколько часов покрутиться в городском транспорте, потолкаться в шумных магазинных очередях. Угрызений совести, потроша чужие кошельки, я не испытывал. От подобных глупостей меня отучили еще в учебке. Я думал о выполнении задания, а не о нравственности своих поступков. Не мог я позволить себе эмоции. Невозможно идти вперед, все время оглядываясь назад. Правда, оббирать я старался людей обеспеченных, но вовсе не из-за жалости, просто мне нужны были большие деньги, а не медяки бедняцких кошельков. Рисковать из-за мелочи в моем положении было бы непростительной глупостью.
      Вечером, растворившись в толпе пассажиров, я отбыл из города. У меня было новое имя, новая фамилия, отчество, адрес, жена и подробно разработанная легенда. На моих плечах плотно сидел только что купленный в комиссионке (новая одежда не годилась, так как она привлекает внимание) пиджак, в портмоне лежала не очень большая (опять-таки в целях конспирации), но достаточная для двухнедельной поездки сумма денег, в руках легкий чемоданчик с обычным дорожным набором и испеченными любящей супругой (а вообще-то купленными на базаре) пирожками.
      — Вы куда направляетесь? — поинтересовался я у соседа по купе. — Значит, по пути. Давайте знакомиться…
      Поезд уносил меня в определенную мне для «выживания» географическую зону. Первый этап натурализации прошел довольно удачно, а что будет дальше, разве богу и известно.
      Поезд опаздывал на шесть часов. Пассажиры нервничали, ругали порядки, царящие на железке, и заодно проводников, как ближайших ее представителей. Проводники вяло огрызались, справедливо объясняя, что даже самые крепкие выражения поезду скорости не добавят. Люди нервничали от того, что ломались их планы — кто-то опаздывал на работу, кто-то не успевал на семейное торжество, кого-то должны были встречать родственники. И только я, внешне подстраиваясь под общее раздражительное настроение, внутренне был совершенно спокоен. Новый город не обещал мне ничего хорошего, чтобы я спешил попасть туда быстрее. Меня не ждали родственники, друзья, работа.
      Уже за порогом вокзала меня подкарауливала куча проблем: где жить, где работать, что есть… Поезд, с его временным, но устоявшимся бытом, казался мне почти домом: есть постель, есть столик ресторана, есть доброе участие случайных знакомых. Век бы ехал.
      Город встретил противной пасмурной погодой и прилипчивой назойливостью вокзальных цыганок, сующих в самые глаза предлагаемый товар.
      — Заломить бы тебе смуглые рученьки, да свести в ближайшее отделение милиции, — негодовал я на особо настырных представительниц кочевого племени и, одновременно, следуя избранной ранее легенде среднего парня-работяги, чуть не молодожена (если судить по паспорту), приценивался к дефицитному товару.
      В следующий раз буду выбирать паспорта более осмотрительно, — зарекался я, — чтобы не надо было заботиться о подарке для молодой супруги и заинтересованно разглядывать колор очередной навязываемой помады.
      — Ладно, давай одну.
      — Возьми, касатик — не пожалеешь. Жене подаришь, любимой подаришь. А будешь ли любим, дай руку — всю правду скажу, что было, что будет, что на сердце лежит… — тараторила пожилая цыганка и сильно тянула мою ладонь. Наверное я хорошо вошел в роль парня-простачка, легко расстающегося с «лишними» рубликами.
      — Ой, касатик, жизнь твоя была разная, и все больше трудная. А ждет тебя скорая дорога в казенный дом… — неожиданно цыганка осеклась, — а помада кому?
      — Жене.
      Цыганка еще раз взглянула на раскрытую ладонь и уже без обычного ерничества сказала:
      — Ждет тебя скоро большая беда в казенном доме. И сам ты из казенного дома. И жены у тебя никогда не будет.
      Я быстро вырвал руку и протянул цыганке деньги. Но она уже растворилась в сутолоке толпы.
      — Бойся человека в форме, — донесся ее уходящий голос.
      Я быстро осмотрелся, но на меня никто не обращал внимания. Чертова цыганка! Выбила из колеи! Я подхватил чемоданчик и быстро пошел к остановке такси.
      Устроившись в гостинице, я решил форсировать действия по легализации.
      Первое — работа, второе — жилье, третье — круг знакомых и друзей, четвертое — любовная связь, определил я первоочередные задачи. То есть все то, что обычно имеет всякий нормальный человек и что позволит мне стать таким человеком.
      Реализация первого пункта усложнялась отсутствием у меня на руках (да и в природе как таковой) трудовой книжки. Можно было потолкавшись в районных бюро по трудоустройству позаимствовать ее у первого же безработного ротозея и исправить под себя. Других мест, где запросто «ходят» бланки трудовых я не знал. У работающих они надежно заперты в сейфах отдела кадров. Но заниматься карманными кражами в городе, где мне предстояло жить, не хотелось. Не гадьте там, где обосновались, — сто раз повторяли нам в учебке. Нужно было искать другие, более легальные пути.
      Конечно, сделать липовую книжку есть возможность у любой работницы отдела кадров, но это, как минимум, усложняющий жизнь любовный роман. Убедить кадры закрыть глаза на некоторые канцелярские нарушения и выписать новую трудовую мог, в принципе, любой начальник, но для этого надо быть с ним знакомым. Я определил цель — руководящее звено небольшого предприятия или учреждения. Где их искать? На работе с подобным контингентом не познакомишься, там они заперты в непробиваемые официально-бюрократические доспехи. Дома? Так не приглашали. Где же еще может проводить время управленческий интеллигент среднего звена? Театр — слишком официально.
      Кино — слишком непрестижно. Баня — для избранных. Дачи — не сезон. Остается ресторан.
      В центре города я выбрал несколько престижных, но не очень шумных ресторанов и, ежевечерне меняя, стал посещать их. Я подсаживался к хорошо одетым мужчинам с типичными командно-управленческими жестами и манерами, легко читаемыми в обращении с официантами, заказывал не очень обильную, но достаточно изысканную еду и выпивку. Щедро угощал соседа, однако веселых бесед не поддерживал и вообще был печален, рассеян и замкнут в себе. Рано или поздно, чувствующий себя обязанным за бесплатное угощение, сосед по столику задавал нужный мне вопрос.
      Быстро выяснилось, что этот город для меня случаен, что молодая жена через три месяца после свадьбы наставила новоиспеченному мужу, то есть мне, рога с моим же близким приятелем. Что, не перенеся такого удара, я бросил все: работу, квартиру и в чем есть шагнул за порог, сел в поезд и поехал куда глаза глядят. И теперь, не видя выхода, просаживаю здесь последнюю наличность в этом вот ресторане. Что ходу назад нет, что легче лечь на рельсы, чем сесть в идущий по ним обратно поезд. Вот такая душещипательная история.
      Застольный сосед, изрядно подогретый дармовой выпивкой, сочувствовал, входил в положение и давал бесполезные, а когда и очень даже ценные советы.
      — Брось ее, стерву! Оставайся здесь, живи, устраивайся на работу. Городок у нас ничего, девчат хватает.
      — У меня трудовой нет, характеристик, военного билета, диплома. Все там осталось, — безнадежно вздыхал я.
      — Пусть вышлют.
      Я категорически мотал головой, как бы говоря — назад ходу нет, старая жизнь перечеркнута жирной чертой. Любые упоминания о прошлом — ржавый нож, воткнутый в незажившую рану. К тому же, если узнают мое местоположение, начнутся уговоры, раскаяния, слезы, угрозы. Нет! Не хочу!
      — В конце концов можно устроиться так, а потом когда-нибудь переправить документы, — искал выход из положения новый ресторанный друг, — у меня есть знакомые, можно поговорить…
      Отгуляв два десятка ресторанных вечеров, я располагал кучей знакомых и полудюжиной интересных деловых предложений. После тщательного анализа я выбрал одно — опытное производство в небольшом не режимном (значит пристальной проверки не будет) НИИ. С подачи зам. директора по административно-хозяйственной работе отдел кадров сломался быстро и принял меня на работу в должности мастера инструментального цеха. Предлагаемую работу снабженца я отверг, как чересчур опасную — кто знает, с кем может столкнуть судьба-злодейка находящегося в постоянных разъездах «доставалу».
      В общежитии завода-субподрядчика меня обеспечили койкой в комнате и, что много важнее, легальной пропиской в паспорте. Штамп выписки я загодя нарисовал с помощью обыкновенной ручки и ластика.
      Короткий, полный комплиментов и полупрозрачных намеков разговор с перезревшей комендантшей общежития, превратил комнату на троих в отдельную, хотя и с двумя пустыми койками и перспективой возможного подселения квартирантов. В профкоме, не без помощи все того же зама по АХЧ меня поставили в очередь на квартиру.
      — Не дрейфь, — дружески стучал меня по плечу зам на очередной дружеской вечеринке, — получишь квартиру, обживешься и потечет жизнь тип-топ!
      По первым пунктам натурализации можно было подводить итог — есть устойчивая, не без перспективы работа, прописка, жилье, круг весомых, способных помочь в самых щекотливых вопросах, знакомых. Оставался пустяк — личная жизнь и, желательно, не с комендантом родного общежития. Что ж, не плохо. Очень не плохо! Наверное далеко не каждый курсант учебки может похвастаться такими успехами. Меньше чем за месяц провернуть такую работу!
      Я упивался горячей любовью к самому себе, не догадываясь, что уже следующая неделя развеет в прах с таким трудом построенную мною пирамиду благополучия. И виной тому будет не хитроумный контрзаговор, не умный ход противной стороны, а совершенно нелепый, совершенно дурацкий случай, предусмотреть который не в состоянии даже самый умудренный профессионал. Я радовался как надутый гусак, а стрелки отсчитывали последние часы моего благополучия.
      Наверное сам черт дернул меня в тот вечер отправиться на вокзал. Приспичило принести на ответственную, в смысле наработки полезных связей, вечеринку бутылку марочного коньяка, вместо обычной водки. Магазины были закрыты, ближайший ресторан — вокзальный. Так я и очутился один на один со случайной арбузной корочкой, на которой, успешно поскользнувшись, разбился в самые последние дребезги.
      — Будьте добры, ваши документы, — попросил молоденький, с ушами в стороны, милицейский сержантик.
      — А в чем собственно дело?
      — Дело в документах. Паспорт предъявите.
      — На каком основании? Я не понимаю почему!.. — с уверенным напором начал я. Но уверенности я не чувствовал, а чувствовал противный липкий страх. Где-то я прокололся. Но где? Когда?
      Можно было попытаться убежать, но за спиной сержанта стоял его напарник. Рисковать? А если это обычная формальная проверка?
      Выказывая всем своим видом нетерпение я протянул паспорт.
      — Ну точно! Я же чувствовал. Я же видел! — совершенно по-детски обрадовался сержант, — меня в милиции всегда в пример ставили за память. Я раз увижу и все, навек! Ну вот же, вот! Фамилия другая, а паспорт выдан и предыдущая прописка как раз по месту розыска. Хорошо я при переводе ориентировку забыл сдать, так и осталась в планшетке. И на тебе, пригодилась! А лицо. Посмотри — лицо-то не его! Вот скулы, разрез глаз… Посмотри.
      Все ясно. Парня, буквально днями, перевели из области, где на меня, стараниями учебки, объявили розыск. Случайно его послали именно туда, куда направился я. Случайно у него оказалась феноменальная зрительная память. Случайно в планшетке затерялась ориентировка с фотопортретом моей личности. Именно сегодня, ни часом раньше, ни часом позже я прошел мимо его поста, высветив физиономию в свете, опять-таки случайного фонаря. Калейдоскоп случайностей! Тысячи необязательных на первый взгляд звеньев причин сцепились в единую, логически завершенную и не сулящую лично мне ничего хорошего, цепь следствия. Все. Круг замкнулся!
      — Да бросьте вы ребята. Какой преступник? Посмотрите внимательно. Разве я похож на уголовника. Побойтесь бога! Это просто идиотское совпадение, — перешел я на дружеский тон, стараясь усыпить нездоровую бдительность сержанта, — я иду с работы на вечеринку, вот, зашел купить шампанского. А вы говорите преступник. Ну хотите я вам дам адрес работы…
      — А прописка как же? А место выдачи паспорта? А? — упорствовал милиционер.
      — Ну каких только случайностей не бывает. У меня теща слесаря-сантехника за Алена Делона приняла, чуть дара речи не лишилась. Стоит Ален Делон на пороге в робе с водопроводным коленом и разводным ключом и спрашивает, где здесь унитаз течет, — пытался разрядить обстановку я, одновременно лихорадочно соображая, как безопасней ретироваться.
      Я уже понимал, что игра проиграна, что сержант будет гнуть свою линию до конца. Единственной возможностью спастись было немедленное бегство. При решительных действиях шанс у меня был. Потянуться за паспортом, сбить сержанта резким ударом носка ботинка в коленную чашечку, опрокинуть на напарника и, пользуясь секундным замешательством, нырнуть в толпу. Предположим толпа будет пассивна и не подставит мне подножку. Куда я денусь дальше? Платформы отпадают, слишком светло. Привокзальная площадь… — я лихорадочно проигрывал варианты бегства, постепенно, с дружеской улыбкой на лице, приближаясь к сержанту. Словно почуяв опасность, сержант поднял глаза от паспорта и приказал:
      — Ну-ка, стойте на месте! Вот так. А ты, младшой, встань-ка сбоку. Мало ли что ему взбредет в голову. Судя по ориентировке, гусь еще тот.
      — Ну вы, ребята, совсем. Смешно, честное слово! — рассмеялся я, пробуя отступить, но младший сержант быстрым шагом придвинулся и встал рядом, под правое плечо. Профессионально работают, — отметил я. Вокруг собирались зеваки, образуя плохоодолимую живую изгородь. Одним рывком такую не пробьешь, а второй попытки, скорее всего, отпущено не будет.
      — Следуйте за мной, — предложил сержант. — Прошу!
      Вот и все, — понял я. Как мгновенно благополучие превращается в безнадежность. Еще двадцать минут назад я, полный беспечного оптимизма, шагал в ресторан и вот я уже почти зек! Завтра они пошлют запрос по месту выдачи паспорта, там проверят данные, быстро выяснится, что паспорт утерян, что представил его подозрительный во всех отношениях самозванец. Согласно розыскной ориентировке я сбежал из мест заключения, значит меня передадут в руки… Чьи? Милиции? Отцов-командиров учебки? Ладно, без разницы, куда бы меня не этапировали, задание безвозвратно провалено. В лучшем случае пару месяцев меня покантуют по КПЗ, а потом — шагом марш в родную армейскую часть, дослуживать положенные месяцы. Печально!
      Младший сержант цепко обхватил меня за руку.
      — Куда его?
      — Давай пока к нам в отделение, а утром разберемся.
      Словно мелкого воришку, — подумал я, ловя на себе любопытные, а порой злорадные взгляды расступающейся толпы. А собственно кто я? Паспорт раздобыл в чужом кармане, деньги нашел в чужих кошельках. Биографию и ту украл! Говорят — победителей не судят. Наверное. Но я-то проиграл по всем статьям!
      — Примите, — передал меня сержант дежурному по отделению.
      — Кто такой?
      — Темная личность.
      — Ладно, заводи.
      Отделение было махонькое, неприспособленное, наспех переделанное из подсобного вокзального помещения.
      Помощник дежурного открыл дверь, повел меня по узкому коридору. Выбирает камеру, понял я. Только из чего выбирать — камер-то всего три. В одной наверняка женщины, в другой вдрызг пьяные пассажиры или подростки. Остается одна.
      Милиционер загремел связкой ключей, неосторожно повернувшись ко мне спиной. Ну и порядок у них тут! Совсем службу забыли. Дать бы ему по затылку, чтобы бдительности не терял.
      — Давай, заходи, — приказал надзиратель.
      — Эй, начальник, тут полный комплект, — возмутились из полумрака, — друг на друге сидим, дышать нечем. Веди его дальше.
      — Ничего, поместитесь. Не гостиница, — лениво огрызнулся мой сопровождающий.
      — Неужели не понятно, нет здесь места! Что ж нам — стоять, — разом в несколько голосов загомонила камера.
      — Хватит бузить, — гаркнул милиционер, — сказано сюда, значит сюда, — и толкнул меня в спину. — До утра перебьетесь, а там видно будет.
      Постепенно мои глаза привыкли к полумраку камеры. Я разглядел четырех сидящих на двухъярусных нарах. Не так уж у них тесно, — подумал я.
      Как требовали в учебке я, в первую очередь, рассортировал потенциальных противников (а при выполнении задания любого нового человека принято считать заведомым противником) по ранжиру — возраст, вес, рост, комплекция, физическое развитие, цвет волос, глаз, кожи, особые приметы и дал каждому карикатурную, то есть характерную только для него кличку. Теперь я не рисковал упустить или перепутать между собой новых знакомых. Каждый занял отведенную для него нишу, намертво засел в памяти.
      Дед — лет сорок, похоже, здесь лидер.
      Шрам — ножевой шрам через все лицо.
      Бугай — по виду бывший борец или тяжелоатлет.
      Пацан — самый молодой и никакой внешне.
      Первые страницы личных досье были открыты. Теперь мне было важно заметить, кто первый откроет рот, кто с кем переглянется, за кем останется последнее слово. Мелкие штришки взаимоотношений, на которые обычный человек не обращает никакого внимания, обеспечивали меня бесценной информацией, позволяли выстроить психологический портрет незнакомой компании, правильно распределить приоритеты, выделить направление угрозы, избрать верную линию поведения.
      — Успех внедрения решают первые мгновения общения. Если вы не умеете быстро определить кто есть кто, за кем сила, а кто ходит в шестерках — лучше молчите, изображая наследственного глухонемого паралитика. Может быть, это поможет сохранить вам голову, — советовал преподаватель предмета «Психология внедрения». — Первое знакомство это как театральная премьера! Настроился на волну зала, почувствовал зрителя, нащупал струнки интереса, сочувствия, подыграл — будет аншлаг. Нет — готовься к оглушительному провалу. Но не дай вам бог переиграть, не дай бог ошибиться!
      Все это — заметить, разложить по полочкам, проанализировать, сделать предварительные выводы я успел за те две-три минуты, что стоял посреди камеры, изображая растерянность и ни на кого, вроде бы, не глядя.
      — Принес черт подарочек! Ни вчера, ни сегодня! — процедил сквозь зубы Шрам.
      — Ладно. Он сюда не просился! — осадил его Дед. — Садись, — кивнул мне на табуретку напротив нар.
      Приоритеты определялись.
      Дед — авторитет. Если под кого и подстраиваться, то под него.
      Бугай — гора мышц при старике. К самостоятельным действиям вряд ли способен, но шею свернет в секунду, только мигни, задумываться не будет.
      Шрам — ходит под стариком, но рвется к власти. От такого в любой момент жди фортеля. Пожалуй, самый непредсказуемый, самый опасный в этой компании.
      Пацан — так, шестерка. Ни веса, ни голоса не имеет. При определенных обстоятельствах его можно попытаться использовать.
      Я сел.
      — Кто будешь? — спросил Дед.
      А кто я? Бежавший зек без криминального стажа? Солдат без части? Вор без выгоды?
      — Я случайно тут. По недоразумению. Я мимо шел… — забормотал я.
      — Ладно, понял. Ложись, прохожий. Отдыхай пока, — приказал Дед.
      Пацан спрыгнул с верхних нар.
      Удивленный странной, не принятой в подобных заведениях вежливостью, я забрался на нары.
      Было ясно, что люди, собравшиеся в камере не случайные знакомые. Для этого они общались слишком накоротке. Либо они высиживают здесь не первую неделю, либо, что более вероятно, знают друг друга давно. В любом случае следовало держать ухо востро.
      Я немного повздыхал, поворочался и сделал вид, что уснул.
      — Эй, наверху, — окликнул меня Дед.
      Я не ответил, сонно посапывая, иногда, для пущей убедительности, всхрапывая.
      — Погляди его, — распорядился Дед.
      Шрам встал, зажег спичку, приблизил ее к моим глазам.
      Ну, этим нас не возьмешь. Еще в учебке нас учили как правильно изображать крепко спящего человека.
      — Спит, — уверенно сообщил Шрам, — как младенец.
      — Лучше бы этот младенец спал дома, — проворчал Бугай.
      — Давай к делу, — потребовал Дед.
      — Тогда сегодня, — сказал Шрам, — завтра нас переведут в горотдел и хана. Оттуда не уйдешь.
      — А отсюда?
      — Попробовать можно. Отдел на ремонте, временно впихнут в случайное помещение, легавых — всего ничего и, наверняка спят как сурки. Если попасть в коридор, то в конце есть окно, на нем решетка на скорую руку. Пустяк — толкнуть раз.
      — А как в коридор попасть?
      — Как раньше думали, так и попасть…
      Похоже, в камере готовился побег! Мое неожиданное появление, естественно, не входило в планы заговорщиков. Что они предпримут? Отложат попытку или попытаются нейтрализовать меня? Судя по их настрою, последнее более вероятно. Надо было подумать о своей безопасности.
      Я заворочался «во сне», повернулся, принял наиболее безопасную позу — лег на бок, плотно уперевшись спиной в стену, левую руку положил под себя на случай удара заточкой снизу, сквозь нары, ноги подтянул к груди, защищая живот.
      Заговорщики напряженно замолкли, снова поднялись, проверили сплю ли я, успокоились.
      Что делать? Поднять тревогу они мне, конечно, не дадут. Значит, предупредить побег нельзя. Остается бороться за свою жизнь в момент побега. Времени на то, чтобы долго возиться со мной у них не будет. Значит у меня есть шанс…
      Увы, моему шансу сработать было не суждено.
      — Давай! — скомандовал Дед.
      Я напрягся, но было поздно. Со стороны изголовья метнулась чья-то рука, вывернула, задрала мне, ухватясь за подбородок, голову. В горло, напротив сонной артерии, уперлась, царапая кожу, отточенная сталь. Сейчас достаточно было несильно толкнуть заостренный гвоздь, штырь, ложку или что там у них за оружие, чтобы черной струей брызжущей крови из меня в несколько минут вытекла жизнь! Как глупо!
      По шее частыми горячими каплями поползла кровь, но глубже заточка не шла. Я вспомнил примету фронтовых разведчиков — если сразу не убили, значит не убьют, значит ты им зачем-то нужен.
      — Тс-с! Молчи, дурак, если жить хочешь! — зашипел мне в ухо Шрам. Одновременно кто-то забарабанил в дверь. Шрам чуть ослабил хватку и я смог оглядеться. Стучал Пацан. Деда видно не было. Бугай стоял, свесив голову, возле зарешеченного окна и от его шеи вверх шла туго натянутая, сплетенная из разорванной рубахи, веревка. Бугай повесился?! Когда?! Почему?!
      — Откройте! — орал Пацан, барабаня в дверь пустой кружкой.
      Наконец подошел милиционер, спросил через дверь:
      — Что там у вас?
      — Скорей! Заключенный повесился!
      Милиционер внимательно взглянул в глазок, наверняка увидел обвисшее тело Бугая, секунду посомневался не крикнуть ли, как предписывалось, помощь, но потом решил действовать быстро и самостоятельно.
      — Всем сесть на нары, руки сложить на колени! — скомандовал он и, открыв дверь, быстро прошел к Бугаю.
      Пацан запрыгнул на нары, прикрыв меня и Шрама.
      Милиционер, кося глазом на нары, потянулся к веревке и тут Бугай ожил. Сильнейшим ударом в пах и, мгновением позже, в лицо он свалил милиционера, быстро освободил узел веревки, пропущенной под мышки, прыгнул к двери. Пацан соскочил с нар и, на всякий случай, зажал рот милиционеру.
      Расчет преступников был верен. Наверное ни в каком другом случае милиционер не открыл бы камеру и не вошел бы туда ночью в одиночку. Его подвела человечность.
      Сержант стал приходить в себя, замычал, задвигался на полу. Дед приблизился к нему и, убедившись, что его слышат, сказал:
      — Мы взяли заложника. Понял? Ты понял?! Ты будешь молчать полчаса! Если мы заметим погоню, мы убьем его, — и Дед отодвинулся, чтобы милиционер увидел меня с приставленной к горлу заточкой. — Ты понял?!
      Милиционер кивнул.
      — Мы убьем его. Убьем! — повторил Дед и сильным ударом в висок снова отключил милиционера.
      Вот в чем дело! Теперь я буду служить буфером между заговорщиками и погоней. Мной, как мешком с песком они будут защищаться от милицейских пуль. Но почему они не взяли в заложники сержанта? Да потому, что за милицейскую жизнь дают вышку, а за гражданскую — срок, — сам себе ответил я. И еще это значит, что убивать они будут всерьез, для шантажа они предпочли бы сержанта.
      — Пошли, — скомандовал Дед.
      — Ты все понял? — угрожающе спросил Шрам.
      Я моргнул глазами.
      — Попробуешь вырваться или крикнуть — считай себя мертвяком, — предупредил Шрам и подтвердил серьезность своих намерений, чиркнув по моему горлу заточкой. Я дернулся от резкой боли.
      По одному выскочив за дверь мы дошли до окна в конце коридора. Бугай навалился на решетку и, тихо раскачав ее, вытянул из стены крепежные крючья. Окно было открыто. Протиснувшись в образовавшуюся щель мы попрыгали вниз.
      — Ходу! — скомандовал Дед.
      Из-за ближайшего угла просигналила фарами машина. Значит, их ждали. И, значит, этот побег, исключая мое присутствие, не был импровизацией. Преступники ввалились в машину.
      — А это кто? — спросил водитель.
      — Страховой полис, — ответил Дед. — Поехали!
      Сзади, со стороны отделения милиции послышался шум, свистки.
      — Поздно, — подумал я.
      — Поздно! — хихикнул Шрам и только теперь отнял от моей шеи заточку, — поздно проснулись мусорки!
      Машина рванулась с места.
      — Медленней! — распорядился Дед, — не хватало еще за превышение скорости нарваться на ГАИ. Хватит нам проколов.
      Значит это и будет их схрон, — понял я, оглядывая двухкомнатную квартиру планировки пятидесятых годов. Не так уж плохо: отопление, вода, свет, коммунальные услуги. Мое, месячной давности логово было куда проще — земля, ветки со всех сторон, да подушка елового лапника под животом. И все же чувствовал я себя там, в земляной берлоге, гораздо комфортней.
      — Шагай! — толкнул меня в спину Бугай.
      — Ох! Хорошо! — пропел Шрам, упав в кресло и блаженно раскидав в стороны руки и ноги. — После казенных-то нар!
      Дед проверил запоры на двери, сбоку отодвинул штору, оглядел улицу, потом комнаты, мазнул глазами по мне.
      — Значит так, — сказал он. — Касается всех! Отсюда ни шагу. На балкон не выходить, в окна не выглядывать, двери не открывать, гвалт не поднимать, про пьянки-гулянки забыть! Ясно?
      — У тебя режим, как в СИЗО, — недовольно пробурчал Шрам.
      — С этого, — кивнул Дед, игнорируя недовольство Шрама, — глаз не спускать. Возьми-ка, — бросил Пацану веревку.