Да затем, что военный груз не будут проверять таможенники! — неожиданно понял я. Да потому, что рядом граница страны, где ежедневно гибнут наши ребята! Вот оно в чем дело! Граница!
      Допустим, с той стороны грузится контрабанда. Железкой или самолетом переправляется на нашу сторону. Личные вещи, багаж, ящики с грузом все может проверить таможня, но вскрывать гробы с павшими героями у них не поднимется рука. Это святое, это неприкосновенное. И, значить, наиболее удобное и желанное для преступников. Тела погибших солдат!
      Что может быть контрабандой? Да все что угодно. Места хватит. Оружие, взрывчатка, доллары, наркотики. А ведь, пожалуй, наркотики. Именно наркотики! В любой упаковке их могут учуять специально натасканные собаки. Но только не в герметически запаянных цинках! Это называется одним выстрелом двух зайцев! Как просто! И как страшно!
      Но к чему тогда стягивать сюда местное сырье, перевозку которого я наблюдал недавно? Зачем привозить гробы и тут же увозить снова? Где логика?
      А кто сказал, что здесь конечный пункт отправления? Товар нужен везде. Цепочка тянется дальше. И гроб с останками воина продолжает оставаться идеальным контейнером для преступного груза. Так «продукция» расползается по стране. Причем не граммами! Обратным потоком текут деньги. И тоже не тысячами. Сходится?
      Нет, — ответил я сам себе, — есть в моих рассуждениях один изъян. Товар нужен не вообще везде, а в строго определенных городах, где его ждут покупатели. Гробы тоже едут в назначенные им города к обезумевшим от горя родителям и женам. Переиначить их адреса, чтобы не возникло скандала, невозможно. Хорошо, если географические точки совпали. А если нет? Ждать когда подвернется печальная оказия? Надеяться на авось? Для мафии это слишком накладно.
      Может, они формируют пустышки? Несуществующий воин как бы гибнет, его отсутствующим телом заполняют гроб и по воображаемому адресу отправляют в определенный преступным сговором город. Там никогда не существовавшие родственники получают дорогое, чрезвычайно дорогое для них тело. Теперь сходится?
      Опять нет! Можно протащить одну-две пустышки. Но десятки! А военная бюрократия? Все эти рапорта, формы, извещения? А учет? А рассказы очевидцев? Тут рано или поздно проколешься. Плюс несуществующие в природе родственники, никогда не имевшие детей, но располагающие полным комплектом всех необходимых гражданину страны документов. Не слишком ли сложно?
      Не проще ли послать настоящее тело со всей соответствующей документацией, действительно скорбящим родственникам? Проще и надежей.
      К тому же хирург! — вспомнил я. Белый халат, шапочка, перчатки. Перчатки! Кому взбредет в голову в такую жару таскать на руках резину из удовольствия? Нет, он работает! К тому же кровь. Наверняка он возится с покойниками и, значит, гробы не пусты. Значит легальным грузом 200 прикрывается груз нелегальный!
      Но как они угадывают город?! Посылают в самые крупные — Москву, Ленинград? Сомнительно. Им в первую очередь интересны периферийные районы. Перехватывают гробы на узловых станциях? Но как в этом случае соблюсти конспирацию? Опять тупик.
      Я запутался окончательно. Я не мог соединить логическую цепочку, хотя был уверен в каждом ее отдельном звене.
      Контрабанда накапливается в специальных складах за кордоном, в гроб к погибшему воину подбрасывается 30–40 килограммов товара (я уверен не сырья, его найти можно и здесь, высококачественного, готового к употреблению товара!) и еще, может быть, несколько стволов оружия, оно тоже в цене. Двухсотый груз пересекает границу, подвозится на этот внешне невзрачный, но отлично охраняемый заводик, гроб вскрывается, товар изымается или напротив увеличивается за счет добавки наркотиков местного производства и идет по адресу.
      Но откуда они знают, куда пойдет очередной гроб?! — снова останавливает меня безответный вопрос. — Откуда?! Смерть — явление стихийное — кого она выберет в следующий момент, парня из Якутии, Рязани или Поволжья — неизвестно.
      А если известно? И я сделал следующий шажок в своих рассуждениях, который все расставил по своим местам! Все! До последней запятой!
      Они не ждут случая. Они идут впереди него. Они берут на себя функции судьбы! Право распоряжаться чужой жизнью. Они планируют жертвы заранее и убивают их в требуемый момент. И нужный покойник едет в нужный город — Москву, Рязань или Тамбов!
      Технически это сделать несложно. Надо лишь иметь в двух-трех частях своих, способных на хладнокровное убийство людей, своих хорошо оплачиваемых гробовщиков, упаковывающих груз, и своих, оплаченных уже местной мафией, санитаров в моргах, куда груз прибудет. Не самая великая сложность для людей, располагающих деньгами. Крупными деньгами. А судя по масштабам производства — очень крупными деньгами!
      Вот какое осиное гнездо разворошил резидент. А я еще удивлялся жестокости навязываемых противником правил, чрезмерной, как мне казалось, законспирированностью встреч и связей. Я был не прав. Игра идет самая серьезная. За такую бесперебойно работающую кормушку они, глазом не моргнув, вырежут целую область. А здесь всего-то десяток агентов. К тому же я узнал лишь часть их деятельности. Почти всю — шеф. Всю — наверное, никто.
      Ошарашенный и оглушенный своим открытием я лежал в песчаной ямке, забыв про жару, про змей и даже, в какой-то степени, про осторожность. Я вспоминал, я подсчитывал количество загруженных в машины ящиков. Шесть или восемь? Восемь? За один сегодняшний день! Я выполнил задание, но радости от того не испытывал. Слишком грязное дело я раскопал.
      Я продолжал подсчитывать машины, запоминать лица и номера автотранспорта, но делал это механически. Я узнал суть, детали были уже не важны. Бригада следователей по особо важным делам размотает этот клубок мгновенно — им только дай ухватиться за кончик ниточки. А кончик той ниточки у меня! И, получается, рисковать мне никак нельзя. Цена моей головы, за счет заключенной в ней информации, выросла стократно! Я перестал принадлежать себе. Я стал сейфом для хранения особо секретной документации. При пожаре меня нужно было выносить в первую очередь, при попытке ограбления — защищать всеми имеющимися средствами. Только ни выносить, ни защищать меня, кроме меня самого, некому! А жаль, похоже, такая помощь была бы мне очень кстати…
      Уходить, точнее уползать, я решил часа в три ночи, когда, как показывает опыт караульной службы, всякий часовой испытывает наибольшую от ничего неделания усталость и желание вздремнуть. Обратный путь я планировал пройти быстрее, часа за два. Как же я ошибался!
      В полночь, когда я уже готовился в путь, послышался шум множества моторов.
      Но ни одна машина к воротам не подъехала. Рокот расползался по сторонам. От лагеря послышались тревожные голоса, выехал патрульный УАЗик и еще одна машина. Что нарушило общий покой? Кто-то посторонний въехал в запретную зону? Или начальство, обеспокоенное расхлябанностью охраны решило провести ночные учения?
      В любом случае мое положение чрезвычайно осложнилось. Вылавливая неизвестных мне нарушителей, равно как и изображая эту охоту, охрана могла случайно зацепить и меня. Я напряженно прислушивался, наблюдал за суетой, поднявшейся во внутреннем дворе лагеря. Куда они направляются? Кого ловят?
      Я не мог допустить, что это ловят меня!
      Неожиданно со стороны НП в небо взвилась сигнальная ракета и в то же мгновение включились десятки автомобильных фар! Машины стояли друг за другом по всему периметру забора, но, увы, в добрых трех сотнях метров от него. Я оказался в мертвой зоне, отрезанный от большой земли. Свет фар одного автомобиля упирался в задний борт следующего, тот, в свою очередь, другого и так до последнего, светившего в кормовые подфарники первого. Круг, точнее, квадрат, замкнулся. Заводик оказался окружен световым коридором. Возле каждой машины у радиатора и заднего борта встали по два наблюдателя, еще один с прибором ночного видения, взобрался на крышу кабины. Даже маломощные легковушки были мобилизованы на борьбу с темнотой. Словно матерого волка красными флажками обложили меня со всех сторон светом. Пробраться сквозь световой коридор не было никакой возможности. Даже перебегающий запретную зону суслик отбрасывал по земле хорошо заметную тень, блистал в электрических лучах, как слон на цирковой арене.
      В довершение всего захлопали мощные осветительные ракеты. Они рвались почти без перерыва. Не успевала затухнуть одна, как взвивалась другая. Ночь волею какого-то расчетливого и жестокого человека превращалась в день.
      Нет, я не боялся. Испуг вообще не свойственен нашей профессии. Испуг для нас равнозначен поражению, поражение — смерти. Единственное, чего мы должны по-настоящему опасаться — это страха. Я оценил опасность, но не стал впадать в панику. Изменить что-либо было не в моей власти, оставалось выжидать. Рано или поздно, если до того меня не найдут, облаву снимут. Не будут же они здесь в самом деле торчать неделю! Лучше, чем я укрыт сейчас, мне не спрятаться. Значит, надо выслеживать, изображая кочку на местности и дальше. Любая суета, попытки спастись лишь убыстрят печальную развязку. Моя сила в неподвижности! Недаром все животные и насекомые перед заведомо сильным врагом замирают, как неживые — авось в траве да листве не заметят. Неподвижность равна отсутствию! Поверим мудрому совету матушки-природы.
      Через час в силах противника произошла перестановка. Несколько машин ушло, несколько добавилось. По углам забора выставили мощные дополнительные прожекторы. Но, что самое неприятное, два бортовых ЗИЛа, выехав из ворот, свернули с дороги и встали недалеко от моего убежища. До колеса одного я мог при желании доплюнуть!
      Водители и еще несколько вооруженных автоматами человек бродили возле машин, переговаривались, сетовали на идиотские порядки, на ночные тревоги, курили, хлебали воду из фляжек.
      Из их разговоров я понял, что облава была начата неожиданно даже для них. Вдруг подняли из постелей, водителям велели залить полные баки бензина и, выехав за ворота, ждать приказа.
      Утро ничего не изменило. Машины стояли как вкопанные, разве только людей поубавилось — часть пошла отдыхать, часть, сведенная в два небольших отряда, прочесывала местность за автомобильным кругом. Очень хотелось поверить, что все эти хороводы назначены для отражения угрозы извне, да не выходило — глаза и бинокли наблюдателей у машин неотрывно направлены внутрь круга. Теперь я был уверен — ищут мою персону.
      В довершение всех неприятностей ближняя группа водителей и боевиков облюбовала мои кусты под отхожее место. Ну вот если не везет, то уж не везет ни в чем! Мало что мне приходится сквозь жидкие ветки кустов и просвечивающую ткань маскнакидки, в которую пришлось закутаться с головой, наблюдать не самые лучшие части человеческого организма, того и гляди какой-нибудь наиболее стеснительный боевик надумает забраться глубже в заросли и наступит мне на голову. К тому же, извините за натурализм, случайные брызги, влетевшие в убежище, могут подмочить накидку и она, потеряв фактуру, станет заметной на фоне окружающего песка.
      Вот работенка проклятая! Тебе чуть не на голову дерьмо роняют, а ты, вместо того, чтобы возмутиться — Эй, гражданин, не видите что ли? Поаккуратней! — должен думать о том, как соблюсти маскировку! Как здесь человеческое достоинство сохранить?
      Нет, надо что-то предпринять. Не лежать же в этом сортире еще день! Так и сгореть можно не за понюшку табака.
      Уползти без риска быть замеченным, ведь наблюдатели вот они, рядом, буквально в двух шагах, я не могу. Остается по-хорошему убедить страждущих перенести отхожее место куда-нибудь в другое место.
      Ночью я, изловчившись, поймал небольшую змею, которых, как я уже говорил, здесь водилось в изобилии, утром — предъявил ее первому подошедшему к кустам боевику. В момент, когда он присел подле моей головы, я толкнул змею ему под ноги. Услышав неясный шорох, боевик обернулся и обнаружив под своим голым седалищем извивающуюся, играющую раздвоенным языком ядовитую гадину, с дикими воплями бросился к машинам, чуть не потеряв нижнюю часть гардероба. Картина была действительно забавная и его товарищи разразились гомерическим хохотом. Понять их можно — сутки напролет нести скучную до зевоты службу, здесь будешь рад любому сиюминутному развлечению.
      Правда, для меня это развлечение чуть не кончилось трагически. Кровно обиженный пострадавший вернулся к кусту и засадил в убегающую рептилию очередь из автомата. А если бы змея надумала уползти внутрь кустов? То-то и оно!
      На выстрелы сбежалось начальство и не стесняясь в выражениях выговорило нервному боевику за бестолковую трату патронов и напрасно поднятую тревогу. Правильно вставили! Другим неповадно будет за здорово живешь по кустам палить! А промахнись он, отработай очередь сантиметров на сорок левее и вышла бы ему вместо наказания крупная премия. Бабахнул бы в песок и в изумлении увидел, как из песочных воронок толчками выхлестывает ярко красная кровь!
      Следующей ночью я допил последние капли воды. К тому же кончилось действие таблеточного стимулятора. Меня неудержимо потянуло в сон. Не зная что может ожидать меня завтра, я решил рискнуть выспаться. Нет, я не спал в привычном понимании этого слова, как привыкли обычные наши сограждане, я спал так, как учили — урывками по пять-шесть минут. Я принимал позу, которая гарантировала мне отсутствие храпа (ее, учитывающую индивидуальное строение моей носоглотки, предложили медики еще в Учебке), закрывал глаза и отключался. Ровно через пять минут срабатывало внутреннее реле. Я просыпался, отслеживал обстановку и засыпал снова. Но даже во сне слух мой и обоняние и осязание работали в полную силу. Любой звук, посторонний запах, сотрясение почвы немедленно возвращали меня в боевое состояние. Конечно, такой сон — беспрерывно засыпать и просыпаться — не удовольствие, скорее мука, но он позволял сэкономить силы, сохранить более-менее работоспособную голову.
      Следующий день пытал жарой. Я уже не потел, т. к. в организме почти не осталось свободной воды. Температура тела подскочила под сорок градусов. Излишние тепловые калории, поступающие извне, я сбрасывал зарывая руки в прохладный песок. Ситуация складывалась чрезвычайная. Еще день-два и я просто умру от обезвоживания! А снимать посты, кажется, никто не собирался. По отдельным долетевшим до меня фразам я понял, что поисковые группы что-то нашли и бдительность была удвоена.
      И еще я понял, что не привыкшие трудиться боевики чрезвычайно злы на человека или людей, доставивших им столько неприятностей и поймав, непременно выместят на их (читай моей) шкурах накопившуюся ярость. Ничего хорошего лично мне это не обещало.
      Судя по настроению неизвестного мне начальства, блокада будет держаться до победного конца, даже если для этого придется зимовать! Попытки бунта давились беспощадно. Двое наблюдателей, отказавшихся дежурить вторую ночь подряд, были немедленно разоружены и отправлены в неизвестном направлении. О их судьбе только опасливо шептались.
      Кто-то упорный и вязкий как бульдог вцепился мне в хвост. Надо обладать недюжинной силой воли, чтобы удерживать в подчинении такую массу людей, выполняющих на первый взгляд бессмысленную работу. Надо иметь железные стимулы, чтобы тебе беспрекословно подчинились и честно, без халтуры, работали. Я догадывался, что это за стимулы. Нет, не деньги. Ради них так трудиться никто бы не стал. Не рост по службе. Страх! За свою жизнь. Страх смерти витал над степью. Страх каждую ночь включал десятки автомобильных фар, заставлял напряженно вглядываться в темноту сотню воспаленных глаз. Страх правил здесь бал! И постепенно, сам того не желая, я начинал подчиняться его липкому, заразительному присутствию. Я переставал быть уверенным в себе. Я не знал, что делать дальше. Лежать, постепенно превращаясь в высохшую мумию? Сдаться на милость невидимого, но неодолимо могущественного победителя? Принять отчаянный, заведомо бесполезный, последний бой? Все это обещало одно — смерть и… невыполнение порученного мне задания.
      Ночью, чтобы хоть как-то утолить жажду, я поймал и высосал внутренности нескольких больших, пробегающих мимо жуков, к утру собрал языком выпавшую на фляжке и накидке росу. Я твердо решил держаться до конца, своего ли, облавы — не важно. Непрерывно испытываемые телесные муки подточили мое жизнелюбие. Я готов был умереть, но так, как хотел сам, а не как того желали мои недруги. Уж лучше от обезвоживания. Я так решил!
      Но Он решил по-другому! Днем началось траление! К колесному трактору сзади прицепили импровизированную борону — тяжелую металлическую конструкцию, к которой были часто приварены толстые перпендикулярные прутья. Трактор шел впереди, волоча борону по земле и все живое, попадающее под зубья, давилось и рвалось в клочья. Ни куста, ни холмика не оставалось там, где прошел трал — ровная взрыхленная, искореженная земля.
      Он знал, что я здесь и не оставлял мне ни единого шанса. Он даже не позволял мне умереть так как хочу этого я. Здесь законом была только и исключительно его воля. Даже случаю не оставалось места!
      Квадрат за квадратом обрабатывая землю, трактор постепенно приближался ко мне. Рано или поздно железные когти бороны должны были пройти по убежищу, раздирая, мешая с песком мою плоть. Страшная и главное бесполезная смерть! Для того, чтобы приготовиться к смерти или придумать выход из положения, выхода не имеющего, у меня осталось не более 10–15 часов. Примерно через это время трал накроет убежище.
      Я лихорадочно перебирал варианты спасения. Оглушить отошедшего в кусты по надобности боевика, одеть его одежду, затеряться в толпе? Но его знают в лицо, его ждут, а толпа разбита на мелкие хорошо знакомые друг другу группки. Углубить убежище до состояния блиндажа? Непременно услышат, заметят горы свежевырытой земли. Захватить машину и ей, словно тараном попытаться пробить блокаду? Догонят, или того проще, изрешетят очередями еще на первом десятке метров. Проползти под землей лежащий на поверхности световой луч? Хорошо бы, но для этого надо быть кротом или ящерицей, способной мгновенно с головой зарываться в песок. Эта идея из серии — были бы у меня крылья… Отвлечь внимание охраны и уйти, пользуясь суматохой? Что-то есть. И все же машина… вернулся я к идее с тараном. Машины вот они, рядышком, грех ими не воспользоваться. И, пожалуй, надо! Но не прямолинейно, не как машинами, а совсем по другому. А? Чем не выход? Конечно, рискованно, наверное даже авантюрно! Но другого выхода нет. Тут хоть иллюзорная надежда есть, а борона шансов не оставляет. Ну же, решайся!
      Глубокой ночью, приготовив к бою оружие, я покинул убежище. Не снимая маскнакидки, как при сверхзамедленной киносъемке я полз к машинам. Очень медленное движение бывает незаметно даже в упор. Случайный взгляд реагирует на действие, а не на постепенное изменение пейзажа. Мы легко улавливаем ночью даже самую малую вспышку света, но в упор не замечаем начала рассвета. Только вдруг осознаем, что различаем то, что недавно было сокрыто темнотой. Но когда это произошло, никто не скажет. Постепенность равна неподвижности!
      Конечно, такие ползанья утомляют больше чем стокилометровый марафон. Не спешить, плавно, медленно тянуть руку, другую, потом ногу, потом корпус. Ползти словно разбитая параличом, преклонного возраста, улитка. Ме-е-д-лен-н-но-о! Когда все твое существо рвется вперед, одним прыжком одолеть опасное пространство, достичь убежища и спастись! И выжить! Всего одним прыжком. Ну же. Раз-два. Но нет.
      Ме-е-е-д-л-ле-н-н-но-о-о!
      Вот прошел кто-то буквально в трех шагах. Не заметил. А если бы я двигался хоть на миллиметр быстрее?
      Ну вот и машина! Здесь, в тени борта я увеличиваю скорость. Плавно и длинно я даже не вползаю, а втекаю под днище. Окапываюсь. Теперь все зависит от того, насколько надежное убежище я смогу соорудить.
      Бесшумно и опять-таки медленно я копаю узкую, только бы втиснулось тело, траншею. Ложусь на спину, накрываюсь накидкой, засыпаю сверху песком, таким образом, чтобы получилась ровная, гладкая поверхность, без подъемов и выступов. Последним движением руки накрываю голову валом песка. На поверхности оставляю только тонкую дыхательную трубку, замаскированную под сухую ветку. Вообще-то они используются для других целей — переправ через водные преграды, затаивания в озерных камышах, в болотах. Наверное я один из первых приспособил ее для заныривания в песок.
      Замираю. Хотя сказать замираю, это не сказать ничего. В сравнении с этой, подземной, многосуточная неподвижность в убежище скоро представится мне неудержимой ритуальной пляской во время темпераментного Африканского карнавала. Я знаю, что такое долго человек выдержать не может, если не впасть в состояние, подобное зимней спячке животных. Я должен усмирить свое сердце, органы, конечности, замедлить ток крови в сосудах и оставить живым только одно — слух. Только он будет снабжать меня информацией, связывать с внешним миром. Все прочее должно уснуть, впасть в летаргию. Только это даст мне шанс остаться незамеченным.
      День. Где-то рядом, раздирая почву, прошел трактор. Врубили, но скоро застопорили двигатель автомобиля. Похоже, подкачали колеса. Главное, чтобы водитель не надумал разворачиваться или маневрировать на месте, тогда задние колеса раздавят меня как каблук башмака муравья!
      Ночь. Подползаю к тихо капающему радиатору. Ах, спасибо шоферу, ленящемуся запаять микротрещины в трубках, слава механику, не заставляющему его это сделать, трижды слава разгильдяйству и безалаберщине, подарившей мне жизнь! Пусть одна махонькая капелька в минуту, за час наберется треть стакана! И все это не выползая из песка. Просто в земле образовалась маленькая ямка куда кап-кап падает водичка. Никому в голову не придет, что эта темная дыра в песке мой раскрытый рот. Вот и еще сутки я выиграл!
      День. Снова ходят, судя по запаху курят, хлебают суп. Им хорошо, а я похудел уже наверное килограммов на десять!
      Ночь. Водопой. Аккуратное разминание мышц.
      День. Вторым заходом пошел трактор. Он что, сумасшедший? Третий день возить борону, не имея никакого результата?!
      Нет, Он не сумасшедший, — отвечаю я сам себе, — Он суперпрофессионал! Он делает то, что должен делать. Он сужает кольцо! Судя по тому, что изредка слышен гул моторов, вторично вычищенное тралом пространство занимают автомобили. Граница движется к забору. А если бы я уже ушел? Не важно, он все равно будет продолжать операцию, разыгрывая ее по заранее написанной партитуре. Если останется лишь один шанс из тысячи отыскать меня, он поставит против 999! И даже если он найдет меня, он не остановится! Вдруг нас было двое или трое и мой растерзанный труп лишь подсунутая, в надежде на прекращение операции, пустышка. Нет, он пойдет до конца!
      Ночь.
      День.
      Иногда от переутомления, от голода, от жажды я теряю сознание. Но я знаю, резервы еще есть. Я еще не вычерпан до донышка! Я еще жив!
      Ночь.
      День.
      Траление почти закончено. Остался последний пятачок перед воротами, где стоят мои ЗИЛы. Когда завтра утром их сдвинут, я останусь один на один с бороной. Я проиграл последний бой. Далее отступать некуда. Пространства для маневра не осталось. И сил тоже не осталось! Трала я почти уже не боюсь. Пять суток я изображал покойника, да собственно говоря и был им — лежал недвижимо закопанный в землю — все признаки налицо, разве только гроба не было. И очень жаль, что не было, он для меня по уровню комфорта был бы равен дворцу!
      Смерть для меня стала привычной, как этот, давящий сверху песок. Она не страшит, не ужасает. Мне уже даже не хочется встать, распрямиться напоследок, вдохнуть воздух широко открытым ртом. Мне уже все равно. Я уже умер и похоронен пять дней назад в наспех вырытой полевой могиле. Я капитулировал. Берите меня. Я ваш!
      И тут мой противник допустил оплошность! Мизерную, пустячную, почти незаметную, но подарившую мне шанс. Шанс на спасение. Не выдержав многосуточного противостояния с уставшими людьми, возможно, опасаясь бунта общего неповиновения, Он пошел на микроуступку, разрешил увести машины, стоящие на пути трактора ночью. Не днем, когда яркий свет вырисовывает каждую складочку на местности. Ночью! Люди хотели наконец выспаться по-человечески — ну сколько можно ночевать в машинах в виду уютных, обжитых домиков! — и Он не смог настоять на своем. Ситуация изменилась. Недельные поиски ничего не дали, результата не было и непререкаемый авторитет Убийцы дал трещину. Он шел на мелкие уступки, чтобы спасти главное — завтра, в крайнем случае послезавтра, слить круг в точку, уперевшись радиаторами машин в забор.
      Враг на мгновение ослабил свою хищную хватку. Не воспользоваться этим было бы глупо.
      ЗИЛы запустили моторы. Обрадованные предоставленной свободой люди даже не стали забираться в кузова — пошли в лагерь пешком. У меня появилась возможность переменить убежище или… Я осмотрелся. Световой круг был рядом. Собственно говоря темноты, как таковой, уже не было. Отблески близкого электрического света позволяли просматривать каждый квадратный сантиметр почвы. К тому же на взборожденной почве фактически не осталось кустов и холмиков, за которыми можно было укрыться. Голое как зеркало пространство не оставляло даже малой надежды на удачу.
      Значит или! Тоже игра на грани фола, но все же… Выбравшись из песка и зарыв яму, я подтянулся руками к раме автомобиля, поднял, закрепил ноги и так, словно банный лист к шайке, прилип к днищу машины.
      Двинулись! На малой скорости ЗИЛ прошел ворота, остановился. Дежурный охранник запрыгнул на подножку, поговорил с водителем, заглянул в кузов, наклонился, скользнул глазами меж колес.
      — Проезжай!
      Есть бог на небе! Пронесло!
      Машина зашла под навес, встала рядом с другими. Водители оживленно матерясь по поводу завершенной операции, ушли вглубь двора.
      Тишина.
      Теперь надо было думать, что делать дальше. Оставаться здесь днем было нельзя, сразу заметят. Уйти? Хотелось бы, да как? Забор — он с двух сторон забор! А по столбам забора фонари, а меж забором собаки, а за забором зарево фар, а поверх забора датчики индуктивной сигнализации — подлезь ближе чем на два метра — заорут благим матом тревожные сирены! Это называется из огня, да в полымя! Похоже, жить мне здесь до старости, изображая кучу ветоши или придорожный камень-валун.
      Ладно, сейчас ничего не придумать. Сейчас прятаться надо. Я вспомнил наблюдаемую мною из укрытия машину с углем. Раз есть уголь, значит есть угольная куча. Сойдет. Выбирать не приходится. Сориентировавшись на трубу я, набросив на плечи случайную телогрейку, открыто, теперь прятаться — только внимание привлекать, но стараясь лишний раз не выходить на свет, дошел до котельной. Вот и куча. Забраться, зарыться в нее было делом минутным. По дороге я не удержался, напился из лужи, заглотив предварительно обеззараживающую таблетку. Противно? А вы посидите неделю в песчаной ямке, как я, потом поговорим, если вы, конечно, сможете из пересохшей глотки извлечь хотя бы один звук.
      Днем я сквозь небольшую щель, благо можно было не зарываться в уголь глубоко, т. к. одежда была черная, наблюдал внутренний двор. Вон казарма боевиков, вон склад, отдельно стоящий домик для начальства, «разделочная», где потрошат гробы — все как на ладони. Стоило ли столько времени париться в песке за забором, если все равно попал внутрь?
      Итак, сформулируем очередные, а вообще-то те же самые условия задачи — как поскорее и поцелее унести отсюда ноги, если известно, что летать, рыть километровые тоннели и растворяться в воздухе я не умею? Первый пришедший в голову ответ — никак!
      Но он меня решительно не устраивает! Значит опять думать, парить мозги, заплетать распрямившиеся во время давешней летаргической спячки извилины. О-ох! Прямо как занудный конторщик — думать, думать, соображать! Хоть бы раз, как в приключенческом романе, размять косточки, пострелять вволю, решить проблему одними усилиями мускулов. А так впору бухгалтерские нарукавники надевать! Секретный агент называется!
      И ничего не изменишь — издержки профессии. Одни пашут руками, другие ногами, а я все больше серым веществом, пока оно от перенапряжения красным не станет. Ладно, думать, так думать.
      К вечеру облава закончилась. Большинство машин въехало во двор. Усталые водители злобились на напрасный труд и бестолковость начальников, курили, жевали сидя на ступеньках принесенные бутерброды, дремали, навалившись головами на баранки. Похоже, всех комфортными спальными местами лагерь обеспечить не может. До утра они перекантуются во дворе, а утром разъедутся по своим гаражам. Сейчас бы в этой толкучке, где черт ногу сломит, в этой суете и неразберихе и действовать.
      Уйти легально, конечно, не удастся. Каждая машина проверяется. Снова прилепиться к днищу? Но как узнать какая машина будет уходить ночью? И как держаться на ней, идущей полной скоростью по тряской грунтовой дороге? И как «сойти» незамеченным, если в корму упирается фарами идущая сзади машина?
      Лечь на кабину или тент сверху? Но при подъеме на холм мою распластанную фигуру увидит любой стоящий на воротах охранник. К тому же изредка они не ленятся заглядывать наверх.
      Как еще можно спрятаться в машине? Среди груза? А какой груз? Груз…
      Так, пойдем от противного. В каком случае проверка будет более поверхностной? Если охрана будет занята другим делом. Например, если случится какое-нибудь ЧП на внутренней территории завода. Хорошо, какие первые машины выпустят наружу? Естественно начальства, бензовоз… Какой бензовоз! — ахнул я, — Какое начальство! Дурак! Первым поедет товар! Только он! Один только он! Цена всех этих машин со всеми их потрохами и водителями в придачу — пятак в базарный день в сравнении с одним единственным контейнером с товаром. Первым пойдет товар! С ним мне и надо быть!
      Теперь ЧП. Пожар? Но чтобы вызвать более или менее приличную панику огонь должен быть не маленьким. Дадут ли разгореться, например, примыкающему к основному зданию деревянному сараю? Едва ли. Заметят в самом начале и задавят парой огнетушителей. Тут нужен фейерверк посерьезней, а лучше взрыв. Ему разгораться не надо. Рвануть пару машин? Цистерну с бензином? Она стоит возле самого здания. Огонь непременно перекинется на деревянные стропила и балки крыши. Пожалуй, цистерна. Дело проще элементарного. Налепить на бак взрывчатку, завести взрыватель минут на десять вперед и…