Я специально злил Пацана, заставляя его делать то, что он делать не желал, унижая его самолюбие, указывая на отведенное ему в иерархии банды сомнительное место то ли надзирателя, то ли мальчика-служки. - Ты давай шустрей думай, а то как бы мои кишки не обогнали твои извилины! - Ладно, вставай. В коридоре я продолжал давать наставления. - Ты, парень, не злись. Твое дело маленькое... если у меня маленькое. Мне в сортир ходить, тебе - меня водить. Ты моя сортирная приставка. А вот это ты зря, - охнул я, получив удар под ребра, - я вот обижусь и никуда не пойду. Что тогда? Я белье стирать не стану, у меня руки связаны. Твои начальники тоже. Заставят тебя дерьмо отскребать. А это дело для будущего воровского авторитета несмываемое, - опять удар. - Что же ты так неловко руками размахиваешь? Опять меня задел. Слабость Пацана заключалась в его желании быть сильным. Окружающий мир он воспринимал сквозь призму больного подросткового самолюбия. Каждый поступок он оценивал с точки зрения его демонстративной престижности. Добавляет он ему авторитета или нет. Вот на этой струнке больного самолюбия и надлежало мне играть марш свободы. Какое дело было бы уверенному в себе бандиту до оскорблений, которые бормочет в его адрес пленник? Ведь он почти труп. Как можно обижаться на труп, на, считай, неодушевленный предмет? Можно обижаться на шкаф? А на потолок, пол? А этот обижается, негодует, расстраивается. Злись, Пацан. Разгорайся. Молоти меня почем зря. Каждый твой удар несет не боль - надежду. Чем меньше ты контролируешь эмоции, тем легче тобой управлять. В туалете Пацана ждал еще один, сокрушительный удар по самолюбию. - Штаны сними, - потребовал я. - Что-о? - на мгновение опешил Пацан. - Я говорю штаны сними и вон ту бумажку помни как следует. Готовься, готовься, мне самому не справиться, - распорядился я, нагло ухмыляясь в лицо своему надзирателю и, естественно, получил то, чего добивался сильный удар в челюсть. Падал я по заранее обдуманной траектории, собирая на своем пути все самые громкие предметы. Звон и грохот банок, стаканов и рухнувших полок был слышен, наверное, по всему дому. Через мгновение все "жильцы" квартиры теснились в дверях. - Вы что? С ума съехали? - Он, он, он, - бормотал Пацан, не в силах подобрать достойные эпитеты, Гад! Сука! Он... - Я только просил помочь мне снять штаны, - кивнул я на свои связанные руки. - Гнида! Я, ему штаны?! Никогда! - бесновался Пацан. - Никогда! Что б я сдох! Психологическая подготовка дала прекрасные результаты. Сейчас его уязвленное самолюбие перевесило даже страх перед главарем банды. В данное мгновение Пацан предпочел бы получить нож в живот, чем притронуться к ремню моих штанов. Наверное Дед понял это. - Ладно, перевяжи ему руки вперед, - разрешил он, не желая вступать в длинные дискуссии. - Но если еще будет шум, пеняйте на себя. Оба! Что и требовалось доказать. Перевязанные вперед руки давали мне много больше свободы. Я круто изменил отношения с Пацаном - перестал "дразниться" и всячески старался облегчить его неблагодарную службу. Если вдуматься, то охранник не меньше зависим от заключенного, чем заключенный от охранника. Кому из этого дуэта легче, еще нужно поглядеть. Утомительно высиживать свой срок, но не менее трудно наблюдать неподвижно сидящего человека сутки напролет. Уже через двадцать-тридцать минут кажется, что ты знаешь его как облупленного и приходит скука. Кто способен выдержать многочасовой спектакль, не имеющий сюжета, диалогов, действия и не ослабить внимания? Кто угодно. Только не Пацан. Я молча лежал в отведенном мне углу, упираясь лбом в стенку. Я не отвечал на вопросы и даже не огрызался на удары. Лежал! Все чаще Пацан отрывал от меня взгляд, от нечего делать наблюдая сквозь щель в шторе за улицей, оставлял одного, выходя на кухню и в туалет. Выходил он все чаще и задерживался все дольше. И каждый раз, возвращаясь, заставал меня все в той же позе. Пацан не догадывался, что в эти короткие секунды свободы я, мгновенно поднявшись на колени, успевал обшарить очередные десять или двенадцать квадратных сантиметров комнаты. Подобные экспедиции почти всегда приносили результат. Я спрятал в тайничок под плинтусом половинку бритвенного лезвия, пятак, огрызок карандаша, два пятнадцати и десятисантиметровых гвоздя, вытащенных из стены, полиэтиленовый пакет, несколько окурков с остатками табака. В сравнении с каким-нибудь узником замка Иф я был богачом! Иногда Пацана сменял кто-нибудь из его коллег. - Все так же лежит? - спрашивали они. - Как мешок с дерьмом, - подтверждал Пацан. - Смотри-ка, сомлел. А поначалу шустрый был! Ладно, пусть валяется, нам забот меньше. Лишь бы не помер до срока. Так проходили дни. Скучно, до зевоты для моих охранников и крайне напряженно для меня. Я узнавал своих врагов, предполагал что от кого можно ожидать. Я до миллиметра изучил пространство своей "камеры" и мог передвигаться там с закрытыми глазами, на все сто процентов используя в рукопашной драке стратегическое преимущество ниш, "высоток" и проемов мебели. Наконец я вооружился остро заточенными гвоздями. Один, побольше, я превратил в кинжал, соорудив из куска ткани, плотно намотанной вокруг шляпки, упор для ладони. Другой, поменьше, при необходимости в секунду вставлялся в носок ботинка в заранее просверленное отверстие. Теперь всякий удар ногой в жизненно важный центр мог быть смертельным для моего противника. За неделю я подробно разработал и безоговорочно отверг десяток версий побега. С помощью огрызка лезвия я бесшумно убирал Пацана, выскакивал в освещенный коридор, ударом ноги обезвреживал сторожа, постоянно сидящего ночами в кресле возле входной двери. Но дальше я увязал в незнакомых замках и принимал на себя удар остальных членов банды. Я не успевал какие-то секунды, но все же не успевал! Я вышибал стульями стекла окон и, отбиваясь от наседавших врагов, звал на помощь прохожих. Но всегда нож настигал меня раньше, чем приходила помощь. Я зависал на высоте четвертого этажа на веревках, сплетенных из штор и моей и охранника одежды. Но каждый раз кто-то успевал перерезать спасительный канат до того, как мои ноги достигали земли. Наконец, в отчаянии, я выпускал на кухне газ и, запалив образовавшуюся гремучую смесь, уходил в дыму и грохоте взрыва. Я снова и снова перебирал планы побега и все они, в конечном итоге, оказывались не состоятельными. Все мои планы зависели от случайности и все упирались в изначально порочные четыре пути спасения - входную дверь и окна. Нужно было придумать нестандартный ход, такой, о котором не могли догадаться мои надзиратели. Нужно было! Хоть башку о стену разбей! О стену... Так появился еще один неожиданный план. Что такое тюрьма, - подумал я, - что удерживает меня в ней? В первую очередь стены. Что такое стены? Лишь кирпичи, соединенные цементным раствором. Значит, чтобы обрести свободу, надо снова разъединить их. Всего-то! Буду уходить сквозь стену! Жилой дом не каземат старинного замка. Стены в два кирпича наспех соединены сомнительного качества раствором. Здесь не требуются годы самоотверженной работы, чтобы прорезать щель, достаточную для того, чтобы протиснуть в нее тело. Ковырять штукатурку в комнате я не мог - слишком заметно. Туалет часто посещался. Более всего подходила ванна. Определилась новая задача попасть в ванную комнату! В третий раз я сломал линию поведения. Между тем в банде наметился психологический надлом. - Сколько можно сидеть, как тараканы в щели? - возмущался Шрам, - пора уходить из города. - Без денег, без документов? Нас возьмет первый постовой, - возражал Бугай. - Один хрен где сидеть. Здесь или в зоне. Там хоть срок уменьшается. Надо уходить! Кто не рискует... - Я сказал ждать! - осаживал спорящих Дед. - Чего ждать? Когда на нас настучат соседи? Когда сюда случайно забредет участковый? Чего? - Время придет - узнаешь! А пока ждать! - твердо настаивал Дед. Шрам ворчал, огрызался, но подчинялся. Пока подчинялся! Через три дня ожидание закончилось и стало ясно, чего ждал Дед. - Ствол! - ахнул Шрам. - Ствол! - подтвердил Дед, крутнув барабан нагана, - и еще вот это, - и вытащил из сумки, только что принесенной хозяином квартиры, обрез винтовки. - Винтарь! - Все, парень, хана тебе, - хохотнул Пацан, уставил мне в лоб вытянутый указательный палец, щелкнул большим. - Пах! И в дамках! Теперь все мои планы, предусматривающие вооруженное сопротивление безоговорочно исключались. С заточенным гвоздем против двух стволов не навоюешь. Оставалась только стена. Скоро по многозначительным намекам Пацана и ухваченным обрывкам фраз я понял, что банда готовит нападение на машину инкассы. Нет, они решили не просто уходить из города, они решили прихватить изрядный куш. И снова я должен был выступить в роли буфера. В любом случае, выиграют они или проиграют, меня ожидала пуля, милицейская ли, бандитская ли - не суть важно. Вряд ли после дела преступники будут церемониться с опасным свидетелем. Уход на дно не терпит посторонних глаз. Выходит, отпущенного мне времени оставалось всего ничего! Пора было форсировать события. Я прекратил свое добровольное заточение, вылез из угла, стал, несмотря на предупреждения и тычки, "расползаться по комнате. Один раз Пацан застал меня возле двери, другой у окна. - Тебе кто разрешил? Сволочь? - возмутился он. - Дайте воздухом подышать! Сил больше нет! Не могу, - захныкал я. - Лучше убейте! - Убьем, не расстраивайся, - успокоил, как умел, Пацан. - Ну, давай! Убивай! Давай! - изобразил я истерику и даже, для пущей убедительности, слезу пустил. В учебке, на актерском мастерстве нас гоняли почище, чем студентов театральных училищ. - В искусстве ошибка простительна. Ну, провалишь ты спектакль. Ну, лишишься роли, премии. Ну, наконец, вылетишь из театра и пойдешь служить в сантехники. Не смертельно. Актерская ошибка в нашем деле чревата провалом! Любая фальшь может оказаться последней в твоей жизни, - наставлял нас инструктор по актерскому мастерству. - Повторять ужимки великих премьеров - значит быть паршивым актером. Вашей игрой не должны восхищаться восторженные поклонницы, ее просто не должны замечать! Вот главный и единственный критерий вашего профессионального умения. Вы должны раствориться, умереть в играемом образе или... умереть. Я не хотел умирать и я играл натурально и натуральные слезы катились по моим щекам. - Я не могу! Я не хочу! - кричал я, пытаясь приблизиться к окну. Дед быстро оценил потенциальную опасность, исходящую от впавшего в истерику узника - его уже не уговорить, не запугать расправой, не остановить надолго угрозой боли. Взорвавшиеся эмоции не воспринимают ни логику, ни угрозу. Истерика нужно либо убить, либо надежно изолировать. Убийство накануне операции, где мне было отведено определенное место, не входило в планы бандита. И, значит, меня надо было изолировать. - Заткните ему рот и оттащите в ванную, - приказал Дед. Рот мне профессионально заткнул Бугай. После короткого удара ребром ладони по горлу я не мог без боли не то что крикнуть, но даже сглотнуть слюну. Но главная цель, ради которой я затеял весь этот спектакль, была достигнута. Словно куль с картошкой меня бросили на цементный пол ванной и закрыли дверь на задвижку. - Если еще захочешь поплакать - зови меня, - предложил услуги Бугай, - я помогу. Наконец я оказался предоставлен самому себе. Новая тюрьма не столько изолировала меня, сколько защищала от назойливого общества соглядатаев. Впервые за много дней я мог расслабиться и позволить себе быть таким, каков я есть, а не каким надлежит казаться в данную минуту. Я сидел в полумраке ванной комнаты и наслаждался покоем. Оказывается, я очень устал от своей "спокойной" жизни. Но долго расслабляться я себе позволить не мог. Вечером я начал работу. Отодвинув большое зеркало, висящее рядом с умывальником, я провел разметку, пробуравив тонким гвоздем в штукатурке несколько пробных "шурфов" - тонких, почти не видимых глазу отверстий. Наткнулся на растворный шов, двинулся по нему вправо и влево, постепенно обрисовывая прямоугольник кирпича. С него мне и надлежало начинать. Если вытащить один кирпич, с остальными будет справиться гораздо легче. Затем я подготовил рабочее место: с помощью тонкой нити, вынутой из одежды, закрепил в косом положении зеркало, расстелил на полу раскрытый полиэтиленовый мешок, предназначенный для сбора отработанной породы, из случайной тряпки и куска картона сделал импровизированные метелку и совок. Несколько раз отрепетировал свои действия на случай опасности. На то, чтобы подойти к ванной, раскрыть щеколду и распахнуть дверь любому, даже самому быстрому человеку, потребуется не меньше пяти секунд. Одна секунда резерв. Ее задействовать нельзя. Остается четыре. За четыре секунды я должен успеть убрать все следы своей работы и принять привычный глазу моих охранников вид. При всем при том сделать это я должен совершенно бесшумно! Попробуем. Раз - сдвинуть головой зеркало, порвать фиксирующую нить, придержать качнувшееся зеркало правым плечом. Два - одновременно с этим свернуть полиэтиленовый мешок, сунуть его в рукав, сдуть случайную штукатурную пыль. Три - развернуться, навалиться спиной на покачивающееся зеркало. Четыре - расслабить мышцы лица, изображая заспанного "тюфяка", коего и ожидает увидеть входящий в ванную охранник. Десятки раз я повторил свои действия, пока смог уложиться в отведенные собой же нормативы. Раз-два-три-четыре и, как говорится, дело в шляпе - пол чистый, узник спит! Глубокой ночью, прислушиваясь к тишине в квартире, нарушаемой лишь храпом дверного сторожа, я начал скоблить стену импровизированным инструментом. Работал наощупь, по заранее намеченным отверстиям. Вперед-назад, вперед-назад вытачивая крупинки штукатурки, выбрасывая отработанную породу (и чтоб пылинки не уронить!) в сливное отверстие раковины. В перерывах между "скоблежкой" я качал мышцы. Теперь, как никогда, мне нужно было поддерживать спортивную форму. Многодневная пассивная лежка не прошла даром - появилась мускульная вялость, уменьшилась мышечная реакция. Я отжимался от пола, нагружал пресс, поочередно напрягая и ослабляя другие группы мышц. До усталости, до пота, но тихо, словно не работал, а спал. К утру, когда слабый свет стал просачиваться сквозь небольшое окно, соединяющее кухню с ванной, кирпич уже "дышал". Когда обитатели конспиративной квартиры стали пробуждаться, я уже крепко спал. - Ленив ты, братец! Спишь больше меня, а работать не работаешь, - ворчал Бугай, отодвигая меня ногой в сторону от умывальника. Бугай чистил зубы, брился, рассматривал себя в зеркало, за которым, в двадцати сантиметрах от его носа, было начало спасительного хода. - Ну будь, доходяга, - прощался Бугай, на выходе "случайно", зацепляя меня ногой. Потом приходил Дед, внимательно осматривал ванну, меня и тоже мылся-брился, глядя в зеркало. И отделяло его от великой моей тайны всего два миллиметра посеребренного стекла! - Претензии к режиму есть? - лениво спрашивал Дед. - Еда, - жаловался я. Кормили меня отвратительно, отбросами с "барского" стола. Когда они были. - Не дом отдыха, - рассудительно объяснял Дед, зевал и, собрав в тряпицу весь мусор до последней ломаной зубочистки, уходил. Я вздыхал облегченно. Для реализуемой мною операции Дед представлял наибольшую угрозу. В отличие от остальных, он умел замечать детали. Любой его взгляд, зацепившийся за случайный огрызок штукатурки, мог привести к провалу. Переждав всех, я снова погружался в дремоту, готовясь к очередной бессонной ночи. К следующему утру я вытащил первый кирпич и наполовину высвободил второй. Третья ночь добавила еще три. Кирпичи внутренней кладки я выточил наполовину с тем, чтобы соседи за стеной ничего не заметили. Единственное, что я себе позволил - три тонких, игольных, сквозных отверстия. Днем, быстро поднырнув под зеркало и сложив ладони "рупором", я заглянул в темноту. Тонкие, почти микроскопические отверстия сочились светом. Отлично! Значит, с той стороны нет стенных шкафов и декоративных панелей. Путь свободен. До возможного побега осталось от силы две-три ночи! Пора было продумать детали побега. Итак: ночью аккуратно вынуть кирпичи, пролезть в соседскую ванну, открыть дверь, бесшумно, чтобы не разбудить спящих жильцов, пройти по коридору, тихо отпереть замки. Если дверь в ванной закрыта на защелку, ее придется выбить и по коридору уже не красться, а быстро бежать, опережая поднимающуюся панику. Ничего сложного. План почти на сто процентов гарантировал успех. Но что-то меня останавливало от такого ухода. Что-то заставляло тянуть время. Что? Характер моих вынужденных приятелей! Хладнокровная изобретательность Деда, абсолютная подчиняемость Бугая, возрастная истеричность Пацана, болезненное самолюбие Шрама и... два ствола. Два ствола, которые непременно выстрелят. В людей. В том, что Дед не оставит своих замыслов я не сомневался. Более того, мой побег подтолкнет его к действиям. И чем меньше они будут подготовлены, тем больше будет крови. Я стану косвенным виновником лишних жертв. Стану соучастником преступления! Чувствуя, что делаю что-то не то, я закрепил кирпичи с помощью деревянных клинышков выструганных из рейки, оторванной с задней стороны зеркала, замазал щели раствором, смешанным из штукатурной пыли, зубной пасты и собственного, извините, продукта пищеварения. Теперь при беглом осмотре "подкоп" обнаружить сложно. Я нарушил все писанные учебкой правила! Согласно ее заповедям я должен был решать только и исключительно поставленную передо мной задачу. Все остальное не имело значения и, фактически, являлось прямым нарушением приказа, со всеми вытекающими... Нас учили не обращать внимания на попутные преступления ни свои, ни чужие. Но, наверное, я был плохим учеником. Я решился на запретное - вмешаться в готовящееся преступление. Я слишком хорошо узнал этих людей, чтобы просто "умыть руки". Неясно было только как это сделать. Что может предпринять закрытый в глухой ванной комнате пленник со связанными руками? Один против пяти вооруженных мужиков? Нет, без помощи извне мне обойтись невозможно. Но столь же невозможно навести на квартиру, пребывая в этом каменном мешке. Как подать сигнал? Как сообщить, что в этой, на первый взгляд обычной квартире, скрываются бандиты? Выстучать сообщение азбукой Морзе в стену или батарею? Но, даже если мои надзиратели ничего не услышат, где гарантия, что в доме обитает радист-профессионал, способный в наборе бессмысленных стуков разобрать здравую мысль? Прибегут раздраженные соседи, спросят: "Какого черта! Кто стучит ночами, не дает заслуженного покоя жильцам!" - и все, прощай свобода, если не сама жизнь. Как еще можно подать сигнал? Бросить на улицу записку? На кухне постоянно открыта форточка, но до нее не добраться. Да и где гарантия, что кто-то обратит внимание на клочок бумажки, валяющийся на асфальте? Кстати, не далее чем до первого выхода дворника. А дворник читать мусор не приучен, он его метет. Значит надо сделать так, чтобы эту бумажку миновать было нельзя. А мимо какой бумажки человек не пройдет равнодушно? Точно, мимо денежной бумажки с водяными знаками! Значит одна проблема решаема. Как решить другую выбросить ее на улицу? Приколоть на манер репья к пиджаку часто выходящего на улицу хозяина квартиры? Подбросить в мусорное ведро? Все не то. Не то! Скатать в шарик и бросить в форточку? Не добросить? И не попасть? И кто опознает в плотном комке бумаги денежную купюру? Нет, ни добросить, ни попасть, ни опознать! Добросить нельзя, а дострелить можно, - подсказала детская память решение. Вспомни, как лихо летали по классу бумажные пульки, как метко находили они чужие уши. Пожалуй, это выход! Достать подходящую купюру труда не составило. В первый же визит хозяина квартиры (для досье просто Хозяин) в ванну, а наличные деньги были только у него и Деда: я, лежа под раковиной, вытянул у него из кармана четвертной. Поперек билета найденным раньше карандашом написал - "Срочно сообщите в милицию! В квартире на четвертом этаже скрываются преступники, бежавшие из КПЗ ж.д. вокзала!!!". Деньги я скатал в плотную трубочку, постаравшись, чтобы самые узнаваемые элементы рисунка оказались снаружи. Трубочку переломил пополам, получив отличную "пульку". Резину я вытянул из белья, на концах ее сделал петельки под пальцы. Теперь оставалось попасть в кухню и в форточку. В очередной банный день, когда меня выставляли в коридор, я, на мгновение задержавшись в проеме кухонной двери, вытянул рогатку, зажав пульку в зубах и, возможно шире разведя указательные пальцы связанных рук, прицелился и выстрелил. Пулька, прожужжав, ушла в распахнутую форточку. Сидящий ко мне спиной Шрам приподнял голову, услышав странный звук, но ничего не понял. Я тихо шагнул в сумерки коридора. Первая записка ушла. Но должна, обязательно должна была быть вторая. Слишком мало шансов, что пулька попадет на пешеходную дорожку, а не, например, в траву, что ее заметят и что, наконец, ее примут всерьез. Конечно, можно было запустить десять или двадцать записок, но такую интенсивную стрельбу дензнаками вряд ли выдержит хозяйский кошелек. Надо было искать другой путь. Запустить через вентиляционное отверстие столб дыма? Вдруг доблестные пожарники приедут и разгонят своими брандспойтами осиное гнездо! Закоротить электропроводку? Нет, все не то! Залить нижних соседей? Засорить канализацию? Стоп! В этом что-то есть! Допустим, колтун забивает канализационную трубу, на нижних этажах вода хлещет через край, вызывают слесарей, те чистят трубы и... обнаруживают записку! Отлично! Но как добиться, чтобы слесари не пропустили в куче самих отходов золотую крупинку информации? А вот и ответ - она должна быть зо-ло-той! Золотых колец, бриллиантовых подвесок, серебряных портсигаров у меня нет. Деньги не подходят - размокнут. Что еще может привлечь внимание алчного человека? Монеты? Ключи? Часы? Часы! Блестящие, не растворяющиеся в воде часы! Вот что мне нужно. А взять я их смогу у... Я стал наблюдать за руками бандитов. Пацан был пуст. Хозяин имел большие карманные. Дед - слишком опасно. Пожалуй Шрам. В очередной поход Шрама в ванную я попросил его помочь мне подняться. В повороте я очень сознательно и очень болезненно наступил ему на ногу, отвлек тем внимание и быстро расстегнув ремешок, снял часы. Спасибо, Михалыч, за науку! Обидевшийся Шрам болезненным толчком отбросил меня к стене и, выругавшись, вышел из ванной. Ночью из куска половой тряпки и подклада собственного пиджака я соорудил замечательную канализационную пробку. К ней прочной веревкой, сплетенной из распоротого лезвием носка, привязал часы, к ним, в свою очередь, записку, засунутую в полиэтиленовый мешок. Снасть получилась отличная: пробка-грузило, веревка-леска, часы-блесна. Не могли слесари не клюнуть на такую наживку! Осталось закинуть удочку и ждать улов. Днем, ссылаясь на немочь живота, я пробрался в туалет, засучил зубами рукава, как можно глубже затолкнул пробку внутрь, к сливу, протолкнул проволокой, отломанной от ванного заземления и три раза слил воду. - Жрать не жрет, а с горшка не слазит! - удивился Пацан. - Камень что ли грызет? - Грызу! - честно признался я. К вечеру Шрам хватился часов. - Странно, куда они могли деться? - удивлялся он, осматривая квартиру, ощупывая карманы и подкладку пиджака. - Когда ты их в последний раз видел? - спрашивал Дед. - Утром. Или в обед? Нет, утром. Точно! - Не нравится мне все это, - мрачнел Дед, - четвертной пропал, как в воду канул, теперь часы. Что-то здесь не то! Вспоминай! - Утром проснулся, покурил, в туалет сходил, в ванную, поел... Черт, не представляю! - Всем собраться на кухне! - приказал Дед. - Вот что, родные, - начал он. - Я не люблю случайностей, особенно повторяющихся два раза подряд! Ладно, четвертной отнесем за счет игры фортуны. Но часы? Это не тонюсенькая бумажка, которую выронить и не заметить не мудрено. Боюсь, кто-то здесь играет в паре с нечистым. И играет краплеными картами! Если сейчас не предпринять энергичных мер, начнут пропадать револьверы. - Ты подозреваешь кого-то из нас? - вскипел Шрам. - Я подозреваю всех, кроме себя, - ответил Дед, - значит так, ребята, сейчас мы, не откладывая и не покидая по одному это помещение, проведем грандиозный шмон. Потом осмотрим квартиру. И если, не дай бог, у кого-то отыщем пропажу или найдем тайник!.. Сидя в ванной и слыша практически весь разговор, я покрылся хладной испариной испуга. Вначале они быстро обшарят квартиру, потом придут в ванную, приподнимут зеркало и увидят следы моего пролома. А ведь есть еще тайник с гвоздями! Доигрался миротворец! Делу не помог и себя подставил! Нет, шмона в ванной быть не должно! Нельзя этого допустить! Ни в коем случае! Я стал лихорадочно думать, что предпринять. На кухне в это время шел личный досмотр. Бандиты, хоть и были недовольны, подчинились. Авторитет Деда был непререкаем, а вещи действительно пропали. Куда? Обыск, благодаря частому пребыванию квартирантов в определенного рода местах, шел на высоком профессиональном уровне. Как с ними, так и они. Одежда, кухонная мебель, комнаты... Постепенно очередь добиралась до ванны. Весь напрягаясь я ждал, когда распахнется дверь. Вот оно! Звякнула защелка, просунулась голова Пацана. За ним стоял хозяин квартиры. Похоже, обыск вели по двое, чтобы контролировать друг друга. Мудро! - Этого смотреть? - спросил Пацан. - Это-то дерьмо со связанными руками при чем? - донесся голос Шрама, - он целыми днями в ванной сидит. - Я сам гляну. А ты пока помещение осмотри, - крикнул Дед. Наверняка он шел следом и перепроверял результаты осмотра. Мелко чесала Дедова гребенка! Пожалуй, пора! Я вытащил из разреза пиджака обломок бритвенного лезвия. Пацан под присмотром Хозяина нагнулся, заглянул, засунул руки под ванную, по сантиметру ощупал пол, оглядел краны, простукал наклеенную на стенку плитку, перешел к раковине, взглянул на зеркало, прикидывая как его сподручнее внимать, потянулся рукой. Все, дольше тянуть нельзя! Я слабо застонал, пошевелился. Пацан повернулся, заметил ползущую из-под меня черную струйку крови, ахнул, отдернул руку от зеркала (слава богу!), бросился в коридор. - Придурок вены вскрыл! Почти сразу же в ванную вбежал Дед. - Что же ты сделал, родной? Что ж натворил?! Сволочь такая! - причитал дед, разворачивая меня лицом вверх, закатывая рукава, осматривая рану. Порез был пустяковый, но кровавый. Дед перетянул мне ремнем руку выше раны, намотал бинт. - Что ж ты торопишься умереть раньше времени? Ну-ка, притащите ему валерьянки! - Нет у меня валерьянки, - ответил Хозяин. - Тогда водки! Быстрее! Дед сразу же нашел оставленное мною на видном месте лезвие. - Где взял, гаденыш? - и, не дожидаясь моего ответа, заорал, - Я же сто раз предупреждал - все убирать после бритья. Все! Один ублюдок потерял, другой нашел! Принесли водку. Дед насильно влил в меня два стакана и, увидев, как у меня поплыли глаза, оставил меня в покое. - Вы ванну хоть осмотрели? - спросил он. Пацан и Хозяин ожесточенно закивали головами. - Смотрите, проверю, - пригрозил пальцем Дед. Я вздохнул свободно. Шмон был закончен. Новое, более чрезвычайное событие - попытка самоубийства, закрыло прежнее. - Кончить бы этого неврастеника и все дела. Чего мы чикаемся, водку переводим. Зачем он нам нужен? - Значит нужен. Тебя не спросили! Слышал я бубнящие голоса из кухни, прерываемые бульканьем разливаемой водки. - Кончить не сложно - чик и готово. А куда труп девать? В мусорное ведро? Куда от вони деться? - Пора вылезать из берлоги. Пора! Пока с ума не посходили... Говорили еще долго и о разном. Но окончательную точку поставил Дед. - Часы мы, увы не нашли. Будем надеяться, что это была досадная случайность. А если нет, злоумышленник, думаю, все понял. Операцию форсируем, далее откладывать нельзя, а то мы тут все перегрыземся. С самоубийцы впредь глаз не спускать. Дверь в ванную не запирать. Оружие будет храниться у меня и у Вольного. Сегодняшнее застолье было первым и последним. Все! Утром следующего дня отключили воду. - Прорвало канализацию, затопило первый этаж, - объяснил Хозяин, поговорив с соседями по подъезду. - Воду включат не раньше завтрашнего утра. - Вот суки! - возмутился Шрам, отходя с пустой кружкой от сухого крана. А на заборах пишут - "все для человека, все во имя человека!" А тому человеку от сушняка хоть давись! Сидя в ванной под присмотром Бугая, я изводился догадками. Сработало или нет? Нашли записку или просмотрели? В любом случае надо быть готовым к неожиданностям. Вдруг сантехники оказались болтунами и скоро по дому пойдет слушок - мол, вытащили, а там часы с запиской - "Пишу с бандитской малины. Спасите! А то убьют!" А малина-то в нашем доме! Вот такие дела... Что бы ни было, нарыв, похоже, созрел! Куда он прорвется, внутрь или наружу, можно только гадать. Но что прорвется в самое ближайшее время сомнений не вызывает! День, при всей его внешней похожести на предыдущие, прошел напряженно. Я, востря уши, слушал улицу, прокручивал свои действия во всех возможных и невозможных случаях, усыплял внимание охранника своей безразличной пассивностью. Словно что-то чувствуя, ходил по квартире, часто заглядывая в ванну, Дед. Он явно нервничал, но, как видно, не мог вычислить причину своей тревоги. Она была за пределами прямой логики. Он просто ощущал опасность, как волк, как медведь в обложенной берлоге, хотя самой угрозы еще не видел. Днем в квартиру кто-то позвонил. Я напрягся, затаил дыхание. Похоже, началось! Бандиты, приготовив оружие, бесшумно пробежали в коридор, за ними потянулся Бугай. Я встал на колени приготовившись к действию. Мимо! Кто-то перепутал номер квартиры. Я расслабился, осел на пол. - Ты где должен быть? - недовольно спрашивал Дед Бугая. - В ванной. - Какого же рожна ты торчишь здесь? - Так ведь... - Так ведь... - передразнил Дед, - знай свое место и лишнего не рыпайся. Надо будет - позовут! Снова повисло напряженное ожидание. К полудню следующего дня во дворе загудели машины. - Опять аварийная, - сказал Хозяин, выглянув в окно, - две машины. - Поганая у тебя хата. Сплошные аварии! - сказал Шрам. Снова позвонили в дверь. - Кто там? - спросил Хозяин. - Сантехник. Откройте. Мне смеситель сменить надо. - Не нравится мне этот сантехник, - прошептал Дед. - Не открывай! - Я никого не вызывал. Уходите! - крикнул через дверь Хозяин. - Откройте! - настаивал сантехник, - у меня наряд! - и сильно забарабанил в дверь. - Какого хрена смеситель, когда вентиля не перекрыты, - ахнул Дед. Мусора это! - и, выхватив наган, рванулся к окну. - Аварийщики?! Кретин! Когда это аварийщики приезжали на двух машинах? И зачем они вообще приехали, если вода из кранов идет? Всем по местам! - Открывайте, милиция! - крикнули из-за двери. - Козлы поганые! - истерично закричал Шрам и побежал из кухни зажимая в руке большой столовый нож. Бугай секунду стоял в замешательстве, потом потащил из-за пояса обрез. Этот так просто себя не сдаст! Прихватит с собой одну-две милицейские жизни. Бугай передернул затвор, дослал в ствол патрон. И снова, подчиняясь минутной эмоции, я нарушил все возможные инструкции. - Не уйдешь, сволочь!