Глава 23

Журналисты называют это встречей в верхах.

Или называют встречей на высшем уровне.

Эта встреча была в верхах и одновременно на самом высшем уровне. На уровне паханов, которые встречались в номере люкс на верхнем этаже гостиницы, которую москвичи называют “Рэдиссон-Чеченская”.

Прессы не было — хотя лица собеседников были узнаваемы, причем одно из них было лицом кавказской национальности. А раз не было прессы, то разговор шел не о важном — о бабках. О чем еще сегодня могут говорить серьезные люди, ну не о нарушении же прав человека в Чечне!

— Нам бы Черкизовский рынок...

— Сколько?

— Четверть.

— Треть! Не забывайте, что я здесь поставлен блюсти государственные интересы.

Кто-то это уже в каком-то фильме говорил...

— Тогда еще часть Преображенского...

Эх, милиционеров бы сюда! Но милиционерам сейчас не до того, все московские милиционеры ловят кавказских террористов в метро и на улицах — ловят, нещадно штрафуют и отпускают, чтобы на следующей станции снова поймать! Чтобы им неповадно было!

А в эту гостиницу им хода нет! Тут можно ненароком и на милицейских генералов нарваться в окружении лиц кавказской национальности! У которых они здесь, наверное, тоже регистрацию проверяют...

Теперь — о наболевшем.

— Черный на Рыжего тянет — обнаглел вконец.

— Черного давно пора укоротить...

Ну Да, так и говорят. Они же не в телевизор для электората выступают, они же в неофициальной дружеской обстановке толковище ведут.

О разном. Но в том числе о положении дел в Чечне.

— Должен признаться, меня волнует судьба Грозненского нефтеперегонного завода...

Точно, есть такой в Старопромысловском районе. Удивительный заводик, просто заколдованный! Две войны отстоял, и хоть бы что! Кругом битва идет не на жизнь, а на смерть — колонны бронетехники рубят город, как пирог, на куски, штурмовики город бомбят, боевики фугасы рвут — просто битва народов, в которой, кажется, ничего не уцелеет!.. Ан нет — есть в море огня островок мира и спокойствия — тот самый заводик! Стоит целехонький! Хоть бы один снаряд в него попал, хоть бы пулька какая шальная залетела! Так нет! Умрут боевики, а за забор не сунутся! И федералы тоже — ни-ни! Может, заговоренный он? Точно — заговоренный...

— Надеюсь, наши договоренности остаются в силе?

— Конечно, дорогой. Нам чужого не надо.

— Но мне сообщили, что несколько дней назад там имел место нежелательный инцидент.

— Какой такой инцидент, о чем говоришь, дорогой, — так, ерунда, пустяк. Ты лучше своим военным скажи...

— За них можете не беспокоиться...

Хотя инцидент точно — был. Причем со стрельбой!

Преследуемые подразделением федералов численностью до взвода, боевики какой-то небольшой, никому не подчиняющейся банды были прижаты к заводскому забору и обложены со всех сторон, так что им не оставалась ничего другого, как сдаться или умереть. Но они предпочли третий вариант — перемахнуть через забор. Что им удалось.

Но командовавший русскими майор, возбужденный гоном, тоже не остановился — он этих боевиков пять кварталов гнал и уже почти за воротники схватил, а тут какой-то забор...

Между прочим, не “какой-то”, а нефтеперегонного завода!

Майор, не мудрствуя лукаво, рванул забор толом, пробив в нем брешь, и повел полномасштабное наступление на окопавшихся среди переплетения труб бандитов. Те шарахнули по русским из гранатомета. Русские ответили дружным залпом из всех стволов.

В общем, имело место рядовое, каких случается по пять раз на дню, боестолкновение. Все немного постреляли, немного поубивали друг друга и разошлись. Делов-то!

Но эта пустячная, на первый взгляд, история имела продолжение.

Кое-кто высказал свое неудовольствие.

Другой обещал разобраться...

Полевого командира, нарушившего негласный запрет, нашли и привезли, чтобы отчитаться о проведенной разъяснительной работе, в Москву. В трех ящиках...

С остальными тоже побеседовали. Остальные боевики, говорят, тоже сильно сожалели, что не пали перед тем забором смертью храбрых, что не нашелся среди них политрук, который популярно объяснил бы им, что велика Чечня, а отступать некуда... Потому что нельзя.

А того бравого майора, который гнался за бандой, прижал ее к стенке и почти всю уничтожил, вместо представления к ордену разжаловали в капитаны и отправили на должность старшего лейтенанта на точку, на остров Врангеля, командовать подразделением, состоящим из одного солдата.

Потому что, если не твое, — не трожь!

А говорят еще, что чеченские войны — это сплошной бардак и неразбериха. Где-нибудь, может, и бардак, а где-то — нет. Где-то совсем даже наоборот!

Глава 24

Человек не зверь — человек привыкает ко всему. И Сашка Мохов привык. И даже обжился.

Опостылевшую сечку он уже почти не ел, предпочитая ей свежее мясо. Которое повара не выдавали, но которое, подсуетившись, всегда можно было добыть. Потому что если нельзя, но очень хочется, то почему бы и нет...

— Слышь, Сашка, поохотимся сегодня?

Охота в Чечне была не на рябчиков и глухарей, а на домашний скот. Конечно, просто так, возле части, палить в коров или баранов не будешь, “чехи” сразу побегут командирам жаловаться. А вот на зачистках — запросто...

“Бэшка” мчалась по пыльной грунтовке. На броне, вцепившись кто во что, сидели бойцы, головы многих из которых, в нарушение всех уставов, были повязаны платками. Бойцы зорко смотрели по сторонам. Но вовсе не для того, чтобы вовремя заметить засаду.

— Вон она — смотри!

Недалеко от дороги паслось небольшое стадо.

Несколько прикладов разом заколотили по броне.

— Стой, стой!

Водитель дал по тормозам, так что все чуть не ссыпались на землю, хватаясь за что попало, матерясь и поправляя автоматы.

Несколько бойцов спрыгнули с “бэшки” и побежали к стаду.

Корова мирно жевала какую-то траву. Дальше были еще коровы, но эта была ближе всех. Бойцы окружили ее, заходя с “тыла” и с боков. Чему-то они на этой войне научились.

— А ну, пошла, пошла!

Корова удивленно подняла голову, не переставая жевать. Пинками и ударами прикладов ее погнали к дороге. Удивленно кося большими глазами, неуклюже переваливаясь с бока на бок, корова побежала вперед, все убыстряя ход. Ее полное вымя моталось из стороны в сторону.

Пастуха никто не заметил, может, его и вовсе не было, может, он спал, а может, делал вид, что спит. С десятком вооруженных солдат больно-то не поспоришь — можно и очередь схлопотать. На войне жизнь пастуха не дороже жизни охраняемой им скотины.

— Давай быстрее!

Вообще-то коровы не беговые животные, но когда за тобой гонится, осыпая ударами, орава озверелой солдатни, кто угодно поставит рекорд скорости.

Корову выгнали на дорогу почти к самой “бэшке”.

Клацнули передергиваемые затворы автоматов.

— Ты только в башку не стреляй, а то пуля от черепушки срикошетит и нас же завалит! В шею, в шею целься!

Корова стояла, тяжело поводя боками, и смотрела на людей. Если коровы умеют думать, то, наверное, она думала, что ее собираются доить.

Короткая очередь. Мычание...

По земле хлестанула алая струя. У коровы подломились ноги, и она рухнула набок. Кто-то склонился над бьющейся тушей и, выдернув из ножен штык-нож, перечиркнул корове шею, чтобы слить кровь.

— А ну, взялись!

Разом, кряхтя и матерясь, втащили корову на броню, прикрутив ее какой-то случайной проволокой, прыгнули сами и — ходу, ходу, пока хозяева не объявились! Где-нибудь там, подальше, можно будет остановиться, разделать тушу или просто срезать мясо, выбросив все остальное.

Если что — можно сказать, что она сама, дура, под колеса бросилась или что на мине подорвалась, — не пропадать же добру, вот и подобрали. Командиру презентовать ляжку — он прикроет.

Вечером бойцы грызли мясо, запивая его баночным пивом. Чем не курорт!

Эх, еще бы бабу!

А почему бы и нет? Можно и бабу. В Чечне все можно!

— Кто пойдет?

— За “Клинским”! — хором рявкнули все и заржали, вспомнив известную телевизионную рекламу.

По-быстрому смотались к “чехам”, где за два ящика обменянной на мясо тушенки сторговали себе даму сердца. Пожилой чеченец привел средних лет женщину, закутанную в темный платок.

— Она хоть ничего? — спросили солдаты.

— Хорошая, хорошая, — закивал чеченец. — На бери. Утром сюда приведешь!

В Чечне много одиноких женщин, у которых не осталось ни кола ни двора, которые тому, кто их приютит, и принадлежат.

Задами, стараясь не попадаться на глаза офицерам, пошли в лагерь. Женщина не упиралась, шла молча, покорно.

— Ты кто — чеченка, да?

Женщина молча замотала головой.

А не все ли равно — им с ней не язык учить!

Женщину оставили в кустах, куда по-быстрому натаскали картонных коробок и, разломав и развернув, настелили на землю.

— Ты это, посиди, подожди пока здесь! Ладно?

Женщина покорно присела на картонную подстилку, поджав под себя ноги. Быстро побежали в лагерь.

— Ну что, привели?

— А че, конечно! Там она!

Глаза бойцов возбужденно забегали. Где-то там, недалеко, их ждала женщина. Купленная за два ящика тушенки.

— Кто первый пойдет?

Бросили жребий.

Первый ухажер, сально хихикая, выскочил из палатки.

— Ты там быстрее давай! — крикнули ему вслед.

Боец добежал до места и замер, воровато озираясь и не зная, с чего начать. Одно дело — изображать из себя прожженного насквозь ловеласа, и совсем другое — им быть.

Боец, шмыгая носом и переминаясь с ноги на ногу, подошел ближе. Осторожно присел рядом. Спросил какую-то ерунду:

— У тебя это... у тебя муж-то есть?

Женщина отрицательно покачала головой.

От близости женского тела, но еще больше от понимания того, что оно принадлежит ему, потому что за него уплачено и теперь можно делать с ним все, что угодно, боец начал заводиться. Положил руку на чуть вздрогнувшее плечо, притянул к себе. Быстро-быстро зашептал:

— Ты не думай, все нормально будет...

И, уже не владея собой, резко опрокинул женщину на картон, налег сверху и, жадно шаря правой рукой где-то внизу, стал задирать ей юбку...

Ожидающие своей очереди солдаты, чувствуя себя не очень-то уютно, хвастались своими любовными победами, говорили сальности и громко хохотали над ними.

Когда полог палатки открылся, все разом смолкли.

— Ну чего там?

— А чего — нормалек! Уделал ее, как бог черепаху! Не баба — конь! — похвастался сделавший свое дело ухажер. — Давай следующий.

— Ну все, пацаны, я пошел, — вскочил на ноги очередник, на ходу расстегивая ремень. — Ну я ей сейчас всандалю!..

Женщину пропустили через отделение, потом сходили к ней еще по разу и отдали соседям за бутылку водки. Чувства неловкости уже никто не испытывал — а с чего, подумаешь, какая-то проститутка! Туда ей и дорога!

От покупной любви отказался только Сашка Мохов. Ему почему-то стало ужасно противно и страшно ударить в грязь лицом. Если все узнают, что он ничего не смог, ему проходу не дадут.

— Ну ты чего, пойдешь, что ли? — толкнули его в бок.

— Не-а. Что-то не хочется, — нарочито грубо ответил он.

— Не стал, потому что не встал? — хохотнул кто-то.

— Да ну ее... Терпеть не могу черных!

Все понятливо заржали, но настаивать не стали. Не хочешь — как хочешь, твое дело! Но Сашкину долю, выплаченную за чеченку, не отдали.

Говорят, что раньше с этим делом было еще проще, что за пять-шесть тысяч можно было купить себе женщину не на ночь-две, а навсегда и, пряча ее от офицеров, пользовать хоть всем взводом за одну только кормежку, заставляя заодно грязное белье стирать. А потом продать, выгнать, хоть даже убить и бросить труп при дороге. Потому что ни ее жизнь, ни жизнь солдат, которые ее купили и используют по назначению, на войне ничего не стоит. Другая цена жизни человеческой на войне. Другие, не подходящие для гражданки, мерки. Все — другое!

Если это считать возмужанием, то все они возмужали очень быстро, превратившись из сопливых пацанов в настоящих мужиков.

И это та же самая, что навешивали им на грудь, медаль, только с обратной стороны. Почему мы даем им право убивать и умирать в девятнадцать лет за непонятно какие идеалы и лишаем права жить так, как живут на войне солдаты. Почему мы с них требуем, как со взрослых мужчин, а разрешаем, как мальчикам. Не бывает так! Бывает так — как бывает.

Как есть!..

Глава 25

— Сколько?

— Десять миллионов...

Ну, конечно, не рублей, а полноценных американских “президентов”. Кому, кроме русских, их деревяшки нужны?

Запрашиваемая сумма была не самой большой, но раздавать деньги просто так, за здорово живешь, на Западе не принято.

— Мы вам уже давали деньги...

— Так те кончились.

— Все?!

— Все. Нам еще свои вложить пришлось! Вот, пожалуйста, калькуляция.

Ну-ка, что там?

Полмиллиона — на оружие, закупленное на выставках вооружений и в третьих странах, с приложением прайсов, чеков, счетов-фактур и прочей отчетной документации.

Ну, предположим, так.

Миллион на оружие, закупленное у русских прапорщиков, работающих кладовщиками на военных складах, с приложением рукописных прайсов и расписок на оборотах разлинованных листов, вырванных из амбарных книг. С ценами, равными мировым.

“Граната F-odin — фоти долларов штука...

Патроны к автомату Kalashnikoff — ван доллар штука...”

Тут вроде все сходится...

Питание боевиков из расчета сто долларов в сутки, с раскладкой и калькуляцией утвержденного недельного меню. Все сбалансировано, все как положено — соки, фрукты, йогурты, пищевые и витаминные добавки, шоколад, зубочистки... Помножить на число едоков...

Вот тебе еще пара миллиончиков.

Взятки русским милиционерам, военным, чиновникам...

Ну откуда иноземным спонсорам знать, что гранату F-1 можно в России поменять у прапорщиков на пару бутылок водки, которые с ним тут же оприходовать, а патронов к автомату Kalashnikoff он тебе после этого насыплет полное ведро с верхом, за просто красивые глазки! Ну не знают иностранцы такой валюты — “водка” и таких единиц измерения, как ведро или “до чертовой матери”.

И не знают цен на йогурты в районах боевых действий и что никто партизанам никаких “вторых горячих завтраков” не выдает, а что всю еду они добывают сами. Да и кто тех едоков по головам считал, а тем более пересчитывал?..

А уж что касается взяток, которые берут русские милиционеры, пропускающие боевиков через блокпосты, то тут пиши что хочешь...

Вот и дурят все, кому не лень, глупых иностранных инвесторов, которые ни черта в специфике России не смыслят. Или делают вид, что не смыслят, понимая, что бесплатно никто воевать не станет.

Но и те, кто дурят, тоже не такие дураки, чтобы не соображать, что отпускаемые кредиты надо оплачивать. Потоками крови.

— На этот раз мы планируем проведение ряда масштабных акций на территории России...

Так-так, интересно!

— ...которые могут иметь большой международный резонанс...

Что верно, то верно! Маленькую, затерянную в горах Кавказа Чечню никто на карте с увеличительным стеклом не найдет, а Россию, благодаря ее величине, ракетам, балету и Достоевскому, знают все! И значит, любые мероприятия на территории России более рекламоспособны. Особенно если туда, заранее зная о времени и месте действия, подкинуть журналистов и спутниковые тарелки.

— Где конкретно вы предполагаете проведение запланированных акций?

— Здесь и здесь...

— Сколько?

— Еще пять.

За такой товар пять не много. В самый раз!

— Хорошо, мы согласны...

Итого... два организаторам, два посредникам... а исполнителям миллиона хватит. Деревянных рублей.

На войне, как в любом другом бизнесе, больше всех получает тот, кто меньше всех воюет.

— Ну что — о’кей?

— O’key!

Исполнители были найдены, суммы проплачены и тут же разворованы. А раз так, то ничего уже изменить нельзя...

Глава 26

Где-то высоко, очень высоко, выше, чем способны залететь самые выносливые птицы и подняться самые современные самолеты, где уже нет воздуха и почти нет земного притяжения, в абсолютном вакууме и невозможном холоде висит “изделие”. Одно из многих. Висит не само по себе и не где придется, а строго там, где положено. “Изделием” управляют закрепленные за ним “пилоты”. Которые не скукожились внутри тесной железяки, дыша воздухом из баллона и крутя баранку, а удобно расположились на земле, вернее, под землей, в засекреченном ЦУПе. Где так странно и причудливо соединяются две стихии — неба и земли.

Апогей.

Перигей.

Угол стояния...

Из “изделия”, как из одежной щетки, во все стороны торчит щетина направленных антенн. “Изделие” висит совершенно неподвижно, расправив “крылья” солнечных батарей, как парящий коршун, выслеживающий добычу. А внизу медленно плывет Земля.

Об этом “изделии” никто, кроме тех, кому положено, не знает. Не должен знать! Потому что “изделие” “подвесили” на чужую орбиту — а что поделать, если все точки стояния на геостационарной орбите давно разобраны и поделены и занять удобную позицию можно только внаглую — самозахватом.

“Изделие” висит не одно, их висят десятки, образуя совместно с наземными стационарными и передвижными антеннами единую сеть, которая отслеживает мировой эфир Не весь, на весь силенок не хватает, но тот, который в данный момент интересен заказчику. Так что когда ты, находясь где-нибудь в Москве, Улан-Удэ или на Канарах, болтаешь по сотовому с любовницей, признаваясь ей в любви и нелюбви к своей жене, нет никакой гарантии, что в этот момент тебя не слышит кто-нибудь третий.

В современном мире хранить тайны становится все труднее и труднее. Слишком много до них охотников и слишком длинные у них уши. Такие, что где угодно достанут...

Апогей...

Перигей...

На пустынной горной дороге затормозил джип. Из него выпрыгнул человек в камуфляже, с автоматом, болтающимся на плече, отошел на несколько шагов от машины и присел на обочине, раскрыв черный чемоданчик, похожий на сумку-“дипломат”. Его окружили со всех сторон несколько бойцов. Их указательные пальцы нервно теребили спусковые крючки автоматов. Человек раскрыл “дипломат”, повертел его так и сяк, направляя крышкой в разные стороны, поднял трубку, нажал какие-то кнопки и сказал:

— Але...

Словно не в глухом лесу был, а возле уличного телефона-автомата на минутку остановился.

— Але!..

Но прежде, чем раскрывать чемоданчик и набирать номер, он оглянулся по сторонам и вверх тоже посмотрел. И конечно, ничего не увидел. И даже если бы взял бинокль — не увидел. И даже если бы взял не бинокль, а телескоп. Он был один на пустынной грунтовой дороге, на дне горного ущелья, посреди дремучего леса.

— Слушаю!

— Это я...

— Здравствуй, дорогой!..

Абонент, ответивший человеку в камуфляже, был от него далеко. Вернее, очень далеко. Он полулежал в удобном шезлонге под расправленным цветастым зонтиком на пляже в окружении пальм и сверкающих корпусов пятизвездочных отелей, лениво поглядывая в сторону невероятно синего моря, по которому плыл ослепительно белый пароход. На столике перед ним стоял бокал с запотевшей минералкой и ваза с нетронутыми фруктами.

— Как там наши дела? — спросил человек в камуфляже, кивая своим бойцам.

Те быстро отошли на несколько шагов, замерли, прислушиваясь и зорко всматриваясь в лес. Они были готовы к бою, были готовы мгновенно залечь, закатиться за какое-нибудь препятствие, открыть стрельбу и, опустошая рожки, перекатываясь и постоянно меняя позиции, задержать противника, чтобы дать возможность уйти человеку со спутниковым телефоном. Дать уйти ценой своих жизней. О чем он знал...

— Как наши дела? — повторил человек в камуфляже.

Море лениво накатывалось на берег мелкой, теплой волной, шурша песком и мягко обтекая ноги в шлепанцах.

— Все нормально, — расслабленно ответил человек в шезлонге. — Я обо всем договорился. Деньги на акцию уйдут завтра обычным путем.

— Мансур уже знает?

— Нет, но я ему позвоню...

Человек в камуфляже дал отбой и тут же набрал новый номер.

Ему ответил абонент в России. В Новых Черемушках. В Москве.

Новый абонент сидел на продавленной старой тахте кроя шестидесятых годов, застеленной грязным, с лохматыми краями покрывалом. Но эта тахта очень гармонично вписывалась в интерьер не ремонтированной сорок лет “хрущобы”, с облупившимися оконными рамами, отставшими от стен обоями, засиженной десятками поколений мух люстрой и нескончаемым утробным гулом протекающего с конца семидесятых годов унитаза.

— Это он! — обрадовано крикнул, прикрывая трубку телефона, абонент с лицом кавказской национальности.

Крикнул своему приятелю, который, сидя в кресле без ножек, смотрел черно-белый телевизор “Рекорд”, без задней крышки, с вывалившимися наполовину внутренностями.

Тот встрепенулся, забыв про кино.

— Готовьтесь к работе. Деньги получите в течение недели... — сказал человек в камуфляже.

“... Деньги получите в течение недели...”

Кавказец просиял, радостно мотая головой. Им уже порядком надоело киснуть в этой “хрущобе”, пялясь в окно на ноги гуляющих внизу русских женщин в мини-юбках и не имея возможности даже выйти на улицу.

Он что-то быстро сказал своему приятелю по-чеченски и быстро завертел диск черного эбонитового телефона.

— Эй, слушай, это я говорю. Бабки скоро будут! Никому ее не отдавай!

Он звонил продавцу битой-перебитой, с неродными номерами и мотором, с наполовину замененной ходовой, но сияющей свежей краской и новыми литыми дисками “Ауди”. Все-таки чеченцы очень сильно напоминают детей — увидели красивую, яркую игрушку и захотели ее тут же получить, даже не думая о том, как долго смогут ею играться и смогут ли вообще...

“...Бабки скоро будут! Никому ее не отдавай!..”

Человек в камуфляже сделал еще один звонок. Со спутникого телефона — на спутниковый телефон. На этот раз звонок был “местным”.

Совсем рядом от него, в какой-то полусотне километров, раздался зуммер вызова. Но это если по прямой — в полусотне, а в горах, как известно, прямых дорог не бывает. Если бы ехать туда на джипе, то пришлось бы переваливать через три горных хребта, форсировать вброд с десяток рек и ручьев, рискуя быть сметенным горным потоком, подниматься и спускаться с перевалов по тропам, по которым и пешком-то не везде пройдешь, и выбивать с позиций русские заслоны. И все это лишь для того, чтобы сказать несколько фраз, которые можно сказать, используя космическую связь.

Сказать:

— Готовь лагерь к приему людей...

Высокие — куда уж выше космоса! — технологии сильно упрощают жизнь современного человека. Но и усложняют тоже! Потому что сигнал, который может принять один спутник, может принять и другой.

“...Готовь лагерь к приему людей...”

Посланные в космос и вернувшиеся из космоса слова не растворились в эфире, а обрели вполне материальную цифровую форму в виде отдельного, помещенного в особую папку звукового файла, который при желании всегда можно перевести обратно в речь.

“...Готовь лагерь к приему людей...”

— Можно узнать, откуда велась передача?

Без проблем...

Оператор вывел на экран координаты исходящего сигнала. И вывел карту Чечни.

— Передача велась вот отсюда в общей сложности в течение двух с половиной минут, после чего связь была прервана и больше не возобновлялась.

На карте Чечни появился крестик.

— Дайте, пожалуйста, увеличение.

Оператор изменил масштаб, подведя к крестику значок лупы и кликнув мышкой. Обозначенные на карте зеленым лесные массивы обрели очертания, тонкие пунктиры рек, “разлившись”, превратились в довольно широкие ленточки, грунтовая дорога запетляла среди склонов, то вплотную прилепляясь к “ленточкам”, то пересекая их. Разбросанные тут и там цифры обозначали высоты.

— Вы можете сказать, кто принял сигналы?

И это — пожалуйста!

Оператор вывел координаты абонентов, принявших сигналы. Абонента А, абонента В и абонента С.

Один крестик был проставлен на карте мира, далеко от места исходящего звонка и далеко от России. Был поставлен точнехонько на стоящий на берегу теплого южного моря пустой шезлонг. Второй крестик “накрыл” несколько прямоугольников, обозначавших коробки “хрущевок” в микрорайоне Новые Черемушки в Москве.

— Номер квартиры сказать не могу, — вздохнул оператор.

— Номер не надо...

Адрес, зная номер телефона, нетрудно установить по базе данных московской АТС.

Еще один крестик, перепрыгнув через несколько горных хребтов, “приземлился” в недалеком ущелье.

— Дайте еще раз запись.

Оператор выудил из папки нужный файл.

“...Готовь лагерь к приему людей...”

Интересно знать, что это за лагерь такой и каких людей он собирается принимать? Вряд ли пионеров...

— С этого телефона были другие исходящие звонки?

Как не быть — конечно, были. И на карте страны и мира появились новые многообещающие крестики... Впрочем, “нолики” тоже, потому что в этой, как и в любой другой, “игре” только выигрывать невозможно.

Апогей...

Перигей...

— Мне необходимо произвести съемку вот этого и этого районов, — потребовал заказчик.

Это — сколько угодно, были бы деньги. Потому что “изделия” имеют не только “уши”, но и “глаза” тоже... Хотя “глаза” проходят по другому ведомству. За другие деньги. С отдельными согласованиями.

Ну что, попробуем?

Отчего не попробовать?..

— Высоко сижу, далеко гляжу, — бормотал себе под нос любимую фразочку из известной детской сказки оператор, обслуживающий “глаза”.

И делал свое дело. На земле.

И случалось маленькое чудо, потому что, повинуясь ему, в сотнях километров от него и над ним, на одном из “изделий” оживал микромотор. Жужжал, проворачивая червячную передачу, которая приводила в движение штатив фотокамеры высокого разрешения. Раструб просветленного объектива медленно поворачивался на несколько градусов, выискивая внизу, на земле, цель.

А дальше все как в кино — дальше наезд трасфокатором для получения “крупного плана”. Уж такого крупного, что крупнее и представить нельзя! Потому что “оператору” нужно было снять не глаза актера, выражающие страдание, а довольно ограниченный участок на поверхности земли, находящийся в нескольких сотнях километрах от камеры!

Вот уж действительно — лицом к лицу лица не увидать, — большое видится на расстоянии.

Общий план...

Внизу плывет удивительно похожая на свою уменьшенную глобусную копию Земля. На которой довольно легко, по памятным всем из школьных контурных карт абрисам, можно угадать океаны и континенты.

Вот Азия, Европа, “сапог” Италии, отфутболивающий от себя Сицилию, а вот уже и Черное море, за которым белоснежными ледниками посверкивает Кавказский хребет.

Пошел наезд...

Надвинулись, выросли горы, заполняя весь кадр.

Доворот в полградуса.

Еще...

Еще...

Непростое это дело, когда нужно снимать аппаратом, который у тебя не в руках, а черт знает где, за пределами земной атмосферы...

Снова наезд...

И вот уже можно различить отдельные ущелья, населенные пункты и протекающие мимо них реки и даже перекинутые через реки большие мосты...

Наезд...

Пятна лесных массивов, поляны, каменные россыпи... Откуда-то отсюда вышел на связь спутниковый телефон.

Ну-ка, ну-ка — что это такое?!

Вдруг среди хаотичных клякс проступили ровные геометрические линии. Откуда им здесь взяться — природа не склонна к прямолинейности. Прямолинейность больше свойственна человеку.

Доворот...

Наезд...

Квадрат...

Еще квадрат...

Прямоугольник...

И еще прямоугольник...

И, что интересно, все эти квадраты и прямоугольники тоже разбросаны не кое-как, а располагаются примерно на равном расстоянии друг от друга, образуя вполне правильные фигуры.

А раз так, то это не лес и не поляна, это искусственное сооружение.

— Большее увеличение возможно? — спросил заказчик.

Увы... Кинобоевики сильно преувеличивают возможности спутников-шпионов, убеждая доверчивых зрителей, что с их помощью можно запросто рассмотреть номерной знак автомобиля и даже прочитать статью в газете, которую держит прохожий, прогуливающийся по Бродвею или Тверской. Пока — нельзя. Но можно увидеть танковую или автомобильную колонну или даже отдельный, стоящий на открытой площадке, автомобиль и при желании, по габаритам и абрису, установить его марку и принадлежность.

Это — можно.

И этого бывает вполне достаточно, чтобы понять, куда и зачем этот автомобиль направляется.

— А что это за чернота?

— Это люди... Группа людей, стоящих вместе. Вернее, отбрасываемые ими тени...