— Этому — кофе и рюмку коньяка. На сбор — четыре минуты.
      В это время неизвестный, проникший на взлетное поле злоумышленник свинтил несколько очень важных гаек с мотора уже готового к полету «Ана». Диспетчер срочно вызвал бригаду ремонтников. Рейс был отложен на десять часов.
      В это же время несколько мужчин за бешеные деньги перекупили у многодетной мамаши, древней старушки и старика посадочные билеты, проведя их как положено: одни сдали — другие приобрели, через кассу. Свободных мест в самолете не оставалось.
      За пять минут до отправки была проведена подмена пилотов. Вел переговоры, принимал машину, запрашивал взлет один экипаж, а взлетал уже другой. Резидент хотел быть уверенным, что самолет полетит туда, куда нужно. Ему надоели непредвиденные случайности.
      Внешне все выглядело досадным недоразумением на летном поле: в нарушение инструкции, а чего только не может случиться во второстепенном аэропорту, возле уже загруженного пассажирами «Ана» проезжал бензозаправщик. И бывает же такое, заглох возле самой кабины, заслонив ее от диспетчерской. Пока водитель демонстративно крутил ручку, пытаясь запустить заглохший мотор, два притаившихся в ближайшей лесопосадке снайпера двумя одновременными выстрелами сняли сидевших на своих местах пилотов. Никто ничего не заметил, только на стеклах кабины объявились две аккуратные, с недалеко разбежавшимися в стороны трещинами, дырки. Под прикрытием бензовоза по специальным складным приставным лестницам в кабину, предварительно продавив стекла, влезли дублеры. Так они и летели дальше усиленным — двое живых, двое мертвых пилотов — экипажем. И все дальнейшие действия летчиков, их сопротивление и разговоры с угонщиками были не более чем инсценировкой, заранее выстроенной актерской игрой. Их никто никуда не угонял!
      Они летели сами.
      Силы милиции, диспетчеров и вспомогательного технического персонала аэропорта, способные помешать реализации задуманного плана, в этот момент были отвлечены жестокой дракой, неожиданно возникшей в здании вокзала.
      Чуть не десяток человек с ножами и даже одним (впоследствии оказавшимся стартовым) пистолетом гонялись друг за другом по залам ожидания и служебным — «Посторонним вход запрещен!» — помещениям, грозя врагам и случайным защитникам самыми страшными смертями. Кое-как усмиренные, они раскисли, долго извинялись, вдвое заплатили за причиненный материальный ущерб и, в заключение, не без участия персонала, распили мировую, отказавшись писать друг на друга какие-либо заявления. В общем-то, они оказались неплохими ребятами.
      За подробностями ужасной погони, за подсчетом изломанной мебели, выбитых стекол и нанесенных синяков никто не заметил другого, менее шумного события: похищения рейсового, бортовой номер 2119, самолета. Сам разыгранный перед и для пассажиров, а до того многократно отрепетированный угон самолета прошел без сучка и задоринки. Загрузкой в условленном аэропорту лжеинкассаторов, у которых мешки были плотно набиты не деньгами, а старыми газетами, аргументировалась причина угона. В просто захват Контролер вряд ли поверил бы. А здесь преступникам было во имя чего рисковать. Куш был солидный.
      Обезвредив инкассаторов, бандиты вынужденно вступили в единоборство с отчаянными, не испугавшимися огнестрельного оружия пассажирами, впрочем, чуть не на треть такими же заговорщиками, как и они сами. Конечно, все можно было сделать тише, без «убийств» и кровавых драк, но кто бы поверил в бескровный угон. Пока кровь не заструится, пока перед глазами случайных свидетелей не выскочит чужая жизнь из разбитого тела, все происходящее будет казаться игрой понарошку. По-настоящему впечатляет только смерть. Это слишком серьезно, чтобы быть мистификацией.
      Кроме задач правдоподобия, Резидент, расписывая сценарий угона, преследовал еще одну стратегическую цель — ему было важно лишить людей воли к сопротивлению. Он не мог допустить импровизированной, которая могла кончиться неизвестно чем, драки и потому организовал запрограммированную. Он шел впереди событий. Он выпустил пар, который еще даже не угрожал котлу взрывом, но который в потенциале мог его вызвать.
      Тот так понравившийся своим героическим поведением нефтяник отлично сыграл свою роль. Неудивительно, ведь был он не нефтяник, а профессиональный и вовсе не бездарный, но спившийся, постепенно опустившийся и впоследствии посаженный на иглу актер. Его привлекали, когда разыгрываемая роль требовала ведения длительных диалогов и монологов, когда надо было верить тому, что говоришь. Простые боевики на таких прокалывались уже после десятой минуты. Они довольно убедительно умели молчать, умели бросать отдельные, вроде «Господа, обед подан», реплики, но терялись, когда монолог требовал импровизации или превышал две страницы машинописного текста. Для этого требовался талант и опыт. И тем, и другим актер обладал.
      Роль ведущего за собой людей, оказывающего сопротивление похитителям народных ценностей лидера он играл с удовольствием. В этом было что-то эпическое, шекспировское: вместо сцены — парящий в небе самолет, массовка — вооруженные бандиты и испуганные Пассажиры, антураж — деньги, набитые в мешки, и плюс к тому его, почти премьерная, героическая роль.
      Актер не задумывался, кому была нужна его роль и в каком спектакле Он призван играть. Он уже очень давно не задумывался ни над чем. Он жил мгновением: вначале мгновением игры и потом другим, еще более сладким, мгновением получения очередной заработанной дозы. Он не был опустившимся наркоманом: такой никому был бы не нужен. Его старались держать в форме и даже периодически лечили. Но он был зависим и тем совершенно подчинен своим хозяевам.
      Сегодня он играл заглавную, может быть, более важную по сравнению со всеми предыдущими роль. Роль Иуды. Пока он убедителен, пока ему внимают люди — они обречены, они не способны оказать сколько-нибудь действенного сопротивления, потому что вдохновляющий их лидер — провокатор, доводящий до сведения захватчиков любой направленный на спасение план действия и тем сводящий его на нет. Давно известно, если хочешь привести людей в тупик, не плетись сзади, выбивайся в лидеры, перехватывай знамя, пусть все остальные воодушевленно топают за тобой, сами не зная куда.
      Лидера для нынешних лжезаложников избрал Резидент. Теперь Резидент не опасался ничего. Он был уверен, что Контролер на борту. Даже если актер переиграет, даже если «убитые» инкассаторы не выдержат полуторачасовой неподвижности, даже если Контролер поймет, что его дурят, изменить он уже ничего не сможет. Западня захлопнута и для надежности поднята в воздух.
      В жизни нет суперагентов, способных прыгнуть с летящего самолета без парашюта и остаться в живых. Но он и не успеет прыгнуть. Ему просто не позволят. Его перехватят раньше. Несколько пар надежных глаз и среди них одна пара профессионального психолога внимательно наблюдают действия и реакции пассажиров. Для того и продолжает актер разыгрывать этот фарс, чтобы по мельчайшим признакам, по мимике лица, по выражению глаз из толпы, сидящей в салоне, вычислить одного-единственного интересующего Резидента зрителя.
      Возможно, Резидент не узнает, до чего докопался, какие выводы сделал Контролер, но тогда об этом не узнает и никто другой. До выяснения истины живым из этого самолета не выйдет ни один человек. Таковы реалии игры.
      Резидент не спешил: время работало на него. Контролер не мог убежать, он мог только раскрыть свое инкогнито в попытке побега. Что и требовалось. Теперь нужно было только ждать результата.
      Менее всего организатор столь грандиозной операции опасался вмешательства внешних сил. Он учел и это. В начале, когда план только оформлялся, эта проблема признавалась одним из самых узких и спорных мест. Что предпримет администрация, узнав о таинственном угоне вместе с экипажем и пассажирами рейсового, местного сообщения, самолета? Не поднимет ли сама, испугавшись такого ЧП, «в ружье» все наличные силы МВД, безопасности, ГО, спасателей? Не обратится ли за содействием к войскам местного гарнизона? Не запросит ли помощи Центра? И не докопаются ли они совместными усилиями до истины?
      Нет, не поднимет, не обратится, не запросит. Потому что угона не будет! Будет самолет, прилетевший с требуемым грузом в нужное время, в нужное место. А для всех прочих? Для всех прочих случится авиационная катастрофа. Трагедия в небе. Такое, увы, бывает. Самолеты, они тяжелее воздуха и поэтому имеют дурную привычку падать вниз. Вот он и упадет.
      Нет «Ана». Развалился по кускам над морем. Все погибли. Только расплывшееся по воде масляное пятно и кое-какие плавающие части корпуса и смогут найти спасатели. Когда заранее знаешь о предстоящей катастрофе, можно очень хорошо к ней подготовиться.
      Техническую сторону легенды аварии обосновали специалисты. Они постарались учесть все: конструктивные особенности самолета, степень изношенности его механизмов и узлов, погодные условия, посещаемость предполагаемого места аварии судами и самолетами и пр. Пилоту надо было лишь в точности исполнить рекомендации: занять требуемый эшелон высоты, попасть в поле зрения нужных локаторов, привлечь внимание случайных наземных наблюдателей в заранее определенных местах, чуть сбиться с маршрута при полете над морем и, наконец, сыграть голосом тревогу, передавая несколько заранее составленных и предназначенных для ушей диспетчеров фраз, прежде чем спикировать к поверхности воды. И уже после «аварии», изменив курс на 110 градусов, над самыми волнами тянуться в условленное место на берегу. И сколько бы потом ни искали водолазы самолет и останки людей, они ничего не отыщут, потому что ничего нет — люди спрятаны на небольшом, стоящем на мелководье судне, самолет разобран и зарыт в укромном месте в землю.
      Поиски продлятся еще день или неделю, а потом, в связи с чрезмерными для имеющегося водолазного снаряжения глубинами (а как же иначе, именно такая глубина для места аварии и подыскивалась) или из-за неблагоприятных погодных условий, поисково-спасательные операции будут прекращены. Членам семей экипажа и пассажиров будет выплачена единовременная материальная помощь и выдан символический, предназначенный для захоронения прах. Нет людей, нет розысков, нет проблем. Пассажиры, и среди них Контролер, окажутся в полной власти Резидента. Он сможет держать их день, два, неделю, месяц, их никто не хватится, потому что на земле их уже не будет. О том, отпустить людей впоследствии, когда будет вычислен Контролер, или найти какой другой выход из двусмысленного положения, Резидент не думал. Это было не его ума дело. Он решал чистые, как в учебнике по арифметике, задачи. Реализовывать их, подчищать хвосты предназначалось другим.
      В самом деле, не может же отвечать за судьбу человека, вышедшего из пункта А в пункт Б и протопавшего согласно условиям задачи пятьдесят километров, ее автор. Может, у того гражданина от таких расстояний ноги до мяса потрутся, может, его машина собьет или хулиганы до полусмерти изобьют, что же, автора учебника, заслуженного педагога, любимца детей, под суд отдавать? Какой же тогда приговор его ожидает за другую задачу, где десять каменщиков за десять дней чуть не целое здание возвели? Ясно, что от таких перегрузок они на одиннадцатый день все в страшных муках перемерли, оставив чуть не по три сироты каждый. Так что — считать это особо тяжким, преднамеренным, с особо отягчающими обстоятельствами убийством или красивым теоретическим изыском неглупого математика?
      Таким талантливым теоретиком и был Резидент. Он выдумывал задачки и находил оригинальные способы их решения. Его интересовало, чтобы сошелся ответ, а какой ценой — не суть важно. Его так учили его учителя. Он ничего не выдумывал сам.
      Однако практика рождала обстоятельства, не позволявшие ему растягивать операцию на недели. Например, ее затратность. Боевики хотели за свою работу получать деньги, каждый день хотели есть. Для этого раз в три дня в дальний поселок ходила машина, которая съедала массу горючего и командировочных для водителя и экспедитора-грузчика. А еще простаивало (а команде плати, а дизтопливо доставляй) целое судно. Плюс упущенная выгода от бесполезного просиживания трех десятков задействованных в операции людей? Плюс…
      — Кончай с Контролером! Сколько можно тянуть? — торопили Резидента сподвижники. — Эта волынка разорит нас вчистую.
      Они были простые, как статьи Уголовного кодекса, эти мафиозники, и не понимали, что чрезмерная бережливость может быть убыточнее разумного мотовства. Сэкономленный сегодня червонец запросто может обернуться в будущем тоже червонцем, но другим, составленным не из рублей, а лет. Цифра одна — десять, а «сумма» разная! Но боевики, и корабль, и машины не принадлежали Резиденту, и он вынужден был прислушаться к мнению сотоварищей. Он вынужден был торопить события, рискуя завалить всю операцию. Предложение о пытке — никуда не денется, сам все расскажет — он отбросил сразу. Во-первых, Резидент понимал, что человек, прошедший учебку, язык лучше проглотит, чем развяжет его. А уж сопротивляться физической боли он научен. Во-вторых, под костедробильными пальцами палачей-любителей каждый запертый в трюме пассажир мгновенно признается во всех смертных грехах, вплоть до собственноручного разрушения Трои в каком-то там веке до нашей эры. Таким образом вместо одного разом объявится толпа Контролеров. Столько Резиденту не надо. Он гоняется не за количеством, а за истиной.
      Отказавшись от пыток (чему бандиты несказанно удивились — у них и не такие молчуны болтали взахлеб), пришлось, идя на компромисс, согласиться на провокацию.
      Это было интересно, это понравилось. Однако, как и подозревал Резидент, соблазну интеллектуального или физического участия в сопротивлении творящим насилие угонщикам Контролер не поддался, предпочтя слиться с общей серой, бестолковой для боя массой пленников. Накинул не волчью личину, а кудрявую шкуру безобидного ягненка и затесался в общее стадо. Один серый баран среди массы серых баранов. Поди еще отыщи! Актера, начинающего подозревать, что его действительно пленили, и находящегося по этому поводу на грани нервного срыва, из трюма изъяли вместе с двумя играющими роли пилота и инкассатора подручными статистами. Взамен, в качестве катализатора, усиливающего в головах бродильные процессы, заложникам дали прослушать талантливо сымитированную радиопередачу. Передача прошла с успехом, вызвав живой отклик у слушателей, исключительно для которых и была предназначена.
      Дальше планы Резидента опять зашли в тупик. Заключенные в трюме могли сидеть и год. Возможные голодные бунты охрана подавит: еще бы им, здоровым, вооруженным мужикам не справиться с истощенной толпой подслеповатых от постоянной трюмной темноты заключенных. А дальше что?
      Резидент не узнает истины. Контора, встревоженная пропажей целой ревизорской бригады, пришлет новую; пепел после того случившегося в результате столкновения «УАЗа» и бензовоза пожара просеют, взвесят, переберут и черт его знает чего еще не сделают и, обнаружив недостачу кое-какого оборудования, начнут искать Контролера. Весь район перетряхнут, каждого жителя перещупают, землю на метр вглубь перекопают, а не успокоятся. Им гарантия сохранения Тайны важнее трудозатрат и финансовых потерь. Нет, нужен Контролер, позарез! Черт с ним и с Тайной его, хоть бы тело заполучить. Пока Контора живого или мертвого его не отыщет, покоя не будет! А так изобразили бы несчастный случай или, еще лучше, подсыпали его пепел в общую ревизорскую кучку. Контора бы его опознала, она бы смогла: она и по составу последнего вздоха может усопшего идентифицировать, а здесь пепел. Глядишь, дело бы закрыли и продолжилась бы негромкая, но сытая периферийная жизнь.
      Нет, года у Резидента не было и полгода не было. Можно потянуть с розыском ревизоров недели две-три: пока сформируют другую бригаду, пока пройдут по цепочке событий, пока проведут эксгумацию… Две точно. Но больше?
      Как же заставить Контролера выказать себя? Как выманить из надежного убежища обезлички — ломал мозги Резидент. Чем он отличается от других? Внешностью? Едва ли. Контора не держит выдающихся в смысле роста, веса, комплекции, красоты и тому подобных отличий работников. Ей интересны серенькие, с усредненным обликом мышки, которых не различить невооруженным глазом, не запомнить, не опознать на очной ставке. Еще при наборе в учебку «шкафов» и смазливых красавцев безжалостно отсеивали. Личных меток вроде подмышечной татуировки, указывающей группу крови, как была у работников гестапо, или особых шрамов Контора тоже не ставит. Даже ребра ладоней и костяшки пальцев не набивает. Далеко смотрит начальство. Так бы сейчас выстроил пленников в ряд и, как на санпроверке в школе, заставил показать руки. Вот они, специфические мозольки. Зачем колотил ручкой о стенку? Признавайся!
      Но у Контролера наверняка ручка обыкновенная. В меру рабочая, в меру интеллигентная, средняя, как и он сам. Подходящая под любую легенду. Чем еще он может отличаться? Мышлением? Это уж точно. Но в голову к нему не влезешь, мысли не прочитаешь. А было бы интересно. Очень интересно!
      Что еще? Думать! Думать!
      Навыки?
      Умеет он, бесспорно, много, но если до сих пор сдержался, их не использовал, то, значит, и впредь поостережется. А почему? Интересный, кстати, вопрос. Что ему мешает во имя спасения своей жизни применить пару-тройку спецметодов?
      Сохранение Тайны. Это понятно: Тайна — дело святое. Тут не поспоришь.
      А почему Тайну трудно сохранить? Потому что вокруг свидетели, потому что каждое мгновение его наблюдают чьи-то глаза. Как же он может спасти себя и заодно всех пленников, если впоследствии они же первые из чувства благодарности его заложат.
      Вот это уже ближе! Пытаясь распознать его по действиям, загнали в наиболее невыгодные для этого условия! Не глупость ли? Контролер никогда не станет оберегать свою жизнь, если это угрожает разглашением Тайны. Он предпочтет умереть в полной безвестности, чем быть скомпрометированным популярностью.
      Отсюда есть надежда. Убрать всех подозрительных из трюма, а это, кроме нескольких мужчин, еще одна очень занятная женщина. Агент, это он только в правописании мужского рода, а в жизни случается и наоборот. Расселить по отдельности, предоставить свободу действий. Захочет же он расширить круг известной ему информации, вызнать, где находится, сколько человек на судне, есть ли в наличии шлюпки и другие далеко не второстепенные мелочи. Проведет разведку, а для этого попытается покинуть каюту-камеру. Тут его можно и схватить.
      Хотя нет. Спешить не стоит. Явную слежку он непременно учует, судно — не улица, в замкнутом пространстве трудно вести скрытое наблюдение без особой техники и специально обученных людей. Нет, пусть порезвится, войдет во вкус, поверит в собственные силы. Один случай — это может быть только случай, везение освободившегося от оков пленника-любителя. Так можно и ошибиться. Несколько случаев — закономерность. Почерк профессионала. А чтобы он в первую же попытку не сбежал, надо отвести судно подальше от берега и еще снять с надувных плотов баллоны автоматического газозаполнения и заклинить спусковые механизмы шлюпок. Тогда деваться ему будет некуда. Там, возле шлюпок, плотов и еще на всякий случай возле трюма, где содержатся пленники, и следует его ждать. Туда особое внимание.
      Рано или поздно он объявится.
      И Контролер объявился, но совсем не так, как предполагал Резидент. Тут ход их мыслей не совпал. Контролер не стал разрабатывать версию побега, не попытался тихо уйти с судна. Он пошел в атаку. Один против целой банды головорезов. Такого от него никто ожидать не мог. Он решился на отчаянную, казалось бы, самоубийственную борьбу. Он не продирался к спасительным шлюпкам, он прорывался к телам противника! Он пришел туда, где его не ждали.
      Первый труп воспринял досадным недоразумением даже Резидент. Он не ожидал ни самой атаки, ни столь оперативных, уже во вторую ночь, действий Контролера. Во второй труп он не поверил, хотя все было очень натурально: перепил человек, отрыгнул неловко и утонул в собственных нечистотах. Не такая уж редкая смерть для пьющих.
      Происшествие со случайным убийством и последующим самострелом лишило его иллюзий. Он не мог поверить в три подряд случайности, когда рядом находился человек Конторы. Контора и случай — трудносопоставимые понятия. Там, где появляются ее люди, рок сдает свои позиции.
      К сожалению, боевики осознать этого не могли. Командиры честили почем зря покойных нарушителей дисциплины, проверяли условия содержания оружия, гоняли заслуженных боевиков, как сопливых новобранцев. Резидент только усмехался про себя. Наивные дуралеи. Понапихали полные карманы пистолетов и думают, стали суперменами. Да им хоть по гаубице вручи, так и останутся фраерами, играющими в казаки-разбойники. Как будто бой выигрывается руками и засунутыми в них стреляющими железками. Первый раз столкнулись с настоящим противником и даже не смогли узнать его в лицо! Протрите глазки! Он передавит их поодиночке, как котят, а они будут продолжать ожидать начала битвы. А битва давно начата и уже вчистую проиграна.
      Резидент собрал командиров и попытался еще раз в доступной для них форме объяснить ситуацию. Командиры, выслушивая, как им казалось, незаслуженную, с привкусом барства нотацию, морщились и всем своим видом демонстрировали, что сами с усами, не первый год за рукоятки пистолетов держатся. Последовавшие после беседы вопросы — «А как же наручники?», «Можно ли три раза выбраться из каюты и не быть замеченным?» и т. п. — убедили Резидента в их непробиваемой тупости.
      Продемонстрировать бы им, на их же безмозглых башках, пару боевых, на поражение, приемов, рассказать про Контору — по-другому бы оценили его слова. Но нельзя, не положено им знать то, что не положено.
      — Не убедил я вас, — подвел итог Резидент. — Жаль.
      — Да ладно вам. Если есть кто, поймаем мы его. Если, конечно, есть!
      — Надеюсь, завтрашний труп прояснит ваши мозги! Оставшись один, Резидент успокоился. Нет худа без добра. По крайней мере теперь была стопроцентная уверенность, что объект на судне. Погибли боевики? Бог с ними! Такого добра не жаль. Жизни всех их, вместе взятых, не перевешивают одной, Контролера. Если для раскрытия инкогнито беглеца понадобится еще десять смертей, Резидент согласится на двадцать. Не удастся в ближайшие недели дезинформировать Контору — все это пушечное мясо ни его самого, ни себя не защитит, хоть в танки их посажай. Не жизней бандитов жалко — упущенного времени.
      Резидент еще раз в памяти перебрал всех сидящих по каютам пленников. Оценил их внешний вид, линию поведения, потенциальные возможности. Наиболее подозрительными были двое. Ночью он поставил в засады наиболее дисциплинированных и здравомыслящих бойцов. Но смерть пришла из других кают.
      Бандиты, наблюдая качающийся, бьющийся о борт головой труп, впали в истерику: пять смертей подряд при отсутствии видимого противника были не для их нервов! Командиры загнали настаивавших на немедленной эвакуации бойцов в кают-компанию и нашли Резидента.
      — Что делать? — спросили они.
      Резидент разложил на столе схему палуб и внутренних помещений.
      Ночью судно не спало. На мачтах, на кран-балках были посажены и замаскированы наблюдатели. На палубе установили три накануне привезенные видеокамеры. В коридорах, возле специально пробитых из кают «глазков», притаились боевики. В пяти кабельтовых от судна поставили на якорь шлюпку, там было два человека с приборами ночного видения, которые должны были отслеживать борта. Резидент сел в зашторенной рубке, возле телевизионных мониторов. Теперь оставалось лишь ждать, когда Контролер выйдет на охоту. Лишь бы он не сделал перерыва.
      Контролер не сделал перерыва. Контролер вышел. Со шлюпки доложили: «Из иллюминатора по правому борту вылез человек».
      Резидент взглянул на схему. Вот уж чего он не ожидал! Обитатель семнадцатой каюты — Контролер? Этот сломавшийся, ходящий под себя засранец? Контролер? Ничем себя не проявивший, принимающий издевательства как неизбежность? Зажмуривающий при ударе глаза? Контролер? Зажмуривающий глаза… Ничем себя не проявивший… Принимающий издевательства… Середнячок.
      Тюфяк.
      Мямля. Вот именно! Серая мышка на сером фоне. Идеальный портрет невидимки. Идеальный портрет Контролера. Он, профессионал, должен был понять это раньше! За размазанным по матрацу дерьмом противника не разглядел! Резидент с досады чуть не грохнул по столу переносной радиостанцией. Но не грохнул. Раз и навсегда его отучили выражать эмоции публично. Единственное, что он позволил себе сделать, — это жирным крестом перечеркнуть на схеме каюту № 17. Работа была закончена. Контролер был известен.
      Контролер еще успел пройти по палубе, успел обездвижить облюбованного им для шестого убийства боевика, успел вытащить его на палубу. Он не подозревал, что каждый его шаг отслеживается. Он крался, затаивался, не зная, как комично это выглядит на экране монитора. Он унижал себя соблюдением уже ненужной конспирации.
      — Свет, — распорядился Резидент. — К захвату.
      Шестой смерти не состоялось!

* * *

      Резидент говорил час. Это была странная беседа, где один, свободно двигаясь по камере, беспрестанно болтал, другой, валяясь, спеленутый по рукам и ногам, на холодном полу, молчал, ни единого раза не раскрыв рта. Это была нормальная, беседа победителя и побежденного. Он не задавал вопросов, он спокойно излагал суть дела, и это спокойное перечисление событий было безнадежней отчаянной перестрелки одинокого лучника с превосходящими силами вооруженного автоматическим оружием противника.
      Он говорил не для меня. Я ему, исключая некоторые мелочи, был уже неинтересен. Он говорил с равным себе, гарантирующим сохранение Тайны зрителем. Кто еще мог понять степень его профессионального триумфа, как не подобный ему? Боевики? Но они не догадывались о сотой доли того, что доподлинно знали мы. С ними было неинтересно. Только игроки равного класса могут по достоинству оценить перипетии сыгранной партии. Шахматиста поймет только шахматист, а не любитель игры в подкидного дурачка. Он вел беседу так, как хотел он. Он завоевал такое право, решив абсолютно неразрешимую задачу. Он таки пошел туда, не знаю куда, и нашел то, о внешнем облике чего не догадывался. Прямо былинный богатырь какой-то! Алеша Попович! Жаль, что мне досталась роль снятого с дерева Соловья-Разбойника.
      — Может, ты подозреваешь, что я блефую? — спрашивал Резидент. — Тогда это странно. Какие еще нужны аргументы? Я вот он. Ты вот он. Ты знаешь, что я Резидент, я знаю, что ты Контролер. Операция провалена, ее участники, включая руководителя, раскрыты. Чего еще надо? Игра в кошки-мышки завершена. Кошка съела мышь? — Тут он бил в точку. Если судить не по приключениям, а по итогу, то порученная мне работа завалена вчистую. Он знает меня в лицо, говорит со мной — вот лучшее тому доказательство. Все прочее — детали операции, других ее участников он вычислил еще раньше. Единственной оставшейся загадкой был я сам. И он ее разрешил. Неизвестных ему событий и тайн не осталось. Вот только дискетка…
      — Может, поговорим по-свойски? — предложил Резидент.
      Мне чертовски надоело изображать молчаливого, безразличного ко всему дундука. Терять мне, похоже, нечего. Проиграть больше, чем я проиграл, невозможно. Какой кодекс я нарушу, решившись на диалог со своим врагом? Чести? У Конторы нет чести и нет кодекса, кроме обязательного к исполнению приказа вышестоящего начальства. Начальство же отсюда за тридевять земель. Вряд ли мне придется писать объяснительные по поводу несанкционированного раскрытия своего инкогнито. Выпустить меня отсюда живым они уже не смогут. Это ясно. С этим надо смириться. Это нужно принять как должное. Я не знаю случая, когда в подобных обстоятельствах раскрытого противника оставляли бы в живых. Стоит ли в таком случае напрягаться, изображать ничего не понимающего, ничего не признающего слепоглухонемого олигофрена? Унижать свое человеческое и профессиональное достоинство?
      Пожалуй, нет. Хоть напоследок побыть тем, кто я есть на самом деле. Без легенд, без чужих фамилий и биографий, без несвойственной мне мимики и привычек, без каждоминутного контроля за собственными языком и движениями. Естественным, таким, каков есть. Великий соблазн для человека, вечно зажатого в тесных рамках какой-либо заданной обстоятельствами роли.
      Наверное, я соглашусь. Ведь я уже практически покойник, а покойнику все равно. Он уже не принадлежит Конторе, а только господу богу. Это последние мои дни или часы. Могу я их прожить, согласуясь не с уставом, а со своими желаниями, тем более что своей откровенностью я уже никого не подведу? Я уже и так всех, кого возможно, подвел предыдущими действиями. Куда уж дальше?
      — Ремни вы, конечно, не развяжете? — на всякий случай спросил я, заранее догадываясь об ответе.
      — Конечно, нет. Сам понимаешь, нам тебе свободу действий давать нельзя. Мы еще не нашли то, что нас интересует. Нам тебя еще перетряхивать до самых кишок. Так что потерпи, если можешь.
      — Хоть матрац подстелите.
      — Подстелим.
      Я догадывался, что произойдет дальше. Я понимал, для чего нужна была вся эта болтовня. Пока шеф трепался, на самом деле зорко наблюдая за пленником (чужим глазам это дело не доверил, только своим), подчиненные в спешном порядке оборудовали «разделочную». Все, что я мог предпринять, я мог предпринять только немедленно. Потом будет поздно.
      Я пошевелил кистями. Связали профессионально, без изъянов. Ногу примотали к ноге и, согнув, привязали через спину к шее. Руки, сведя за спиной локти, приторочили к телу. Сопротивление было исключено. Ни пнуть, ни толкнуть противника было невозможно. Мумия. Муха, закрученная в кокон паучьей паутины! Единственное, на что я был способен в этом положении, это жалобно жужжать, ожидая, когда паук вонзит свое жало в мое сердце.
      — Дискетку, конечно, не отдашь? — на всякий случай спросил Резидент.
      — Так нету. Давеча в море потерял, — с легким сердцем соврал я.
      Дискетки действительно не было. Еще до первого выхода на дело я надежно припрятал ее в своей каюте.
      — А если станем искать? — не ради угрозы, просто предупреждая о скорых действиях, сказал Резидент. Я пожал плечами. Мол, что будет, то будет — готов отвечать за свою безалаберность, приведшую к утрате ценного имущества.
      Как они будут искать, я знал.