Глава 14

— Капрал Джонстон.

— Да. Сэр!

— Почему вы не на строевых занятиях?

— Болею. Сэр!

— Я не спрашиваю, болеете вы или нет. Я спрашиваю, почему вы не на строевых занятиях? Вы меня слышите, капрал?

— Да. Сэр!

— Возвращайтесь в подразделение и доложите своему офицеру, что я объявил вам взыскание. На его усмотрение. Вы меня слышите, капрал?

— Да. Сэр!

— Повторите приказание.

— Вернуться в подразделение и доложить офицеру, чтобы он назначил мне взыскание. На свое усмотрение.

— Сэр…

— Сэр!

— Идите!

— Есть. Сэр!

Капрал Джонстон развернулся на каблуках и строевым шагом пошел прочь от того занудливого сержанта Брайена. Чтоб ему жена досталась такая же, как он!

— Достает? — посочувствовал Майклу Стив.

— Достает. До самых печенок!

— Капрал!

— Да. Сэр!

— Вы все еще здесь? Еще не в казарме?

— Нет. Сэр!

Рядовой Стив взял под козырек и тихо слинял в сторону. Чтобы заодно и его не зацепили. Когда идет стрельба из главных калибров, вблизи лучше не находиться.

— Вы плохо поняли приказание? Капрал?

— Нет. Сэр!

— Или вы думаете, что распоряжение старшего по званию пустой звук? Как при вытаскивании пробки из порожней бутылки?

— Нет. Сэр!

— Так, может, вы глухой на оба уха?

— Нет. Сэр!

— Тогда почему вы все еще здесь?

— Не знаю. Сэр!

— Тогда я вам объясню. Потому что вы плохой солдат, капрал Джонстон. Никчемный солдат. Бестолковый солдат. Бесполезный солдат. Достойный всяческого осуждения и порицания… Капрал Джонстон!

— Да. Сэр!

— Упор лежа принять! Принял.

— Отжимание на-чать! И… раз! И… два!

— Капрал Джонстон!

— Я… Сэр!..

— Почему вы не выполнили мое приказание?

— Потому что я плохой солдат. Сэр! И… двадцать девять. И… тридцать. И… тридцать один.

— Громче! Не слышу!

— Потому что… я плохой… солдат! Сэр!.. И… сорок четыре. И… сорок пять…

— Еще громче!

— Потому… что я… плохой… солдат… сэр! Уф-ф-ф. И… пятьдесят…

— Идите, капрал. И не забудьте передать мое приказание вашему офицеру.

— Есть! Сэр!

На каблуках кругом. И с левой ноги, так, чтобы земля тряслась. И не пришлось отжиматься еще пятьдесят раз.

— По какому поводу взыскание, капрал? — устало спросил офицер.

— Не знаю! Сержант приказал прийти к вам и доложить. Я доложил.

— Опять сцепились? Что вы как кошка с собакой? Что, не можете жить в мире и согласии?

— Нет. Сэр! Не можем.

— Ладно, идите.

— Но взыскание. Сэр!

— Скажите, что я вас наказал. Примерно.

— Но…

— Идите, капрал. Или вы не поняли, что я сказал?!

— Понял. Сэр!

И снова «кругом» и «шагом марш», отбивая строевой шаг. Так, чтобы щеки тряслись. Которых нет.

Ну совсем заела служба. Ну просто хоть вешайся. Предварительно застрелившись.

— Что делаешь вечером, Майкл?

— Ничего не делаю. Сплю. Мордой к стенке.

— Может, лучше в бар. Там девочки новые будут. Резервистки из связи.

— Пошли.

— Чего-то ты невеселый

— А с чего веселиться? Не Рождество.

— Опять сержант?

— Сержант. Прицепился, как лепра. Не отодрать. И чем я ему не угодил?

— Просто не повезло.

— Не повезло. Хоть из армии уходи.

— Из армии — плохо. Тут деньги. Дармовая жратва. Выслуга. Почет. Успех у девочек. Адмиралом стать можно.

— Только если через сержантский труп.

— Может, тебе в другую часть перевестись?

— Куда?

— Ну не знаю. Может, в «зеленые береты»? Я слышал, они добровольцев вербуют.

— Береты — это звучит!

— Звучит оно, конечно, звучит. Только загреметь можно.

— Куда?

— Туда, куда очень бы тебе не желал. Например, во Вьетнам.

— А мне хоть во Вьетнам, лишь бы от сержанта подальше!

— Ну ты шутишь! Аж скулы сводит.

— А я не шучу. Я серьезно…

Глава 15

— Капрал Джонстон!

— Я! Сэр!

— Приступить к выполнению упражнения. Время пошло.

Винтовку «М-16» на уровень груди. Бегом сто метров. Нырок головой вперед через ряд колючей проволоки. Приземление на вытянутые руки, на зажатую в ладонях винтовку. Кувырок через голову. Встать на ноги. Ткнуть дулом в грудь стоящего в стороне чучела противника. Еще одного достать ударом приклада в челюсть.

Бегом, стреляя на ходу из винтовки, триста метров.

С ходу гранату в щель. Залечь, переждать взрыв. Снова вскочить на ноги и, паля во все стороны, нырнуть в блиндаж условного противника.

Выскочить. Запрыгнуть на узкую, качающуюся на веревках, привязанных к шестам, доску. Балансируя отставленным от тела оружием, пробежать десять метров. Спрыгнуть.

Пробежать еще триста метров по искусственно пересеченной местности. С кочки — на кочку. С камня — на камень. Как потревоженный кузнечик. У которого вместо прозрачных крылышек на спине полная выкладка.

Пробежал.

Теперь погружение в вонючую болотную жижу. С головой. Винтовку на вытянутые руки. Как можно выше. Чтобы не загрязнить затворную часть. И пешком по дну. Насколько хватит воздуха в легких.

А если не хватит?

Тогда придется черпать через открывшиеся кингстоны. И глотать. И начинать все сначала…

Нет, надо дотерпеть. Сдохнуть, а дотерпеть!

Дно пошло вверх. Голова, словно надутый воздушный шарик, выскочила наружу. Глотнула воздух.

Теперь, не замедляя темп, — на переправу.

Перекинуть через веревку ремень. Вцепиться что есть силы в два его конца. Оттолкнуться от земли и заскользить к противоположному берегу. Как мешок с тем самым. Ну. Еще немного. Всего несколько метров…

Есть!

Водная преграда преодолена!

Стрельбище.

Короткую очередь направо, короткую — налево. По стоящим перед мешками с песком мишеням. И желательно так, чтобы попасть.

Загнать в подствольный гранатомет гранату. Прицелиться.

Выстрел!

Кажется, попал!

Снова бегом. Ни в коем случае не снижая темпа.

Гул танка в стороне. Упасть. Вытащить лопатку и в бешеном темпе, срывая ногти с пальцев, окопаться. Как можно глубже. Еще. Еще. Зачет пойдет по каждому сантиметру!

Упасть в образовавшуюся ямку, втиснуться, вжаться в землю. Приготовить гранату. Приготовиться пропустить танк над собой. Хотя очень хочется вскочить и бежать от этого утюга на гусеницах. Но все-таки долежать. И пропустить! И бросить вслед гранату.

Теперь бегом. К финишной ленте. Всего-то пять миль.

Первая…

Вторая…

Третья…

Осталось две. Всего две мили! Теперь сходить с дистанции глупо. Теперь надо тянуть. До конца. Каким бы он ни был.

Бросить бы эту винтовку. И этот рюкзак. И фляжку. И нож. И эту треклятую службу. Все бы бросить и отправиться на Майами греть под солнышком живот и клеить девушек в бикини. Или даже не клеить, ну их, этих баб, а просто лежать на топчане. Одному. Неподвижно с утра до вечера. Так, чтобы никуда не бежать…

Последние метры дистанции. Уже без сил и дыхалки.

Все!

— Капрал Джонстон!

— Я-а… Сэ-эр…

— Вы не уложились в норматив на четыре секунды. Ну что он пристал? Что такое четыре секунды? Пустяк. Что он, не может закрыть на них глаза? Простить эти четыре малых мгновения…

— Вы меня слышите, капрал Джонстон?

— Да. Сэр.

— Вы опоздали на четыре секунды. Вы плохой солдат, капрал. Вам надо служить в пехоте, а не в «зеленых беретах». Я предупреждал, что здесь у нас не детский сад! И не слет скаутов! Здесь надо выкладываться в полную силу! А вы дремлете на дистанции, как столетняя старуха в богадельне для престарелых инвалидов. Вы меня слышите, капрал?

— Да. Сэр.

— Громче! Что вы сипите, как хронический алкоголик, хвативший лишнюю порцию двойного виски? Учитесь вырабатывать командный голос. Ну!

— Да! Сэр!

— Не слышу! Вы что, проглотили ком земли?

— Да! Сэр!

— Громче!

— Да!!! Сэр!!!

— Вот теперь слышу. Капрал Джонстон!

— Да! Сэр!

— Вернитесь к началу дистанции и пройдите ее вновь. Только уже как положено. Как положено «зеленому берету»! Вы меня поняли?

— Да! Сэр!

Чтоб ему сдохнуть!

И снова: колючка, блиндаж, болото… Второй раз. И почти наверняка третий. А завтра четвертый и пятый! А послезавтра…

Господи, где тот милый сержант, из-за которого он записался добровольцем в «зеленые береты»? Где он, образец доброты и сострадания! В сравнении с которым всякий нынешний «зеленый» командир — исчадие ада, пожирающее младенцев! Где тот сержант? Найдите его и поцелуйте ему от меня… задницу! Чтоб его разорвало! Кабы не он, можно было служить в той части до второго пришествия! И в ус не дуть. И ходить в бар с девочками-связистками…

Какой дьявол подтолкнул его руку, поставившую роспись под вербовочным контрактом? Вырвать эту руку с корнем! Разрубить. И по кускам сбросить в самую глубокую пропасть Большого каньона…

— Капрал Джонстон!

— Я! Сэр!

— На этот раз вы опоздали на шесть секунд! Что на две секунды больше, чем в первый раз! Вы не хотите служить, капрал?

— Я устал. Сэр!

— Что? Что вы сказали? Я не услышал.

— Я устал! Сэр!

— Я не понимаю. Я не знаю такого слова. Такого слова нет в лексиконе «зеленых беретов». Повторите его еще раз, капрал. Чтобы я запомнил.

— Я попробую еще один раз, сэр! И думаю, смогу улучшить свой результат!

— Вот теперь я слышу. И понимаю, что вы хотите сказать. Действуйте, капрал. И помните, что вы «берет», а не кукурузная размазня! Вы согласны?

— Да! Сэр!

— Не слышу!

— Да! Сэр!

— Да! Сэр!

— Да! Сэр!…

Чтоб вам всем лопнуть с вашим дурацким головным убором! Который ничуть не лучше обыкновенной соломенной шляпы…

— Береты… на-а-а-деть! На знамя… смир-р-рна!

— Поздравляю вас с окончанием учебного курса! Вы славно потрудились, мальчики. Вы смогли сделать то, что до вас не мог сделать никто! Вы прошли полосу препятствий на полторы секунды быстрее, чем ваши предшественники. Вы установили новый рекорд нашего учебного подразделения. Вы молодцы, парни! Вы настоящие «зеленые береты»!

— Спасибо! Сэр!

— Теперь вам предстоит разойтись по частям. Я не знаю, кто из вас куда попадет. Наши парни служат везде. От Аляски до Антарктики. Но я знаю, что, куда бы вы ни попали, вы не посрамите честь «зеленого берета». И я очень не завидую тому противнику, что встанет на вашем пути…

— Спасибо! Сэр!

— Джон Стиллер.

— Я! Сэр!

— Команда 617. Майкл Глиони.

— Я! Сэр!

— Команда 617. Джозеф Питтерсон!

— Я! Сэр!

— В распоряжение командира учебки.

— Вильям Баккет.

— Я! Сэр!

— Команда 617.

— Майкл Джонстон.

— Я! Сэр!

— Команда 617.

— Есть!.. А что это за команда? Сэр?

— Это не команда, мальчик. Это Вьетнам!

Глава 16

В мятежную деревню входили с трех сторон. Это лучше всего, если не хочешь потерять половину личного состава. Это как когда берешь в клещи заведомо более сильного противника. Например, после танцев, где он попытался закадрить чужую девчонку. Один подходит с правой стороны и вцепляется в правую руку, другой с левой и хватается за левую, а третий бьет прямым в нос. Без боязни получить сдачи. Или лупит сзади, под коленки, чтобы противник упал и его можно было от души потоптать ногами.

Таким приемом Стив Глэб со своими пацанами завалили немало бугаев, бывших чуть не на две головы выше их. Даже если они были кадетами расположенного поблизости военного училища. А потом с кадетами — гражданских раздолбаев, когда он сам стал учиться в том училище.

Стив знал толк в уличных потасовках. Он умел драться. Жестоко, а если надо, то и подло. Если надо для победы. Когда хочешь остаться цел, о кодексе джентльмена лучше забыть. Дурак тот, кто соглашается не использовать удары ниже пояса при кулачном выяснении отношений. Но трижды дурак, когда верит, что Противник будет этому соглашению следовать.

Стив бил ниже пояса. Сразу. После закрепленной рукопожатием договоренности. Пока не получил разрешенный удар в скулу. Пока еще был способен добить поверженного врага. И поэтому Стив побеждал. Практически всегда. И потому оставался цел, несмотря на то, что за ним тянулись десятки, если не сотни самых жестоких разборок. И в детстве. И в юности. И в колледже, где приходилось отстаивать свое право на привилегии.

Когда Стив получил первое звание и первых, в свое полное командирское распоряжение подчиненных, он перестал задирать заведомо сильных противников. Но стал использовать полученные им в юности приемы кулачных выяснений отношений для достижения в своем подразделении надлежащего уровня воинской дисциплины, чинопочитания и добросовестного отношения к служебным обязанностям. Бил он не всегда, только когда был уверен, что военнослужащий не побежит жаловаться. Когда у того военнослужащего у самого рыльце было в пушку.

Подразделение Стива всегда числилось на хорошем счету. Оно быстрее всех пробегало полосу препятствий, лучше всех стреляло, дольше всех отжималось, ровнее всех держало парадный строй, меньше всех имело дисциплинарных взысканий и чрезвычайных происшествий Правда, из его подразделения бойцы чаще, чем из всех прочих, подавали прошения об увольнении из армии или переводе в другие рода войск. Но это никак не отражалось на боевой выучке и духе оставшихся.

В послужной карточке Стива графа «Взыскания» была всегда самая чистая. Стерильно чистая В отличие от другой, где в верхнем правом углу было написано «Благодарности». И все же, несмотря на его безупречное личное дело и успехи в боевой учебе, командование его не любило и всегда предлагало самые тяжелые и бесперспективные, с точки зрения продвижения по службе, работы.

Стив терпел, но начинал догадываться, что военной карьеры ему не сделать.

Однажды поздно вечером, возвращаясь домой, он встретил командира части, находящегося в изрядном подпитии по поводу дня рождения своей жены. Командир был пьян и был в гражданской одежде, хотя и на территории части.

— Стив Глэб, — сказал командир, взяв его за пуговицу и приблизив его лицо к самому своему лицу. — Вам никогда не получить роты. Можете не надеяться. Никогда! Пока я буду здесь командиром.

— Почему? Сэр? — спросил Стив.

— Потому что вы дерьмо, Стив. Хороший офицер, но дерьмо! Полное дерьмо! И я никогда не подпишу документы на ваше назначение. Но я с удовольствием подпишу ваш рапорт об отставке или о переводе в другую часть. Например, по состоянию здоровья. С удовольствием подпишу! Вы поняли меня, Стив?

— Да, сэр!

— Тогда идите. И, пожалуйста, не попадайтесь мне больше на глаза в такой замечательный день. Иначе меня может стошнить…

— Есть! Сэр!

Командир, покачиваясь и напевая под нос какую-то песню, пошел дальше, а Стив остался стоять. Он стоял недолго. Может быть, секунд сорок. Эти сорок секунд понадобились ему, чтобы понять, что его поставили на место. Грубо и бесцеремонно. Как когда-то на танцах уверенные в своей безнаказанности кадеты хилого на вид местного юношу. Его поставили на место, не думая о последствиях.

Стив прошел вперед десять шагов, свернул за угол, обежал здание и, встав в кустах, стал ожидать перепившего на именинах своей жены командира. Который не мог пройти другой дорогой.

— «Где ты, моя голубка, я буду ждать тебя всю жизнь… — что-то такое невразумительное пел приближающийся командир. Потом он вздохнул, остановился, сошел с дорожки в траву и расстегнул ширинку. — Где ж ты, моя голубка-а-а…»

Стив снял китель, вывернул его наружу, снова надел. И поднял воротник. Теперь он не напоминал офицера. И не напоминал себя.

— Ты кто? — удивленно спросил опорожняющий мочевой пузырь командир, заметив неопределенного вида фигуру, выдвигающуюся из темноты. — А ну встать смирно и доложить, кто ты есть такой…

Стив приблизился. И ударил ногой в место, откуда журча стекала струя. Командир согнулся пополам и упал. Стив бил его долго. Ногами. Пока он не перестал шевелиться. Потом переодел китель, вытер о траву окровавленные носки ботинок и пошел домой.

Командира увезли в госпиталь. По случившемуся инциденту было назначено служебное расследование. Допросили всех офицеров и всех солдат, видевших в тот день командира. Особенно тех, кто встречался с ним незадолго до происшествия.

— Да, — соглашался Стив, — встречался. Около двадцати трех часов ночи. Командир шел со стороны своего дома. Я приветствовал его, и мы разошлись. Больше я ничего добавить не могу.

Нет, никого не видел.

Нет, ничего подозрительного не заметил.

Нет, я был с ним в самых хороших отношениях…

Разрешите идти, сэр?

Расспросы командира тоже ни к чему не привели. Он говорил примерно то же самое, что и его подчиненные. Никого не видел, ничего не заметил, никого не подозреваю.

Дело было закрыто.

Когда командир выписался из госпиталя, первым, кого он вызвал в свой кабинет, был Стив Глэб.

— Послушай меня, сынок, — сказал он. — Я не знаю, кто меня избил. Я ничего не могу доказать, но я знаю, что последним, с кем я разговаривал в тот вечер, был ты. Ты! И еще я знаю, что ты дерьмо! Полное дерьмо! И что тебе никогда не стать ротным.

Пока в этой части буду командиром я! Вы поняли, что я сказал?

— Да! Сэр! — ответил Стив. И, выходя из кабинета, увидел взгляды. Офицеров, ожидавших в вестибюле.

Через два дня Стив Глэб подал рапорт о переводе его во Вьетнам. В качестве добровольца.

Рапорт удовлетворили. После краткосрочных курсов переподготовки он был направлен для продолжения службы в части морской пехоты США. В должности ротного командира.

Еще одна должностная ступенька была преодолена. Неважно, каким образом.

Во Вьетнаме Стив прижился. Там было все просто. Без омрачающих жизнь условностей. Как в его прошлом. В сквере за танцплощадкой. Командование интересовал только результат. Только выполнение поставленных ими конкретных тактических задач в возможно более короткие сроки и с наименьшими потерями в личном составе.

Результат! А не способы его достижения.

И новый ротный этот результат выдавал. Каждый раз. Оплачивая его вполне приемлемыми потерями в живой силе. Что очень устраивало вышестоящее начальство. И за что они всячески поощряли удачливого комроты.

Только никакой удачи здесь не было. Был опыт драки без правил. Без запрещенных приемов. И без оглядки на так называемое мирное население. Которое обычно только мешает проводить военные операции, болтаясь под ногами бойцов и гусеницами техники, создавая ненужную сумятицу на поле боя и позволяя реальному противнику уйти незамеченным или перегруппироваться и ударить по наступающим войскам в самый неподходящий момент в самом неожиданном месте…

Роте Стива мирное население не мешало. Потому что его не было. Потому что оно изымалось из зоны боевых действий еще в самом начале операции.

Совсем изымалось. В принципе. Бойцы роты шли в атаку по стерильно чистому пространству, где им уже Никто не оказывал никакого сопротивления. Оттого и потерь среди личного состава было немного, что никто не мог выстрелить им в спину.

И жалоб в ООН о нарушении разных там международных конвенций и договоренностей, касающихся пребывания войск на территории оккупированного государства, тоже не было. Потому что жаловаться было некому.

Вот и весь секрет удачи. И успеха. Столь нужного всем — и ротному командиру, и его вышестоящему начальству, и президенту страны. Которая воевала в этой далекой азиатской стране.

Главное, чтобы была победа. И чтобы никто не узнал о цене, которая была за нее заплачена.

О той истинной, не парадной цене знал ротный. И еще его бойцы. Непосредственно участвовавшие в деле. Только через них могла просочиться в верха тревожная информация. Только они были по-настоящему опасны. И именно поэтому комроты добивался безоговорочного подчинения бойцов роты лично ему. Их командиру. И добивался всегда. Так как знал очень действенные и опробированные методы воспитания и переубеждения сомневающихся. Правой — в скулу. Или носком ботинка — в пах.

В отличие от изнеженных и избалованных спокойной жизнью тыловиков бойцы передовых частей на лишние зуботычины внимания не обращают. И жалобы на «противозаконные действия, допущенные в отношении них их непосредственным командиром», по первому поводу не катают. До того ли, когда вокруг просвистывают пули и осколки гранат? Причем не всегда летящие с одной только стороны.

А ротный, если и случается ему распускать руки, то исключительно для блага личного состава вверенного ему подразделения. Чтобы лучше пригибались, пробегая опасную зону, быстрее падали, заслышав команду «ложись!», и содержали в порядке оружие, от состояния которого зависит их жизнь во время завтрашнего боя.