— В смысле не знаю ни хрена. Кроме «О'кей».

— O'key! Хорошо! У вас хорошее произношение, — похвалили американцы. И заулыбались. И русские заулыбались. В ответ.

— Нет, ну ведь обидно: мы пять лет и они пять лет…

— Они не в той школе учились. Они в спецшколе учились. С уклоном. Вы их слушайте больше, — сказал Кудряшов. — И вообще помните, с кем имеете дело. А то расслабились, понимаешь…

Разговор иссяк. Остались только взгляды.

— Тогда я спать лягу, — сказал Пивоваров.

— Ты же уже спал.

— Еще посплю. Солдат спит — служба идет…

— Знать бы только, куда она идет…

Американцы уснули рано. Американцы вообще вели очень здоровый образ жизни. Чистили зубы. Занимались физическими упражнениями. В одно время ложились, в одно время вставали. Вот только ели в разное. В то, в которое давали. Если давали вообще. И умывались не всегда. Только когда шел дождь…

— Спят? — спросил Кудряшов.

— Как младенцы. Только пузыри не пускают.

— Уверен?

— Уверен.

— Тогда давай…

Пленники тихонько толкнули один другого, чтобы разбудить тех, кто вдруг по случайности уснул. Но никто не спал. Все ждали

Неслышно поднявшись, разведчики сместились к одной из стен. Трое встали плечом к плечу. Сцепились для устойчивости локтями. Глубоко присели. Двое других, встав им на голени и уперевшись стопами в подставленные руки, вползли на их плечи. Бесшумно. Как обвивающие ствол дерева лозы дикого винограда. И встали И выпрямились.

Последним по живой пирамиде взобрался вверх капитан Далидзе. Как самый легкий и ловкий. Забрался и сел верхом на плечи одного из бойцов. И зажал ногами его голову.

— На месте! — сообщил он, слегка щелкнув по выступающему между ногами темечку ногтем.

Боец, на котором он восседал, поднес к его носу кулак. И несильно притопнул ступней по плечу, на котором стоял.

— На месте!

Нижний ярус разведчиков медленно выпрямился, вознося капитана Далидзе к самой решетке.

— Достаточно!

— Достаточно…

Капитан Далидзе осторожно взглянул сквозь решетку. С противоположной стороны ямы, метрах в пяти от ее края, тускло горела керосиновая лампа типа «летучей мыши». Рядом с ней на расстеленной циновке сидели часовые. И как всякие нормальные часовые, слегка дремали. Как видно, служебные пороки мало зависят от национальности и вероисповедания. Все солдаты всех армий мира не прочь прихватить часок-другой из служебного времени. Чтобы сэкономить для личного.

— Двое! — два раза ткнул в выступающую макушку капитан.

— Двое…

Далидзе внимательно ощупал запор. Он был самый простейший — вроде задвижки на воротах. Дерни в сторону засов — и он выскочит из прорези. Вот только выдернуть засов было нельзя Потому что он был на замке. Совершенно незнакомой конструкции.

— Здесь замок. Нужен ключ, — прошептал на самое ухо зажатой между ног голове Далидзе.

— Нужен ключ… — повторила голова второй, свободной голове.

— Ключ… — сказала свободная голова той, что была расположена ниже.

— Там замок. Без ключа не открыть… Кудряшов расстегнул ремень на брюках. И выломал из пряжки язычок.

— Держите, — положил его в раскрытую ладонь.

Язычок ушел наверх.

Далидзе аккуратно воткнул импровизированный ключ в скважину и стал вертеть им из стороны в сторону. Тщетно. Язычок скреб металл, но ни за что не мог зацепиться.

Один из часовых вздохнул и шевельнулся. Капитан замер, медленно сполз по стене вниз и прислушался. Все было тихо. Он опять приподнялся и выглянул наружу. Часовой дремал. В более удобной позе.

Разводящего на него нет! И слава Богу, что нет… Резо еще раз попытался открыть замок. И опять неудачно.

— Ничего не выходит.

— Не выходит…

— Ничего…

— Пусть попробует отжать решетку. Она ведь не железная. Может деформироваться.

— Пусть попробует отжать…

— Пусть попробует…

— Пусть решетку…

Далидзе уперся плечом в стену и надавил на решетку. Дерево слегка подалось. Он надавил еще сильнее. Щель увеличилась. Еще… Безрезультатно.

— Одному не справиться. Не хватает сил.

— Одному не справиться…

— Нужна помощь…

— Нужна помощь? — тихо спросили американцы. — Мы готовы. Мы с вами…

Вот шельмы! А ведь спали — чуть не храпели…

— No! — сказал Кудряшов. — Покамест «no»! Сами с усами…

— С какими усами? При чем здесь усы?..

«Замок» встал на выставленное колено крайнего бойца нижнего яруса, потом на его руку, потом на плечо. Взобрался, оседлал свободную голову. Тронул рукой поджидавшего его Далидзе.

— Я готов. Давай вместе и разом.

Вцепились в решетку, надавили что было сил. До хруста. В шейных позвонках ниже расположенных бойцов.

— Ну, еще немного. Еще…

Засов с легким скрежетом выскочил из паза.

— Сразу?

— Сразу.

Беглецы медленно приподняли решетку. Очень медленно. Буквально по миллиметру в секунду. Чтобы не нарваться на импровизированную звуковую сигнализацию — набросанные сверху гремящие и звенящие консервные банки или пустые бутылки. Но нет — решетка была чиста.

— Ты — первый. Я — второй, — показал Кудряшов.

Далидзе тихо выполз в образовавшуюся щель. И ухватился за решетку сверху, чтобы дать возможность выползти напарнику. Решетку бесшумно поставили на место. Пирамида рассыпалась, бойцы, ее составлявшие, мгновенно разлеглись по ступенькам. И изобразили крепкий, счастливый сон. Чтобы, если побег будет пресечен, свалить все на беглецов. Чтобы самим остаться в стороне. И сохранить себя для новой попытки.

— Твой правый. Мой левый, — показал Кудряшов.

— Есть… — кивнул Далидзе.

Осторожно ступая, беглецы приближались к часовым, одновременно осматриваясь по сторонам. Но видно все равно ничего не было. Кроме кромешной темноты и желтого круга света, отбрасываемого лампой

Шаг.

Еще шаг.

Еще шаг…

Ощупывая каждый миллиметр грунта. Чтобы, не дай бог, под ногой не хрустнула случайная ветка, не шевельнулся камешек. Лучше медленно, чем громко…

Зашли в световой круг. Кудряшов поднял три пальца.

— Разом. На счет «три»! Еще шаг.

— Три.

Два.

Один.

Ноль!

Быстрым прыжком разведчики преодолели последний шаг и ударили так и не проснувшихся вьетнамцев кулаками в виски. Синхронно, как пловчихи в парных показательных выступлениях в том самом виде плавания. И так же синхронно рванули из рук потерявших сознание часовых автоматы. И передернули затворы.

И не услышали характерного звука. Не было того звука!

В магазинах автоматов не было патронов! Магазины автоматов были пусты! И значит, сами автоматы были не опасней средневековой боевой палицы. Примитивного ударного действия.

Разведчики быстро наклонились над телами оглушенных вьетнамцев и обшарили их карманы в надежде найти патроны Хотя бы два патрона. И не нашли. Зато смогли рассмотреть своих врагов вблизи. Очень странные это были часовые. На вид — лет по сто пятьдесят каждому. С лицами — как древний пергамент. С руками, больше похожими на птичьи лапки. Таким, понятно, патроны ни к чему. Для них выстрел за счет отдачи будет иметь даже более разрушительные последствия, чем для того, в кого они удумают пальнуть. Они что, никого помоложе найти не смогли для несения ночных вахт?

— Не нравятся они мне! — шепнул Далидзе.

— Мне тоже. Но нам с ними в одной коммуналке не жить. Давай вытаскивай наших. Пока не наши не всполошились.

Кудряшов загасил лампу. Резо метнулся к яме, поднял решетку и бросил внутрь небольшой камешек.

Разведчики быстро «проснулись» и выстроили пирамиду из двух человек. По которой, как по приставной лестнице, должны были подниматься все остальные.

— Давай шустро. По одному!

— А мы? — спросили из темноты американцы. — Мы хочет с вами.

— Куда вы «хочет»? В Москву? У нас дороги разные.

— Но если вы сбегать один, они нас могут убивать!

— Это точно. Ладно, Серега. Пусть вылазят. Тоже ведь люди.

— Что-то ты этих людей не очень возле вертолетов жалел.

— Так тогда они еще были не люди, а противники…

— Ладно, хрен с ними…

Американцы быстро выстроили свою пирамиду и полезли наверх. Последних пленников выдернули на опущенных вниз ремнях.

— Все?

— Все!

— А эти за каким?..

— Они к нам привыкли. Корешками стали.

— Тогда пусть отвыкают! Какие к маме корешки, когда они наш вероятный стратегический противник! Нам за таких корешков дома все вершки посрубают к едрене фене!

Пленники разобрались на две, по национальному признаку, группки.

— Нам туда, — показал Пивоваров. — Вам туда, — махнул строго в противоположную сторону. — За ложку, конечно, спасибо. А остальное врозь!

Американцы оживленно зашептались между собой.

— Нельзя нам их отпускать. Ох нельзя, — тяжело вздохнул Кудряшов.

— Почему?

— Потому что они-то видели, что им видеть не следовало. Потому что они нас видели. Возле своего самолета!

— Ну и что?

— А то! Ликвидировать их надо. Всех! Без остатка. Если по правилам.

— Чем ликвидировать? Голыми руками? Так у них этих рук больше. А пока мы здесь возимся, нас наши желтушные братья по своим правилам…

— Ладно. Хрен с ними. Согласен. Далидзе!

— Здесь я.

— Ты с автоматом в авангарде. Я замыкающим.

Шагом…

Но шагом не получилось. И бегом тоже. Вдруг и разом невдалеке хлопнули выстрелы и в небе зажглись яркие осветительные ракеты, залив все вокруг ослепительно белым светом.

— Вот это да! Мать твою!..

Пленники увидели недалекие хижины, экзотические «плетни», фигуры людей… И еще увидели колючую проволоку на высоких деревянных столбах. Со всех четырех сторон. И две крытые грузовые машины с установленными на их кабинах ручными пулеметами. С припавшими к пулеметам пулеметчиками. Глядящими на пленников сквозь мушки прицелов.

Пытавшиеся совершить побег пленники никуда не прибежали. Они находились посреди огороженного забором плаца. Посреди маленького концентрационного лагеря.

— Е-мое! Откуда здесь колючка взялась? — удивленно спросил Пивоваров. — Ее же не было!

— Оттуда, откуда все берется! Сделали. Вначале нас в яму засадили, а потом столбы врыли и проволоку натянули. Дело-то нехитрое, — злобно ответил Кудряшов. — А мы, дураки, гадали, отчего у них решетка такая слабая. А они, оказывается, подстраховались.

— А эти тогда зачем? — махнул рукой на поверженную охрану Кузнецов.

— А эти для порядка здесь стояли. И для пригляда. Как надзиратели в тюрьме. Посмотреть — послушать — подать — принести. Оттого им и патронов не дали. Как и надзирателям. Ты, кстати, своего не сильно припечатал?

— А что?

— А то, что теперь за него спросить могут. По всей строгости…

— Я вроде нет.

— И я вроде…

В единственную бывшую в заборе калитку бесконечной цепочкой вошли вьетнамцы. С автоматами наперевес. Они охватили пленников полукругом и уставили в них дула автоматов. Командир встал сбоку.

— Кажется, они решили использовать эту яму по прямому назначению, — нехорошо сказал Кудряшов, — просто как яму ..

Все напряженно замолчали.

Вьетнамцы приблизились еще на несколько шагов, оттесняя пленников к краю. Они не говорили ни слова. И никак не выражали своего отношения к происходящему. Наверное, с точно такими же ничего не выражающими лицами они могли начать стрелять. Или умирать.

— Ну и что дальше? — спросил, ни к кому не обращаясь, Пивоваров.

Вьетнамцы показали на решетку.

— Велят поднять решетку.

— Зачем?

— Чтобы удобнее нас туда было сваливать…

Вьетнамцы еще раз показали на решетку. Пленники не пошевелились. Они не хотели уподобляться приговоренным, самим для себя копающим могилы.

Командир что-то приказал. Крайний в шеренге вьетнамец подбежал к пленникам и, выставив автомат, упер его в голову ближайшего к нему американца.

Командир еще раз показал на решетку.

— Пугает. Гад! — сказал Далидзе. Вьетнамец оглянулся на командира. Тот кивнул. Вьетнамец нажал на курок.

Раздался выстрел. Голова американца дернулась. И американца не стало.

Вьетнамец приставил автомат к соседней голове. И оглянулся на командира.

Командир еще раз показал на решетку.

На этот раз пленники повиновались. Слишком страшны и неотвратимы были механические действия вьетнамского караула. Как у лишенной души электрической мясорубки. Которой все равно, что перемалывать…

Пленники подняли и откинули решетку.

Вьетнамцы, перехватив автоматы, взяли пленников в приклады. Били они не сильно, но точно. По наиболее уязвимым и болезненным точкам. Русские и американцы посыпались в яму. И друг на друга. Второй раз за несколько дней.

Круг замкнулся.

— Судя по всему, оргвыводы будут завтра.

— Судя по всему, это будут последние в нашей жизни оргвыводы…

Утром «на улице» долго стучали молотки. По дереву.

Стучали и стучали ..

— Они что, виселицы колотят? — ломали головы узники.

— Зачем им виселицы? Они же не европейцы. У них такой культуры казней нет.

— А какая есть?

— Ну не знаю… На кол сажать, в масле жарить, бамбук сквозь тело проращивать. Да ты сам скоро увидишь…

— Скорее почувствуешь…

И все замолкали. Думая об одном и том же: об остро затесанных кольях, кипящем масле и быстро растущем бамбуке.

В обед еды не дали.

— Не кормят. Значит, продукты зазря переводить не хотят. Значит…

— А может, ничего это не значит! Кроме того, что не дают!

— А почему же тогда не дают?!

Постепенно стук затих. И тишина зазвучала еще страшнее.

Еще час, два, три пленники томились в неизвестности, нервно шагая по периметру своей тесной земляной «камеры». Через четыре в яму спустили лестницу.

— Ты и ты! — показал сверху вьетнамец на одного русского и одного американца.

Выбранные жертвы слегка отшатнулись. Но вьетнамцы применили свой излюбленный прием — ткнули вниз два ствола и передернули затворы.

— Один хрен… Все там встретимся, — безнадежно махнул рукой русский и шагнул на первую ступень лестницы.

Следом за ним полез американец.

Решетку захлопнули. Но лестницу не подняли. Эта оставленная на месте лестница настораживала не меньше, чем поставленная на площади дыба, чем гильотина с задранным вверх ножом. Если лестница осталась на месте, значит, та ушедшая пара — не последняя. Значит, за ней последует другая…

Узники напряженно прислушивались к доносящимся с «улицы» звукам. Пытались понять по ним, что там, наверху, происходит. В какофонии достигающих дна ямы десятков различных шумов они пытались уловить самые главные — далекие крики своих товарищей. Или выстрелы. Или что-то еще, что позволило бы догадаться об их дальнейшей участи…

Но не слышали ничего. Совершенно ничего!

Наверху затараторили голоса. Звякнул засов. И решетка снова поднялась.

— Ты и ты! — показали вьетнамцы.

И снова один русский и один американец.

— Ну все, ребята… Не поминайте лихом…

Решетка захлопнулась.

— Что же они делают? Сволочи!

— Узнаем. Скоро узнаем. Все узнаем…

— Ты и ты…

Как на хорошо отлаженном конвейере.

— Ты и ты…

— Прощайте, пацаны. Если что…

— Ты и ты…

Капитан Кузнецов попал в шестую пару. Он взялся за перекладину лестницы и полез наверх. Как на эшафот. Сзади сопел американец. Обидно, что американец. Со своими принимать муки было бы легче ..

— Стоять здесь! — толкнули в бок прикладом часовые. Встали.

— Пошли! — толкнули еще раз. Пошли.. До калитки в проволочном заборе. Через калитку. За ближайшую хижину .. Что-то будет за ней.

— Сесть! — еще один удар прикладом в позвоночник, чтоб лучше понимать чужой язык.

Умеют вьетнамцы обучать чужеземцев своему труднопроизносимому наречию! Что умеют — то умеют! Уже три слова навсегда вбили (в чем и суть оригинальной обучающей языковой методики) в память. «Стоять», «пошли» и «сесть». За три минуты! А на языковых курсах месяцами новые слова зубрят. Им бы у этих… передовым технологиям поучиться…

Со стороны хижины послышались деревянные звуки. И на порог вынесли две толстые деревянные доски. С полукруглыми отверстиями. Доски-то зачем? С дырками. Как в дощатом общественном сортире…

Мать честная! Это же колодки! Такие очень древние наручники. Которые можно увидеть в музеях инквизиции или на картинках в учебнике по истории средних веков! Это что, у них средние века еще, что ли? С нетипичными вкраплениями автоматического стрелкового вооружения второй половины двадцатого века.

Колодки подтащили к пленникам и бросили на землю.

— Берите их с собой. И пошли дальше, — новая серия способствующих усвоению инородных слов ударов.

Пленники подняли колодки и пошли. И даже чуть веселей пошли, чем раньше. И даже приободрились. Раз будут сажать в колодки, значит, не все так страшно. Значит, сразу не убьют…

Но уже через час узники думали по-другому.

Лучше бы убили. Чтобы не мучиться.

— Сюда! — показал конвой на расположенный невдалеке навес

Под навесом сидели ранее уведенные из ямы пленники. Сидели в колодках Попарно. В том же порядке, как их уводили.

— Сесть! Узники сели.

— Вытянуть руки и ноги!

Вытянули…

Два вьетнамца ухватились за руки, потянули, развели их чуть в стороны, уложили запястья в дальние отверстия. Потом то же самое сделали с ногами, которые втолкнули в ближние полукружья. Потом уронили сверху вторую, верхнюю колоду и связали обе по краям веревками.

Плохо отструганное дерево впилось в кожу, сдавило мышцы. Не иначе как вьетнамцы снимали мерку со своих худосочных конечностей. Или просто решили поиздеваться. Отомстить за причиненные неудачным побегом неудобства.

Колодки вместе с узниками проволокли по земле несколько метров и бросили под навесом.

— С прибытием! — мрачно приветствовал колодочное пополнение Пивоваров.

— Как у вас тут?

— Жестко.

С кистей Пивоварова по дереву колодок на землю стекали капли крови.

— Ты, главное, кисти не напрягай. Держи в свободном висе, — посоветовал Кудряшов. — Мышцы от напряжения увеличиваются в объеме… ну и сам видишь. Эти деревяшки только на вид архаичны. А действуют что твои наручники. Чем больше шевелишься — тем тебе же хуже.

— А что, они нас здесь оставят?

— Похоже, здесь.

— А почему не в яме?

— Наверное, чтобы себе жизнь не усложнять. Чтобы не таскать туда-сюда, по лестнице не спускаться… А может, еще почему. Я не спрашивал.

Из-за хижины вышла еще одна пара потенциальных колодочников. И увидела, что их ждет…

— Привет!

— Hello!

Через час все пленники были вместе Кроме одного американца, оставшегося без пары. Он тоже пришел с колодками и тоже сел. Вьетнамские заплечных дел мастера стали надевать на него деревянные браслеты, но что-то у них не заладилось. Может, эти последние колодки были бракованными, может, руки у него были нестандартные, а может, отсутствие второго партнера каким-то образом нарушало технологию процесса заковывания. Вьетнамцы громко о чем-то разговаривали, спорили, а потом и вовсе ушли.

Американец сидел в одиночестве и посматривал в сторону своих товарищей. И даже ободряюще подмигнул им.

Вьетнамцы скоро вернулись и, все так же переговариваясь, сняли колодки. И что-то сказали конвойному. Конвойный приказал пленному встать и повел его обратной дорогой. Через несколько минут раздался выстрел. И спустя мгновение еще один.

Все оцепенели.

— Сволочи! Из-за того, что каких-то колодок не хватило!

Вьетнамцы подняли бракованные колоды и пошли за хижину, даже не оглянувшись на пленников. Похоже, смерть здесь была обыденным явлением. Похоже, к ней привыкли…

— Скоро и нас так же…

Всю последующую ночь закованные в колодки пленники сожалели, что их не «так же», и жестоко завидовали застреленному американцу, не нашедшему себе пару. Его всего лишь убили! А им даровали жизнь в полусогнутом состоянии. Которая оказалась много хуже смерти.

От неестественности и однообразия позы затекала и невыносимо болела шея, ломало позвоночник, деревенели ноги, ныла исцарапанная кожа на запястьях и лодыжках. Спину, лицо и все тело жрал мелкий тропический гнус. Отмахнуться от него было нечем — руки были «заняты» Спать было невозможно. Жаловаться некому. Все страдали одинаково.

К пропитанным кровью колодкам то и дело подбегали мелкие грязные собаки и жадно слизывали кровь. Отогнать их, чтобы еще сильнее не повредить кожу, было невозможно Терпеть — трудно. И пленники кричали на них, плевались в них и гремели своими деревянными кандалами. И в конце концов добились своего. Собаки ушли.

Но когда ушли собаки — пришли крысы. И стали делать то же, что собаки. Только уже пытаясь прилезть зубатыми мордами к самым ранам…

Когда пришло утро, пленники были сломлены. Они сидели, тупо уставившись перед собой, и уже ни о чем не думали. Ни о жизни, ни о смерти. И меньше всего о побеге…

— Проснитесь! — крикнули вьетнамцы. Пленники подняли бессмысленные глаза. Если бы сейчас с них сняли колодки и скомандовали подняться — они бы не поднялись. А если бы в их лица направили автоматы, они бы очень обрадовались. И уж точно бы не встали, нарываясь на спасительный выстрел. За эту ночь их ценности претерпели кардинальные изменения. Смерть перестала быть страшной. Смерть стала желанной. Как жениху в день свадьбы — невеста.

В полдень к навесу подогнали грузовик. Пленников, поднимая вместе с колодками, побросали в кузов. Кузов захлопнули. Машина тронулась с места.

На этот раз никто не интересовался тем, куда их везут. На этот раз все молчали, подпрыгивая, перекатываясь, ударяясь о пол спинами и головами и сталкиваясь друг с другом, как какие-нибудь неодушевленные предметы. Как нагруженные внавал кирпичи. Или бочки. Или доски…

Теперь они желали только одного — стать теми, не имеющими души и не имеющими болевых рецепторов, кирпичами, бочками или досками. И уж как совсем о недосягаемом, мечтали об автоматном дуле, упертом в затылок…