Папа стоял с трубкой, прижатой к уху, еще две или три минуты после того, как по ней зазвучали гудки. Так с ним никто не разговаривал. Очень давно не разговаривал. А может быть, вообще не разговаривал. Он зло отбросил трубку и взглянул на своих подручных. Так взглянул, что те шарахнулись в сторону... - Откуда?! - резко спросил он. - Мы ничего не узнали, Папа! Он звонил с телефона-автомата. - Что?! - Папа, мы здесь ни при чем! Так сказали на станции. Упавший на пол телефон зазвонил снова. Все смотрели на него, но никто не решался его поднять. - Дайте! - сказал Папа. - Десять минут истекли. Что ты решил? - спросил уже знакомый голос. - Да пошел ты!.. - Тогда я открываю счет, - предупредил голос. Папа снова швырнул телефон на пол. Но на этот раз так, что из него, словно взрывом, выбросило все внутренности... - Он отказал, - чуть даже виновато сказал Иван Иванович. - Очень хорошо, что отказал, - приободрил его майор. - Он и должен был отказать. Кто дольше ломается, тот потом сильней любит, - и тут же поднял к лицу рацию. Смешков! Да я, Проскурин. Готовь машины на выезд. В полном объеме готовь. Да, всех. Как сегодня днем. Выезд через сорок минут. И вы собирайтесь, Иван Иванович. - Мы куда-то снова едем? - Едем. Снова. Едем продолжать то, что не успели доделать днем. Собирайтесь. Выезд через сорок минут. - И что мне надо будет делать? - Что делать? Ничего нового не делать. То есть делать совершенно то же самое, что вы уже делали. Ходить по адресам, которые мы вам укажем... "Все-таки странные люди, - вновь удивился про себя Иван Иванович. - Полдня таскали его по всему городу с чемоданом. И снова хотят делать то же самое! Снова таскать чемодан по городу. Ну очень странные люди!.." К исходу дня в городе имело место быть еще одно странное происшествие. Одному два года нигде не работающему, имеющему две судимости гражданину на его даче неизвестные хулиганы из ружья практически напрочь отстрелили правое ухо...
      Глава 26
      - Ты мне можешь объяснить, зачем тебе эти дела, Саша. - Объяснить не могу. Могу только сказать, что надо. Кровь из носу как надо. - Но ты же не первый год в нашей системе, ты же понимаешь, что уголовные дела попадают под категорию документов строгой отчетности. Их нельзя раздавать направо и налево. - Я не "право" и не "лево". - Я не хотел тебя обидеть. - Меня нельзя обидеть. Я толстокожий. - Значит, не скажешь? - Я же сказал - не могу. - Но я надеюсь, ты не собираешься их подчищать? - Если бы я хотел их подчищать, я бы к тебе не обращался. И кроме того, насколько я осведомлен, что там настолько много мертвяков, что, даже если вырвать половину листов, это ровным счетом ничего не изменит. - Ну вообще-то верно. - Ну и что ты мне скажешь? - Скажу, что пока не знаю. Дела находятся в ведении следователей. - Но ты же их начальник. - Но непосредственно отвечают за них они. Я не более чем администратор. - Никогда не поверю, что ты не можешь с ними поладить. Я точно такой же администратор, как и ты, и знаю все твои потенциальные возможности. Потому что располагаю точно такими же. - Хорошо. Я попробую тебе помочь их посмотреть. Но только если без выноса. - Конечно, без выноса. - Я возьму эти дела себе. Для ознакомления. На какую-нибудь из суббот. - На ближайшую субботу. Мне они нужны на ближайшую субботу. На следующую будет поздно. - Ладно, на ближайшую. Но с уговором, чтобы смотреть только в моем кабинете. - Согласен. Только в твоем. Александр Владимирович положил трубку и долго ежился в своем добротном подполковничьем мундире. Не привык он просить. Вернее, уже отвык. Потому что привык приказывать и отдавать распоряжения. И привык, что эти приказы и распоряжения мгновенно выполняются. И вообще, за последние несколько дней ему много чего пришлось делать такого, от чего он отвык. Начиная с того собеседования, на которое его притащил дядя Федор. Тогда, в детстве, дядя. А теперь непонятно кто, потому что Александр Владимирович сам дядя. Притащил и даже нормально не объяснил для чего. Сказал только, что нужно деньги выручать. Несколько раз подполковник деньги уже выручал. У должников выручал, которые их никак не хотели отдавать отчаявшимся кредиторам. Но отдавали, когда он, под каким-нибудь благовидным предлогом, например оскорбление работника правопорядка при исполнении им служебных обязанностей, запирал строптивых должников в следственный изолятор. По личному знакомству с начальником этого ведомства запирал. Через сутки пребывания там "по знакомству" самые строптивые должники готовы были вернуть долг вдвое. Но то были не более чем отданные в долг или под проценты деньги его знакомых или знакомых их знакомых. И были небольшие деньги. А здесь... Здесь деньги были совсем иные. И именно поэтому Александр Владимирович согласился на предложение приятелей дяди Федора. Правда, потом, когда вспомнил все перипетии разговора, - пожалел, что согласился. Но потом, прикинув; о каких деньгах может идти речь, снова решил, что поступил правильно. В конце концов, такой шанс выпадает один раз в жизни. И обычно кому-нибудь другому. А тут ему! Правильно, что согласился. Потому что неизвестно, что в этом терзаемом внутренними противоречиями государстве будет завтра. И еще менее известно, будут ли кому-нибудь нужны подполковники милиции. Но, согласившись, подполковник почти тут же столкнулся с рядом сложностей. Например, с тем, что работать надо не подчиненном ему коллективе, к чему он привык, а одному Так сказать, быть единому во всех лицах. И запросы рассылать, и информацию добывать, и перепроверять... День он пребывал в некоторой растерянности, но потом вспомнив уроки молодости, где он не один год проходил опером и следаком, взялся за дело. Для начала запросил в адресном бюро координаты разыскиваемых милицией лиц - майора Сивашова и капитана Борца. Ну то есть в запросе, конечно, не было указано, что разыскиваемые лица майор и капитан. Просто граждане Сивашов и Борец. Плюс имена, отчества и примерный год рождения. Проживающих в городе Сивашовых и Борцов было несколько. Злоупотребляя своим служебным положением, Александр Владимирович позвонил участковым инспекторам и попросил их навести справки по гражданам, проживающим по адресу... Кто они, где работают, какой образ жизни ведут. Образ жизни для отвода глаз. Потому что участковых всегда спрашивают в первую очередь про образ жизни. Большинство кандидатур, представленных адресным бюро, отпали сразу. Кто-то был инвалидом и по этой причине практически не выходил из квартиры, кто-то был горьким пьяницей, а большинство не имели никакого отношения к армии. Кроме двух адресатов. Эти двое - да, действительно служили в Вооруженных Силах, потому что, по свидетельству соседей, иногда ходили в форме. При этом одного дома не видели уже много дней. А про второго сказали, что он умер... - Умер?! Как так умер?! - Так - умер, - повторил участковый по телефону. - Говорят, дотла сгорел в собственной даче. - Отчего возник пожар? - спросил подполковник. - Точно неизвестно, но вроде как взорвался баллон с пропаном. Эти баллоны вечно взрываются. - Расследование пожара кем-нибудь проводилось? - Наверное, проводилось. Наверное, пожарниками. Но точно я сказать не могу... Итак, выходит, что майор Сивашов умер. Причем умер при весьма странных обстоятельствах. Потому что взрыв баллона на даче майора, который должен был ехать добывать деньги в Швейцарии, обстоятельство странное. Вернее сказать, архистранное. "Навести справки в горпожарнадзоре по факту пожара на даче гражданина Сивашова", - написал Александр Владимирович памятку в свой служебный блокнот. Но в любом случае майор Сивашов перестал быть конкурентом в деле борьбы за золото партии. Против фамилии майора Сивашова можно поставить жирный минус. Теперь по пропавшему капитану Борцу... Александр Владимирович набрал номер телефона еще одного участкового, на территории которого проживал Борец. - Вы у кого спрашивали про гражданина Борца? - спросил он у участкового. - У соседей. - А у родственников? - У гражданина Борца родственников нет. Только мать в деревне, где-то в Тверской области. - Так, может, он у матери? - Нет, у матери нет. - Почему? - Она соседям звонила и спрашивала, почему ей сын давно не звонит. - Так, может, он после этого к ней приехал? Вот что, узнай-ка у соседей ее адрес, а лучше телефон. И адреса и телефоны всех прочих, известных соседям родственников, приятелей и любовниц. - Любовниц тоже? - Любовниц в первую очередь! - Ладно, спрошу. - Впрочем, нет, не надо. Лучше попроси кого-нибудь из соседей, раз родственников нет, написать заявление о его розыске. Ну, мол, пропал человек, две недели дома не появляется, что общественность беспокоится, и все такое прочее. Пусть они заявление тебе передадут, а ты его в отделение унеси, а отделение пусть мне его перекинет. Ну вроде как для сверки по неопознанным трупам, которые проходили у меня. Только сделай все не как обычно, а очень быстро. Сделаешь? - Сделаю. Чего не сделать. Сегодня же и сделаю. Раз надо. - Тогда все. Надеюсь на тебя... Сейчас участковый возьмет у соседей пропавшего гражданина Борца заявление о его пропаже, и подполковник милиции Громов получит возможность провести официальное расследование по поводу пропажи человека. Конечно, когда такое заявление идет обычным порядком, оно идет неделями и никуда не приходит. Но этот случай особый. Здесь никаких проволочек не будет. Здесь машина розыска заработает на полную мощность. Потому что так надо подполковнику Громову. Которому очень нужен тот пропавший гражданин. Нужен капитан Борец. И кроме капитана Борца, нужен еще один и тоже пропавший человек. Которого через адресный стол и участковых не разыскать по причине его чрезвычайно распространенной фамилии. Но можно разыскать с помощью дружка-приятеля, имеющего доступ к уголовному делу, где он, как утверждали друзья дяди Федора, фигурирует в качестве одного из подозреваемых... В субботу Александр Владимирович долго и усердно тряс руку своего давнего, по юридическому институту и первому кабинету, приятеля. - Ну что, как жизнь? Как семья? Как работа? Дети. Дача. Мелкие домашние животные... - Все хорошо, все живы-здоровы, ушли документы на присвоение очередного звания, дача строится... А теперь, после соблюдения положенного при редких встречах этикета - к делу. Вернее, к многим томам дел. - Как обещал - все, что ты просил, у меня в кабинете, Полдня сотрудники тома таскали. Чуть руки себе не пообрывали. - Неужели так много? - Не то слово! Томов было действительно много. На двадцать полноценных бытовых уголовных дел хватило бы. Но эти тома вмещали не двадцать дел, а лишь три - массовое убийство на улице Агрономической, одно - на улице Северной и еще одно, тоже массовое, снова на Северной. - Хорошо у тебя следователи работают, - кивнул на разложенные по столам, по стульям и по подоконникам тома. - Стараются. Александр Владимирович взял в руки первый том. Не в смысле самый первый, а в смысле, который под руку подвернулся. Бывший однокашник с тоской посмотрел на десятки переплетов и заметно поскучнел. - Ну ты давай здесь копайся, а я пока по делам побегаю. Дела у меня тут разные. - А разве ты не будешь присутствовать? А то вдруг я какую-нибудь особо ценную страницу выдерну. - Не выдернешь. Я тебе доверяю. А впрочем, даже если и выдернешь, здесь не убудет. Действительно хоть половину забирай, - махнул он рукой. - В общем, я буду забегать. - Конечно, забегай, - согласился Александр Владимирович. - У меня от старых друзей секретов нет. - И как только захлопнулась дверь, углубился в тома дела. Содержание томов было известно и привычно. Он таких страниц тысячи пересмотрел. И сотни понаписал. Раньше, когда занимался расследованием преступлений. И позже, когда контролировал их ход. Фотографии и описание места происшествия. Свидетельские показания с типичными, навязшими на языках следователей вопросами. Акты экспертиз. Форма была та же самая. Содержание было несколько иным. Не таким, как раньше. Не таким, как в молодости, когда в деле была одна, максимум две фотографии трупа. И была фотография ножа, топора или, допустим, утюга, явившихся орудием преступления. В этих томах не было ножа, топора или утюга. И не было одного-двух потерпевших. На панорамных и более детальных фотографиях было множество трупов. Панорамные фотографии напоминали документальные кадры времен второй мировой войны. На них было очень много мертвых, растерзанных пулями тел, много крови на окружающих предметах, множество пулевых пробоин в мебели и стенах. Не меньшее удивление вызывало оружие, изъятое с места преступления. Разложенное рядом друг с другом на расстеленной на полу скатерти, оно тоже будило смутные воспоминания о Курской дуге, операции "Багратион" и сталинградском "котле". Этим оружием можно было вооружить полноценный стрелковый взвод того времени. Впрочем, нет, те, из сорок второго года, бойцы такой роскоши, как автоматические пистолеты и автоматы "АКС", не имели. И даже мечтать о них не могли. Суммарная огневая мощность найденных на месте преступлений стрелковых единиц перекрывала вооружение стрелкового взвода времен Отечественной войны по меньшей мере в несколько раз. А между прочим те бойцы с лучшей в мире немецкой армией воевали. А эти с кем? Кто их противник? Кто поубивал их, несмотря на все их пистолеты и автоматы? Это был центральный вопрос, на который желал и пытался ответить Александр Владимирович, зарываясь в тома уголовных дел. На который он отвечал. И от ответа на который входил во все большее замешательство. Баллистические экспертизы показали, что по меньше! мере пять человек на Агрономической были застрелены и пистолетов, принадлежащих гражданину Иванову. Потому что на одном были обнаружены отпечатки его пальцев, причем не просто отпечатки, а кровавые отпечатки. А второй послужил орудием убийства еще четырех человек на улице Северной. И на нем тоже были отпечатки его пальцев. Соответственно между этими убийствами случилось еще одно, где гражданин Иванов не просто убил человека, а жестоко пытал его, спиливая до самых десен зубы напильником. Причем на рукояти этого напильника опять были найдены его "пальчики". Конечно, если проявить особую, не свойственную работникам органов дознания сверхподозрительность, если отказаться от существующей системы представления в суд доказательств вины подозреваемого, то можно поставить под сомнения результаты экспертиз или предположить, что кто-то злонамеренно оставляет пальцы гражданина Иванова на месте преступлений и на оружии, с помощью которого совершаются убийства. Но куда в этом случае деть показания свидетелей, собственными глазами видевших гражданина Иванова с этими пистолетами на месте преступления, в момент совершения преступления? Куда деть старушку, видевшую его на месте преступления дважды, в первый раз, когда он спилил зубы и перерезал глотку одному потерпевшему, и во второй, когда он подстрелил сразу четверых? Куда деть старушку, которая искренне считает, что он охотится за ней одной только, что он непременно вернется, и на том основании забрасывает правоохранительные органы, вплоть до министерства, жалобами и просьбами о выделении ей персональной охраны. Куда деть свидетельские показания?! И отпечатки пальцев и акты экспертиз, которые во взаимосвязи с этими показаниями превращаются в неоспоримую доказательную базу, которую, не поперхнувшись, проглотит любой, самый придирчивый суд. Некуда девать! И значит, из всего этого следует, что гражданин Иванов Иван Иванович - крайне опасный и просто-таки патологический тип, для которого убить человека все равно что стакан колы выпить! Теперь Александр Владимирович несколько иначе взглянул на страхи друзей дяди Федора, которые рассказывали про вездесущего маньяка, постоянно встававшего на их пути. Теперь он перестал подозревать в них психические отклонения, потому что видел перед собой фотографии, протоколы, акты экспертиз и свидетельские показания, которым привык доверять. Судя по подшитым к уголовным делам документам, гражданин Иванов Иван Иванович, примерный семьянин и рядовой инженер какого-то мелкого полугосударственного предприятия, в течение нескольких недель перестрелял и перерезал десять потерпевших. Причем таких потерпевших, которые не были лишены возможности защищаться по причине того, что имели при себе огнестрельное оружие! Кроме того, о чем не знают следователи, ведущие дела, потому что не знают о дискетах, есть еще подозрительная во всех отношениях смерть майора Сивашова, подорвавшегося на даче на баллоне с бытовым газом. И есть самоубийство генерала Петра Семеновича. Вот такая кровавая цепочка выстраивается... Александр Владимирович вновь и вновь лихорадочно перебирал и перелистывал тома уголовных дел, надеясь найти какие-нибудь новые, проливающие свет на личность Иванова, сведения. Но ничего, кроме актов патологоанатомических вскрытий, баллистических и прочих экспертиз и показаний свидетелей, не находил... Когда, уже почти к вечеру, в кабинет вернулся его хозяин, Александр Владимирович продолжал все так же лихорадочно и безнадежно перебирать раскрытые по всей площади пола, с десятками торчащих между страниц закладок, дела. - Ну что? - спросил тот. - Он какой-то серийный маньяк! - тихо сказал Александр Владимирович. - Он убил десять человек. - К сожалению, больше, - грустно усмехнулся его старинный приятель. - Что значит больше? - не совсем понял Александр Владимирович. - Есть доказательства на других, проходящих по делу покойников? - Нет. Но он убил больше, чем десять человек. - В каком смысле? - все никак не мог сообразить, о чем ему толкуют, Александр Владимирович. - В прямом. Здесь не все дела, в которых замечено его участие. Было еще одно. Недавнее. В поселке Федоровка. Ты мог слышать... - Федоровка? Да, да, что-то такое проходило по сводкам. Там, кажется, были какие-то мафиозные разборки и поубивали кучу народа? - Не поубивали, а поубивал. - Что?.. Кто?.. Ты хочешь сказать, что это... - Конечно, следствие по данному делу находится в самом зачаточном состоянии, есть только общие наметки... - Он?! Ну, говори! - Я, конечно, не могу брать на себя такую ответственность... Но если судить по стилю совершения преступления, по найденным на месте преступления отпечаткам пальцев и найденному вблизи места преступления оружию... - Он?!! - Получается, что он. - Сколько?.. Сколько человек он убил в Федоровке? - Много убил. - Сколько?! Два, три, пять? - Больше. В поселке Федоровка в общей сложности ой убил еще... четырнадцать человек. - Сколько?!! - Четырнадцать. - Четырнадцать... - шепотом повторил Александр Владимирович и сел где стоял. Сел на том, раскрытый на странице с панорамой полудюжины мертвых потерпевших. - Десять и четырнадцать... Это же...
      Глава 27
      "Надо что-то делать. Надо что-то делать. Надо..." - беспрерывным проигрышем звучала в голове одна и та же мысль. Вот уже много часов звучала. Одна и та же... Только одна... В голове Королькова Ильи Григорьевича по кличке Папа... "Что же делать? Что? Что делать?.." Делать нужно было что-то немедленно. Потому что за последние два дня среди его подручных объявились еще две жертвы. Одному на даче отстрелили ухо. Так, что вместо вполне симпатичной ушной раковины у него теперь осталось два болтающихся на голове лоскута мяса. Неприятно-пикантная деталь заключалась в том, что его ухо разлетелось на две части в самый напряженный момент обоюдного любовного удовольствия с чувихой другого подручного Папы. Два крика - страсти и ужаса - слились в один. С той лишь разницей, что одному из присутствующих прибыло, а у другого убыло. Ухо. Вторая жертва пострадала сильнее. Потому что у ней дырка образовалась не в ухе, а в ступне. И тоже не в самый лучший момент его жизни - когда он находился в кабинке сортира ресторана "Вечерний". Неизвестный человек зашел в туалет, дождался, когда в нем никого не осталось, натянул на лицо маску из шерстяной, с прорезями для глаз шапочки, подошел к единственной обитаемой кабинке, тихо постучался и, услышав недовольный голос "Занято!" - резким ударом выбил дверь. - Добрый вечер, - вежливо сказал он, вытащил и упер в самые глаза сидящего черный набалдашник глушителя. - Вы... я... зачем?.. - невнятно замямлил человек на унитазе, завороженно наблюдая за движениями черной дырки глушителя. - Ты догадываешься, кто я? - спросил незнакомец в маске. - Я... наверное... да. - Тогда ты знаешь, зачем я здесь... - и, резко опустив пистолет, выстрелил человеку в стоящую на полу ногу. Пуля шмякнулась в носок ботинка, пробила кожу, начисто отпластала вставший на ее пути мизинец, продырявила подошву и, отрикошетив от пола, застряла в косяке двери. - А-а-а! - попытался вскричать раненый, но незнакомец больно зажал его рот левой рукой, другой продемонстрировав дымящийся глушитель. - Тихо! попросил он. - А то... Раненый мгновенно замолк и даже попытался сквозь перекосившую лицо гримасу боли изобразить улыбку. - Если ты откроешь рот раньше, чем через десять минут, я вернусь и убью тебя, - сказал незнакомец, сильно вдавив набалдашник глушителя в лоб раненого. - Понял? Раненый испуганно закивал, преданно глядя в очерченные шерстяной маской глаза. - Передашь своему... Папе, что я продолжаю ждать его решения. Плотно прикрыв дверь кабинки, незнакомец сполоснул в умывальнике руки и ушел. Пострадавший просидел на унитазе не десять, а двадцать минут. И просидел бы дольше, если бы уборщица не обратила внимания на ползущую по кафелю из одной из кабинок струйку крови. Пострадавшему вызвали "неотложку", где под местным наркозом отрезали болтающиеся на месте мизинца куски мяса и кожи. На вопрос пришедших по вызову врачей представителей правопорядка - кто в него стрелял, пострадавший только плакал и клялся мамой, что ума не приложит, потому что врагов у него нет... Две жертвы в течение двух суток было много. Причем оторванное ухо было вчера, а дырка в ноге - сегодня. То есть точно на следующий, примерно в то же самое время, день. Было очевидно, что стрелок четко выдерживает обещанный им темп отстрела окружения Папы. Один человек - в один день. Мало того, что он отстреливал людей Папы, он еще и издевался над ними и через них над Папой. Стрелок выбирал для выстрела самые неподобающие, самые "смешные" места и самые неподходящие моменты. Он превращал трагедию в фарс. И тем демонстрировал свою неуязвимость и силу. Очень удачно демонстрировал. Потому что подручные Папы вдруг разом и все почувствовали неудержимую тягу к дальним командировкам. Туда, куда раньше никто не желал ехать, сегодня выстраивались очереди готовых на немедленный отъезд добровольцев. Они приходили толпами и убеждали, что если не выехать сегодня, то завтра можно опоздать. Братва боялась. Братве за каждым чердачным окном мерещилось дуло винтовки с оптическим прицелом. Никто не знал, за что идет мочилово, но все предполагали, что Папа кому-то чего-то задолжал. За что мочила обиделся на Папу. Больше знал Шустрый и знали братаны, бывшие в доме. И бывшие в доме мочилы. Но Шустрый и братаны уже никому ничего не могли рассказать. Братва не возникала за долги Папы. Долги Папы - это его долги. Братва не возникала за долги Папы, пока мочила не стал курочить их. Теперь, когда он стал шмалять из своего винта, братва сильно забеспокоилась по поводу целостности собственных шкур. И стала искать себе командировки. - Чего забегали, крыски? Никак крысоловку почуяли? - зло комментировал их поведение и их просьбы Папа. - О чем ты. Папа? Мы даже и не думали! Просто надо наконец привезти товар... Отвезти деньги... Переговорить с фирмовыми... - Не надо привозить товар и не надо говорить с фирмовыми. Никому никуда не надо ехать! - наконец сказал, как обрезал, Папа. - Все будут здесь! - Но почему?.. - Потому что я так хочу! - Но Папа... Это дело пахнет керосином! Он начал отыгрываться задом, он отыграется всем... - Верно! Если продолжать пухнуть здесь, всем будет амба! - Он перемочит нас по одному из своего винта! - Точно! Он козырной стрелок... - осторожным, за чужими спинами шепотком окрысились самые смелые. - Кто вякнул? Те, кто подал голос, промолчали и сдвинулись за плечи молчавших. - Кто сказал за мочилу?! - еще раз грозно спросил Папа. - Если кто-то хочет базарить за мочилу, пусть выйдет сюда. Ну?! Кто? Братва отступила на шаг назад и спрятала взгляды в носки ботинок. - Если кто-нибудь еще скажет против меня, за мочилу я задавлю своими собственными руками! Я все сказал! Пошли вон! Насчет своих собственных рук никто не сомневался. Папа не разбрасывался обещаниями, которые не имел возможности исполнить. Папа был авторитет и не мог не выполнить того, что он обещал публично. Братва, спрятав злобно ощеренные зубы, разошлась. Папа снова взял власть, но Папа чувствовал, что его власть кончается. Потому что появился человек, которого боялись больше его. Если он ничего не предпримет, то его власть кончится совсем! Снова на его пути встал Иванов. Второй раз, после того кровавого, где он кончал четырнадцать "бригадиров" и "быков", случая. Тогда Папа отмазался обедом в ментовке. А где обедать теперь?.. Нужно было что-то делать! Но что, Папа не знал. Он умел противостоять легавым и умел драться за лучший кусок с себе подобными. Но что делать с невидимками, возникающими на его пути и калечащими его людей, он не знал. Не было у него такого опыта. Этот - первый. Иванов не напоминал мусоров, потому что не утруждал себя составлением протоколов, допросами и представлением доказательств в суд. Он сам был суд и был исполнитель своего приговора. С ним было невозможно играть в молчанку и невозможно было надеяться на амнистию. Иванов не был своим, потому что не знал законов своих и потому что вначале стрелял, а потом говорил. Иванов не был ни тем, ни другим. Он был беспредельщиком. Но был необычным беспредельщиком. Он был беспределыциком, умевшим внушать к себе уважение. После четырнадцати мертвяков и после стрельбы по живым мишеням Папа очень зауважал Иванова. Во-первых, потому что он самым непостижимым образом находил адреса его подручных и самих подручных. Вначале он нашел Шустрого. И убил его. Потом нашел Гнусавого и Шныря. И покалечил их... Во-вторых, Иванов не был звонком! Он не бросал слов на ветер и строго исполнял то, что обещал. После Гнусавого и Шныря он обещал отстреливать каждый день по человеку и отстрелил уже двоих. Потому что со дня обещания прошло два дня. Завтра должен был наступить третий день... Папе было наплевать на продырявленные уши, ноги, задницы или пусть даже головы своей блатной гвардии. Но каждый выстрел, попадавший в них, рикошетом попадал в него. Кому нужен князь, который не может защитить свою дворню? Такой князь очень быстро заменяется другим князем... Надо было что-то делать. Обязательно что-то делать.
      Глава 28
      Так получилось, что на третий день Иванов никого не подстрелил. Хотя весь день исправно носил по городу "дипломат". Вообще-то он не знал, что, ходя по городу с "дипломатом", отстреливает людей. Он никак не мог связать свои прогулки и телефонные угрозы с реальными пулями, дырявящими живую плоть. Или не хотел связать, предпочитая считать все это какой-то забавной игрой. Впрочем, это и была игра. Но игра со смертью, которую придумал генерал Трофимов, а озвучивал майор Проскурин. Согласно сценарию предложенной ими игры на третий день должен был пострадать еще один из приближенных Королькова-Папы. Очень сильно пострадать. Потому что не от слова, а от пули. Но в третий, назначенный ультиматумом Иванова день жертвы не нашлось. Ну не было ни одной жертвы, ни по одному из намеченных адресов. - Мак вызывает Фиалку. - Фиалка слушает. - Гвоздь отсутствует на месте. - Где он находится? - На этот вопрос ответить не могу. Гвоздь рано утром вышел из дому и больше не возвращался. - Вы выяснили его местоположение? - Это не входило в мою задачу. Я не располагаю необходимыми силами для ответа на этот вопрос. - Маку отбой. И с Гвоздем, похоже, отбой. Ну то есть полный отбой! - Фиалка вызывает Гладиолус. - Гладиолус слушает. - Доложите по Дюбелю. - Дюбель дома не появлялся со вчерашнего вечера. Но в квартире горит свет и играет музыка. Прикажете проверить квартиру? Или опросить соседей? - Не надо проверять и не надо соседей. Продолжайте наблюдение. Докладывайте любые изменения. - Вас понял, Фиалка. - И с Дюбелем тоже, похоже, отбой... Да что они, повымирали, что ли, все? Раньше времени. То есть до Иванова. - Роза сообщите о наличии Шурупа. - Фиалка, говорит Роза. Шуруп на месте. Ну слава Богу. Хоть кто-то... - Где он находится? - Точно сказать не могу. Шурупа визуально не наблюдаю. По всей видимости, он находится в ванной комнате. Уже пять часов находится. - Почему вы так считаете? - Из квартиры он не выходил. Никаких передвижений в квартире замечено не было. Мы предполагаем; что он находится в ванной. Ну ты смотри, и этот туда же! Ни в бега, так хотя бы в ванную. В которой нет окон. Майор Проскурин отложил радиостанцию и набрал по мобильному генерала, чтобы доложить текущую обстановку. - Обстановка дрянь. Все "скобяные изделия" попрятались по щелям что твои тараканы. Никого нет. Играет музыка, работают телевизоры, горит свет, но никого нет. Тот, кто есть, моется в ванной. С самого утра. - Я понял тебя, Степан Степанович. Очень хорошо, что попрятались. Значит, мы попали в точку! Значит, наши предупреждения они восприняли очень всерьез. - Что делать дальше? - Ничего не делать - ждать. - Наблюдение за "изделиями" не снимать? - Не снимай. - А если они не появятся? - Тогда ты их найдешь. - Где? - Есть одно место, где, я уверен, они обязательно появятся. У Королькова, который для них Папа...
      * * *
      - Где бабки? - Но Папа! - Где бабки, я спрашиваю?! - Папа. Бабки есть. Вернее, будут... Завтра. Или чуть позже... Денег не было второй день. Вернее сказать, деньги были, но пойти за ними было некому. Среди братвы случился мор. Почти все были увезены в больницу по поводу внезапно обострившихся аппендицитов. Кроме двух, которые угодили в инфекционное отделение горбольницы с подозрением на бубонную чуму. О чем была выписана соответствующая справка, подтверждающая, что они находятся в спецбоксе отделения особо опасных инфекций и что в связи с опасностью возникновения эпидемии в городе доступ к больным разрешен только в противочумных костюмах. Папа переживал не за деньги. Папа переживал за шепоток, который пойдет по городу из-за отсутствия сборщиков дани. Свято место пусто не бывает. Если он не соберет деньги сегодня, завтра их начнет собирать кто-нибудь другой. А послезавтра с ним придется воевать за место под солнцем. - Бабки нужны сегодня. До вечера! - сказал, как отрезал, Папа. - Но... - Предупредите, что кто не принесет бабки, будет иметь дело со мной! И вы будете иметь дело со мной! Иметь дело с Папой было то же самое, что иметь дело с винтарем незнакомца. И даже еще безнадежней. Потому что не спрятаться. - Мы, конечно, предупредим, Папа. Мы, наверное, соберем. Мы попробуем... совсем не так, как должны были, ответили блатные Папины подручные. Потому что совсем недавно ответили бы по-другому.