- А по понедельникам?
      - А по понедельникам нельзя. По понедельникам жандармы домашними делами занимаются - жен и детей порют и в церкву ходют.
      Тут жандармы заходят в камеру.
      - Те, которые четные, - выходь!
      И вручают каждому большой пряник с глазурью.
      - А я-то как же? - кричит мужик.
      - А тебя пущать не велено, - отвечают ему жандармы и пихают его обратно в камеру.
      А один студентик, выходя, вежливо так говорит:
      - Кислое твое дело! Лучше сам на портянке повесься!
      День сидит мужик, второй, неделю, месяц. Бояться устал, пообвыкся. Кормят сносно, баланду два раза на дню дают, а работать за то не просят. Стены в тюрьме толстенные, оконца махонькие, народу много - тепло. Раз в неделю в баню водят, белье меняют, что уж совсем мужику в диковинку. Сидит мужик, толстеет и думает - вот если бы бабу его, да детишек, да родственников в камеру допустить, да всем бы тут зажить кучей, так вот, наверное, счастье и было бы. И искать его боле не надобно.
      Только приходит однажды главный жандарм.
      - Аида! - говорит. - К царю!
      И волокет его прямехонько во дворец.
      А во дворце злата, серебра - в глазах рябит! Цветного холста на стенах, на окнах понавешено - тышшу портов сшить можно! И на каждом шагу каменные бабы и мужики стоят, голяком, срамотищу листками прикрывают.
      - Это что, родичи царевы? - спрашивает мужик. А жандарм его по роже - хрясь!
      - Молчи, дурак!
      Замолчал мужик. Идет, во рту зубы перекатывает, выплюнуть боится. Пол кругом, что твое зеркало, ни пылинки! Ох и справная, наверное, у царя жинка, что такую огромаднейшую избу в чистоте содержит.
      Заходят в залу. Царь сидит на здоровенном троне. Вокруг министров, генералов, охранников толпится видимо-невидимо.
      - А вот и наш мужичок, - кричит царь. - Здравствуй, мужичок! Понравилось тебе у нас?
      - Ниче, - отвечает мужик. - Тюрьма у тебя, величество, справная, теплая, и тюфяки мягкие.
      - Ха-ха-ха, - смеется царь. - А им не нравится, - и показывает на свиту. - Ха-ха-ха!
      - А зачем вы, мужичок, в царствие наше пришель? - спрашивает первый министр и смотрит на него через моноклю.
      - Так счастье ишшу! - отвечает мужик.
      - Ха-ха-ха, - снова смеется царь. - Нет, мужик, на свете счастья.
      - Как это? - удивляется мужик. - Есть счастье! Мне дед сказывал, а моему деду - его дед!
      - Нету счастья! Я лучше знаю. Я сто стран проехал и сто морей!
      А мужик смотрит - у царя рожа гладкая, пальчики белые, к работе не приучены, и весь-то он в дорогом сукне, и сразу видать, что жизнь у него распрекрасная. Набрался мужик храбрости да и бухнул:
      - Ты, величество, потому своего счастья не видишь, что на нем сидеть изволишь. А на заду Глазьев нету!
      - Ты как с царем разговаривать? Дрянной мужичонка! - ахнул первый министр и ну мужичку ухо на палец вертеть. Да больно так!
      А царь - топ ногой.
      - Отпустить его!
      Министры поклонились, от мужика отошли.
      - А хошь, - говорит царь, - на мое место сесть? Садись!
      И с трона встает.
      - Спасибо, конечно, - отвечает мужик, - только мне твоя сиделка без надобности. И на трон показывает.
      - Ая-яй! - стыдит величество. - От подарка отказываться нехорошо! От подарка отказываться нельзя!
      И толкает мужика к трону. И министры, и генералы тоже толкают. Так и втолкали.
      - Вот тебе, мужик, корона, - говорит царь. - Правь! А я возле постою... Ваше величество!
      И, ножкой дрыгнув, кланяется мужику, как всамделишному королю! И министры с генералами, глядя на него, тоже ножкой дрыгают и кланяются.
      Сидит мужик дурак-дураком, чего делать, не знает. Нету у него царского опыту. Полчаса сидит. Час. Вспотел, ногами затек, а шевельнуться боится.
      Наконец подходит к нему первый министр.
      - Чего ваше величество изволют?
      И открывает здоровенную книгу государственных приказов.
      - Ась? - спрашивает мужик.
      - Говори, что желаешь, не стесняйся, - толкает его в бок бывшее величество.
      - Ага, - понял мужик. - Значит, так! Изволю я. Изволю... Хочу редьку со сметаною! Быс-с-стро!
      - Что есть рэдка? - удивляется первый министр и на министров с генералами оглядывается. А министры да генералы глаза отводят. Откуда им знать, что такое редька. Это же не ананас какой простецкий.
      - Что есть рэдка? - еще раз спрашивает министр.
      - А это вам царь отвечать обязан? Это не его дело, - подает голос бывшее величество. - Вам сказали - вы извольте подсуетиться! А нет - голова с плеч!
      Заплакал министр и пошел "рэдку" искать.
      Очень такая жизнь мужику понравилась. Устроился он поудобнее на троне, корону на затылок сдвинул и говорит:
      - А раз я царь, то пусть ко мне подойдет главный жандарм!
      И пальчиком его подманивает.
      Подходит жандарм, склоняется почтительно. А мужик его еще ближе зовет. Пододвинулся жандарм.
      - Вот что я тебе хотел сказать... - говорит мужик и - ба-бах - вышибает жандарму державой железной ровнехонько четыре зуба! Жандарм в крик, за шпажонку хватается, хочет ею мужика с трона сковырнуть.
      А старый царь:
      - Ха-ха-ха! Да - ха-ха-ха. Ай да мужик! Ай да царь! И министры тоже:
      - Ха-ха-ха!
      - Я, грешным делом, сколько раз хотел жандарму по роже съездить, да все не решался, - признается бывший монарх. - А он раз! Ой, уморил! А тебе, - говорит он жандарму, - если ты его величество ненароком шпагой оцарапаешь, точно головенку оттяпают за покушение на монаршую особу. Так и знай!
      Жандарм шпагу в ножны:
      - Р-разрешите быть свободным? - и топ-топ из залы.
      А утром на всех заборах - "Манифест". Так, мол, и так, по причине недовольства народных масс старый царь сдал корону, трон и бразды новому, который из натуральных из мужиков. Да здравствует новый царь! Ура!
      И пошла у мужика жизнь - слаще не бывает.
      Но если совсем по правде, и тут без неудобств не обошлось.
      Во-первых, вынули мужика из дерюжки и облачили в самые что ни на есть царские одежды. И столько их оказалось, что если утром одеваться начать, то только к ночи закончишь. А ночью спать хочется, значит, одежда вроде ни к чему. В общем, перестал мужик вовсе раздеваться - спал в полной парадной амуниции: в сапогах, шпорах и при короне.
      Но опять неудобство - швы, пуговицы, резинки, застежки, потайные карманы разные в тело впиваются страшней волков. В дерюжку бы обратно! Так, говорят, царю не положено по чину! Он послов иноземных принимает, увидит посол ту дерюжку, осерчает и войной пойдет.
      По той же причине нельзя было в носу пальцем ковырять, под камзолом чесаться и на обеде званом из общего фарфорового чугуна ложкой хлебать. Мучился мужик на таких приемах шибко. И ведь как специально: только посол на порог - у мужика зуд по всему телу. Он уж и спиной о спинку трона трется, и державкой под мышки тычет будто случайно, а зуд только пуще. Маета! И как только цари живут?!
      А после и вовсе горе приключилось. Привели министры мужику даму. Снаружи вроде ничего - справная. Щеки толстые, румяные, одних подбородков штук шесть, но только больно уж злюща!
      - Вот, - объявляют мужику, - тебе королевна!
      - На что она мне? - возражает мужик. - У меня в деревне своя баба есть. Я к ней привыкши.
      - Тебе, ваше величество, по чину и званию полагается. Тебе без королевны никак нельзя. Иначе выйдет международный конфуз!
      А королевна стоит и, на мужика глядя, кривится, видно, что неохота ей с мужиком-лапотником женихаться. Мужик говорит:
      - А раз так, я согласный! Но только если я ей муж, пущай она титьки спрячет! А то срамотища глядеть!
      - Фи! - говорит королевна. - Ты хошь и царь, а все равно чурбан неотесанный! Это вовсе не срамота, а Декольте. Так все самые приличные дамы ходят!
      Мужик отвечает:
      - Мне до других баб дела нет, а своей я неглиже ходить не дам! - и запихивает обеими руками женины формы обратно в платье, как вылезшую квашню в кастрюлю.
      Королевна кричит:
      - Да что же это такое делается! Караул! Хватает мужика за бороду и ну из нее волосья драть, как пух из одуванчика.
      - Ой-е-ей! - вопит мужик. - Меня нельзя! Я величество! О-ей!
      - Это ты для них величество, а для меня супруг! приговаривает королевна и выщипывает из него все усы.
      Насилу мужик отбился. Сел на трон и плачет. Что за жисть такая, когда что хочется делать нельзя, а что не хочется - надо. Лучше бы я в деревне остался!
      Тут подбегает к мужику главный генерал и докладывает рапорт.
      - Так, мол, и так, все в государстве спокойно. Только две волости бунт чинят. Околотки рушат, генералов боевых розгами порют, грозятся столицу спалить, а царя с колокольни сбросить!
      Испугался мужик.
      - Отчего же так-то?!
      - А, говорят, в лавках соли нет. Говорят, новый царь хуже прежнего и через то ему надо кровь пущать!
      - Так что же я им такого сделал? - чуть не плачет мужик.
      - А народ, он завсегда царем недоволен, - пожимает погонами главный генерал. - Быдло-с! Прикажите стрелять?
      - А иначе нельзя? - сомневается мужик.
      - Никак нет! По-другому не обучены-с! Только если бунтовщикам потакать, они сюда придут и непременно державу порушат!
      Крепко задумался мужик. А тут к нему сзади главный жандарм крадется. И шепчет в самое ухо:
      - Раскрыт нами страшный заговор среди знатных фамилий. Желают они вас до смерти извести, а как, мы знать не можем, очень уж они скрытные! Только лучше вам теперь, ваше величество, не пить, не есть, в бане не мыться, по темным залам не ходить, в окна не выглядывать, с прислугой и министрами зазря не болтать. В противном случае мы за вашу жизнь полушки дать не сможем!
      И началась у мужика жизнь - хуже придумать нельзя. Всюду-то ему заговорщики с кинжалами мерещатся, всюду еда-питье травленые. Ночами мужик не спит, возле двери тихонько стоит, слушает, кто в коридоре ходит. Днем в самом дальнем подвале за сундуком хоронится. Все ждет, когда его убивать будут.
      В тюрьме лучше жилось. Ей-богу!
      И вот слышит однажды мужик наисекретнейший разговор. Говорит главный жандарм первому министру:
      - Осталось нашему дураку самую малость править. Денька два, а то и менее. Народ по стране бунтует, старого царя на трон требует! Старый царь придет, мужика низложит и головенку ему оттяпает. Снова пять лет спокойно жить будем. А как народец забузит, нового дурака сыщем и на царство поставим. И ему потом голову снимем!
      - Это есть очень большой мудрость! - говорит первый министр. - Народ любит, когда царю голова рубят. В моя страна тоже так делают.
      - Только я ему перед тем свои четыре зуба припомню, обещается главный жандарм.
      Тут все мужик и понял.
      "Ах я дурак-раздурак! Я думал, мне трон уступают, а на деле выходит - плаху! Псу под хвост его, счастье такое царское!"
      И бочком, бочком, да по стеночке в палаты царские. Хвать дерюжку из сундука и ходу!
      А на улицах народу полно, и все говорят:
      - Новый царь хоть и из нашенских, из мужиков, а злыдень. А старый даром что голубых кровей, а добряк! Видно, и впрямь царская должность не для простолюдина!
      Три дня мужик бежал без сна и отдыха, пока из царства того совсем не выбежал. И все ему сзади погоня мерещилась - жандармы да генералы. А как выбежал, сил лишился, упал на траву и встать не может. Все, думает, хватит счастья искать, пора домой идти!
      Отлежался и пошел домой.
      Но только совсем не вовремя домой он пришел. Государство его как раз в ту пору сызнова воевать собиралось.
      Генералы как мужика увидели, обрадовались шибко, даже в ладоши захлопали.
      - Очень, очень кстати, - говорят. - Нам как раз вот таких крепеньких мужичков не хватает. Генералов у нас огромадное количество. А командовать некем, солдатиков нет. Поубивало всех. Так что вступай, мужик, к нам в армию! Мы тебе обувку выдадим, шинелку на меху и картуз железный.
      - Не могу я, - вздыхает мужик, - я домой спешу. Я дома, почитай, годков десять не был. Соскучился!
      - А домой тебе спешить без надобности, - усмехаются генералы. - Сынов твоих на войне поубивало. Внуки от голода попухли, да и дома твоего нет, мы из него блиндажей понаделали. А остались у тебя только сарайка, жена старуха да таракан под завалинкой. И того мы вскорости мобилизуем и противнику в тыл зашлем, для поедания фуража и учинения вредных болезней среди солдат, скотины и населения.
      Заплакал мужик, запричитал:
      - Ах, зачем я из дому ушел, сынов, внуков не уберег!
      - А насчет того, что ушел, это ты правильно напомнил, обрадовались генералы. - За это после войны, если, конечно, жив останешься, непременно ответишь по всей строгости закона! Как самый что ни на есть злостный дезертир, который Родину свою и генералов в самый трудный час одних оставил. Мы через то только, может, войну и не выиграли!
      - Я же не за просто так ушел. Я же счастье искал! За что же меня судить? - возражает мужик.
      - А счастье искать не надо, счастье тебя само отыщет, отвечают генералы и приказывают фельдфебелю поставить мужика на все виды довольствия, выдать секиру и разъяснить в самой доступной форме, что есть счастье для простого солдата!
      - Будет исполнено! - козыряет фельдфебель и гонит мужика на склад.
      Одели мужика, обули и выгнали на плац. Фельдфебель перед ним туда-сюда вышагивает, орденами да шпорами звенит, цигарку курит.
      - Значит так, дубина. Слушай и запоминай! Я два раза не повторяю! Счастье есть служение отчизне своей до последнего вздоха и до последней капли крови! А служение отчизне есть полное и безоговорочное подчинение своему вышестоящему начальнику. То есть мне! Понял, деревенщина?
      И что бы я ни приказал, должен ты не щадя живота исполнить в наилучшем виде! Это и есть твое счастье! Понял?
      - Я только хотел спросить.
      - Понял?!
      - Я...
      - Пятьсот приседаний до полного уяснения, что такое солдатское счастье! Па-а-апрашу! Ать-два! - приказывает фельдфебель и бьет мужика сапогом под коленки. - Сесть-встать. Сесть-встать...
      Приседает мужик, ноги трясутся, черные круги перед глазами кувыркаются.
      "Мне бы, - думает, - только. До вечера. Уф. Дожить. И до. Нар. Доползти. Уф. Мне бы. Того. Счастья. За глаза. Уф-ф. Хватило".
      - Понял, что такое счастье? - спрашивает капрал.
      - Так точно! - орет мужик в ответ. - Служение вам, господин фельдфебель, до последней капли крови!
      - Ну, правильно понял, - говорит фельдфебель. - А теперь ступай в медпункт, в столовую, в туалет и в полевую церкву. И на все про все тебе пятнадцать минут. Я проверю. И если хоть полсекунды... Смотри у меня! - и показывает здоровенный кулачище.
      Пришел солдат в церковь, упал на скамейку дух перевести.
      - А-а-а, мой добрый прихожанин, - говорит поп в капитанской форме, его увидевши. - Что привело тебя в храм? Ответствуй.
      - Тень, - честно признается солдат.
      - А что заботит тебя, сын мой?
      - Где счастье хоронится.
      - Счастье есть доблесть. Убей врага, и ты испытаешь блаженство отмщения.
      Счастье есть победа, угодная всевышнему. Победи врага, и счастье твое будет безмерно.
      Счастье есть смерть на поле брани. Умерший в бою свят и безгреховен, как новорожденное дитя.
      - Что-то много счастья у вас, святой отец, - удивляется солдат.
      - Милость и щедрость господа нашего безгранична. Ступай и помни слова мои. Ибо это слова господни, вложенные в уста рядового пастыря его! Уяснил?
      Пошел мужик обратно к фельдфебелю, и радость его распирает. По всему свету счастье искал, под каждую корягу заглядывал ничего не нашел! А тут счастья - всю жизнь черпай, не вычерпаешь! Чудеса!
      Обучил фельдфебель мужика приемам рукопашного боя и тому, как сподручней из вражьего солдата душу вынимать. И отправил на передовую.
      - Ну вот теперь-то я счастье раздобуду непременно! обрадовался мужик и побег в атаку.
      Один.
      А на пригорке сто генералов стоят и смотрят, как солдат согласно их стратегическому плану станет победу добывать.
      Бежит солдат, через воронки перескакивает, "ур-ра!" кричит, штыком сверкает, хочет счастье за хвост изловить.
      - Славная у нас армия, - говорят меж собой генералы. - С таким молодцом мы всех врагов в пух-прах разделаем.
      И идут в блиндаж кофию пить.
      Добежал мужик до окопов, а ему навстречу такой же мужик поднимается, только шинелка на нем покроя иного и погоны ненашенские. У мужика аж руки зачесались.
      - Ну, счас счастье добуду!
      И р-р-раз - всаживает штык прямехонько тому солдатику в грудь. Солдатик охнул и сел. Руками за штык ухватился, а с пальцев у него кровь капает. И глаза у него такие жалостливые, ну в точности как у больной собаки. Мужик штык к себе тянет, а тот не отдает и что-то по-своему быстро-быстро лопочет. Выдернул мужик штык, солдатик и помер.
      Стоит мужик, винтовку держит и понять ничего не может. Что же это за счастье такое пакостное? Жил себе мужик, поди, бабу имел, детишек, а он его зарезал. Какая же радость с того?
      Плюнул и поплелся обратно в тыл.
      А его генералы встречают, да с подносом. А на подносе водки стакан.
      - Ты, оказывается, очень хороший солдат и даже герой, говорят генералы. И вешают ему на грудь медаль "За самую великую военную храбрость!" и спрашивают: - Ну что, счастлив ты наконец?
      - Точно так, - отвечает мужик. А голос у него тихий, еле слышный.
      - Если ты еще кого убьешь, мы тебе еще медаль дадим, обещают генералы, а сами от щедрости своей пыжатся.
      - А можно мне теперь домой? - просит мужик.
      - Никак нет! - отвечают генералы. - Врагов у нас еще множество, планов стратегийных и того больше, а ты один. Вот войну согласно нашей диспозиции выиграешь, тогда и отдохнешь.
      И пихают мужика в спину, чтобы он, значит, сызнова в атаку шел, победу добывать.
      - Иди, иди, солдат. Мы тебе артиллерийскую подготовку сделаем.
      И палят из пищали.
      - Не пойду я, - мотает головой мужик. - Врете вы все. Нету в вашей затее никакого счастья, а только злоба одна и глупость.
      - А тогда мы тебя судить станем, - вздыхают генералы. - И непременно к повешенью приговорим.
      И зовут трибунал.
      Прибегает трибунал, прибегают охранники, фельдфебели да писаря. Народа собралось - в окопе не помещаются. И каждый при деле!
      - Эх, сколько вас по щелям прячется! А воевать некому, удивляется мужик.
      - А воевать не наше дело, - возражают ему. - На войне у каждого свое место и назначение. Солдату - в атаку бегать, генералу - командовать, а нам - суд вершить. А иначе случится кавардак.
      И вяжут мужика по рукам и ногам.
      Судья говорит:
      - Отказ от убиения супротивника на бранном поле есть выражение крайней нелюбви к своему царю и отечеству, то есть фактически есть измена и злостное дезертирство. А за это повесить мало!
      И так и пишет в приговоре - "Повесить мало!".
      Тут генералы, судьи и писаря всем скопом на мужика набросились и ну к нему петлю прилаживать.
      - А мне, - кричит мужик, - помирать за счастье, тока бы ваши рожи противные не видеть!
      А про себя удивляется. Смотри-ка, и там счастье сыскалось, где его вовсе быть не может!
      Так бы и повесили мужика, если бы вдруг противник в наступление не пошел.
      Бежит от чужих окопов чужой солдат и по-своему "ура" кричит. Испугались генералы. Развязали мужика и приказывают:
      - Защищай нас! Мужик! Контратакуй! И развивай наступление до полной победы! А за это мы тебе повешенье отсрочим!
      - Не буду я больше воевать. Вешайте меня поскорей, отказывается мужик и глаза закрывает.
      - Да он же всех нас в плен возьмет, страну захватит и бабу твою и сарайку в контрибуцию запишет! - объясняют генералы.
      - А ну и ладно, - не пугается мужик.
      Видят генералы - не станет мужик воевать ни в какую! А противник совсем уже рядом. Глазищами сверкает, палашом грозит, сейчас изрубит!
      Расстроились генералы.
      - Из-за тебя, мужик, мы, может, всю эту войну вдрызг проиграли, - говорят. На все пуговички застегиваются, строем встают и шагом-марш - идут навстречу противнику поскорее в плен сдаваться.
      Остался мужик один.
      Лежит на земле, на шинелке, и ни вставать ему, ни счастья искать, ни жить неохота. Устал мужик. Лежит и ждет, когда смертушка подойдет и глаза от солнышка заслонит.
      А только не идет смерть - ни к чему ей мужик-беспортошник. Мороки с ним много, а навару никакого.
      Полежал мужик, озяб да и пошел домой.
      Только нету у него дома - один забор торчит, кусок ворот да сарайка. Разор. И деревни нету - лишь трубы печные остались.
      - Ну, что, сыскал счастье? - спрашивают соседи и с надеждой на мужика смотрят.
      - Всю землю исходил - нету счастья, - отвечает мужик. Нигде нету!
      Сел и руки опустил.
      Постояли соседи, повздыхали и каждый к своей печке отошел.
      Сидит мужик, голову руками обхватил, горюет.
      - Шестьдесят годов прожил! Дом не уберег, сынов потерял! Счастья в глаза не видел...
      Долго сидел.
      Но только подходит к нему жена, сама худущая, как щепка, руки что былинки. Еле-еле топор по земле волочит.
      - Вот, - говорит, - топор. Я его в огороде откопала.
      - На что мне топор? - удивляется мужик.
      - Так лестницу мастерить, - отвечает жена и глаза отводит. Вдруг не врал поп. Вдруг на небе счастье сыщется. Хоть самый махонький кусочек. Хоть вот такусенький!
      - И то верно. Чего без толку сидеть? - говорит мужик.
      Голову запрокинул, глаза прищурил и долго сквозь ресницы на небо смотрел. А потом взял топор и вбил две жердины в землю...
      Тюк-тюк - стучит топор. Стружка кучерявится. Сосной пахнет. Холодно наверху, ветер свистит, лестницу шатает, и звезды в черноте совсем рядышком, словно дырки от пальцев.
      И кажется, что совсем скоро, что вот-вот счастье будет. Через две жердиночки.
      Хорошо-о...
      - А может, и не в самом счастье - счастье-то, - думает мужик. - Может, оно в этих двух последних жердиночках, что до него остались? А?
      И тюк-тюк топором, тюк-тюк. Колотит лестницу.
      А лестница-то в небо ведет...