Глава 1

Я — разведчик и потому каждое первое число следующего месяца я натягиваю поверх рукавов бухгалтерские нарукавники и усаживаюсь за письменный стол. Не придумай чья-то умная голова этих матерчатых тубусов, разведки просто бы не существовало, так как всякого разведчика можно было бы запросто опознать по истертым на сгибах рукавам одежды. Есть дыра на локте — вот он и вражий агент. Хватай и тащи его в кутузку, и не бойся ошибки. Не будь у меня таких нарукавников, и я бы давно истер свои костюмы и рубахи до дыр, а локти до кости. А пожалуй, что и кости бы исшаркал. Такая работа.

Я сажусь за стол, я беру в пальцы ручку и начинаю писать бесконечные отчеты, сводки, сметы, докладные, объяснительные, разъяснительные, пояснительные и т.д., и т.п.

Для разминки начинаю с самого легкого. "...На ваш запрос номер... от... отвечаю... ...В дополнение к ранее данной информации... ...Требуется уточнить следующие положения представленного перечня...

...Высылаю подтверждение... Прошу подтвердить получение... Прошу подтвердить получение подтверждения..."

Голова вспухнет от всей этой входяще-исходящей бюрократии. Ладно бы просто отписки накатать, так ведь еще каждую строчку, каждую букву и запятую надо зашифровать, черновики, если таковые есть, уничтожить не позднее чем через пять минут после написания. Чистовики замаскировать под обыкновенное письмо — «посылаю тебе весточку от дяди Пети...», «картошке нынче вышел неурожай, собрали чуть не меньше, чем посеяли...», «соскучилась ужасно, с нетерпением жду встречи...», — а его, это письмо, еще придумать надо, выверять стилистически, насеять убедительных орфографических и синтаксических ошибок и написать левой рукой незнакомым, еще иногда и женским почерком!

Ну что, не заболят пальчики и то место, на котором творишь от такой неблагодарной — на одно полезное слово полета отвлекающей шелухи — писанины? Льва Толстого бы в мою конспиративную шкуру. Посмотрел бы я, как великий прозаик, скрипя зубами, водил бы ручкой по бумаге, изображая каракули второклассника Левочки: «...А вчера, Вовка, я ходил в киношку...» Это тебе не «Анну Каренину» жену заставлять набело переписывать. Здесь самому трудиться надо. И форма, то есть почерк, ошибки и кляксы, никак не может быть хуже содержания.

И это еще не все. Интересно, как бы любимый классик отнесся к тому, что каждый написанный им лист надо брать исключительно пинцетом и перед отправкой окунать в раствор «самоликвидатора», запечатывать в специальный, но внешне совершенно обыкновенный конверт и каждый такой конверт вскрывать в лучах особой лампы или, если требуется особая секретность, в сложного состава газовой среде. А если вскрыть просто, то на письме останется только: «Погода у нас хорошая, люблю, целую, жду, Маша...» — и ничего больше.

Так что слизывай, Резидент, клей с конвертов, не ленись. А иначе нельзя, в другом виде наша почта конспиративную корреспонденцию не принимает — только в стандартных, с маркой конвертах и разборчиво написанным индексом. Будь ты хоть трижды суперагент.

И все оттого, что нет у Конторы денег посылать по каждому пустяку курьеров на места. Смета, видите ли, не позволяет. Контора не милиция, не прокуратура и не Безопасность. Нет у нее лишних ставок, так же как и самой нет. Выдумывать специальные шифры, чернила, самоликвидаторы и липовые адреса, заставлять Резидентов кропать идиотские «народные» письма — средства есть, а пустить почтальона — нет!

Хотя, с другой стороны, курьер тоже не подарок. Когда пишешь письма — трудишься руками, когда идет спецсвязь — все больше ножками. Отыщи тайник, продублируй тайник, сохрани тайник, отследи окрестности. Минута в минуту уйди, минута в минуту приди, и чтобы, не дай Бог, не увидеть курьера даже со спины. Но чтобы опять-таки, не дай Бог, не допустить к контейнеру постороннего любопытствующего зеваку. И снова, но уже в другом месте, отследи, сохрани, изыми встречный контейнер.

И на каждом этапе возможны как случайные, так и запрограммированные вражьей стороной и коллегами по плащу и кинжалу проколы. Чем больше цепочка контактов, чем большее количество людей в ней завязано, тем выше вероятность провала. Известен случай, когда конторского почтальона, подозревая в нем иностранного шпиона, пасла местная Безопасность и в момент закладки «посылки» взяла под белы ручки, предвкушая большой успех, повышение по службе, награды, денежные поощрения и прочие блага. Самоликвидатор, конечно, сработал, превратив внутренности контейнера даже не в пепел, а в стерильную пустоту. Почтальон, конечно, изобразил глухонемого олигофрена, выполнившего просьбу незнакомого, первый раз им виденного прохожего, но дело получило нежелательную огласку.

С тех пор начальство предпочитает пользоваться обычной почтовой связью. Дешево и сердито. Ни новых и потому опасных своей осведомленностью людей, ни связанных с командировками и конспиративными мероприятиями дополнительных расходов. Бумага, ручка, Резидент и немного техники — все что надо для успеха. А каково Резидентам кропать многостраничные, ради двух предложений собственно информации, письма несуществующим родственникам и любимым, их волнует мало.

Но все эти входящие-исходящие еще ничего. Это, как я сказал ранее, только прелюдия. За ней следует бухгалтерия. Сколько выдано наличных денег на период текущих операций? Сколько истрачено? Сколько в остатке? Сколько отдельно по статьям?

Удивительное дело — организации нет, работников нет, а бухгалтерия есть! Фантасмагория современной за-бюрократизированной жизни. Говорят, на заре Конторы обходились без всякой отчетности. Получали денег сколько требовали, использовали как хотели. Но потом здравый государственный смысл восторжествовал. Как это может быть? Средства, и немалые, выделяются, тратятся, а кто их приходует, учитывает? Кто контролирует? Так можно докатиться до черт знает чего! Так можно себе зарплату начислить выше министра, что очень обидно для министра. Не пойдет! Развитая экономика — это учет и контроль за тем учетом! Получите главбуха и пять расчетчиков! И пусть все будет как положено.

Но секретность? А это как угодно. Можете их под одной крышей не селить и не знакомить. Вы же разведчики. Что вы, ничего придумать не сможете?

Вот так и объявилась в нашем почтенном учреждении бухгалтерия. Не убереглись. Уж как мудро задумывалась Контора — официально не существующая, укомплектованная исключительно живыми мертвецами, призванная исполнять внутри страны особо конфиденциальные задания без оглядки на мораль и закон, и потому истинно действенная организация, а и ту перемололи жернова бюрократической машины.

Первоначальные единицы исполнителей превратились в десятки. Эти десятки обросли чуть ли не сотнями хозяйственной и вспомогательной обслуги. Обслуге потребовался начальственный надзор, а тому начальству свое начальство. И каждая из этих дополнительно возникших штатных единиц, естественно, возжелала сладко кушать, тепло одеваться, мягко спать и иметь крышу над головой. И что занятно, они, слуги народа, все эти блага получили, а агенты, ради которых и создавалась Контора, — нет. Оно и понятно, спецы были предусмотрительно вычеркнуты из нормальной жизни, лишены фамилий, имен биографий и на том основании лишены еще и всех гражданских прав. Может ли давно захороненный покойник, ссылаясь на параграфы Конституции, требовать себе жилье и пенсию? Нет! А вот живой бюрократ может. И не без успеха.

Случился очередной парадокс — кто дело делал, кроме дырок в теле от вражьих ножей и пуль, ничего не заимел. Кто был призван их обслуживать — ест-пьет с серебра, голландским сыром в вологодском масле катается и в ус не дует!

Удивительно только, как при всем при этом удалось, совмещая несовместное, и интересы чиновников от разведки соблюсти, и Тайну существования Конторы охранить, и еще службу сладить?

А вот так и удалось. Успели умные, болеющие за дело больше, чем за личное благополучие, конторские головы понять неизбежность проигрыша в борьбе с государственной машиной. Поняли, погоревали да и сдали без боя бюрократам самый жирный кусок, оставив себе лишь не пользующиеся спросом работу, риск и право на смерть. Тем и спасли Контору от жадных посягательств. А начни они борьбу за штатное расписание и дополнительные субсидии, выяснение отношений на ведомственных коврах неизбежно потянуло бы за собой разглашение Тайны, и превратилась бы Контора в заурядное, каких десятки, подразделение Министерства безопасности или МВД.

А так выстояли, оберегли суть, отбросив, словно почуявшая опасность ящерица, финансово-хозяйственный хвост. Без издержек, конечно, не обошлось. За право свободно работать пришлось платить дополнительной кучей ежемесячно требуемых отчетов и отписок. Чиновники, они тоже люди честные, за просто так деньги получать не желают. Вот и выдумывают новую, в лучшем случае бесполезную, а в худшем мешающую делу, работу. Но к этому все уже почти привыкли. Смирились, как лошадь, тянущая тяжелогруженую телегу с сидящими на ее хребте слепнями.

Так постепенно сложилась удивительная, но, в общем-то, обычная для закрытых учреждений ситуация: Контора живет отдельно, ее обслуга и материально-техническое начальство — отдельно. Но как бы вместе. Первые знать не желают вторых. Вторые очень желают знать, но не имеют права, потому что знать о Конторе не может никто, кроме трех-пяти избранных лиц в руководстве страны. Вот и приходится бедным чиновникам не покладая калькуляторов и скоросшивателей трудиться под вывеской различных жэу, СМУ и конструкторских отделов липовых учреждений на организацию, о существовании которой они не подозревают, но контроль над работой которой успешно осуществляют! Спроси их: есть Контора? Только глазами растерянно заморгают. С ума свихнуться можно!

Отсюда и некоторая комичность во взаимоотношениях Конторы с... Конторой.

Скажем, выписывает Иванов командировку в город А. Но сам в бухгалтерию за командировочными не идет, так как на прошлой неделе он же получал причитающуюся ему для поездки в город Б. сумму, но под фамилией Петров. А в позапрошлую — Кузнецов. И так до бесконечности. Не может он явиться в кассу лично, потому что собственной личности у него нет или, наоборот, их чересчур много. Поэтому деньги бухгалтерия никому в руки не отдает, а помещает в специальный кофр, который курьер (вот еще одна штатная единица для начальственных отпрысков) везет в соседний район или город и оставляет в условленном помещении. Утром деньги из кофра исчезают а взамен их возникает соответствующая роспись в ведомости. И все к этому привыкли, и ни у кого такой порядок не вызывает удивления. Ну просто так принято, чтобы работу бухгалтеров облегчить, чтобы у окошечек касс очередей не отдавать.

Или вот, скажем, сижу я, заполняю для неведомого мне бухгалтера бланк списания материально-технических средств. Или, напротив, рисую требование на получение со склада изделия 325 УГКМ-7 в количестве шесть штук. Но это я знаю, что изделие 325 УГКМ-7 есть не что иное, как обыкновенная, любимая всеми граната «Ф-1» с приданными ей, укороченного — односекундного и замедленного — десятисекундного действия, запалами. Но бухгалтер-то этого знать не может! Не положено ему этого знать. Он может лишь подозревать в данной позиции строительный мастерок, или бетономешалку, или повышенной разрешаемости осциллограф. А может, ничего не подозревает. Может, ему это все глубоко безразлично. Бумажки со стола на стол перекладываются, зарплата начисляется и исправно выдается, чего еще надо? Может, этот бухгалтер, сам того не подозревая, усвоил главную заповедь Конторы: меньше знаешь — спокойней и, главное, дольше живешь.

Но даже если бы он был сверхлюбопьгген, ничего бы выяснить все равно не смог. Как можно догадаться, что скрывается за очередной аббревиатурой ДГСП-217-ШГК, не заглядывая в расшифровку? По стоимости? Так цифры в графе «цена» истинной цене не соответствуют! Все они изначально умножаются или делятся на сменяемый раз в квартал коэффициент, о котором знает только оперативное конторское начальство.

И выходит из всего этого замечательно веселая карусель, когда начальник снабжения вдруг требует срочный отчет по использованию изделия АПС-7-17 (всего-то патроны к пистолету Макарова), не подозревая, что это за изделие, для чего и откуда оно было получено и куда и с какой целью использовано. И получается, что этот начальник нужен как пятое колесо в двухосной телеге. Но все же нужен. Иначе кто вместо него будет получать зарплату, ежемесячную и квартальную премии, выслугу и профсоюзные путевки в Крым и подарки детям на Новый год? Некому. Потому что агенты делом заняты и в профсоюзе по понятным причинам не состоят. Только на него одного и надежда. Только он единственный и выручит.

Ходит в стенах Конторы устойчивая легенда, что попыталась как-то раз хозобслуга ввести в обиход табелирование и нормирование неведомых им работ, производимых неизвестными же работниками. Чтобы все чин чином: чтобы табели, договоры подряда, ОТК, соцсоревнование и пр.

Скажем, последовал сверху приказ пресечь деятельность одного особо вредного и неухватываемого законными методами мафиозника. Нормировщик выписывает научно обоснованный наряд на производство работ. Кладовщик выдает соответствующий инструмент — ну там пистолет с глушителем, кило пластиковой взрывчатки или поллитровую банку с ядом. Нарядчик отмечает по сдаче и выемке пропуска время начала и окончания работ. ОТК, отсматривая изрешеченный пулями или отравленный труп, принимает или бракует исполненную работу, грозя заставить переделать ее во внеурочное время. Бухгалтерия начисляет зарплату... Так, что ли?

И ведь, самое поразительное, я не иронизирую! Было нечто подобное. Не раз обслуга пыталась ставить вопрос «об упорядочении работы отдельных производственных подразделений и повышении роли отчетности и производственной дисциплины...» Ставился! Ей-Богу не вру!

Говорят, тем только и смогло уберечься от предложенной разрушительной реорганизации оперативное начальство, что допустило разглашение части служебной информации, удачно подставив под удар нескольких наиболее рьяных и тем опасных хозяйственных администраторов. Узнали хозяйственники то, что узнавать им было никак нельзя.

Закон сохранения Тайны развязал мудрым оперативникам руки. И как ни морщились высшие правительственные кураторы, пришлось им для восстановления режима секретности давать добро на применение чрезвычайных мер безопасности.

Администраторы еще не успели сообразить, какую выгоду можно извлечь из вновь узнанных фактов, не успели ими с женами поделиться, а Контора уже и следствие провела, и меру пресечения определила.

Так и не нашли хозяйственники, где применить свои знания. Не успели. Кончился их чиновничий век. Вместе с человеческим. Каждый защищается как умеет. Контора умеет то, что умеет. Причем умеет это много лучше других. Поехали хозяйственники на какую-то случайную — по обмену опытом — конференцию да и свалились с моста на железнодорожный путь. Отказало что-то в машине. Погибли. Один водитель каким-то чудом остался жив.

А вы как хотели? На войне, как на войне, хоть мировой, хоть бюрократической. Самое замечательное в этой истории, что смету на свою ликвидацию, и складские требования на получение соответствующего количества и назначения изделий, и даже премии за использование этих изделий они подписали сами! Собственными руками! Ну, не знали они, что такое УПСТ-д-1518 и для чего предназначено. Ну, не догадывались, с чем связана очередная хоздоговорная работа Петрова с Ивановым. Поинтересовались только:

— Вы уверены в необходимости именно такого количества изделия и именно такого наименования?

— Да, — ответили им. Они и подписались. Наверное, это был самый полезный для дела приказ из всех подписанных ими за долгие годы безупречной, на ниве администрирования, службы.

Вот такая грустная история. По крайней мере так ее рассказывают. Может, кое-что и приврали, но в общем и целом дух бюрократических войн, бушевавших внутри Конторы, передали точно. Я сам тому свидетель. И еще мой стол и быстро истощающиеся в ручках чернила! Короче, сказка — ложь, да в ней вполне определенный, вполне конкретным молодцам намек.

Чиновники почили, но заведенные ими порядки остались. За что нам, рядовым исполнителям, и приходится ежедневно отдуваться. Ну не вырезать же в самом деле всю бухгалтерию и складскую обслугу.

Все с бухгалтерией. Сил больше нет! Пора переходить собственно к делу. Что у меня там сегодня? Обзор состояния легальных и законспирированных политических течений и партий? Это просто. Продублируем данные, представленные в прошлом отчете. Партии не тараканы, быстро размножаться не умеют. На досуге, если такой представится, разберемся подробней. Строго говоря, это вообще не нашего ведомства дело. За это голова должна болеть у Безопасности.

Обзорная информация по соседним регионам. События (естественно, не те, о которых пишут в газетах), перегруппировка наиболее влиятельных политических и хозяйственных фигур, планируемые мафиозными кланами крупные операции, опасные ниточки, уходящие в подведомственный мне регион... Обычная оперативка. Эти листочки надо будет посмотреть повнимательней.

Разрешение на запрос номер... от... А если говорить по-простому, на физическую ликвидацию двух, особо вредных, много раз проскакивавших меж пальцев милиции и Безопасности, наркобанд. Давно я его ждал. Эти ребятки, по совокупности совершенных ими преступлений, уж лет пять лишку гуляют по этому свету. Да еще на три недели пережили сами себя благодаря нерасторопности конторских бюрократов, уточнявших, не будет ли подобная операция в ущерб интересам моих коллег в соседних регионах и не задействованы ли преступники в какой-нибудь хитрой, неведомой покушающемуся на них Резиденту, но очень важной для Конторы интриге. Оказалось — нет. Чистенькие бандиты, стерильные, в связях с Конторой не замеченные. Так что теперь им недолго осталось. Я судебную процедуру затягивать не собираюсь. Сегодня приговор, завтра, в крайнем случае послезавтра — исполнение. Операция давно распланирована и подготовлена, единственно возможная апелляция отклонена. Так что — пожалуйте бриться!

Я год потратил, разводя одну удачливую и сплоченную банду на две конкурирующие. Я голову сломал, как их стравить друг с другом. Пять сценариев перепробовал, пока за живое не задел. Зато теперь страсти накалены, дальше некуда — шерсть на загривках дыбом, пасти оскалены, хвосты землю метут. Не хватает только спорной кости, брошенной в середину стаи, чтобы они глотки друг другу перервали. И такая косточка у меня есть. Сладкая косточка, сахарная, от такой отказаться невозможно. Завтра я ее и брошу. А через несколько дней баланс подведу — сколькими преступниками меньше стало и вообще остался ли кто-нибудь. Крысиные драки, они кровавые. Это не наш самый гуманный в мире суд. На тех разборках меньше вышки не дают и раньше, чем последние кишки из брюха противной стороны выпустят, не останавливаются. На то и расчет. И перегруженным правоохранительным органам, которые одной рукой бандитов ловят, а другой отпускают, реальное вспоможение. Этих моих клиентов они уже ловить и амнистировать не будут.

Вот этим я и займусь. А оставшиеся конторские бумажки после, на досуге, досмотрю. Больно уж их много для одного, не обремененного секретарским аппаратом Резидента.

Я вышел на улицу, сел в первый подошедший трамвай, отъехал восемь остановок (в следующий раз отъеду пятнадцать и в другую сторону, уводя возможную — всегда возможную! — слежку подальше от логова) и из отдельно стоящего телефона-автомата позвонил по известному мне номеру. Я сказал только одну условленную фразу: «Это база? Простите, ошибся». Ее было достаточно, чтобы находящийся по другую сторону телефонного провода мой помощник все понял.

Этот помощник, с которым я работал уже пять лет, никогда не видел меня и никогда не видел завербовавшего его промежуточного агента. Человека, который с ним работал, не стало через неделю после подписания «контракта». Таковы правила Конторы — посреднические звенья убираются, разрывая цепочку конспиративных связей на отдельные, трудно состыкуемые звенья. Такой подход обеспечивает сохранение Тайны. Нет, посредник убит не был, лишние, необоснованные необходимостью трупы Контора не поощряет. Каждая насильственная смерть — это впечатанный в чью-то память и потенциально ведущий к Конторе след. Если насилия можно избежать, его лучше избежать. Но даже самой призрачной возможности утечки информации тоже следует избежать. Парадокс. Если следовать взаимопротиворечащим законам Конторы, то посредник не должен быть убит, но и не должен жить, так как только смерть носителя информации может гарантировать сохранение Тайны. Как выпутаться из подобного положения?

Очень просто. Контора для посредничества вербовала живых покойников. Она тщательно просеивала архивы онкологических клиник, выявляла безнадежно больных бывших работников служб Безопасности, знакомых с основами конспирации, накачивала их сильнодействующими, но не затуманивающими сознание наркотиками и отправляла на последнюю в их жизни операцию. Взамен после успешного завершения задания посредники получали квартиры для своих близких или все желаемое, что могло хоть как-то скрасить последние дни их жизни. Осечек не было. Вербовщик выполнял свою, как ему внушали, необходимую для безопасности государства, которому ой много лет верой и правдой служил, работу и умирал навек унося с собой опасную информацию. Цепочка прерывалась.

В дальнейшем все контакты со вновь завербованным агентом носили обезличенную форму. Он через тайники получал четко сформулированные задания, по телефону — подтверждения, по исполнении — заработанные деньги. Деньги были обязательным условием игры. Деньги выдавали, даже если агент от них, по идейным или еще каким соображениям, отказывался. Фанатизм в привлеченных работниках Контора не приветствовала. Фанатизм, в отличие от материальной заинтересованности, хуже поддается прогнозированию, так как замешен не на расчете, а на эмоциях. Кроме того, выплаченные за услуги деньги служили дополнительным рычагом давления на взбунтовавшегося агента. Его всегда можно было подставить, продемонстрировав соответствующие ведомости людям, против которых он работал, но которые продолжали считать его своим добрым приятелем.

Через четыре-пять лет агент консервировался и по возможности, — а возможности у Конторы были неограниченными, — переводился в максимально удаленный от места его деятельности регион, под присмотр служившего там Резидента, или скоропостижно умирал от какой-нибудь случайной хвори.

Мой агент выхаживал свои последние перед сменой географии месяцы, хотя об этом не догадывался. Если я хотел его использовать с толком, мне надо было спешить.

Вечером в городе прозвучали первые выстрелы. Трое вооруженных автоматическим оружием неизвестных расстреляли автомашину «волга», в которой находилось несколько человек. Двое скончались на месте, один умер по дороге в больницу.

Наживка сработала, операции был дан ход. Согласно моим расчетам, следующие потери должна была понести противная сторона. Глубокой ночью взлетел на воздух известный, расположенный вблизи вокзала и торговавший импортной аудио — и видеотехникой павильон. Страсти разгорались. В ближайшие день-два смерть должна была дойти до средних командиров, а чуть спустя вывести на дуэльный поединок главарей. Так задумывалась интрига.

Ежеминутно по своим каналам я ждал подтверждающей информации. Но ее не было. Дело застопорилось, ограничившись громкими, но не нанесшими серьезного урона преступной верхушке автоматными очередями и взрывом павильона. Я ничего не понимал.

Разъяснение пришло с двух сторон — с очередной «подслушки» и с донесением агента, переданным через тревожный почтовый ящик. Информация, если ей верить — а как ей не верить, когда она подтверждена двумя независимыми друг от друга источниками, — была в высшей степени удивительной. Начавшееся было кровопролитие было остановлено волей вдруг объединившихся городских преступных авторитетов. Такого еще не было! Обычно авторитеты, соблюдая негласный нейтралитет, в чужие междуусобные разборки не встревали. Когда двое дерутся, третий не лезь! И вдруг такое трогательное исключение из правил. Наверное, случилось что-то экстраординарное, если вышедших на тропу войны бандитов совместными усилиями убедили зачехлить вытащенное оружие. Стрельбу и взрывы предложено было отложить на несколько дней, до проведения общего преступного сходняка. После — пожалуйста, в свое полное удовольствие, а пока потерпите.

Очень меня заинтересовало это сборище. Пожалуй, впервые я наблюдал объединение разнородных преступных формирований под единые знамена. Конечно, подобные сходки случались и раньше, но никогда не перекрывали они текущих бандитских дел.

Не присутствовать на сходке своими ли, чужими ли ушами для меня было бы непростительной глупостью.

«Узнать место, время, состав», — поставил я задачу спешно мобилизованным агентурным силам. Через несколько часов я располагал исчерпывающими сведениями о запланированной сходке. Но было поздно. Сходка состоялась. Без моего участия. Я не успевал за развитием событий. Я проигрывал.

«Любым путем, с максимально возможной точностью желательно по минутам, восстановить содержание встречи», — выдал я новое распоряжение. Именно сейчас по горячим следам, пока сходка не обросла интерпретациями и легендами, пока в шелухе самовосхвалений еще можно отыскать зерно правды.

Постепенно, из десятка переданных мне разноречивых рассказов, пересказов и мнений я, словно художник из осколков мозаики, собрал картину, которую мог считать приближенной к истине.

Инициировали встречу мало кому известные, но с серьезными рекомендациями, московские гости. Интересовала их ни много ни мало — местная тюрьма. В ней, по их сведениям, в ближайшее время, а если быть совершенно точным, то через шесть с небольшим месяцев, должно было случиться выступление угнетенных преступных масс, которым требовалось организовать поддержку извне. Без местных сил это сделать было затруднительно. Московские эмиссары давили на профессиональную солидарность и воровскую честь, подкрепляя свои слова солидными финансовыми вливаниями и добротно сработанньм планом. От местных коллег требовалось немного — обеспечить поддержку, наладить каналы обмена информацией, снабдить бунтарей кое-каким оружием. Коллеги сомневались в успехе операции, ссылаясь на крепкие тюремные стены, охрану, отсутствие прецедентов и пассивность томящихся в заточении соратников, не забывая при этом набивать себе, как знатокам местных условий, цену.

Препирательства продолжались всю ночь, в результате чего финансовый взнос москвичей вырос вдвое, а участие местных рекрутов ограничилось сбором информации и налаживанием надежной связи с тюрьмой. На том и порешили.

Сходка меня разочаровала. Очень она напоминала героико-романтическую оперетку, где главные персонажи в доступной для зрителя, то есть с песнями и танцами, форме разрабатывали невероятные по своей авантюрности планы, мало заботясь о соответствии их реалиям жизни. Поднять бунт, захватить тюрьму да еще организовать массовый побег заключенных, из которых, похоже, московских визитеров интересовали лишь несколько человек? Не слишком ли фантастично и не слишком ли громко для такого пустячного дела, как освобождение из неволи пары осужденных? Им нужен результат или шум?

Настораживало другое — уверенность эмиссаров в скором бунте (прозвучала даже точная цифра!) и легкая отдача крупных наличных сумм. Расставаться с деньгами, не получив ничего, кроме обещаний, взамен, для преступников не характерно. Или они уверены в своих силах — но с чего бы это? Или они преследуют какие-то свои, совершенно непонятные мне цели? В любом случае следует навести кое-какие справки.

Я так понял, что преступников интересует тюрьма. Значит, в не меньшей степени она должна интересовать и меня.

Затратив не самые большие деньги (известно, какие оклады у работников подобных заведений), я быстро влез в служебные документы А/Я номер... То, что я узнал, меня по меньшей мере удивило. Вторую неделю в тюрьме по указке сверху, что называется, крутили гайки. Относительно либеральные правила внутреннего распорядка вытеснялись самыми что ни на есть драконовскими. Переписка и свидания сократились вдвое, нормы выработки в производственных цехах, напротив, поднялись на 25 процентов. Заключенные роптали, писали жалобы, два раза задерживали выход на работы. Создавалось впечатление, что кто-то сознательно и очень расчетливо накапливал в осужденных энергию протеста, сжимал пружину общественного недовольства, чтобы однажды, когда придет время, дать ей разжаться. И все это на фоне нежданно свалившегося на тюремную администрацию сокращения штатов, которое должно было завершиться через... шесть месяцев!

В такие совпадения я не верю. Хотел бы, да не могу. Таких совпадений не бывает! Искусственное взвинчивание заключенных при одновременном снижении надзора за ними и при одновременной же подготовке бунта извне? Дай Бог, чтобы это было только утечкой служебной информации из тюремных канцелярий, которой решили воспользоваться находящиеся на свободе преступники.

Но закручивание гаек? Его-то кто приурочил к предстоящему штатному сокращению? Отчего на этой тюрьме сошлись интересы столь разных епархий: преступной и исправительно-трудовой? Что или кто завязал их в единый узелок? И чего добивается этот кто-то, провоцируя в тихой, провинциальной тюрьме бунт, да не просто бунт, а, судя по планам «освободителей», вооруженный?! Повышения субсидирования? Вот, мол, до чего довели наше ведомство подрезанием смет и сокращениями — с заключенными совладать ухе не можем! Кровь, она быстрее всего открывает государственные кошельки. Против крови не попрешь. В итоге тебе пожалуйста — прибавки к окладам, внеочередные звезды на погоны, квартиры, штатные единицы. Неужели такая игра? Похоже, очень похоже.

А если отвлечься. Какие еще могут быть варианты? Общегосударственное ужесточение режима содержания осужденных — вот до чего довела игра в либерализм. Или прямо противоположная цель — продемонстрировав многочисленные жертвы, требовать смягчения судебных и исправительно-трудовых нравов? Или того круче, кто-то копает под нынешнее правоохранительное руководство — допустили промахи, не справились, распустили ведомство, что вылилось... Во что вылилось? Правильно. И кто сказал, что бунтовать будет одна только наша тюрьма, их ведь по России-матушке разбросано — несчесть! Вот тебе и необходимость странных московских эмиссаров, вот тебе и сроки. А ведь это большая политика. Неужели она добралась и до наших захолустных мест?