Глава 1

В Москве выпал первый снег. И будто бы серый мешок на город натянули. Солнце пропало, видимое в узких просветах меж зданий небо заволокло мутью, по улицам мело мокрой крупой, которая липла к волосам, пальто, башмакам. Кое-где перед порогами намело уже сугробы, которые к утру, схватившись морозцем, превратятся в ледяные скаты, отшлифованные ногами жильцов, на которых те будут оскальзываться, чертыхаясь и плюхаясь наземь, больно отбивая бока и спины. Никто тот снег не счищал. Дворники-татары, которые обычно, засветло выбираясь из своих подвалов, убирали дворы, скалывая наледи и посыпая их толченой золой, теперь куда-то все запропастились. Может быть, уехали в свои Бугульмы. Москву заметало, и никому до того не было дела. Окна дворницких были заколочены досками, ворота, ведущие во дворы, стояли распахнутые настежь, в неприбранных подъездах сновали какие-то смутные личности, которых никто не гонял.

Удивительно, как быстро, как мгновенно может рассыпаться в прах уклад, который созидался столетиями! Была великая, могучая Россия — и на тебе, года не минуло, остались осколки! И даже улиц прибрать стало некому...

Одинокий господин в глухо застегнутом пальто, с поднятым под самые уши воротником быстро шел по переулку, хлюпая ногами в мокрой снежной каше. На его волосах и плечах белыми полосами лежал нерастаявший снег. Возле углов зданий господин останавливался и задирал голову, глядя на номера домов. Фонари горели через два на третий, и разобрать цифры было мудрено.

Двадцать два... Значит, следующий будет двадцать четвертый, за ним двадцать шестой, а затем...

Господин спешил, а дома были какие-то удивительно длинные. Или, может быть, ему это просто казалось.

Где-то сзади застучала, загромыхала по каменной мостовой пролетка, господина, обдав мокрыми снежными брызгами, обогнала коляска с поднятым верхом, и на мостовую, дымясь паром, шлепнулись катыши свежего лошадиного помета, к которому тут же подлетела и, суетясь, чирикая и дерясь, стала расклевывать стая воробьев.

— Но-о!... Родимыя-а!... — кричал, ожигая коня кнутом, уже где-то далеко извозчик.

Вот он... двадцать восьмой!...

Господин свернул во двор, потому что парадное было почти наверное заколочено. Поднявшись на крыльцо черного хода, господин подергал ручку. Дверь была заперта изнутри на засов. Он довольно долго стучал, пока наконец за стеклом не замаячило чье-то смутно угадываемое лицо.

— Что вам угодно? — поинтересовался из-за двери голос.

Вряд ли это был дворник — скорее всего, кто-то из жильцов, которые, объединившись в домовые комитеты, посменно несли охрану подъездов. Раньше, во время октябрьских боев — повсеместно, теперь кое-где.

— Мне в четырнадцатую квартиру! — крикнул господин. — К Анне Осиповне Рейнгольд.

Дверь приоткрылась. Но не полностью, потому что она была на цепочке. В узкую щель выглянуло круглое, с пышными усами лицо.

— А вы, сударь, простите, кто будете? — строго спросил человек с усами, подозрительно оглядывая господина.

А действительно — кто?

В недавнем прошлом — полицейский, следователь сыскного отделения.

После — чиновник по особым поручениям. Тоже — бывший, бывшего Временного правительства той, прежней, которой теперь нет, России...

Все — бывший. А теперь кто?...

— Я ее знакомый, — ответил господин. — Разрешите представиться — Мишель Фирфанцев. Мне необходимо видеть Анну Осиповну по срочному делу...

Мужчина с усами все еще сомневался, пытаясь высмотреть, не прячется ли кто за спиной того господина. Что было вполне вероятно, так как в Москве орудовали шайки квартирных грабителей, которые, пробравшись в подъезды, взламывали пустые квартиры, а то и прибивали жильцов.

— Анны Осиповны нет, — ответил мужчина.

— Как нет? — растерянно спросил Мишель.

Такого поворота событий он не ожидал. Он был готов к чему угодно — к тому, что его не примут, прогонят, на порог не пустят, но только не к этому! Он почему-то был совершенно уверен, что Анна теперь находится дома.

Дежурный по подъезду попытался закрыть дверь, но Мишель ловко сунул в щель носок ботинка.

— Послушайте, мне обязательно нужно знать, где она, — горячо заговорил он. — Это важно. Может быть, вы знаете, куда она съехала?

Наверное, в этот момент на лице Мишеля отразилось такое отчаяние, что мужчина с усами помягчел.

— Доподлинно я не знаю, — сказал он. — Но только я ее уже который день не вижу, а нынче стучал — так она не открыла. Впрочем, если вам так угодно, можете подняться, проверить сами.

Дверь захлопнулась и тут же, сброшенная с цепочки, распахнулась снова.

Мужчина с усами посторонился, пропуская Мишеля в подъезд. И тут же, едва только тот вошел, захлопнул за ним дверь, набросив цепочку и задвинув засов.

— Вам туда, на четвертый этаж, — указал он. — Сразу же направо. Только под ноги глядите, там ступеньки выбитые.

— Благодарю вас! — кивнул Мишель, невольно косясь на внушительную, с огромным медным набалдашником трость в руках мужчины, которой тот, судя по всему, собирался отбиваться от грабителей.

Мишель, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, стал подниматься по черной лестнице.

Второй этаж.

Третий.

Четвертый...

Перед первой направо дверью Мишель остановился и стал искать барашек звонка, которого не было.

Ну да, верно, это же черный, изначально предназначенный для прислуги ход! Тут никаких звонков и номеров нет.

Мишель хотел было постучать, но вдруг подумал, что, наверное, это будет неприлично, что лучше войти через парадную дверь. Поднялся на два этажа выше, заметил в застекленной, разгораживающей парадную и черную лестницы перегородке выбитое стекло и, присев, пролез, протиснулся в узкую щель. Благо его никто не видел.

Он вновь спустился на два этажа и позвонил в дверь.

Сердце его учащенно забилось.

Как нехорошо, как неправильно... Он ведь не на свидание пришел — по делу. Так нельзя, так невозможно, нужно взять себя в руки!

Мишель глубоко вздохнул и прокрутил барашек звонка еще раз.

За дверью брякнуло.

Но никто не подошел.

Мишель постоял, выжидая несколько минут, и позвонил снова. На этот раз дольше. Он прокрутил барашек раз, другой, третий, слыша, как в квартире дребезжит, словно пустая жестянка, звонок.

Замер, напряженно прислушиваясь.

И снова — ничего.

Анны дома не было. Она съехала... Или просто уехала из Москвы.

Она просто исчезла из его жизни.

Минуту или две Мишель стоял подле двери, не зная, что ему делать. Впрочем, он и до того об этом как-то не думал, не загадывая далее встречи с Анной. Он собирался ее найти, поднести чемоданы до вокзала и сопроводить до границы, где передать с рук на руки ее отцу Осипу Карловичу, которому обещал свою помощь, несмотря на то что тот пытался его убить, посулив за его жизнь дворнику Махмудке «катеньку».

Теперь, когда Анны не оказалось дома, он не знал, как ему быть дальше. Теперь нужно было думать о себе, к чему он не был готов. О своей судьбе он не загадывал, полагаясь на случай. Его жизнь с некоторых пор не имела для него решительно никакой цены. Он теперь мог бы быть где-нибудь в братской яме в Петрограде, убитый солдатами присланного за ним конвоя. Или лежать в груде тел расстрелянных юнкерами подле ворот Кремлевского Арсенала солдат 56-го пехотного полка...

Мишель медленно повернулся и уже собрался было уходить, когда услышал за дверью какое-то движение. Или ему показалось, что он что-то услышал?...

Мишель воспрял духом. Теперь же упаковать чемоданы и сопроводить ее до Николаевского вокзала, лихорадочно думал он. Можно даже пешком, если не удастся поймать пролетку — отсюда, через Басманную, не так уж далеко...

Он порывисто вернулся к двери и, наплевав на все условности, приник к ней ухом.

Все было тихо... Все же — тихо...

Он стоял так, притиснувшись телом к двери, минуту или две. И его упорство было вознаграждено. Он вдруг совершенно явственно услышал какой-то вскрик. Женский! Или стон?! В любом случае в квартире кто-то был, хоть и не открывал!

Мишель стал крутить барашек звонка и стал барабанить в дверь. Он звонил, стучал, а потом замирал, прислушиваясь. Но ничего уже не слышал, словно там, за дверью, кто-то притаился.

Может, там грабители, которые проникли внутрь и теперь держат Анну, не давая ей подойти к двери? Вдруг — так?!

Мишель, прыгая через три ступеньки, побежал вниз, на первый этаж. Возле черного хода он отыскал давишнего господина с тростью.

— Скорее! — крикнул он. — Там кто-то есть! Нужно высадить дверь!

Господин с тростью с удивлением взглянул на взволнованного, с изменившимся лицом Мишеля.

— С чего вы взяли, что там кто-то есть? — недовольно спросил он.

— Я уверен, я совершенно уверен! — горячась, объяснял ему Мишель. — Я слышал там какие-то крики! Ступайте же скорее за мной! И найдите какой-нибудь инструмент, хоть даже топор!

Господин с усами, уступая напору Мишеля, двинулся за ним. Они поднялись на четвертый этаж, по дороге господин заглянул в свою квартиру и вынес из нее большой топор, которым колол дрова для камина.

— А вы точно уверены? — все сомневался, все спрашивал он.

— Ну конечно же! — уверял его Мишель.

Перед дверью они остановились, вновь прислушиваясь.

Тихо.

Но Мишель уже поддел планку, сунул лезвие топора в щель меж дверей и что было сил надавил на топорище.

Дверь скрипнула, поддалась, щель расширилась.

— Да помогите же! — крикнул Мишель.

Господин, оставив трость, надавил на топорище, дожимая недостающие миллиметры.

Дверь поддалась еще больше, язычок замка выскочил из паза, и дверь распахнулась.

Мишель, выставив вперед топор, готовый драться, бросился в квартиру. Господин с усами — за ним, угрожающе вскинув над головой свою увесистую трость.

Они забежали в одну комнату, в другую... Но никаких злодеев там не было. И никого не было!

Как же так?...

Но вдруг из-за дальней двери раздался явственный стон, который они услышали оба!

Там!...

Они подбежали к двери, встали по ее сторонам и выставили впереди себя свое оружие.

Вот теперь разом они ворвутся внутрь, и если там кто-то будет, они собьют его с ног — всех, сколько бы их там ни было!...

— Ну?...

Господин с занесенной тростью кивнул.

Мишель не знал, способен ли он рубить живого человека топором — он об этом как-то не задумывался, но он готов был, если увидит, что злодеи угрожают жизни Анны, даже убить их!

Из-за двери раздался еще один протяжный стон, который внезапно оборвался, сменившись какими-то сдавленными хрипами. И далее Мишель уже ни о чем не размышлял. Он отступил на шаг, что было сил пнул в дверь ногой, срывая с той стороны крючок, и, занеся для удара топор, прыгнул внутрь!... Вслед за ним, горячо дыша ему в затылок, вломился в комнату господин с тростью...

Глава 2

Положение было самое отчаянное...

Факт воровства не установлен.

Злоумышленники не обнаружены.

Квартира заложена.

Взятый под нее кредит — истрачен.

Впору было вешаться...

Но имели место и плюсы. Один — Ольга. Но он перевешивал все остальное!

По причине чего Мишель Герхард фон Штольц ни вешаться, ни стреляться, ни тем более травиться не собирался, пребывая в состоянии совершеннейшего счастья. Потому что был в состоянии влюбленности!

Но, увы, природа жизни такова, что счастье — это всегда лишь краткий миг меж сплошными неприятностями...

В дверь позвонили.

И еще раз.

Потом постучали. Ногой...

— Кто бы это мог быть? — удивленно подумал Мишель Герхард фон Штольц, который никого в гости в столь ранний час не ждал.

Ему бы не открывать, ему бы затаиться, изобразить свое отсутствие. Но это можно было бы истолковать как трусость, чего настоящие джентльмены допустить не могут!

Мишель Герхард фон Штольц прошел к двери и повернул в замке ключ.

На пороге стояли три крепких на вид паренька в кожаных куртках, с золотыми цепочками на шеях.

Странная с точки зрения просвещенного европейца мода. Слегка папуасская.

— Вы ко мне, джентльмены? — вежливо поинтересовался Мишель.

— К тебе, к тебе! — ответили ему незваные гости, оттирая его плечом в сторону и проходя мимо него в квартиру.

— Господа, с кем имею честь? — поинтересовался Мишель.

Гости оглядели квартиру, сунувшись в каждый угол, и по-хозяйски расположились, упав в кресла и на диван. Что было по меньшей мере невежливо с их стороны.

«Надо бы выставить их вон», — решил про себя Мишель Герхард фон Штольц, лежа на полу.

«Ага, попробуй! — возразил ему внутренний, принадлежавший Мишке Шутову голос. — Ты глянь, какие бугаи!»

Как будто это может иметь какое-то значение!

Бугаи?... Пусть бугаи! Тем хуже для них!

— Нуты чего, в натуре? — довольно миролюбиво спросили гости.

«А че за базар?» — попытался было вступить в мирные переговоры Мишка Шутов. Но Мишель Герхард фон Штольц, опередив его, взял и ляпнул:

— Джентльмены, вам не кажется, что вы дурно воспитаны? Соблаговолите покинуть помещение!

У пареньков челюсти отвисли.

— Ты че, фраер, сильно борзый, да?

Еще был шанс уладить все по-тихому. Найти общий язык, сказав: мол, какой базар, пацаны, если есть какая предъява, то всей душой!...

Но Мишель Герхард фон Штольц был непреклонен.

— Пожалуйста, выйдите вон! — указал он на дверь.

— А «бабки»? — удивились незваные гости. — Ты «бабки» под хату брал?... И где они?

Оказывается, эти пацаны были не просто так, а правильными, с трудовыми книжками пацанами и служили во вполне приличном и уважаемом учреждении. В банке.

— Ты че, фраер, нас за лохов держишь? Кинул банк на кучу «бабок» — и концы в воду?...

Что, на каком языке и по какому поводу они сказали, Мишель Герхард фон Штольц понял не вполне, хотя в совершенстве владел несколькими европейскими языками и диалектами.

Зато понял обитавший в шкуре фон Штольца на правах другой его половины Мишка Шутов, детство которого прошло не где-то там, за границами, а в российской глубинке. Это потом он стал фон Штольцем, настолько сжившись с новым своим обликом, что стал подзабывать о своей комсомольской юности и пролетарском происхождении. А иначе нельзя, иначе в два счета провалишься, сев лет на двадцать на тюремные, где-нибудь в графстве Йоркшир, нары!

Но это — там, а здесь, в родной сторонушке, из «фона» полез тот прежний, Мишка Шутов. Который быстро сообразил: е-мое... Так это ж «крыша» банка требовать возврат кредита пришла! Которого нет. Равно как накапавших по нему процентов.

Ах вот оно в чем дело! Всего лишь...

— Милостивые государи, — желая решить вопрос миром, сказал Мишель Герхард фон Штольц. — Так получилось, что в настоящее время я не располагаю требуемыми суммами, но хочу вас заверить, что все мои долговые обязательства остаются в силе...

Чего-чего?...

— Кончай горбатого лепить! — предупредили пацаны, обступая должника, — «Бабки» на бочку или хату — банку!

Что — «хата»... Он отдал бы ее с превеликим удовольствием, потому что был вполне счастлив и в этом, в спальном районе, в типовом однокомнатном «шалаше». Но та «хата» была не его — она принадлежала Административно-хозяйственному управлению делами Президента. А впутывать президентов в свои личные дела было не в правилах фон Штольцев!

— Господа, я понимаю всю щекотливость сложившейся ситуации, но хочу вам доложить...

Доложить Мишель Герхард фон Штольц ничего не успел, потому что ближайший к нему бугай треснул его кулаком в ухо.

— Вы превратно меня истолковали, — хотел было объясниться Мишель. — Я не отказываюсь платить, я всего лишь прошу о пересмотре сроков кредита, беря на себя повышенные процентные обязательства...

Но не объяснился, так как его стали пинать ногами. Больно. Как видно, у «гостей» были свои представления о чести и долге.

Пинали Мишеля Герхарда фон Штольца недолго, может быть, минут сорок или чуть больше. После чего попросили расплатиться по долгам, пообещав непременно прийти снова.

Ужасные нравы царят в современной России! В Европе за долги никто никого не пинает и по лицу не бьет, там нанимают адвокатов, предъявляют судебные иски, конфискуют все принадлежащее должнику имущество, обязываю его покрыть судебные издержки, разоряют и отправляют лет на десять в каталажку. Что куда как цивилизованней.

Еще с полчаса Мишель Герхард фон Штольц лежал на полу, размышляя о превратностях судьбы, о том, что время собирать камни и время разбрасывать их. Потом, охая и ахая, поднялся и поплелся в ванную комнату смывать кровь.

Но дойти не успел. Потому что в дверь вновь позвонили. Наверное, это пришли встревоженные, услышавшие шум соседи или вызванная ими милиция.

Мишель Герхард фон Штольц по-быстрому смыл с лица кровь и, приветливо улыбнувшись, открыл дверь. Перед ним стояли какие-то крепкие, коротко стриженные ребята. Не иначе как переодетые в «гражданку» оперативники.

— Вы ко мне? — поинтересовался Мишель.

Ребята внимательно оглядели его с ног до головы, и от их проницательных взоров не укрылось, что кто-то своротил гражданину на сторону нос и челюсть тоже.

— Оп-пачки... мы, похоже, опоздали, — разочарованно сказали оперативники.

— Проходите, проходите, господа, — пригласил их Мишель Герхард фон Штольц в комнаты.

Те гурьбой ввалились в квартиру. Их было много, но, к сожалению, они опоздали.

— Вас, конечно, интересуют приметы преступников? — спросил Мишель Герхард фон Штольц.

— Чего-чего?

И лучше знакомый с реалиями российской жизни Мишка Шутов вдруг сразу понял, что, наверное, это не оперативники. И вообще не милиционеры. И, возможно, даже не соседи.

— Ну ты чего, мужик, творишь-то? — укоризненно покачали головами визитеры.

— А в чем дело-то? — спросил Мишка Шутов, заподозрив неладное.

«Сейчас нас, кажется, будут бить», — предупредил он.

«Это еще бабушка надвое сказала! — не испугался Мишель Герхард фон Штольц, внутренне собираясь для хорошей потасовки. В конце концов, что такое три, пусть даже пять противников для бойца, в совершенстве владеющего приемами рукопашного боя. — Это мы еще поглядим, кто кого!...»

«Тут и глядеть нечего!» — охладил его пыл Мишка.

— А что, собственно говоря, мне инкриминируется?... — поинтересовался Мишель Герхард фон Штольц. — Если невозврат кредита, так этот вопрос уже дискутировался. Не далее как минуту назад. С вашими другими приятелями.

— Ты чего гонишь, какие приятели, какой кредит?...

Нет, кажется, не насчет...

— Слушай, ты, фраер драный, ты зачем даму обидел?

Мишель Герхард фон Штольц — даму? Нет, они явно что-то путают. Чтобы он повел себя неуважительно по отношению к даме — такого не может быть, потому что... не может быть никогда!

И тем не менее...

— Ладно бы поматросил и бросил, так еще и побрякушки ейные прихватил!

Побрякушки?... Какие побрякушки?...

— О чем вы, господа?

Но «господа», вместо того чтобы объясниться, набычились и недвусмысленно придвинулись со всех сторон. Кажется, пора было прикинуть, какой из приемов айкидо будет в этой ситуации наиболее действенен.

— Где колье, падла, которое ты украл?!

Колье? Какое колье?... Ах, колье!... Ах, то самое...

Но только они ошибаются. Это было не воровство — было изъятие вещдоков. Что суть разные явления и что следовало бы растолковать этим, судя по всему, плохо разбирающимся в юридических премудростях кредиторам.

Но кредиторы вступать в дискуссию почему-то не пожелали, а, разом наскочив, уложили его на пол и стали пинать. В точности как первые визитеры. И примерно туда же...

Ну что за страна — все насущные проблемы решаются исключительно процедурой мордобоя. Теперь ему, если его окончательно не прибьют, придется всех их вызвать на дуэль, где убить. Надо лишь, как того требует дуэльный этикет, где-то найти и, как-то изловчившись, швырнуть им в лица перчатку.

Но Мишка Шутов, опережая Мишеля Герхарда фон Штольца, как-то изловчившись, бросил в обидчиков не перчаткой, а удачно подвернувшейся под руку табуреткой. И еще одной. Оба раза попав!

Кто-то отчаянно взвыл.

— Убью на...! Всех на...! — взревел Мишка, вскочив на ноги, вращая глазищами и пуская изо рта пену.

Кредиторы отхлынули.

Разыгрываемая мизансцена напомнила Герхарду фон Штольцу эпизод из какого-то старого советского патриотического фильма, где настоящий коммунист пер без разбору на наган, разбрасывая наседавших на него кулаков, растаскивающих народное добро.

Там талантами режиссера все это выглядело в высшей степени убедительно и высокохудожественно. Здесь отдавало фальшью.

«Нельзя так-то... Нельзя терять своего лица!» — расстроился Мишель Герхард фон Штольц, представив, как он теперь должен ужасно выглядеть, и памятуя, что для истинного джентльмена форма бывает превыше даже содержания. Но в который уже раз в нем верх взял задиристый мальчишка Мишка Шутов, которого из него никакие заграницы так и не смогли вытравить.

«Да пошел ты!...» — послал Мишка свое второе, привыкшее к расслабленной иноземной жизни "я" туда же, куда послал всех прочих, потому что по давним, еще ребячьим стычкам знал, как уважают драчуны психов.

— Всех пор-р-решу, всех ур-р-рою!... У меня справка! Мне жизнь — по барабану! — изображая юродивого, бился он в падучей.

И с хрустом рванул от ворота до пупа пятисотдолларовую, от Версаче, рубаху, так что все пуговицы по стенам пулеметной очередью простучали.

Ошалевшие кредиторы отступили к двери, боясь, что он их точно сейчас всех перекусает и тогда его придется прибить как бешеную собаку. Что никак не входило в их планы.

— Сроку тебе — два дня! — пригрозили они, выбегая на лестничную площадку, куда Мишка успел перебросать уже половину мебели. — Не отдашь — и тебя, и девку твою порешим!...

И быстро побежали вниз по лестнице, уворачиваясь от обломков разнесенного в щепу орехового гарнитура...

«Ты, конечно, молодец, просто Македонский! — был вынужден признать победу Мишки Герхард фон Штольц. — Но мебель-то зачем ломать?»

Кажется, это тоже была цитата...

Мебели в доме точно почти не осталось. Кроме разве дивана — но диван святое, его трогать было никак нельзя!

Мишель Герхард фон Штольц сел, где стоял, и перевел дух.

Ну что за день такой выдался. И жизнь!... Всем он чего-то должен, всем от него что-то нужно...

Может, взять да бросить все к чертовой матери — жениться на хорошей, пусть даже безродной девушке, нарожать чертову уйму детей и жить себе спокойно где-нибудь в пригородном особняке в захолустном Марселе, подумал он. Что ему, больше всех нужно? Никому не нужно — а ему нужно?...

Правда, долг...

И честь...

Привитые ему понятия о долге и чести не позволяли ему отказаться от взятых на себя обязательств. Пусть даже взятых по собственной воле.

Фон Штольцы не отступают — не должны отступать!...

А Мишки Шутовы ничего не забывают. И никому ничего не прощают — а вот хрен им!...

Так что еще повоюем!... Придется!...

И, кажется, точно!... Потому как в дверь вновь позвонили...

Глава 3

Сорванная с крючка дверь со страшным грохотом отлетела в сторону, открыв черный провал дверного проема, за которым их ждала неизвестность...

Если теперь там кто-нибудь будет, если нападет на них — он непременно ударит его... Или нет, лучше ткнет обухом топора в живот! — мгновенно подумал Мишель, вваливаясь в комнату.

Он сделал шаг, другой и в нерешительности остановился почти подле самого порога. Сзади на него налетел, с ходу ткнувшись в спину, господин с усами.

В комнате было совершенно темно — электрический свет отключили еще неделю назад, а в стоящей на полке камина лампе керосин давно кончился. Но им казалось, что свет нарочно, чтобы не выдать себя, выключили злодеи.

Наверно, они были смешны со своими выставленными вперед топорами и тростями — имей они дело с настоящими злоумышленниками, те бы давно сшибли их с ног, неожиданно напав из тьмы. Или просто застрелили...

Глаза быстро привыкли к темноте, и стали уже угадываться очертания комнаты: комод, кровать, стол... И стало слышно во тьме чье-то напряженное дыхание.

Чье?! Грабителей?!

Мишель с господином двинулись на звук.

Вдруг что-то рухнуло на пол, отчаянно громыхнув.

— Черт побери!... — выругался в темноте за что-то зацепившийся и что-то опрокинувший господин.

И тут же напряжение спало.

— У вас есть спички? — спросил Мишель.

Господин завозился, шаря по карманам. Загремел коробком, чиркнул спичкой, и желтый колеблющийся огонек высветил комнату.

— Там, кажется, лампа и бутыль, — указал Мишель. — Если вас не затруднит — запалите огонь.

Сам Мишель бросился к кровати, где под одеялом угадывалась чья-то неясная фигура и откуда доносилось дыхание.

Осторожно двигаясь, господин прошел к каминной полке, выдернул из бутыли тряпичную пробку, залил в лампу керосин и, приподняв стекло, запалил фитиль.

Стало довольно светло.

Мишель склонился над кроватью. Из-под одеяла по подушке веером разлетелись, прилипнув к влажной наволочке, длинные светлые пряди волос.

Анна?... Она?...

Мишель осторожно приподнял толстое пуховое одеяло. И, как ему почудилось, всего его обдало жаром.

— Огня! — крикнул он. — Добавьте же огня! Господин с усами подкрутил фитиль, поднес лампу ближе.

На подушке, разметавшись в бреду, лежала Анна. Но узнать ее было почти нельзя — лицо ее было смертельно бледно, щеки ввалились, губы высохли и растрескались. Но все равно даже такой она была удивительно красива.

— Ишь ты — как ее!... — удивленно сказал господин. — Не иначе как сыпняк!

И на всякий случай отодвинулся от кровати подальше.

В отличие от Мишеля, который склонился над больной.

— Анна! — позвал он. — Анна! Вы слышите меня?

Анна не ответила, не пошевелилась и даже не открыла глаз. Она прерывисто, хрипло дышала, вздрагивая и беззвучно шевеля в бреду губами. Мишель осторожно коснулся ладонью ее лба и, словно обжегшись, испуганно отдернул руку. Анна пылала!

— Ей нужен доктор... Ей непременно нужен доктор! Здесь есть где-нибудь больница? — быстро спросил Мишель.

— Нет, — покачал головой господин. — Но, кажется, в соседнем доме живет практикующий врач...

— Пожалуйста, если вас не затруднит... — начал было Мишель.

— Да, да, конечно, — закивал господин, отступая к двери. — Я сей момент!...

Хлопнула входная дверь, гулко застучали, постепенно затихая на лестнице, шаги.

Надо бы сменить простыни, подумал Мишель. Они, наверное, несвежие и совершенно мокрые — хоть выжимай — от пота. Но сбросить одеяло, открыть Анну, которая, может быть, там, под ним, в ночной сорочке или вовсе без нее, он не решился. Хотя, подумав о том, почувствовал, как у него от волнения перехватило дыхание.

Он так ни на что и не решился. Лишь отбросил штору и открыл форточку, чтобы проветрить комнату.

Ну где же они, где?...

Анна все не приходила в себя, и Мишель, наблюдая за ней, находящейся без сознания, испытывал смущение и одновременно неясную тревогу оттого, что имеет возможность разглядывать ее вот так, бесцеремонно.

Нехорошо, надо бы уйти, думал он. Но уйти было выше его сил. Ему было ужасно жаль Анну и почему-то жаль себя...

На лестнице застучали шаги, зазвучали голоса.

Мишель, прихватив лампу, выбежал на лестничную площадку. Снизу в сопровождении жильца с усами поднимался представительного вида господин в добротном пальто, с пузатым «докторским» саквояжем в руках.

— Благодарю вас, — кивнул, подойдя к Мишелю. — Ну, где больной?

— Сюда, сюда, пожалуйста, — освещая путь, указал Мишель.

Вошли в квартиру. Доктор по привычке скинул в прихожей калоши.

В спальне, увидев с порога Анну, доктор помрачнел.

— Соблаговолите принести воды, — попросил он.

— Да, да, конечно, — засуетился Мишель.

Побежал на кухню, нашел какой-то кувшин и тазик, принес их доктору. Тот, засучив рукава и не спеша, вымыл руки под стекающей из кувшина струей. Принял протянутое полотенце, тщательно их вытер.

— Благодарю вас... А теперь, будьте так любезны, выйдите отсюда, — попросил доктор, вытаскивая из саквояжа похожий на трубу граммофона стетоскоп. — Мне нужно осмотреть больную.

— Да-да, конечно...

Мишель вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

Минут десять он томился в темном коридоре, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Но ровным счетом ничего не слышал.

Наконец дверь приоткрылась.

— Где вы там? Идите-ка сюда, — позвал доктор. — Мне нужна ваша помощь.

Анна лежала на спине, открытая по пояс, в тонкой, полупрозрачной сорочке, под которой угадывалось ее тело.

— Будьте любезны, поднимите больную, — попросил доктор.

Мишель стоял в нерешительности, боясь приблизиться к Анне.

— Вы меня слышите?... Подержите ее, мне нужно послушать спину.

— Да, конечно! — очнулся Мишель.

Аккуратно подсунул под спину Анны руку, приподнял, усаживая ее на постели и поддерживая за плечи. Почувствовал запах ее близкого, горячего тела...

Доктор присел на кровати, сбросил с плеч Анны бретельки и приспустил сорочку со стороны спины. Но спереди она тоже поползла вниз, обнажая ключицы и начало груди.

Мишеля бросило в жар. Сердце его отчаянно заколотилось.

Он отвернулся.

Доктор, сунув узкий конец стетоскопа в ухо, приложил широкий к спине больной, внимательно прислушиваясь. И даже глаза прикрыл.

Послушал в одном месте, в другом, в третьем... Приложил к спине пальцы левой руки, по которым постучал пальцами правой, прислушиваясь к тону.

— Благодарю вас...

Мишель осторожно, боясь, что сорочка окончательно спадет, уложил Анну обратно на постель.

Снова полил доктору на руки, выжидательно глядя на него.

— Что с ней? — все же не удержался, спросил он.