Камень был брошен. И по воде пошли круги. Тогда еще живому Шефу-куратору позвонил кладбищенский сторож. По одному из диспетчерских телефонов.
      — Тут такое дело. Меня просили. Так вот, я, это, звоню.
      — Кто звонит?
      — Я. Ну, то есть сторож.
      — Я понял. И все передам.
      Диспетчер перезвонил другому диспетчеру. Тот еще одному. А тому, с произвольно выбранного телефона-автомата, Шеф.
      — Мне сообщения были?
      — Да. Звонил какой-то сторож.
      — Сторож?
      — Ага. Он так и сказал — «звонил сторож».
      — Ну, значит, опять садовый домик обокрали. Спасибо. То есть очень жалко. Но вам спасибо.
      Через час Шеф-куратор был на кладбище. Со скорбным выражением до неузнаваемости изменившегося лица и с цветами в руках.
      — Ну и что?
      — Вы, это, просили за могилой приглядеть. Так я позвонил.
      — Спасибо, что приглядели, — поблагодарил Шеф-куратор сторожа в размере его полугодового оклада и двух литров водки.
      — Ну да. Как они ушли, так я сразу к вам. Прямо бегом. Я же понимаю… — обрадовался сторож водке.
      — Кто они?
      — Не знаю. Я их ни разу не видел.
      — Что они делали?
      — Могилу разрыли. Ту, что вы сказали. И покойника вынули.
      Могила была под инвентарным номером, которыми метили неопознанные и невостребованные трупы. В могиле был, вернее, теперь уже не был, погибший Резидент.
      Кому же это и зачем мог понадобиться неопознанный мертвец?
      — А кто могилу раскапывал?
      — Так Петро и Федька. Они аккурат плановых покойников зарыли, а тут эти приехали. Вот они им и копали.
      — А где этот Федька и этот Петро?
      — Известное дело. В подсобке. Греются.
      — Давно греются?
      — С обеду.
      — Значит, уже согрелись. Изрядно. Говорить-то смогут?
      — Смогут.
      Говорить Федька и Петро могли. Если медленно и простыми словами.
      — Они документ какой-нибудь показали?
      — А?
      — Разрешение на эксгумацию.
      — На чего?
      — На выемку тела из могилы.
      — Не-а. Или да. Мы не знаем. Не помним.
      — А кто распорядился копать?
      — Они. Показали и сказали копать.
      — А разрешение?
      — Это же не та могила, которая с покойником. Которую нельзя. Которую мы никогда, потому что понимаем. А которая с тем, которого никто не узнал. И потому, наверное, можно.
      — А как они объяснили свои действия? Что сказали?
      — Сказали, что братана вначале потеряли, а потом здесь нашли. И хотят увезти домой. Чтобы все по-людски.
      — Как они выглядели?
      — Кто?
      — Которые братана нашли.
      — Вот так! — показали могильщики.
      — Вот что, мужики, сейчас я вам дам таблетки для трезвости, — могильщики протестующе затрясли головами. — А потом ящик водки, для опохмелки, — могильщики согласно закивали, — и вы мне попытаетесь описать этих людей. Потому что боюсь, они не своего братана уволокли, а моего. Которого я тоже разыскиваю. Ну что, договорились?
      — Мы согласные. Даже без таблеток… Шеф-куратор вытащил переносной «ноутбук» с программой портретного опознания.
      — Голова такая или такая? Шире? Уже? А в скулах? Лоб высокий? Низкий? С морщинами или без? Уши такие или такие?
      Ресницы.
      Разрез глаз.
      Нос.
      Губы.
      Зубы.
      Подбородок…
      Итого четыре более или менее похожих на оригиналы портрета.
      — Узнаешь? — спросил для сверки Шеф-куратор кладбищенского сторожа.
      — Этих двух точно. Эти были. Я помню. А этих не помню. Я их издалека видел. Может, это они. А может, и не они.
      — Ну тогда все. Да, кстати, а какую они могилу вскрывали?
      — Вон ту. Что с краю.
      — Как с краю? А разве не ту, что в середине?
      — Да нет же. Мы же сами копали. Мы точно помним.
      — Так с краю?
      — С краю!
      — Что же вы мне голову морочите. Я-то думал, они в мою могилу влезли, а они совсем в постороннюю. Зачем же мне было их портреты рисовать? Что же вы раньше-то молчали?
      — Мы же не знали…
      — Не знали. А я из-за вас кучу времени убил. И чуть чужого покойника не взял. Зачем мне чужой покойник? Мне мой нужен. Ладно, пойду документы выправлять. А там разберемся.
      — А водка?!
      — Что водка?
      — Водку на опохмелку?! — возмутились протрезвевшие до состояния стекла могильщики. — Мы что, получается, из-за ваших дурацких таблеток зря сегодня день провели? Который так хорошо начался.
      — Это я согласен. Это я не прав. Раз обещал — получите. На пол-ящика.
      — Вы же обещали ящик!
      — А вы обещали моего покойника, а не рассказ о чужом. Ждите. Когда вернусь, будет вам полный расчет. С премией.
      И Шеф-куратор ушел. С фотороботом людей, которые забрали тело Резидента. С описанием их одежды, походки, голосов, манеры общения. С маркой, цветом и характерными особенностями машин, на которых они приехали. И даже с возможными отпечатками пальцев на предметах, которых эти неизвестные кладбищенские похитители касались.
      Шеф-куратор ухватил хвостик ниточки, которая, если ее удачно потянуть, могла размотать весь клубок загадочных обстоятельств, связанных с гибелью Резидента.
      Время неразрешимых загадок закончилось.

      Осмотр похищенного трупа не дал ничего. И в то же время дал очень много.
      Были обнаружены и зафиксированы десятки пропущенных патологоанатомами шрамов. Самого разного происхождения: от проникающих огнестрельных и колото-резаных, причиненных с помощью холодного оружия ран до почти не различимых невооруженным глазом косметических шовчиков.
      Косметических — это самое интересное. Труп при жизни не был молодящейся женщиной. Труп был выше среднего возраста мужчиной, которому не пристало скрывать свои морщины. Зачем же он подвергал себя косметическим операциям? Причем многочисленным, наслаивающимся одна на другую. Может, у него была не та сексуальная ориентация? Нет, та. Если судить по результатам патологоанатомического осмотра.
      Зачем же тогда косметика?
      Уж не для изменения ли внешнего облика?
      А зубы? Точнее — пломбы в тех зубах. Для человека, ведущего безвылазно тихую жизнь в одной из московских девятиэтажек, они слишком неоднородны. Не в одной поликлинике их ставили. И даже не в одном городе. А одну так просто в полевых условиях с помощью примитивной переносной бормашинки. Вроде тех, что используются в многомесячных арктических экспедициях. Или в космосе.
      Как быть с этим географическим разбросом пломб?
      А волосы?
      А кости?
      А ногти?
      Что это, не результат? Результат, да еще какой! Не простым человеком был тот покойник. Не однозначным.
      А каким был? И вообще кем был?
      Вот на этот вопрос ответа так и не было.
      Не числился он в медицинских архивах ни одной поликлиники, больницы или госпиталя. Ну ладно, косметическую операцию, допустим, можно умудриться сладить где-нибудь в полуподпольном кабинете или даже на дому у хирурга. Если хорошо заплатить. Но полостную, после огнестрельного ранения в брюшную полость? Ее на столе, на кухне, под светом настольной лампы не сделаешь. По крайней мере так виртуозно не сделаешь.
      И не скроешь. Любая, даже не столь серьезная рана фиксируется во всяком, куда обратился пострадавший, травмпункте. И автоматически открывается следствие.
      А здесь ни обращения, ни следствия. Компьютер перебрал подобные по полу, возрасту и характеру ранения случаи и не зафиксировал ни одного совпадения. Личности всех пострадавших от пуль в живот больных были установлены, и все они принадлежали к какому-нибудь ответственному за них ведомству. Кроме тех, что умерли, ничего о себе рассказать не успев.
      Но этот-то после операции остался жив.
      Кто же это его с того света вернул? Или он сам себе свинец из брюха с помощью перочинного ножа выковыривал и ту рану суровыми нитками через край штопал?
      Все то же самое можно было сказать о зубных пломбах, внутренних и прочих преследующих каждого человека болезнях. Медицинская помощь была оказана. Но опять-таки неизвестно кем и неизвестно где. Имелись в наличии болезни и лечение. Но не было пациента и врачей.
      Была полная неясность.
      И одновременно полная ясность. Логически вытекающая из той неясности…
      — Не думаешь ли ты, что за твоим Шефом ведется наблюдение? — спросили нанятые следователи своего бывшего коллегу.
      — Это исключено. Я многократно отсмотрел все подходы. Постоянной слежки нет. А фрагментарная — кому нужна.
      — Значит, ты притащил его «на пятках». Откуда?
      — Откуда угодно.
      — «Откуда угодно» такие кадры не объявляются. Где ты был в тот и в предыдущие дни? С кем встречался? С кем разговаривал по телефону? Желательно по секундам.
      Референт-телохранитель назвал несколько адресов. Следователи прошли по его следам, отсматривая и обнюхивая чуть не каждый сантиметр мест возможных наблюдательных засад. И нашли то, что искали.
      Но не того, кого искали.
      На чердаке дома, выходящего слуховыми окнами на фасад резиденции одного из членов Правительства, на деревянной балке, поддерживающей крышу, они обнаружили два небольших отверстия от фотографической струбцины. Делать семейные фотографии на пыльном чердаке было некому, значит, в этом месте кто-то устанавливал звуко- или визуально следящую аппаратуру.
      Так подумали они.
      И навели справки. И узнали, что не так давно здесь имел место инцидент с пораженным электрическим током охранником, обратившим внимание на подозрительную возню на крыше и пожелавшим проверить документы работавшего там электрика. Охранник, по своей глупости влезший под напряжение, в конечном итоге очухался. Электрик сбежал.
      Нанятые следователи вышли на доклад к Хозяину.
      Их выводы были просты, неоспоримы и невероятны.
      Покойный был «спецом» высочайшей квалификации. Которых в стране по пальцам… И в то же время не состоял ни до того, ни после того на службе ни в одной из ныне действующих служб государственной безопасности. Над его телом не один раз трудились первоклассные хирурги, хотя ни в одной больнице или госпитале он не лежал и минуты. Покойный не имел биографии, но имел полный набор натурально исполненных документов. Он имел многое. Кроме тянущихся за ним информационных хвостов.
      Он был. И его не было.
      Он действовал один. Но не сам по себе.
      — И что из всего этого следует? — нетерпеливо спросил Хозяин.
      — Только то, что в стране, кроме известных, а последнее время просто-таки разрекламированных силовых структур, действует еще одна. Возможно, частная. Но скорее всего государственная. Та, о которой никто ничего не знает.
      — Как это не знает? Как можно не знать о целой организации, существующей и активно работающей внутри собственной страны? Это же не оброненный пятачок. Должны же быть какие-то принадлежащие ей здания, сооружения, транспорт. Должны быть начальники, подчиненные, зарегистрированные приказы, входящая-исходящая документация. Наконец, зарплаты, ведомости, листы нетрудоспособности, пенсии, служебные квартиры. Должна быть прорва бумаг. Наконец, должны быть слухи, которые невозможно скрыть!
      Следователи промолчали.
      — Скорее всего вы ошибаетесь. И это просто талантливый авантюрист-одиночка, действовавший на свой страх и риск.
      — Зачем?
      — Например, с целью шантажа.
      — Он что, не мог найти для шантажа более благодатный объект? Какого-нибудь подпольного миллионера или проворовавшегося банкира. Нет, это не авантюрист-одиночка. Не обольщайтесь. Это «спец»! Причем «спец», представляющий организацию.
      — Но почему обязательно организацию?
      — Хотя бы потому, что его незаконченную работу сейчас доделывает его преемник.
      — Что?!
      — Мы нашли следы от двух ввернутых в разное время, но в одном и том же месте струбцин. Тех, к которым привинчивают сканирующие микрофоны или видеокамеры. И еще мы узнали, что при проверке данного места пострадал охранник одного из правительственных зданий.
      — Какого?
      — Не вашего.
      — Значит, охота шла не за мной?
      — Не за вами.
      — Но кому тогда он или они подчиняются, чьи приказы выполняют, перед кем отчитываются? Где получают зарплату?
      Вам не кажется, что все это напоминает какой-то дурной вестерн? С героями-одиночками в качестве главных действующих лиц.
      Я не очень верю в тайные организации. В разные там неизвестно-официальные масонские ложи, рыцарские ордена, братства вольных каменщиков и штукатуров. Если бы что-то подобное существовало, я бы о том знал. Как не самое последнее лицо в существующей табели о рангах.
      Такого шила в таком дырявом, как наше государство, мешке не утаишь!
      Я думаю, вы перестарались. Я думаю, что ваши опасения сильно преувеличены.
      Наемные следователи не обиделись на резкий тон. Они вообще не имели дурной привычки обижаться. Они сказали:
      — Вначале мы подумали так же. Так же, как вы. Что невозможно спрятать организацию, если в ней числится больше чем два работника. Но потом вспомнили о царящем в нашей стране бардаке, под прикрытием которого, если умеючи, можно расквартировать целую вражескую армию, и вспомнили давние и устойчивые кулуарные шепотки о наличии в стране еще какой-то или каких-то специальных сил. И решили эти слухи проверить.
      Мы побеседовали со своими коллегами. Со многими. С теми, что служили раньше, и с теми, что служат до сих пор. Мы задали им единственный вопрос — не ощущали ли они в своей деятельности присутствие какой-либо третьей силы? Многие сказали «нет», многие — «да» и кивнули на конкурентов из военной разведки или МВД. Мы нашли ветеранов ГРУ и МВД и сопоставили их воспоминания и узнали, что в тех операциях они никакого участия не принимали. И даже не знали о них.
      Конкурентов не было, а противодействие было! Тогда мы, под видом создания Фонда помощи ветеранам Безопасности, нашли и опросили наших людей на местах. Тех, что служили вдали от столицы. И там нам повезло больше. Мы нашли нескольких отставников, которые столкнулись с этой неизвестной силой впрямую. Что называется, нос к носу. И проиграли. И были отправлены на пенсию. Они не видели в лицо своих противников, но видели результаты их работы. Это была виртуозная работа. Но выходящая за рамки писаных государственных и неписаных для Безопасности законов. Это была работа людей, не связанных подотчетностью ни с Безопасностью, ни с ГРУ. Но это была работа профессионалов.
      Таким образом мы смогли утвердиться в своих подозрениях…
      — И все же я продолжаю сомневаться. Зачем государству еще одна Служба безопасности? Кроме уже существовавших и обладавших абсолютной властью.
      — Потому что абсолютной властью они не обладали. Так как действовали в рамках закона. И в рамках подчиненности ЦК. Куда входило немало ответственных партийных работников. В том числе немало ответственных работников от союзных республик, с которыми тоже надо было работать.
      Неужели вы всерьез думаете, что такой гигантской империей, как бывший Советский Союз, можно было управлять только легальными методами? Особенно на местах, где правили бал клановость, национализм и теневой капитал.
      — Не хотите ли вы убедить меня в том, что Безопасность всегда чтила закон, как монашка Божьи заповеди?
      — Не всегда. Но как правило. Ведь она являлась государственным учреждением. В том числе подотчетным Прокуратуре. Она даже не имела права следить за членами Правительства…
      — Как вы сказали?
      — Когда?
      — Вот только что. Буквально секунду назад.
      — Что они не имели права следить за высшим руководством страны, так как…
      — И сейчас не имеют?
      — И сейчас не имеют.
      — Так вот в чем дело… Послушайте, но кем в таком случае должна направляться подобная служба? Кто должен быть ее главным заказчиком?
      — Только первое лицо государства.
      — Только первое, — повторил, как эхо, Хозяин. — Все могут быть свободны. Пока.
      — Но есть еще несколько соображений…
      — Не надо соображений. Все, что мне нужно было услышать, я услышал. Спасибо.
      Хозяин действительно услышал все — все, что ему требовалось. Все, что требовалось для начала гона.
      Через хороших и хорошо прикармливаемых общих знакомых он вышел на руководителей охраны Президента. За обильными, уставленными водкой и икрой столами они рассказали много нового о нелегкой судьбе приближенных к главному телу телохранителей, о настроениях и капризах этого тела и еще о том, что не всегда, но случается — Президент оставляет свою охрану за порогом. И уходит на встречу один.
      — С кем?
      — А черт его знает. Мы не интересовались. Нам лишние вопросы задавать — себе вредить.
      Отчего же такое исключение из раз и навсегда установленных правил? Как можно Президенту оставаться без охраны при личном разговоре с неизвестным визитером, когда даже при встрече с высшими руководителями страны, когда даже при совместном их посещении правительственного сортира он не остается без присмотра? Что, вернее сказать — кого он не хочет показывать телохранителям?
      Этот вопрос стал центральным. На него следовало ответить, чего бы это ни стоило.
      Через несколько дней на стол одного приближенного к Президенту помощника лег компромат. На него. Эту козырную карту Хозяин придерживал на самый крайний случай. И не собирался использовать в ближайшее время. Но использовал.
      Помощник успел прочитать документы, но не успел ничего предпринять, потому что к нему в кабинет, через полчаса после того, как был вскрыт конверт, «случайно» зашел Хозяин.
      — Переживаешь?
      — По поводу чего?
      — По поводу письма.
      — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Какого письма?
      — Того, что прислал тебе я.
      — Ты?!
      — Я.
      Помощник Президента не кричал, не топал ногами о ковер. Он был политиком и знал, что крик делу не помощник. Политические конкуренты — не уличные насильники, их на испуг не возьмешь. С ними нужно торговаться. По формуле: ты мне — я тебе и мы оба — ему.
      — Что тебе нужно?
      — Очень немного. Информацию об особой, дублирующей Безопасность спецслужбе. О внутренней разведке.
      — Разведка не бывает внутренней. Разведка бывает только внешней.
      — Я тоже так думал. До недавнего времени. Но теперь я узнал некоторые факты, заставляющие в этом усомниться.
      — Что я получу взамен?
      — Оригиналы интересующих тебя документов.
      — Всех?
      — Всех.
      — Гарантии?
      — Информация против конверта. Из рук в руки.
      — Хорошо, я попробую для тебя что-нибудь сделать.
      — Для себя сделать. Для себя! Через три дня Хозяин знал то, что хотел знать. Да, организация была. И одновременно ее не было. Потому что у нее не было ни вывески, ни зданий, ни постоянных телефонов и ответственных работников. Была куча периодически меняющихся подставных учреждений, через липовые счета которых она и субсидировалась. Организация подчинялась только лично главе государства (раньше Генсеку, теперь Президенту) или его доверенным лицам. Но даже глава государства не знал работников организации в лицо. С ним встречались только особые посредники, которые выслушивали задание и передавали его по инстанции. Президент не видел исполнителей и потому не мог вольно или невольно раскрыть их инкогнито. Но видел результаты их работы. Скорые и действенные.
      Наверное, такое положение дел устраивало первое лицо страны. В неофициальной беседе с не раскрывавшим рта собеседником он высказывался о тревожащей его проблеме, и проблема переставала существовать. Иногда вместе с ее носителем. Это было удобно. И безответственно. Потому что никаких письменных приказов не отдавалось. И вообще никаких приказов не отдавалось. Разве только высказывалась озабоченность в присутствии частного, никого не представляющего лица.
      Возможно, тот руководитель страны, который надумал создать подобную внегосударственную службу, знал больше. Но он давно умер. Остальные в подробности существования какой-то там специальной службы старались не вникать. Чтобы потом за ее деяния не отвечать.
      — И что, эта служба никому не подчинена? Ни перед кем не отчитывается?
      — Ни перед кем. Только перед Президентом. Или его доверенным лицом.
      — И ее работа никогда не проверяется, никогда не ревизуется?
      — Никогда.
      — Но такого не может быть!
      — Но есть!
      — Значит — не должно быть!
      И Хозяин сказал то, что от него меньше всего ожидали услышать. То, что он сам от себя не ожидал услышать.
      — Мне необходимо стать доверенным лицом Президента. По проверке работы данной организации.
      — Ты сошел с ума! Этот вопрос может решить только Президент. Сам. Лично!
      — Ну что же. Если никто, кроме него…
      — Но он его решать не станет!
      — Почему?
      — Потому что он Президент!
      — Президент тоже человек. И еще должность! Выборная должность. И значит, ему нужна поддержка населения. И таких людей, как мы. Которые к этому населению на ступень ближе. И еще нужны средства. Помимо тех, что числятся на балансе государства. Потому что средства — это возможности. А возможности — власть.
      — Ты предлагаешь мне…
      — Я не предлагаю ничего криминального. Только проревизовать деятельность госструктуры, которую по нерадивости не проверяли со дня основания. Налогоплательщик должен знать, как тратятся его деньги. А Президент должен быть уверен, что в его епархии все благополучно. Не так ли?
      — Президент не позволит сторонним лицам ревизовать службу, подчиненную лично ему.
      — Тогда это, помимо него, сделают еще более посторонние лица. Например, ныне действующая законодательная власть. В порядке служебного расследования. Лучше мы, чем они.
      — Вряд ли я смогу тебе помочь в этом вопросе.
      — Я не прошу тебя помогать. Я прошу тебя донести мою мысль до Президента. Так донести, чтобы он принял единственно верное решение. Государственное решение. Так «да» или «нет»?
      — Боюсь, что — нет. Я сделал все, что ты просил. И получил то, что мне за это причиталось. Мы в расчете.
      — Уверен, что — да. Потому что это еще не расчет. Это только задаток. В данном конверте была лишь часть столь понравившихся тебе документов.
      — Ты обещал, что они будут все.
      — Обстоятельства изменились. Мне показалось, что запрашиваемая цена превышает реальную стоимость товара. Твой товар, судя по всему, достался тебе легче, чем мне оплата за него.
      Извини. Но я не люблю переплачивать. Все документы ты получишь только после того, как выполнишь мою просьбу. И еще в качестве приварка получишь папочку с информацией на одного очень интересного тебе человечка. Нашего общего знакомого.
      — Кого?
      Хозяин написал на листке фамилию.
      — Компенсация за наглость?
      — Благодарность за участие.
      — Я не уверен, что то, о чем ты просишь, может выгореть…
      — Зато я уверен. Как утверждал основоположник, в том и уж тем более в ныне существующем бардаке и кухарка может стать премьер-министром. Если хорошо смазать бюрократическую машину. И знать, где и чем смазывать.
      — И если есть, чем смазывать.
      — За это пусть у тебя голова не болит. Действуй. А я, в свою очередь, попробую нажать с другой стороны.
      — С какой еще стороны?
      — С самой действенной. С тыльной. И Хозяин собрал «авторитетов».
      — Мне нужны подходы к Президенту.
      — Ого! А к главному прокурору не требуются?
      — Я серьезно. Серьезней, чем когда-либо.
      — Откуда у нас, простых смертных, могут быть подходы к главе государства? Он с нами по одному делу не проходил, на одних нарах не парился.
      — Но рос, учился, женился там же, где вы. И совершал те же ошибки. По молодости. Только потом ваши пути разошлись.
      — Это верно.
      — И еще у него есть дети, внуки и челядь. И они совершают ошибки. И у них есть свои пороки и свои. проблемы.
      — Опять верно.
      — А главное, Президент, хоть он и Президент, играет в те же игры, что и все. Вынужден играть. Для того, чтобы удержаться у власти, ему нужны деньги. Неучтенные деньги. И очень большие деньги. А о том, где водятся не оприходованные государством большие и очень большие деньги, вы осведомлены лучше меня.
      — И опять в точку. Поэтому перестанем играть втемную. Вскроем прикуп.
      — Вскроем.
      — Наверное, ты прав. Наверное, мы можем помочь тебе в поиске обходных тропинок к Президенту. В том числе и по нашим каналам. Например, через его «крышу».
      — Чью «крышу»?
      — Президента. Но скорее всего приближенных к нему людей.
      От таких прямолинейных формулировок Хозяин слегка вздрогнул.
      — Не дергайся. Сейчас у всех есть своя «крыша». Ну или, скажем, люди, которым можно доверять. С которыми можно посоветоваться. На силу, деньги и авторитет которых можно опереться в трудный момент. Мы знаем этих людей. И знаем людей, которым, в свою очередь, доверяют эти люди. А эти люди знают нас.
      Мы готовы потолковать с ними. Но нужны встречные предложения. Те, что могут заинтересовать их. И тех, кто с ними сведет.
      — Деньги?
      — Нет, не деньги. То, что дороже денег. Связи. Информация. Свои люди на местах. И то, что помельче. Кредиты. Таможенные льготы. Налоговые послабления.
      — Вы знаете возможности, которыми располагаю я.
      — Знаем. Поэтому и разговариваем с тобой. С другим — зашили бы губы суровой ниткой.
      — Где гарантии, что вы меня не прокинете?
      — Наши гарантии — твоя беда. Мы тебе нужнее, чем ты — нам. Наверное, тебя очень допекло, раз ты бросаешься в такие опасные игры. Наверное, у тебя нет выбора. И значит, нет возможности торговаться.
      Может быть, они и правы. Может быть, у меня действительно не осталось выбора, подумал Хозяин. Слишком далеко все зашло. Теперь остается только победить. А с ними можно будет разобраться после. Лишь бы дело выгорело…
      Дело выгорело. Дотла.
      Президент дал «добро» на проведение ревизии в подчиненной ему организации.

      Такого в Конторе еще не случалось. В святая святых запускался посторонний чиновник. Пусть очень высокопоставленный чиновник. Но ПОСТОРОННИЙ. Который вообще не должен был знать, что Контора существует. Руководитель Конторы пытался возражать. Но его не слушали.
      — У вас действительно ни разу не проверялась документация. У вас действительно не исключены финансовые и кадровые злоупотребления, — бубнил личный представитель Президента и прятал глазки.
      — Но у нас не совсем обычное учреждение. И не совсем обычные кадры и финансы.
      — Это ничего не значит. Работа любого государственного учреждения должна контролироваться. Так считает Президент.
      — Я могу с ним встретиться?
      — Пока это исключено. Но я передам ему вашу просьбу.
      — Когда?
      — Как только представится возможность… Пробить бюрократическую броню было невозможно.
      — На какой день назначена проверка?
      — На завтра.
      — Пытаетесь застать врасплох? Как проворовавшегося кладовщика.
      — Никто никого, как вы изволите выражаться, не пытается застать врасплох. Это лишь плановая проверка…
      Какая, к дьяволу, плановая? О плановых ревизиях любой проверяемый узнает за полгода до того, как ревизор на пороге шнурки завяжет. А эти спешат, как получивший очистительную клизму больной в кабинку больничного сортира. Нет, дело не в плановости и даже не в проверке. Дело в самом факте такой проверки. Видно, кто-то кого-то очень крепко ухватил за то самое, не при дамах будь сказано, место, если Президент решился пусть на частичное, но разглашение Тайны. Видно, то самое место тому самому Президенту в тиски завернули…
      Кто? И по какому поводу?
      Руководитель Конторы перебрал мысленно политиков и события последних дней. Нет, явных причин для проявления столь бурных реакций не было. Что же произошло? Что?
      Трудно было это узнать, на то и существует Контора, чтобы раскрывать чужие тайны. Но… Президент не дал «добро» на расследование. Президент дал «добро» на совсем другое.
      Президент не поставил на Контору.
      Президент подставил Контору.
      — Завтра в девять часов утра я представлю вас ответственному за ревизию человеку…
      — Не мне представите. Посреднику. Меня лично вы можете представить только Президенту. Или вашему преемнику.
      — Хорошо. Завтра в девять я представлю Ревизору назначенного вами посредника. Надеюсь, у вас в процессе работы не возникнут проблемы, требующие моего или Президента вмешательства.
      — Это будет зависеть от Ревизора.
      — За Ревизора можете быть спокойны. До свидания.
      — Прощайте.

      В девять тридцать следующего дня Ревизор затребовал первый пакет документов. Перечень происшествий, повлекших гибель либо утрату трудоспособности работников организации за последние полтора года. И выбрал наугад одно. Последнее. О расстреле агента в подъезде жилого дома.
      Только его.
      — Мы предоставили объяснительные по настоящему делу, — сказал представитель Конторы.