— Вы радио слушаете? — спросил Александр Анатольевич.
      — А что такое? Очередной переворот? Или повышение цен на водку? Или объявление Москвы пятьдесят первым штатом Америки?
      — Нет. Только информационное сообщение.
      — Какое?
      Александр Анатольевич кивнул на лист бумаги, куда он списал информацию. Информацию об уходе в отставку по состоянию здоровья и личной просьбе одного ответственного чиновника Правительства.
      Хорошо знакомого нам чиновника. Того, который дал нам заказ на работу.
      Как же это его угораздило? На вид вроде здоровенький был. Жизнерадостный. Жить собирался до ста сорока лет. Что же это с ним такого приключилось, что он так быстро сдал?
      Очень занятно. Но не очень понятно.
      — Ну-ка, давайте пошарим по закрытым каналам информации. По тем, которые для «служебного пользования».
      Александр Анатольевич «набрал» нужный номер. И еще один. И еще…
      Так. Приказы о назначениях и перемещениях. Дальше.
      Сводки происшествий по Центральному региону. Пролистываем.
      Сообщения об имевших место в последние двое суток особо тяжких преступлениях.
      Стоп!
      А вот и он. Наш подопечный. Теперь понятно, отчего у него так неожиданно здоровье пошатнулось. Оттого, что в его здоровье в упор засадили пять пуль вблизи подъезда собственного дома. А вначале три — в телохранителя.
      А что ж не убили-то? Работали, судя по всему, профессионалы. Телохранитель из трех пуль получил два смертельных и одно тяжелое ранения. Без осечки. А этот — из пяти пуль — все пять в мягкие ткани и не угрожающие смертельным исходом органы.
      Что же они в одном случае промахнулись, а в другом попали в точку? Те же самые люди, из того же самого оружия! Или они в обоих случаях попали туда, куда хотели? Или так все и было задумано?
      Очень интересный расклад.
      Был телохранитель — и нет. Был член Правительства — и весь вышел. Может, в том и суть?
      Тогда понятно, отчего пять пуль и все мимо.
      — Вот что, Александр Анатольевич, соберите-ка всю возможную информацию по данному происшествию. Все факты, гипотезы, суждения, комментарии, сплетни. В общем, все.
      — А вы?
      — А я, пожалуй, больного навещу. С визитом вежливости.
      Вначале я осмотрел место происшествия. В бинокль и очень издалека. Ближе из-за обилия мельтешащего служилого, в форме и без, народа пробраться было невозможно. И лишний раз утвердился в своих подозрениях. С такого расстояния, когда никто, по причине трех смертельных ранений, полученных в корпус и голову, уже не мешает, промахнуться невозможно. Если ты хотя бы один раз в жизни держал в руках хоть какое-нибудь оружие. Хоть даже пневматическую винтовку в тире.
      А это значит, что покушения на убийство не было. Было покушение на испуг. Что бы потом ни утверждали следователи и ни повторяли верящие им на слово журналисты.
      Большого Начальника не убивали. Большого Начальника запугивали и предлагали уйти в отставку. Что он и сделал. Едва только перебинтовав раны.
      А зачем его таким невежливым способом убирали из обоймы действующих правителей? Кто на это может ответить? Пожалуй, только тот, кто его убирал. И еще, возможно, он сам.
      Получается, мне надо с этим переставшим быть Большим и переставшим быть Начальником пациентом обязательно встретиться. Слишком сильно и замысловато, причем не по моей охотке, переплелись наши судьбы. Раньше он был велик и недоступен, а теперь прост и достижим для ходоков из народа, желающих рассказать о наболевшем. То есть для меня.
      В больницу я проник с черного хода под видом доставившего из прачечной постельное белье медбрата. Для чего пришлось это белье, целую машину, по сходной цене приобрести. У обслуживающего персонала той же самой больницы. Чтобы рисунок, колер и печати на наволочках не отличались от оригинала.
      Чуть сложнее было пройти на правительственный этаж. Пришлось забивать канализацию и действовать уже под видом слесаря-сантехника, пока настоящий, после двух употребленных внутрь бутылок водки, спал у себя в мастерской.
      — Ну где течет? Тут? Тогда это колтун в трубе на верхнем этаже. Там его искать надо.
      — Ну так посмотрите.
      — Это не мой участок. На этот колтун у вас свои работники должны быть в наличии.
      — Наш не может.
      — Это почему?
      — Заболел он. Неожиданно.
      Пришлось согласиться. За дополнительное вознаграждение.
      — А пропуск где у него? — спросил охранник.
      — А раз так, а раз меня не пускают, то я и не пойду. Зачем мне это надо? Я слесарь аварийный, а тут работа текущая…
      — Вот именно. По стенам, — добавил мой провожатый.
      — Что по стенам? — не понял охранник.
      — По стенам текущая. Прямо в палаты. Я о фекальных водах.
      Охранник понюхал носом воздух и махнул рукой.
      — Ладно, идите.
      Не очень-то стерегут опальных начальников. Я бы даже сказал: формально стерегут.
      В туалете я быстро исправил канализацию и переоделся. Я даже внешность почти не менял. Только причесался немного да другое выражение лица «надел». Рабочая одежда — вначале слесарная роба, а потом белый медицинский халат — обезличивает лучше любого грима
      Я вошел в нужную, даже не охраняемую палату.
      — Процедуры. Пожалуйста, ложитесь на живот. Но перевернуться Петр Савельевич не смог. Он был перебинтован и загипсован с ног до головы.
      — Вы! — ахнул он.
      — Я. Подрабатываю в свободное от основных занятий время. На хлеб не хватает. И патроны.
      — Я думал, вы давно…
      — Нет, как видите, живой и здоровый. Что не скажешь о вас.
      — Да, так получилось. Уже и до членов Правительства бандиты…
      — Только давайте не будем вести детские разговоры. Я не верю в случайные покушения. Оставьте эту легенду для журналистов. Кто и зачем попросил вас выйти из состава Правительства? Причем таким убедительным образом.
      — Зачем вам это?
      — Затем, что теперь я знаю гораздо больше, чем знал раньше. Но хочу знать еще больше.
      — Я вам ничего не скажу.
      — Вы скажете все. Вы забываете, что в настоящий момент вы — пациент, а я — медицинский работник, пришедший сделать вам укол. Согласно данной мною клятве Гиппократа. И я его сделаю. С помощью вот этого шприца. А знаете, что в шприце? Не витамины и не глюкоза. А «сыворотка правды». Слышали о такой? Очень действенное лекарство. Так помогает, что пациент не может три дня рот закрыть. Все вспоминает, что он еще такого стыдного, от самых пеленок, в своей жизни сотворил. Ничего не забывает: ни про уворованные из бабушкиного буфета сладости, ни про семейные измены, ни про взятки, ни про свои сексуальные наклонности. И все это в подробностях рассказывает. Вот такое безотказное, испытанное еще в кабинетах НКВД средство.
      А то, что вы скажете, я запишу вот на этот диктофон.
      Или не запишу. Если вы согласитесь дать показания добровольно, без посторонних, в ягодицу, вливаний. Ну, что мы выберем? Очищающую исповедь или медицинское вмешательство?
      — Что вас интересует?
      — Кто на вас покушался?
      — Те же люди, что сказали мне о существовании вашей Организации.
      — Вы выполняли их указания?
      — Вначале — да. Они предполагали с вашей помощью собрать компрометирующий материал на прочих, не подчиненных им руководителей государства. Лишний козырь в политике никогда не помешает. Иногда от него может зависеть весь ход игры. Особенно если его вовремя выложить на стол. А ваш козырь оказался всем козырям козырь.
      — И вы решили приберечь его для себя?
      — И я решил приберечь его для себя.
      — В еще большие начальники потянуло?
      — Только для пользы государства.
      — Эту теорию я уже слышал — лучше мое дерьмо, чем чужое. Хотя народу один черт, чье дерьмо нюхать. Все одно — не одеколон.
      Петр Савельевич пожал плечами.
      — В общем, кому-то ваша двойная игра не понравилась и вас предупредили? Пятью пулями в корпус.
      — Примерно так.
      — А что же не убили?
      — Не знаю. Возможно, из-за опаски разглашения компромата в случае моей смерти. Я тоже подстраховался. На подобный непредвиденный случай.
      — Как вы приручили моего начальника?
      — Я его не приручал. Он ничего не знал. Он выполнял приказ.
      — Чей?
      — Тех людей, которые знали о вашей Организации.
      — Где он сейчас?
      — Его нет. Он умер.
      — Когда, где, при каких обстоятельствах?
      — Еще тогда. На отвлекающей внимание вилле. Он застрелился, когда понял, что объект отстоять не удастся.
      — Кто-нибудь еще погиб?
      — Нет. Только он. Он сам отдал приказ о прекращении сопротивления. И покончил с собой.
      Это было похоже на правду. Работники Конторы никогда не сопротивлялись «до последнего патрона», рискуя попасть противнику в полон. Они кончали с собой задолго до наступления этого момента, тогда, когда осознавали безвыходность ситуации. Пусть даже внешне она не была столь безысходной. Они не мечтали «продать свою жизнь подороже» или «подпустить противника поближе», с тем чтобы прихватить с собой на тот свет еще двух или трех врагов. Они спешно «стирали» информацию. Ту, которая была заключена в их головах. Стирали, не жалея голов. Это было много важнее, чем прикончить еще нескольких наседающих на тебя исполнителей. Конторские не были солдатами, они были разведчиками и действовали так, как их учили. Так, как было наиболее целесообразно в данный конкретный момент. И тем наносили гораздо больший урон противнику, чем убив одного-двух нападающих на него рядовых бойцов.
      Шеф ушел, так и не отдав тайну виллы. Шеф победил.
      Но проиграл, доверив ее Большому Начальнику.
      — Кто были нападающие?
      — Неизвестно. Но, вероятнее всего, какое-то подразделение Безопасности. А теперь можно задать встречный вопрос вам?
      — Валяйте.
      — Что вы собираетесь делать с имеющимся у вас материалом?
      — Использовать по назначению.
      — Каким образом?
      — Еще не знаю.
      — Разрешите дать вам добрый совет. Как человеку, не искушенному в политических интригах.
      Не отдавайте добытый вами компромат никому. Никому! Сколь бы обаятельным и убедительным ни показался вам просящий. Какие бы аргументы он ни выдвигал и чем бы ни клялся. Вас все равно обманут.
      Эти сведения используют не так, как вы хотите. Их используют во вред. Всем! Это та атомная бомба, которая не умеет крутить турбины электростанций. Она направлена только и исключительно на разрушение.
      Уничтожьте все сведения. Сожгите их в печке и развейте пепел по ветру. И вы лишите оружия людей, которые пытаются им завладеть.
      Или действуйте сами. Только сами. Не передоверяя это право никому.
      — В каком смысле — действуйте?
      — В самом прямом. У вас есть голова на плечах. И есть оружие. Огромной убойной силы. Значит, у вас есть возможности для борьбы. Только не повторяйте моей ошибки — не размахивайте кулаками попусту. Бейте!
      — А если не то и не другое? Если не бить, но и не развеивать по ветру?
      — Тогда вас вычислят — и уничтожат. Чего бы им это ни стоило. Всю страну переворошат, а вычислят. Свою смерть и смерть еще многих и многих других людей и несчастья еще гораздо большего количества людей вы носите с собой. Как ящик Пандоры. Пока этот ящик при вас — вас не оставят в покое. Вы обречены.
      Если вы попытаетесь устраниться — вас убьют. Если вы уничтожите материал — вас тоже убьют. Если вы отдадите материал — вас тем более убьют. Если вы ввяжетесь в борьбу — вас все равно убьют. Вас убьют в любом случае, но в последнем — хотя бы в драке. Хотя бы с пользой для дела.
      — Без всякой надежды на спасение?
      — Без надежды!
      Я вышел из палаты, зашел в туалет, переоделся в сантехническую робу, спустился в подвал, переоделся еще раз и вышел на улицу.
      Я узнал, что хотел. Я узнал даже больше, чем хотел. Но легче мне не стало. Мне стало тяжелей.
      Наверное, в чем-то бывший, разжалованный в рядовые пациенты, руководитель был прав. Жизни мне ни с этими документами, ни без них — нет. Я мешаю этими документами всем и одновременно всех, словно красной тряпкой стадо быков, привлекаю к себе… теми же самыми документами. Замкнутый круг. Превращающийся в петлю, затягивающуюся на моем горле.
      Здесь бывший Большой Начальник не ошибся. Здесь он попал в точку.
      Но, наверное, более всего он прав в том, что если все равно суждено умереть, то лучше всего умереть в драке, чем в ожидании смерти.
      Значит, в бой?
      А почему бы и нет? Я очень долго собирал камни. Только собирал и собирал. Не пришло ли время разбрасывать их? Прицельно! Так, чтобы ни один не ушел в «молоко». Так, чтобы каждый нашел достойную цель!
      Не пора ли?
      Пора!
      На следующий день один из пациентов правительственного этажа больницы скончался. От пяти огнестрельных, полученных в мягкие ткани и не угрожавших его здоровью ран.
      В последующем информационном сообщении и в некрологе было указано, что причиной смерти явился приступ сердечной недостаточности…

      Легко сказать — начать атаку. Это только в пехоте все просто и однозначно — примкнул штык к винтовке, вскочил на бруствер окопа и побежал навстречу противнику. И упал, получив пулеметную очередь в грудь. Или добежал — и победил.
      А какой штык к какой винтовке прилаживать мне?
      На какой бруствер вскакивать? У меня нет соседей справа и слева, нет артиллерийской подготовки, нет даже поля боя.
      Есть только противник. Спереди, с правого фланга, с левого и с тыла. Со всех сторон. И на этого противника мне надо наступать! И этого противника мне надо одолеть. Ну или хотя бы нанести значительный, «в живой силе и технике», урон.
      В общем, начать и кончить.
      Ну, кончить они меня смогут и сами, по этому поводу мне можно не переживать. А вот начать надлежит мне. Причем с того же, с чего начинается подготовка атаки в пехоте, — с определения целей наступления. С тех самых высоток, плацдармов и населенных пунктов, которые предстоит занять.
      Какие цели моего наступления?
      Пошантажировать, пощипать нервы властям предержащим с помощью имеющихся у меня сведений? Слишком мелко. В масштабах районного, выпрашивающего десять тысяч долларов наличными шантажиста.
      Не годится.
      Сместить с занимаемых должностей одного-двух нечистоплотных на руку и мысли высокопоставленных чиновников? Их место займут другие. Образовавшуюся во власти брешь затянет, как чистую воду ряской на топяном болоте. Я ничего не добьюсь. Только себя подставлю.
      Не подходит. Хотя все же лучше, чем первый вариант. Генеральная уборка тоже начинается с первого сметенного веником сора.
      Что я могу еще?
      Устроить грандиозный публичный скандал с привлечением газетчиков? Так они не привлекутся. Им заткнут не кнутом, так пряником рты еще на этапе подготовки материала. Это скандал не их масштаба. Газетчикам нужна не сенсация, им нужна сенсация конкретно в их газете. Чтобы поднять тиражи, рейтинги и гонорары. Сенсация ценой закрытия газеты им в убыток. С чего они тогда будут кормиться? Каким образом доказывать общественности свою неподкупность? Без рупора-то. Кто их услышит?
      Нет, газетчики отпадают.
      Прямое выступление по радио или телевидению? Так за ними присмотр, как за среднеазиатской невестой до получения от ее жениха причитающегося семье калыма. Не проскочишь. А если даже умудришься, выступление прервут на второй минуте «по техническим причинам». И запустят вместо него очень веселый мультфильм или очень любимую массовым зрителем телепередачу. На то на радио и телевидении есть редакторский рубильник прерывания трансляции. Не обойдешь его, не объедешь. Потому что тот рубильник через цепочку доказавших свою лояльность к существующей власти ответственных работников напрямую связан с высшими эшелонами власти.