США. ГОРОД ХЬЮСТОН. КОСМИЧЕСКИЙ ЦЕНТР NASA ИМЕНИ ДЖОНСОНА

РОССИЯ. ГОРОД КОРОЛЕВ. ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ ПОЛЕТАМИ

МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ

И таймер включился снова…

Таймер сбросил цифры и тут же начал новый отсчет.

На этот раз с цифры сорок восемь. Как в тот, в первый раз!

Но теперь космический шантажист запросил больше — запросил миллиард долларов. Каждому из астронавтов! И уже не в виде страховки и не потом, после их смерти, а живыми деньгами и немедленно!

Хотя при чем здесь астронавты?..

Впрочем — это его дело…

И… поехали!

Сорок восемь часов ноль ноль минут ноль ноль секунд.

48.59.59.

58.

57…

Как говорят в таких случаях русские — снова здорово!..

США. ГОРОД ВАШИНГТОН. ШТАБ-КВАРТИРА ФЕДЕРАЛЬНОГО БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ

Чего и следовало ожидать!..

Потому что все шантажисты одинаковы — все в конечном итоге просят деньги!

Если, конечно, речь идет о шантаже…

В чем лично Гарри Трэш сомневался.

Уж слишком все было по-ковбойски — вначале страховки, теперь — миллиарды. Скоро он пожелает, чтобы его признали господом богом и ему в услужение пошел Президент Соединенных Штатов!

Для шантажа обычно выбирают меньшие суммы, чтобы гарантированно получить их. Сотню миллионов ему бы дали тут же и легко. Но он запросил больше, гораздо больше!..

Что заставляет задуматься.

Например, над тем, что этот шантаж не цель, а всего лишь средство! Если сделать маленький допуск, предположив, что преступник находится не на Земле, а на МКС.

Ведь есть еще один способ привести в действие взрывное устройство, которое шарахнуло в лабораторном модуле, для которого мощные передатчики, таймеры и прочие технические навороты без надобности. А нужны всего лишь два проводка! Но чтобы замкнуть их, преступнику нужно быть на МКС и все сделать самому — заложить мину и, когда надо, привести ее в действие!

А?..

И либо преступник, все это задумав заранее, проводит какую-то ведомую только ему комбинацию, либо, боясь разоблачения и наказания за ранее совершенные убийства, нагромождает все новые и новые условия и, шантажируя Землю, пытается воспрепятствовать возвращению экипажа на Землю, чтобы выиграть время для того, чтобы замести следы своего преступления да еще заодно получить кругленькую — ну о-очень кругленькую — сумму денег.

Но если это так, то это означает, что преступник никакой не хакер, а кто-то из тех, кто находится на борту МКС!

И означает, что никаких взрывов больше не будет. Потому что зачем преступнику вымогать деньги, которых он все равно не получит? И зачем учинять новые взрывы, рискуя в них погибнуть? Какой ему с этого навар? Никакого!

Если, конечно, предположить, что это не хакер и что он находится не на Земле, а на космической станции!

А раз так, то скоро это должно стать очевидным, так как он не может взорвать станцию и себя вместе с ней, а срок ультиматума истекает! Через…

Тридцать два часа семнадцать минут десять секунд.

Девять секунд.

… Восемь.

… Семь…

Гарри Трэш был совершенно прав.

И был… неправ.

… Шесть…

… Пять…

США. БЕЛЫ И ДОМ. РЕЗИДЕНЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА. ОВАЛЬНЫЙ ЗАЛ

— Он что, точно способен станцию взорвать?

— Боюсь, что да.

— Он что — такой псих?

— На этот вопрос может ответить только последующая психиатрическая экспертиза.

— А я и так, без экспертизы, скажу, что он псих! Причем опасный псих! На черта ему столько денег — миллиард долларов! Таких денег даже у Президента Америки нет!.. Может, он согласится на меньшую сумму? Вы не пробовали с ним поторговаться, сбить цену?

— Он не торгуется. Он требует миллиард.

— Тогда точно псих! Зачем ему столько денег?

— Я не знаю…

— А я знаю! Потому что он не просто псих — он жадный псих! Его, видно, в детстве мама кукурузными лепешками недокормила. Миллиард долларов! Сколько стоит станция?

— Много дороже.

— Да? А русские? Это ведь и их станция тоже! Пусть и они раскошеливаются!

— У русских денег нет. Они уже должны нам больше, чем стоят все их модули.

— Жаль.

— Так что ему ответить?

— Ничего не отвечать! Послать куда подальше! Ну, конечно, другими словами. Миллиард он захотел!

— Боюсь, нас не поймет население.

— А что ждет от нас американский народ?

— Последние опросы показывают, что подавляющая часть американцев надеется на спасение астронавтов и что в случае успеха можно надеяться на тридцатидвухпроцентное поднятие рейтинга.

— Да? Сдались они им…

Но, с другой стороны, это же наши люди — сыновья и дочери Америки, жизнь которых бесценна.

Так что тут надо хорошенько подумать…

— Платить или нет?

— Как сделать так, чтобы не платить или заплатить меньше?! Скажите ему, что мы согласны на четверть миллиарда, объявив в средствах массовой информации, что мы не против заплатить два, укажите счет, куда население сможет переводить свои деньги, и подготовьте мне воскресное выступление, где я призову нацию к сплочению и самопожертвованию.

— А если он взорвет станцию?

— Значит, мы сохраним свои денежки!.. Ха-ха… Да ничего он не взорвет — поверьте моему слову! Знаю я этих типов — вначале требуют миллиард, а потом соглашаются на чизбургер и стакан кока-колы!

Он, конечно, псих, но не дурак, если судить по запрашиваемой им сумме! Так он хоть что-то получит, а так — вообще ничего! Потому что если он взорвет станцию, то лишится единственного своего козыря. Так что никуда он не денется — будет торговаться! Как миленький!..

РОССИЯ. КРЕМЛЬ. РЕЗИДЕНЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА

— Сколько-сколько?! Это же не в какие, даже Кремлевские, ворота!.. Это даже не в Красную армию!.. Это же двадцатая часть нашего бюджета!

— Если точнее — двадцать седьмая.

— Да?.. А вы не спрашивали — может, он согласится взять нашими деньгами? Рублями? А что — станок у нас есть, хороший, за неделю напечатаем…

— Нет, рублями, боюсь, он взять откажется.

— Странно… в последнее время наша валюта заметно укрепляет свои позиции. А что, если переписать в его пользу царские долги? Мы их все равно не выдерем, а он, судя по всему, такой напористый…

— Нет, ему нужны доллары. Один миллиард.

— Ну и тогда — черт с ним! У нас сделки с иностранной валютой запрещены законом! Рад бы всей душой, но — не могу… Скажите ему… скажите, что я космонавта на миллиард не меняю! Что наш космонавт бесценен и за деньги не продается и не покупается! Лучше мы потом его родственникам Звезду Героя вручим. Хоть две!

— Что, так и сказать?

— Вот так и скажите! Если мы начнем за каждого нашего человека доллары платить, то скоро у нас ни денег, ни населения не останется!

— А МКС?

— Подумаешь — МКС! Она десять раз уже заложена и перезаложена. Она уже, считай, не наша! За МКС пусть американцы переживают!

ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ

И ничего у них не получилось!..

Замолчать происшествие на МКС не получилось, потому что ставки в навязанной им игре оказались слишком высоки.

Пять миллиардов долларов — шутка сказать! Тут кто бы и как тебя за язык ни держал — все равно не удержит!

Конечно, связанные по рукам и ногам принятыми на себя обязательствами журналисты ничего не написали — кто бы им позволил! Но кто бы запретил о том, о чем они узнали, рассказать. Не читателям, нет — женам, приятелям, родителям, любовницам, соседям… А самое главное, коллегам, которые никаких обязательств не давали!

Но дело даже не в них. По Интернету прошла рассылка писем, где шантажист, или, может быть, не он, а кто-то от его имени, излагал суть дела, свои требования и свои угрозы!

Так мир узнал о сделке.

И только о ней и говорил!

Потому что речь шла о космосе, заложниках, неизвестном преступнике и миллиардах долларов. То есть налицо были все главные составляющие сенсации. Сделанной по лучшим голливудским стандартам. И превзошедшей их!

Если шантажист хотел известности, то он ее добился! Потому что рейтинг его шоу превзошел все прочие рейтинги.

И хотя все надеялись на хеппи-энд, почти никто не верил, что это последний акт в поставленном оставшимся в тени режиссером спектакле, где действие разворачивалось в декорациях Международной космической станции, актерами были астронавты, а зрителями — весь мир.

И… правильно делали, что не верили!..

США, ГОРОД ВАШИНГТОН. ШТАБ-КВАРТИРА ФЕДЕРАЛЬНОГО БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ

Случилось именно то, что предрекал Гарри Трэш! Землян жаба задушила! Никто никаких денег террористу платить не собирался! И теперь ему не оставалось ничего другого, как сдаваться на милость победителя, потому что взорвать станцию, на которой он сам находился, он не мог!

Он должен был сдаться и сесть на электрический стул.

Или…

Без всяких или!..

МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ

Или все-таки с… “или”?..

МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ

— Что случилось?!

Все столпились возле монитора, на котором отсчитывали время электронные часы. Время их жизни.

Но теперь они ничего не отсчитывали! Теперь часы стояли, замерев на двадцати пяти часах, сорока минутах и скольких-то там секундах.

Почему они остановились?! Они сломались?!

Вот и пойми их — то они переживали, когда таймер включался, а теперь нервничают, когда тот замер! Хоть бы уж выбрали что-нибудь одно!

Астронавты смотрели на экран, где ничего — совсем ничего! — не происходило минуту, другую и третью…

Цифры не бежали!

Может, это обозначает, что все — что ничего уже не будет?

Или что-то другое?

Но тогда — что?

ЧТО?!

Они гадали долго — и час, и два. А ночью… Вернее, не ночью, потому что такие понятия, как ночь и день, на станции очень условны… Не ночью, но в темноте, когда станция, совершая очередной виток, вошла в тень Земли, все прояснилось.

Такой вот каламбур получился — ясность в темноте!

Потому что, когда станция вошла в тень, на ней вдруг выключился свет, И не включился, хотя по идее должен был загореться аварийный!

Когда выключился свет, стало темно. Совершенно! Потому что в космосе все так — если ты на солнце, то тебе жарко и тебе слепит глаза невозможно яркий свет. Если ты в тени, то погружаешься в кромешную темноту и абсолютный холод! Без середины!

Когда на станции стало темно, все забеспокоились. И тут же стало что-то происходить. Что-то непонятное и потому страшное! Кто-то завозился, замычал, что-то ударилось о стену…

Прорвался сдавленный, тут же оборвавшийся крик:

— Помог!..

Кажется, командира крик!

А как помочь, если не понятно, что делать, если ничего, совсем ничего не видно!

И снова кто-то задвигался, запыхтел в темноте. Все поплыли на звуки, выставив вперед руки, сшибаясь друг с другом и разлетаясь во все стороны! Теперь уже понять ничего было невозможно!

Когда станция выскочила из тени Земли и стало светло, все огляделись. И увидели…

Боже мой!..

Увидели расползающиеся по модулю шарики. Те самые — красные. И увидели, откуда эти шарики быстро, словно из рамочки для мыльных пузырей, выскакивали. Шарики выскакивали из горла командира, который был еще жив, который, испуганно тараща глаза, зажимал ладонями свою шею. Напрасно зажимал, потому что между его плотно сжатых пальцев просачивалась, выдувая алые пузыри, которые бесшумно лопались, кровь.

Все бросились к командиру, пытаясь оторвать его руки, чтобы увидеть рану, чтобы попробовать помочь! Что оказалось непросто, потому что тот мертвой хваткой вцепился в свою шею, отбиваясь от астронавтов, боясь, что если он отпустит руки, то даст крови ток, и она выскочит из него вся!

— Аптечка! Где аптечка?!

Кто-то сорвался за аптечкой.

Командир слабел на глазах, взгляд его мутнел, и только, наверное, поэтому с ним удалось совладать. Ему разжали пальцы, отрывая их от тела, и, увидев — какой кошмар! — залепили рану тампоном, который мгновенно почернел, набухнув кровью.

Рана была ужасной, была глубокой, перечеркнувшей поперек мышцу сбоку шеи. Как видно, преступник не рассчитал — совсем чуть-чуть, какие-то миллиметры, потому что действовал в кромешной темноте, по памяти, запомнив, где находится его жертва, а потом на ощупь!

— Он зажал мне рот!.. — затихая, забормотал командир. — Я почувствовал, я хотел увернуться, но у меня не получилось!.. Он хотел меня убить!..

Все молчали, потому что еще было неизвестно — хотел или все же смог!

Командиру вкололи обезболивающее, и он, тут же расслабившись, затих.

И только тут они осмотрелись.

И заметили, как под самым потолком, почти прилепившись к нему, плывет перчатка, на которой между большим и указательным пальцем расползалось по ткани черное пятно. А рядом с ней, с перчаткой, весело поблескивая в лучах выскочившего из-за Земли солнца, повис окровавленный скальпель.

Снова скальпель! Другой. Или, может быть, тот же самый!

И все взглянули на французского астронавта!

— Нет, нет, это не я! — побледнев, воровато шаря по сторонам глазами, крикнул он. — Я не убивал его!

А кто же тогда — кто?

И все посмотрели друг на друга. По-новому! Потому что никого другого, никого постороннего здесь не было и не могло быть. Здесь были только они — только свои!

И кто-то из них, один…

— Смотрите! — вдруг в ужасе, даже большем, чем когда увидела обливающегося кровью командира, закричала Кэтрин Райт.

И стала, в истерике мотая головой, показывать, тыкая пальцем куда-то в сторону.

— Смотрите же, смотрите!

Смотреть надо было на монитор. На тот, на который был выведен таймер. Который остановился. А теперь!.. Теперь пошел снова!

Побежали, стремглав побежали цифры, обозначающие секунды. Поплыли, сменяя друг друга, цифры минут. А за ними скоро, очень скоро стронутся с места цифры, обозначающие часы…

— Он включился!

И все всё поняли! Поняли, что никакой это не конец. И что то, что только что произошло, — это предупреждение. Наверняка последнее.

Цифры бежали, а по модулю плыли, затекая во все “углы”, прилипая к лицам и одежде, красные — невозможно красные — шарики!

И значит, ничего еще не кончено! Он не отказался от своих намерений, он всего лишь дал им передышку, чтобы подтвердить свои угрозы действием.

Его ультиматум не был шуткой — его ультиматум был предупреждением!

Который должен был истечь через:

Двадцать пять часов.

Тридцать семь минут.

И четырнадцать секунд.

… Тринадцать…

… Двенадцать…

… Одиннадцать…

США. ГОРОД ВАШИНГТОН. ШТАБ-КВАРТИРА НАЦИОНАЛЬНОГО АЭРОКОСМИЧЕСКОГО АГЕНТСТВА (NASA)

В последней просьбе отказывать нельзя! Это — великий грех. Последнюю просьбу имеют право высказывать даже приговоренные к смертной казни преступники, даже самые отъявленные убийцы, получая свою, последнюю в их жизни, банку пива, гамбургер или свидание с близкими.

Астронавты не были преступниками, хотя их — приговорили! Приговорил к смерти неизвестный маньяк! Но даже он не отказал им в возможности еще раз, может быть последний, пообщаться с родственниками, предоставив связь с ЦУПом!

И уж тем более им не мог отказать в этой просьбе ЦУП,

Встреча астронавтов с вызванными ими родственниками происходила в главном зале русского ЦУПа в Королеве при стечении нескольких десятков журналистов.

Таким было условие шантажиста — чтобы встреча почему-то проходила в России и чтобы на ней присутствовали репортеры CNN и еще нескольких новостных телеканалов. Настоящие журналисты, не липовые, потому что репортаж должен был вестись в прямом эфире, ретранслируясь через спутники связи на весь мир.

Таким было его условие, которое пришлось выполнить.

Тем более что и так весь мир уже все знал.

Но более потому, что преступник доказал, что он не шутит!

Этот репортаж, хотя это был всего лишь разговор родственников, потряс мир. Его снова и снова прокручивали по телеканалам целиком и отдельными фрагментами, сопровождая взятыми у родственников астронавтов интервью.

— Привет! — приветствовал немецкий астронавт Герхард Танвельд своих близких, естественно, по-немецки. И сразу стал говорить о самом главном. О деньгах! — Когда получите мою страховку, не вздумайте тратить ее попусту! Помните, как она мне досталась…

И дальше большую часть разговора он инструктировал своих родственников, как нужно обращаться с заработанными им деньгами и под какие проценты и куда класть.

Он говорил о них так, словно вопрос их получения уже был решен! Словно его уже не было. Как видно, он считал, что уже не вернется домой.

Что задало тон всему сеансу связи.

— Я же говорила тебе, я же чувствовала, что этот полет не кончится добром! — утирала слезы жена Рональда Селлерса. — Я же просила тебя!..

А ее муж в ответ только молчал, так как единственный не мог говорить из-за перехлестнувшей шею повязки.

Или не хотел говорить.

Он лишь согласно кивал головой, жадно всматриваясь в лицо своей жены, своих детей и родителей. Которые все были там, перед мониторами.

— Зачем, зачем ты меня не послушал, — уже рыдала Салли.

— Ну все, все, успокойся, — шептал изменившимся от раны, а может, не от нее, голосом Рональд. — Ну неудобно, люди смотрят.

Люди — смотрели.

Весь мир смотрел на это странное и страшное шоу!

— Все, успокойся.

И словно внимая его невысказанной, но всем понятной просьбе, камера выхватила из толпы родственников его отца.

— Держись, сынок, — сказал Селлерс-старший. — Я горжусь тобой.

Хотя глаза отца тоже неестественно поблескивали, а нос шмыгал. Но старик держался, потому что не хотел опозориться перед всем миром.

— Позаботься о моих, если что… — прошептал Рональд.

— Будь спокоен, — ответил отец.

И отвернулся от камеры, чтобы найти платок. А потом долго и натужно сморкался, чтобы скрыть предательски выступившие слезы.

Тверже всех держался Ли Джун Ся.

— Я верю в светлое завтра китайского народа, руководимого мудрой Коммунистической партией, — заявил он, обращаясь к своей жене, детям, родителям и многочисленным братьям и сестрам. — Поэтому, если что-то случится, я умру спокойным, зная, что до конца выполнил свой долг!

Его родственники зааплодировали национальному герою, о котором трубили все китайские газеты, и замахали заранее припасенными флагами.

А потом прозвучала запись сводного хора китайских школьников, исполнивших для народного героя Ли Джун Ся его любимую песню — Гимн Китайской Народной Республики!

Все это было очень трогательно и печально.

Китайский астронавт персонально попрощался с каждым из своих родственников, на что ушло почти все его время. В заключение он попросил передать руководителям Партии и Правительства, что он до конца был верен светлым идеалам коммунистического будущего Китая!..

Чуть подпортил общее настроение русский космонавт.

Он сказал, что: все нормально, что пока он еще жив и думает остаться живым, надеясь на русское “авось”, которое всегда его выносило!

Что это за лекарство такое, которое может спасти от смерти, — телезрители не поняли.

И еще русский космонавт на всякий случай сказал, где его похоронить, кого пригласить на поминки и что поставить на стол.

И в самом конце, то ли в шутку, то ли всерьез, пригрозил жене, что, когда вернется, узнает, чем она занималась в его отсутствие и разберется с ней по-свойски.

На что его жена расплакалась и сказала, что ничем таким не занималась, а только и делала, что ждала его. И что будет продолжать ждать, если понадобится — вечно.

А может, и так — русские женщины странные — живым мужьям рога наставляют, а покойников, случается, всю оставшуюся жизнь ждут, оставаясь им верны!

Но добила всех американка Кэтрин Райт.

— Я рада вас видеть, — сказала Кэтрин. — Тебя, Рональд, и вас…

И помахала своему мужу и своим стоящим возле отца детям рукой. И они ей тоже. Как тогда, в день старта…

— Как вы там живете? — спросила она, крепясь, потому что знала, что сейчас ее видит весь мир.

— Все хорошо, у нас все в полном порядке! — ответил, улыбнувшись, ей муж. — Мари все-таки исправила ту свою двойку по английскому языку. Она получила отлично!

Кэтрин улыбнулась.

И ее улыбку показали все телестанции мира.

— Я очень рада. Молодец, Мари!

И Мари обрадовано заулыбалась.

— Мама, мамочка, я буду самой первой ученицей! — затараторила она. — Только ты возвращайся, ладно?..

— Ладно, — прошептала Кэтрин, борясь с собой. — Я вас всех очень, очень люблю!..

И голос ее дрогнул.

Но время тикало, время неумолимо уходило, и ей пора было уступать место другому, следующему астронавту. Потому что никто бы не согласился пожертвовать этими, возможно, последними своими минутами!

— Возвращайся быстрее, мы ждем тебя! — крикнул ее муж.

Зря так крикнул!

— Да, я вернусь, я хочу… к вам… — ответила Кэтрин.

И на большее у нее выдержки не хватило.

У нее задрожал, задергался подбородок, и из глаз брызнули слезы. С экранов миллионов телевизионных приемников брызнули! И не потекли по щекам, потому что там, где она плакала, нет силы тяжести, они повисли на ресницах блестящими бусинками, оторвались от них и повисли в воздухе. Много-много серебристых бусинок.

— Я хочу к вам, — повторила Кэтрин, уже не скрывая и не стыдясь своих слез. — Я не могу… Я не хочу умирать! Я хочу жить! Спасите меня!

Француз тоже хлюпал носом, а его жена и дети плакали.

Прощание Кэтрин было последней каплей, которая смыла все барьеры. Теперь никто не боялся выглядеть глупо, теперь все говорили то, что считали нужным сказать. Стесняться им было нечего, они уже не верили, что вернутся домой.

Француз что-то быстро и страстно говорил на своем языке, его жена краснела, и краска, разливающаяся по ее щекам, разливалась по экранам миллионов телевизоров.

Француз попрощался со своей семьей, с родственниками, коллегами. И со своей страной. Не забыв напомнить, чтобы она, страна, правильно распорядилась “заработанными” им деньгами.

А потом их показали всех сразу, как на коллективном снимке, — всех, слетевшихся в рамку единого кадра, астронавтов и всех их собранных вместе, как на официальной общешкольной фотографии, родственников. И все ободряюще улыбались. Хотя на самом деле плакали… Потому что видели друг друга, наверное, в последний раз…

И никто, ни один человек, ни астронавты в космосе, ни их родственники в ЦУПе, ни зрители перед экранами телевизоров, в эти мгновения не задумывались над тем, что там, на МКС, среди рыдающих и прощающихся с близкими и Землей астронавтов, застывших в одном общем кадре, не одни только жертвы, что среди них — в большинстве своем жертв — затаился как минимум один злодей!

Который выглядит, как все, и плачет, как все, прощаясь с близкими, и молит взглядом о спасении. А потом… хладнокровно и расчетливо — убивает!

Такая вот получается общая фотография.

Жертв в одном кадре со своим палачом…

ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ

Такого шоу еще не было. И, наверное, не могло раньше быть, потому что раньше не было такой, способной донести трагедию нескольких человек до всех жителей Земли, техники!

Возможно, подобного накала страстей можно было добиться, если бы снять на видео крушение “Титаника”. Не картонного — настоящего, с настоящими волнами и жертвами. Снять все как есть — все эти крики, панику, метания по палубам в бесполезных пробковых поясах, борьбу за шлюпки, прыжки в ледяную воду… Весь этот героизм, трусость, разгильдяйство и благородство одновременно! И, сделав паузу, вдруг дать возможность жертвам передать свою последнюю волю близким. В прямом эфире. И записать слезы, мольбы о помощи, слова любви и проклятия… А потом — продолжить… Чтобы вздыбленный “Титаник”, вновь придя в движение, пошел ко дну, утаскивая за собой жертвы в пучину Атлантики, и чтобы сотни барахтающихся в ледяной воде людей на глазах публики быстро переставали барахтаться, застывая ледяными, удерживаемыми на плаву спасательными поясами, изваяниями.

И все это потом показать!

Как показали не это, другое, как минимум равное ему, шоу! Где тоже был корабль, пусть не такой, пусть космический, но все равно — корабль, был вокруг еще более безбрежный, еще более холодный и безжалостный космический океан и были без пяти минут мертвецы, которые прощались со своими близкими, говоря слова любви, рыдая и моля о помощи!

И как апофеоз — был крик Кэтрин Райт, потрясший всех.

— …Я не могу… Я не хочу умирать! Я хочу жить! Спасите меня!

Крик живого человека, обращенный к родственникам. Хотя… на самом деле ко всем. Ко всему человечеству!

Которое, несмотря на все свое могущество, на миллионы полицейских и агентов, на самолеты и танки, армии и флоты — ничем, совсем ничем не могло им помочь!

Ничем…

Кроме — денег!

США. БЕЛЫЙ ДОМ. РЕЗИДЕНЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА. ОВАЛЬНЫЙ ЗАЛ

РОССИЯ. КРЕМЛЬ. РЕЗИДЕНЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА

Но денег все равно не дали.

Несмотря на то что весь мир требовал спасти астронавтов и во многих странах уже собирали деньги, внося в фонд спасения МКС свои доллары, франки и рубли. Потому что кто-то подсчитал, что если человечество скинется всего лишь по доллару, то в сумме выйдет шесть миллиардов. А нужно — только пять!

Но вряд ли эти собираемые по миру “копейки” могли спасти астронавтов. Потому что шантажист не собирался ждать и не собирался брать частями. Ему нужны были все деньги сразу. Все пять миллиардов.

Но в Белом доме медлили.

И в Кремле тоже.

Никто не желал расставаться с такой суммой.

Очередное покушение — на жизнь командира экипажа — никого не впечатлило, так как тот остался жив. А раз он остался жив, то появилась надежда, что другие тоже останутся! Потому что, не исключено, это не случайность, а трусость. Вернее — осмотрительность. Просто преступник, боясь неизбежного наказания за свои злодеяния, решил не доводить дело до крайности. Решил избегать трупов. Пугать — но не убивать!

Что может свидетельствовать о его слабости. О том, что он начал нервничать и искать выход из своей безнадежной ситуации. Потому что деваться ему с космической станции некуда!

А раз так — раз он, того и гляди, запросит пощады — то зачем ему платить?..

И шантажисту не заплатили.

Отчего случилось то, что должно было случиться.

Чего следовало ожидать!

И чего, наверное, можно было избежать…

МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ

Тридцать первые сутки полета

Больше на МКС ничего не произошло. Все были живы.

Но это была не жизнь!

Потому что это была очень тоскливая жизнь. Если не выразиться точнее, если не назвать эту тоску — смертной!

Унылые астронавты “слонялись”, летая по станции, прилипая лицами к иллюминаторам и подолгу, жадно всматриваясь в пролетающую мимо Землю. В такую близкую и такую недоступную. Они в тоске и печали ложились спать и с теми же нерадостными ощущениями просыпались. Уныло принимали душ. Собираясь вместе на завтрак или обед, еле-еле пережевывали безвкусную еду, просто чтобы поддержать жизнь в своих организмах. Хотя не уверены были, что эту жизнь у них не отберут.

— Можно хлеба?

Хлеб, как и вся прочая еда в космосе, был одноразовый, потому что был в одноразовой упаковке. Чтобы было поменьше крошек.

— Пожалуйста.

И, направляемый легким ударом, хлеб летел в нужном направлении.

— Спасибо.

— Не за что…

Все приличия были соблюдены. Но лишь внешне.

Потому что, услужливо передавая друг другу еду, говоря “спасибо” и что-то совместно обсуждая, все думали не о том, что обсуждают. И не о еде, которую ели. И не о сне, когда забирались в спальные мешки. И даже в бортовом “гальюне”, где они оставались в одиночестве, сами с собой они думали не о том, для чего там оказались!

Везде — за едой, засыпая, пробуждаясь, умываясь и разговаривая, они думали только об одном — об отсчитывающем секунды, минуты и часы таймере.

Вернее, не часы, потому что часов уже не осталось! Последний отпущенный им час был разменян на минуты. На шестьдесят минут, из которых уже вычитались первые секунды!..

— Можно еще хлеба…

— Пожалуйста.

Они были вежливы и предупредительны, как раньше, но они были другими! Уже никто никому не верил! Потому что все подозревали всех. Подозревали, что во время следующего витка, когда станция войдет в тень Земли, на них, на этот раз — именно на них, а не на кого-то другого, воспользовавшись темнотой, набросится, чтобы перерезать глотку, убийца! И в этот раз убийца, конечно, не повторит свою прежнюю ошибку, в этот раз будет действовать наверняка, потому что теперь имеет опыт…

И на этот случай каждый астронавт, не доверяя другому, не доверяя никому, хотя говорил с каждым, протягивая ему хлеб и соль, и даже улыбался в ответ на улыбку, вооружился чем только смог. Кто-то утащил из ремнабора отвертку, кто-то припрятал ножницы. Потому что мир кончился и каждый собирался защищать свою жизнь сам, не полагаясь на других и на случай. Ведь любой из “других” на самом деле мог оказаться убийцей и, подкравшись ближе под видом лучшего друга, способен был неожиданно полоснуть поперек горла скальпелем! И опасаясь этого, все готовились к тому, чтобы если услышат подле себя чужое дыхание, ударить опасно приблизившегося к ним человека — и уже плевать, друга или нет — ножницами в живот или отверткой в глаз. Чтобы упредить его удар! Чтобы выжить.