«КамАЗы» с «грузом» решили встречать на перекрестке вблизи поселка Ивантеевка. Там было удобней всего. Потому что боковые дороги выходили на главную магистраль из густолесья. И увидеть, что на них происходит, не поравнявшись с ними, было нельзя. И еще потому, что, по расчетам, колонна должна была пройти здесь ранним утром. Когда автострада практически пуста. И когда очень хочется спать…
      Для проведения операции были задействованы несколько десятков наиболее опытных бойцов из нанятых по случаю охранных фирм. И несколько своих, извлеченных из тенет конспирации «спецов», которые одни стоили всех тех нескольких десятков охранников. Потому что умели драться без оглядки на премиальные.
      И даже без оглядки на жизнь.
      — Второй. Говорит Седьмой. Объект проследовал в направлении… В количестве… Со скоростью… Вооружение предположительно легкое… Пассажиры легковых машин на задних сиденьях спят… На передних, рядом с водителем, — бодрствуют. Кроме второй машины…
      Засечь точное, до секунд, время.
      — Второй. Говорит Девятый. Объект проследовал…
      Теперь по разнице во времени первого и второго сообщений прикинуть скорость колонны. И просчитать момент выхода в условленную точку. Получается…
      — Всем выйти на исходные. Доложить готовность. Начало работы через семнадцать минут…
      Колонна ехала с раз и навсегда заданной скоростью. Сорок километров в час. Водители зевали. Но не спали. Потому что в правую скулу им дышали бодрствующие штурманы. Или надсмотрщики. Не суть важно, как их называть. Важно, что они сводили на нет возможность ДТП по причине непроизвольного засыпания водителей. Это было их главной и единственной обязанностью. Через каждые четыре часа пары менялись.
      Темп задавала головная машина. Она же отсматривала состояние дороги. И сметала к обочине весь опасный встречный автотранспортный мусор. И пригашивала их бьющие в глаза фары. И должна была принимать на себя их, если это было неизбежно, удар.
      Вторая машина дублировала первую.
      Третья прикрывала колонну с тыла. Четвертая была на подхвате. В пятой спал «банкир» и его телохранители. И все вместе они предназначались исключительно для того, чтобы защитить и обезопасить «КамАЗы». Обезопасить «груз».
      — Через два километра Ивантеевка, — сказал «штурман» первой машины.
      — И что с того?
      — Ничего. Просто говорю. Чтобы говорить. Чтобы не спать. И тебе не давать.
      — А ты не говори. Ты лучше смотри, чтобы сбоку кто-нибудь не выскочил.
      — Кто? Все, кто может выскочить, давно спят.
      — И тем не менее.
      — Ладно. Черт с тобой.
      «Штурман» внимательно посмотрел по сторонам.
      — Все чисто. Никаких отблесков. Впрочем… Нет. Это встречные машины бликуют.
      — Какие машины?
      — Хрен их знает какие. Скорее всего перегонщики. Потому что целая колонна.
      Головная машина проскочила перекресток. И поравнялась с головной машиной встречной колонны. А дальше… А дальше никто ничего не понял. Но сильно удивился. И еще больше испугался.
      Потому что встречная машина, громко сигналя и мигая фарами, рванулась навстречу головной. Удар был неизбежен, и водитель инстинктивно нажал на тормоза. Машины столкнулись лоб в лоб. Но столкнулись не сильно, потому что успели погасить скорость. По крайней мере не так сильно, чтобы все мгновенно умерли. Но достаточно сильно, чтобы водитель и «штурман» ткнулись лбами в руль и лобовое стекло и потеряли сознание. А пассажиры второго ряда свалились под сиденье. В хвост первой машины въехала вторая.
      В это время встречная колонна распалась на две разошедшиеся к обочинам части. И каждая встречная машина мгновенно, со скрежетом тормозов развернувшись, притерлась к борту иномарок. С двух сторон. Так, что невозможно было открыть дверцы. С боковых дорог ударили фары еще нескольких машин. А сзади, поперек магистрали вырулили два грузовика, перекрывая путь к отступлению.
      Ехать было некуда. Дорога кончилась.
      — А! Падлы! — закричала братва, вываливая из карманов пистолеты. — Мочи их, ребята, пока они, гады, не попрятались!..
      А никто и не собирался прятаться. И даже наоборот…
      В салонах встречных машин зажегся свет. И братва увидела наведенные на них автоматы. И тела, защищенные тяжелыми бронежилетами. И лица, прикрытые пуленепробиваемыми забралами. И еще братва увидела пулеметчиков, расставивших сошки своих «ручников» на крышах грузовых машин.
      Против каждого их пистолетного ствола было по меньшей мере три автоматных. Плюс пулеметы. И была перспектива очень скоротечного, на десяток автоматных выстрелов, боя.
      Конечно, можно было сопротивляться. И назло попортить несколько бронежилетов. И поцарапать несколько касок. И умереть. Потому что даже убежать было нельзя. По причине невозможности открыть дверцы автомобилей.
      — Ну что? — сказал из ослепляющего света фар голос. — Будем громко изображать героев? Или будем тихо сдаваться?
      Братва подняла руки. Кроме тех, кто еще не очухался…
      Захват прошел без жертв. И даже без привлекающих, постороннее внимание выстрелов. Захват прошел так, как и должен проходить, когда операция планируется и осуществляется «спецами».
      — Всем отбой, — сообщил по рации руководитель операции.
      В трех километрах по обе стороны дороги облаченные в гаишную форму бойцы убрали запретительные знаки, свернули дорожные шипы и разрешили водителям продолжить движение.
      Разбитые иномарки оттянули к обочине, предварительно сняв с них номера. Братву запихнули в микроавтобус.
      В «КамАЗы» и уцелевшие иномарки сели другие водители. И другие «штурманы». Они повели машины совсем не туда, куда они направлялись, повели машины в строго противоположную сторону.
      Дело было сделано. Опасный груз остановлен в самом начале пути. Шантажировать страну было нечем…
      — Машины пропали, — доложили Мозге.
      — Что?! Как так пропали?! В каком смысле пропали?!
      — В прямом пропали.
      — Когда и где?!
      — Неизвестно. Пока неизвестно.
      — Тогда почему вы решили, что они пропали? Если неизвестно…
      — Колонна не прошла контрольный пункт. И не вышла на связь.
      — Как же это могло?.. Их же там чуть не три десятка! Как они могли пропасть? Почему вы не знаете никаких подробностей?
      — Мы же говорим, что нет связи. Что колонна исчезла…
      Мозга сел на ближайший стул. Потому что стоять не мог. Ноги не держали.
      Мозга лучше, чем кто-либо другой, понял, что проиграл. В любом случае проиграл. Потому что того выступления, тех заявленных, но не осуществленных планов, тех взятых на себя и невыполненных обязательств ему никто никогда не простит. Потому что прощать хвастовство в их обществе не принято. И уж тем более хвастовство, в которое были вложены бабки. Чужие бабки.
      Мозга был уже мертв. Хотя пока был жив. Мозга был лишь временно жив. До момента, когда авторитеты узнают о его позоре. И о причиненном им убытке.
      Мозга проиграл. Вчистую…
      «Груз» завернули в ближайший город. Не самый крупный, но такой, где был военный гарнизон. С солдатами. Офицерами. Штатным вооружением. И телефоном, по которому можно было вызвать подмогу, если бы этих солдат, офицеров и штатного вооружения оказалось бы мало.
      «КамАЗы» подогнали к самым воротам КПП. И нажали на клаксоны. Из здания как ошпаренный выскочил дежурный.
      — Вы чего гудите?! Мать вашу!..
      И осекся. Потому что перед ним стоял незнакомый полковник.
      — Здравия желаю, товарищ полковник!
      — Фамилия!
      — Сержант Грищенко!
      Теперь, если полковник был настоящим полковником, а не липовым, он должен был прикопаться к внешнему виду личного состава. А если не прикопаться, то вызвать подозрение.
      — Воротник застегните, сержант Грищенко. И физиономию протрите! Она у вас в клеточку! От полотенца, на котором вы спали!
      — Виноват, товарищ полковник.
      — Кто есть из офицеров?
      — Капитан Филимонов. То есть я хотел сказать, дежурный по части капитан Филимонов.
      — Где он?
      — В штабе. Спит.
      — Разбудите! Впрочем, нет. Вначале откройте ворота.
      Ворота открыли и запустили «КамАЗы» внутрь.
      В кабинах «КамАЗов» сидели, а на подножках стояли сумрачные гражданские.
      — А эти?.. — нерешительно показал сержант.
      — Эти со мной.
      «КамАЗы» поставили возле гаражей. Охрана разбрелась по окрестностям. Кто по нужде, кто покурить. Но так по нужде и так покурить, что заняли все ближние «высотки» и перекрыли все возможные подходы.
      Из штаба вылез заспанный капитан.
      — Ваши документы! — жестко потребовал полковник.
      Капитан полез во внутренний карман кителя.
      — Почему здесь размазано? А здесь подтёрто?
      — Где? Где подтёрто?
      — Ладно, не важно. Другое важно. В общем, так, капитан. Я вынужден посвятить вас в дело особой важности. И особой конфиденциальности. В этих машинах находится ценный военный груз, который не должна ни одна живая душа… Сдаю его под вашу персональную ответственность. Вместе с машинами.
      — Но я…
      — Вопросы после. Пока обеспечьте надлежащую охрану. Грузу. И вот этим вот, — показал полковник на братву.
      — А вы?..
      — Мы не можем задерживаться здесь дольше чем на полчаса. Так что поторопитесь. Где у вас телефон?
      — В штабе.
      — Проводите. И распорядитесь об охране.
      — Грищенко!
      — Я, товарищ капитан.
      — Тащи сюда караул…
      — Усиленный.
      — Усиленный караул.
      — Желательно с пулеметом.
      — И пулемет пусть прихватят.
      — Есть!
      В штабе полковник набрал междугородный номер. Домашний номер заместителя министра обороны.
      — Кто это? — заорал в трубку не вовремя разбуженный замминистра.
      — Полковник Кравцов.
      — Какой, на хрен, полковник! Какой, на хрен, Кравцов! В полпятого утра! — совершенно рассвирепел замминистра.
      — У меня дело первостепенной важности.
      — В полпятого утра даже война дело второстепенной важности…
      — Слушай, ты, замминистра долбаный, — перешел на более понятный в армейской среде тон полковник. — Оторви свою задницу от дивана и постарайся понять, что я тебе тут сейчас скажу.
      Так с замминистра мог позволить себе говорить только министр. Или его жена. Или кто-то, кто был равен по положению министру. Или его жене.
      Поэтому замминистра на всякий случай притих. Высшие армейские чины всегда стушевываются, когда сталкиваются с большим напором, чем способны продемонстрировать сами. Когда слышат крик громче своего крика.
      — Вы меня слышите?
      — Говорите.
      — В войсковой части 21173 находятся боеприпасы, похищенные из складов Министерства обороны. Похищенные из войсковой части…
      Когда замминистра услышал номер войсковой части, он проснулся. Сразу проснулся. Окончательно проснулся. Номер этой части знали лишь несколько сотен человек в стране. И несколько десятков знали о том, что там хранится. И если он говорит о боеприпасах, то он говорит… Потому что ничего другого там нет. И, значит, звонивший… Кто он, этот звонивший?.. Откуда он знает?.. Ни черта не понятно!
      — Боеприпасы сданы на ответственное хранение капитану Филимонову.
      — Кому?!
      Час от часу не легче! Боеприпасы из в/ч… Из… У какого-то капитана!
      — Кто вы?!
      — Я тот, кто вернул потерянное военное имущество. До свидания.
      Гудки.
      Гудки.
      Гудки…
      Замминистра даже не догадался положить трубку.
      Если это розыгрыш, то это очень тупой розыгрыш. подсудный розыгрыш. Подходящий под статью за разглашение военной тайны. Потому что номер той части — военная тайна.
      Если он знает номер части, значит, он не шутит. Значит, вполне может быть, что под охраной какого-то там капитана Филимонова находится…
      Мать моя!
      Который вполне может быть разгильдяй, пьяница и безответственный раздолбай. И может полезть смотреть, что ему оставили на ответственное хранение…
      Ёлки-моталки!
      Но если поверить в эту сказанную по телефону чушь и прореагировать на нее, значит, придется расписаться в собственной недееспособности. И нарваться на скандал. После которого…
      Но он назвал номер части! Значит, это не чушь. И значит…
      Ё-моё!
      Нет, тут лучше перевести стрелки. Куда повыше. Туда, где отвечают за все.
      Замминистра, срываясь пальцем с диска, набрал номер. Несмотря даже на то, что в полпятого утра вышестоящее начальство тревожат только по поводу войны…

      Первым в войсковую часть 21173 из областного центра прибыл отряд ОМОН. В полном составе. И взял машины и окружавших его солдат-срочников в плотное, ощетинившееся короткоствольными автоматами кольцо.
      Вторыми в войсковую часть 21173 прибыли неизвестные люди в штатском. И с пристрастием допросили капитана Филимонова.
      — Как он выглядел?
      — Кто?
      — Тот полковник.
      — Обыкновенно выглядел. С тремя звездами на погонах.
      — Он предъявил вам документы?.
      — Нет.
      — Как же вы могли допустить его на территорию части, если не проверили его документов?
      — Я как-то не подумал. И потом, он полковник.
      — В первую очередь вы должны были проверить его документы…
      Как будто капитанов спрашивают… Как будто это допрашивающие его гражданские предъявляли документы. Хотя и допрашивают… Третьими в войсковую часть прибыли военные костюмах противохимической защиты, в респираторах с дозиметрами в руках. И залезли в кузова «КамАЗов» Через полчаса они вылезли, подошли и что-то сказали уже переставшим допрашивать капитана гражданским! А потом… Потом расчет прошел в обратном порядке. Военные в химзащите сели в микроавтобус. И уехали. Бойцы ОМОНа расселись в машины. И уехали. Солдаты-срочники воинской части 21173 повернулись «Кру-гом!» и отправились в казармы.
      Неизвестные гражданские сели в машины и… Но прежде чем уехать, подозвали к себе братву. И извинились за причиненные неудобства. И сказали, что путевые документы в порядке. Груз разрешенный. Песок.
      Оснований к задержанию нет. Можете следовать к месту назначения. Счастливого пути.
      Братва села в «КамАЗы» и уцелевшие иномарки и вырулила за ворота.
      «Крут Мозга! — подумала братва. — Круче самых крутых! Если отыграл такую музыку обратно! Если сделал то, что никто другой сделать бы не смог никогда. Видно, точно, все у него схвачено. Все подмазано. „Зеленкой“…»
      «Слава богу, — подумал капитан Филимонов, — что вся эта чехарда закончилась. Что все эти полковники и гражданские… Теперь можно сдать дежурство, пойти домой и напиться вдребодан. Благо причина есть. Если, конечно, жена в нее поверит. Хотя, конечно, не поверит…»
      Солдаты-срочники не подумали ни о чем. Ни когда вскакивали с коек по тревоге, ни когда вернулись в казармы. Они не подумали ни о чем, потому что ни о чем другом, кроме как о дембеле, думать не могли. Это происшествие к дембелю никакого отношения не имело. И, значит, думать о нем не имело смысла…
      — Колонна следует по маршруту, — доложили Мозге.
      — Как так следует? Вы же сказали: она пропала!
      — Вначале пропала. Теперь нашлась. И следует по маршруту.
      — Где они были?
      — В войсковой части. Вначале их захватили. Потом отпустили.
      — Кто захватил?
      — Точно неизвестно. Какие-то гражданские.
      — Почему отпустили?
      — Не знаю. Проверили документы, сказали, что никаких претензий не имеют, и отпустили. И даже извинились.
      — Что еще?
      — Больше ничего. Машины возвращать?
      — Что?
      — Машины возвращать обратно? Или…
      — Или! — сказал Мозга. — Машины гнать по маршруту. По прежнему маршруту. И постарайтесь как можно быстрее узнать подробности захвата. И подробности освобождения.
      — А если они надумают захватить машины второй раз?
      — Второго раза не будет. Если они не использовали первый. Если бы кто-то хотел их остановить, он уже их остановил. И уже отпустил. Зачем ему повторять однажды удавшуюся попытку?
      Если он ничего с ними не сделал, значит, он ничего не хотел с ними сделать. И ничего не сделает впредь.
      Грузовики должны двигаться туда, куда должны двигаться! Потому что их движению вперед никто не препятствует. А движению назад — кто знает. Нам нельзя уйти с этой трассы. Потому что мы обнаружены. Потому что грузовые машины, за которыми следят, спрятать невозможно.
      Нам ничего не остается, как идти вперед.
      Вперед!
      А про себя подумал — как видно, не ему одному нужен этот взрыв. Как видно, он нужен кому-то еще. Кому-то, кто на данный конкретный момент является его прямым союзником. Сейчас — союзником.
      А там — посмотрим…

      — «КамАЗы» вышли за периметр части, — сообщили Резиденту.
      В том, что «КамАЗы» вышли из части, ничего необычного не было. Они и должны были выйти из части под усиленным конвоем спецчастей Министерства обороны. Чтобы доставить то, что военные потеряли там, где они это потеряли. Удивительно было другое — то, что машины вышли без сопровождения военных!
      — «КамАЗы» вышли с прежним эскортом.
      — Как так с прежним?!
      — С прежним.
      — Вы уверены?
      — Абсолютно.
      Вот это уже было непонятно. Совершенно непонятно! Военные выпустили с таким трудом возвращенный им «груз». Атомный «груз»! Какую цель они преследовали? Может быть, они отказывались от своего имущества из опасения признать царящий в их ведомстве беспорядок? Не желали принимать «груз» и признавать принадлежность «груза», чтобы косвенным образом не подтвердить, что с их складов можно запросто умыкнуть не только автомат, но даже атомную бомбу. Возможно, они таким странным образом пытаются доказать, что у них все в полном порядке. Допустим, так. Но при чем здесь страна, по территории которой будет перемещаться смертельно опасный груз?
      Или это не военные? А те, кто распоряжается военными?
      Резидент немедленно выехал в областной центр. И встретился с командиром принимавшего участие в операции ОМОНа.
      — Корреспондент газеты «Столичные вести», — представился он.
      — А что, есть такая?
      — Так же как сама столица. У меня к вам есть нeсколько вопросов о жизни, ратных подвигах и нуждах вашего подразделения. И еще мне нужно сделать нескольких ваших цветных фотографий для первой полосы.
      — Меня?!
      — Вас. Именно ваш отряд и вас как его командира мне рекомендовали в министерстве.
      — Право, не знаю. Вряд ли мы заслужили, чтобы столичная газета…
      — Бросьте. Страна должна знать героев, которые защищают ее покой и сон от посягательств уголовного элемента. Страна должна любить своих героев не меньше, чем известных кинозвезд. Больше, чем кинозвезд. Потому что кинозвезды только развлекают. А вы спадаете. Ведь вы спасаете?
      — Вообще, конечно, случается. Служба такая…
      — Отсюда первый вопрос. Говорят, недавно, буквально несколько часов назад, вы принимали участие в какой-то необычной операции.
      — Операции? Нет. Не было никакой операции.
      — Но вы куда-то выезжали. По тревоге выезжали.
      — Ах, по тревоге? Ну да, выезжали. По учебной тревоге выезжали. На полигон. Для отработки отдельных элементов боевой практики.
      — И ничего не можете об этом рассказать?
      — А что рассказывать?
      — Нет, я понимаю — секреты боевого мастерства и все такое прочее. Но нашей газете очень нужен живой, интересный читателю материал. Наша газета понимает, что интерес читателя прежде всего. И даже прежде денег. Именно поэтому наша газета выплачивает наиболее высокие в сравнении со всеми прочими изданиями гонорары своим авторам. А также стремится оформить полосы на самом высоком художественном уровне…
      — Простите, вот вы сказали…
      — Что я сказал?
      — Вы сказали насчет гонораров. Просто интересно узнать, сколько получают работники, так сказать, умственного труда за свою службу в сравнении с, например, милиционерами.
      — Мы своим авторам за действительно интересные статьи готовы платить и три, и пять, и десять тысяч долларов единовременно.
      — А десять, простите, за что?
      — Десять — за свежую информацию. За самую свежую. К примеру, за рассказ о событиях последних недель мы платим — штуку, последних дней — три штуки, истекшего дня — пять штук, ну а за часы — десять. Согласно утвержденным главным редактором расценкам. Деньги наличными, и немедленно.
      — Немедленно?
      — Сию минуту.
      — Я бы хотел рассказать о работе нашего отряд особого назначения на примере буквально самых последних минут его жизни…
      Через четверть часа Резидент задал главный, ради которого был затеян весь этот водевиль, вопрос:
      — Кто распорядился об отмене операции?
      — Точно не знаю. Но знаю, что из Москвы. Из самых верхов.
      — На уровне замминистра?
      — На уровне замминистра. А может быть, и выше…
      Значит, дело не в армии. И может статься, даже не в Министерстве внутренних дел…
      Резидент вышел на Куратора, который был кем угодно, но только не Куратором. И был благодаря своей некураторской должности гораздо более сведущ в высокой политике. Без вмешательства которой в этой темной истории скорее всего не обошлось.
      — Кто распорядился снять охрану? — спросил Некуратор.
      — Точно неизвестно. Но на самом высоком министерском уровне. Как минимум на уровне первых замов.
      — Выходит, кому-то эта бомба нужна. Кому-то, кроме твоих подопечных, — сделал первый лежащий на поверхности вывод Некуратор. — Кому?
      Ответить на этот вопрос значило найти людей, которые, сидя в далеких и высоких кабинетах, умудрялись доставать ногами до педалей газа удаленных от них на несколько тысяч километров «КамАЗов».
      — Министр внутренних дел? — предположил Резидент.
      — Может быть. Ему на руку в последний момент остановить угрозу взрыва. В самый последний момент. Когда все будут считать, что дело проиграно. Ему очень выгодно предстать перед страной в облике героя без страха и упрека.
      Но точно так же выгодно выступить в роли спасителей отечества и всем прочим силовикам. Если они за мгновение до взрыва оторвут пальцы террориста от взрывателя, это повысит их авторитет сразу на несколько порядков. Это вам не назойливая и, несмотря на дороговизну, совершенно бестолковая реклама на телевидении. Это доказательный для населения поступок.
      Угроза взрыва — подарок министрам-силовикам…
      И их замам, которые подсиживают тех министров. При условии, что министры ничего не знают о той бомбе. А они знают и сумеют использовать это обстоятельство себе на пользу.
      И при тех же условиях — заместителям замов, мечтающим сесть на их место…
      И, вполне, вероятно, правительственной оппозиции, которая, используя такой факт, мгновенно может прибрать к рукам все рычаги власти.
      И политической оппозиции, способной в случае скандала, который будет неизбежен и будет грандиозен, создать временное правительство, с перспективой в нем впоследствии передраться и урвать для своей фракции самый жирный властный кусок.
      Вполне вероятно, что выпустить колонну на трассу распорядилась, через своих людей в министерствах, оппозиция. Первая. Или вторая.
      Нельзя исключить из этого списка премьер-министра. Он ведь премьер, а вынужден уже который год играть на вторых ролях, желая играть первые. А тут вдруг представляется такая уникальная возможность свалить главного и единственного конкурента. Как ею не воспользоваться?
      Вполне может быть, что это премьер.
      Как, впрочем, и сам Президент.
      — Президент?
      — А чем он хуже или лучше других? Он тот же самый политик. Только сытый политик. У власти политик, который к той власти привык и оставаться без нее не желает. Как ему, уже слегка одряхлевшему, отбиться от наседающей стаи молодых и потенциально более сильных политиков? Как убедить население, что он лучше, чем кто-либо другой? Только используя форс-мажорные обстоятельства. И неизбежно и аргументирование введенные за этим силовые меры. Чрезвычайное положение в стране для ее главы — манна небесная. Благодаря ему он разом и навсегда может избавиться от угрожающих его креслу конкурентов. И сидеть на нем до глубокой старости. И передать его как царский трон своему ставленнику.
      Так что Президент не может быть вне подозрений. Равно как не могут быть вне подозрений и все прочие.
      — Но как можно выявить единственного и главного виновника преступления, когда подозреваются все?
      — А его не надо выявлять. Тем более что установление личности преступника в данной конкретной ситуации не играет никакой особой роли. Преступник здесь вторичен. Важен не он. Важна общая тенденция. Тенденция сползания первых лиц государства в сторону использования в своей практике противозаконных и прямо преступных методов. О которых все знают. И с которыми все мирятся. Бомба — это лишь логическое завершение цепочки экономических и политических компромиссов и свершенных ими корыстных преступлений. Бомба — неизбежное следствие принятых в стране правил игры. В такой ситуации что-то все равно должно рвануть. Или «бомба». Или население. По мне — так лучше «бомба», так как цепная реакция, бунта населения на порядок страшнее. Угрожающая взрывом бомба может привнести в нашу жизнь хоть какой-то порядок, за который в том числе боремся и мы.
      — То есть она выгодна и нам?!
      — В какой-то степени и нам. К чему лицемерить? Ведь мы тоже силовики. И у нас тоже связаны руки. При установлении в стране режима силы мы можем принести гораздо больше пользы.
      — И по этой причине не будем предупреждать взрыв?
      — Да. Мы не будем предупреждать взрыв. Потому что взрыва не будет.
      — Но бомбы…
      — Эти бомбы не взорвутся.
      — ???
      — Я думаю, эти бомбы не опасней списанных в металлолом батарей центрального отопления. Вроде тех, что сдают в чермет. Они наверняка вывели из строя их рзрыватели. Там, в части.
      Как бы ни был безумен политик, он вряд ли решится на взрыв. На атомный взрыв на территории своей страны. Вернее сказать, решился, бы, если мог произвести его лично сам, без свидетелей. В противном случае он может проиграть гораздо больше, чем выиграть.
      Именно поэтому установление личности должностного лица, выпустившего грузовики с «грузом» из части, можно признать вторичным. Потому что, установив его, мы не предотвращаем взрыв. Он сам, помимо нас, предотвратил тот взрыв. Другое дело изменение политической ситуации, вызванное случившимся ядерным шантажом. Здесь последствия могут быть гораздо более серьезными, чем даже если бы имел место взрыв. И гораздо более разрушительными. Для страны. И для мира в целом. Тот, кто выпустил на дорогу бомбы, желает извлечь из последующего ядерного шантажа какие-то свои политические дивиденды. Желает самым коротким и самым быстрым путем прорваться к власти. И властвовать. Как? Этого мы, к сожалению, не знаем. Но если учитывать используемые им методы…