Советники президента США вторые сутки перекраивали общемировую политику в соответствии со вновь представленными фактами. Вернее, с одним-единственным, переданным Центральным разведывательным управлением, фактом. Но очень существенным фактом. Возможным появлением на земном шаре шестого владельца атомного оружия. Частного владельца. Преступного авторитета Мозги.
      Этот шестой владелец резко менял соотношение сил на политической арене. Не учесть его возможных действий сегодня значило перестать управлять ситуацией завтра. Что занявшие после падения СССР лидирующие позиции в мире Соединенные Штаты Америки себе позволить не могли. В международной политике выигрывает тот, кто умеет предугадывать. И предупреждать неугодные события.
      Соединенные Штаты умели предугадывать и предупреждать. И умели добиваться того, чего желали добиться. Чаще всего, используя свой международный авторитет. Где не помогал авторитет — посредством финансовых и внешнеэкономических интриг. Где не возымели действия финансовые рычаги — пускали в ход авианосцы, ракеты класса «томагавк» и хорошо откормленных морских пехотинцев.
      Но прежде чем натравливать на неугодных вооруженных до зубов морпехов, власти выпускали вперед аналитиков, которые определяли, захватывали, расчищали и удерживали до подхода основных сил удобный для будущего полномасштабного наступления плацдарм.
      Теоретики всегда шли первыми. Определяя своими рекомендациями весь дальнейший ход политических и военных кампаний.
      Вначале они ставили масштабный вопрос: «Что случится, если?..» Если предположить, что опасное для их страны событие произойдет?
      Затем детализировались по отдельным позициям, разбивая этот главный вопрос на десятки и сотни более мелких. Какие последствия данное событие будет иметь для страны в целом? Для президента? Для конгресса? Для военного ведомства? Для рядового налогоплательщика?.. И далее шире — для развитых мировых держав? Для стран «третьего мира»? Для приграничных государств? Чьи интересы это событие затронет? Кому будет на пользу? Кому во вред?..
      Каждый вопрос получал свой исчерпывающий ответ и увязывался с ранее полученными ответами.
      За многие годы были наработаны свои трафаретные схемы разбора того или иного вида событий. Что позволяло предлагать быстрые рекомендации в ответ даже на самые неожиданно поставленные президентом вопросы. Настоящее событие в трафаретные рамки не вмещалось. Потому что подобных прецедентов еще не было. Никогда до того отдельный человек не получал в свое распоряжение оружие такой мощности. И никогда еще не приходилось решать общемировую проблему на уровне психологии отдельно взятого индивидуума. Владельца того оружия.
      Для того чтобы ответить на главный вопрос — возможен ли взрыв, вначале следовало дать ответ на сотни более мелких, касающихся свойств характера, мотивов поведения, состояния психики и прогнозов действия атомного шантажиста.
      Что заставило его раздобыть бомбу?
      Ограничится ли он только шантажом?
      Взорвет ли бомбу при отказе выполнить его требования?
      Или взорвет бомбу в любом случае?
      Как он поступит?
      Что ответить президенту?..
      Однозначного ответа на вопрос о возможности или невозможности взрыва эксперты не дали. Они повели себя как хитрые американские психоаналитики, которые, не догадываясь о характере болезни пациента, тем не менее умудряются не упустить своего гонорара. Они сослались на то, что не располагают реальным психологическим портретом шантажиста. Не имеют сведений о его детстве, взаимоотношениях с родителями, одноклассниками, о степени удачливости его первых опытов с противоположным и его же полом, контактах с наркотиками и асоциальными элементами. Без чего нельзя с высокой степенью достоверности моделировать его поступочные реакции.
      Но суммарно, исходя из того, что из всех вариантов развития событий разумней всего предполагать худшее, высказались за значительную степень вероятности данного события.
      Да, взрыв мог прозвучать.
      Расписать последующие за этим события было проще. Потому что они укладывались в общепринятые стандарты.
      Наибольшую реакцию на происшествие должны будут высказать европейские страны. Резко негативную — бывшие республики СССР. Нейтрально-настороженную — Китай. И далее в порядке убывания еще тридцать стран и два десятка международных организаций…
      Внутри страны факт взрыва будет в наибольшей степени использован политической и военной оппозицией. При этом можно предположить, что правительство, Президент, армия, силовые министерства, лидеры ведущих партий поступят следующим образом…
      Президент внимательно прочел представленное советниками заключение. Взрыв не исключался. И этот взрыв должен был стать неизбежным катализатором как внутренней российской, так и общемировой политики.
      Или не должен был произойти.
      Лучше должен? Или лучше не должен? Какой вариант принесет больше пользы Америке?
      Президент думал, взвешивал, советовался. А потом позвал одного из своих помощников.
      — Срочно сформулируйте и передайте Президенту России сообщение о том, что согласно сведениям, поступившим по каналам разведуправления США, на территории России не исключен террористический акт, в котором будет использовано похищенное из военных складов атомное оружие.
      — Что отвечать, если будет запрошена дополнительная информация по характеру и направленности угрозы?
      — Ничего не отвечать. Ссылайтесь на конфиденциальность источников и недостаток фактического материала.
      — По каким каналам следует передать сообщение?
      — По каналам МИДа.
      — Но в этом случае оно может стать известно многим. Если использовать прямую телефонную связь…
      — Делайте, что вам сказано…
      Президент США сделал первый ход. Очень мудрый ход. Потому что сразу в две стороны. Или, как сказал бы его российский коллега, — убил одним выстрелом двух зайцев. Он предупредил потенциальную жертву о грозящей ему ядерной опасности, но не указал, откуда она исходит. Формально он оказывал помощь. Фактически преследовал свои далеко идущие цели.
      Президент проводил глубинную политическую разведку.
      Он бросил в и без того враждующую и грызущуюся друг с другом стаю политических противников дополнительный камень раздора, на который они не могли. не прореагировать. Теперь, наблюдая за Россией и возней, поднявшейся вокруг его сообщения, он имел возможность составить мнение о всех существующих на российском игровом поле политических фигурах. Об их реальном, а не декларируемом весе и возможностях. Он мог получить ту информацию, которую никаким иным способом получить бы не мог. И еще он имел возможность влиять на ход внутриполитической борьбы, повышая рейтинги угодных ему лидеров и заворачивая вниз кривую популярности неугодных. Потому что мог прогнозировать ход дальнейших событий. И мог предупреждать о них тех, кого посчитал бы нужным предупредить.
      Он получил в свое распоряжение еще не состоявшееся, но очень весомое в ближайшем будущем политическое «событие». И теперь в любой момент имел возможность добавить в и без того разогретую политическую атмосферу чужой страны изрядную порцию скандальных дрожжей. Атом — хорошие дрожжи. Идеальные дрожжи. Были раньше. И остаются теперь. Недаром все так тянутся к атомной бомбе. Как к самому идеальному средству привлечения к себе всеобщего внимания. Даже если ее нет. Даже если ее наличие только подразумевается. При этом не важно, кто инициирует этот рекламный ход, важно, кто его сумеет с наибольшей пользой для себя использовать.
      Ну а если вдруг та бомба окажется не блефом, но реальностью…
      И если та бомба рванет…
      Если погибнут люди…
      Если вдруг случится такое несчастье…
      То и из этого события можно будет извлечь определенные политические дивиденды. Какие? Как минимум добиться ревизии российских вооружений. Как максимум — склонить союзников и с их помощью мировое сообщество на введение на территорию России миротворческих сил с целью предотвращения дальнейшего расхищения угрожающего населению сопредельных стран и Европе в целом атомного вооружения. И под поднятый мировой общественностью на деньги американского налогоплательщика шумок изъять у них это самое оружие. Ну или хотя бы снять его с боевого дежурства, тем значительно усилив позиции своей страны, которая важнее всех России и Китаев, вместе взятых, которая, если честно, важнее всего прочего мира. Потому что Америка превыше всего.
      Президент вызвал директора ЦРУ.
      — Запросите по своим каналам дополнительную информацию по приведенному ранее факту. Приложите максимум усилий для встречи с инициатором событий. Постарайтесь установить с ним психологический контакт. Если ваши источники не ошибаются, то в самое ближайшее время он станет ключевой фигурой российской внутренней политики. И если иметь возможность направлять его действия, то мы сможем направлять действия всех прочих лидеров и, значит, страны в целом. Мы сможем диктовать им свою волю, если сумеем приручить «человека с бомбой». Возможно, «человек с бомбой» именно тот дополнительный рычаг, которого нам не хватало для окончательного решения проблемы на евроазиатском политическом поле…

      — Борт 303-й к полету готов. Борт 303-й просит разрешения на взлет, — сказал в микрофон первый пилот, привычно прислушиваясь к нарастающему гулу турбин. — Как слышите меня? Как слышите?.. Жду подтверждения на взлет.
      — Борт 303-й просит взлет…
      — Да что они там, уснули, что ли? Сразу после разгрузки, — вслух удивился второй пилот.
      — Сразу не могли, — высказал сомнение бортмеханик. — И все сразу не могли.
      — Диспетчер! Мать твою! Нам что тут, до вечера загорать? Под вашим северным сиянием. Взлет давай. Пока мы так…
      — 303-й, как слышите меня?
      — Как себя.
      — 303-й, взлет не разрешаю.
      — Да ты что?! Мы уже вырулили!
      — Повторяю! 303-й, взлет не разрешен.
      — Нет, значит, все-таки успели. Сразу после разгрузки, — заметил второй пилот.
      — По какому поводу задержка? — чуть поубавив тон, спросил первый пилот.
      — В гарнизоне обнаружена пропажа военнослужащего. Есть подозрение, что он с целью самовольного оставления части проник на ваш самолет. Необходимо провести дополнительную проверку. К вам выезжает досмотровая группа.
      — Что у них стряслось? — переспросил бортмеханик.
      — Обычное дело. Самоход. Истосковавшийся по родине солдатик решил проведать свою мамочку. А поезда здесь не ходят. Командование подозревает, что беглец спрятался у нас в салоне, — ответил второй пилот.
      — Ну теперь часа на полтора, — обреченно вздохнул первый пилот. — Глуши моторы…
      — Ничего глушить не надо, — сказал сзади голос. На входе в кабину, уперев пистолет в лица пилотов, стоял полковник. Полковник Трофимов.
      — Ты что, полковник? Ты с досмотровой группы?
      — Нет, я тот самый самовольщик.
      — Первый раз вижу самоходов в звании полковника, — тихо удивился второй пилот.
      — Брось дурить, полковник, — спокойно сказал первый пилот, — и убери свою пушку. У нас за спинами две дюжины тонн горючки. И если твоя дура стрельнет…
      — Стрельнет. Обязательно стрельнет, — ответил полковник.
      — А вы говорите, не успели. Как же не успели, если успели! — сказал бортмеханик.
      — Что вам надо?
      — Взлететь.
      — Я не могу взлететь. Мне диспетчер добро не дает.
      — Ну тогда мы взлетим по-другому. Все и разом, — с угрозой сказал полковник и передернул затвор пистолета.
      Со стороны части к самолету мчались командирский «уазик» и набитая вооруженными автоматами солдатами-срочниками грузовая машина.
      — Диспетчер. Мы на взлет, — сообщил первый пилот.
      — 303-й, взлет запрещаю! — отчаянно закричал диспетчер.
      — Поздно запрещать. Нам его уже разрешили, — ответил первый пилот. — Ладно, давай выруливать.
      Самолет сдвинулся с места и, набирая скорость, покатил по взлетной полосе. Командирский «уазик» и машина с солдатами выкатились на бетон и помчались параллельно самолету. Из «уазика», раскрыв дверцу и наполовину высунувшись наружу, торчал командир. И тыкал в сторону кабины пистолетом. И солдаты тоже направляли в сторону самолета свои автоматы.
      Затем раздался выстрел. И еще один.
      — По колесам бьют! Идиоты! — удивился второй пилот.
      — Диспетчер! Диспетчер!! Передай своим придуркам, что мы не «Жигули». И если нам проковыряют резину на шасси, то мы все вместе! Вместе с ними!.. — заорал первый пилот.
      Второй пилот покосился на полковника.
      — Взлет. Все равно взлет! — сказал тот. — Во что бы то ни стало — взлет!
      — Больше в эту часть ничего возить не будем, — тихо пробормотал себе под нос бортмеханик. — Ну их к черту, этих вооруженных алкоголиков…
      — Куда теперь? — спросил первый пилот, когда самолет оторвался от взлетной полосы и набрал высоту. — В Норвегию? Или Швецию?
      — Туда, откуда вы прилетели.
      — А может, все же лучше в Швецию? Хоть на аэродром сверху посмотреть. А то я там ни разу не был, — вздохнул бортмеханик.
      — Нет. На материк…
      На аэродроме посадки полковник Трофимов передал себя в руки властей. Не оказав подъехавшему к самолету патрулю никакого сопротивления. Угонщика под конвоем сопроводили на гарнизонную гауптвахту до выяснения обстоятельств происшествия.
      — Мне необходимо встретиться с начальником службы безопасности и городским прокурором, — беспрерывно настаивал задержанный полковник.
      — Встретишься. Теперь непременно встретишься. После того, что ты здесь наворотил, даже если не захочешь, встретишься, — успокаивал его начальник патруля, обшаривая угонщику карманы, снимая ремень и выдергивая из обуви шнурки.
      — Мне надо сделать им важное заявление.
      — Раз надо — сделаешь. Завтра. Сегодня прокурор уже спит…
      — Ну так разбудите его!
      — А он не дома спит…
      Спорить с не облеченными властью и интеллектом исполнителями было безнадежно. Оставалось ждать скорого утра. Чтобы утром…
      Ночью дверь в камеру, где содержался полковник, приоткрылась. В на мгновение образовавшуюся щель протиснулись четыре мелькнувшие в свете коридорных ламп тени. Подскочили к нарам, цепко ухватили полковника за руки и ноги, зажали полотенцем рот и нос. Полковник не спал. Но полковник ничего не смог сделать. Его растянули на нарах, как на дыбе.
      — Где документы? — тихо спросила одна из теней.
      — Какие документы? — промычал сквозь на секунду ослабевший кляп полковник.
      — Кончай ломать дурочку. Где документы, которые ты вывез с острова?
      — У меня нет никаких документов.
      Последовал сильный и точный удар обмотанного тряпками кулака в печень. И еще один. И еще.
      — Где документы? Говори! Если хочешь жить — говори.
      Полковник молчал.
      — Ничего он нам не скажет.
      — Ну, значит, и никому не скажет.
      Один из незнакомцев отлепил от лица жертвы полотенце и, пережав ему пальцами нос и горло, воткнул в рот горлышко бутылки. В камере запахло пролитой на пол водкой.
      Другой, оторвав от полковничьей рубахи рукав и распластав его на полосы, быстро скрутил веревку, связал из нее петлю, которую накинул на шею жертвы.
      Полковника подняли, протащили до стены, где располагалось забранное решеткой окно, подвязали свободный конец веревки к прутьям, потянули тело вниз держали, пока оно не перестало дергаться.
      Полковник Трофимов умер, покончив жизнь само убийством в камере-одиночке гарнизонной гауптвахты. Возможно, раскаявшись в совершенном им недостойном высокого звания российского офицера проступке, выразившемся в угоне военно-транспортного самолета, создавшем угрозу для жизни членов экипажа и работников наземных служб. Но что гораздо верней, на почве многодневной, доведшей бедолагу-полковника до белой горячки пьянки, которая объясняется переводом полковника с понижением в должности из столицы в дальний заполярный гарнизон, уходом его жены и прочими бытовыми и служебными неурядицами. И которая объективно была подтверждена патологоанатомическим вскрытием, обнаружившим присутствие в организме больших доз алкоголя, и косвенно показаниями его командира и его сослуживцев, неоднократно замечавших покойного в чрезмерном злоупотреблении алкогольными напитками. По поводу чего нарушитель дисциплины был неоднократно предупрежден командиром части, и это было отражено в его личном деле и рапортах дежурных по части и штабу.
      Отсюда, в связи с гибелью единственного виновного лица, дело об угоне самолета было прекращено. Тело полковника, по причине отказа от него бывшей жены и отсутствия других родственников, предано земле на местном кладбище.
      А документы?..
      Документы были. Да сплыли…
      Документы, предусмотрительно спрятанные полковником в фюзеляже самолета, были найдены членами экипажа, осмотрены и выброшены в мусорный бак, стоящий недалеко от аэродромной столовой. Впрочем, был оставлен кожаный планшет, в котором хранились все эти документы. И аудиокассеты с записями каких-то разговоров, которые сын первого пилота благополучно стер и записал новомодные попсовые песни.
      Дело о хищении с острова хранящегося там атомного вооружения не состоялось…

      Камень был брошен. И круги разошлись.
      В силовых министерствах и кабинетах высших правительственных чиновников прошел шепоток о возможном на территории страны термоядерном теракте, о котором предупредил Россию заокеанский президент.
      Никакой конкретики в том предупреждении не было. Только общая информация и ссылки на какие-то непонятные и неизвестные источники.
      С точки зрения всякого здравомыслящего человека, на подобное, больше напоминающее анонимку сообщение можно было наплевать. И растереть. Если бы не обратный адрес. И не подпись. Президента Соединенных Штатов Америки. На такую подпись плевать было себе дороже.
      Ведомства начали сбор дополнительной информации. Но ее не было. А если была, то тот, кто ею располагал, — помалкивал, придерживая случайно попавшую ему в руки козырную карту на самый конец игры. В политических играх свой расклад раньше времени не вскрывают, предпочитая заглядывать в чужие.
      В итоге все взгляды сошлись на Президенте. Но уже России.
      Президент хранил многозначительное молчание. Не потому, что много знал. Потому, что знал не больше остальных. И строил догадки, точно так же, как все остальные.
      Откуда его заокеанский коллега мог узнать о внутренних проблемах страны? И существует ли эта проблема? Или хозяин Белого дома пал жертвой мистификации? Или, напротив, глава Кремля не располагает достаточной информацией? Не преувеличена ли опасность? Ушли ли атомные бомбы налево? И если ушли, то кто их в ту сторону толкнул? И как тогда объяснить результаты недавней ревизии в арсеналах МО? Которая свела дебет с кредитом с точностью до одного изделия…
      Ответа на все эти вопросы не было. И именно поэтому Президенту приходилось изображать загадочного молчуна. Многозначительное молчание — наилучшая позиция, когда сказать нечего…
      — Вам почта, — доложил один из помощников Президента.
      Таким образом, в обход канцелярии и охраны могла поступать только одна почта. И только от одной организации.
      Президент вскрыл конверт. И несколько мгновений не мог воспринять текст. Потому что страница имела непривычный для глаза вид. Без угловых реквизитов, выделенных шрифтом обращений и подписей, без отчеркнутых референтами ключевых строк. Просто бумага с расположенным посреди листа обезличенным текстом.
      «…Итоги ревизии арсеналов МО не могут быть признаны окончательными, так как часть изделий, представленная комиссии, не является оружием…»
      «Не является оружием…» — перечитал Президент еще раз зацепившую его внимание фразу.
      А чем же они тогда являются?
      «Существует вероятность, что отдельные, числящиеся на балансе МО изделия заменены идентичными им по внешнему виду и весу муляжами, выполненными из приближенных к оригиналу материалов, включающих в себя небольшое количество радиоактивных веществ, поддающихся дозиметрическому контролю. Подтвердить либо опровергнуть данное предположение можно только с помощью инструментальных исследований, что силами известной вам Организации сделать не представляется возможным…»
      Вот так фокус! Оказывается, вот как можно красть бомбы, не оставляя следов воровства. Оказывается, их можно заменять на другие бомбы, которые вовсе не бомбы, а лишь похожий на них реквизит. И тогда любая ревизия, пересчитывающая бомбы «по головам», ничего не обнаружит.
      «…Кроме того, остается открытым вопрос о сохранности списанного из армии и Военно-Морского Флота и частично демонтированного оружия, хранящегося в могильниках, оборудованных на территории отдельных удаленных и труднодоступных полигонов МО, куда комиссия допущена не была. Уверения в том, что изделия после их демонтажа и захоронения вторично быть использованы не могут, нуждаются в дополнительной проверке. Нельзя исключить возможность злонамеренного нарушения технологии утилизации изделий с целью их полного или частичного сохранения и возможностью восстановления боевых характеристик в полных либо приближенных к ним объемах». Год. Число. Время. И отсутствие подписи. Теперь все встало на свои места. И, значит, можно было перестать изображать глубокомысленного молчуна. Можно было начинать действовать.
      — Что еще? — спросил Президент доверенное лицо.
      — Адресат просит о личной встрече.
      — Когда?
      — В самое ближайшее время.
      Президент еще раз перечитал сообщение, перегнул его пополам и засунул во внутренний карман.
      — Передайте адресату, что в ближайшее время встречи не будет. Что Президент занят.

      Мозге сообщили, что с ним желает встретиться человек. Один очень надежный партнер сообщил, который специализировался на внешнеэкономической деятельности, в том числе на импорте наркотиков оттуда — сюда и экспорте драгоценных металлов и русских женщин отсюда — туда. Этому партнеру Мозга доверял, потому что не однажды обращался к нему за помощью. Этот партнер лучше, чем кто-либо, умел проталкивать товар через границы в обход таможенных и пограничных постов. В том числе и через границы государств, с которыми Россия не граничила.
      — Какой человек желает меня видеть? — спросил Мозга.
      — Очень серьезный человек.
      — Если это действительно серьезный человек, я должен его знать. Я знаю всех серьезных людей страны.
      — Нет, этого человека ты знать не можешь. Он не из этой страны.
      — Почему он не обратился ко мне лично?
      — Потому что понимает, что без протекции ты его слушать не будешь.
      — Ему нужно оружие?
      — Ему не нужно оружие. У него навалом оружия. Ему нужен ты.
      — Ты ручаешься, что он не подстава? И что он просит серьезный разговор?
      — Ручаюсь. Он помогал мне в нескольких делах. В обмен на разного рода услуги. Он очень серьезный человек. Он самый серьезный человек, с которым ты когда-либо имел дело.
      — Самым серьезным человеком был мой участковый милиционер, который лет двадцать тому назад посадил меня раньше, чем узнал мое имя. За что ему нынешнее мое спасибо.
      — Что мне передать человеку?
      — Что я готов встретиться.
      — Когда и где?
      — Через два дня. В ресторане «Ночной подвальчик». Если у него хватит бабок на входной билет. А если не хватит — то мне не о чем с ним болтать.
      — У него хватит денег на входной билет.
      — Я буду за столиком, который…
      — Он найдет.
      В назначенное время Мозга, сопровождаемый тремя телохранителями, спустился в избранный им для встречи ресторан, в который не располагающие излишними средствами люди не совались.
      Мозга вошел в ресторан и замер на пороге. По той причине, что ресторан был пуст. По причине того, что в ресторане не было ни одного посетителя.
      — В чем дело? Вы не работаете? — резво отбежав, спросил у метрдотеля один из телохранителей. Пока Мозга с отсутствующим выражением на лице стоял у двери.
      — Они работают, — ответил подошедший из глубины зала человек, обращаясь к телохранителю, но глядя сквозь телохранителя на Мозгу.
      — Отчего же нет посетителей?
      — Зал откуплен на весь вечер.
      — Кем откуплен?
      — Мной откуплен. Я не хотел, чтобы нам мешали. Я хотел провести нашу беседу в доверительной обстановке…
      Похоже, у «человека» действительно с бабками все было в порядке. Похоже, этот «человек» был серьезным человеком.
      — Выбирайте столик.
      — Мне не надо выбирать столик. У меня есть свой столик.
      Мозга сел на свое привычное место. И стал ждать. Меню. И разговора. Тот, кто ждет, оказывается в более выигрышном положении, чем тот, кто должен заговорить. Молчаливое ожидание — признак силы и большего, чем у собеседника, авторитета.
      — Мне много о вас говорили, — сказал человек.
      — Хорошего или плохого?
      — И того и другого. Но и того и другого одинаково уважительно.
      Похоже, у этого человека в порядке были не только бабки. Но еще и голова.
      — Зачем вы пригласили меня?
      — Познакомиться.
      — Тогда знакомьтесь.
      — Тогда пусть будет мистер Смит.
      Мозга приподнял брови.
      — Вы иностранец?
      — Я гражданин Соединенных Штатов Америки. И еще нескольких стран.
      — Вы бизнесмен?
      — В некотором роде. Хотя бы потому, что оказывал одному вашему приятелю услуги на территории Америки и других стран.
      — Какие услуги?
      — Например, в открытии виз. В поддельном паспорте. Поиске не афиширующих свою деятельность партнеров. В освобождении из-под стражи. До суда.
      — Вы можете влиять на американское правосудие?
      — До какой-то степени. В особенности для полезных моей стране людей.
      — Вы не бизнесмен.
      — Нет. Не бизнесмен. Вы все правильно поняли. Я не бизнесмен, но деловой человек.
      — Что вы от меня хотите?
      — Поговорить.
      — Говорите.
      — Поговорить с глазу на глаз.
      — Тогда мне придется предпринять некоторые меры безопасности.
      Мистер Смит согласно кивнул. Встал. И развел в стороны руки.
      Телохранители, подчиняясь взгляду шефа, вывернули у него карманы, прохлопали ладонями по бокам, груди и спине.
      — Все чисто.
      — Подождите там, — показал Мозга на дальний столик.
      Телохранители расселись вокруг стола, не отрывая глаз от собеседников.
      — Я должен вам сказать, что прибыл сюда не по одному только своему желанию. Но и по поручению. Одного очень влиятельного человека.
      — Кого?
      — Например, Его, — сказал мистер Смит, бросив на стол и аккуратно разгладив руками стодолларовую купюру.
      — Зачем Ему я?
      — Нам стало известно, что в скором времени в вашей стране могут иметь место очень важные события, в которых определенную, вернее сказать, первую роль будете играть вы.
      — Допустим. И что из того?
      — Мы бы хотели согласовать наши и ваши планы. И наши и ваши действия. Может так случиться, что мы будем полезны друг другу. Что наши цели в чем-то совпадут…
      — У нас разные цели, — сказал Мозга.
      — Вы так уверены?
      — Совершенно уверен. Двум медведям в одной берлоге тесно. Тем более нашему и не нашему медведям.
      Мистер Смит слегка дернулся. В последнее время он отвык, что ему могут отказывать. В последнее время ему не отказывали и с большим удовольствием и за гроши продавали любые государственные, военные и технологические секреты и принимали любые предложения. Потому что он расплачивался баксами. Визами. И видом на жительство. За вид на жительство продавались все. Без исключения. Кроме этого первого исключения.
      — Я предлагаю вам и вашей семье гражданство и защиту своей страны. Самой богатой и могущественной страны мира, — с некоторым даже пафосом сказал мистер Смит.
      — На хрена мне сдалась твоя страна? — брезгливо усмехнулся Мозга. — У меня своя есть.
      — Вы, наверное, не поняли…
      — Все я понял. Ты предлагаешь мне продать свою родину. И платишь за это баксами. С портретом того, кто тебя сюда прислал. И еще платишь штампиком в заграничной ксиве. Так?
      — Примерно так.
      — Ну а раз так, то передай тому, кто тебя сюда прислал, что я не согласен. Что он опоздал со своим предложением.
      — Но почему?
      — Потому что лучше быть первым на зоне, чем последним за ее забором.

      В стране царило нездоровое оживление. Ее управители вели подсчеты и с утра до ночи и ночью тоже, если были дома, а не где-нибудь на «выездном совещании», играли в стратегические игры. Вроде тех, что так обожают их компьютеризированные внуки. Только играли не с компьютером. А с целой страной. Государственные мужи просчитывали кризис.
      Президент мыслил по старинке. Президент раскладывал пасьянсы. Из политических лидеров, сторонников, противников, фондов, партий, фракций, платформ, территорий, силовых министерств, спецподразделений и еще населения. Населения России. Он перетасовывал их друг с другом, менял местами, раскладывал в различных комбинациях, менял козырей, выводил в тузы шестерок, бил королей валетами… Он просчитывал десятки хитроумных комбинаций, но никогда не выпускал из рук бьющий всех и вся покер — пропавшую из арсеналов армии атомную бомбу. С ней он мог выиграть любую игру. Выиграть всегда и при любом раскладе.
      Он мог сменить неугодных ему министров, придравшись к тому, что они не сумели обеспечить надлежащий надзор за ядерным оружием. И поставить на их место новых, более его устраивающих, под одобрительный гул законодательного собрания. Мог объявить чрезвычайное, в связи с угрозой термоядерной диверсии, положение. И выслать законодателей и министров за сто первый километр. Мог запросить военной помощи ООН и получить ее. Или потребовать международных кредитов на обеспечение безопасности ядерных арсеналов и получить еще быстрее, чем военную помощь.