Полковник Трофимов прибыл к новому месту службы. Он спрыгнул из транспортного «Ана» на взлетно-посадочную полосу. И посмотрел на свои начищенные кремом полуботинки, хрустко вставшие на покрытый толстой коркой инея бетон.
      — Тут всегда так. То снег, то лед, — сказал ему выбравшийся из самолета пилот. — Одно слово — край света.
      От недалекого ангара к самолету бесформенной толпой шли солдаты. Чтобы разгрузить прибывший груз. Но прежде чем они добрели до самолета, их обогнал «уазик». Из которого выпрыгнул не в меру оживленный капитан.
      — Ну что? Привез? — крикнул он пилоту.
      — Почту? Привез. Там, возле кабины.
      — Да я не про почту.
      — А-а, — тревожно скосился пилот на полковника, — тоже привез. Тоже возле кабины. Капитан быстро полез по трапу.
      — Здравия желаю, товарищ полковник. Вы к нам, товарищ полковник?
      И исчез в салоне. Но появился через минуту, таща в руках две двадцатилитровые канистры.
      — Давай быстрее! — заорал он в сторону машины. «УАЗ» сдал к самому трапу. Канистры забросили внутрь. Капитан, воровато оглядываясь, прыгнул туда же, и машина сорвалась с места.
      Подвезти полковника никто не предложил. Машина предназначалась для транспортировки особо ценного груза.
      Наконец к самолету добрались солдаты. Построились кое-как.
      — Здравия желаю, — приветствовал полковника сержант. — Личный состав прибыл для выполнения разгрузочно-погрузочных работ. Разрешите?
      — Разрешаю, — козырнул в ответ полковник, хотя плохо представлял, кто и что должен выполнять.
      — Давай! Чего спите! — скомандовал сержант, указывая на трап.
      Солдаты по одному забежали в салон. И скоро потянулись обратно, таща в руках какие-то ящики и воровато пряча глаза. Как тот капитан.
      — Эй! Буде! — заорал пилот. — Ваших шесть штук! А мне еще на полигон лететь.
      — Товарищ майор, — жалостливо затянул сержант, — мы здесь, можно сказать, за Полярным кругом света белого не видим годами. Никаких человеческих радостей. Даже телевизор не показывает…
      — У всех не показывает. Кончай бузить, сержант. Пока я тебе об уставе не напомнил. Лучше самолет разгружай.
      — Ну, товарищ майор…
      — Все, сержант. Отставить! Выполнять приказание.
      Несколько солдат, присев за шасси, нетерпелив распаковывали один из ящиков. Полковник отвернулся.
      — А вам, товарищ полковник, наверное, к командиру? — спросил сержант. — Так я провожу. А то, пока еще машина подъедет, вы тут замерзнете совсем.
      Полковник кивнул.
      — Тахтыбурдыев! Тахтыбурдыев, мать твою! Иди сюда. Проводи вот товарища полковника до командира, — заорал сержант.
      — Товарищ сержант, — заканючил Тахтыбурдыев.
      — Кончай сопли жевать. Встал — и пошел! Пока я тебе твои обязанности не разъяснил в доступной форме… Идите, товарищ полковник. Тут недалеко. Километра полтора…
      Командир сидел в кабинете. И лениво смотрел в окно. На далекий, застывший на взлетной полосе самолет.
      — Товарищ подполковник, полковник Трофимов прибыл для дальнейшего прохождения службы.
      — Проходи, полковник. Откуда ты?
      — Из Москвы.
      — Ё! Из самой державной? Поди, тепло там?
      — Тепло.
      — Поди, женщины в юбках ходят?
      — Ходят.
      — Чего это тебя к нам-то?
      — Исполнять обязанности заместителя по режиму.
      — По режиму? Ну тогда тут такое дело. У нас один рядовой стрельнулся. По глупости. Ты посмотри, что да как. И оформи. Чтобы нас начальство не дергало. Ну, ты сам понимаешь… Это же по твоему профилю. Ну и вообще, входи потихоньку в курс нашей жизни. Вливайся, так сказать, в коллектив. А мне некогда. Мне к самолету надо. Там, похоже, уже почти все разгрузили. Мишкин! Давай машину к крыльцу. Пора уже…
      И подполковник двинулся в сторону самолета. За причитающимися ему ящиками, которые никто из до того разгружавших самолет не тронул. Из уважения к командирскому званию и знанию устава…
      Откладывать работу полковник Трофимов никогда не любил. Тем более теперь. И тем более здесь, где, кроме работы, никаких других развлечений не было.
      — Пригласите мне свидетелей происшествия, — приказал он.
      — Может, лучше завтра, товарищ полковник? — предложил дежурный.
      — Почему завтра лучше, чем сегодня?
      — Сегодня они вряд ли что доброго скажут. Сегодня самолет приходил.
      — Я не могу рассчитывать свою работу в зависимости от расписания прилета самолетов. Я приказал вам доставить мне для допроса свидетелей.
      — Когда?
      — Немедленно.
      — Так точно. Доставим не позже чем через полтора часа.
      Ах, ну да. Сегодня же прилетел самолет…
      Через полтора часа злые как черти свидетели стояли в кабинете.
      — Кто первым обнаружил труп? — спросил новоиспеченный замкомандира по режиму.
      — Я. Ефрейтор Поскотин, товарищ полковник.
      — Когда?
      — Сразу после заступления на караул. Я пришел его сменить и все увидел.
      — Что увидели?
      — Увидел рядового Синицына. Он лежал возле стены совершенно мертвым.
      — Откуда вы знаете, что мертвым?
      — Я сказал ему, чтобы он не выдрючивался и вставал. А он не встал.
      — И по этой причине вы решили, что он мертв?
      — Конечно! Я же ефрейтор. И прослужил на год больше его!
      — Как он лежал?
      — Вот так. На боку, спиной к стене.
      — Одетый?
      — Одетый. В бушлате и сапогах.
      — Точно в сапогах?
      — Точно. Потому что я их первыми увидел. И подумал, что он, гад, спит на посту. И даже пнул по каблуком.
      — Где сейчас находится тело рядового Синицына?
      — В погребе.
      — Не понял…
      — У нас тут погреб в мерзлоте выкопан. Для хранения продуктов. Его пока туда определили.
      — Покажите мне, где находится погреб. И вызовите из санчасти врача.
      Погреб был просто ямой, выдолбленной в вечное мерзлоте и закрытой сверху накатом привезенных с материка бревен. Под потолком погреба, на специальных крючьях, висели туши оленей. Под ними лежал рядовой Синицын.
      — Отчего он умер? — спросил полковник Трофимов топчущегося рядом капитана медицинской службы.
      — От своей дурости.
      — Я не о том спрашиваю. Я спрашиваю, что явилось причиной его смерти.
      — Огнестрельное ранение в области живота.
      — Вы его осматривали?
      — Осматривал. Вот медицинское заключение.
      Полковник пролистал заключение. И взглянул на тело. Рядовой Синицын лежал на носилках. На спине. В полной форме. Застегнутый на все пуговицы. Одежда была целой.
      Обычно, когда осматривают трупы, одежду не жалеют. Одежду распластывают ножницами, чтобы не мучиться с расстегиванием пуговиц и крючков. И лишь потом, закончив все медицинские процедуры, переодевают в парадную форму. А здесь оставили в рабочем хэбэ, которое не только расстегнули, но еще и застегнули.
      — Помогите мне его раздеть, — попросил полковник.
      — Да я же его осматривал, — сказал военврач.
      — И тем не менее.
      Капитан медицинской службы нехотя присел на корточки и стал обрывать пуговицы. Одну за другой.
      — Вот, — показал он, — сюда он и пальнул.
      Полковник наклонился и внимательно осмотрел рану. И даже ткнул в нее пальцем. А затем осмотрел бушлат.
      — Как же это он, интересно, смог в себя выстрелить?
      — Так и смог. Упер дуло в живот и бабахнул.
      — А как же он до курка достал? Если уперся.
      — Откуда я знаю как? Они такие изобретательные, когда дело доходит до самострелов. Извернулся как-нибудь. Или ногой.
      — Он в сапогах был.
      — Ну, значит, рукой дотянулся. Пальцем. Или какой-нибудь щепочкой. Вот так.
      — А отчего же у него раневой канал вверх направлен? А не вниз? И нагара порохового нет на верхней одежде?
      — Какого нагара?
      — Который образуется при выстреле в упор. Вы что, судмедэкспертизу в институте не проходили?
      — Проходил.
      — А отчего тогда не произвели осмотр как следует? Почему дали заключение о самоубийстве? Когда здесь явное убийство.
      — Оттого и не дал, что не дал.
      — Не понял?
      — И лучше не понимайте. Для вас лучше. Здесь места северные, глухие. Здесь и не такое случается. Бывает, пошел человек до ветру и сгинул, словно его и не было. Несчастный случай, одним словом.
      — Вы мне что, угрожаете?
      — Нет, добра желаю.
      — А если желаете добра, перепишите заключение.
      — Я не стану переписывать то, что уже написал.
      — Тогда я буду настаивать на повторной экспертизе и последующей аттестации ваших профессиональных способностей.
      — А это сколько угодно. Дальше, чем сюда, все равно не пошлют. Дальше только Северный полюс. А вам, полковник, еще раз советую — не лезьте в дело, последствий которого не понимаете. Застрелился рядовой и застрелился. Тут уже ничего не исправишь. Покойнику не поможешь. И себе не навредишь. Здесь вам не Москва. Здесь самый медвежий угол. И нравы соответствующие, которые не все выдерживают. Отчего, бывает, стреляются. И не только рядовые, но, случается, и офицеры…
      Опять попал полковник в переплет. И опять по самые уши. Не научился полковник не замечать того, что в глаза лезет. Видно, у него со зрением что-то такое случилось. Хронически неизлечимое…
      — Кто его мог застрелить?
      — Мало ли кто…
      — Может, какие-нибудь конфликты с рядовым или сержантским составом?
      — Может быть…
      — Вы слышали выстрел?
      — Нет. Я ничего не слышал…
      — И я ничего не слышал…
      — И я…
      — Вы не знаете, с кем дружил рядовой Синицын?
      — Со всеми дружил…
      Нет, так не пойдет. Кабинетными допросами здесь, похоже, ничего не добьешься. Похоже, придется использовать навыки разведчика-нелегала.
      В три последующих дня полковник вылавливал облюбованных им свидетелей в самых неожиданных местах — в столовой, солдатском сортире, в спортзале… И узнавал то, что хотел узнать, с помощью простейших, но очень действенных методов. С помощью запугивания.
      — Когда у тебя дембель?
      — Через полгода.
      — Боюсь, ты ошибаешься. Или просто считать не умеешь. Что у тебя в аттестате по математике?
      — Тройка.
      — Ну вот. Значит, просто в подсчетах ошибся. Но я тебе помогу. Научу считать правильно. Возьмем за основу твои полгода. Затем вспомним, что ты три месяца назад рядовому Машкову в челюсть заехал. Сильно заехал. Так что ему пришлось восемь швов накладывать. Итого, если доводить дело до трибунала, еще года полтора дисбата. Плюс безобразная пьяная драка с прапорщиком Михеевым, которую он тебе забыл. Но может вспомнить в любой момент, если его об этом попросить. Мне попросить. Значит, еще как минимум год. Итого в общей сложности набегает три года исправительно-трудовых лагерей. Или два года дисбата с дослуживанием оставшегося полгода в родной части.
      Вот как считать надо. А не изобретать какую-то свою особую высшую математику. Ведь, поди, не Лобачевский. Чтобы прибавлять к двум два и получать один. Три получается. Как минимум три года. Если больше ничего не прибавлять.
      Так что покупай новый календарь. Вернее сказать, три календаря. И накалывай первую цифру. Начиная с завтрашнего дня. Тебе еще о-ох сколько служить…
      Или…
      Или вспомнить то, что ты по слабости памяти подзабыл. Например, кто и по какой причине стрелял в рядового Синицына.
      Кто? И по какой причине?

      — Ваши документы! — придержал сержант рукой пытавшегося сесть в троллейбус пожилого, с седой бородой гражданина. С боков придвинулись еще двое рядовых милиционеров. И еще два выглянули из стоящего неподалеку автомобиля.
      — А что такое? — спросил гражданин.
      — Ничего особенного. Просто мне необходимо проверить ваши документы.
      Гражданин предъявил паспорт. Фотография на нем соответствовала оригиналу. Печати и росписи — на том месте, где им положено было быть. В том числе штамп прописки. Но милиционер тем не менее сложил паспорт и засунул его во внутренний карман кителя.
      — Пройдемте со мной.
      — Зачем с вами?
      — Уладить небольшую формальность.
      — Но на каком основании?..
      — Вы похожи на одного находящегося в розыске преступника. Мы только справимся о вашей личности по месту проживания и сразу же отпустим.
      — Но меня ждут!
      — Идите, — сказал сержант и, цепко ухватив старика за руку, потащил к стоящей возле тротуара машине.
      Упирающегося гражданина втолкнули в «багажное» отделение патрульного «УАЗа». Туда же влез один из милиционеров. Что было очень странно. Так как для блюстителей порядка предназначался салон, «багажник» — исключительно для задержанных.
      — Поехали, — сказал сержант водителю.
      В отделении милиции гражданину вывернули карманы. И нашли еще один паспорт. На другую фамилию и с другой фотографией. Идентичной той, что предъявлял полчаса назад внутренней президентской охране неизвестный визитер.
      Третий перезвонил начальнику охраны.
      — Ничего не предпринимайте. Ждите меня, — приказал тот. — И глаз с него не спускайте. Ни на одно мгновение!
      Через несколько минут «Мерседес» с правительственными номерами подрулил к отделению милиции. Начальник отделения, ломая ноги, ринулся к входу, по дороге загоняя неряшливо одетых милиционеров в кабинеты. Отделение загудело как пчелиный улей, куда случайный медведь запустил свою волосатую лапу.
      Впрочем, так оно и было. В сравнении с начальником президентской охраны просто милиционеры были даже не пчелами. Были мелкой, от которой досадливо отмахиваются или которую по неосторожности прихлопывают, мошкой. Гнусом.
      — Китель мне! — распорядился главный телохранитель.
      Начальник отделения потянул с тела свой подполковничий китель.
      — Где он?
      Работники президентской охраны, отодвигая в стороны милиционеров, прокладывали путь к кабинету, где находился задержанный.
      — Здравствуйте! — сказал вошедший в кабинет подполковник.
      Старик привстал со стула и слегка наклонил голову.
      — Мне необходимо с вами побеседовать.
      Старик недоуменно пожал плечами. Подполковник взял один из паспортов и раскрыл его.
      — Это вы?
      — Я.
      Подполковник раскрыл второй паспорт.
      — А это, конечно, ваш внук?
      — Внук.
      — Вы очень похожи, — сказал подполковник, — так похожи, что, мне кажется, это одно и то же лицо. Например, если прилепить на этот портрет бороду. Или отлепить ее от этого лица.
      Подполковник очень быстро наклонился, уцепился пальцами за бороду и резко дернул ее вниз. Борода осталась у него в руке.
      Перед ним на стуле сидел Посредник.
      — Вызовите сюда кого-нибудь из отделения. Пусть составят протокол о задержании неизвестного, — порядился подполковник.
      — Зря вы это, — сказал Посредник.
      — Что зря? Задержали неизвестного гражданина, Имеющего два паспорта и наклеенную бороду? Тем более это не мы задержали. А милиция, которой мы не указ.
      Посредник молчал. Потому что говорить было совершенно не о чем. Все его разговоры закончились.
      — Конечно, все это может быть простым недоразумением, — тихо ворковал подполковник. — И вполне вероятно, что милиция задержала не скрывающегося от преследования правонарушителя, а работника какого-нибудь специального ведомства, выполняющего какую-то особую миссию. Тогда это затруднение можно очень быстро разрешить. Достаточно лишь позвонить вашему начальству, которое свяжется по своим каналам с милицейским начальством, и вас немедленно отпустят. Вот телефон.
      Задержанный посмотрел на телефон. И отвернулся.
      — Вы не будете звонить?
      — Мне некому звонить.
      — Но тогда по существующему закону придется оформить задержание. Изолировать от общества. Послать запросы по месту вашего жительства. И выдачи паспорта. И если вдруг выяснится, что паспорт не выдавался, или был утерян, или что там такие люди по указанному адресу не проживают, или что они не вполне похожи на владельца паспорта, или нечто подобное еще, вас придется удерживать в камере предварительного заключения до выяснения вашей личности. То есть неопределенно продолжительное время.
      Задержанный пожал плечами.
      — Кроме того, вы должны учесть крайне неблагоприятную для здоровья человека столь преклонного возраста, — кивнул подполковник на один из паспортов, — тюремную атмосферу. И царящие в общих камерах нравы. Вы сами понимаете, что в условиях длительного заключения совершенно не исключено заполучить открытую форму туберкулеза, язву желудка, подвергнуться насилию или даже погибнуть в результате несчастного случая. Заключение в общие камеры не прибавляет лишних дет и здоровья. Особенно если заключенный не пользуется покровительством милиции. И уж тем более, если та милиция, озабоченная установлением личности неизвестного, просит поспособствовать в расследовании висящего на них дела содержащихся в той камере уголовников. Что тоже, к сожалению, случается. И, как мне кажется, в этом случае непременно случится. Итак, вы не передумали. Вы не хотите связаться с вашим непосредственным начальством, чтобы не создавать лишней работы органам правопорядка?
      — Мне не с кем связываться.
      — Это ваше последнее слово?
      — Последнее.
      Начальник охраны Президента досадливо хлопнул кулаком по столу.
      — Хорошо, давайте попробуем поговорить начистоту. Как выражаются в этих стенах — без протокола.
      Задержанный ничего не ответил. Ни «да», ни «нет».
      — Мой пас первый. Я не подполковник милиции. Я начальник службы безопасности Президента России. А вы такой же неизвестный, как я, подполковник милиции. Так кто же вы?
      — Вот мой паспорт, — показал задержанный. — Там все написано.
      — Тогда я вас спрошу — какой из двух? И еще спрошу, каким образом у вас при себе оказался генератор помех.
      — Какой генератор?
      — Вот этот генератор.
      — Эта случайно найденная и подобранная мной на улице коробочка? Это не генератор.
      Генератор уже действительно был только коробочкой. Только корпусом от генератора, все внутренности которого были выжжены сработавшим зарядом самоликвидатора. Генератор к делу пришить было невозможно.
      — Послушай, — совсем по-свойски обратился к задержанному начальник президентской охраны. — Ну мы же оба прекрасно знаем, кто ты такой. Ты знаешь чуть лучше. Я чуть хуже. Но знаем оба! Зачем тебе подставляться под удар, который предназначен для твоих командиров? Зачем принимать огонь на себя? Ведь сгоришь дотла! Ни за понюх табаку сгоришь. Уйди в сторону. У тебя не та весовая категория, чтобы драться со мной. Дай мне столкнуться лоб в лоб с твоими начальниками. Сообщи мне их координаты. И уйди в тень. И я тебе клятвенно обещаю, что никто не узнает, что мы с тобой беседовали. Будет просто случайное задержание милицией. Не более того.
      — Я не понимаю, о чем вы говорите.
      — Ну хорошо, скажи совсем мало. Скажи совсем ничего. О чем ты говорил с Президентом? Скажи — и иди на все четыре стороны.
      — Я не разговаривал с Президентом. Я видел его только по телевизору.
      — Я не понимаю твоего ослиного упрямства. Ты же все равно скажешь все. Неизбежно скажешь. Потому что у меня нет другого выхода, как узнать у тебя все. Раз я тебя уже задержал. Пойми — мосты сожжены! Обратного хода нет. Ни для тебя, ни для меня. Но есть возможность обоюдовыгодного компромиссного решения. Помоги мне. И я помогу тебе. Не стоит калечить свою жизнь из-за того, чтобы твое начальство сохранило на кителях погоны. Или что там у вас.
      — Я ничем не могу помочь вам. Потому что ничего не понимаю. Не понимаю, о чем вы говорите…
      — Дурак. Мы введем тебе сыворотку правды. Ты скажешь все, но останешься калекой. Психическим уродом. Но все равно скажешь все!
      Задержанный покачал головой.
      — Чем вас таким там прикармливают? Что вы такие несговорчивые? — удивился начальник охраны.
      — Я не понимаю вас…
      — Ну ты сам этого захотел. Сам напросился, — зловеще сказал начальник президентской охраны и набрал на мобильном телефоне номер. — Это я. Да я! Подгони-ка ко мне Шумова. Со всеми его причиндалами. Со всеми. Тут у одного клиента что-то с памятью случилось. Никак не может вспомнить, что с ним час назад было. Надо помочь бедолаге. И еще подготовь медицинскую бригаду. На случай сердечного приступа. Через «03» приготовь. И проследи, чтобы они это дело запротоколировали как положено. Как внезапную остановку сердца. Давай действуй. Адрес? Адрес 87-го отделения милиции.
      — Все понял? — спросил начальник охраны, положив трубку на телефон. — Ну если не все и не совсем, то скоро поймешь. Всё! И очень скоро!
      — Ладно. Будем считать, что ваша взяла. Твоя взяла, — вдруг сказал задержанный. — Я готов ответить на твои вопросы. Но только заданные с глазу на глаз.
      Обращение на «ты» главный телохранитель пропустил мимо ушей. Плевать ему на продемонстрированное панибратство. Главное, что клиент раскрыл рот. Если клиент раскрыл рот, то оставалась надежда на то, что он согласится перепродаться и начать вести двойную игру. После промывания мозгов с помощью сыворотки дравды ни о какой вербовке речь идти уже не могла. После применения сыворотки правды человек становился идиотом, совершенно бесполезным для утонченных, на двух и более хозяев, игр.
      — Зафиксируйте его на всякий случай! — распорядился главный телохранитель страны. Хотя на окнах были решетки, а коридор полон его подручных. Но начальник охраны Президента не случайно занимал свою должность. Он знал, что решетки и охрана способны удержать от побега. Но не могут препятствовать нападению. Вступать врукопашную с задержанным он не желал. Не те годы и не то положение, чтобы сталкиваться на кулачки.
      — Только смотрите, чтобы на совесть, — предупредил он.
      Задержанному сковали руки наручниками. Оттащили к окну. И еще одними браслетами пристегнули к ручке стоящего у стены двухдверного массивного сейфа. Теперь объект был готов к доверительной беседе.

      — Кончай ломаться! Шалава! — прозвучал голос первого авторитета в наушниках. — Снимай сбрую и раскладывайся вон на той шконке. На все про все тебе пять минут. Через пять минут доложишь о готовности.
      — Что это вы со мной так разговариваете? Я вполне приличная девушка. Я не какая-нибудь…
      — Молчи. Закрой пасть и не раскрывай. Пока надобности не будет. А когда будет — я скажу!
      — Уберите руки! Не смейте! Я несовершеннолетня Я еще девственница. Я не хочу-у-у…
      Пронзительный визг. Хлесткий удар. Еще один. Падение тела. Хруст разрываемой материи. И тяжелое продолжительное сопение.
      Итого как минимум статья за изнасилование с отягчающими. Потому что изнасилование малолетней. Какой-никакой, а аргумент в возможном будущем задушевном разговоре.
      Сопение. Еще сопение. Облегченный вздох. Тишина. И голос.
      — Сто баксов.
      — А не круто берешь? Шалава?
      — Я же девственница…
      Тихое, игривое хихиканье.
      — Там возьми, на тумбочке. И рот закрой. Уже можно.
      Нет. Дополнительного аргумента, увы, нет. Есть частное предпринимательство на почве театрально-сексуальных услуг…
      А что, интересно знать, по другому микрофону?
      — Шестнадцать.
      — А у меня очко. Гони сотку. Да не этих. «Зеленых» гони. Как сговаривались…
      И здесь тоже баксы. И тоже сотня. Какой-то очень универсальный, на все случаи жизни тариф.
      Теперь третий микрофон…
      — … Опять толковище?
      — Оно самое.
      — Кто будет? Ближние?
      — Нет, на этот раз все. И дальние, и ближние. Все!
      — Кто велел передать?
      — Мозга.
      — А кто клич бросил?
      — Мозга.
      — Крутым, что ли, стал?
      — Крутой не крутой, а сзывает.
      — Когда?
      — Послезавтра.
      — Ладно, передай, что буду…
      Вот это уже интересней. Гораздо интересней! Особенно если просунуть на то толковище свои уши вместе с нацепленными на чужую руку золотыми часами. И вычислить по разговорам того самого Мозгу.
      Это уже везение. Это именно то, ради чего раздавались небедствующим авторитетам дорогие подарки, которых они не заслуживают. Но которые, хочется надеяться, отработают…
 
      На этот раз сходка проходила в непривычном для авторитетов месте. И в очень непривычном для них интерьере. В интерьере зала заседаний Европейского совета. Вернее, в помещении, оформленном в стиле не единожды показанного по телевидению Женевского зала заседаний, где ведут базар по поводу улучшения своей и без того распрекрасной жизни паханы и первые министры ведущих европейских государств.
      Это место и этот интерьер выбрал Мозга. Потому что эта сходка была собрана по его инициативе. Потому что ему очень важно было добиться требуемого решения.
      Мозга не пожалел денег на пыль, предназначенную для чужих глаз. Решая крупные вопросы, не имеет смысла жаться по мелочам. Нужно уметь швыряться деньгами. Но очень расчетливо и прицельно швыряться. Так, чтобы на каждый брошенный миллион — возвращалось пять, а лучше — десять.
      Но для этого надо уметь швырнуть тот один…
      Мозга заключил договор с одной известной дизайнерской фирмой, которая разработала и исполнила в дереве и новомодных полимерных материалах предложенный им проект. На пальцах предложенный. Мол «хочу, пацаны, как у них. Чтобы все как в телевизоре. Чтобы блестело и переливалось».
      — Это будет дорого стоить, — сказали дизайнеры.
      — Не дороже, чем если оклеивать зал долларами, — усмехнулся Мозга и тут же выдал аванс, которым вместо обоев можно было оклеить от пола до потолка помещение дизайн-приемной.
      — О'кей! — ответили дизайнеры. — Будет как в телевизоре. И даже лучше.
      Из трех представленных проектов Мозга выбрал один, где посреди зала стоял большой круглый стол. На нем против каждого места были разложены специально изготовленные по такому случаю папки, ручки, пепельницы, стаканы и стойки с визитками. Посередине стояли горшки с японскими кривыми деревьями, называемыми неприятно-подозрительным словом «бонсай». Возле стола были расставлены черные, обитые натуральной кожей кресла. С потолка свисала роскошная многоярусная люстра.
      — Я хочу, чтобы было так, — ткнул пальцем в облюбованный проект Мозга.
      И так и было.
      — Ё! — сказали авторитеты, шагнув в зал заседаний. — Мозга пускает пыль!
      Но какую Мозга пускает пыль! На такую пыль не хочется чихать. На такую пыль хочется смотреть не жмурясь. Как на родную маму! Авторитеты обошли стол и утонули в кожаных креслах.
      — На таких креслах хочется жить всю оставшуюся жизнь. Эти кресла обнимают, как мама родное дитя.
      Но тут авторитеты увидели стойки с визитками, на которых очень хорошим шрифтом на первоклассном полиграфическом оборудовании были напечатаны их имена и реквизиты.
      «Гоша Архангельский».
      «Бузуй из Иркутска».
      «Лёвчик Рваный из Надыма»…
      — Ха! Вот он же я, — обрадовался как ребенок Лёвчик Рваный из Надыма, рассмотрев на одной из табличек свою фамилию. — Но я же не там, я — здесь. Гони мне сюда мою ксиву. И папку тоже. Ха! Тут же еще и на ручке тоже я! Ну ваще!
      Авторитеты радостно передавали друг другу именные визитки, чашки, папки и пепельницы.
      Из боковой дверцы бесшумно выступили молоденькие, в юбках, начинавшихся в области груди, официантки. И, поддерживая подносы с прохладительными напитками, прошли каждая к своему креслу. И, сильно наклонившись, поставили подносы на стол.