Начальник президентской охраны считал, что сделал очень много. Что сделал, пожалуй, большую часть дела, если не почти все дело. Он нашел организацию, которая не значилась ни в одном государственном реестре, которая не имела собственного названия, зданий, генералов, каналов связи, эмблем, казарм, подвижной техники и других атрибутов спецслужб. Вернее сказать, наверняка имела, но никому не показывала. Служила лично Президенту, и о ней не знал никто, кроме Президента. И теперь вот еще его — главного охранника Президента.
      Он вычислил могущественную, оставившую свой незаметный, но очень существенный след в отечественной истории, тайную службу. Конкурентную ему службу. Теперь осталось отыскать конкретных, входящих в нее исполнителей, которые, хочется надеяться, не бесплотные ангелы. И значит, должны оставлять какие-то следы. Не везде. И не где попало. Но обязательно на подходах к Хозяину. Как к главной их кормушке.
      Именно так ловят самых хитрых и самых осторожных зверей. Именно там расставляют настороженные на них капканы. Вблизи мест кормления. Куда проголодавшийся зверь рано или поздно приходит. И где рано или поздно попадается в расставленную охотником ловушку.
      Там и следовало искать следы не дававшей покоя главному телохранителю страны организации.
      Начальник охраны вызвал своего, которому доверял почти как себе, помощника.
      — Вот что, установи-ка мне всех людей, встречавшихся с Президентом в день визита неизвестного. Того, улизнувшего от нас неизвестного. И еще всех людей, бывших в тот день вблизи Президента и имевших потенциальную возможность вступить с ним в контакт. Определи время их прихода и ухода. И маршрут прихода и ухода.
      — На кого обращать особое внимание?
      — На всех! От уборщиц до премьера включительно. Но более всего на тех, кто встречался с ним с глазу на глаз. Или что-то передавал из рук в руки. Или выделился чем-то иным. Очень внимательно смотри. Потому что если кого-нибудь пропустишь…
      Через несколько часов главный телохранитель страны получил список, состоящий из сорока девяти фамилий. Десять он вычеркнул сразу. Этих людей он знал как облупленных. Еще шесть являлись мелкой обслугой и работали на него. Еще несколько были членами семьи Хозяина и вряд ли состояли в каких-нибудь тайных организациях. Все прочие встречались с Президентом толпой. То есть по три-четыре человека вместе и едва ли могли переброситься с ним даже одним, не замеченным всеми прочими словом. Осталось пять. Тех, кто разговаривал с ним один на один. И мог разговаривать о чем угодно.
      Начальник президентской охраны вызвал «технарей». Вернее, одного доверенного «технаря», который обслуживал особо интересные его начальству микрофоны. О которых другие обслуживающие электронные системы контроля работники ничего не знали. И знай были не должны.
      — Дай мне записи со второго и четвертого микрофонов. За… — и начальник охраны назвал число, месяц и время.
      Подслушивать разговоры в кабинетах Президента было не принято. Вернее, даже запрещено особым приказом всем существующим в стране спецслужбам. За исполнение которого самым внимательным образом следил начальник президентской охраны, за которым не следил никто. Что позволяло ему напихать в мебель и стены хоть полтыщи микрофонов. Их не смогла бы обнаружить ни одна самая тщательная техническая ревизия. Организованная им же.
      Само собой разумеется, что микрофоны ставились исключительно по служебным показаниям и в целях обеспечения безопасности контактов Первого лица государства. Без оповещения о том самого Первого лица. Чтобы он лишний раз не нервничал по поводу чрезмерной, на его взгляд, опеки. Организованной для его же блага.
      Иначе было нельзя. Иначе было невозможно отслеживать потенциальные угрожающие ситуации в непосредственной близости от Хозяина. В случае, если бы, например, кто-нибудь надумал оскорбить его словом. Или, того хуже, обидным действием.
      Если бы кто-нибудь догадался оскорбить его даже намеком, в тот же миг в кабинет ворвались бы преданные Хозяину охранники и пресекли попытку морального давления на главу государства. Что было бы невозможно без наличия подслушивающих устройств. Но они были.
      Были!
      На этот раз начальник охраны прослушивал не визги, писки и хрипы, зафиксированные микрофонами во время визита незнакомца. А разговоры, случившиеся до его визита.
      — По данному делу существует ряд неясностей…
      Мимо.
      — Последние опросы населения показывают, что рейтинг…
      Мимо.
      — Требуется еще как минимум полтораста миллионов наличных баксов. И кое на кого надавить. Чтобы они знали, кто на их территории Хозяин. В противном случае мы потеряем гораздо больше, чем требуется вложить…
      Тоже не то. Хотя и очень интересное «не то». Надо будет на досуге прослушать эту запись повнимательней. В целях предостережения главы от опрометчивых поступков. А пока послушать, что там дальше.
      — Необходимо обсудить ряд позиций по региональной…
      Опять не то.
      — К вам прибыл Посредник…
      Стоп! Какой такой Посредник? Откуда прибыл? Ну-ка сначала.
      — К вам прибыл Посредник.
      — Кто прибыл? — переспросил голос Президента.
      — Известный вам Посредник.
      — Ах, ну да. Вы передали ему то, что требуется?
      — Да. Но он просит с вами личной встречи. Я попытался ему объяснить, что уполномочен вами вести переговоры от вашего имени. Но несмотря на это…
      — Где он находится?
      — Здесь. И может прийти через десять минут.
      — Хорошо. Я приму его. Но не более чем на десять минут.
      Начальник охраны перекрутил пленку назад.
      — К вам прибыл Посредник… Не более чем на десять минут.
      И еще раз.
      — К вам прибыл Посредник… Не более чем на десять минут.
      Через десять минут на десять последующих минут микрофоны замолчали.
      Значит, он называется «Посредник». Интересно, в чем посредник? И по какому поводу посредник? И почему потом этот вызванный Президентом посредник, выйдя из его апартаментов, превратился в обыкновенного безработного, который ничего, кроме как вести задушевные беседы со своей кошкой Машкой, не предпринимал?
      Ну ничего, кем бы он ни был, он еще объявится. Или если не он, то кто-то другой объявится. Возле Хозяина объявится, где его и следует ждать. Должен же он отчитаться о порученной ему работе. Или получить новое задание. Не может же служба, созданная для выполнения конфиденциальных поручений Президента, у того Президента не появиться. И вряд ли Президент станет встречаться со своими тайными помощниками где-нибудь в укромном месте. Не та у него должность, чтобы в одиночку шататься по улицам в парике и с наклеенной на подбородке бородой. Нет, встреча состоится в одной из его резиденций. И значит, незамеченной не пройдет. Теперь не пройдет.
      Начальник охраны вызвал нескольких своих подчиненных. Из тех, что облажались во время слежки за безработным Сидорчуком. И которые имели к нему персональные претензии. Что гарантировало узнавание и ретивость в исполнении службы.
      — …Перекрыть все подходы к Хозяину… О любых контактах с неизвестными вам лицами докладывать лично мне не позднее двух минут после его обнаружения. За три минуты я буду спрашивать как за срыв операции… Звонить в любое время. Хоть даже глубокой ночью… И если на этот раз вы его упустите… Он нужен мне. Он нужен мне любой ценой…
      Задача была сформулирована предельно ясно. Капканы были насторожены. Оставалось только ждать результата, который, очень хотелось надеяться, не заставит себя ждать…

      Полковника Трофимова раздирали противоречия. Между служебным долгом и страхом. Простым обывательским страхом, который для разведчика столь же свойственен, как для всех прочих, живущих обыкновенной жизнью людей.
      Он понимал, что человек, вставший между оружейной мафией и базами их снабжения, рискует очень многим. Рискует всем. Что при нынешних ценах на рынке киллерских услуг этого человека проще убить, чем его покупать. Жизнь человека в стране обесценилась до пары пачек наличных баксов. Жизнь офицера разведки по прейскуранту стоила чуть дороже. Но тоже очень дешево. Дешевле однокомнатной квартиры «хрущевки» в очень отдаленном районе Москвы. Слишком много появилось любителей пострелять за деньги. По живым мишеням.
      Раньше, когда спецслужбы страны были в силе, когда стояли плечом к плечу, покушение на одного разведчика было бы расценено как вызов всему силовому аппарату и киллера нашли бы даже у дьявола за пазухой. И вытащили бы. И пристрелили при попытке к бегству, не доводя дело до суда. Чтобы другим неповадно было. Раньше любой киллер предпочел бы обойти офицера безопасности стороной. Теперь различия между разведчиком или неразведчиком не делали. Стреляли всех подряд. Лишь бы платили.
      Полковник Трофимов понимал, что если на него кто-то покусится теперь, то об опоре на свое ведомство придется забыть. И рассчитывать только на себя. На свою выучку и умение выхватывать оружие быстрее, чем противник. В точности как во времена Дикого Запада.
      Успеет ли он выдернуть свой «смит-вессон» быстрее бросивших ему вызов преступников, он не был уверен. Равно как не был уверен, что киллеры изберут в качестве орудия возмездия «смит-вессон», а не винтовку с оптическим прицелом или подложенную под порог бомбу, против которых умение выхватывать оружие первым могло уже не пригодиться.
      Именно поэтому полковник не рискнул идти в бой с открытым забралом. А предпочел спрятаться за более защищенной спиной.
      Полковник Трофимов вышел с рапортом на вышестоящее начальство. Вернее, на то, что выше вышестоящего. Точнее сказать, намного выше вышестоящего, которое с высот его должности не просматривалось даже в телескоп. Попирая армейскую субординацию, он прыгал через головы своего непосредственного начальства. Потому что непосредственное начальство участвовать в сомнительного рода расследованиях отказалось. Хотя и в Африку на парашюте прыгало.
      — Уволь, — сказало начальство. — Мне до пенсии три года. Хотелось бы дожить.
      — Что, так серьезно?
      — Гораздо серьезней, чем ты думаешь. Оружейный бизнес по прибыльности второй после наркотиков. И тот, кто ему препятствует, долго на этом свете не заживается. Да и начальство еще неизвестно каким боком полученную информацию повернет. Может быть, совсем не тем боком, что мы с тобой предполагаем.
      — Значит, отказываешь?
      — Нет, не отказываю. Рапорту твоему я, как обещал, ноги приделаю, но сам его даже читать не стану. Чтобы меньше знать и лучше спать. Да и ты подумай еще разок.
      — Я уже подумал.
      — И что решил?
      — Решил сообщить о выявленных мною фактах. А там пусть решают, как посчитают нужным.
      — Ну смотри…
      Рапорт, перескочив сразу несколько ступенек, ушел в верха.
      — Это черт знает что! Если это, конечно, правда! — сказал первый военный чин. — Страна воров! Если так пойдет дальше, то скоро начнут воровать баллистические ракеты и шифер с генеральских дач.
      — Прикажете провести расследование? — поинтересовался приближенный к чину офицер.
      — Расследование?.. Нет, не надо расследования. Что мы с тобой, ищейки, что ли? Пусть этим занимаются те, кому по должности положено. Кто за это деньги получает. А меня от таких дел с души воротит. Переправь лучше этот рапорт куда повыше. Пусть они там свои маршальские головы почешут. Они у них, в отличие от наших генеральских, большие…
      — Безобразие! — возмутился следующий в иерархии должностей военный чин. — До чего армию довели! До полного дерьма довели! Орудиями торгуют, как семечками!
      — Будем принимать меры?
      — Меры?.. Отставить меры. Пусть принимают меры те, кто допустил до такого разгильдяйства. В наше время танки не воровали. В наше время, если не дай бог штык-нож от автомата теряли, то вся рота неделями мордой снег рыла, пока не находила утерянное казенное имущество. Отсылай рапорт дальше. Пусть почитают правду про свою армию. Горлохваты. Пусть подумают, нужна ли такая армия, где танки распродают оптом и в розницу; И, пожалуй, вот что ещё. Дай информацию по данному факту журналистам. Есть у тебя знакомые журналисты? Ну вот и сообщи им про все эти безобразия. Мол, так и так, в Российской Армии приторговывают оружием. И какой-нибудь один фактик. Помельче. В виде подтверждения.
      — На вас ссылаться?
      — Ты что?! Боже упаси! Пусть будет просто — стало известно из «достоверных источников». И газету какую-нибудь помельче. Чтобы в глаза не бросалась. Нам большая волна ни к чему. Нам пока легкой зыби хватит…
      — Кто такой полковник Трофимов? — спросил следующий чин.
      — Кажется, из разведки. Я могу уточнить. Да — из разведки.
      — Дурак твой Трофимов из разведки! И базарная баба! Видно, не научили его в свое время, что не все то, что знаешь, надо на бумаге писать. Тоже мне откровение! Как будто все остальные не понимают, что в армии воруют. Что всегда воровали. Обязательно надо сор из избы выгребать. Придурок!
      А впрочем, может, не придурок. Может, как раз даже наоборот.
      Вот что. Узнай, под кем тот полковник лежит. Кто его мог надоумить эту телегу написать. Именно теперь написать, когда намечается очередное креслотрясение. И вообще выясни, откуда сквозняком потянуло. Не верится мне, что подобные рапорты возникают сами по себе. Что какой-то вшивый полковник по собственной инициативе дотянулся до таких высоких кабинетов. Разузнай, кто этот рапорт проталкивал? У кого он ранее побывал? И почему не осел на первых кругах? Все узнай. А то как бы этот полковник отдельным маршалам голов не стоил!
      В тот же день в приватной беседе с одним из заместителей министра обороны распорядившийся провести расследование чин доложил о встревожившем его происшествии.
      — Думаешь, происки? — спросил замминистра.
      — Уверен. Иначе как бы кляуза простого полковника попала на мой стол? Такие бумажки выше непосредственного командира не поднимаются. А тут — прямым ходом! Кроме того, публикация в прессе. Зачем ему с журналистами трепаться, если официальный рапорт по команде ушел?
      — Хочешь сказать — на испуг берут?
      — Похоже. Похоже, намекают на дела, связанные с выводом материальных ресурсов из Западной группы войск.
      — Там есть на что намекать…
      — Есть оно, конечно, есть. Только хотелось бы знать, кто из бывшего в то время там начальства не замарался? Кто умудрился не взять? Если разрешено было брать. Чуть не в официальном порядке разрешено.
      — Видно, кто-то не взял. Раз рапорта рассылает.
      — Там не взял, значит, в другом месте взял! Нынче чистых нет! Кто этот полковник? Под чью дуду пляшет?
      — В том-то и дело, что никто. И на первый взгляд не пляшет. Я навел кое-какие справки — никаких прямых связей не просматривается. Просто разведка. Просто полковник.
      — А рапорт?
      — В порядке надзора за чрезвычайными происшествиями в войсках.
      — Ты что, хочешь сказать, он по собственной инициативе?
      — А вдруг?
      — Вдруг только петух на курицу вскакивает! В нашем деле «вдруг» не бывает! Но если даже и «вдруг», то кто-то очень хитро этим «вдруг» распорядился. И очень правильно, учитывая сложившийся расклад сил.
      — Ну и что будем делать? Не обращать внимания?
      — Не обращать нельзя. Заклюют. Скажут, раз молчат — значит, рыло в пуху. Значит, во всем этом косвенно замешаны.
      — А если начать копать, то можно до такого докопаться…
      — Тоже верно. Но не прореагировать нельзя. Неподвижную мишень расстреливать проще. Надо прореагировать! Только так, как они не ждут. Надо контратакой прореагировать, о которой они ни сном ни духом которую они в данной ситуации меньше всего предполагают. Как Суворов. Они нас в гриву, а мы их в хвост. Если уж драка, то надо драться! Давай так — ты пишешь на рапорте свою резолюцию насчет того, что считаешь необходимым разобраться… Я добавляю свою «Разобраться самым тщательным образом. Доложить в недельный срок». И направляем на места кого-нибудь из наших. Не может быть, чтобы у них во всех делах все гладко было. Где-нибудь обязательно гнилые нитки попали. Шили-то дело наспех. Зацепимся — всю пирамиду развалим. Полковника того — к ответу. На журналиста — в суд. И поглядим, кто за них в драку полезет. Кто полезет — тот и «крыша». С тем и договариваться. И еще на всякий случай разберись во всех наших делах. Чтобы — комар носу… Фирмы переведи с ближних родственников на дальних. Текущие сделки притормози.
      — Но у нас сроки, обязательства…
      — Я сказал, притормози! Жадность, она хороша в меру. Когда корабль тонет, золотые дублоны по карманам не распихивают. Чтобы ко дну не потянуло. Чтобы на плаву остаться. Если что — плати неустойки. Не обеднеем. Нам бы только узнать, из какого НП атаку направляют. Нам бы только направление главного удара определить. А там сообразим, перегруппируемся, зацепимся за плацдарм, подтащим резервы, контратакуем и разовьем наступление. Ничего, не впервой. Прорвемся…
      К все еще пребывающему под следствием по поводу пропажи с вверенного ему склада артиллерийских снарядов прапорщику Игнатьеву прибыл очередной следователь. Из самой Москвы прибыл. Из Минобороны.
      — Где подследственный? — спросил он.
      — На хозработах.
      — На каких хозработах?
      — На строительных. То есть я хотел сказать, на строительстве вспомогательных помещений.
      — Да вы что? Как может быть, чтобы подследственный выходил из камеры, кроме как на допрос? Да еще где-то что-то строил? Вы что, порядка не знаете?
      — Мы, конечно, знаем, но квалифицированных рабочих рук катастрофически не хватает. Приходится выкручиваться…
      — Приведите его сюда.
      — Когда?
      — Немедленно приведите!
      — Немедленно невозможно. Он не на территории строит…
      — Как так не на территории? Вы что, его за забор выводите?
      — Рабочих рук не хватает…
      — Когда вы его сможете доставить?
      — Через сорок минут.
      — Что же вы его так далеко загнали? Ладно, подгоните сюда машину, я сам к нему подъеду. Посмотрю, чего он строит.
      — Я бы не рекомендовал. Там дорога, и вообще…
      — Какая дорога?
      — Очень плохая дорога. Грязь. Колдобины. Трясет очень…
      — Ничего, я тряски не боюсь. Где этот объект?
      — Он, понимаете ли, не вполне объект. То есть не в полном смысле объект. Хотя, конечно, объект…
      — Перестаньте наконец мямлить. И отвечайте: что и где строит подследственный?
      — Печь строит.
      — Какую печь?
      — Кирпичную. В бане кирпичную печь. В моей бане кирпичную печь…
      — Что?..
      — Понимаете, у меня служба, круглые сутки на работе, руки не доходят. Кирпич разворовывают. А тут такой случай. Каменщик квалифицированный. Хоть и любитель. И именно по печам. Я попросил. Он с удовольствием. Вы не думайте, я всю работу как положено. Согласно смете. И опять же усиленное питание. Подследственный очень доволен. Вы же знаете, как у нас кормят…
      — А вы не боитесь, что он сбежит?
      — Никак нет. Я вместе с ним наряд охраны направил. Ну, чтобы с кирпичами подмогли… То есть я хотел сказать, чтобы наладили охрану объекта. Ну, то есть дачи моей… Десять бойцов. Естественно, по их личной просьбе и в свободное от основной службы время…
      Все понятно. Обычное для армии дело. Особенно там, где ведется интенсивное дачное строительство.
      Через час подследственного Игнатьева доставили к следователю. Подследственный был слегка испуган и слегка пьян. Несмотря на проведенную с ним по дороге оздоровительную работу.
      — Что это? — спросил следователь, сунув тому под нос рапорт сидевшего с ним в одной камере сексота. И его собственноручные показания. — Как понимать эти ваши заявления?
      — Какие?
      — Вот эти! Насчет торговли находящимся на вашем подотчете военным имуществом. Насчет распродажи снарядов на вынос.
      — А откуда вы?.. Они же сказали, что это для служебного пользования. Что об этом никто никогда…
      — Каким образом были получены данные показания?
      Прапорщик Игнатьев скис. И повинно опустил голову.
      — Чистосердечным образом, — покаянно заявил он. — Что было, то было. Продавал имущество. То есть я хотел сказать, числящиеся на моем подотчете снаряды. Бес попутал. Готов дать подробные показания, если трибунал примет во внимание мое искреннее сожаление по поводу имевшего место злоупотребления…
      — Я вас не о том спрашиваю. Я спрашиваю, в связи с чем стали возможны эти ваши заявления?
      — В связи с тем, что я глубоко осознал. И чистосердечно раскаялся, надеясь на гуманное отношение ко мне суда…
      — Хорошо, я спрошу по-другому. Вы дали эти признания по собственной инициативе? Без принуждения со стороны следствия? Без нарушения установленных процессуальных норм?
      — Исключительно по собственной. Глубоко переживая свой недостойный проступок, позорящий честь прапорщика Российской Армии…
      — Вы давали эти показания следователю?
      — Нет. То есть да. То есть следователю, но который сидел вместе со мной в камере.
      — Он предупреждал вас, требуя признательных показаний, что является работником правоохранительных органов?
      — Нет.
      — Он не принуждал вас к даче показаний каким-либо противозаконным образом?
      — Как так противозаконным?
      — Он не подкупал вас, не угрожал, не бил, не пытал? Потому что если он вас запугивал, бил или пытал, то ваши признания не могут быть признаны доказательством вашей вины. Если вы от них в дальнейшем, допустим, отказываетесь.
      — Если отказываюсь?
      — Если отказываетесь. Для того я здесь и нахожусь. Чтобы установить, не имело ли место нарушение законности при ведении следственных мероприятий. Поэтому вам необходимо вспомнить обстоятельства получения данного признания, которое само по себе, без привязки к материалам дела, не имеет никакой юридической силы. Если, конечно, не является действительно чистосердечным и добровольным. Итак, я прошу вас ответить на вопрос, как были получены настоящие признания? Угрожали вам? Или нет?
      — Угрожали. Говорили, что если я не признаюсь в совершенном преступлении… Вернее, если не признаюсь в несовершенном преступлении, то он, следователь, утопит меня в параше и скажет, что я споткнулся, неудачно упал и захлебнулся.
      — Вы точно передаете эти его угрозы?
      — Точно. Так и говорил.
      — Не пытался он оказывать на вас какого-либо иного давления?
      — Давления? Пытался. Он давил мне пальцами. На горло.
      — Вы хотите сказать, что он душил вас?
      — Душил.
      — Он воздействовал на вас как-то еще? Может быть, пытал?
      — Воздействовал. И пытал. Например, засовывал под ногти спички и рыбьи кости.
      — Что еще?
      — Еще? Еще он храпел!
      — Что?
      — Он храпел, не давал мне спать и тем оказывал на меня психологическое давление!
      — То есть вы хотите сказать, что данные вами признательные показания не соответствуют действительности, так как были получены путем физического и психологического принуждения и запугивания? И готовы подтвердить это в письменном виде?
      — Да, именно. Это я и хочу сказать. И подтвердить.
      — Ну вот! И зачем, спрашивается, вы, гражданин Игнатьев, так долго путем самооговоров вводили в заблуждение загруженные действительно серьезной работой следственные органы?
      — Виноват, гражданин начальник. Бес попутал…
      Полковника Трофимова переводили на новое место службы. На остров Новая Земля. Там как раз требовался специалист его профиля. На майорскую должность.
      — Говорил я тебе — не лезь в это дело. Не гони волну. Не мешай людям прирабатывать к основному окладу, — вздыхал теперь уже бывший непосредственный начальник Трофимова, разливая по стаканам водку. — Так нет, не послушался. Теперь вот пей на посошок. И радуйся, что еще легко отделался. Что Ледовитым океаном отделался…
      Приказ был получен вчера вечером. На месте нового назначения следовало быть завтра утром. На сборы отводилось несколько часов.
      — Ты жене уже сказал?
      — Сказал. Еще вчера сказал.
      — Ну и что?
      — Нет у меня жены. В Москве есть. А в тундре нет. Холостой я. Как курсант первого года обучения.
      — Понятно.
      — Ну ничего! Я этого так не оставлю. Ни с женой, ни с командованием. Нельзя так с человеком. Тем более с полковником военной разведки. Должны быть какие-то основания, должны быть указаны какие-нибудь веские причины…