В восемь часов утра в понедельник оперативный дежурный отдела обработки информации сдал свою очередную вахту. Сдал — как стопудовый груз с плеч снял. Это только кажется, что человек, отвечающий за входящую информацию, ни черта не делает. Ну, в смысле не утруждается. Мешки не таскает, баранку грузовика или штурвал самолета не крутит, на морозе товар не продает. Сидит себе в тепле и уюте и в ус не дует. А, напротив, дует литрами казенный, то есть совершенно бесплатный кофе. Который закусывает такими же бесплатными сладкими сухариками. И даже домой иногда прихватывает с полкило по рассеянности.
      С такой работой, кажется, точно мозоли не набить. Потому что информация — это не кувалда, не грабли, не отбойный молоток и даже не фонендоскоп. Потому что информация — это невесомая абстракция. Это буквы и слова, поступающие по всем возможным каналам связи. В одно мало кому известное место. Где предусмотрена должность оперативного дежурного, отвечающего за бесперебойную, круглосуточную работу всех этих каналов. И если хоть один из них даст сбой более чем на пять минут, тот дежурный может вместо чашки с кофе заполучить в руки те самые метлу, грабли или отбойный молоток. На несколько последующих лет.
      — Ну как тут? — поинтересовался новый дежурный у старого.
      — Все в порядке.
      — Войну без меня часом не начал?
      — Да нет. Не успел. Все некогда было. В следующий раз.
      Новый дежурный бегло осмотрел сводный статистический файл. Число входящих сообщений. Количество бит. Число и величина сообщений, разнесенные по континентам. По странам…
      Не очень много. Как обычно. Когда в мире царит относительное спокойствие.
      Дежурный не знал содержания сообщений, так как они поступали в зашифрованном виде, но давно уже научился по количеству входящих бит и их направленности судить о неблагополучии в том или ином регионе мира. Достаточно было лишь прочитать завтрашние или послезавтрашние газеты, чтобы связать поток вдруг обрушившейся на один из компьютеров информации с подробно описанными журналистами событиями. Через несколько дней описанными.
      — Происшествия?
      — Семнадцатый процессор сдох. Заменили. Седьмая на работу не вышла. Заболела. Родственники звонили. Одиннадцатая в декрет ушла. Прямо отсюда. На «Скорой».
      — Уже? Вроде ничего видно не было.
      — Униформа скрадывает.
      Новый дежурный расписался в журнале смены дежурств. Старый откинулся в кресле. По негласной традиции еще четверть часа он должен был находиться на месте. На случай вдруг появившихся вопросов.
      Через пять минут должна была начаться пересменка личного состава…
      Скомпонованная по географической принадлежности информация поступала в отделы, где ее расшифровывали, прочитывали и сортировали по степени значимости. Самую серьезную сбрасывали в особые папки, которые по внутренним компьютерным сетям доставлялись к персоналкам начальников отделов. Те делали свои отметки и отсылали информацию дальше.
      Раньше каждый приложившийся к бумагам работник оставлял на них роспись, чтобы в случае чего было с кого спросить за ротозейство. Теперь все упростилось. Фискальные функции взял на себя компьютер, фиксировавший каждое вхождение в свою электронную память.
      Пятнадцать минут прошли. Старый дежурный поднялся, пожал руку своему еще пока бодренькому сменщику и пошел к двери. От двери машинного зала до выхода на улицу его пропуск проверили три раза, каждый раз самым тщательным образом сличая фотографию с оригиналом. Хотя каждый охранник знал предъявляемую к опознанию физиономию как облупленную. Потому что видел ее хозяина через два дня на третий уже несколько лет.
      Дежурный вышел на улицу и радостно втянул свежий воздух. Теперь два ближайших дня он мог позволить себе не думать о процессорах, сбоях в каналах связи и падающих в обморок по поводу поздних сроков беременности работницах.
      И точно так же, как сменившийся дежурный, в эти и другие двери выходили прочие работники отдела обработки информации. И тоже шли по домам.
      Работать начинали другие люди.
      Начальник девятого отдела просмотрел вновь поступившую и собранную в особую папку информацию. И отчеркнул на экране несколько сообщений. И еще несколько. Потом затребовал полный объем сообщений, поступивших в последние сутки. И углубился в чтение.
      Информация была скучна. И не заинтересовала бы никакого, самого проницательного журналиста. В ней совершенно отсутствовала событийная сторона. Никто никого не убивал, ни на кого не покушался, никого не свергал. Не было даже бытового скандала. Но были письменные и устные, официальные и неофициальные заявления отдельных лиц изучаемого государства. А также сравнительная информация, рассортированная по времени и фигурантам, находящаяся в специальном файле в компьютере. Но главное, была в памяти человека, который отслеживал эту страну уже несколько лет и мог уловить любое самое мелкое изменение в характере ее внутренней или внешней политики.
      Начальник отдела еще раз перечитал пришедшую информацию. И, перепроверяя себя, поднял предыдущую. И ту, что пришла три, четыре и пять дней назад. И ту, что месяц назад…
      Разница была ощутима.
      Начальник отдела выделил отдельные цитаты, перенес в один файл, перетасовал их, расставил в определенном порядке, проставил числа и распечатал на принтере. Из сотен тысяч бит беспорядочной информации выкристаллизовалась главная, на которую и следовало обратить внимание вышестоящему начальству.
      Вышестоящий начальник не пропустил сообщение, поступившее из девятого отдела. Он внимательно прочитал представленные цитаты и набрал номер на внутреннем телефоне.
      — Это я.
      — Слушаю.
      — Возможны колебания в политическом курсе страны X.
      — В какую сторону?
      — Пока неясно. Информация слишком фрагментарная, чтобы делать какие-нибудь определенные выводы.
      — В чем она заключается?
      Начальник зачитал несколько цитат.
      Одну — месячной давности, где Глава страны Х провозглашал свою лояльность ко всем прочим, чуть более большим или лучше вооруженным ближним и дальним соседям. И отказывался от каких-либо территориальных претензий к соседним странам, несмотря на то что границы между ними имели очень спорную конфигурацию. А отношения оставляли желать лучшего.
      И вчерашнюю — где тот же Глава требовал разобраться со спорными, издревле принадлежащими им территориями. И совсем недвусмысленно намекал на дурное влияние на распоясавшихся соседей расположенных за тридевять земель сверхдержав, которые желали его народу всяческих несчастий.
      Разница была разительной. Моська вдруг ни с того ни с сего разлаялась на своих более породистых сородичей. И заодно на проходящих мимо слонов.
      С чего бы это у моськи проявилась такая агрессивность?
      — Подготовьте подробный доклад, — попросил один начальник другого. — К завтрашнему утру.
      …Перед экспертами поставили единственный и самый главный вопрос — отчего вдруг разлаялась моська? Отчего она перестала бояться не только клыков ближних своих собратьев по породе, но и слоновьих бивней? Что это — непродуманное заявление распоясавшегося средней руки вождя? Или, напротив, хорошо продуманная и направленная на перспективу политика. А если политика — то кому она выгодна и кем может направляться?
      В то, что политика этой маленькой страны может направляться руководителями этой страны, никто не верил. Маленькие страны не имеют своей политики. Маленькие страны перекручиваются между жерновами сверхдержав. И продаются тем сверхдержавам. Одной, другой, третьей или всем вместе. Как та проститутка, которой без сутенера-защитника — смерть.
      Эксперты подняли историю страны — от древнейших до новейших времен, отсмотрели ее политику. Проследили все войны и межрасовые конфликты. «Разложили по полочкам» всех ее почивших и ныне здравствующих руководителей. Рассортировали все внутренние правящие и оппозиционные силы. Прикинули возможности и международные связи каждой…
      И сделали парадоксальный вывод, что заявление Главы государства не имеет скрытого смысла. По крайней мере видимого.
      Такое тоже иногда случается с правителями третьестепенных государств, от мнения которых решительно ничего не зависит. Но случается редко.
      — Вы уверены в своих выводах? — спросили экспертов.
      — В рамках той информации, которой мы располагаем. Для более глубоких выводов нам требуются дополнительные факты, касающиеся нынешнего политического, экономического, этнического и других положений страны.
      — Подготовьте ваши вопросы. Мы постараемся на них ответить…
      Российскому посольству, расквартированному в стране X, были направлены шифровки с поставленными экспертами вопросами. Теми же самыми и еще некоторыми другими вопросами, адресованными собственным и специально направленным корреспондентам некоторых центральных газет, которые все как один имели двойное образование. И двойной оклад, получаемый в двух разных кассах.
      Дипломаты отправились на рауты. Журналисты в гущу народа. И те и другие по своим каналам направили добытую информацию в Москву.
      Дипломаты сообщали, что в высших эшелонах власти заметно смещение настроений в сторону ура-патриотизма и немедленного разрешения застарелых территориальных споров, непонятно чем вызванное. Патриотизм всегда отвечал характеру этой страны, и неразрешенные территориальные споры тоже были всегда, лет сто пятьдесят. Отчего их вдруг надумали решать не позже чем в ближайшую пятницу, было совершенно непонятно. Но ходили упорные слухи, что теперь это стало возможно. На вопрос: отчего теперь, а не раньше, высокопоставленные чиновники разводили руками и ссылались на авторитет Главы государства, который будто бы где-то кому-то не более чем несколько дней назад конфиденциально сообщил, что существовавшие до того политические предпосылки резко изменились и теперь их страна сможет разговаривать с другими странами на равных, как того требует их имеющее тысячелетнюю историю национальное самосознание…
      Народ знал больше. Народ говорил, что теперь конец их многочисленных врагов близок. Что теперь стараниями вождя у них есть такое оружие, которого убоится всякий недруг. А если не убоится и не пойдет на попятную, то погибнет…
      Дипломаты и корреспонденты высказали осторожную мысль, что речь идет о возможности приобретения данным государством ядерного оружия.
      Эксперты обработали вновь поступившую информацию и согласились с выводами дипломатов и корреспондентов.
      Да, атомное или любое иное равное ему по поражающей мощности оружие могло вызвать подобные заявления Главы государства. Он мог поменять устоявшийся внешнеполитический курс, если получил или предполагает получить в ближайшее время термоядерную дубинку. Вооруженная атомом держава перестает быть третьестепенной, даже если территориально и экономически она карликовая.
      Такой возможности исключить нельзя…
      Но эксперты опоздали со своими выводами. Глава государства Х сделал новое заявление. На этот раз официальное.
      Он сказал, что не намерен терпеть территориальные и иные притеснения, чинимые ближайшими соседями, и мировое сообщество должно поддержать справедливые требования его народа. Но если оно не поддержит, то его страна сама решит свои проблемы. Хотя лично он, как глава суверенного государства, всегда предпочитал и предпочитает мирное разрешение конфликтов…
      Данное грозное заявление прошло мимо ушей широкой мировой общественности. Потому что страна была маленькая и мало кому интересная. Она ведь не располагала ни Голливудом с его всемирно известными звездами, ни бывшей Советской Армией с ее красными звездами на бортах атомных подводных лодок. Заявления, грозно произносимые в Богом забытой провинции, никогда не привлекают внимания. Пока они только заявления.
      Но данное заявление не проскочило мимо внимания политиков и разведчиков из-за их профессиональной принадлежности. Политики и разведчики стараются не пропускать любого, даже самого ничтожного колебания в мировой политике, как тот сейсмограф, который чувствует приближение беды раньше, чем его ощутит население.
      Мелкие толчки бывают предвестниками больших катаклизмов. И лучше их не пропускать, чтобы избежать того, что имело место быть в 1914 и 1939 годах. Когда тоже потряхивало, да никто на те толчки никакого внимания не обратил. Пока мир не рухнул…
      Политики и разведчики сосредоточили свое внимание на мало кому интересной стране. На заявлении ее Главы.
      Анализ всех произнесенных официальных речей и неофициальных высказываний, а также общеполитическая обстановка, сложившаяся вокруг страны, не позволяли списать данное заявление на случайность. Тем более что в стране было объявлено чрезвычайное положение. И началась мобилизация резервистов.
      Поступившие агентурные данные лишь усилили всеобщее беспокойство. Высокопоставленные, которым можно было доверять, чины подтвердили включение в военные планы использования ядерного оружия. Штабисты разрабатывали планы доставки в район боевых действий ядерных зарядов. Теоретически разрабатывали. Но это доказывало, что эти заряды были.
      Спецслужбы послали в обеспокоившую их страну новых корреспондентов и торговых представителей, снабженных, кроме соответствующих пресс-удостоверений и каталогов товаров, значительными суммами.
      Информация подтвердилась на новом, более высоком уровне. И детализировалась. Несколько не связанных друг с другом и не знающих, что они работают на одних и тех же хозяев, государственных чиновников указали на приобретение их страной трех атомных бомб предположительно советского или китайского производства.
      Круг поисков определился.
      Главы нескольких ведущих государств мира вышли с неофициальными контактами на Генерального секретаря КПК и Президента России. В ходе непродолжительных дружеских бесед, касающихся здоровья и погоды они высказали опасение за сохранность арсенала ядерного вооружения нынешней Китайской народной армии и бывшей Советской Армии. И намекнули, что располагают информацией о возможной утечке с территорий, вверенных Президенту и Генеральному секретарю стран, отдельных образцов указанного вооружения. На что получили заверения в полной невозможности данного рода происшествий и уверения в проведении в самое ближайшее время ревизии в ядерном хозяйстве.
      Заверения и уверения никого особенно не убедили. Политика есть искусство предположений, в том числе самых фантастических, касающихся расползания ядерного оружия по арсеналам третьих стран. Несмотря на их официальное взаимосокращение первыми странами.
      Министерства безопасности ведущих капиталистических стран, а также Служба разведки НАТО получили указание сосредоточить усилия на отработке версий передачи правительством России либо Министерством обороны России стратегических вооружений в неядерные страны. Либо похищения данных видов вооружения. Либо любых других возможных вариантов их попадания в третьи руки.
      Данным операциям был присвоен первый номер. Это в системе отсчета разведок тех стран, что их должны были разработать и провести в жизнь. Отныне и до выяснения всех обстоятельств дела спецслужбам следовало сосредоточить максимум внимания и возможностей на ядерной угрозе, которая не шла в сравнение ни с какими другими угрозами. Хотя и была призрачна. Хотя и основывалась лишь на непроверенных и неподтвержденных фактах. На информации второго плана. Но которая тем не менее была! Потому что касалась самого разрушительного из когда-либо изобретенного человечеством оружия.
      Когда разговор идет о термоядерном оружии, все предпочитают перестраховаться. И закричать «Пожар!» даже тогда, когда еще дымом не пахнет. А просто случайный деревенский паренек сказал, что слышал, что в соседнем селе будто бы загорелся сарай…
      Упредить — значит не допустить… Военного Чернобыля не допустить. Или нескольких военных Чернобылей…

      Президент России вызвал к себе руководителей силовых министерств.
      — Тут такое дело, — сказал он. — Мои друзья, президенты, позвонили мне. И сказали, что будто бы у нас пропадают атомные бомбы. Уже в который раз, между прочим, сказали. Беспокоятся. То, понимаешь, раньше по поводу возможной утечки из бывших республик. То вот теперь… Надоело мне от них отбрехиваться. Надо наконец разрешить этот вопрос. Незамедлительно. И доложить. Лично мне. А то, понимаете, неудобно получается. В собственном хозяйстве разобраться не можем. Бомбы теряем, понимаешь, как будто это кошелек какой. Мировое сообщество беспокоим…
      — Это какое-то недоразумение, — заявил министр обороны. — Утечка атомного оружия исключена.
      — А вы все-таки проверьте, — повторил Президент, — и представьте мне соответствующее обоснование. Почему невозможно, какие, понимаешь, меры принимаются. К завтрашнему дню представьте. Не могу же я на таком уровне раздавать голословные заверения. Как вы сейчас. Общественное мнение честными словами не успокаивают. А Министерство безопасности пусть проконтролирует. И поможет чем сможет. Ну и, конечно, проконтролирует, чтобы информация стратегического характера не просочилась. Чтобы все было убедительно, но ни одного подрывающего обороноспособность страны факта…
      Непрост был Президент. По крайней мере не так прост, как хотел казаться. Не моргнув глазом перевел стрелки со своего на соседнее кресло. Как в бурной партийной юности. Когда от умения сориентироваться, от быстроты маневра зависела карьера. Когда не умеющие укрываться за ближним подставляли под карающий ураган очередной партийной чистки свои головы.
      Президент умел уворачиваться от ударов. И умел бить. Если надо было для дела — в спину. Что и продемонстрировал только что.
      Теперь за выявленные либо, напротив, за невыявленные нарушения в сфере хранения стратегических вооружений должен был отвечать тот, кто представит справку. Кто сам на себя вынужден будет накатать телегу. И в том и в другом случае виноват будет он. И еще Министерство безопасности, в случае если не проконтролирует должным образом. Одним ударом — два ведомства. При этом в глазах мирового сообщества лавры правдоборца получит себе, а все прочие — всем прочим.
      — Все. Совещание закончено. Всем спасибо.
      Справки были представлены к следующему утру.
      Очень пространная — от Министерства обороны. И точно такая же — от Безопасности.
      Министерство обороны убеждало в полной подконтрольности атомного оружия. Для наглядности приводились цифры движения отдельных видов вооружений сухопутного, морского и воздушного базирования. И списанного оружия.
      Рассказывалось о системе хранения, учета, выведения из боевого состава и его последующей утилизации. Было также доложено об образовательном цензе, степени выучки, политической сознательности и высоком моральном облике офицеров войск стратегического назначения.
      Доказывалось, что ни при каких обстоятельствах ядерное оружие не может попасть в третьи руки, так как данная информация относится к категории государственных тайн, караемых за разглашение максимально возможными сроками заключения, а при отягчающих обстоятельствах — высшей мерой. И потому местоположение даже отдельных изделий не может стать известно людям, не имеющим специальных допусков и разрешений, выдаваемых по личному разрешению министра обороны либо его заместителей. В этом в любой момент могут убедиться западные наблюдатели, буде они возжелают лично проверить степень надежности хранения всех наименований ядерного боезапаса страны…
      Безопасность в целом подтверждала выводы, представленные Министерством обороны, заодно высказывая мнение, что если все-таки Министерство обороны не сможет обеспечить надлежащего хранения и допустит инцидент с утратой отдельных образцов ядерного оружия, то они, то есть Безопасность, безусловно смогут предотвратить вывоз данных образцов за пределы страны.
      В свою очередь, Министерство внутренних дел обещало найти и вернуть в арсеналы похищенное вооружение, если его проморгают Министерство обороны и Безопасность…
      А пограничники…
      В государстве с неустоявшейся правовой культурой силовые ведомства всегда конкурируют друг с другом, обмениваясь слащавыми улыбками и взаимными любовными уверениями выше уровня плеч и жестокими ударами ниже пояса. Силовые структуры воюют за место под Президентом, который единственный, кто способен обеспечить их материальное благополучие и защитить их интересы пред сворой жаждущей финансового кровопускания гражданской швали, окопавшейся в парламенте.
      На эту подковерную возню и направлены основные усилия глав силовых ведомств. Потому как от той возни зависит много больше, чем от честного и результативного исполнения своих непосредственных обязанностей.
      — Я удовлетворен проделанной работой, — высказал свое высокое мнение Президент. — Приведенные вами объяснения убедительно доказывают невозможность утечки за пределы нашей страны термоядерного, равно как и любого другого стратегического характера, оружия. Надеюсь, представленная информация успокоит мировое общественное мнение. В лице моих друзей президентов…
      Но Президент ошибся. Мировое сообщество не успокоилось. Мировое сообщество по дипломатическим и прочим не афишируемым ими каналам получило подтверждение ранее полученной тревожной информации Государство Х активно включало в свою военную доктрину использование ядерного оружия. Большинство источников утверждало, что это оружие должно было поступить или уже поступило из арсеналов Российской Армии.
      Президенту России позвонил президент США. И почти тут же — президент Франции. И в очередных неофициальных, о которых никто ничего не узнал, разговорах о погоде и здоровье подтвердили свою озабоченность… И предложили свою помощь… Выкладки, приведенные в докладах силовых министерств, их не убедили. Своим силовикам они верили больше, чем чужим.
      Президенту России оставалось либо принять предложенную со стороны помощь, либо разобраться в данном непростом вопросе своими силами. Разобраться по существу… Вне зависимости от диктующей свои не всегда верные решения политической конъюнктуры.
      Требовалась третья, находящаяся вне политики, сила.
      И Президент России вспомнил еще об одной силовой структуре. Неофициальной. Доставшейся ему в наследство от прежних президентов и Генеральных секретарей. Подчиненной лично ему. И потому не участвующей в общей политической сваре.
      Президент вспомнил о Конторе…

      Город Краснозареченск был небольшой. Вернее, даже маленький. Но имел все атрибуты большого — четыре мелкооптовых рынка, полтысячи мелких магазинчиков, которые в прошлом нищем веке не потянули бы на звание даже купеческой, очень средней руки, лавки, и без счету киосков и иных розничных торговых точек.
      В городе Краснозареченске была своя налоговая инспекция, налоговая полиция и свой рэкет, который собирал положенные ему отчисления гораздо эффективней налоговой инспекции и налоговой полиции. Собирал раз в неделю. С четырех оптовых рынков, полутысячи магазинчиков и бессчетных киосков.
      В магазинчики и киоски являлись одинаковые, как оловянные солдатики из одной коробки, молодые люди и собирали деньги. Продавцы вытаскивали из-под прилавков причитающиеся им суммы. И сверх того, в качестве личного презента, предлагали пачку сигарет или чего-нибудь сладкого. Рэкетиры были очень молоды, с трудным, лишенным сладостей детством и поэтому теперь, наверстывая упущенные в недалеком прошлом возможности, с удовольствием брали шоколадки и тянучки и тут же тащили их в рот.
      Гонцы-рэкетиры сносили дневную выручку в один ничем не примечательный, кроме того, что в нем было семь этажей, коттедж. Вручали охране деньги. Расписок, равно как и других подтверждающих передачу денег финансовых документов, они не просили.
      Теневая налоговая система России обходилась без усложненного бухгалтерского учета. Наверное, в силу недостаточного образовательного уровня большинства занятых в ней работников. Но что интересно, несмотря на недостаточный, в пределах обязательных четырех классов в школе при колонии общего режима, уровень образования, все требуемые суммы собирались в полном объеме и в срок. В отличие от официально существующей и гораздо более образованной налоговой службы.
      При задержке назначенных выплат без уважительных на то причин теневые инспектора начисляли на проштрафившихся предпринимателей пени. Уважительной причиной признавалась только одна — биологическая смерть занимавшегося предпринимательской деятельностью физического лица. Смерть юридического лица в расчет не принималась, так как юридические лица состоят из нескольких физических, у которых всегда что-то остается. И с которых это «что-то» всегда можно стрясти. Если уметь трясти…
      Из малоприметного семиэтажного коттеджа деньги распределялись по фондам. Ну то есть примерно как и государственной системе. Только в государственной — деньги куда-то по дороге пропадали. А в теневой — всегда приходили по назначению. В полном объеме. И в срок.
      Часть оставалась на нужды хозяина того коттеджа и прилегающего к нему пятидесятитысячного города. А также на заработную плату работников низового аппарата. Часть передавалась в местный бюджет — администрации города, руководителям правоохранительных и надзирающих за ними органов. Часть образовывала местные страховые заначки — в простонародье именуемые «общаками». Остаток уходил в Центр.
      То есть опять точно так же, как в официальной налоговой службе. Только гораздо действенней, со стопроцентным охватом обираемого контингента.
      В результате итоговые цифры официального и теневого бюджета сильно разнились. В пользу теневого. В конкурентной борьбе двух систем первая — явно проигрывала. И держалась на плаву исключительно за счет конфискационной, направленной против населения политики государства.
      Их бы, эти системы, местами поменять, для чего низовой рэкетирский аппарат переподчинить государственной налоговой службе. А государственных чиновников передать на баланс многочисленных «пап» города. И тогда в стране сразу бы случилось всеобщее процветание. Потому как недостающие бюджету деньги сразу бы нашлись. И для здравоохранения. И для заработной платы. И даже для культуры.
      Правда, при этом пострадали бы чиновники. И их «папы»… Вроде того, что в своем неброском для работников правоохранительных органов коттедже подсчитывал очередную собранную с города выручку.
      — А с колхозного рынка? — интересовался он у своих помощников.
      — Они без прибыли. У них вчера санэпидемстанция две трети прилавков закрыла. По медицинским показаниям.
      — А меня колышет? Это их проблемы.
      — Так и передать?
      — Так и передать. И предупредить. Действием. Чтобы знали, с кем имеют дело.
      — На директора наехать?
      — Нет. Для начала киоск поджечь. Или два. Для острастки. И санэпидемстанции объяснить что почем. Что это наша территория. А то, что они с нее кормятся, так это лишь из нашего к ним уважения, которое может вдруг закончиться. Что-то у них аппетиты в последнее время выросли.
      — Предупредить?
      — Предупредить. Только аккуратно. В доступной им форме. А то ни хрена не понимают в экономике. А суются. Давят производителя сельхозпродукции, как будто он дна не имеет. Рубят сук, на котором сидят.
      — Когда предупредить?
      — Сейчас и предупредить. Машина, слава богу, во дворе…
      Один из помощников вставал. И через пять минут в кабинет к главврачу городской санэпидемстанции являлся невзрачного вида посетитель. С целью проведения ускоренного экономического ликбеза.
      — Ты что это, трубка клистирная? Не понимаешь, что творишь? — говорил он с порога.
      — Как вы со мной разговариваете? Как вы смеете так со мной разговаривать? — возмущался главврач. — Немедленно выйдите вон!
      После чего посетитель разваливался на удобном диване и закуривал, сбрасывая пепел на соседнее кресло.
      — Чего ты орешь, примочка на задницу? Ты чего колхозный рынок закрыл?
      — Я звоню в милицию, — говорил главврач и тянулся к трубке телефона
      — Давай, звони. А я им расскажу, сколько ты в прошлом месяце получил с двух рынков. Сиди, козел, и не рыпайся, пока с тобой интеллигентно разговаривают.
      Главврач оставлял трубку телефона в покое.
      — В общем, так — печати свои дерьмовые снимай. Побыстрей. Лучше не позже, чем через десять минут после моего ухода. Для тебя лучше. И больше туда не суйся. На хрен давить производителя сельских продуктов который только-только на ноги встает. Сколько положено — бери. Мы не против. Но больше не смей. Это наша территория. Усек?
      — А если я откажусь? Снимать печати? Из-за царящей на рынке антисанитарии и потенциальной возможности вспышек эпидемиологических заболеваний. В любую следующую минуту…
      — Заботу о чистоте в голову не бери. Если надо, они там все языками вылижут. Базар не за них. За тебя.
      — И все же я не понимаю…
      — Не понимаешь? Тачка твоя? — показал в окно непрошеный визитер.
      — Ну моя.
      — А если ей по капоту пацанва неизвестная гвоздем слово нехорошее? Или кислоту азотную из банки на капот? Цвета мокрый асфальт. Или в лобовое стекло кирпичом? Или того хуже, в окно дачи бутылку с бензином? И зажигалку следом?..
      — Хорошо, я распоряжусь насчет печати. Если вы обещаете прибрать прилавки и подсобные помещения на рынке…
      — Какой базар…
      И посетитель, гася сигарету об обивку кресла, уходил.
      «Бардак! Совсем на шею сели! — думал про себя главврач. — Работать совершенно невозможно стало. Дочери на джип „Чероки“, который обещал к дню рождения, жене на бобровую шубу — заработать невозможно! Беспредел! Куда государство, куда милиция смотрит…»
      — Ну? — интересовался результатами визита хозяин коттеджа.
      — Все как надо. Печати снимут. Сегодня…
      — Что еще?
      — Милиция просит подбросить.
      — Милиции подбрось. С милицией нужно дружить. Еще?
      — Вас видеть хотят.
      — Кто такой?
      — Не знаю. Он не назвался. Сказал: от Косого.
      — Шмонали?
      — Шмонали. Пустой. Ничего нет. Просил, чтобы вы один были.
      — Один? Ну пусть заходит. Раз от Косого.
      Незнакомец зашел в комнату. Пересек ее и развалился на хозяйском диване.
      — Ты, что ли, Гнусавый?
      — Ну я, — осторожно, без интонаций ответил хозяин дома, пытаясь сообразить, по какому поводу прибыл визитер.
      — Ты почему беспредел творишь? — спросил тот.
      — Чего творю? — удивился хозяин дома. — Чего?!
      — Того… Ты почему положенные деньги не перегоняешь? В общак положенные. Или тебе правила не писаны?
      — Чего гонишь? Кто не перегоняет?
      — Ты! Мил человечек.
      — Врешь! Я чист. Я все, что с меня, — до копейки.
      — А в Центр?
      — В какой Центр?
      — В котором живешь!
      — Чего несешь? Какой Центр?!
      — Который в четыре стороны от Москвы. На полторы тысячи верст. В котором и твой паршивый городок. Согласно административному делению.
      — Не знаю я никакого деления. Я все — что положено! А больше — хрен!
      — А ты подумай. Что делают с теми, кто — на территории, но башлять отказывается? Что ты делаешь с теми киосками, которые не несут?
      — Ну?
      — Не ну, а думай. Что с тобой может произойти. Вдруг тебе какой-нибудь пацан пришлый кислоту азотную из банки плеснет. В глаза. Или в ветровое стекло бросит гранату. И попадет. Случайно. Думай!
      — Не пугай! Пуганый! В этом городе я ничего не боюсь!
      — Может быть. Но твой город расположен в Центральном регионе. А регион не твой. Регион тебе не сожрать. Поперхнешься.
      — Я в регион не лезу. И регион пусть ко мне не лезет! У каждого своя территория. По закону!
      — Твоя территория на нашей территории. А тот, кто на чужой территории, должен отстегивать! По закону!
      — Плевать мне на ваш закон. Я по другим живу. И все что требуется, отдаю. Сполна. А больше — это беспредел.
      — Это твое последнее слово. Гнусавый?
      — Последнее.
      — Ну, как знаешь…
      — Знаю…
      Визитер попрощался и ушел. Спокойно загасив об обивку кресла горящую сигарету.
      «Папа» городского масштаба схватил трубку радиотелефона еще раньше, чем тот вышел за ворота. И набрал номер.
      — Ты чего, Косой? Ты кого ко мне посылаешь?
      — Был?
      — Был.
      — Наехал?
      — Наехал. Борзо наехал. Как на лоха какого-нибудь. Кто это такие?
      — Хрен их знает. Но давят, что те танки. Только хруст стоит.
      — Тебя тоже давили?
      — Давили. И задавили…
      — Что, спекся?
      — Спекся.
      — И на меня навел?
      — На тебя не наводил. Ни на кого не наводил. У них и так все есть. Полный пакет. Со всеми адресами и регалиями. И ты есть. Я только согласился, чтобы на меня сослались.
      — Ну я и говорю — навел, гнида.
      — Да я же тебе толкую…
      — Хрен им, а не деньги.
      — Зря ты так. Они ребята серьезные. Дундука завалили.
      — Когда?!
      — Позавчера вечером. Нашпиговали свинцом, как утку дробью. Смотреть жутко.
      — Откуда ты знаешь, что они?
      — Говорят, что они.
      — Сказать можно все, что угодно…
      — Нет, они. Я тебе точно говорю — они. Я тоже вначале не верил.
      — И что?
      — И то! Сам скоро узнаешь! Когда тебя сожрут. С потрохами.
      — Не сожрут. Подавятся. Я здесь как в крепости. У меня тут все схвачено!
      — Ну смотри. Я предупредил…

      Президент распорядился вызвать Посредника, который отвечал за связь с Конторой. Она вообще-то называлась не Конторой. А совсем иначе. И совершенно непредсказуемо. То ли жэком номер 17, то ли лабораторией высокоточных метрических измерений, то ли НИИ квазитрофических поляризированных субстанций. Или еще как. Название не суть важно. Важно назначение.
      Назначением Конторы было помогать первым руководителям страны в затруднительных ситуациях, в которых все прочие законопослушные ведомства были бессильны. Потому что вынуждены были оглядываться на Конституцию и другие регламентирующие их деятельность законы, на прокуроров, журналистов, общественное и международное мнение и прочее.
      Контора единственная могла себе позволить роскошь не оглядываться ни на кого. Потому что официально ее не было. Была постоянно распадающаяся и в нужное время и в нужном месте соединяющаяся в единое разящее целое химера. Воображаемая, всегда проскакивающая между пальцев субстанция, состоящая из десятков мгновенно возникающих и распадающихся мелких хозяйственного назначения конторок. Организация не привязанная ни к недвижимости, ни к расходной графе бюджета, ни к конкретным людям, ни к занимаемым ими должностям.
      Контора была. И ее не было.
      Именно такой она была задумана много десятилетий тому назад. Чтобы управляться с гигантской Советской империей. С ее постоянно бунтующими и выходящими из-под контроля окраинами. С отдельными, недоступными МВД, КГБ и Прокуратуре высокопоставленными личностями. С которыми тем не менее надо было кому-то разбираться. И при необходимости расправляться.
      Контора была сродни масонским ложам. Всепроникающая и одновременно невидимая. И именно поэтому она единственная не раскрыла своих секретов в вихре не в меру разболтавшейся гласности. И не перестроилась в угоду и по образу и подобию новых правителей в горниле перестройки.
      Бюрократическая революция Контору пощадила, потому что она не оставляла никаких бумаг. И никаких живых свидетелей. Таковы были жесткие, но необходимые и раз и навсегда узаконенные правила игры. Желающий сохранить целое должен уметь жертвовать частностями…
      Президент знал Контору по очередному шифрономеру. Обновлявшемуся раз в несколько лет или недель. Его, вместе с ядерным чемоданчиком, передавал ему предшественник. Последние семь цифр обычно совпадали с телефонным номером общегородской АТС. Набрав данный номер, можно было услышать, что «Вы ошиблись телефоном» или «Протри глаза, когда набираешь цифры!». Это означало, что вызов принят и не позднее чем через несколько часов должен будет прибыть Посредник. О чем следует предупредить охрану. С Посредником можно разговаривать только Президенту.
      Посредник прибывал обычно под видом спецкурьера с целью вручить какой-то важный документ лично. или в руки Доверенного, тоже не последнего в иерархии государства лица, которому единственному позволялось знать то, что знал Президент. Иногда Посредник прибывал совершенно в непредсказуемом обличье.
      Но прибывал всегда. И всегда не позднее нескольких часов после вызова.
      — Здравствуйте. Я вас слушаю, — обращался он к Президенту или Доверенному лицу без обычных в таких случаях полуподобострастных приветствий. Потому что приходил испрашивать дела, а не должностей и денег.
      — Нам необходимо провести расследование по вопросу утечки с территории страны атомного оружия, — определял задачу Доверенное лицо. — Как минимум — ответить на вопрос: имели место такие факты или нет. Как максимум — указать виновных. И передать Прокуратуре доказательства их вины для последующего судебного разбирательства.
      — Мы не можем вести официальное следствие. А потому не можем ничего передать Прокуратуре.
      — А что вы можете?
      — Можем раскрыть каналы утечки. И ликвидировать их.
      — А виновные?
      — Если вы дадите соответствующие указания, можем наказать виновных.
      — Как так наказать?
      — Как они того заслуживают.
      Доверенное лицо поежился. Он не привык к подобным откровенным, где все называется своими именами, разговорам. Он привык к подобным, которые и есть политика, делам. Но обязательно прикрывающимся благообразно-витиеватыми фразами о благе народа, прогресса и цивилизации.
      — Нет. Ничего такого не требуется. Надо найти и ликвидировать предпосылки расползания ядерного оружия. Не более того. Что вам для этого требуется?
      — Информационная поддержка, в том числе по объектам возможной утечки.
      — То есть?
      — Места дислокации и складирования ядерного боезапаса.
      — Но это совершенно секретная информация. Даже Президент не в полной мере владеет всеми подробностями.
      — Мы не требуем точных координат местоположения ядерного оружия. Нам нужны районы базирования. С точностью до сотен километров. Мы не можем оберегать то, что не знаем, откуда утекает.
      — Хорошо. Что еще?
      — Деньги.
      Доверенное лицо поморщился. Это была самая неприятная, потому что самая распространенная, ежечасно звучащая и тем набившая оскомину просьба. Все просили денег. И никто их не предлагал.
      — Я не уполномочен решать вопрос о субсидиях.
      — А кто уполномочен?
      — Президент.
      — Значит, мне надо переговорить с Президентом.
      Вот так запросто — «переговорить с Президентом»! Словно он какой-нибудь начальник заштатного отдела кадров.
      — Я должен решать вопросы с теми, кто их может решать, — еще раз и очень уверенно повторил Посредник.
      Послать бы этого наглеца куда подальше! Но нельзя. Потому что придется отчитываться перед Хозяином, который очень озабочен решением данного вопроса.
      — Хорошо. Я попробую…
      Доверенное лицо потянулся к телефону.
      — Нет, — остановил его Посредник. — Без телефона. Только лично.
      — Это защищенная правительственная линия!
      — Тем более… Я вынужден напомнить, что речь идет об особом статусе нашей организации.
      — Хорошо. Я попробую.
      — И напомните, что Президент должен быть один. Без охраны. Чтобы только он, вы и я.
      Через двадцать минут Посредник получил аудиенцию у Президента.
      — О какой сумме идет речь? — спросил Президент.
      — В зависимости от сроков операции. Чем короче сроки — тем больше потребуется средств. Мы, конечно, можем решить финансовые проблемы сами, но на это уйдет время.
      — Как так сами? — не понял Президент. — Как это вы можете решить вопросы субсидирования самостоятельно, если вы бюджетная организация? Вы бюджетная организация?
      — Не вполне. Но мы постоянно пользуемся услугами бюджета для решения конкретных оперативных задач.
      Все-таки Президент мало понимал специфику работы организации, что работала на него. Или не очень хотел понимать, чтобы не вступать в противоречие с законом, гарантом которого он выступал на территории выбравшей его страны.
      Меньше знаешь — меньше отвечаешь. За то, что узнаешь.
      — Назовите необходимую сумму. Минимально необходимую.
      — Пятнадцать миллионов долларов.
      — Сколько?
      — Если бы вы просили расследовать утечку автоматов «АКМ», мы бы запросили меньше.
      — Хорошо. Укажите счет, на который следует перевести требуемую сумму.
      — Их не надо никуда переводить. Деньги нужны наличными.
      — А как же я, то есть государство сможет контролировать их расход?
      — Никак.
      — А как государство сможет убедиться в их использовании по назначению?
      — По итогам операции.
      Президент задумался. Запрашиваемая сумма была невелика. На выборную кампанию, на представительские расходы выбрасывалось больше. Но за те деньги он получал требуемые ему услуги. А здесь их предлагали просто отдать. Под честное слово, то есть выбросить на ветер. Потому что честное слово это самое ненадежное вложение капиталов. По крайней мере в нынешнее смутное время.
      — Как из этого положения выходили мои предшественники? — спросил он.
      — Так же, как вы. Давали. Или не давали. В зависимости от того, нужен был им результат или нет.
      — Хорошо. Вы получите названную сумму. Но только законным порядком, то есть безналичным перечислением. И только частями. По мере поступления денег. Позвоните Управляющему делами. Завтра. Вот по этому телефону. Я распоряжусь…
      — Позвоню.
      И даже спасибо не сказал. За пятнадцать миллионов долларов. Хоть и частями…
      Посредник ушел. О продолжении этой истории он уже догадывался. Но Управляющему на всякий случай позвонил.
      — Сколько? — переспросил Управляющий. — Но у меня на сегодняшний день нет таких денег.
      — Это распоряжение Президента. Можете справиться у него.
      — Хорошо. Куда перевести средства?
      — РСУ номер шесть в районном отделении Промстройбанка…
      — В какое РСУ?!
      — Номер шесть.
      — Вы что, с ума спятили? Какое РСУ?! Президент страны не может переводить такие деньги в какое-то РСУ!
      — Это распоряжение Президента.
      — Хорошо. Но пусть ваше начальство выйдет с письмом на мое имя с обоснованием данной суммы согласно приложенной смете, рассчитанной в соответствии с нормо-расценками, утвержденными…
      Посредник положил трубку.

      Неприятности у «папы» города Краснозареченска начались уже через четыре дня. Два мелкооптовых рынка отказались платить дань. Потому что ее у них уже изъяли. Неизвестные личности, зашедшие к директорам и потребовавшие отстегнуть известные им проценты.
      Директора не узнали гонцов и сказали, что не понимают, о чем идет речь.
      На них надавили. Физически.
      Тогда директора сослались на авторитет прикрывающей их «крыши». На то, что если отдадут деньги незнакомцам, то будут иметь дело с местными авторитетами, которые должны подойти с минуты на минуту.
      Незнакомцы кивнули головами и вышли. И зашли спустя несколько секунд. Предъявив избитых до полусмерти рэкетиров.
      — Эти? — спросили они.
      — Эти, — выдавили директора.
      Незнакомцы уронили рэкетиров на пол и сказали, что теперь дань следует платить им. Причем на пять процентов больше прежнего. И потребовали деньги. И получили.
      Гнусавый бросил на розыск незнакомцев свои лучшие силы. Но все было безрезультатно. Те словно в воздухе растворились.
      Утром следующего дня местное отделение по борьбе с организованной преступностью провело на рынке облаву, задержав десяток гонцов, собиравших с продавцов дань.
      «Папа» бросился в городской отдел милиции.
      — Ты что! — заорал он на заместителя начальника горотдела. — Почему трогают моих людей? Почему меня не предупредили? Или я вас не кормлю и не пою? Или я весь этот город не пою и не кормлю?
      — Кормишь, — согласно заметил заместитель начальника, — но сделать мы ничего не могли. Это операция не наша. Области. Они приехали с уже готовым планом. И мобилизовали наших людей.
      — Что значит мобилизовали? И почему я ничего не знал? Почему узнал, когда все случилось?
      — Ты пойми, если бы ты узнал и помешал, они вцепились бы в нас.
      — Почему они приехали? — уже чуть успокоившись, спросил Гнусавый.
      — По жалобе трудящихся бизнесменов. Насчет запрещенных законом поборов.
      — Ты чего гонишь? Каких запрещенных? Берут везде. И все. Если не мы — то другие. Но все равно берут. Они об этом знают. И не станут писать. Потому что все равно платить.
      Замначальника городского отделения милиции пожал плечами.
      — Кто их послал?
      — Откуда я знаю.
      — Знаешь. Не менжуйся. Все ты знаешь! И скажешь! Я не верю во внезапные наезды пришлых милиционеров. У них своя территория. На чужую они без согласования не сунутся. Кто их послал?
      — Хрен их знает, — вздохнул заместитель. — Сами ничего понять не можем. Мы в областном управлении всех, кого надо, знаем. На рыбалку вместе ездим, на охоту, в баньку, когда они к нам наезжают. Ну и вообще-в меру возможностей не обижаем. Ну ты сам понимаешь… Поэтому о всяких там рейдах и проверках узнаем заранее. А тут — молчок. Хоть бы кто слово сказал. Хоть бы намекнул. Как снег на голову…
      — Как снег…
      — Ну точно тебе говорю. Приехали, личный состав в красном уголке заперли и никого до самого начала операции за порог не выпустили. Так что сам понимаешь…
      — Что еще?
      — Больше ничего. В том-то и дело, что больше ничего. То есть совсем ничего! Ни одного допроса не провели. Ни одного протокола не заполнили. Ни одного задержанного в область не взяли! Всех передали нам. Зачем, спрашивается, было огород городить? Облавы устраивать. Если всех потом по домам распустить. Ерунда какая-то… А когда я спросил старшего, зачем они вообще приезжали, какую-то чушь сказали.
      — Какую чушь?
      — Что это распоряжение Центра. Я спрашиваю — какого Центра? А они отвечают — в который ваш город входит. И область.
      Местный «папа» нахмурился. И сжал пальцы в кулаки.
      Нет, это была не чушь. Это было предупреждение. Проведенное по всем правилам закулисных, ниже пояса, битв. Второе предупреждение. Первое — изъятие дани из двух оптовых рынков. И избиение гонцов.
      Второе предупреждение хоть и не принесло таких материальных убытков, как первое, было серьезней, потому что в нем были задействованы силы областной милиции. А их обычно от стульев бульдозером не отодрать. А тут они не поленились приехать за тридевять земель. Сделать облаву. И всех после той облавы отпустить…
      Видно, действительно крепкие ребята приезжали его под себя подминать. Со связями. И с желанием добиться своего любой ценой.
      Только и он не из слабаков! И за просто так не позволит из себя веревки вить. Каким-то пришлым незнакомцам!
      Гнусавый сыграл всеобщий аврал.
      — Переходим на казарменное положение, — поставил он в известность свое войско. — Гулянки и пьянки прекратить. Всем ставить в известность о своем местоположении, чтобы иметь возможность собраться по первому требованию. О любых происшествиях сообщать лично мне. О вновь объявившихся незнакомцах — тоже мне. О любых задержках выплат — тоже мне.
      — Есть задержки, — доложил один из гонцов.
      — Кто?
      — Хозяин фирмы «Возрождение». Он сказал, что пусть они, то есть мы, вначале разберутся, кто здесь хозяин, кому платить. Чтобы впустую не платить.
      Трон под городским «папой» зашатался. Совсем чуть-чуть. Как шатается первый камень, который, сорвавшись, может вызвать катастрофическую лавину, и погибнут все…
      В таких ситуациях надо действовать быстро. И жестоко.
      — Хозяина фирмы — в распыл, — распорядился Гнусавый. — И чтобы все об этом узнали. Остальных сомневающихся предупредить. Пригласить на похороны чтобы посмотрели, как ослушников в землю закапывают. Все. На сегодня все.
      Оставшись один, Гнусавый вызвал начальника охраны. Охраны коттеджа. Начальник охраны не был бандитом. Он был бывшим майором КГБ, отвечавшим в прежнем своем ведомстве за безопасность секретных объектов. В деле сохранности жизни лучше полагаться на профессионалов. Чем на толпу околоуголовных энтузиастов.
      — Что у тебя?
      — Все как вы просили. Усилил посты. Установил дополнительную сигнализацию. Телекамеры. На чердаке оборудовал НП с круглосуточным дежурным наблюдателем и приборами ночного видения. Заминировал потенциально опасные подходы.
      — Минами?
      — Сигнальными, светошумовыми минами. Автоматы завез. На всякий случай.
      — Уверен?
      — Мышь не проскочит.
      — Добро, — оценил работу хозяин дома и города. — Иди отдыхай.
      Начальник охраны ушел. Гнусавый открыл свой личный сейф. И вытащил бронежилет. И пистолет Стечкина, который не держал в руках со времен накопления первоначального капитала.
      Вытащил, загнал заряженную обойму в пистолет. И сел ждать. Ждать событий.
      Если война, так уж война. Значит, долго ждать не придется…
      Долго ждать не пришлось.
      Ранним утром над коттеджем завис вертолет. Без опознавательных знаков.
      — Что это? — спросил Гнусавый, услышав ровный рокот моторов над крышей.
      — Вертолет, — ответил начальник охраны.
      — Какой вертолет?
      — Обыкновенный вертолет. С винтами.
      — Что он здесь делает?
      — Не знаю. Пока не знаю.
      Вертолет сделал два круга по периметру внешнего забора, немного снизился и завис напротив въездных ворот, выполненных из толстого шестимиллиметрового листового железа.
      — Всем приготовиться, — скомандовал начальник охраны.
      Но все и так были готовы. И были на местах.
      — Пугают! — злобно сказал «папа» города. — На понт берут.
      Но вертолет не пугал. Вертолет развернулся бортом. И все увидели сидящего в открытом люке человека. Он поднял к плечу какую-то трубу и нажал на спуск. Из трубы вылетела огненная змея, упершаяся своим жалом в ворота. Раздался оглушительный взрыв. Ворота с грохотом раскрылись и слетели с петель.
      Вертолет набрал высоту, описал круг почета и отбыл восвояси. Человек в люке на прощание махнул рукой. И даже что-то крикнул.
      Начальник охраны внимательно осмотрел ворота и оставшуюся в них здоровенную, с выгнутыми внутрь зазубринами, пробоину. И то, что было за воротами. В том месте, куда на излете ударил снаряд.
      А потом очень внимательно посмотрел на небо. Туда, куда улетел неизвестный вертолет.
      Затем пошел к своему хозяину.
      — Я не могу гарантировать вам безопасность, — сказал он, — советую вам принять их условия.
      — Что? — с угрозой в голосе спросил Гнусавый. — Что ты сказал?
      — Я не гарантирую вам безопасность. Я не хочу получать деньги за работу, которую не в состоянии исполнить.
      — Но ты же обещал. Говорил, что ни одна мышь…
      — Мышь. Но не слон. Про слонов я не говорил ничего. Наш противник имеет многократное огневое превосходство. Я его, конечно, не пропущу, я его увижу вовремя. Но это единственное, что я сделаю. Остановить его я не смогу. Он сомнет нашу оборону в считанные минуты.
      — Почему?
      — Потому что мы имеем дело с профессионалами. А в моем распоряжении сброд. Хотя и вооруженный автоматами. Они разбегутся при первой серьезной атаке. Сопротивляться бесполезно. Нужно торговаться. Пока нам предоставляют такую возможность. И выгадывать то, что можно выгадать. После еще нескольких подобных залпов мы будем лишены права голоса. Мы будем вынуждены принять любые условия.
      — Сволочи! — сказал «папа» города. И взял в руки телефон. — Со всех сторон жмут. Не дают нормально жить. Честным бизнесменам…
      «Папа» капитулировал. «Папа» столкнулся с такой силой, которая было сильнее его силы. И сильнее всех других подобных ему мелкопоместных «пап».

      Резиденты болтались без дел. Рабочие места стремительно сокращались. Страна сжималась, как шагреневая кожа. Бывшие республики и области становились заграницей, в которой конторские не работали. Конторские работали только дома. Но на правах нелегалов. На правах шпионов, собирающих информацию на собственной территории.
      Резиденты годами болтались без дела и не знали, то ли они уволены, то ли законсервированы до времени. То ли Контора еще есть, то ли уже нет. Конторские не имели трудовых книжек. И не имели постоянной связи с начальством. Конторские работали по востребованию. Особенно в последнее, раздираемое бюрократическими противоречиями время. При изменении местожительства, сменах фамилий или иных подвижках в официальных биографиях Резиденты сообщали об изменениях по контактному телефону после обязательного обмена условленными фразами.
      — Будьте так любезны. Это квартира Добужанских?
      — Нет. Остропольских. Добужанские съехали. Звоните им по телефону…
      По указанному телефону можно было передать требуемую информацию.
      Если контактный телефон молчал или на произнесенную условленную фразу разгневанный голос отвечал нецензурной бранью, Резиденты проверяли свои почтовые ящики — замаскированные под обычные наклеенные на столбах объявления о потерянных собаках, продаваемых шубах и детских колясках. Таким образом контакт восстанавливался.
      Пока телефоны отвечали — Контора работала. Хотя вроде и не работала…
      Новый президентский заказ ситуацию изменил.
      Законсервированного до времени Резидента срочно вызвали в Москву. Сообщением в газете бесплатных объявлений.
      Резидент прочитал предназначенную ему информацию о продаже садового участка в несуществующем садовом кооперативе и быстро собрался. Очень быстро. Потому что Резиденту даже подпоясываться не надо. Он все свое имущество способен уместить в одном-единственном кармане. А все прочее, необходимое для жизни и работы, должен уметь добыть в любом месте, куда его забросит судьба. Сам добыть. Пусть даже это будет пустыня Сахара.
      В указанное время Резидент открыл своим универсальным, имеющим хождение по всей территории страны ключом незнакомую ему дверь в собственную квартиру.
      И стал ждать. На этот раз недолго. Уже через четверть часа в дверь позвонил приходящий стекольщик.
      — У тебя, что ли, стекла повышибали?
      — У меня, — подтвердил хозяин квартиры. Когда в квартиру, открываемую конторским ключом, стучит посторонний, с ним надо соглашаться, какую бы он услугу ни предлагал. Даже если бегемота в ванной помыть.
      Надо отвечать: «Бегемота мыть? Да, вызывал. Проходите в ванную…»
      Стекольщик прошел в комнату, открыл свои чемоданчик и включил генератор электронных помех. На случай, если кто-нибудь посторонний надумает подслушать, на какой сумме сойдутся хозяин дома и приглашенный им для производства ремонтных работ стекольщик.
      — Существует подозрение об утечке за рубеж отдельных экземпляров ядерного оружия. Нужно подтвердить. Либо опровергнуть, — поставил задачу стекольщик, по совместительству исполнявший обязанности Куратора данного конкретного, вызванного в Центр Резидента. — Здесь координаты места действия. Две действующие части ракет стратегического назначения. Авиаполк бомбардировщиков дальнего радиуса действия. Склад боезапаса атомных подводных лодок. Склад ракет тактического назначения класса «земля-земля». И хранилище списанного термоядерного вооружения.
      Территория места действия ограничивалась одним регионом. Резидент не был настолько наивным, чтобы не сообразить, что в другие регионы поедут другие исполнители, с которыми встретятся другие Кураторы. Страна покроется тонкой паутиной соседствующих друг с другом и перекрывающих друг друга квадратов. Внутри них начнется охота на неизвестного пока зверя. Ради добычи его шкуры и выпускают их не очень многочисленную, но очень свирепую и хорошо натасканную свору на просторы страны.
      — Добро.
      — Все остальное повторять не буду. Знаешь сам. Насчет сохранения священной коровы Тайны, насчет того, что во всех случаях выкручиваться самостоятельно, и насчет всего такого прочего. Не первый раз замужем.
      Все это Резидент знал. И насчет Тайны, которая выше жизни. И даже выше успешного выполнения задания. И насчет самостоятельного выкручивания в случае провала. Пусть даже при этом придется отсидеть по совершенному в ходе оперативных мероприятий и раскрытому органами правопорядка преступлению полтора десятка лет в колонии особо строгого режима.
      Все это было старо. Уже привычно. И уже банально.
      — Здесь деньги. На первоочередные расходы. Ну и чтобы меньше самодеятельности. Чтобы в банках средства через заведомо не возвращаемые кредиты не пропадали, — передал стекольщик увесистый пакет с долларами.
      На этом расчет между хозяином квартиры и нанятым им работником был закончен. С ощутимой прибылью для хозяина.

      — Кто это был? — напрямую спросил начальник охраны своего Хозяина. За столом спросил. После баньки и совместно распитой бутылки водки.
      — Экий ты, Петрович, любопытный. Все-то тебе знать надо. Всюду свой нос просунуть. Не боишься, что когда-нибудь прищемят?
      — Служба такая. Я всякого человечка, объявившегося возле «папы», в лицо знать должен. И еще желательно каждого того человечка своими собственными руками ощупать.
      — Тебе что, для этого дела девок из обслуги мало, и ты решил посетителей щупать? — расхохотался Президент. — Или у тебя с ориентацией того?
      — Я бы не щупал. Да как бы чего дурного не вышло. Если не щупать…
      — Вышло — не вышло. Все-то тебе террористы с бомбами мерещатся. И еврейки с пистолетами с отравленными пулями…
      — Может, и мерещатся. Но только если статистике верить, то рядом с профессией главы государства шахтеры с саперами близко не стоят. Шахтеры с саперами дохнут, что твои мухи в мороз!
      — Да ну?
      — Точно! Если только последние полвека вспомнить — Кеннеди, оба Ганди…
      — То Кеннеди. А я кому на хрен нужен. Я, того гляди, сам по себе в тираж сыграю.
      — Не скажите…
      Разговор плавно соскользнул с интересующей главу страны темы. На совсем другую, совершенно ему неинтересную. Скользок Хозяин. После бани.
      — Поэтому я, как ответственный за вашу жизнь и здоровье, обязан…
      — Ты бабу свою обязан. И еще одну… — погрозил Петровичу пальцем Президент. — Ну что ты опять свою волынку завел. Что ты канючишь. Лучше бы налил. И тост сказал.
      Петрович налил и тост сказал:
      — Чтобы все ваши враги сдохли!
      — Во! Чтоб сдохли!
      Президент и его охранник опрокинули стаканы.
      — Ладно. Не мучайся. Курьер это был, — признался Президент.
      — Какой курьер?
      — Обычный курьер. С бумагами. И все с этим. Надоел…
      Ну да — курьер… А отчего же тогда, когда этот курьер в помещение вошел, там вся электроника разом сдохла? И пока он там пребывал, ничего, кроме визгов, писков и хрипов, не транслировала? А когда ушел — вновь заработала.
      Или у него аура такая особая, что все насекомые вокруг, в радиусе пятидесяти метров, от его присутствия дохнут. Спросить бы о том у Президента. Да нельзя. Насекомых светить нельзя.
      Ладно, разберемся. Не такие ребусы разрешали…
      Начальник охраны наполнил еще два стакана. И сказал еще один, очень актуальный для политиков тост:
      — И чтобы друзья тоже…
      — Что — тоже? Чтобы друзья тоже сдохли?
      — Во!

      Гнусавый подбивал бабки. Очень хитро подбивал, так, чтобы затемнить часть прибыли. С которой, хочешь не хочешь, предстояло платить проценты.
      Гнусавый подбивал бабки весь вечер, сводя липовый дебет с липовым кредитом. А ночью позвонил Косому.
      — Вот что, — сказал он, — сообщи, что я готов на переговоры.
      — Кому сообщить?
      — Сам знаешь, кому сообщить.
      — Что, задавили?
      — Не твое собачье дело! Твое — сообщить.
      И Гнусавый раздраженно бросил трубку на аппарат.
      Косой перезвонил через полчаса.
      — Агаповка. Улица Второго Интернационала. Дом 15. Завтра в одиннадцать тридцать.
      — Что, прямо там?
      — Нет. Там скажут новый адрес. Куда прийти.
      — Где эта Агаповка?
      — Подмосковье. Двадцать километров от Кольцевой.
      — Они что, охренели? Когда я в эту их Агаповку успею? Мне до нее семь верст киселя хлебать!
      — Они сказали, что это твои проблемы. Что если опоздаешь, то можешь не приезжать. Извини, ты просил передать. Я передал…
      Круто берут, эти, с вертолетом. Выстраивают, как шкодливого пацана. Сволочи. Ну ничего. Еще не вечер. Еще посмотрим, кто сверху ляжет…
      — Машину! — распорядился местного масштаба «папа».
      — Кого в охрану?
      — Всех в охрану. И скажи: пусть приоденутся. По полной форме. Все-таки в столицу едем.
      — Добро, — все понял начальник охраны. — По полной форме. Когда выезжаем?
      — Сейчас выезжаем!
      — На ночь глядя? А стоит ли коней стегать? Утром дорога глаже.
      — Тебя не спросили!
      Джипы выехали через час. Выехали в ночь, потому что к утру им предстояло преодолеть почти тысячу километров. «Папа» сидел во второй машине, слегка развалясь в кресле с приспущенной спинкой. Но не спал. Думал. О том, как бы сделать так, чтобы сбить проценты;
      А лучше отделаться единовременным взносом. Пусть даже очень большим взносом. Большие единовременные выплаты всегда предпочтительней малых, но постоянных. Потому что малые все равно перерастают в большие. И перерастают в систему, которую очень трудно ломать…
      — Агаповка, — доложил по рации водитель головной машины.
      — Улица Второго Интернационала. Дом 15, — назвал адрес Гнусавый.
      Машины свернули в проселок и притормозили возле малоприметного деревянного дома.
      — Сходите. Скажите, мы приехали, — приказал Гнусавый охранникам.
      Те шустро выскочили из машин и, разминая затекшие мышцы, двинулись к дому. Но почти сразу же вернулись.
      — Тут такое дело, — замялся начальник охраны, — они требуют вас.
      — Как так требуют?
      — Они сказали, что говорить будут только с вами. Что такой уговор.
      Гнусавый заиграл желваками. Так его давно не унижали. Чтобы вместо его многочисленных служек он сам — к посреднику за адресом! Как какой-нибудь распоследний мужик!
      — Скажи им, пусть ворота откроют, — распорядился он, пытаясь найти компромиссный, менее унизительный для его авторитета выход из создавшегося щекотливого положения.
      Главный телохранитель покачал головой.
      — Нет, они сказали: сам. И пешком.
      Гнусавый взглянул на часы. До контрольного срока оставалось пять минут.
      Теряющий свое лицо «папа» вылез на улицу. Сплюнул себе под ноги. Лениво застегнул плащ и пошел к дому.
      Охранники, мимо которых он проходил, прятали глаза. Они еще ни разу не были свидетелями того, чтобы их хозяин гнул перед кем-нибудь спину. Кроме этого, первого раза, когда их хозяин гнул спину просто перед закрытыми перед его носом воротами.
      Гнусавый наклонил голову под перекладиной низкой калитки. И открыл дверь в дом.
      — Ну?! — спросил он.
      — Вы из Краснозареченска? — спросил хозяин дома.
      — Ну! — ответил Гнусавый.
      — Вас просили подъехать вот по этому адресу, — и сунул ему в руку бумажку.
      Гнусавый развернулся и вышел на улицу. Молча пройдя к машине, сел на свое сиденье. Охрана столпилась возле.
      — Куда теперь? Домой? — обеспокоенно спросил водитель.
      — Нет. Не домой. Вот по этому адресу! — сказал Гнусавый и бросил на переднее сиденье измятую, истертую в кулаке, в мокрых от выступившего пота пятнах бумажку.

      Резидент прибыл в интересующий его регион. Там ему предстояло обнаружить канал утечки атомного оружия из тайных недр Министерства обороны или доказать отсутствие этого опасного канала.
      Резидент поймал в аэропорту такси и, не торгуясь, выложил водителю сумму, втрое превышающую максимально запрашиваемую за подобного вида услугу. Приезжий, видно, не знал местных расценок. Или не умел считать деньги.
      — В гостиницу, — распорядился он. — Ту, что поприличней.
      Резидент откупил самый дорогой номер в самой роскошной из всех существующих в городе гостинице;
      И стал ждать. Когда ловишь крупную рыбу, спешить нельзя. Надо запастись всем возможным терпением. И ждать. Ждать… Потому что крупная рыба клюет на удочку только уважающего себя и заставляющего уважать себя всех окружающих рыболова.
      Суетиться может себе позволить только беспорточная пацанва, ловящая свернутыми на манер сачков рубахами разбегающихся во все стороны пескарей.
      День Резидент высиживал в номере. К вечеру отправлялся в ресторан. Где заказывал самые дорогие блюда, которые не ел, а лишь лениво портил вилкой и отправлял в посудомойку.
      Потом шел в ночной клуб, где просаживал еще несколько сотен долларов. И еще полсотни давал на чай онемевшему от счастья официанту.
      — Скучно у вас тут. И провинциально, — жаловался он и шел обратно в номер, по пути заказывая самую высокооплачиваемую из всех местных жрицу любви.
      Ей оплачивал всю ночь, но почти не забавлялся. Так, подминал разок без всяких изысков и, отвернувшись, засыпал. Или даже не подминал, а, вдруг передумав, отправлял восвояси, не требуя обратно заплаченных денег. То есть вел себя как избалованный дорогими игрушками аристократический отпрыск, которому любая новая вещица надоедала уже через пять минут после ее приобретения. И без сожаления выбрасывалась.
      Роскошь купить и не попользоваться мог себе позволить только очень богатый и очень пресыщенный человек,
      По городу поползли слухи. Которых и добивался Резидент. Слухи — это самая лучшая и самая убедительная визитная карточка. Особенно при отсутствии настоящих…
      За ресторанный столик к Резиденту стали подсаживаться местные бизнесмены. Чтобы выяснить, за каким таким он прибыл в их заштатный городок. Они предлагали ему дешевый лес, ткани, прокатные станы и только что открытые кимберлитовые трубки. Но новоиспеченный нувориш лениво отмахивался от всех предложений. И молчал. И ждал.
      Наконец он дождался. В его номер влезли воры. И утащили небольшую часть заранее отложенных на этот случай долларов. Очень малую часть. Но очень большую для местного, не избалованного сверхприбылями ворья.
      Резидент отправился в милицию, где высказал свое неудовольствие царящими в городе беспорядками. И заодно продемонстрировал свои верительные грамоты. Где золотом по белому значилось, что он представляет интересы одного арабского шейха и уполномочен им вести переговоры, заключать сделки и выплачивать вознаграждения привлеченным работникам. И что вообще тот шейх доверяет гражданину Иванову больше, чем всем своим 65 женам.
      Гражданин Иванов просил найти пропавшую у него в номере сумку.
      — Мне плевать на деньги, — говорил он. — Но вместе с деньгами пропали важные документы, которые мне необходимо найти, чего бы это ни стоило.
      Руководство милиции разводило руками. Ссылалось на распоясавшуюся неорганизованную преступность. И намекало, что за небольшой процент готово свести с людьми, которые, возможно, смогут помочь в этом непростом деле.
      — Сводите. Хоть с чертом сводите! — соглашался потерпевший от гостиничных воров представитель.
      Вечером к нему в номер пришел человек.
      — У вас проблемы? — вежливо спросил он.
      — Откуда вы знаете? — удивился представитель шейха.
      — Земля слухом полнится.
      И достал из кармана пропавшие накануне бумаги. Совершенно, кстати, бесполезные бумаги. Даже более бесполезные, чем висящие в рулоне в туалете. Потому что выполненные на почти картоне.
      — Эти? — спросил он.
      Представитель радостно ухватился за документы. И рассыпался в благодарностях.
      — Деньги — сами понимаете, — развел руками посетитель.
      — Какие деньги?! — возмутился Иванов. — За эти документы я дам вам вдвое больше.
      Посетитель молча принял благодарность. И пригласил потерпевшую и спасенную им сторону в ресторан.
      Рыба начала пробовать губой наживку.
      В ресторане после второй распитой бутылки коньяка визитер-спаситель узнал, что представитель Иванов интересуется новейшими типами вооружений, которые зачем-то там понадобились шейху. Возможно, охранять свой стремительно разрастающийся гарем. Или воевать с соседним, косо на него посмотревшим за обедом, эмиром. Или просто заиметь то, чего нет у соседей.
      Эмир послал Иванова в Россию, на оптовый закуп, где совершенно неожиданно вышла заминка. По поводу отсутствия каких-то там международных договоров, регламентирующих отношения между многоуважаемым шейхом, с одной стороны, и не менее уважаемой Россией, с другой, по поводу купли-продажи отдельных видов стратегического сырья и вооружений. В общем, соответствующее российское министерство заартачилось и в продаже столь приглянувшейся шейху техники отказало.
      На что шейх сказал своему представителю — где хочешь, там и ищи. Или голова с плеч. В прямом смысле. Согласно принятым в его султанате законам.
      По этому поводу Иванов сюда и прибыл, потому как прослышал, что здесь можно достать кое-какие из интересующих его изделий.
      Визитер очень пожалел незадачливого представителя. И обещал навести справки. По своим каналам.
      Поплавок сделал первый, пока еще легкий кивок.
      Настоящая поклевка случилась на следующий день.
      В гостиницу прибыл еще один человек, возле которого предыдущий визитер увивался, как муха подле гниющего мяса.
      — Прослышал о вашей беде, — посочувствовал порога он. — Хочу помочь.
      — А можете? — удивился представитель шейха.
      Увивающийся гражданин аж присел, услышав такое обращение. И опасливо взглянул на своего патрона. В возможностях которого сомневаться, и тем более вслух, было не принято.
      — Попробую, — скромно потупив глаза, ответил тот.
      — А как же отсутствующий международный договор? — сморозил еще одну глупость представитель.
      — Вам товар нужен? Или договор?
      — Товар.
      — Ну, значит, будем искать товар. Торговля не может страдать от отсутствия каких-то там договоров.
      — Но ведь граница… То есть я хотел сказать: таможня. Разрешение на вывоз.
      — Был бы товар, а как его доставить покупателю, способ найдется. О том должна голова болеть у продавца. Где перечень требуемых наименований?
      Представитель вытащил и протянул список.
      — Так, так… Танк «Т-80» — три штуки… систем залпового огня — десять… зенитно-ракетный комплекс — пять… боевые машины пехоты — пятнадцать… локаторы… комплектующие… Все?
      — Все. Но, конечно, не сразу. Вначале — опытные образцы. Ну, чтобы посмотреть, проверить, обкатать. И лишь потом добрать остаток.
      — Ну это понятно. Непроверенный товар берет только дурак. А шейхи — они, ясное дело, не дураки.
      — И что? Это возможно? В принципе? — еще раз уточнил представитель.
      — В принципе возможно все. Тем более что ничего сверхъестественного вы здесь не запросили. Обычное армейское среднеформатное вооружение, которого — как грязи. Это вам не атомная подводная лодка.
      — А что, лодку тоже возможно?
      — Возможно все. Когда есть желание и когда есть деньги…
      Поплавок дернулся и нырнул глубоко в пучину вод…

      — Кто он? — спросил начальник президентской охраны.
      — Сидорчук Митрофан Семенович.
      — Как?
      — Митрофан Семенович.
      — Хрен с ним. Пусть Митрофан. Кто он такой, этот Митрофан?
      — Согласно полученной по месту жительства справке — безработный. Проживает по Малой Алексеевской. В двухкомнатной квартире. Проживает один.
      — А живет на что? Если безработный?
      — Никто ничего определенного сказать не мог. Известно только, что на службу он не ходит и дома не работает. Но, с другой стороны, не бедствует. Имеет машину. «Жигули» второй модели, на которой практически никуда не выезжает.
      — Дальше.
      — Не женат. Детей нет. Приводов в милицию не имеет.
      — Родственников тоже не имеет?
      — О родственниках информации нет.
      — Ну так найдите! И еще: где родился, где учился, с кем женился, в каких войсках служил. Все узнайте. По полной программе. И особенно узнайте, откуда и по чьему распоряжению он получил пропуск в нашу вотчину. Кто за него ходатайствовал.
      — Есть! — по-военному ответил завершивший доклад офицер, осторожно закрывая и оставляя на столе папку. — Разрешите идти?..
      Начальник охраны недовольно махнул.
      Офицер тихо нырнул и бесшумно просочился сквозь щель в полуоткрытой двери.
      Начальник президентской охраны открыл папку, еще раз перечитал вложенные в нее страницы и раздраженно отбросил в сторону.
      Не понравились ему безработные, въезжающие на «Жигулях» второй модели в апартаменты Президента.
      Странные это какие-то безработные. Особенно те странные, что о них ничего не знает самое приближенное к главе государства лицо.
      Он не знает. Начальник президентской охраны.

      Сходка авторитетов центральных российских областей длилась уже полтора часа, из которых час ушла на соблюдение обязательного в таких случаях ритуала, обмен взаимными комплиментами.
      Сходка длилась уже полтора часа, а до дела еще не дошло. Дошло лишь до обычного в компании крепких мужиков перемывания чужих костей.
      — Пора, пора наводить порядок, — ворчал представитель Тверской области, — достали беспределщики. Всю печенку выели своим анархизмом. Во они где у нас сидят, — и чиркал открытой ладонью поперек горла.
      — Верно толкует, — соглашался туляк. — Действуют без правил, без согласования, без уважения к закон и уважаемым людям. Где работают, там и гадят. А мы на том поскальзываемся…
      — Мочыт надо! Всэх! — высказал свое мнение грузинский авторитет, контролирующий один из районов Москвы. — И «папу» ых тоже мочыт. Чтоб другим не повадно было!
      — Мочиловкой дела не сделать, — возразил новгородский «папа». — Договариваться надо. По-доброму. Сферы делить. Как в Америке в тридцатых годах. Там тоже вначале стреляли, а потом миром решали. Договариваться надо.
      — А потом все равно мочыт! — горячился грузин.
      — Мочить, может, и не мочить, а поставить на место надо, — кивал посланец Ярославля, — потому что дальше ехать некуда. Мы мосты наводим, легавых с руки есть приучаем, а эти… И все псу под хвост.
      — Ты про сберкассу, что ли?
      — Ну! Явились залетные. Напластали мертвяков, взяли куш и сделали ноги. А нам теперь кадык теребят. Почему не предупредили? А если сделали на нашей территории почему не поделились? Из-за их жмуриков теперь нас трясут. Мусоров прикормленных в отставку, а на их место новых, голодных… Зачем нам за чужой беспредел своими «бабками» отвечать?
      — Верно. У нас такая мелюзга общак признавать отказалась! Деньги отчислять. Сказала — каждый сам по себе. И сидит сам за себя.
      — Общак — дело святое! За общак спускать нельзя.
      — А мы спустили…
      — Спустили?!
      — Ну да! Спустили. Настрогали мелкой стружкой тупым ножом и спустили. Кусками. В унитаз!
      — И правильно…
      Только через час, обсудив все насущные проблемы, перешли к делу, ради которого здесь и собрались. Уважающие себя и знающие себе цену авторитеты сразу на главный разговор не выходят. Как тот штангист. Он вначале разминается на малом весе, прежде чем принимать на грудь основной.
      — Ну все. Будет базарить. Пора о деле говорить…
      — Ну что ж. Пора так пора.
      — Давай, Мозга. Банкуй.
      Мозга, которого так прозвали еще в первую его отсидку и приклеили кличку навек, как родимое пятно, поднялся. Как положено. Неспешно, с чувством собственного достоинства. Но не слишком медленно, тем выказывая свое уважение присутствующим.
      — Спору нет — беспредел достал, — сказал он. — Но базар не о беспределе. Беспредел — это мелкий мусор под нашими подошвами. Его стряхнуть — что налипшее дерьмо сбросить. Толковище не о том беспределе, что на ноги налипает, а о том, в котором всем нам жить приходится…
      Сходка одобрительно загудела. Авторитеты любили витиеватый базар. Когда простую мысль выкручивали и выворачивали наизнанку, потом снова наизнанку, тем возвращая в исходный, но уже гораздо более привлекательный, с их точки зрения, вид.
      — В прошлый раз я обещал вам дать рецептик одной хитрой хавки, которую если вместе сотворить, да не скупясь посолить, да поперчить, можно всех накормить досыта. До отрыжки. И в брюхо затолкать больше нельзя будет. Следующих лет двадцать.
      — Чтобы больше нельзя было — невозможно.
      — Возможно.
      — Заносит тебя, Мозга. Чтобы всех накормить надо полный золотой запас брать.
      — Эк! Спохватился, — хохотнул ярославец. — Золотой запас давно без нас с тобой взяли. И растащили своим бабам на висюльки. Золотой запас теперь тянет меньше, чем твой кошелек. О запасе надо было раньше думать. До Горбача, который кладовые открыл.
      — И все же я обещаю сытость всем, — повторил Мозга. — Если мы, конечно, столкуемся.
      И замолчал. То ли дав возможность сомневающимся высказаться. То ли просто выдерживая смысловую паузу. Перед ожидаемой кульминацией.
      — Если обещает всем и до отрыжки — столкуемся.
      — Только, прежде чем до отрыжки, он, помяните меня, попросит кусок с общего стола. В виде рискового вложения.
      — А ты не пугай. Надо будет — вложим. Кто не рискует… И ошибется — вложим. По самые… по первое число…
      — Буде базлать. Дайте ему сказать…
      Все взоры снова обратились к Мозге.
      — Помните, прошлый раз я просил деньги из общака? И обещал вернуть втрое, — спросил он.
      — Ну?
      — На память не жалуемся.
      — Я возвращаю впятеро, — сказал Мозга и открыл и бросил на пол «дипломат». Из него на пол сыпанули толстые пачки стодолларовых купюр.
      Эффект был. Эффект был тот, на который и был расчет.
      Авторитеты смотрели на доллары и думали вразнобой, но об одном и том же.
      Если он отдал впятеро… То взял пожалуй что вдесятеро…
      Если так легко отдал впятеро…
      Против обещанных втрое…
      — Аткуда такые дэньгы? — спросил грузин.
      — С торгово-закупочной операции, — ответил Мозга.
      — С торгово-закупочной столько не бывает.
      — Смотря что покупать. И кому продавать.
      — Что бы ни покупать. Хоть даже травку.
      — Не темни. О каком товаре толк?
      — Об оружии…
      — Ха — сказал туляк. — У нас этого добра… Что пряников. Я сам по этому делу пятнадцать лет. Но только чтобы в один месяц… И на такую сумму… Это надо целый завод продать. Вместе с рабочими. Не верю! Крапленые сдаешь, Мозга.
      — Верно гуторит туляк. На стволах такие бабки не срубить.
      — А кто сказал, что стволы? — спросил Мозга. — Я не говорил, что стволы. Я сказал оружие.
      — Танк, что ли?
      — Бери круче.
      — Ну тогда бронепоезд. Круче бронепоезда ничего нет. Там одного железа тысяч пять тонн…
      — Нет, не бронепоезд. Авиабомбу.
      — Может, состав бомб? Вместе с бомбардировщиком? И экипажем.
      — Нет. Одну бомбу. Вернее, даже не бомбу, а начинку для бомбы. А если еще точнее, часть начинки.
      — Брось. Бомбы столько не стоят. Бомбы — это железо и взрывчатка, которых в розницу — бери не хочу. За бомбу никто столько не даст.
      — За эту дали.
      — Ну и что это за бомба, которая дороже золота?
      — Атомная, — очень спокойно сказал Мозга, — атомная бомба. Мощностью десять килотонн…

      В детстве Мозга не был Мозгой. В детстве Мозга был недоумком. Именно так его звали отец, мать и старшие сестры. И именно на эту кличку он привычно откликался.
      — У тебя две извилины! И обе прямые, — внушали ему окружающие.
      Может, у него и было всего две извилины. Может быть… Но дело в том, что он этими извилинами думал. Обеими думал. И обеими в одном и том же направлении — как достать деньги?
      Его извилины были направлены на поиск средств существования, как два ствола охотничьей двустволки на дичь. То, что они были прямые, лишь способствовало кучности попадания в цель. А цель, в отличие от извилин, была одна — разбогатеть. Разбогатеть любой ценой.
      В тринадцать лет будущий Мозга догадался стащить у матери зорко охраняемую заначку и свалить вину на пьяницу отца, подкинув ему несколько предусмотрительно не использованных им купюр. Разразился скандал, из которого младший отпрыск вышел зажиточным, по меркам их семьи, человеком. А из отца чуть не вышел весь дух после битья раскаленной сковородкой по голове.
      С четырнадцати до пятнадцати лет Мозга таскал у товарищей все, что плохо лежит. Всегда стараясь свалить вину на другого. За что был не единожды бит. И однажды угодил в детскую комнату милиции. Там он украл у инспектора кошелек и, опустошив, подкинул его другому малолетнему правонарушителю. После этого был вместе со всеми, кроме этого пойманного с поличным воришки, отпущен.
      В семнадцать он прошел соучастником по делу об ограблении. И был отпущен из-за отсутствия прямых доказательств его вины.
      В восемнадцать он отпущен не был.
      В тюрьме он понял, что если хочешь жить хорошо, то воровать надо много. Потому что сидеть придется все равно, но так хоть успеешь пожить в свое удовольствие. Конечно, своровавший много сидит дольше. Но как бы и меньше. Если судить о протяженности дней и часов по их качеству, а не количеству. При этом дополнительный срок не идет ни в какое сравнение с выигрываемым качеством жизни. Да и в зоне крупный вор живет легче мелюзги. И пользуется гораздо большим авторитетом.
      Воровать надо много!
      Все остальные годы названный так сокамерниками за изворотливость Мозга посвятил оттачиванию умения воровать. И не попадаться.
      И как умеющий играть виртуоз способен гениально исполнить мелодию на скрипке, имеющей лишь одну струну, так и Мозга научился обходиться пусть доставшимися ему по наследству двумя, но создающими самые изощренные комбинации мыслей извилинами.
      Еще три раза Мозгу отправляли в места лишения свободы и человеческих радостей. Но, в пересчете на уворованные деньги и купленные на них удовольствия, отправляли на несоизмеримо меньший срок, чем в первый раз. Каждый полученный им в воровской зрелости год при делении на потраченные деньги по себестоимости едва ли тянул на месяц реального наказания. Если, конечно, сравнивать с «ценой» первой отсидки.
      Но и месяцев было жалко.
      Потом подоспела партийно-перестроечная революция. При ней новые голодные коммунисты задавили сытых старых. Но удовлетвориться продуктовыми наборами к празднику и бесплатными, два раза в год, казенными дачами не захотели. И чтобы разрешить взять очень много себе, милостиво разрешили брать немного другим. В гласной прессе это называлось перераспределением капиталов, приватизацией, акционированием и прочими мудрыми словами. Суть которых не поняла, но в которые поверила большая часть населения страны.
      Только воры уяснили истинный смысл происходящего. Сообразили, что в стране разрешили воровство. Потому что быстро разбогатеть, не обманывая ближнего, — невозможно. Это вам любой начинающий карманник на пальцах объяснит.
      Мозга начал воровать. Официально, то есть раздавал взятки, брал под них в банках малопроцентные ссуды, закупал на государственных еще складах товар и загонял его через кооперативную торговлю. И это в то время, как многие его сотоварищи все еще продолжали досиживать свои законные пять лет за спекуляцию в особо малых размерах. (За нацененные на четверть при продаже сослуживцам импортные джинсы.) Потом Мозга загонял за границу стратегическое сырье. За одно упоминание о котором раньше давали вышку, как за измену Родине. И когда те, кому за это не дали вышку, но дали десять лет, вышли на свободу, сырье, о месте производства которого они случайно упомянули за столом, где присутствовал не понимающий ни одного слова по-русски иностранный корреспондент, за что и получили срок, уже все подчистую было вывезено в страну, где проживал тот корреспондент. Потом Мозга продавал все, что только покупали: бананы, видеоаппаратуру, колготки, уворованные на Западе автомобили, русских красавиц, победительниц многочисленных конкурсов красоты, — в бордели Турции и Тайваня, таблетки от рака, подагры, импотенции и сглаза в одном флаконе, ноу-хау, в которых он ни черта не понимал, но которые продавал, — хау, списанные в утиль и совершенно исправные, на ходу, суда, которые уходили на переплав своим ходом и не могли доплыть до того мартена еще лет десять, дезодоранты, разливаемые по разносортным флаконам из одного и того же ведра, программистов и прочее. Все, что разрешили продавать. Потому что разрешали продавать…
      Однажды, обмывая очередную выгодную сделку с авторитетным таджиком или казахом, Мозга, перебрав, посетовал на то, что не осталось товара, который он хотя бы один раз не сторговал.
      — Э-э, — сказал среднеазиат, — почему так говоришь? Почему говоришь, что продать больше нечего? Много чего есть. Танка есть. Самолет есть. Ракета есть.
      — Танк, говоришь? — переспросил Мозга. — Чтобы ты потом нам в спину из орудия мог засадить? Пацанам нашим, что на границе.
      — Зачем обижаешь? — возмутился среднеазиат. — Зачем сразу спина стрелять? Танка не стрелять. Танка покупать — продавать. Хороши продавать. Барыш тебе — мне делить.
      — А вдруг все-таки стрелять?
      — Ты же когда мне автомат продавал, не спрашивал, в кого стрелять?
      — Верно. Продавал. Не спрашивал.
      — А мою травку покупал? Разве ее не пацан твой курить будет? Не знал, когда покупал?
      — Знал, — согласился Мозга. — Только это простой товар. Которым все торгуют.
      — Ну вот. Танка — тот же кишмиш. Только стреляет, — сказал среднеазиат. — Есть у тебя танка?
      — Танка нет, — честно признался Мозга. — Потому что взять его негде. Он в магазинах не продается.
      — Продается, — уверенно сказал среднеазиат. — Теперь у вас все продается. Пе-ре-строй-ка. Надо только кому надо платить. Много платить. Тебе платить. Мне давать…
      А почему бы и нет, подумал Мозга, почему танки не должны продаваться? Если они есть. Почему кишмиш — товар, а танк — нет?
      Нет того, что не может продаваться. Ведь продается же отвечающий за «это» чиновник!
      Мозга купил десять ящиков марочного коньяка и отправился в штаб округа наводить мосты.
      Товар нашелся на удивление быстро. И обошелся на удивление дешево. Танков был переизбыток. А спрос низкий. Танков на территории России и сопредельных стран было, как ножек Буша на оптовых рынках. Количество товара намного опережало спрос. Отчего цены падали.
      Как и должно быть в рыночном обществе. Танк списали на металлолом. И погрузили на трейлер. По дороге, на многочисленных перекрестках и возле постов ГАИ, цена танка выросла. Но ненамного. Не настолько, чтобы сделать этот вид бизнеса нерентабельным.
      На границе Казахстана с Россией, в степи. Мозга передал танк среднеазиату.
      — Получай. И владей, — сказал он.
      — Хороший танка. Толстый, — похвалил среднеазиат товар, отсчитывая причитающуюся Мозге долю.
      — На хрена тебе, чурке, танк? — все же спросил тот.
      — Э-э. У меня стадо баранов большое. Волки приходи. Барана режь. А теперь пусть приходит. У меня танка есть. Танка всегда в хозяйстве пригодится.
      — Ну тогда бывай, — попрощался Мозга, рассовывая деньги по карманам.
      — Э-э, слушай. Зачем спешить? Сидеть давай. Чай пить. Дыню резать. Говорить давай.
      — О чем говорить?
      — Танка хороший. Еще танка надо. Стада много. Волков много. Всем танка надо.
      — Волков, говоришь, много? — спросил Мозга.
      — Много-много.
      — Ну тогда давай толковать.
      И сел на расстеленную на земле кошму… Потом свои танки Мозга видел на экране телевизора. Кстати, купленного на те деньги, что были выручены с их перепродажи. Мозга смотрел, как русских резали в Таджикистане. И пил водку. Из горлышка.
      — Видал, — говорил он, тыча пальцем в стекло. — Это я — их. Им. А они… Гады…
      Потом Мозга продавал много оружия. Во все регионы. И уже не плакал, глядя на экран телевизора.
      — Слушай, если ты не продашь, другой продаст, — популярно объяснил ему один из законов торговли оптовик-чечен. — Все равно стрелять будем. Зачем тебе терять деньги? Зачем другому отдавать?
      Мозга показал красиво распечатанный на принтере прайс-лист предлагаемого им товара.
      — Обижаешь, — сказал чечен, — дерьмо подсовываешь. Зачем мне дерьмо? Мне оружие надо! Настоящее.
      — Какое дерьмо? Что ты такое говоришь? Разве это дерьмо?! Все наименования стоят на вооружении в армии. Я тебе их прямо из частей привезу. Из теплых гаражей!
      — Зачем мне то, что в армии? Как мне победить армию, если воевать тем же, чем армия. Дерьмовый товар!
      — А что тебе надо?
      — Новое надо! Которого у них нет. За него платить буду. Столько, сколько надо, буду платить!
      Мозга задумался. Где взять то, чего нет в армии? Где вообще можно найти то оружие, которое еще не поступило в Вооруженные Силы?
      И поднял справочники для бизнесменов. В них теперь свободно публиковались адреса, которые в прежней стране, в прежнее время скрывались самым тщательным образом. Десятилетиями скрывались. Под страхом тюремного заключения.
      Кроме адресов, в справочниках были наименования изделий. И имена и отчества главных руководителей. Чтобы бизнесменам было удобней входить в контакт.
      Мозга выехал в командировку.
      И снова решил, казалось бы, неразрешимый вопрос. В Чечню ушли четыре единицы новейшего, не поступившего не только в войска, но даже в специализированные бронетанковые училища БТРа. В смазке ушли. С испытательного полигона.
      Об этом впоследствии, когда они вдруг всплыли на театре военных действий, даже писали в прессе. Только об организаторе этой уникальной сделки не писали. Потому что ему ни к чему была популярность. Популярность ему была во вред. А если бы не во вред, то он бы мог много чего порассказать. И не только о БТРах.
      Когда Мозгу попросили добыть атомную бомбу, он не удивился. Он ничему уже не удивлялся. Он знал, что в этой стране продается все. И продаются все. Надо лишь уметь назначать цену. На все. И на всех.
      Правда, бомба не могла сравниться с танком. И даже с экспериментальным образцом БТРа. И даже с ракетой класса «воздух-земля». Атомные бомбы охранялись гораздо надежней. Но охранялись людьми!
      Людьми! Состоящими из плоти, крови, слабостей и корыстных желаний. Из желаний иметь более достойную, чем им уготовили, жизнь.
      И это было самым узким местом в хранении атомного оружия.
      Люди! Им на протяжении последнего десятилетия внушали, что торговля выше морали. Что быть богатым лучше, чем быть честным. Выгоднее, чем честным. Удобней, чем честным. Что в период накопления капиталов важен только капитал. Что когда он есть — хорошо. И ты — на коне. А когда нет — плохо. И ты — в дерьме, оставленном конем более удачливого конкурента.
      Людей научили продаваться. И покупаться. И покупать и продавать то, с чем они имеют дело.
      Людей и начал искать Мозга. Людей! А не бомбы.
      И снова выиграл.
      В одном из неблизких арсеналов люди хотели есть. Потому что не ели так, как хотели, уже несколько лет. И дети их не ели. Людей лишили хороших заработков. И лишили прежних ценностей. Не позволяли торговать государственной собственностью. ТАКОЙ государственной собственностью. Людей лишили всего. Кроме угрозы наказания. Очень призрачного наказания. Но оно ведь еще неизвестно когда будет. И будет ли вообще.
      Голодные люди, отвечающие за хранение атомного оружия, вывели на других людей, которые демонтировали это оружие, превращая невероятной разрушительной мощности бомбы в безопасные железные болванки. А вторые — вывели на третьих, которые должны были препятствовать сговору первых со вторыми. А третьи — с четвертыми и пятыми…
      Эти подходы к «прилавку» стоили Мозге огромных денег. Гораздо больших, чем ушли бы на приобретение батальона тяжелых танков. Настолько больших, что он вынужден был просить взаймы из общака. Под обещание трехкратных процентов.
      Деньги были истрачены огромные. Но эти деньги были истрачены не зря.
      Мозга получил то, что хотел. Нет, не бомбу, но часть бомбы, наглядно подтверждающую, что возможно добыть и все остальное. Что можно добыть целую бомбу.
      В чем и хотели убедиться покупатели. За что они и заплатили. Так заплатили, как еще никто и ни за что Мозге не платил.
      Видно, им очень нужна была эта бомба. Именно эта, бомба! И судя по их тратам, которые были и которые намечались в будущем и даже были уже оговорены вчерне, они хотели получить какой-то свой навар. Очень большой навар. Гораздо больший, чем было первоначальное вложение. Иначе зачем им было лишаться своих кровных долларов? И готовить еще большие доллары?
      Похоже, на этой бомбе наваривали все. И наваривали очень немало.
      И Мозга понял, что наконец нашел товар своей мечты. Тот, к которому он стремился все эти годы.
      Этот товар назывался — атомное оружие!

      Резидент, он же Иванов, он же полномочный представитель арабского нефтяного шейха по вопросам закупки танков, ракет, БТРов и прочего высокотехнологичного российского вооружения, пил уже четвертый день. Пил исключительно марочные коньяки и дорогие вина. С которых его уже воротило в самый роскошный в самой роскошной в городе гостинице унитаз.
      — Сколько еще можно ждать? — то и дело спрашивал он. — И чего ждать?
      — Того, чего вы просили. Вам ведь не партия «Сникерсов» нужна, которая есть в любом месте. В любом количестве.
      — Нет. Не «Сникерсов», — соглашался полномочный представитель. — «Сникерсов» в Эмиратах как нефти. От «Сникерсов» шейха тошнит. Он их в детстве переел.
      — Ну тогда давай еще по одной.
      — Давай еще.
      Продавцы очень крепко вцепились в потенциального покупателя. И очень активно выдавливали из него доллары через приставленных к нему в качестве непонятно кого помощников. Или телохранителей? Нет, если бы в качестве телохранителей — они не должны были напиваться каждый вечер до положения риз. Если бы, напротив, соглядатаев, то они тем более не должны были пить. А они все равно пили, рискуя вместо одного представителя шейха присматривать сразу за двумя представителями. А при особо неумеренном употреблении — за тремя представителями. В одном и том же лице.
      — Это такой нашенский бизнес, — как могли объясняли они свое постоянное в гостинице присутствие, — чтоб, значит, покупатель не чувствовал себя позаброшенным. Чтобы не скучал. Ну что, еще по одной…
      — А как же товар?
      — Товар — о'кей! С товаром все будет тип-топ! — обещали продавцы.
      Причем не просто обещали. Потому что, если бы продавцы просто обещали, покупатель давно бы съехал из гостиницы и из города в неизвестном им направлении.
      Но продавцы подтверждали свою дееспособность, каждый день притаскивая в номер то автомат Калашникова с подствольным гранатометом, то снайперскую винтовку, то компактный миномет.
      — Нет. Нет. Не то, — отклонял предложения представитель шейха.
      — Что значит не то? Ты посмотри, какая вещь. Нет, ну ты глянь, — совали помощники в руки представителю миномет, — здесь крутишь, сюда закладываешь. Потом открываешь рот и зажимаешь уши. Чтобы перепонки не лопнули, когда бабахнет.
      — Нет. Мне не нужен миномет.
      — Ну тогда винтовку возьми. С оптическим прицелом. За полтора километра шибает. Медведя с сотни шагов наповал укладывает.
      — Не надо. В Эмиратах нет медведей.
      — Подумаешь, нет медведей! Шейх купит. У нас купит. Представляешь — травля бурых медведей в Сахаре. И шейх — на двугорбом верблюде с винтовкой наперевес. Возьми винтовку.
      — Винтовку с оптическим прицелом шейх может купить в любом оружейном магазине.
      — Ну да?!
      — Да. В Эмиратах все есть. А винтовок — как песка.
      — Во живут! Винтари с оптикой в магазинах продаются. Как колбаса! — восхищались доморощенные телохранители.
      — Шейху не нужны винтовки. Шейху нужно настоящее вооружение. Мощное вооружение.
      — Кабы знал, из армии танк бы угнал. Когда демобилизовался, — сокрушался один из собутыльников. — А что? Как два пальца в рот засунуть. У нас зампотех был полный жлоб. За бутылку спиртяги — чего хочешь. Хошь БТР. Хошь жену. А можно даже без спиртяги. Потому что бардак. Парк — нараспашку. Чего хочешь — то и угоняй. А что? Ребята бы подмогли за ворота вытолкать. Эх! Кабы раньше знать…
      На пятый день прибыл настоящий продавец. Тот, который говорил, что в принципе возможно все. Он отбросил ногой валяющиеся по гостиничному номеру гранатометы и автоматы и перешел к делу. Реальному делу.
      — В общем, так, — сказал он, — из представленного перечня в наличии имеются следующие позиции: танк «Т-80» — одна штука.
      — Надо три.
      — Будет три. Чуть позже. Пока один. Но зато нулевой. Муха не сидела.
      — Пусть мухи сидят, но пусть будет три.
      Продавец сделал пометку на полях прайса.
      — Система залпового огня — пятнадцать.
      — Надо десять.
      — Меньше пятнадцати нельзя. Пятнадцать — минимальная партия. Но по оптовым ценам. Минус пять процентов.
      — Не надо пятнадцать. Надо десять.
      — Десять будет дороже.
      — Согласен, дороже, но десять.
      — Как хотите. Хозяин — барин.
      — Хозяин — шейх. Пошли дальше?
      — Пошли. Зенитно-ракетный комплекс «Фиалка».
      — Я же просил «Зарю».
      — «Фиалка» лучше. Новее. «Заря» — дерьмо. Скоро снимут с вооружения. А «Фиалку» еще даже в войска не поставили.
      — А характеристики?
      — Есть характеристики. Мощность залпа… Дальность… Кучность… Плюс предпродажная подготовка. Всего десять штук.
      — Надо пять.
      — Берите десять. Если возьмете десять, в качестве бесплатного подарка от фирмы получите три подводных автомата. Секретная разработка. Для частей боевых пловцов.
      — Нет. Не надо автоматов. Надо пять зенитно-ракетных комплексов.
      — Хорошо. Пять…
      Локаторы… БТРы… Комплектующие…
      — Когда можно отсмотреть товар?
      — В любое время. Хоть завтра. Правда, есть одно небольшое осложнение…
      — Какое осложнение?..
      — Необходима предоплата. Сто процентов.
      — Как сто? Мы так не договаривались. Вначале образцы, осмотр, испытания. Потом оплата.
      — Нет, деньги нужны вперед. Иначе товара не будет. Иначе продавец не согласен…
      Значит, все-таки продавец. Значит, продавец есть. Похоже, реальный продавец. А эти не более чем посредники, которые хотят сыграть на разнице цен. Так сыграть, чтобы взять столько же, сколько продавец.
      Который единственный и нужен Резиденту. Продавец нужен! А не пытающийся срубить с лоха-покупателя свои проценты посредник.
      — Нет, так не пойдет. Так шейх не согласен, — сказал представитель, — шейху не нужны обещания. Шейху нужен товар. Первосортный товар.
      — Хорошо. 75 процентов. Предоплата 75 процентов. И на этом шабаш, — уступил 25 процентов посредник.
      — Нет, вначале образцы. Или…
      — Что «или»? — забеспокоился посредник.
      — Или оплата услуг. Ваших услуг. Достойная оплата.
      — Каких услуг?
      — Маркетинг рынка продаж. Ну то есть поиск товара по предложенным наименованиям и характеристикам. Обсуждение условий сделки с продавцом. Обеспечение требуемых условий… Три процента со стоимости сделки.
      — Сколько?
      — Три! И прикиньте общую сумму закупаемого!
      — Нет! Не пойдет. Это товар наш…
      — Товар не ваш. Иначе бы вы вели себя по-другому. Пять процентов! За адрес продавца. Деньги против адреса. Наличными. И сегодня.
      — Этот товар наш!
      — Тогда представьте образцы.
      — А вы оплату образцов.
      — Оплата по факту. Против образцов.
      — Наличными?
      — Наличными.
      — Хорошо. Будут вам образцы.
      — Когда?
      — Через неделю.
      — Нет. Неделю я ждать не могу.
      — Сколько можете?
      — До послезавтра.
      — До послезавтра не получится.
      — Почему? Ведь товар ваш.
      — Хорошо. Послезавтра. Утром. В десять часов вас устроит?
      — Устроит.
      — А деньги?
      — За деньги пусть ваша голова не болит. За деньги пусть голова болит у покупателя. У меня.
      — Значит, до послезавтра?
      — До послезавтра…
      Неужели все-таки у них что-то есть? Или… В любом случае до продавца можно добраться только через посредника. Пусть даже через или… Другого выхода нет.

      Безработный Сидорчук Митрофан Семенович целыми днями сидел дома. Один. С утра до ночи сидел. Как сыч. Как впавший в зимнюю спячку медведь.
      — Ну в магазин-то он выходит? За маслом, молоком, картошкой, хлебом, наконец? — интересовался начальник президентской охраны. — Или святым духом питается?
      — За хлебом выходит, — отвечал старший группы наружного наблюдения, — раз в день. Покупает в одном и том же магазине. Примерно в одно и то же время. Покупает и возвращается обратно домой.
      — К нему кто-нибудь приходит?
      — Практически нет. За пять дней наблюдения: почтальон, доставляющий телеграммы, ошибся адресом. Агитатор. За какую-то из партий. Сборщик подписей в поддержку кандидата по 111-му избирательному округу. Соседка из квартиры напротив. Просила соли.
      — Все?
      — Все.
      — Почтальона, агитатора, сборщика подписей проверили?
      — Проверили. Все чисто. Почтальон работает в 217-м отделении связи. Давно работает. Лет шесть. Телеграмма была предназначена для Петрова Юрия Владимировича, проживающего по адресу: Зеленая, 20–44. Петров Юрий Владимирович работает в органах милиции после демобилизации из армии. Три года работает.
      Агитатор — пенсионер. Член партии Народное Собрание. После известного адреса обошел еще около сорока квартир. Проживает…
      Сборщик подписей Семенов Михаил Иванович. Студент. Подрабатывает на избирательном участке номер 96. Проживает…
      Соседка по лестничной площадке Самойлова Евгения Семеновна. Одинокая. Муж умер пять лет назад. Не работает. Проживает по данному адресу более пятнадцати лет…
      — Других контактов не было?
      — Других не было.
      — А на улице?
      — Тоже ничего подозрительного. Но на всякий случай несколько входивших в контакт с наблюдаемым лиц проверили.
      Трофимов Анатолий Иванович…
      Михно Лев Григорьевич…
      Самохина Зинаида Макаровна…
      — А пропуск? Я просил узнать, кем и когда был выдан? Кто за него вносил ходатайство?
      — Пропуск на имя Сидорчука Митрофана Семеновича никогда не выдавался, — ответил офицер, разрабатывавший данное направление.
      — Как не выдавался?
      — Не выдавался.
      — Вы не ошибаетесь? Может, что-нибудь перепутали? Или недоглядели?
      — Никак нет. Пропуск на имя Сидорчука Митрофана Семеновича не выдавался. Мы отсмотрели списки за три года.
      — А как же он… Черт! Где же он тогда его получил?
      Подчиненные начальника охраны Президента молчали.
      — С охраной, которая на подходах, которая проверяет документы, беседовали?
      — Так точно. Беседовали.
      — Ну и что?
      — Ничего. Они утверждают, что никаких отличий не заметили. Иначе бы задержали предъявителя. Говорят, что пропуск как пропуск. Никаких отличий. Все как положено.
      — Мать твою! Где же он его взял?
      — Может быть, подделка?
      — Какая подделка? Там десять степеней защиты! И периодическая смена. Впрочем…
      Вполне вероятно, что все десять степеней не работают. Что с течением времени охрана устала, подходит к исполнению обязанностей формально. Народу-то за день проходит сколько! В подобных условиях осмотр может быть формальным. Почему бы и нет.
      — Значит, так. Организуйте проверку несения службы внешнего и всех прочих колец охраны.
      — Всех?
      — Нет. Только тех, кто досматривает документы. Пошлите пару человек с липовыми, но максимально похожими пропусками. В самый пик прохождения пошлите. Когда толкотня. А сами наблюдайте. Кто лопухнется, пропустит — под трибунал. И на всю катушку. Чтобы другие зрение тренировали. Чтобы не спали на постах как…
      — Есть!
      — Теперь по наблюдению. Усильте группу парой-тройкой специалистов. Кем-нибудь из тех, кто из бывшего КГБ. Кто всю жизнь смотрит. И чтобы — в оба! Чтобы ни одну влетевшую или вылетевшую муху не пропустили. Чтобы с каждой полное досье сняли. Аппаратуру звуконаблюдения установили?
      — Никак нет.
      — Почему «никак»? Когда надо «как»!
      — Мы не получали соответствующих распоряжений!
      — Вы получили распоряжение разобраться с объектом. По полной программе. Какого ляха вам еще надо? Установить! Причем так установить, чтобы на каждый квадратный сантиметр! Вместо обоев!
      — Могут возникнуть определенные трудности…
      — Какие трудности?
      — Объект практически не выходит из дома. А если выходит, то очень ненадолго. Мы не можем обработать помещение в его присутствии.
      — Ну так сканируйте звук со стекол, пока не изыщете другие возможности.
      — Данного класса аппаратура может использоваться только с вашего согласия.
      — Считайте, что оно получено. Да, и еще, навесьте пару микрофонов на него. Чтобы мы каждую секунду знали, что он делает, с кем и о чем говорит. Ясно?
      — Так точно!
      — О любых изменениях по данному делу докладывать лично мне!
      Ну не нравились начальнику президентской охраны люди, которые неделями не выходят из дома. А если выходят, то сразу — на встречу с Президентом страны. С «папой»!
      Не нравятся — и все тут!

      Гнусавый сидел в автомобиле. Уже час сидел. Потому что ехать было некуда. Куда надо, он уже приехал. Еще час назад. Теперь оставалось только ждать назначенного срока. Еще как минимум полчаса ждать.
      Опять ждать! Разрешения зайти ждать!
      Этой навязанной ему ночной гонкой, а потом этим бесконечным ожиданием «папу» города Краснозареченска ставили на место! А точнее, если не обманывать самого себя и окружающих, — ставили на колени! А может быть, и на четвереньки!
      Гнусавый сидел, навалившись затылком на подголовник сиденья, и делал вид, что спит. Это единственное, что он мог делать в данных конкретных условиях. Чтобы не встречаться глазами со своими подручными и продемонстрировать относительную свою уверенность. Вот, мол, приехал на разборку — и сплю. Потому что никого не боюсь. Потому что спокоен как слон.
      Охрана краснозареченского «папы», в отличие от него, не спала. Им это было не положено. Им было положено оберегать покой своего патрона. Отчего они сидели тихо, как мыши. А если решали перекурить, то выходили на улицу, бесшумно открывая и бесшумно закрывая дверцы. И курили, вздыхая и переглядываясь.
      Охрана курила очень часто. Потому что нервничала. Охрана боялась остаться без «папы», без работы. Но еще больше боялась, что ей придется вступать в неравную борьбу с неизвестным и гораздо лучше вооруженным противником. Он даже вертолеты имеет с гранатометами.
      Минутная стрелка приближалась к назначенному сроку.
      Гнусавый спал. Сидя неподвижно, как покойник. И бледный, как покойник. Он боялся позволить себе лишний раз пошевелиться, размять затекшие, ноющие болью мышцы. Он опасался выдать своими ворочаньями свое беспокойство.
      — Босс, время! — тронул его за плечо начальник охраны.
      — А? Что? — «проснулся», сладко потянулся Гнусавый. — Уже? Хорошо вздремнул.
      Из стоящего неподалеку дома вышел мужчина в камуфляжной куртке. И распахнул калитку.
      — Заходите.
      Гнусавый вылез из машины, попросил закурить, затянулся, пытаясь выиграть хотя бы минуты. Проиграв часы. Кончик сигареты слегка подрагивал в его пальцах, вырисовывая в воздухе дымом рваные зигзаги.
      — Заходите! Вас ждут! — повторил мужчина.
      — Сейчас, сейчас, — сказал кто-то из охранников.
      Гнусавого хватило еще на две затяжки. После он сломал, бросил сигарету и не спеша, вразвалочку пошел к калитке. Слишком не спеша, слишком вразвалочку.
      Охрана нерешительно, оглядываясь по сторонам, ожидая останавливающего окрика, двинулась следом за ним. Мужчина в калитке им не препятствовал.
      Это был хороший признак, что пропустили охрану. Если бы с ним хотели разделаться, охрану оставили бы за забором. Разрешение на присутствие охраны — это знак уважения. Значит, дело не так плохо. Значит, есть шанс сторговаться.
      — Сюда, — показал мужчина.
      Все вошли в дом. Дом был большой. С одной-единственной во всю его площадь комнатой. Посреди которой на единственном кресле сидел, прикрыв глаза, человек. Один сидел. Больше ни кресел, ни стульев, ни скамеек не было. Больше сидеть было не на чем. И значит, присесть не приглашали.
      Такое обхождение, а главное, полное отсутствие охраны в доме впечатляло. Так, чтобы не обыскать, не изъять у гостей стволы и чтобы допустить их к себе и при этом не открыть навстречу глаз, мог позволить себе только очень уверенный в своих силах человек. Только человек, уверенный, что, если с ним что-то случится, возмездие не заставит себя ждать. И придет обязательно. Для всех.
      Гнусавый быстро огляделся, оценивая обстановку, сделал несколько шагов вперед, остановился, встал, широко раздвинув ноги и засунув руки в карманы плаща. Сзади столпилась его охрана.
      — Здорово! — сказал человек в кресле, открывая глаза.
      — Здорово.
      — Ты, что ли. Гнусавый?
      — Допустим.
      — Допустим — не опустим, — усмехнулся человек. — Потолковать надо.
      — С кем потолковать? — спросил, набравшись храбрости, Гнусавый.
      — Со мной потолковать. А через меня еще с одним человеком. Про Мозгу слышал?
      Про Мозгу Гнусавый слышал. Много разного слышал. И про удачливость, про фарт его. И про жестокость. Если требовалась жестокость — Мозга был птицей высокого полета. Мозга был авторитет.
      — Про Мозгу слышал. Зачем я ему?
      — Ты — ни за чем, — усмехнулся человек в кресле. — Город твой нужен. Вернее, бабки с города. Положенный процент.
      — Я все, что положено, отстегиваю, — возразил Гнусавый. — Я чист.
      — Это раньше было положено. А теперь другое положено. Теперь придется платить больше. И платить нам.
      — Кому вам?
      — Центру. Твой город — на нашей территории. А кто на территории, должен платить. Так сходка решила.
      — Какая сходка?
      — Авторитетов. Центральных областей. Куда твой город входит.
      — А что остальные? Остальные города?
      — Согласились.
      — А кто не согласился?
      — Того заменили. На тех, кто согласился.
      — Значит, платить?
      — Платить. Лучше платить.
      — А если не платить?
      — Если не платить — сам знаешь…
      — Мне надо подумать.
      — Думай. Здесь.
      И человек в кресле закрыл глаза. Показывая, что готов ждать сколько угодно. Потому что ему было удобно ждать. В отличие от стоящих перед ним людей.
      — Зачем деньги? — поинтересовался Гнусавый.
      — Для дела.
      — Для какого?
      — Для общего. Для большого дела. Каких еще не было.
      — Я буду с него что-то иметь?
      — Будешь. С него все будут иметь. Если оно выгорит.
      — А если не выгорит?
      — Если не выгорит — значит, не выгорит.
      — Сколько? — спросил главное Гнусавый. Человек назвал цифру. Очень серьезную цифру. Большую, чем Гнусавый предполагал в своих раскладках. И в худших своих предположениях.
      — Таких денег у меня нет.
      — Есть!
      — Я привез выкладки. Там все написано. И все понятно. Там понятно, что таких денег у меня нет.
      — Засунь свои бумаги… Сам знаешь, куда засунь. У тебя есть деньги. Мы навели справки. У тебя хватит денег платить даже больше, чем требуется. Но мы не лезем в твою бухгалтерию. Мы требуем только свое.
      — Я согласен. Я согласен платить на четверть меньше.
      — Ты будешь платить столько, сколько положено платить. Или не будешь платить ничего. И уже никому. И им тоже, — показал человек на охрану. — Другой «папа» будет иметь других помощников.
      Сзади в затылок Гнусавому тяжело задышали охранники. Охранники не хотели лишаться «папы» и лишаться средств к безбедному, не связанному с физическими перегрузками существованию.
      — Хорошо. Я согласен, — зло сказал Гнусавый. Сзади облегченно вздохнули и переступили с ноги на ногу сопровождающие Гнусавого полуофициальные лица.
      — Добро. Ну а чтобы частично покрыть твои расходы, Мозга имеет к тебе предложение.
      Гнусавый удивленно приподнял бровь.
      — У тебя в городе есть войсковая часть. Склады. Устаревших типов вооружения. Мозга предлагает взаимовыгодный бизнес. Тем, что есть в тех складах.
      — Я не занимаюсь торговлей оружием.
      — Торговля оружием на сегодня самое прибыльное дело.
      — Склады охраняются.
      — Склады охраняют солдаты. Солдаты хотят пить водку и трахать баб, которых у них нет, но которые есть у тебя. Ты можешь организовать выгодный тебе и нам товарообмен. Натуральный товарообмен. То есть натурой — за товар. Прибыль с реализации пополам.
      — Пополам мало. Мой риск выше.
      — Твоего риска нет. В стране бардак. В армии тоже бардак. В случае чего, если обнаружат недостачу, посадят одного-двух солдат. И уволят в запас одного-двух прапорщиков. Милиции, если уцепится, дашь на лапу. С милицией у тебя все схвачено.
      — Мне — шестьдесят. Вам — сорок, — предложил Гнусавый.
      — Фифти-фифти. Или ничего. Сам ты никогда не сможешь реализовать ни одной противопехотной мины. Потому что не знаешь, кому реализовывать, как транспортировать и как перетаскивать через границу, Оружейный бизнес самый доходный. Но и самый сложный. Это тебе не паленой водкой алкашей спаивать. Подумай. Твоих усилий — мизер. Только водку найти и баб. А барыш будет больше, чем если толкнуть партию левых автомобилей.
      Подумай. Но не более двух дней. Через два дня сообщи свое решение. После двух дней можешь нас не тревожить. После мы сами найдем ходы к твоим складам. На тебе свет клином не сошелся. И тогда уже никаких процентов. Тогда — все наше!
      Человек в кресле закрыл глаза, показывая тем, что аудиенция закончена. Стоять дольше было бессмысленно. И унизительно.
      Гнусавый повернулся и пошел к выходу. За ним, стараясь не шуметь, потянулись его заметно повеселевшие сподвижники. Которых в совсем недалеком будущем вместо хладных могил ждали подруги, жратва и водка.
      Боя не случилось. Потому что случилась капитуляция. Безоговорочная, то есть по всем пунктам…

      Сходка молчала долго. Сходка молчала минут пять. Что для сборища подобного рода людей очень много. Настоящих авторитетов трудно вывести из душевного равновесия. И почти невозможно заставить показать свою растерянность. Авторитет не должен показывать свою растерянность. Он всегда должен помнить о своем высоком в иерархии преступного мира звании. Должен быть невозмутим и спокоен, как индейский вождь во время жертвенного обряда.
      Всегда и везде.
      Даже если выносит смертный приговор своему ближнему.
      Даже если выносят смертный приговор ему.
      Даже если эти приговоры приводятся в исполнение.
      Он должен говорить, или многозначительно слушать, или спокойно размышлять о том, что предложить сходке, когда до него дойдет очередь. Но он не должен растерянно молчать, не зная, что сказать.
      Но в этом случае авторитеты не знали, что сказать. Никогда они еще не имели дела с товаром, с которым имели дело сейчас. И с такого уровня решением, которое им предстояло принять сейчас. Никогда им еще не приходилось думать на уровне государственных мужей государств, имеющих на вооружении ядерное оружие. Они были просто мелкими уголовниками. Они не знали что делать с атомными бомбами, неожиданно свалившимися им в руки. И не хотели произносить банальные, которые им потом могут припомнить, слова. И поэтому пауза затягивалась.
      На минуту.
      На две.
      На пять…
      Дольше молчать было невозможно. Дольше молчать значило терять авторитет, который прежде всего…
      — Атомное оружие не может быть товаром, — наконец произнес первую, прервавшую долгую тишину фразу авторитет из Твери.
      Сказал просто. Уже без понтов. Потому что, когда дело доходит до обсуждения серьезных тем, содержание становится выше формы. И никто уже не подбирает изысканных слов.
      Базар идет по существу.
      — Почему не может? Товаром может быть все! Атомное оружие в том числе, — возразил Мозга, — чем атомное оружие хуже или лучше всего прочего ширпотреба, которым торгуют на каждом перекрестке? Чем в том числе торгуем все мы?
      — Атомное оружие это атомное оружие! Это средство массового поражения. А вдруг какой-нибудь дурак надумает его использовать? По прямому назначению.
      — А мы не будем продавать его дуракам. Будем продавать умным. Тем более что у дураков таких денег быть не может. Но я готов выслушать мнение каждого из присутствующих здесь. Потому что такое дело не может решаться одной головой. И одним капиталом.
      Время Мозги вышло. Теперь он должен был уступить слово другим, чтобы узнать их авторитетное мнение.
      Разговор встал на первый круг.
      — Я сомневаюсь, — еще раз возразил авторитет из Твери, — атомное оружие — монополия государства. Оно принадлежит Большим Паханам. И только им. Если мы влезем в эту сферу, они поставят на уши всех: легавых, безопасность, армию. Они найдут нас и сотворят из нас фарш.
      — Он прав. Они не будут смотреть, как мы таскаем из их арсеналов их атомные бомбы. Атомные бомбы не детские игрушки. За их пропажу спросят на всю катушку, — высказал свое мнение ярославец.
      — Мы научились жить с ними мирно, потому что поделили сферы влияния. Мы отдали им политику и власть. Они нам торговлю. Бомбы — это власть и политика. Это не наша сфера. Если мы займемся бомбами, нарушится установившийся баланс. Начнется война. И еще неизвестно, кто победит. Да, мы можем выиграть много. Но мы и рискуем проиграть все, — сказал авторитет из Тамбова.
      — Нэ надо дразныт свору дэлящих между собой кость псов. Если не хотытэ иметь дело со всей сворой, — задумчиво сказал московский грузин.
      — Если мы тронем бомбу, они достанут нас. И мало не покажется, — покачал головой калужанин…
      — Я не верю, что нам сойдет такое с рук…
      — Много — хорошо. Но больше ведь не всегда значит лучше…
      Мозга слушал суждения авторитетов, поворачивая голову в сторону каждого. И не выказывал никаких эмоций. Ни плохих, ни хороших. Он слушал так, как должен был слушать авторитет. Отстраненно.
      Наконец круг мнений замкнулся. На нем. Он начал этот разговор. Ему и следовало выводить его на второй виток.
      — Я выслушал вас. Каждого. И согласен с каждым. Бомбы — не простои товар, но ходовой товар. И дорогой товар. Самый дорогой из всех, с каким мы имели дело до сих пор. И еще это новый товар, которым никто никогда и нигде не занимался. Здесь у нас нет конкурентов. И, значит, цены будем назначать мы. Одни. Такие, какие пожелаем. И покупатель с этими ценами будет соглашаться. Вынужден будет соглашаться. Потому что деваться ему некуда. Потому что других предложений он не получит.
      Атомное оружие — это товар будущего. Имеющий его будет иметь больше других. Будет иметь все! Мы можем отказаться от него сейчас. Но мы не можем заставить сделать то же самое других. И завтра будем покупать его у них по завышенным ценам. Потому что выгодный товар на прилавках не залеживается. Потому что если не мы, то кто-то другой.
      — Да, тут он прав. Это очень перспективный товар. Особенно для тех, кто станет заниматься им первый…
      — Товар хороший. Спору нет…
      — Товар товаров…
      — Но… Но это очень опасный товар. Самый опасный товар. Самый опасный из всех, с которым мы когда-то имели дело…
      Сделка обещала выгоду. Но опасения были выше выгоды. Не усмирив страхи, нельзя было двигаться дальше.
      — Ерунда. Мы пугаем сами себя, — уверенно сказал Мозга. — Вы знаете, что я десять лет торгую оружием. Разным. Я продавал все: БТРы, танки, пулеметы, гаубицы, мины, огнеметы… Которые стреляли в том числе и в российских солдат. И мне никто никогда не чинил никаких препятствий. С меня никто не спросил ни за танки, ни за убитых из них солдат. Никто даже не поинтересовался, откуда эти танки.
      Сегодня государству до торговли нет никакого дела, в том числе до торговли оружием. У них другие заботы.
      — Но это не просто оружие…
      — Это списанное оружие. И, значит, никому не нужное оружие. От которого государство не знает, как избавиться. Мы с вами поможем ему решить эту проблему.
      — Сколько мы будем иметь со сделки?
      Разговор зашел на третий круг. От него зависело, видимо, окончательное решение.
      — В десять раз больше, — показал Мозга на раскрытый «дипломат» с долларами, — за первую партию.
      Сколько будет иметь он, никто не спросил. О личном доходе не спрашивают. Личный доход — личное дело каждого. Ссуживающий деньги отвечает за взятые деньги. И за обещанную прибыль.
      — Какая сумма потребуется от нас?
      — Втрое больше, чем в первый раз.
      Дать втрое, чтобы взять вдесятеро, — это был хороший бизнес. Очень хороший бизнес.
      — Какова будет первая партия?
      — Три изделия.
      — Гарантии?
      — Гарантий нет.
      И не могло быть.
      Когда хочешь взять такую прибыль, стопроцентных гарантий ожидать нельзя. Это понимали все. Гарантии можно требовать под ожидаемый доход в сто процентов. Или в сто пятьдесят. Максимум в двести, но не выше того. Более крупную прибыль всегда сопровождает риск. Риск не получить ничего. Кроме жизни кредитора. Жизни Мозги, которая таких денег не стоит.
      — Нам нужны подробности по первой сделке. Чтобы понять, что обещает вторая.
      — То, что мы получили за первую сделку, вы видели. То, что я продал, вы знаете. Где купил и кому продал, я имею право не говорить.
      Авторитеты согласно кивнули. Где брать и кому отдавать — это тайна продавца, с которой он берет свой навар. То, что известно всем, цены не имеет.
      — Ты говорил, что это было не полное изделие. Что это была лишь часть его?
      — Это была часть. Но главная часть, которая доказала покупателю возможность сделки и подтвердила возможности продавца. Теперь они будут платить. Платить не задумываясь. Чтобы получить все.
      — Ты сможешь добыть все?
      — Теперь смогу.
      — Какое время понадобится до завершения сделки?
      — Два-три месяца.
      Вопросы были исчерпаны.
      Все замолчали, чтобы принять внутри себя решение. Таков был неписаный ритуал. Чтобы прежде, чем сказать последнее слово, все взвесить. И уже никого не обвинять в том, что его ухватили за язык. И уже не отказываться от того, что сказал.
      — Я слушаю вас, — сказал Мозга. И посмотрел на ближнего от себя авторитета, который должен был отвечать первым.
      — Это очень необычное дело, — подал голос туляк, — и очень опасное дело. Мы никогда не занимались ничем подобным… Но это перспективное дело. Я готов рискнуть подписаться на него. Своими деньгами.
      — Это опасное дело… Но оно обещает очень хороший навар. Я согласен.
      — Согласен…
      — Согласен…
      — Согласен…
      Черту подвел самый авторитетный из всех авторитетов:
      — Мы готовы дать тебе деньги. Но мы выдвигаем одно условие. Дополнительное условие. Мы должны убедиться, что все это не блеф и не твое частное заблуждение, что товар существует и что его можно взять. Нам нужны доказательства. Ты можешь представить доказательства?
      — Я могу представить доказательства. Я представлю доказательства в самое ближайшее время.
      — Тогда считай, что сделка состоялась…

      В это утро представитель арабского шейха Иван Васильевич Иванов не пил. И его партнеры-собутыльники тоже не пили. В это утро, несмотря на мучительное похмелье предыдущей недели, не пил никто. Потому что это был день сделки.
      Представитель и партнеры бессмысленно слонялись из угла в угол по гостиничному номеру, то и дело заворачивая в ванную комнату, где жадно прикладывались к крану с холодной водой.
      — Вы уверены, что сделка состоится? — каждые пять минут спрашивал представитель шейха.
      — Да! Да! — хором орали партнеры, ожесточенно кивая головами. — Как можно! Если договорились железно!
      — Ну и когда? — уточнял представитель.
      — Скоро. Уже совсем скоро. Уже совсем чуть-чуть, отвечали бывшие собутыльники. — Если шеф обещал, значит, так и будет!
      — Что будет?
      — То, что обещал!..
      В полдень к гостинице подрулила заляпанная грязью иномарка шефа.
      — Готовы? — с порога спросил он.
      — Мы — да. А вы?
      — Мы всегда готовы. С октябрятского возраста. Сейчас поедем смотреть товар.
      — Где?
      — Там.
      — Мы куда-то поедем?
      — Да. Тут. В одно место. Недалеко. Деньги с собой?
      — А сколько надо?
      — Все надо. Все, что есть.
      — Но только на образцы. Остальное потом.
      — Хорошо. Только на образцы.
      Представитель открыл стенной шкаф и вытащил из него здоровенный металлический с шифрозамком кейс.
      Собутыльники жадно взглянули на импортный, ручной носки сейф. Прикинули на глазок его внутренние объемы и быстро пересчитали предполагаемое содержимое на водку. Подобную конвертацию долларов в поллитровки способен в уме произвести только российский человек, потому что никто другой превращать денежные знаки иностранного достоинства в сложной конфигурации объемы, заполненные градусами, не умеет. Даже с помощью особо умных компьютеров.
      По самым скромным прикидкам, деление зеленых бумажек на стеклянную, известной вместимости тару, помноженную на 40, выливалось в… небольшое водочное озеро. Из которого хлебать — не перехлебать.
      Представитель вытащил из специального отделения кейса наручники и застегнул их на руке.
      — О'кей. Я готов.
      — А наручники зачем? — настороженно спросил щеф. — А впрочем, все равно…
      Вся компания села в автомобиль и отбыла в неизвестном всем, кроме шефа, направлении.
      Ехали долго. Вначале по улицам, потом по загородной бетонке, по суженному до одной полосы асфальту, по грейдеру, потом, на каждой выбоине наклоняясь и наваливаясь друг на друга, — по разбитому тракторами проселку.
      — Когда? — то и дело спрашивал представитель..
      — Скоро, — отвечал шеф. Свернули в лес. И остановились.
      — Здесь наконец?
      — Нет. Надо еще пешком пройти немного.
      — Зачем пешком?
      — Тут дело такое… Там, за леском, воинская часть. Полигон. Туда через пять минут подгонят технику. Ну, чтобы испытать, пострелять. Как вы просили. Если поехать на машине, то гораздо дольше. И могут заметить. А если напрямую — рукой подать. И никаких лишних глаз. Ну что, пошли?
      — Раз так — пошли.
      Все вылезли из машины.
      — Куда?
      — Вон туда.
      В направлении «вон туда» сплошной стеной стоял лес.
      — Нам только этот перелесок пройти. А там сразу. Пошли. Ну не стоять же на опушке, как вон те обросшие опятами пеньки…
      Ветки сомкнулись, и почти сразу же стала видна поляна, мало похожая на полигон. На поляне стояла еще одна иномарка. Совершенно не напоминающая ни танк «Т-80», ни даже броневик. Но очень — иномарку шефа. Возле машины томились ожиданием четверо крупного телосложения парней. Они переминались с ноги на ногу, курили и о чем-то переговаривались.
      — А где же полигон? — наивно спросил представитель. И остановился.
      Сзади, прямо за его спиной, встал шеф. И легонько подтолкнул вперед.
      — Там полигон. Там. Сейчас увидишь полигон.
      Парни заметили вышедших на поляну людей и вразвалочку направились им навстречу.
      — А это кто?
      — Это? Это испытатели образцов.
      Недавние партнеры-собутыльники отступили в тень деревьев.
      — Мы того, — смущаясь, сказали они. — Тут дело одно. Нам надо. Мы забыли. Извини…
      — Давай-давай, шагайте, — поторопил их шеф. Собутыльники извинительно развели руками, еще один раз с жалостью взглянули на оставляемый ими среди обступивших его со всех сторон дюжих парней кейс и пошли назад.
      — Что здесь происходит? — спросил представитель.
      — То самое. Чемодан давай, — отозвался один из парней.
      Представитель быстро оглянулся по сторонам, сунул руку в карман пиджака, вытащил и бросил далеко в кусты ключ от наручников.
      — От гад! — выдохнул один из парней и побежал в направлении броска.
      — Оставь! — крикнул ему вдогонку шеф. — Все равно в такой глухомани ни черта не найдешь. Тащи лучше зубило с молотком. Там, в багажнике, в ящике с инструментами, должны быть.
      — Не, не получится. Хрен ее зубилом возьмешь, — покачал головой один из парней, взглянувший на цепочку. — Ее разве только автогеном.
      — Где я тебе здесь автоген возьму?
      — Не надо автогеном. Топором надо, — сказал еще один.
      — Скажешь тоже! Топором стальную цепочку!
      — Зачем цепочку? Вовсе даже не цепочку…
      — Тоже верно…
      Парни придвинулись к перепуганному до полусмерти представителю шейха. Чтобы уже испугать до смерти.
      — Ну…
      С дальней стороны поляны объявился дядька с грязной штыковой лопатой в руках. И с такой же грязной рожей.
      — Эй! Мужики. Погодьте с делом, — закричал он издалека. — Мне бы вначале с оплатой.
      — Уйди отсюда, — бросил через плечо один из парней.
      — Что значит уйди? Вы сказали выкопать. Я выкопал. Два на метр. Как велели. Расплатиться бы надо. Как сговаривались. Литр. По пузырю за метр…
      Значит, и яма уже была готова.
      — Уйди, я тебе сказал, — с угрозой в голосе повторил парень. И повернулся.
      — Да ладно ты. Дай ему. Все равно не отвяжется, — остановил его другой. — Слышь, дядя, возьми там, под задним сиденьем. Одну возьми.
      — Почему одну? — возмутился «дядя».
      — Потому что вторая после того, как закопаешь.
      Землекоп радостно побежал к машине. Парни надвинулись.
      — Ну вот и все.
      — Зря вы это, — предупредил представитель. — Меня хватятся. Выйдет международный скандал. Вас искать станут. А потом судить. По законам государства потерпевшей стороны. По законам великого и всемилостивейшего султана Абу-Аба-Уби Седьмого.
      — И что нам выйдет по законам этого, всемилостивейшего?
      — Если по совокупности, путем поглощения меньшего большим, то сперва публичная кастрация тупым серпом. Потом варка в кипящем масле.
      — Чего варка?
      — Всего остального варка.
      — Не, мы к вам не поедем.
      — Какая кастрация? Какая варка? Кого вы слушаете? — зло усмехнулся шеф. — Кто его хватится? Кто здесь в лесу его найдет? Кому он вообще нужен?
      — Шейху.
      — Шейх далеко. Мы ближе. Кончай его, ребята.
      — Ну все. Молись своему Аллаху, — сказал один из парней, вытягивая из-за спины тяжелую монтировку.
      — Я не могу молиться Аллаху. Я Иванов. Православный. Такой же, как и вы. И должен напомнить, что согласно православию всякое зло воздается сторицей.
      — А хоть и православный, — сплюнул парень с монтировкой и размахнулся.
      Представитель инстинктивно отшатнулся, дернул вверх «дипломатом» так, что у того отлетели в стороны обе крышки, и уставил в лица нападавшей стороны дуло скорострельного автомата.
      — Хорошая вещь, — похвастался он. — Вроде бы держишься за ручку чемодана, а кнопку нажал — и уже взведенного и готового к стрельбе шпалера. Из которого два отделения положить — как нечего делать.
      Парни отпрянули.
      — Стоять! — гаркнул представитель. И резко ударил каблуком ботинка назад. Попытавшийся достать его из-за спины противник упал на землю и, крича, завертелся на месте.
      — Или лежать. Кому не стоится!
      Он специально говорил так. Плакатно. Как говорят в кинобоевиках. Их наверняка смотрели эти неудачливые убийцы. Он пытался походить на любимых ими жестокосердных героев, которые вначале семь раз стреляют, а потом один раз думают, зачем стреляли. Он пытался навести их на определенные ассоциации. С последующими, после угроз, кадрами. Это когда герой с холодной усмешкой на губах расстреливает своих врагов. Ему нужно было, чтобы они узнали в нем этого героя. И чтобы они поверили ему.
      — Я же предупреждал — зря вы это.
      — Ты че, мужик? — напряженно спросил шеф, опасливо косясь на отблескивающий черным воронением ствол. — Ты че, в натуре. Мы же пошутили.
      — А я нет. Я без чувства юмора.
      Парни, медленно пятясь, пытались ретироваться с места событий.
      — Куда вы? Я предупреждал. Я просил всех стоять на месте! — напомнил представитель. — На коленях стоять… — и, вскинув автомат, запустил поверх голов короткую очередь. Очень расчетливо запустил. С просвистом. Так, чтобы пули шевельнули волосы на макушках.
      Непривычные к реальным боевым действиям парни присели. И так застыли на полусогнутых.
      — Где оружие? — спросил представитель, поводя дулом от лица к лицу.
      — Как-кое ор-ружие?
      — Танки «Т-80» три штуки, зенитно-ракетный комплекс «Заря» пять штук, плюс боевые машины пехоты… — перечислил представитель заинтересованной стороны позиции прайс-листа. — Где обещанное оружие?
      — Нету, — ответил за всех шеф.
      — А где есть?
      — Вообще нету. Мы все придумали. Розыгрыш это был. Шутка такая.
      — А как же новый образец зенитных ракет? Как же «Фиалка»?
      — «Фиалка» — тоже шутка. Нет никакой «Фиалки».
      — Врешь. Такие подробности придумать нельзя. Я видел тактико-технические данные. Тебе предлагали «Фиалки». Ты предлагал их мне. Значит, они есть. Просто мы в цене не сошлись.
      — Ну нет. Ну, честное слово, нет. Ну мамой клянемся — выдумали все. Чтобы денег срубить по-легкому, — заканючили, захлюпали носами убийцы.
      — Вы, может, и выдумали. А он, — показал лже-Иванов на шефа, — нет. Он товар предлагал. Он реальный товар предлагал.
      — Ну слышь, парень, отпусти нас. Мы больше не будем, — затянули обычную в таких случаях песню убийцы.
      — Конечно, не будете, — согласился представитель. — Потому что не сможете… — и, повернувшись в сторону машины, закричал: — Эй! Мужик! Да, да, ты, с лопатой. Возьми там еще четыре бутылки.
      — Зачем четыре? — напряженно спросили бандиты.
      — Ну вас же пятеро. Всего. Одну бутылку вы дали задатком. Итого еще четыре.
      — Так ты что?.. В самом деле?
      — А вы мне другого выхода не оставляете…
      — Что? Копать? — крикнул от машины мужик с лопатой.
      — Копай, дядя. Копай.
      — А этоть… можно, чтоб для экономии, одну? А то ежели на каждого — то труднее. Потому как получается всего четыре. А земля здеся суглинок, лопата трудно идеть. Цепляеть лопата. А вот ежели одну, то легше. Одну я зараз. Одна она ширше, и кидать легше.
      — Ладно. Давай одну.
      — А бутылок?
      — Бутылок четыре…
      Этот бытовой, в общем-то, диалог убедил бандитов больше, чем даже свист пуль над головой. Бутылки за просто так платить никто не станет. Какой дурак станет отдавать водку за ненужную работу? Значит, работа нужна.
      — Слышь, паря, это все он. Он нас подговорил. Мы не хотели. Ты скажи, чего сделать, чтобы нас не того. Чем помочь тебе. Мы разом…
      — Ну не знаю, — пожал плечами представитель. — Водку я уже отдал. Мужик копает, старается. Что он, зря трудится? Ну вот разве только вы уговорите вон этого вашего приятеля мне правду сказать. Насчет товара. Тогда может быть.
      — Уговорим. Да уговорим! Он мужик понятливый, — загомонили бандиты. — Ты только разреши! — и бандиты, подобострастно улыбаясь, поползли в сторону своего недавнего главаря.
      — Ну что, разрешить? — спросил лже-Иванов. — Или, может, так вспомнишь?
      — Ладно. Твоя взяла, — зло сказал шеф, — есть оружие.
      — Это я знаю, что есть. Ты скажи, где есть. И у кого есть.
      — Говори! — зарычали бандиты. — Говори, гад! Пока он согласен. Или мы из тебя все жилы… Говори!!!
      — Город Новоковровск. От вокзала недалеко. Дом там бревенчатый…
      — Адрес!
      — Привокзальная, пять. Спросить Федорова.
      — А ты часом не ошибся?
      — Не ошибся я.
      — Смотри. Если что не так, если ты что-нибудь вдруг перепутал, то я вернусь. Не один вернусь. С друзьями. И любого из вас, кого первого встречу, подвешу. За… язык. Промахнулись вы, ребята. В такую историю вляпались. Таким людям дорогу перешли, что лучше бы мне вас здесь пристрелить. Чтобы не мучиться.
      — Не ошибся? — с угрозой переспросили парни.
      — Да вы что? Нет, конечно! Привокзальная, тридцать пять.
      — Ты же говорил: пять.
      — Я говорил?
      — Ты! Гад!
      — Ну, может, запамятовал чуток.
      — За такой чуток…
      — Тридцать пять! Ну точно, тридцать пять! Ну честное слово! Теперь точно! — заорал шеф, закрываясь от наступающих на него подчиненных.
      — Ладно, на этот раз поверим, — за всех сказал лже-Иванов, — на чем и закончим обязательную часть. И перейдем к прениям. По поводу профилактики правонарушений и наказания за совершенные правонарушения. Ты, и ты, и ты — отошли направо. Ты и ты — налево.
      — Зачем налево? — насторожились парни.
      — Я же сказал, для воспитания. В духе православных заповедей и уважения к общечеловеческой морали, которые гласят: не убий, не укради, не возжелай… Слышали о таких?
      — Ну.
      — А чего же нарушаете?
      Бандиты молчали.
      — Похоже, недостаточно хорошо учили. Предлагаю закрепить пройденный материал. По новой методике. Ты, да ты, что с краю, ну-ка врежь вон тому. Только сильнее. Не стесняйся. И скажи: «Не убий!»
      Крайний слегка ткнул стоящего напротив товарища кулаком в грудь. Сказал мрачно: «Не убий!» И вопросительно посмотрел на человека с автоматом.
      — Вы так ничего и не поняли, — вздохнул тот. — Похоже, вы неисправимые второгодники. Похоже, говорить миром с вами безнадежно…
      И, жестко взглянув на топчущихся на месте бандитов, вскинул автомат на уровень плеча.
      — Считаю до трех. Раз!
      — Да ты что, мужик? Ты бы так и сказал! Да я зараз, — засуетился крайний. И что есть сил врезал своему напарнику по сопатке.
      — Ты забыл сказать: «Не убий!» — напомнил представитель.
      — «Не убий!» — повторил драчун. И ударил еще раз.
      — Ты что, гад, творишь?! — возмутился его поверженный наземь товарищ, размазывая по щеке сопли и кровь.
      — Все остальные делают то же, — приказал представитель. — Самого вялого пристрелю. Два!..
      Через минуту парни мутузили друг друга по чем ни попадя. И все сильнее мутузили. Потому что, получая увесистые удары, старались ответить еще более сильным. Потому что тут же в отместку получали еще более болезненный.
      — «Не укради»… У-у, падла!
      — Ах, ты так?! На — «Не возжелай!». На — «Не сотвори!». На! «Не возжелай!», «Не возжелай!», «Не возжелай!»…
      — Ах, ты так…
      Драка — она хоть и вынужденная, а все равно драка. А удар по морде — удар по морде. Чем бы он ни был вызван. И за него очень хочется воздать. Сторицей.
      — Ах, ты еще и ногой…
      Это очень важно было — организовать среди противников междуусобную свару. Чтобы впоследствии они выясняли: кто кому куда и насколько сильно врезал, а не объединялись для поиска обидчика. Нужно было бросить в стаю спорную кость, чтобы волки развернулись друг к другу оскаленными пастями.
      — На, получи, сволочь…
      — Ах ты, падла! Ты куда бьешь, выкормыш…
      — Ты еще и кусаться…
      Парни входили в раж.
      — Ну все, я удовлетворен, — подвел черту представитель. — Можете прекращать, — и, повернувшись, пошел к машине. Чтобы на чем приехал — на том и уехать.
      — Ну за это… За это — я тебе все кости! Гнида!
      — Ты что ж это творишь?..
      — Убью! Всех!..
      Орали, матерились, пыхтели позади него парни.
      — Я сказал, хватит! — гаркнул представитель. И для острастки пальнул в воздух.
      Но на него уже никто не обращал внимания.
      — Да пошел ты на… со своим автоматом, — орал, сверкая глазами, ближний парень, лихорадочно нашаривая под ногами жердину или камень.
      — Где монтировка? Монтировка где?! — вопил владелец так и не использованной по назначению и потерянной монтировки. — Всех порешу! Монтировку дайте! Монтировку мне!..
      С дальней стороны поляны, сбрасывая на ходу телогрейку, азартно матерясь и вскидывая на манер меча обломок деревянного черенка, в общую свалку бежал пьяный мужик с лопатой.
      — А ну, расступись! А ну, дай мне! А ну-у!..
      Представитель плюнул и пошел к машине. Теперь их, пока они друг друга не искалечат, все равно не остановить. Мужики они и есть мужики. Им лишь бы морду кому набить…

      Безработный Сидорчук Митрофан Семенович шел в булочную, чтобы купить полторы буханки хлеба: целый серый и еще половинку белого. На половинку больше, чем обычно. Чтобы не ходить в булочную завтра. На улице занепогодилось. По асфальту расплылись лужи, и в дом на ногах тащилась мокрота и грязь. А убирать в квартире лишний раз не хотелось. И если не выходить, можно было сэкономить на приборке. Если купить на полбуханки больше…
      Примерно так думал Митрофан Семенович. Или примерно так должен был думать.
      Он шел, аккуратно обходя лужи, и не заметил внимательно присматривавшегося к нему прохожего.
      — Здорово, Митяй! — вдруг радостно вскрикнул тот и хлопнул увиденного им мужчину по плечу. И по спине. И снова по плечу. — Ну ты чего? Не узнал, что ли? Ну десятый класс. Ну вспомни. Ну напряги извилины.
      — Простите, не узнал…
      И посмотрел на часы. Наверное, чтобы успеть в булочную до обеденного перерыва.
      … — Объект вошел в контакт, — доложил третий наблюдатель, для отвода глаз ковыряющийся в моторе заглохшей недалеко от булочной машины. — Время 13 часов 32 минуты.
      — Вас понял. 13.32. Объект в контакте, — продублировал полученную информацию корректировщик и переключился на другой диапазон. — Четвертый.
      — Четвертый на связи.
      — Четвертому разрешаю работать.
      Во двор, по месту проживания встретившего друга детства объекта, въехала машина «ГАЗ-53» — фургон с надписью по двум бортам — «Ремонтная» и изображением стилизованных телевизионных антенн.
      Машина остановилась напротив одного из подъездов.
      …— Ну ты чего? Ну ты посмотри. Ну вот так посмотри, сбоку, — орал обрадованный встречей одноклассник. — Ну ты чего? Совсем, что ли, все забыл? Серега я. Кузнецов. Я от тебя за две парты сидел. Ты — у окна, а я — посередине.
      — Я не сидел у окна, — возразил Сидорчук.
      — Ну правильно, не сидел. Потом не сидел. А вначале совсем чуть-чуть сидел. Но потом тебя пересадили. Ну вспомни, чертяка…
      …Из фургона вышли четверо рабочих и зашли в подъезд. Один остался на первом этаже, перегородив площадку разборной лестницей-стремянкой и открыв коробку с антенным кабелем. Двое поднялись на третий этаж. Еще один — на четвертый. И тоже открыл коробку.
      Двое разошлись по сторонам и заклеили «глазки» трех квартир прозрачными пленками, которые пропускали свет, но до неузнаваемости искажали изображение, создавая рисунок запотевшего стекла.
      — Все нормально, — сказал в прилепленный лейкопластырем к шее микрофон ремонтник с четвертого этажа.
      — В порядке, — подтвердил тот, что находился на первом.
      Телевизионщики подошли к известной им квартире. Один перекрыл своим телом обзор, другой быстро засунул в замочную скважину универсальную отмычку и ковырнул ею в одну и тут же в другую сторону. Дверь открылась. Ремонтники, стараясь не наступать и не сдвигать придверный коврик, просочились внутрь и прикрыли за собой дверь.
      Комнат было две.
      — Ты туда, я сюда! — показал один из них…
 
      …— Ну Митьку-придурка ты помнишь? Ну Митьку? Который училке на стул краску налил. А она села. Ну тогда ведь этих самых «О'Би — О'кей» не было. И она подумала… И как… Ну помнишь?
      — Вы меня с кем-то путаете, — еще раз повторил Сидорчук и попытался высвободиться из цепких объятий одноклассника…
      …Ремонтник наклонился, просунул между стеной и батареей руку и вдавил в металлическое теплое ребро пластиковую оболочку микрофона. Так, чтобы он распластался по поверхности и его невозможно было смахнуть при уборке.
      — Как слышно? — спросил он.
      — Слышу хорошо, — ответил ему голос в наушниках. — Работайте следующий…
      …— И все-таки вы меня с кем-то путаете, — в который раз попытался объяснить Сидорчук, дергая рукав из пальцев любвеобильного однокашника.
      — Не может быть. Ну не может быть, чтобы так был похож. Ну одно лицо! Ну не может быть! Ну скажи, что ты меня разыгрываешь. Что ваньку ломаешь. Как тогда, в школе…
      …Второй микрофон «сел» на патрон одной из ламп висящей под потолком люстры.
      — Второй микрофон.
      — Слышу второй микрофон. Второй микрофон в порядке…
      …— Простите, я опаздываю. Мне надо в булочную. Она скоро может закрыться, — сказал Сидорчук, отодвигая с дороги настырного собеседника.
      — В булочную? За хлебом, что ли?
      — За хлебом.
      — Ну давай я с тобой схожу.
      — Нет, спасибо, я сам.
      — Да давай схожу. Мне нетрудно. Мне все равно по пути.
      — Не стоит…
      …— Проверка, — сказал ремонтник в соседней комнате, — раз, два, три, четыре, пять.
      — Слышу тебя. Кончай считать. Не на эстраде. Все в порядке.
      Еще один микрофон был размазан по изнаночной стороне висящего на стене ковра. Почти в самом низу. Там, где менее всего перекрывался звук.
      — Как меня слышно?
      — Слышу тебя хорошо…
      …Сидорчук поглядел на часы. 13.47. В булочную он еще успевал. А вот домой опаздывал. Еще четыре-пять минут, и могло случиться нежелательное…
      …— Комнаты обработаны, — доложили ремонтники.
      — Слышу вас. Работайте кухню и ванную.
      — Ты туда, я туда, — показал на двери кухни и ванной комнаты один из ремонтников…
      …— Ба! — вдруг вспомнил и хлопнул себя по лбу Сидорчук. — Я же деньги дома забыл. Чтобы хлеб купить. Мне же за ними успеть сбегать надо! — и резко рванулся в сторону.
      Но «одноклассник» держал его цепко.
      — Да ладно с ними, с деньгами. Я дам тебе деньги. у меня есть деньги, — затараторил он.
      — Мне не нужны ваши деньги. Спасибо. У меня свои есть. Дома.
      — Да ну брось ты. Какие счеты между старинными приятелями. — И еще крепче вцепился в рукав.
      — И все же спасибо! — еще раз поблагодарил Сидорчук и вдруг, попытавшись вырваться, неловко оступившись и почти падая, задел «одноклассника» каблуком ботинка по голени.
      Тот охнул, отпустил руку и вцепился ею в случайно травмированное место.
      — Ой! Простите! — извинился Сидорчук. — Я вас, кажется, случайно задел.
      — Ничего! Не страшно, — стискивая зубы, ответил «одноклассник» и попытался ухватить ускользающего друга детства за полу пиджака.
      — Ну как же ничего? Я сейчас домой за аптечкой сбегаю…
      …— Внимание! Объект возвращается домой. Объект возвращается домой! — быстро заговорил копающийся в заглохшем моторе Третий.
      — Где он?
      — В пятидесяти метрах от поворота в первый квартал.
      — Черт! — в сердцах выругался корректировщик. — Четвертому эвакуация. Четвертому срочная эвакуация! Как меня поняли? Эвакуация!
      Ремонтники мгновенно замерли на месте. И рванулись к двери. Очень быстро, но очень аккуратно рванулись, так, что ни одной пылинки с места не стронули.
      — Первый. Мы выходим. Прикрой, Первый, — попросили они на ходу.
      Телевизионный ремонтник на первом этаже сошел с лестницы, перевернул ее и поставил поперек лестничной клетки. Так, чтобы невозможно было обойти.
      Сидорчук стремительно приближался к своему кварталу.
      — Шестой! Шестой! Объект движется в твоем направлении. Останови его на несколько минут. Сделай что-нибудь, — крикнул в микрофон корректировщик.
      — Понял вас, — ответил Шестой. — Остановить объект…
      …Навстречу почти бегущему Сидорчуку из кустов вывалился в дым пьяный мужчина. И упал ему под самые ноги.
      — Ой, — сказал он, — прости-те вели-кодуш-но, — и цепко ухватился за штанину посланного ему судьбой прохожего, пытаясь подняться. — Я тут немножко упал.
      Он действительно упал. Потому что с его вполне приличного костюма капала на асфальт грязная вода.
      — Помоги мне встать. Я сам не могу, — попросил пьяница. И проникновенно поглядел в глаза случайному спасителю.
      — Ладно, давай вставай, — пожалел пьяницу Сидорчук и потянул за воротник пиджака вверх.
      Пьяница встал, но тут же упал снова. Так, что клацнули зубы.
      — Ну давай, давай, поднимайся…
      — Вы меня простите. У меня свадьба. Годовщина. Десять лет совместного брака. Большой праздник.
      — Давай вставай…
      — Я встаю, встаю. Только у меня ноги обратно гнутся. Ты меня не бросай, прохожий. А то я не встану. А у меня юбилей. Десять лет семейного счастья…
      …Ремонтники вышли из квартиры и из подъезда. Споро забрались в машину, которая тут же выехала со двора…
      …Пьяница увидел мелькнувшие в проулке борта фургона, изрисованные антеннами, и неожиданно взял себя в руки. Он выпрямился, отстранился и, шатаясь и пригибаясь к земле, прошел несколько шагов. Сам прошел.
      — Все нормально! Спасибо тебе, прохожий! — поблагодарил он.
      — Сам-то дойдешь?
      — Теперь дойду. Если не упаду.
      …— Всем отбой! — объявил корректировщик. — Пятому продолжить наблюдение…
      Возле подъезда забывшего дома кошелек Сидорчука встретила соседка.
      — Вы не видели? — спросила она.
      — Что?
      — Машину. Ремонтную. Вот здесь только что стояла.
      — У нас что, опять воду отключили?
      — Да нет. Это другая ремонтная. Та, что антенны чинит. Я их в окно заметила. А у меня как раз телевизор шестой канал не показывает. Я думала, может, они заодно посмотрят.
      — Нет, не видел.
      — Жаль. Очень жаль. Значит, не успела.
      — Значит, не успели. Ну ничего, вы не расстраивайтесь. Они наверняка еще приедут.
      — Вы думаете?
      — Не думаю — уверен. Эти если начнут что чинить, то уж не отвяжутся…

      Командир шестого отдела ГРУ полковник Трофимов отсматривал очередную сводку случившихся в армии происшествий за истекшую календарную неделю.
      Отслеживание внутренних армейских неурядиц официально не входило в прямые обязанности подчиненного ему шестого отдела. Но, с другой стороны, исполнения прямых обязанностей с шестого отдела уже тоже почти не требовали. По причине реорганизации армии, утраты прежнего вероятного противника и отсутствия полноценного субсидирования. Но зато требовали много чего прочего. Что не требовало выделения дополнительных средств и штатных единиц.
      С некоторых пор на разведку навешали всех собак, — которых умудрились с себя посбрасывать все прочие ведомства. С некоторых пор разведка утратила свои элитные, неприкасаемые позиции, и всяк, кому не лень чуть не каждую неделю специальным приказом передавал ей чужие обязанности, Оттого и приходилось теперь прочитывать еженедельные сводки происшествий с целью «непропущения» имевших место и угрожающих внутренней безопасности и снижению авторитета армии фактов. Полковник Трофимов надел очки и стал читать распечатанные на принтере страницы. Согласно информации, присланной командованием с мест, войска пили, ссорились с местным мужским населением, насиловали местное женское население, мародерствовали по огородам местного пожилого населения, дрались между собой, угнетали солдат первого года службы, вешались, сбегали из караулов, прихватив с собой автоматы Калашникова, допускали пожары, порчу автотранспорта и другого казенного имущества, совершали наезды на прохожих и гражданский автотранспорт и прочее. В общем, все было относительно спокойно. Как всегда. В пределах разрешенных и повторяющихся из месяца в месяц процентов.
      Отдельно по самоволкам.
      Отдельно по самострелам.
      Отдельно по убийствам.
      Отдельно по изнасилованиям.
      Отдельно по несчастным случаям и прочее.
      Ничего интересного для военной разведки.
      Кроме разве происшествия в в/ч 67235, где была обнаружена пропажа со складов танковых и артиллерийских снарядов. Дело совершенно смутное. Завскладом утверждает, что снаряды были выписаны и переданы в войска согласно представленной им накладной. Но при проводке по отчетам в графе «количество» была проставлена и проведена по прочим документам неверная цифра. Созданная на месте комиссия, напротив, считает, что кладовщик означенные боеприпасы потерял с подотчета в период хранения. А накладную подделал с целью сокрытия факта пропажи.
      Хотя непонятно, зачем ему могли понадобиться снаряды к танковым и полевым орудиям? Это же не солдатские бушлаты, не котелки, не запасные двигатели к автомобилям «ГАЗ», «ЗИЛ», не масло из солдатской столовой, которые можно загнать по сходной цене местному населению. И даже не пистолеты и не гранаты, имеющие устойчивый спрос в криминальных структурах.
      Пистолеты и гранаты воруют часто. Настолько часто, что военная разведка перестала обращать на подобные факты внимание, оставляя их на совести военных следователей и прокуратуры. Это раньше из-за дюжины пропавших автоматов поднимали на уши всех и вся. И рыли землю на пять метров вглубь, пока не находили. Те времена давно миновали. И стрелковое вооружение из армии уходило ящиками. Но вот снаряды…
      Скорее всего это действительно была путаница в учетных документах. Или интриги местных работников, освобождающих под своих родственников теплые складские места. Скорее всего так оно и есть… А если нет?
      Полковник Трофимов пожалел, что отсматривал сегодня сводку происшествий. Если бы он ее не отсматривал или, к примеру, пробежал мельком, то он бы данный факт не углядел. И имел бы полное моральное право о нем не думать. Но он его углядел. И делать вид, что его как бы не было, уже не мог. Как профессионал не мог. Как человек, который всю жизнь за второстепенными на первый взгляд событиями ищет их второй, более глубинный смысл.
      Полковник Трофимов поднял трубку и набрал номер подразделения ГРУ, дислоцированного в области, где имело место быть происшествие со снарядами.
      — Здоров, майор, — сказал он. — Ты сводки происшествий по своему округу отсматриваешь? Ну, значит, о пропаже снарядов знаешь. Знаешь? Тогда так, не в службу, а в дружбу, потряси там этого прапора. На предмет криминала. Я понимаю, что не совсем наше дело. Хотя, с другой стороны, и наше. Понимаю, что людей нет. Что зарез. Я все понимаю. Но я же тебя не следствие прошу проводить. А только легонечко пощупать, что почем. На предмет злого умысла. Все-таки снаряды. Может, их местное население по избам растащило, чтобы рыбу глушить? Или дурак какой; чтобы бабу свою гулящую подорвать? Тогда наше дело сторона. Тогда это дело прокуратуры и милиции. А если кто-нибудь эти снаряды надумал под полотно железнодорожное подсунуть? С террористическими целями. Toгда с нас с тобой потом спросят. Почему не углядели?! Почему не предупредили? Вернее, они с меня спросят, а я с тебя. Понял? Ну, тогда действуй.
      Полковник положил трубку и успокоился. И забыл о снарядах. Потому что в традициях армии вовремя перевел стрелки потенциальной угрозы с себя на ближнего. На случай, если это дело вдруг перерастет в скандал и каким-нибудь боком зацепит их отдел. Теперь, если что, он чист. Он отдал приказ на места. А если там не углядели, не проверили, не разобрались, то это их проблемы. А значит, уже не его.
      Давай, майор. Крутись, майор. Демонстрируй свое усердие и выучку…

      Полномочный представитель Всемилостивейшего его высочества шейха, наследного Принца Больших и Малых Песков, двух Озер и девяти нефтяных скважин и прочее и тому подобное… всего на двух листах машинописного текста, он же Иванов Иван Васильевич, он же слесарь-изолировщик шестого разряда ремонтно-строительного управления номер семнадцать, он же Резидент мало кому известной организации, именуемой среди ее работников Конторой, продолжил свой вояж по России. В поисках столь необходимого его высочеству шейху тяжелого российского вооружения.
      Представитель Всемилостивейшего прибыл с неофициальным, но очень важным визитом в город Новоковровск. На улицу Привокзальную, дом номер тридцать пять. И постучал в запертую калитку.
      — Чего тебе? — спросил со двора недовольный голос.
      — Мне бы Федорова увидеть.
      — Какого Федорова? Нет здесь никакого Федорова.
      — А кто есть?
      — Я есть, — ответил по-домашнему одетый мужчина очень неопределенных лет. — Какого тебе Федорова? Мишку, что ли? Который сварщик? Так он не здесь. Он пятью домами дальше живет.
      — Нет, мне не Мишку. Не сварщика. Мне Привокзальную, 35. Спросить Федорова.
      — Перепутал ты что-то, мил человек. А чего тебе надо? Вообще? Может, я чем помочь смогу?
      — Мне? Мне стволы нужны. Большого диаметра.
      — Какие стволы? Бревна, что ли? На сруб? Так нет у меня дерева. Тебе на лесобазу надо. Там, кажись, продавали.
      — Да нет, не те стволы. Другие. Металлические. Диаметром от одного до пяти дюймов.
      — Пушки, что ли? Ну ты шутник. Откуда у меня пушки? У меня даже берданки нет. Разыграли тебя, парень.
      — И все же вы передайте, кому следует. Что приехал покупатель. По рекомендации одного человечка приехал, — и представитель назвал известное ему имя. Имя шефа.
      — Я бы передал, — усмехнулся мужчина неопределенного возраста. — Только кому? Разве только бабке своей.
      — И все-таки скажите. Я буду ждать три дня в гостинице «Центральная». В 23-м номере.
      — Ладно, ступай себе, мил человек, мимо. Подобру-поздорову. Хватит надо мной шутки шутить. А то я сейчас осерчаю и собаку с цепи спущу.
      — Кто там? — донесся из дома женский голос.
      — Да кто его знает. Ходят тут всякие. От работы отрывают…
      «Может, и вправду ошибся? — подумал представитель шейха. — Или тот мелкоуголовный шеф, несмотря на угрозу неотвратимого наказания, липовый адрес всучил? Неужели провел шеф?..»
      Представитель отбыл обратно в гостиницу. Бросил в стенной шкаф свой кейс, в котором уже не было автомата, но была целая кипа удостоверяющих его личность бумаг. Другой, точно такой же видом, но совсем с другим содержимым кейс он сдал в автоматическую камеру хранения.
      Вечером представитель пошел знакомиться с достопримечательностями славного города Новоковровска которых было числом восемь: разваленный монастырь, действующая тюрьма и шесть вновь открытых ресторанов.
      Представитель выбрал рестораны. Вначале первый, потом второй, потом третий. И так вплоть до шестого. Из него он вышел далеко за полночь. Ну не сиделось представителю в номере. Влекла его экзотическая кухня средней полосы России. А также необходимость поменьше находиться в четырех казенных стенах.
      В два часа усталый, пресыщенный сомнительными ресторанными деликатесами представитель постучался в запертые двери гостиницы.
      — Чего тебе надо? — спросил сквозь стекло двери заспанный, недовольный поздним визитером швейцар.
      — Деньги вам передать, — показал визитер зажатые в руке двадцать долларов. — Вы обронили.
      — Ах, передать, — оживился швейцар, стуча запорами.
      — Меня никто не спрашивал?
      — Нет, нет. Никто.
      — А номер убирали?
      — Номера у нас утрами убирают. Но если вы прикажете…
      — Нет. Не надо. Утром так утром.
      Заходя в свой номер, представитель открыл дверь едва ли больше чем на тридцать сантиметров. Только так, чтобы протиснуться боком. И, включив свет, осмотрел пол.
      Несколько случайно оброненных им на пол соринок были сдвинуты в сторону. Значит, дверь открывалась. Хотя уборки не было.
      Шкаф тоже открывали. Потому что был оборван волосок, приклеенный к дверце с помощью капельки коньяка. Старый, но безотказно срабатывающий на дилетантах способ проверки нарушения конституционного права неприкосновенности жилища.
      Правда, дверь и шкаф могли быть случайностью. Корыстным любопытством обслуживающего персонала. А вот бронированный с шифрозамком кейс…
      Представитель внимательно осмотрел створки. Здесь волоски были на месте. И значит… И, значит, в кейс лазил кто-то посторонний! Причем очень опытный посторонний. Потому что умудрился шифрозамок открыть. И снова закрыть! И волоски обнаружить и приклеить на место. На чем и прокололся. По той простейшей причине, что один из тех волосков был специально недоклеен и держался на честном слове. А теперь приляпан намертво. Переиграл сам себя неизвестный визитер. Перестарался в уборке помещения при уходе.
      А тот дядя утверждал, что «такие здесь не проживают». А какие тогда проживают? Если после встречи с ними невскрываемые шифрозамки вскрываются и контрольные волоски на место приклеиваются?
      Нет, не соврал шеф. По адресу направил. К очень серьезным людям направил. О чем можно судить хотя бы по тому, что, прежде чем вступать в контакт, предпочли присмотреться к неизвестному визитеру, проверить его документы и его кредитоспособность. И, будем надеяться, удовлетворились и тем и другим в полной мере. Потому что документы, банковские справки, выписки и прочие оставленные в кейсе ксивы выполнены на высоком идейно-художественном и полиграфическом уровне. Так что непрофессионалу не подкопаться. Тем более что настоящих печатей шейхов, равно как их самих, они в глаза не видели.
      Отсюда будем считать, что представление полномочного посла шейха состоялось. Верительные грамоты вручены. Изучены. И приняты. Осталось дождаться приглашения на высокий прием.
      Который не заставил себя долго ждать.
      Вечером следующего дня в номер к полномочному и в чем-то чрезвычайному представителю явился гость. Без спроса явился. И без предупреждения.
      — Здравствуйте, — сказал он. — Вы искали Федорова?
      — Да. По адресу Привокзальная, 35. Но там сказали, что таких нет.
      — Вам сказали правильно. Там действительно таких нет. Там другие.
      — Я от…
      — Я знаю. Мы позвонили ему. В больницу. И навели кое-какие справки.
      — Я, конечно, извиняюсь. Но он виноват сам…
      — Я все понимаю. Он нарушил условия сделки. Он хотел получить больше, чем ему полагалось за такого рода услуги.
      — Я не думал…
      — Довольно об этом. Что вам нужно? От Федорова.
      — Оружие.
      — Оружие в охотничьих магазинах. Пожалуйста, идите, выбирайте, покупайте. Лично я рекомендую вертикалки тульского завода. Очень хороший бой. И цена невысокая.
      — Извините, я неправильно выразился. Мне нужно вооружение. Мне нужно тяжелое вооружение.
      — Это другой разговор. Какое вооружение вас интересует?
      Вот так запросто. Как будто разговор идет о партии зажигалок. Или газонокосилок.
      — Меня много что интересует.
      — Конкретно, пожалуйста.
      — Танки «Т-80». Системы залпового огня. Зенитно-ракетные комплексы. Боевые машины пехоты. Локаторы. Комплектующие… — перечислил представитель список требуемых вооружений.
      — Набор серьезный. Сразу и все предложить мы не можем. Но кое-что постараемся. Что вас интересует в первую очередь?
      — Танки «Т-80». Три штуки.
      — Трех танков сегодня в наличии нет. Есть много более старых образцов. В неограниченном количестве.
      — Старых не надо. Шейх не будет брать старое вооружение. Только самое современное.
      — Тогда могу предложить один экземпляр. Самый новый. Без эксплуатации. Наезд сто пятьдесят километров. Тропический вариант.
      — Одного мало.
      — Плюс пятьдесят комплектов боеприпасов. Запасные ствол пушки, мотор, траки.
      — А обычно?
      — Обычная комплектация уже. Без стволов и мотора. Обычно заказ выполняют другие поставщики. Но сегодня они пустые. Вы опоздали буквально на несколько дней. Следующая партия ожидается не раньше чем через две-три недели. Сами понимаете, товар ходовой, уходит быстро, запас ограничен.
      — Хорошо, я согласен. Возьму один. Пока.
      — В течение месяца, я думаю, мы сможем подобрать вам недостающие экземпляры.
      — Мне бы хотелось согласовать цену.
      Продавец вытащил бумагу и написал на ней цифру.
      — Ого! А не много запрашиваете?
      — Цена реальная. Хотя, конечно, выше заводской. Но вы должны понимать — оформление, согласование, транспортировка, сопровождение, предпродажная подготовка, постгарантийное обслуживание, в пределах страны, конечно.
      — Боюсь, на такую цену шейх не согласится. Ему предлагали американские образцы. Тем более мы предполагаем приобрести у вас партию товара…
      Продавец зачеркнул на бумаге цифру. И написал рядом другую. На пять процентов меньшую.
      — Но тогда транспортировка ваша. Но по нашему коридору.
      — Хорошо. Я согласен. Когда можно посмотреть товар?
      — Послезавтра.
      — Деньги предоплатой?
      — Нет. Деньги по факту. Сразу после того, как вы осмотрите и примете образец.
      — А если я в последний момент откажусь?
      — Это ваше право. Как покупателя. Но должен предупредить, что после второго немотивированного отказа мы прервем с вами торговые отношения. Нам нужны надежные партнеры. Один отказ мы можем отнести на случайность. На несогласованность условий сделки. Два — посчитаем системой.
      — А если виной будет качество товара?
      — За товар мы ручаемся. Мы не сотрудничаем с сомнительными поставщиками. Кроме того, мы самым тщательным образом проверям полученный товар. Мы не можем позволить себе обман. Не можем допустить скандал.
      Логично. Скандал для подобного рода торговцев равнозначен огласке. Огласка — открытию следствия. И значит, они больше, чем кто-либо другой, заинтересованы в поставке качественного товара.
      — Как и на чем я смогу попасть на место осмотра товара?
      — Транспортировка к месту предпродажных испытаний, питание, размещение, обеспечение безопасности и прочие связанные с этим текущие расходы включены в стоимость товара. Послезавтра за вами заедет машина.
      — Хорошо. До послезавтра.
      — До послезавтра…

      Начальник президентской охраны второй час прослушивал выдержки записей, снятых с микрофонов, установленных в квартире безработного Сидорчука Митрофана Семеновича. И чем больше слушал, тем больше мрачнел. Потому что ни черта не понимал. То есть вообще ни черта!
      Митрофан Семенович ходил по квартире, стучал дверями, гремел посудой, булькал какими-то жидкостями, включал и выключал свет, сливал воду в унитазе, прибавлял и убавлял громкость в приемниках, телевизоре и громкоговорителе на кухне, чавкал, кашлял, вздыхал, издавал неприличные звуки и периодически разговаривал совершенно ни о чем. С какой-то Машей.
      — Маша, иди сюда. Ну иди сюда. Иди, не бойся. Я добрый сегодня. Слышь, Машутка!..
      — Кто это такая Маша? Установили? — спросил начальннк охраны, останавливая запись.
      — Установили. Это кошка его.
      — Какая кошка?
      — Обыкновенная. Беспородная. Кличка Маша.
      — А чего она всегда молчит?
      — Не всегда…
      — Но я ее не слышу. Почему она не орет, ну или там не мурлычет?
      — Не знаю. Наверное, сытая. Кошки, когда сытые, обычно спят.
      Начальник вновь включил запись.
      — Машка, иди сюда! Иди, я тебя поглажу. Иди, зараза! Сейчас как дам по морде тапком!..
      — Мяу-а-а! Фр-р-р!
      Похоже, точно кошка.
      Снова кашель, вздохи, скрипы дивана и разговор. На этот раз уже самого с собой.
      — Э-эх. И какого только дерьма в газетах не пишут. Ну что это?.. — Пауза. — Или это. — Пауза… — А это вообще ни в какие ворота! — Пауза. — Моя бы воля — сослал всех этих редакторов в Сибирь. К черту. На стройки народного хозяйства. И тачку в руки. Или лопату, чтобы котлованы рыли, а не ямы ближним! Паразиты! Дерьмо собачье!..
      — Он что, всегда так? — спросил начальник охраны.
      — Что всегда?
      — Болтает сам с собой?
      — Очень часто.
      — Он что, больной?
      — По имеющимся в нашем распоряжении сведениям — нет. Вот выписки из его больничной карточки: посещение окулиста, терапевта, хирурга. Анализы крови, мочи…
      — Не надо мочи. Я не в том смысле.
      — …Нет, ну ты посмотри. Ну как об этом можно писать? Как возможно такое пропускать в печать?..
      Начальник охраны перемотал пленку.
      — …Иди сюда! Иди, я сказал! Ну смотри, что я тебе дам. Иди, Машутка. Посмотри, какая косточка…
      Еще перемотал.
      — …Никому-то мы с тобой не нужны. Ни ты, ни я. Ты хоть на двор сходить можешь. Со своими Васьками помиловаться. А я куда? Для тех, кому за тридцать? Так там одни старухи, которым за пятьдесят. А говорят, что за двадцать. Зачем мне которые за пятьдесят? Мне бы кого помоложе. А помоложе туда, где за тридцать, не ходят. Они, шалавы, на дискотеки бегают. А разве мне можно на дискотеки ходить? Нет. Засмеют. Это тебе можно хоть куда ходить. Потому что у вас все просто. Задрал хвост — и никаких тебе «Для тех, кому…». Никаких штампов и делений жилплощади. Был бы я котом, я бы разве дома сидел? Слышь, Машка. Ну иди сюда, Машка…
      Еще прокрут.
      — …Эх, Машка, мне бы твои кошачьи заботы. Накормлена, напоена, в тепле, работать не надо…
      Еще.
      — …Опять погода ни к черту. Слышь, Машка, опять кратковременные осадки обещают. И вчера обещали. Опять из дома не выйти. Хотя зачем тебе выходить? Ты в подвал — нырк, и все тебе удовольствия. Сколько дуще угодно…
      — У него кто-нибудь есть? — спросил главный телохранитель.
      — Вроде бы нет.
      — Что значит «вроде бы»?
      — Наружное наблюдение никаких контактов с представителями противоположного пола не обнаружило.
      — А с его полом? Что вы уставились? С его полом контакты обнаруживались?
      — Никак нет. То есть в том смысле, что мы не отсматривали данное направление.
      — Ну так отсмотрите. Или он что, со святым духом живет? На пару. Или со своей драной Машкой? Не может человек в его возрасте кого-то не иметь. Или к кому-то не ходить. Или к кому-то не хотеть ходить. А если ни к кому не ходит, то надо сделать так, чтобы ходил. К кому-нибудь. К кому-нибудь из наших сотрудниц. Или сотрудников. И чтобы они к нему ходили…
      Еще одна перемотка. И воспроизведение.
      — Надоело все! Хуже горькой редьки. Хуже двух горьких редек. Плюнуть бы на все и махнуть куда-нибудь на юг. Где тепло. Фрукты. Женщины. И никаких тебе идиотов, которые по телевизору чушь молотят. Потому что все за эту болтовню имеют. И море, и фрукты, и женщин. А мы с тобой тут…
      — Он что, не замолкает?
      — Замолкает. Иногда. Когда спит.
      — Точно, идиот. Полный! Беспросветный! С осложнением на речевое недержание…
      — Снять наблюдение?
      — И ты тоже идиот! И тоже беспросветный. Хоть и с майорскими погонами. Усилить наблюдение! Вдвое усилить! Втрое! И за ним, и за Машкой его. И за каждым тараканом в его комнате. Слушать! И искать!
      — Что искать?
      — Не знаю, что искать. Но только искать! Не может «папа» приглашать на аудиенцию шизофреников. Или если может, то это какие-то особые шизофреники, которые вместо Канатчиковых, Наполеонов, Цезарей и Николашек запросто умеют беседовать с настоящими руководителями государства. Или это я с ума свихнулся. И скоро тоже начну с кошками беседы разговаривать. Искать! Или я из всех вас душу выну!..
      Ну не любил начальник президентской охраны загадки. Особенно те, которые не умел разгадать с первого раза. И особенно эту, где умалишенные безработные ночами в квартирах болтают с кошками, а днями в Кремле с Президентом, которого ему положено охранять. И оберегать от опасных сюрпризов…

      Проворовавшийся прапорщик Игнатьев сидел на жестких, отполированных спинами нарушителей дисциплины нарах в камере-одиночке гарнизонной гауптвахты. Уже шестой день сидел. И с ностальгией вспоминал свой уютный снарядный склад. Где так хорошо было расположиться в каптерке подле кипящего кипятильничка и вскрытой банки тушенки. Эффектно сидя на табуретке, сделанной из пустой гильзы от крупнокалиберного снаряда. И чего не жилось? Приторговывал бы себе помаленьку облюбованными местным населением снарядными ящиками и краской. Так нет, потянуло на большее. Идиот. Теперь того и гляди подведут под трибунал И прости-прощай, зеленка-кормилица с портупеей через плечо. Здравствуй, черная телага с номером над левым карманом и того же цвета кепи на макушке Здравствуй, зона. Там даже эти нары раем покажутся
      Жалко прапора. Сгорел прапор. Как тот кумулятивный снаряд.
      Правда, с другой стороны, прямых доказательств у них нет. Вообще ничего нет, кроме недостачи, которую он не успел вовремя замазать. Но есть желание посадить. Чтобы поднять процент раскрываемости. Хорошо его коллегам, которые на продуктах сидят. Или вещевом довольствии. Там всегда недостачу на крыс списать можно. Или пожар. А у него даже пожара быть не может. Потому что он от того пожара убежать не успеет.
      В замке загремели ключи.
      — Давай шагай! — раздался грубый голос надзирателя.
      — Куда шагай?
      — Куда видишь, шагай.
      — Не пойду. Без прокурора не пойду!
      Короткий удар чего-то твердого в дверь.
      — Руки!
      — Ишь, нежный какой.
      Дверь с лязгом отворилась. И в камеру влетел заключенный. Так влетел, что остановился, лишь уперевшись в противоположную стену.
      — Козлы! С ключами! — заорал он.
      — Не возникай. А то еще раз споткнешься, — упредил надзиратель, захлопывая дверь.
      — Выйду на волю, всем хари начищу — пообещал вновь прибывший нарушитель дисциплины. — У меня память на хари феноменальная.
      — Да ладно ты. Он-то при чем?
      — Да они при том! — и, словно впервые увидев сокамерникa протянул руку. — Гена. Балашов. А ты?
      — Прапорщик Игнатьев. То есть я хотел сказать, Саша.
      — За что, упекли, Сашок?
      Прапорщик пожал плечами.
      — За что посадили?
      — За недостачу.
      — Шинели налево сплавлял?
      — Ничего я не сплавлял. Я снарядами заведоваал. А тут вдруг недостача.
      — Не повезло. Со снарядов какой навар. Кроме головной боли. Вот кабы на тушенке. Или на худой конец на патронах… А шьют что?
      — Продажу.
      — Чего продажу?
      — Того, что имел. Снарядов.
      — Они что, с ума съехали? Кому снаряды нужны?
      — Я им то же самое говорю. А они знай себе талдычат — кому реализовывал…
      — А ты что, действительно реализовывал?
      — Да нет, конечно.
      — Жаль.
      — Почему жаль?
      — А я знаю, где в одном месте боеприпасы бесхозные. Штабелями. Просто не думал, что они кому-нибудь могут быть нужны.
      — Какие боеприпасы?
      — Разные. Какие только можно представить. Бери не хочу… А тебе я так скажу, ни хрена они против тебя не сделают. Кишка тонка. Улик нет, свидетелей нет, денег нет. Я думаю, они даже дела не начнут. Так, постращают, поизголяются и отпустят. Уволить, конечно, уволят, а больше ничего.
      — Не отпустят. Прокурор оказал: не отпустят.
      — Прокурор сказал? Ну, значит, ты под кампанию попал. Борьбы за сохранность военного имущества. Или еще какую-нибудь. Тогда засудят. Для примера другим. Тогда, пока не поздно, следователю надо в лапу дать.
      — Чего дать?
      — Денег дать. Чтобы он следствие рассыпал. Ему это — раз плюнуть. Тем более в твоем случае. Где все белыми нитками.
      — Чтобы дать — надо иметь.
      — Продай что-нибудь.
      — Как я могу что-нибудь продать, когда я здесь сижу.
      — Тоже верно. Ладно, не дрейфь, придумаем что-нибудь. Твое дело — плюнуть и растереть. Не то что мое.
      — А тебя за что?
      — Я дочь командира изнасиловал.
      — Да ну?!
      — А кто ее, проститутку, не насиловал? Разве только третий взвод. Потому что он постоянно в командировке. А козла отпущения решили сделать из меня.
      — Почему из тебя?
      — Потому что папаша узнал, что она беременна. И ухватил за зад первого попавшегося, который в это время на ней лежал.
      — И что?
      — А ничего. Сказал — или женись, или под трибунал!
      — А ты?
      — Лучше под трибунал! Я что, самоубийца, всю жизнь под ее папашей ходить? Там знаешь какое семейство? Лучше пять лет дисбата. В большеземельной тундре.
      — Не повезло.
      — Это точно. Тем более еще этот сын полка.
      — А может — дочь полка?
      — Может, и дочь. Один хрен — коллективное творчество…
      Сокамерники замолчали. И снова заговорили только на второй день.
      — Слушай, а ты верно ничего на сторону не продавал?
      — Да верно.
      — Жаль.
      — Отчего жаль?
      — Кабы продавал, ты на них наехать мог. Мол, так и так, если с нар не вытянете, настучу на всех. Чтобы по справедливости. Чтобы одному за всю компанию лямку не тянуть. А что, свободно! Кто захочет перед прокурором светиться? Вот тебе и деньги для следователя. Жалко, что ты не продавал.
      — Вообще-то маленько продавал.
      — Да ну? Кому?
      — Да сам не знаю кому. Приезжал тут один. Просил. Я отдал несколько снарядов.
      — Зачем они ему?
      — Черт знает. Сказал, что комендором служил. Что под Новый год по пьяни салют решил устроить. Бабахнул из главного калибра в божий свет. Салют ему в принципе простили. Но требуют возместить расход снарядов. Говорят, выроди и скажи, что нашел. Вот он и нашел.
      — Поди, заливает комендор?
      — Может быть. Но он что сказал, то я и повторил.
      — Нет, комендор в этом деле не помощник. Ему продали, он купил. И обратно в армию вернул. То есть откуда взял, туда и положил. Тут криминала нет. И денег нет. Вот кабы он их на сторону толкнул. Или кто-нибудь другой. Эти были бы заинтересованы. Эти бы землю рыли.
      — Был такой.
      — Ну?! Тоже салют надумал бабахнуть?
      — Нет. Этот не салют. Только между нами.
      — Какой базар?! Ни одна душа! Что я, ударник, что ли?
      — Какой ударник?
      — Который стучит. По барабану.
      — Короче, пришел ко мне один мужик. Гражданский. Плюгавенький такой. С трехдюймовый снаряд без взрывателя. И говорит — ты, что ли, складом снарядов заведуешь? Я ему говорю — ну я. А он — заработать хочешь? А кто не хочет. Давай, говорит, я у тебя с ходу ящик снарядов куплю. А у меня как раз списанные боеприпасы были, которые замокли. Их один хрен выбрасывать, потому что никакими силами не реанимировать. Я их ему и впарил. А он через неделю является с претензиями. Ты, говорит, липу подсунул. Твои снаряды не стреляют. И главное, непонятно, как он в это врубился. Снаружи-то они вполне еще кондиционные. И, главное дело, говорит — я про эту твою проделку начальству сообщу. Или меняй товар на нормальный. Или — или. Я чуть полные штаны не наложил. Честное слово! Но делать нечего, сменил. А ему, видно, понравилось. Снова ко мне. И уже с деньгами! Говорит — раз эти смог списать, то и другие сможешь. И учит, как с накладными химичить. Причем так, чтобы ни одна комиссия носа не подточила. Говорит, полный верняк. Дело сто раз проверенное. Риска никакого, а навар — сумасшедший. Причем все так продумано, что действительно не подкопаться. С какого конца ни зайди. Я и согласился.
      — Ну тогда у тебя все тип-топ. Эти тебя вытащат. Этим деваться некуда. Только записку им черкни. И все — гуляй на волю.
      — А как же я им записку передам? Когда я в камере.
      — Да, с запиской сложнее.
      — Ну вот видишь.
      — Слушай, у меня тут один кореш есть. Он на раздатке работает. И иногда за забор выходит. Через него передать можно.
      — Не. Вдруг записку перехватят?
      — Да брось ты! Он чего только с воли не таскал! Он даже баб таскал.
      — Нет. Записку отберут, следователям передадут…
      — А ты записку не пиши. Ты на словах передай. Ну, чтобы он позвонил куда надо. А они сообразят. Ну не сидеть же здесь! Так ведь они и срок впаяют. А когда до трибунала дойдет, уже вообще ничего не изменить. Им не заржавеет хорошего человека на лесоповал отправить. Давай, решайся. И, знаешь, еще что? Давай мы ему мои снаряды впарим. Их там тыщи! Барыш пополам. Я тогда от комбата откуплюсь. На, скажу, тебе бабки за дочку. Пусть она себе жениха хорошего купит. А? Ну не все ли равно ему, какие снаряды брать. Давай, думай. Только быстрее думай, пока что-то изменить можно. Пока делу ход не дали…
      На столе полковника Трофимова зазуммерил междугородный телефон. Звонил тот самый, который должен был послужить громоотводом, майор.
      — Здравия желаю, товарищ полковник.
      — Здорово, майор. Что там у тебя опять стряслось?
      — Я насчет расследования происшествия на артиллерийских складах. Ваше приказание выполнено.
      — Какое приказание? Ты о чем там болтаешь?
      — То, которое насчет снарядов. Ну, которое вы мне поручили. Две недели назад.
      — Каких снарядов? Объясни толком.
      — По поводу пропажи снарядов с артиллерийских складов нашего округа. Ну вы еще просили проверить. По моим каналам. На случай возможного теракта.
      — Ах, снарядов… И что?
      — Вы были совершенно правы. Это не пропажа. Это хищение воинского имущества. В особо крупных размерах.
      Час от часу не легче.
      — Ты с чего это взял?
      — Мы прапорщику, ну то есть подозреваемому, в камеру своего человека подсадили. Он все у него узнал.
      — Что узнал? Говори громче. Что он узнал?
      — Прапорщик передавал снаряды каким-то гражданским. О чем впоследствии, после представления ему записей и проведения разъяснительных бесед, написал признательные показания. Они сейчас находятся у меня.
      — Погоди, погоди. Что передавал? Каким гражданским?
      — Наименования и количества передаваемого имущества мы пока не установили. Но у нас есть контактный телефон покупателя, по которому с ними подозреваемый связывался. Мне кажется, что это дело очень перспективное. Если его копнуть поглубже. Но мы не решились без вашего разрешения.
      — Правильно не решились. Давай, майор, так — сбрось мне информацию по этому делу. Со всеми подробностями сбрось. А я покумекаю на досуге. Только без меня ничего не предпринимай.
      — Есть, товарищ полковник…
      Ну вот и достукался. Правильно говорит пословица — инициатива наказуема. Работой наказуема, которой могло бы и не быть. Дернул черт тогда зацепиться за эту сводку. Теперь придется ответ держать. Хотел майора под ответственность подставить, а получилось себя. Заварил кашу, теперь хлебать — не перехлебать. Полновесными ложками…

      У Мозги все складывалось хорошо. У Мозги всегда все складывалось хорошо. Потому что он не пускал дела на самотек. Он, в отличие от государственных «пап», предпочитал отслеживать свои дела лично, не передоверяя никаким помощникам, референтам или орготделам. Референт мог по недосмотру, глупости или злому умыслу ошибиться, а отвечать пришлось бы ему. Все равно ему. Потому что с референта, кроме его копеечной жизни, взять нечего. А с него есть что. И много что есть.
      В их опасном промысле, не в пример политике, конечную ответственность на другого не свалить. Потому что дело идет не о народе в целом и абстрактных платформах, а о вполне конкретном долларе, который кто-то благодаря ему получит. Или из-за него потеряет. И попытается вернуть. Чего бы это Мозге ни стоило.
      Мозга отсматривал очередной баланс проведенных в последнее время сделок. И складывал цифры. Как в детстве, наполняя глиняную копилку, которую потом разбила старшая сестра.
      Противопехотные мины. Пятьсот штук. Пункт назначения…
      Мины ушли куда-то в Дагестан охранять подступы к частным владениям. Или, наоборот, подстерегать кого-то в его собственных. Кого и где, Мозги не касалось. Его делом было получить заказ, найти и представить в оговоренный срок товар. Такой товар, который удовлетворил бы покупателя. То есть взрывался бы от малейшего прикосновения.
      Всего продано…
      Предполагаемый доход…
      Накладные расходы…
      Чистый доход…
      Доход был ниже расчетного. Слишком много пришлось раздавать взяток. За информацию о местонахождении товара. За замолвленное словцо. За то, чтобы кто-то вовремя закрыл глаза и не открывал их до момента завершения сделки. Но самое главное, за транспортировку. Где приходилось платить понемногу, но очень часто. Буквально каждому гаишнику. Потому что номера машин были дагестанские, что всякому постовому обещало положенный сверх зарплаты навар.
      Ладно, черт с ней, с упущенной сверхприбылью. В оружейном деле важен не единовременный успех, а система. И особенно постоянные, которым можно доверять, клиенты.
      Сделка по противопехотным минам не дала желаемой прибыли, но дала новый рынок сбыта. Дагестан. Откуда уже получен заказ на сто автоматов. И наверняка последуют новые заказы. Потому что кавказцы любят оружие. И ценят оружие. И платят за оружие.
      Причем на этот раз они уже не страхуются. И соглашаются отдать транспортировку продавцу, что значительно сэкономит на дороге, так как не придется отстегивать каждому постовому хапуге, который ничего не создавал, не доставал, дорогу, на которой стоит, не строил, а мзду требует. Сэкономит продавцу. Но почти ничего — покупателю. Потому что тот, таская свое оружие по территории России, сам определил цену данного вида услуг. Сам себя обманул. И теперь больше чем на треть их снижать не резон. Итого чистая прибыль на одной только транспортировке составит процентов сорок.
      А все вместе это будет означать, что малоприбыльная первая сделка принесет баснословный барыш в будущем, когда канал наладится. А дурак выдавил бы из этой первой сделки все возможные деньги с самого начала. И потерял клиента. И обещаемый им сверхдоход.
      Теперь далее.
      Противотанковые орудия. Здесь все в порядке. Тютелька в тютельку. Столько, сколько рассчитывалось. Правда, орудия ушли достаточно дешево. Но без запасного боекомплекта. Когда дойдет дело до стрельбы, покупателю придется раскошелиться. И компенсировать несостоявшуюся прибыль. А куда ему деваться? Орудия без снарядов — та же водопроводная труба.
      Гранаты. Тоже очень хорошо. Даже лучше, чем думалось. Оплата… Накладные расходы… Доход…
      БМПешки. Здесь придется придержать. Слишком обнаглел посредник. Слишком большие затребовал проценты. Лучше разрушить несколько подготовленных сделок, чем закреплять завышенную цену. Чем создавать прецедент. Пусть покрутятся, когда в последний момент выяснится, что покупатель отказывается от заказа, который у них уже на руках. Пусть попробуют найти, кому сбыть горячий, жгущий ладони товар. Обожгутся — поскромнеют. Здесь опять-таки лучше упустить сиюминутную прибыль, но поставить на колени посредника. Дешевле выйдет. Если на перспективу.
      Ну а если не встанут, если выкрутятся, придется принимать более жесткие меры. Рынок оружия не терпит вмешательства дилетантов, которые, когда работают в паре, — завышают цены. А когда остаются в одиночестве — сбивают их. Сбивать цены нельзя. Сбивать цены грешно…
      Что там следующее в списке?
      Вертолет. Да еще не просто вертолет, а «Черная акула». Да еще с новым комплектом вооружений. С вертолетом вышла заминка. Чтобы добыть боевой вертолет, его как минимум придется «топить» в море, изображая авиакатастрофу. За пропавшую без уважительной причины «акулу» можно нарваться. Поэтому, какую бы прибыль эта сделка ни обещала, спешить не следует. До организации надежного прикрытия. А не выйдет — плюнуть. Не хватало еще с Безопасностью дело иметь. И со статьей «Измена Родине». За кражу секретного вооружения. Ладно, к этому вопросу вернемся. Позже. Служение музе войны не терпит суеты…
      Малые ракетные катера. Этих пруд пруди. Надо только списать в связи с износом корпуса и невозможностью дальнейшей эксплуатации. И купить под видом металлолома. И продать под видом металлолома. По тем же документам, представленным в таможню. С присовокуплением пары пачек «зелени». С мордой их президента посредине. Таможенникам тоже есть-пить хочется. А документы, если по формальному признаку, — в порядке. Металлолом он и есть металлолом.
      Корабли вещь удобная. И главное, уходят в чужие порты своим ходом. Не надо голову о дополнительном транспорте ломать. Правда, и конкуренция на военно-морском рынке высокая. Каждый кавторанг норовит толкнуть свою посудину. А адмиралы так флотами распродают. За центы. Суету устраивают. Как на базаре. Нормально торговать мешают.
      Ладно. К морю присмотримся. Море не убежит. Пусть вначале капитаны крылышки опалят. Чай, не последние катера и лодки в России остались.
      Танки. Ушло пять семидесяток. Хорошо ушло. Запрошено еще три. На этот раз восьмидесятки. Какому-то арабскому шейху. На хрена ему сдались танки? На шакалов в Сахаре охотиться? Или свой гарем от посягательств пришлого мужского населения защищать? Для этого за глаза хватило бы «троек», то есть тридцатьчетверок. Так нет, что поновей подавай. Восьмидесятки подавай.
      Восьмидесятки в дефиците. В наличии только один. Но обещали еще несколько. Твердо обещали. Надо будет спихнуть один и проследить за остатком. Танки очень перспективный товар.
      Теперь снаряды. Определились как один из самых доходных промыслов. За пушками и танками — глаз да глаз. Приходится из шкуры вывертываться, чтобы достать и не засветиться. На снаряды такого внимания не обращают. Снаряды только приставка к оружию. Сами по себе они бесполезны. И безопасны. И потому охраняются и учитываются не так строго. А нужны всем. Особенно кому до того техника ушла. Так нужны, что в очередь встают. Дай да дай. Впору самому производство налаживать.
      И что еще удобно, техника хранится штуками, а снаряды тысячами. Отсутствие танка сразу бросается в глаза. А снарядов из штабелей можно повыдергать несколько сотен, и никто ничего не заметит. Есть ящики — и ладно. А в ящики до будущей войны вообще никто может не сунуться.
      Очень удобный товар снаряды. Идеальный товар. Надо будет еще по сусекам пошарить. Арсеналов и артиллерийских складов много по просторам Родины разбросано. И чего в них только нет. Даже боеприпасы первой мировой войны к гаубицам, которые впору в антикварных магазинах продавать, а не хранить на случай третьей мировой…
      Разослать надо будет ребят. Чтобы пошарили. Мосты навели. Постоянно действующие мосты. Чтобы от беспокойной розницы голова не болела.
      И вообще пора расширять ассортимент. Давно пора. Довольно хвататься за все подряд, за ту мелочевка, на которой первоначальный капитал сколачивался. Следует объединять капиталы. И брать достойный товар. Чтобы получить достойную прибыль. Время мелкого ширпотреба прошло. Ну или должно пройти в самом ближайшем будущем…

      «Послезавтра», строго в назначенное время, к гостинице были поданы обещанные «колеса». Неброский отечественный «уазик». Что лишний раз доказывало разумный подход к делу продавцов, которые не козыряли иномарками, предпочитая дорогостоящую непричастность дешевому выпендрежу. Им не требовалось подчеркивать свой финансовый успех. Им надо было дело делать. Так, чтобы им не мешали.
      — Вы готовы? — поинтересовался продавец.
      — Как договаривались, — ответил представитель.
      — Тогда спускайтесь через пять минут. Мы ждем внизу. Зеленый «УАЗ». Запаркован чуть в стороне. Ближе к автостоянке.
      — Деньги брать с собой?
      — Нет. Оплата, как мы договаривались, после осмотра техники. Зачем вам лишний раз рисковать средствами? И головой. Тем более денег, уверен, у вас все равно в номере нет.
      Соображает продавец. Не то что прежние, которых жадность лишила остатков разума.
      — Вы правы. Нет. После того случая нет.
      — Ну вот видите. О чем тогда говорить? Выходите. Мы вас ждем.
      Представитель вытащил, осмотрел, зарядил кейс. Они хоть и более цивилизованные продавцы, но кто их знает. Те тоже папуасов не очень напоминали. А повели себя как натуральные людоеды.
      Машина ожидала там, где сказали. Чуть вдали маячил еще один «УАЗ». Может, их. А может, случайный.
      — Садитесь, — предложил продавец, распахивая переднюю дверцу.
      — Я лучше сзади, — попросил представитель. — Меня на переднем сиденье укачивает.
      — Как хотите, — легко согласился продавец и слегка усмехнулся, заметив уложенный на колени кейс.
      — Поехали.
      Водитель тронул машину с места.
      — Ехать часа полтора, — предупредил продавец.
      — И трясти будет. Особенно последнюю треть пути. Когда на проселок выедем, — добавил водитель.
      — Ничего. Я потерплю. Ради дела.
      Машина выехала из города и очень быстро свернула на грейдер.
      — Здесь полигон заброшенный. Мы иногда его используем. А чтобы местное население не лезло, одеваем охрану и испытателей в униформу. Так что вы не удивляйтесь, что они в камуфляже и при погонах.
      — А на полигон идти пешком? Через лесок? — на всякий случай уточнил представитель шейха.
      — Зачем пешком? Нет. Доедем сразу до места…
      До места доехали действительно за полтора часа.
      И действительно последнюю треть пути трясло. Видно, дорога была наезжена и хорошо знакома.
      — Приехали, — показал водитель на заржавевший шлагбаум.
      Возле шлагбаума стоял обычного вида солдат. С погонами младшего сержанта. С ремнем, свисающим пряжкой под самый низ живота. С темно-серым от долгого использования подворотничком. Расстегнутой верхней пуговицей. Суточной щетиной. И нагловатой улыбкой на губах. От натурального дембеля не отличить. Даже если под лупой рассматривать.
      — Открывай, — крикнул, высунувшись из окна, водитель.
      Сержант лениво надавил на загруженный конец шлагбаума.
      — Проезжай.
      За первым поворотом от шлагбаума открылся полигон. Типичный, с разрушенными и наполовину растащенными по окрестным деревням постройками.
      — Где он? — заерзал на сиденье посланник шейха.
      — Вот он, — показал продавец на укрытый зеленой маскировочной сетью бугор. — Давай.
      «Солдаты» споро скатали сеть. На бетонной смотровой площадке стоял он. Танк «Т-80». Видно, что новый. Что чуть не только что с конвейера. И даже запасные траки, висящие на передке, покрашены.
      — Нулевая эксплуатация, — не удержался, похвастался продавец. — Будете смотреть?
      — Хотелось бы в деле.
      — Ваше право. Позови-ка сюда водителя! — крикнул он стоящему ближе солдату.
      Тот отбежал в ближайшие кусты. И вернулся с человеком в новеньком танкистском комбинезоне. И даже с закатанной в пластик визиткой, закрепленной на нагрудном кармане с помощью специальной прищепки. Вот что значит высокая культура обслуживания и борьба за клиента.
      Правда, фамилии и уж тем более телефона на визитке не было. Только имя и отчество. Геннадий Федорович.
      — Наш механик-водитель. И консультант по такого рода технике. С удовольствием ответит на любые вопросы, касающиеся тактико-технических характеристик и устройства данной машины.
      — Можно вопросы потом? Хочется увидеть, каков он на ходу.
      — Вам со стрельбой или как? — спросил механик-водитель.
      — А что, можно со стрельбой?
      — Конечно. Демонстрационные испытания предусматривают отстрел двух снарядов и двух пулеметных лент. Правда, мы стараемся обходиться без этого, чтобы население не тревожить. Но если вы настаиваете…
      — Нет-нет, что вы, — стал отказываться представитель. — Совершенно не обязательно.
      — Ну тогда, я думаю, мы ограничимся имитационным отстрелом и ходовыми испытаниями.
      Геннадий Федорович залез в танк и резко сорвал его с места.
      — Идемте на трибуну. Там будет видно гораздо лучше, — предложил продавец, подавая в руки покупателя десятикратный бинокль.
      С оставшейся от былых времен трибуны видно было действительно лучше. Командование полигона знало толк в подобного рода зрелищах. И умело обеспечить своему вышестоящему начальству наиболее выигрышную точку обзора.
      — Я начинаю, — передал по рации механик-водитель.
      Далее ведомый им танк разгонялся вперед, осаживал назад, вертелся на месте и вертел башней, вспархивал на искусственные холмы, взбирался на воздвигнутыe на его пути препятствия, обрушивался в рвы и тут же выбирался из них, тонул в непролазных лужах и непонятно каким образом выплывал на поверхность.
      Продавцы не дурили. Продавцы предлагали настоящий товар, который стоил запрашиваемых за него денег.
      — Ну что? Будете брать?
      — Буду! — твердо ответил поверенный шейха в закупках военного имущества.
      — Вам завернуть? — спросил продавец и показал на маскировочную сеть.
      — Заверните!
      Танк быстро накрыли сетью.
      — Вот документы, — кивнул продавец на объемный деревянный ящик, стоящий чуть в стороне, — исходные данные, чертежи. Чертежи по отдельным деталям. Схемы. Если бы вы заранее предупредили о стране эксплуатации, мы бы могли перевести основную документацию на язык эксплуатирующей стороны.
      — На любой язык?
      — Нет, не на любой. На семь наиболее употребимых языков.
      — Может, вы и гарантию даете? Как на холодильник.
      — Нет, гарантию не даем, — улыбнулся продавец. — Гарантию дает ВПК — военно-промышленный комплекс. Очень надежную гарантию, которой, в отличие от выпускаемого ими же ширпотреба, можно доверять. Ну что? Будем считать образец принятым? Или есть какие-то рекламации? Или замечания? Или пожелания по окраске?
      — Окраску тоже можно менять?
      — Можно. Кроме данной, предусмотрен полярный, пустынный и субтропический варианты. По желанию заказчика. Окраска входит в предпродажную подготовку.
      — Круто вы тут развернулись.
      — Что поделать. Конкуренция. Кто не научится работать с клиентом, кто не научится ему нравиться — тот проиграет рынки сбыта. Приходится перестраиваться.
      — С кем конкуренция? При такой-то организации дела!
      — По-разному. В том числе с Росвооружением. Хотя они об этом и не знают. Ну так что? Перекраска требуется?
      — Нет! Не требуется! Заберу как есть…
      Расчет производили в том же гостиничном номере. Продавец взрезал несколько взятых наугад долларовых пачек, вытащил из них несколько сотенных купюр и посмотрел их на свет.
      — Все в порядке?
      — Все в порядке. Куда доставить товар?
      — А как вы его обычно транспортируете?
      — Обычно мы траспортируем до страны назначения. Или до указанного вами окна на границе. Но бывают случаи, когда покупатели сами увозят приобретенный товар. В этом случае мы предоставляем большегрузный прицеп, маскировочный кожух и сопроводительные документы. Мы, знаете, заинтересованы, чтобы товар уходил тихо. Вы как предпочитаете?
      — Я предпочитаю сам.
      — Тогда мы рекомендуем вам воспользоваться водным транспортом. На баржах танк практически незаметен. Особенно если засыпать его песком, опилками, щепой или землей. Но лучше всего навозом.
      — Почему навозом?
      — В навоз никто не полезет. Побрезгует.
      — А где его взять? В таком количестве?
      — На любой ферме или свинокомплексе. Они только рады будут избавиться от накопленного дерьма.
      — Тогда я, пожалуй, выберу водный путь.
      — Какой бассейн? Я имею в виду, в какое море вы предполагаете попасть? Каспийское? Азовское? Белое, Балтийское? Или какое-нибудь из северных? Где будет производиться перегрузка?
      — На Азовском. Там через проливы — рукой подать.
      — Помощь в урегулировании формальностей с пограничниками и таможней требуется?
      — Нет. У нас там есть свои каналы.
      — Ну тогда нам остается определить пункт передачи товара, — продавец расстелил на столе карту. — Я думаю, удобней всего будет вот здесь. Там есть удобная заброшенная пристань и почти нет народа. Мы несколько раз использовали ее, когда торговали с южными регионами. Вам необходимо подогнать баржу к указанному пункту не позднее чем через два дня. В свою очередь, мы возьмем на себя доставку товара до места передачи по суше.
      Баржу представитель добыл в первом же порту. По очень сходной, не идущей ни в какое сравнение с танком цене. По цене металлолома. До места назначения баржу вытолкал речной буксир «отэшка». Он привалил баржу к пристани, закрепил с помощью наброшенных на кнехты канатов и, дав гудок, ушел вверх по течению. Ровно через сутки сюда должен был подойти другой толкач, чтобы доставить уже загруженную баржу по назначению. Обе эти транспортные услуги стоили тоже копейки, так как капитаны, согласившиеся помочь хорошему человеку, все равно шли туда, куда надо было заказчику. Отчего им было не прихватить попутный груз?
      Навоз представителю привезли из ближайшего животноводческого комплекса на восьми «КамАЗах». И слили в трюм баржи.
      — За каким тебе столько дерьма? — удивился один из водителей.
      — Надо. Для улучшения состава почвы надо. У нас там, — махнул вниз по течению представитель, — в степи навоза почти нет. А урожай собирать требуют.
      — А-а, — все понял водитель. — Ну тогда давайте, удобряйте. Дынь потом прислать не забудьте.
      — Обязательно…
      В назначенное время к пирсу вырулил «Ураган» с большегрузным, рассчитанным на перевоз гусеничной техники прицепом. И сдал задом к причалу.
      На прицепе стоял здоровенный строительный вагончик. Вроде тех, что используют на трассах для жилья вахтовики-нефтяники. Двери и окна были закрыты на замки и опломбированы блямбами пластилиновых печатей.
      — На случай проверок. Считается, что внутри ценный груз. Который проверять можно только после согласования с главком.
      — А если все-таки проверят?
      — На тот случай есть другие документы.
      Внутри пустотелого кожуха вагончика находился товар. Находился танк.
      — Орудие пришлось снять, потому что с орудием не умещается, — предупредил продавец. — Будем разгружаться?
      Представитель согласно кивнул.
      — Присмотрите там на всякий случай, — приказал продавец, посылая в три стороны наблюдателей, которые должны были придерживать случайных, опасно любопытствующих прохожих.
      Сбоку к прицепу подогнали кран, подали стропы с крюками, подцепили вагончик за кольца на крыше и подняли.
      — Давай! — махнул продавец.
      Внутрь танка влез механик-водитель и, запустив мотор, согнал его с прицепа на пристань. Все щели на танке были затянуты брезентовыми полотнищами. На случай погружения в землю. Или, как в этом случае, в навоз.
      Внутрь баржи краном опустили сходни — два толстых сваренных друг с другом металлических швеллера. Танк вполз на них и по ним в баржу. Навоз закрыл башню почти под самый верх. Так, что механик-водитель еле выбрался наружу.
      Рядом с танком, подцепив краном, опустили на дно баржи зашитые в брезентовые мешки основной и запасной орудийные стволы. И запасной мотор. Рядом положили четыре бетонных фундаментных блока, расперев ими танк от бортов. Навозная жижа поднялась и скрыла башню танка.
      Кожух вагончика поставили на место. Сопровождающие лица расселись по машинам.
      — Все, — сказал продавец. — Наша часть обязательств выполнена. Охрана не требуется?
      — Нет. Спасибо.
      — Ну тогда — спасибо за покупку…
      Исполнено действительно было все. Все, что обещалось. Продавец держал слово до запятой.
      Машины вырулили на дорогу и скрылись из виду.
      Представитель остался один. С баржей, танком и несколькими десятками тонн навоза. В который по причине исходящей от него вони действительно никто соваться не станет.
      Через полтора часа к пристани подвалил буксир.
      — Ну что? Будем цеплять, — крикнул с мостика в мегафон капитан.
      Палубная команда спрыгнула на пирс, сняла с кнехтов концы, занесла и закрепила их на буксире.
      — Вы что, остаетесь? — крикнул капитан.
      — Нет.
      Ну тогда идите сюда.
      Выполнивший поставленную перед ним торгово-закупочную задачу представитель шейха спрыгнул на буксир и поднялся к капитану.
      — Груз у вас, того, в нос шибает, — сказал капитан. — Знал бы — не взял.
      Буксир оттянулся на середину реки и встал на курс. Через три часа посредине широкой излучины реки представитель попросил застопорить ход.
      — Зачем? Нам же еще четыре часа ходу.
      — Нет. Оставьте меня здесь.
      — Зачем здесь? Здесь же на полста верст, ничего нет.
      — Меня подберут. Через полтора часа. Другой буксир.
      — Ну смотри. Хозяин — барин, — пожал плечами капитан, мало сожалеющий по поводу того, что избавится наконец от не способствующего аппетиту команды груза. — Правда, это не дело болтаться на несамоходной барже посредине фарватера.
      — Да кому она здесь может помешать? Не то что судов — рыбацких лодок не видно.
      — Тоже верно. Загнали речфлот. В то, что ты везешь, загнали. Раньше на фарватере развернуться было невозможно, чтобы кого-нибудь не задеть, а теперь как в пустыне… Ну что, не передумаешь?.
      — Нет.
      — Ну, тебе виднее. Палубной команде подняться наверх.
      Из нутра «отэшки» вылезла палубная команда — заспанный и недовольный всем на свете матрос.
      — Слышь, Серега, руби концы. Они дальше не пойдут.
      Буксир отвалил от оставленной им посреди реки баржи и, вставая на курс, дал короткий прощальный гудок. Представитель махнул в ответ рукой. Когда буксир почти скрылся из виду, человек на барже раскрыл сваренный из металлических листов и покрашенный в красный цвет противопожарный ящик, в котором должен был быть песок. Но не было ничего. И вытащил из него резиновый сверток. И ножной насос-лягушку. Сверток был надувной двухместной лодкой, которую он накануне купил в магазине культтоваров.
      Человек на барже накачал лодку за пять минут. И спустил ее на воду. Потом достал из ящика еще два свертка. Но гораздо меньших, чем лодка. И достал зажигалку.
      Потом бросил свертки в баржу, стараясь угодить между бортом и бетонными фундаментными блоками. Быстро сел в надувнушку, вставил в уключины весла и отгреб на несколько сотен метров. После чего бросил весла и стал ждать, медленно сплавляясь по течению.
      Заряд сработал через десять минут. Два килограмма тротила взорвались на дне баржи, ломая и куроча бетон и разрывая в куски металлический борт баржи. Фонтаны дерьма, словно прощальный салют, поднялись на много метров в воздух. Не пострадал только танк, который был рассчитан на гораздо более серьезные взрывы.
      В образовавшиеся в бортах пробоины хлынула вода. Баржа накренилась и стала погружаться, задираясь вверх кормой.
      В этом месте, если верить карте, глубина была больше тридцати метров. И еще был очень вязкий, илистый грунт. Он должен был расступиться в стороны, принять и поглотить баржу вместе с ее содержимым. Так поглотить, что никто никогда не смог бы ее отыскать.
      Несколько больших пузырей лопнуло на поверхности воды. Запахло потревоженным сероводородом. И поплыло, поплыло огромным языком по реке дерьмо.
      Дело было сделано. Самое главное дело было сделано. Резидент вышел на людей, торгующих оружием. Настоящим оружием, которое нигде, кроме как у них, купить было нельзя.
      И еще он своей покупкой доказал им серьезность своих намерений. И свою платежеспособность. Это было очень важно, доказать им свою платежеспособность. Потому что на покупке танков Резидент останавливаться не желал. Потому что его интересовали не одни только танки. Вернее, танки — в самую последнюю очередь…

      Начальник президентской охраны снова выслушивал снятые с микрофонов записи. Бесконечные вздохи, ахи, скрипы, кряхтения, причитания и разговоры самого с собой.
      — Он еще с кем-нибудь, кроме себя и своей Машки, разговаривает? — спросил начальник.
      — Никак нет. По крайней мере, мы не слышали.
      — Идиотизм! Он что, так и сидит дома?
      — Так точно. Сидит. Безвылазно. Выходит только в булочную и в подъезд за газетами. А иногда и в булочную не выходит. Просит соседку хлеб купить.
      — Но этого не может быть! Не может человек сутки напролет находиться в четырех стенах!
      Командир группы наружного наблюдения развел руками.
      — Что он делает сейчас?
      — В каком смысле сейчас?
      — Вот сейчас он что делает? Сию минуту.
      Командир группы наблюдения протянул своему патрону наушники.
      — Эх, жизнь моя копеечная. Ни событий, ни радости, ни даже горести. Одна какая-то тягомотина. Уж лучше бы помереть, честное слово. Помереть — и никаких тебе забот… Как ты считаешь, Машка? Слышишь меня, Машка? Где ты? Кис-кис-кис… — раздался в наушниках занудливый, бубнящий голос. Голос человека, находящегося от этого места за несколько километров.
      — И что? Так всегда?
      — Всегда…
      Начальник охраны снова надвинул на уши наушники.
      — Ну куда ты спряталась? Машка? Ну откликнись. Нету… И здесь нету… И здесь… Может, в ванной…
      — Может, действительно в ванной?.. — сам себя спросил Митрофан Семенович. И пошел в ванную комнату.
      По дороге он рассуждал о неверности по отношению к своим хозяевам домашних животных, которых кормишь, поишь, холишь, а они все норовят в лес глядеть.
      — Машка! Кис-кис! — позвал Митрофан Семенович, заглянув в ванную комнату. И под ванну. — Нету. Нигде нету. И куда она, интересно, запропастилась?
      Митрофан Семенович сел на край ванны и включил воду.
      — Черт с тобой. Прячься. Жрать захочешь, все равно выйдешь. А я пока ванну приму…
      Митрофан Семенович встал, снял с зеркальной полки, висящей на стене, шампунь, мыло и мочалку. И снял полку. За полкой были кирпичи. Не кафель. А именно кирпичи.
      — О-ох! Горячо! Как же это я не рассчитал, — сам себя упрекнул Митрофан Семенович и снова крикнул: — Машка! Ну иди сюда, Машка! Ну смотри, чего я тебе дам.
      И вытащил первый кирпич. Потом он дурным голосом напевал популярные эстрадные песни. И одновременно вытаскивал второй и третий кирпичи.
      Потом ругал Машку. И вытащил еще два кирпича.
      Потом плескал рукой в воде, другой вытягивая и бесшумно складывая на пол другие кирпичи.
      Наконец образовался вполне приличный, в который легко мог пролезть взрослый человек, лаз в соседнюю квартиру.
      Митрофан Семенович закрыл краны, громко пошуршал полотенцем о совершенно сухие волосы и прошел в комнату.
      — Ах вот она где! — радостно заорал он, вставляя в переносной магнитофон кассету. — Спряталась! Думала, я тебя не найду. Ну иди сюда. Иди, милая…
      И включил магнитофон.
      — Мур-р-р-ррр, — сказал магнитофон.
      — Больше не будешь от меня бегать? Не будешь шататься? — сказал магнитофон. — А то обижусь и перестану тебя кормить…
      Магнитофон был не простой. Магнитофон был очень хороший, который не искажал тембры голосов и звуков. За этот магнитофон пришлось заплатить больше чем за иной навороченный музыкальный центр. И еще за то, чтобы всунуть его в обшарпанный, ширпотребовский корпус.
      — Ну вот, видишь. Видишь, как хорошо, когда не упрямишься. И тебе хорошо, и мне…
      — Мур-р-р-ррр…
      — Я вот тебе сейчас из ванной гостинчик принесу, — пообещал отходчивый на проказы братьев наших меньших хозяин. И пошел в ванную комнату.
      Там Митрофан Семенович встал на колени и акуратно вполз в образовавшийся лаз. И оказался в соседней квартире.
      — А-а! Видала! — радостно сказал магнитофон голосом отсутствующего Митрофана Семеновича. — Видала, какой мосол я тебе принес! Какой здоровенный мосол.
      — Ур-р-ррр — зарычала в магнитофоне увидевшая кусок мяса Машка.
      — То-то. А в следующий раз, если ты будешь снова прятаться, я тебе ничего не дам. Так и знай. Совсем ничего не дам. Бездомным кошкам скормлю, которые не прячутся. Да они за такой кусок мяса не то, что некототорые…
      — Маразм. Совершенный маразм! И занудство! — сказал начальник охраны Президента, досадливо отбрасывая наушники. — Это какой-то абсолютный маразм! И дерьмо! Полное дерьмо! Я бы на месте его кошки сожрал не мосол, а его!
      — Будете дальше слушать? — поинтересовался командир группы наблюдения.
      — Что слушать?
      — Ну вот это.
      — Это — сам слушай. С меня историй про Машку хватит! Во где мне его передача — «в мире его животных»!
      — Так, может…
      — Что! Только попробуй! Только попробуй отключить! Не для того я туда вбабахал чуть не весь резервный запас микрофонов. За которые, между прочим, налогоплательщик… Слушай! Каждую секунду слушай! И если вдруг чего-то не услышишь, я тебе голову от погон оторву…
      Эта квартира была не простой квартирой. Эта квартира была с двойным дном. Как тот ящик фокусника, откуда он то вытаскивает, то вновь прячет голубей и кроликов.
      Эта, первая, квартира, в которой проживал и был прописан Сидорчук Митрофан Семенович, соединялась с точно такой же соседней двухкомнатной квартирой, но только имеющей выход в другой подъезд.
      Эти квартиры были приобретены одновременно. Одна на Сидорчука, вторая не суть важно на кого. В первой проживал Сидорчук. Во второй не проживал никто. Вернее, захаживали иногда благообразного вида старичок или его взрослый внук, которые рассказывали случайно встретившимся с ними соседям, что со дня на день собираются переехать в приобретенную жилплощадь, да все никак не соберутся.
      Поэтому квартира пока пустовала.
      В непонятно чьей квартире Митрофан Семенович вставал на ноги, проходил в комнату и быстро переодевался. В благообразного старичка. Или его внука. На этот раз во внука.
      Он напяливал на себя «адидасовский» спортивный костюм, надевал «адидасовские» кроссовки и черную кожаную куртку с металлическими заклепками. Подбородок, щеки и рот, чтобы спрятать свой возраст, заклеивал бородой и усами. Поверх своих волос насаживал парик, изображавший давно не мытую и нечесаную шевелюру. На плечо взгромождал здоровенный муз-центр. И еще распрямлялся, выпячивал грудные мышцы и приобретал совершенно другую, никак не ассоциирующуюся с затюканным жизнью Митрофаном Семеновичем походку.
      Потом забрасывал в рот сразу пять подушечек «Орбит» без сахара и, шумно чавкая и врубая на полную мощность музцентр, выходил на улицу.
      Он не прятался. Потому что чем меньше он прятался, тем меньше его замечали.
      — Хай! Чувиха! — орал он первой встретившейся ему на дороге четырнадцатилетней, еще детского вида, прохожей. — Потрясемся под музон?
      — Ты чего, дядя? — удивлялась школьница. — Вам же лет тридцать.
      — Молодость это не возраст. Это состояние души! — резонно возражал панкующий переросток. — Ну так потрясемся или нет?
      Школьница смущенно хихикала и убегала.
      — Тебе же хуже! — орал ей вслед отвергнутый партнер по тряске. И шел на улицу, вспугивая громовыми раскатами музыки окрестных кошек и воробьев.
      По пританцовывающему полупанку лениво скользили глаза двух кого-то ожидающих на скамейках парней. Одного, ожидающего возле первого подъезда дома. И другого, ожидающего возле последнего.
      Панкующий гражданин Степанов шел к ближайшему телефону-автомату и набирал известный ему номер.
      — Я насчет обмена. Четырехкомнатной на две двушки. Я вам на прошлой неделе звонил.
      Звонок по этому конкретному телефону обозначал необходимость встречи. Его со своим Куратором. Или с кем-то еще, кого посчитают нужным к нему подослать.
      Сидорчуку Митрофану Семеновичу необходимо было ответить на несколько очень заинтересовавших его в последнее время вопросов. В том числе и о часами сидящих на приподъездных скамейках молодых людях.
      — Назовите, пожалуйста, ваш адрес.
      Степанов называл адрес. Кому надо — очень известный адрес. Кому не надо — совершенно бесполезный, обозначающий совсем не то, что было продиктовано.
      — Что бы вы хотели?
      — Я хотел встретиться с одним из вариантов обмена.
      — С каким?
      Степанов назвал еще один адрес.
      — Хорошо. Я перезвоню данному варианту. И договорюсь о встрече. Спасибо, что вы позвонили нам, — благодарил за внимание к фирме приятный женский голос.
      Вполне вероятно, что даже не представляющий, кому, что и для чего передающий голос. Вполне может быть, свято верящий, что подыскивает страждущим согражданам подходящие варианты обмена. Не исключено, что был действительно подыскивающий обмены. А заодно выполняющий роль почтового ящика.
      Степанов заканчивал разговор и смотрел на часы. Кассета должна была крутиться еще двадцать две минуты. Но он должен был объявиться дома раньше.
      Через пятнадцать минут нагруженный купленной в киоске упаковкой баночного пива Степанов возвращался в свою квартиру. И, снимая на ходу «адидасовские» костюмы и парики, проходил в ванную комнату. И переползал в другую ванную комнату.
      — Ну что? Наелась? — спрашивал магнитофонный Митрофан Семенович магнитофонную кошку.
      — Мур-р-р-ррр, — отвечала магнитофонная кошка.
      — А ведь другой бы о тебе не позаботился. Другой бы о тебе забыл, — корил неблагодарную животину ее хозяин. — Другой бы пнул в сердцах…
      Сидорчук осторожно останавливал кручение магнитофонной ленты.
      — …А я хоть бы раз! А почему? Потому что люблю тебя, дуру. Как прямо родную. Потому что больше, кроме тебя, у меня никого нет… — продолжал бубнить живой Митрофан Семенович. Который для того и бубнил, для того и приучал невидимых им соглядатаев к столь своеобразной манере общения самого с собой, чтобы иметь возможность покидать помещение… Продолжая оставаться в нем.
      — Эх, киса, киса…
      — Точно, больной! — высказал свое мнение отслушивающий запись наблюдатель. — Правильно шеф сказал. На таких надо в общество охраны животных жаловаться. За издевательство в форме… занудства.
      — И в общество охраны людей. За издевательство над людьми.
      — Над какими?
      — Над нами с тобой…

      Полковник Трофимов очень внимательно изучал полученную им почту. От майора полученную.
      Он читал показания подозреваемого в воровстве прапорщика, данные им официальному следствию. И его чистосердечные признания, и рапорт подсаженного к нему в камеру сексота. Разница между документами была существенная. В первом случае прапорщик все отрицал и все валил на бюрократическую путаницу, возникшую в многочисленных и противоречащих друг другу отчетных документах. Во втором — все признавал.
      Воровство было не доказано. Но воровство было. Воровство было, но наказать за воровство было нельзя.
      Из-за нехватки у следствия доказательств. Им бы показания сексота к делу пришпилить. Но присовокупить показания секретного сотрудника к делу было затруднительно. Потому что операция по его внедрению в камеру и в сознание подозреваемого проводилась частным порядком. Без согласования с прокурором. Просто майор по своим каналам договорился поместить одного своего приятеля в нужную ему камеру. И вытащить оттуда после выполнения задания. Отчего вся данная операция стала носить сугубо противозаконный характер. И не могла быть принята во внимание трибуналом. Несмотря на полученное чистосердечное…
      Но, честно говоря, полковнику было наплевать на прапорщика. На то, что он избежит ответственности за свершенное им преступление. Или не избежит. Полковника интересовало не возмездие за воровство, но сам факт воровства. Его потенциальная возможность.
      Он был разведчиком и к случаям правонарушений как к таковым относился философски. Разведчик на каждом шагу что-нибудь такое нарушает. Что другие запрещают. Если он нарушает это на территории противника, то это нарушение зовется доблесть. Или даже героизм, если просто к нарушению было добавлено еще несколько трупов.
      Все зависит от точки зрения.
      Если бы этот прапорщик, допустим, украл снаряды на складах бундесвера, нанеся тем германской армии материальный урон, — это было бы хорошо. И всячески бы приветствовалось командованием.
      Если то же самое он сделал на наших складах — было плохо. Потому что пострадала наша армия.
      Вот и вся принципиальная разница. — Много важнее того, чтобы доказать, что какой-то там прапорщик совершил какое-то там преступление, понять предпосылки, которые позволили данному преступлению случиться.
      В преступлении важно не само преступление. А механизм его осуществления. Полковник еще раз прочитал рапорт неизвестного ему секретного сотрудника и отчеркнул наиболее интересные места.
      Таковых было несколько.
      Какие конкретно боеприпасы были похищены?
      Какое количество боеприпасов было похищено?
      И что это за гражданские люди, которые так хорошо знают систему учета и бухгалтерских проводок боеприпасов в частях Российской Армии?
      С ответа на эти вопросы и следовало начинать.
      Полковник Трофимов запросил полный перечень утраченного армией на данных конкретных складах имущества. И всех прочих боеприпасов, которые там хранились, но украдены не были. И убедился, что воровство не было случайным.
      Если не сказать больше!
      Из пространного, на более чем полторы сотни наименований перечня изделий изъяты были только пять артикулов. Снаряды к танку «Т-80» и к противотанковым и зенитным орудиям.
      Всего лишь пять! Из более чем полутора сотен.
      Это может означать лишь одно — что вор не брал, что плохо лежит, а брал, что требовалось. Только то, что требовалось!
      Но что еще более удивительно, вор регламентировал не только качество, но количество украденных наименований! То есть брал не только то, что ему требовалось, но брал столько, сколько требовалось. Сколько требовалось согласно закрепленному техническими требованиями боезапасу.
      Он брал не снаряды. Он брал комплекты боезапаса!
      А это могло означать только одно — снаряды предназначались для комплектовки конкретных орудий, которыми, если продолжать мысль, должны были располагать преступники. Для продажи. Или того хуже, для боевого залпа.
      Полковник затребовал своего зама.
      — Вот что, капитан, запроси-ка ты мне все случаи yтраты в войсках танков, противотанковых и зенитных орудий. Всех случаев. В том числе и связанных с так называемыми объективными причинами. И в связи с этими причинами пошедшими на списание. Только с подробностями. А не просто — гаубица была списана в связи с растаскиванием личным составом с целью приобретения ликероводочных изделий самопального производства у местного населения…
      — За какой срок поднимать документы?
      — За последние десять месяцев.

      «Папа» города Краснозареченска пил две недели. Пил беспробудно, по-черному, так, что не узнавал своих близких и не мог вспомнить событий вчерашнего дня. Он для того и пил, чтобы забыть события вчерашнего дня. И позавчерашнего. И позапозавчерашнего. Он пил, чтобы забыться.
      Но забыться не мог.
      Чуть только трезвел, он вспоминал тот с одной большой комнатой дом. И сидящего посреди нее в кресле человека, который даже глаз не приоткрыл при его появлении.
      Он вспоминал того уверенного в себе, несмотря на полное отсутствие охраны, человека и себя, стоящего перед ним. На коленях стоящего, хотя и в рост. И молча выслушивающего то, за что другой мгновенно бы поплатился жизнью.
      Что заставило его тогда не полезть в драку? Пусть бы даже в той драке он лишился жизни.
      Гнусавый вспоминал ту комнату, того человека и себя перед ним и тут же откупоривал очередную бутылку. Чтобы забыть и комнату. И человека. И себя. Совсем забыть.
      Через десять дней в городе поползли слухи, что «папа» уже не «папа», что он зашатался, что его можно опрокинуть одной рукой. Надо лишь подтолкнуть.
      На очередное торжественное заседание в городскую администрацию, посвященное какой-то там местного значения знаменательной дате, Гнусавого не пригласили. Забыли пригласить. Хотя он состоял председателем чуть не полудюжины общественных городских комиссий и здоровался за ручку со всеми отцами города.
      Данное событие не прошло незамеченным. Слухи сделали новый виток. И многие торговцы начали тянуть время, задерживая под различными благовидными предлогами выплату «налогов». И стараясь в беседах друг с другом и с вхожими в высокие кабинеты людьми выяснить степень изменения ситуации. Отчего слухи лишь множились с геометрической прогрессией.
      Слухи пересказали Гнусавому. И он разбил об угол стола очередную уже открытую бутылку. И навел в городе порядок. Железной, хотя все еще подрагивающей от чрезмерного употребления алкоголя рукой.
      — Дайте мне списки всех задолжников, — потребовал он. — Скажите, что с сегодняшнего дня они будут платить на пять процентов больше.
      Трех наиболее злостных неплательщиков Гнусавый отчеркнул в общем списке жирной чертой. В следующую же ночь у отмеченных предпринимателей сгорели киоски. «Из-за нарушения правил пожарной безопасности и использования электроприборов не соответствующей проводке мощности» — как гласило заключение пожарной инспекции. Хотя было лето, электроприборы не включались и несколько человек видели, как неизвестные лица обливали киоски бензином и поджигали.
      Районная комиссия лишила нарушителей правил противопожарной безопасности лицензии. Пожарники наложили на хозяев сгоревших киосков крупный штраф.
      Блуждание слухов в низах прекратилось. Кроме единственного — что все предыдущие были не верны.
      Теперь нужно было возвращать оплеуху, отвешенную городской администрацией. И в местной прессе появилось несколько статей, где в духе разрешенной гласности и свободы печати рассказывалось о нравах, царящих в верхушке руководителей города. В том числе царящих в саунах и загородных охотничьих домиках. Было приведено несколько вопиющих фактов. Но не было приведено ни одной фамилии. Скрывающиеся под псевдонимами журналисты обещали продолжить расследование, чего бы им это ни стоило. Даже если вдвое больше, чем они уже получили.
      Гнусавый был срочно избран председателем еще двух комиссий: «Помощи детям-сиротам, лишившимся родителей в результате стихийных бедствий» и «Содействия жертвам репрессий в Первой мировой и гражданской войнах».
      На ближайшем, специально для того созванном заседании Гнусавый сидел по правую руку от мэра города. Чем была окончательно поставлена точка на разного рода слухах.
      В город вернулся хозяин. Вернулся «папа».
      Пожар в доме был потушен. В кратчайшие сроки. Пора было думать о дне завтрашнем.
      Гнусавый снова вспомнил о разговоре, состоявшемся в пустом доме. Но вспомнил уже в иной плоскости. Вспомнил о предложенных ему для совместной разработки военных складах. Когда проигрываешь, надо стремиться извлечь из проигрыша хоть какую-то пользу. Хоть даже денежную.
      Гнусавый набрал телефон Косого.
      — Передай им, что согласен на сотрудничество.
      — По какому поводу сотрудничество?
      — Они поймут.
      Через три дня в город прибыл гонец со списком требуемого вооружения. Список был очень длинный. Что доказывало масштабы торговли.
      — Вряд ли мы найдем все, — усомнился Гнусавый.
      — Вам не нужно находить все. Вам нужно найти то, что вы способны найти.
      Гонец плохо знал Гнусавого. Вернее, не знал совсем. Гнусавый, если хотел, мог достать многое. Даже то, что достать было невозможно.
      — Деньги на закуп, конечно, мои?
      — Деньги твои. Сбыт наш. Барыш — пополам.
      — Это несправедливо. Я должен рисковать средствами, в то время как вы получаете в руки не стоивший вам ни копейки товар.
      — Но у тебя не будет проблем со сбытом. Ты будешь работать по гарантированным заказам. И потому не сможешь прогореть! О чем большем может мечтать предприниматель?
      Это была правда. Иметь стопроцентную реализацию приобретенного товара — это несбыточная мечта всякого бизнесмена.
      — Транспортировка тоже моя?
      — Транспортировка наша.
      — Когда необходима первая партия товара?
      — Хоть завтра.
      — А как я смогу проверить, что товар продан именно за эти деньги?
      — Никак. Но если тебя не устроит доход… мы сможем подобрать другого поставщика.
      Найти выходы на военные склады оказалось даже легче, чем предполагалось.
      Двоюродный брат одного из приближенных «папы» работал на складах «куском». Или, вернее сказать, кладовщиком в звании прапорщика. Звание и должность невеликие. Да возможности немереные. Недаром солдатская пословица утверждает, что все, что создано народом, — принадлежит прапорщикам.
      Прапорщика стали приглашать в гости. И стали упорно поить.
      — Ну а вот, допустим, пропадет у тебя чего-нибудь на складе? Ну, к примеру, краска или шифер? — допытывался родственник у своего брата.
      — Фигня — спишем, — отвечал брат.
      — Ну а если, допустим, много шифера и много краски?
      — Спишем!
      — Ну а если вдруг коробка патронов?
      — Все равно спишем. Имущество ответственного хранения на то и существует, чтобы его списывали.
      — Врешь!
      — Не вру! Ты посмотри, чем дача у родителей моей Зинки крыта. И чем крашена.
      — Ну?
      — Точно тебе говорю.
      — Ну а если, к примеру, снаряды?
      — Кому они, железки эти, нужны?
      — Ну если представить?
      — Спишем! Чем снаряд, допустим, отличается от бидона с краской? И то, и то емкость для хранения содержимого. Там — краски. Здесь — пороха. А если не спишем — так заберем!
      — А хватятся?
      — Кто хватится? Они там десятилетиями лежат! Ты что, думаешь, их считают? Кому в голову взбредет их считать? Там их знаешь сколько?
      — Сколько?
      — А вот этого я тебе сказать не могу! Это только нам, особо доверенным лицам, знать положено. Потому как военная тайна…
      — А что, у тебя снаряды тоже есть?
      — У меня, допустим, нет. Но у меня кореша есть, у которых снарядов как дров в поленнице.
      — И что, кореша вот так запросто могут их взять?
      — Нет. Не могут. Потому как материальная ответственность! Но для меня — могут. Потому что имеют уважение…
      Через несколько дней ходьба вокруг да около закончилась, и к прапорщику вышли с деловым предложением:
      — Ты говорил, что снаряды достать можешь. Так вот, тут покупатель нашелся. Случайно.
      — Я говорил? — безмерно удивлялся протрезвевший прапорщик.
      — Ты говорил.
      — Да не мог я такого сказать!
      — Говорил. Говорил, что, если бы нашелся кто, кому они нужны, ты бы с радостью.
      — Что, точно говорил?
      — Точно!
      — Ну и что?
      — Покупатель нашелся.
      — На хрена ему снаряды?
      — Не знаю. Но знаю, что нужны. Не все. Вот эти. За которые он готов платить.
      — Много платить?
      — Много! За каждые десять штук в размерах твоей месячной зарплаты.
      — Да ты что?!
      — То. Так что ты подумай…
      Прапорщик размышлял два дня. В чем ему усердно помогала науськанная родственниками Зинка.
      — Ни купить себе ничего, ни съездить никуда, ни поесть вволю, — стонала она. — Разве так можно жить? Разве по-другому нельзя? Ведь устраиваются как-то другие люди.
      — Другие воруют.
      — И ты воруй. Лучше хоть совсем немного по-человечески пожить, чем всю жизнь как в зоне…
      На третий день прапорщик созрел до решения. До первой партии товара.
      — Только за дешевку я рисковать не буду, — поставил условие он. — За десять не буду.
      — А за сколько будешь?
      — За пять буду!
      Сошлись на восьми. Восьми снарядах — против месячной зарплаты прапорщика. Итого — чуть больше пятнадцати баксов за штуку.
      Снаряды прапорщик вывез на складской машине, прикрыв их ветошью.
      Еще через день приехали покупатели.
      — Сколько? — спросили они.
      — Тридцать «зеленых». Каждый, — ответил Гнусавый.
      — Добро. Учтем при окончательном расчете…
      Окончательный расчет состоялся через неделю. Гнусавый получил на руки приличную пачку американской «капусты». И привет от ни разу им не виденного Мозги
      Гнусавый смотрел на деньги и прикидывал в уме, за сколько же тогда ушел отданный им товар? Выходило очень прилично. Плюс, естественно, укрытая продавцом прибыль. Не может же быть, чтобы они показали ему истинные цифры. Наверняка что-то взяли себе. Может быть, даже вдвое. Столько даже наркота не дает…
      — Когда следующий закуп? — поинтересовался покупатель.
      — Хоть завтра.
      — Через неделю. И желательно сразу втрое-вчетверо больше. Нам не имеет смысла мельчить. Не имеет смысла гонять порожние машины.
      — Втрое так втрое.
      — Втрое? — ахнул прапорщик.
      — И еще вдесятеро через неделю.
      — Вдесятеро?! Меня же посадят.
      — А ты не попадайся.
      — Нет, мужики, вы как хотите, а столько не могу. Или надо старшего кладовщика в долю брать.
      — Ну так бери.
      — Нет, он мужик не такой. Он правильный.
      «Правильный» старший кладовщик согласился помогать за три доллара со снаряда. Плюс три ящика водки авансом. Чтобы выпить за хороших людей. Итого — 18 баксов за одно изделие.
      Когда покупатель прибыл за товаром, он с трудом уместил его в двух машинах.
      — Сколько?
      — Пятьдесят за штуку.
      — Почему пятьдесят? Прошлый раз было тридцать.
      — Растут накладные расходы. Пришлось взять в долю старшего кладовщика. А он «правильный» — взяток не берет.
      — Добро. Пусть будет пятьдесят.
      После пяти удачных рейсов машина со снарядами была задержана на КПП. Выписавшего проездные документы старшего кладовщика вызвали на «ковер» к командиру части.
      — Что происходит во вверенной мне части? Почему вы вывозите снаряды без соответствующего на то раз, решения? Без согласования с вышестоящим командованием? Со мной…
      Итого: еще плюс пять долларов за изделие. И пятнадцать — с покупателя…
      После десятого рейса Гнусавый подбил бабки. Бабки получились очень приличные, которые равнялись почти половине прибыли, получаемой с торговли водкой. А с водкой еще надо было возиться — доставая привозить, разливать по таре, закатывать пробки, клеить этикетки. Со снарядами не надо было делать ничего. Надо было только перегружать с одной машины в сарай, а из сарая — в другую машину. И подсчитывать прибыль.
      Оружие действительно оказалось выгодным товаром. Самым выгодным товаром. А если бы еще не половинить приaыль…
      Гнусавый вызвал к себе кладовщика-прапорщика.
      — Сколько у вас снарядов? Всего?
      — У меня?
      — Нет, во всей твоей войсковой части?
      — Много.
      — «Много» не ответ.
      — Ну не знаю. Тысячи… Нет, наверное, даже десятки тысяч. А может быть, сотни… Я как-то не подсчитывал.
      — Теперь придется. Особенно вот этих наименований.
      — Да разве я смогу?
      — Сможешь! Потому что надо. Мне надо!
      Итоговая цифра поразила Гнусавого до глубины души. Даже если исходить из ныне существующих расценок. Даже если не умножать ее на два. Хотя, если честно, надо бы умножить. Хотя бы на треть. Потому что это его территория. И его связи. Их — только покупатели. А покупателя можно и самому найти. Был бы товар. А он есть. В неограниченных количествах есть…
      Следующую поступившую со складов партию товара Гнусавый разделил надвое. Одну половину он сложил в тот же играющий роль перевалочной базы сарай. Другую распорядился перетащить дальше, в другой сарай. И закрыть дверь на замок. Для второй половины Гнусавый решил искать покупателя сам. И получать не половину, а принадлежащее ему по праву целое.
      — Почему такой малый объем изделий? — выразил свое недовольство прибывший покупатель. — Должно было быть больше.
      — Уж сколько есть. На складах ревизия из округа. Количество вывозимых изделий пришлось сократить. На всякий случай.
      — Как долго продлится ревизия?
      — Неизвестно. Может, неделю. А может, три.
      — Хорошо. Поставьте нас в известность, когда ревизия будет закончена. Нам поступило несколько очень выгодных заказов. Нам нежелательно срывать ранее намеченные поставки.
      Гнусавый развел руками.
      Мол, что поделать. Сам бы всей душой. Но увы. Так сложились обстоятельства…
      Сразу после отбытия продавцов Гнусавый снарядил в дорогу нескольких наиболее пронырливых своих сбытчиков. Которые даже от мертвого осла уши могли «впарить». Даже прошлогодний снег по ценам нынешнего продать.
      — Товар вам известен. Объемы тоже, — сказал он. — Землю переверните, а покупателя мне доставьте! Без покупателя не возвращайтесь! — напутствовал он свою гвардию.
      Гнусавый начал свою игру. В указанном ему другими бизнесе. Гнусавый начал двойную игру, которая должна была принести очень сладкий, а главное, очень легкий барыш. И которая, удайся она, должна была реабилитировать его в собственных глазах. За то коленопреклоненное пребывание в большом пустом доме…

      С танками пора было завязывать. Чтобы, учитывая масштабы подпольного оружейного бизнеса, не засорить все имеющиеся речные фарватеры, создав тем ощутимую угрозу отечественному судоходству. Танки исчерпали себя. Пора было переходить на другие типы вооружений.
      На те, которые были более всего интересны. Ради которых и был затеян весь этот, с покупками бронетехники и утоплением бронетехники, сыр-бор. Пора было завершать подготовительный этап операции и переходить непосредственно к делу…
      Главный оружейник его высочества Всемилостивейшего шейха, наследного принца Больших и Малых Песков, двух Озер и девяти нефтяных скважин Иван Васильевич Иванов прибыл по известному ему адресу. Где и представился с соблюдением всех уже известных ему и предваряющих встречу ритуалов.
      — Я по поводу закупа…
      — Какого закупа, мил человек? Не знаем мы ни о каком закупе. Вы, наверное, адресом ошиблись…
      — Может, и ошибся. Но тем не менее передайте, что я буду ждать в гостинице «Центральная» в 17-м номере. Что я от Степана Михайловича Прибутько и что меня интересует сложный металлопрокат.
      Степан Михайлович, упомянутый в контексте со сложным металлопрокатом, должен был обозначать, что перепутавший адрес визитер человек не случайный. И что работал именно со Степаном Михайловичем, которого и требует по срочному делу.
      Продавец, обозначенный в обращении как Степан Михайлович, объявился на следующий вечер. Это был уже хорошо знакомый продавец, который и должен работать с постоянным покупателем. Приятельские отношения облегчают взаимопонимание и упрощают договор сторон. По крайней мере, так утверждал Хозяин, настаивающий на подобного рода неформальном исполнении продавцами своих обязанностей.
      — Очень рад вас видеть, — приветствовал своего недавнего покупателя «Степан Михайлович». — У вас какие-то рекламации?
      — Нет. Никаких рекламаций. Все в полном порядке.
      — Шейх доволен?
      — Совершенно. Товар ему очень понравился, и он рассчитывает на продолжение сотрудничества.
      — Я понял. Вы по поводу остальных наименований заказа.
      — Нет. Я не по поводу прежнего заказа. И на этот раз даже не от шейха. А от одного расположенного в том же регионе государства.
      — И что требуется данному государству?
      — Оружие. Как и всем прочим — оружие.
      — Что конкретно? Легкое стрелковое? Боевые машины пехоты? Танки? Зенитные комплексы?
      — Нет, не танки и не комплексы. Им требуется тяжелое вооружение. Самое тяжелое вооружение. Из всех ныне существующих…
      — Что вы подразумеваете под «самым тяжелым вооружением»?
      — Я подразумеваю… я подразумеваю атомное вооружение.
      Слово было произнесено. И было услышано. Продавец отрицательно покачал головой.
      — Мы не занимаемся подобного рода вооружением.
      — Почему?
      — Не занимаемся, и все.
      — Но почему? Почему занимаетесь танками и не занимаетесь тем, что стоит дороже танков?
      — Ну, скажем так, в силу различных, не зависящих от нас обстоятельств.
      — Но мой покупатель готов платить. Готов платить очень большие деньги. Гораздо большие, чем предыдущий, чьи интересы я представлял в прошлой сделке.
      — Нет. Этого товара у нас нет.
      — Но мы можем обсудить принципиальные возможности проведения данной сделки.
      — Нет.
      — Хорошо, тогда давайте договоримся следующим образом: вы не будете говорить «нет». Сейчас не будет Вы передадите мое предложение вашим хозяевам. Или хозяевам ваших хозяев. Дословно передадите. Вы скажете им, что одно ближневосточное государство готово приобрести партию атомного оружия, в том числе снятых с вооружения образцов. И не пожалеет для этого никаких средств. Даже очень больших средств. Что эта сделка, если она состоится, не будет затрагивать интересы безопасности России и союзных ей стран. И данное государство, в случае, если осуществление данной сделки повлечет за собой какие-либо негативные последствия для продавцов, готово предоставь им политическое убежище, охрану и обеспечение всем необходимым для жизни. До конца жизни.
      — Хорошо. Я передам ваши слова. Дословно передам.
      — Я буду ждать вашего ответа здесь. Пять дней. Или столько, сколько потребуется.
      Наживка была заброшена. Самая главная наживка. Теперь оставалось только ждать. Поклевки ждать. Или ее равного неудаче отсутствия…

      — Они вцепились в меня. Они вцепились в мертвой хваткой, — сказал Митрофан Семенович.
      — Ты уверен?
      — Уверен. Микрофоны, слежка. Причем очень хорошие микрофоны. И очень квалифицированная слежка. Вчера добавили еще двух человек. Мне становится все труднее уходить от них. Еще день или два, и они раскроют вторую квартиру. И перекроют мне последнюю возможность бесконтактного выхода.
      — Все так серьезно?
      — Я думаю, даже еще серьезней.
      — Кто они?
      — Охрана Президента. Больше некому. Они пошли за мной после встречи с ним.
      — Зачем ты им?
      — Я — ни за чем. Им нужна Контора. Вернее, организация, с представителем которой имел встречу Президент.
      — Вы считаете, они узнали о Конторе?
      — Вряд ли. Но они узнали о встрече. И пытаются узнать все остальное.
      — Что вы предлагаете?
      — Я ничего не предлагаю. Я предупреждаю о потенциальной опасности. О том, что не могу продолжать исполнение своих обязанностей в прежнем объеме.
      — Хорошо. Мы подумаем о возможности перепоручения ваших функций кому-нибудь другому.
      «Перепоручение функций» звучало очень неприятно. Потому что человека, освобожденного от прежних обязанностей, нужно было трудоустраивать в какое-то другое место, которых в Конторе не было.
      В нормальных организациях в подобных не столь уж редких случаях работников попросту сокращают. Выплачивая трехмесячную денежную компенсацию и предлагая позаботиться о своей дальнейшей судьбе и своей новой работе самому.
      Контора к числу нормальных организаций не принадлежала. Контора была ненормальной организацией, которую было впору в институт Кащенко укладывать. В отделение для больных, страдающих манией преследования. В качестве преследователя.
      Контора не имела возможности сокращать своих работников. И позволять им искать новую работу. Потому что в первую очередь должна была сохранять тайну своего существования. Чего бы это ни стоило, сохранять. Даже ценой увольняемого работника. О чем эти работники были прекрасно осведомлены.
      — Мы подыщем вам какие-нибудь другие обязанности, — сказал вызванный на встречу Куратор.
      «Другие обязанности» — тоже было крайне неприятной формулировкой. Раньше, лет двадцать назад, когда нравы в данном известном, вернее, никому не известном ведомстве были более жесткие, «другие обязанности» могли обозначать только одно — скоропостижно произошедший несчастный случай. Или чуть более милосердное — ссылку куда-нибудь на остров Врангеля в качестве невыездного на материк в течении последующих лет десяти гидрометеоролога.
      Нынче, когда нравы в связи с общим развалом государства и работающих на него спецслужб смягчились, — отсыл Резидентом в какой-нибудь очень далекий и очень второстепенный регион. Или консервация до востребования. До момента, когда ты вдруг снова понадобишься. А может, и не понадобишься уже никогда. Но тем не менее до самого конца жизни себе принадлежать не сможешь. И рассказать о своей прошлой работе или даже намекнуть на нее тоже не сможешь. Если не хочешь скончаться от закономерно-случайных бытовых травм. К примеру, до смерти отравившись бытовым газом пропаном, который ради такого случая специально подведут к твоему негазифицирванному дому.
      — Что мне делать дальше?
      — Ничего. Ждать соответствующих распоряжений;
      И Куратор пошел к себе. А Митрофан Семенович себе. В свою квартиру. Где отсутствующий Митроф Семенович уже тридцать пять минут разговаривал своей кошкой. И с отсутствующим самим собой.
      Митрофан Семенович прополз в свою ванную, тем в свою комнату и, отключив магнитофон, продожил монолог вживую.
      — Эх, надоело все! И ты надоела! И сам я себе надоел…
      Еще три-четыре ухода, и фонотеку придется каким-то образом обновлять. Потому что ранее приготовленные записи уже практически закончились, а повтор прежних может быть неверно истолкован невидимыми соглядатаями. Это же не радиопостановка, где особо понравившиеся места можно по многочисленным просьбам слушателей повторять по нескольку раз.
      — Ладно. Иди ешь. Иди грызть свою косточку, пока я добрый, — милостиво разрешил Митрофан Семенович.
      И завалился спать, чтобы выдать в эфир уже не записанную загодя «фанеру», а свой натуральный, звучащий вживую храп. Чтобы отдохнуть от этого изматывающего ограниченного четырьмя стенами «ничегонеделанья» которое хуже всякой работы…
      Но даже во сне Митрофан Семенович помнил, что именно Митрофан Семенович, а не кто-то другой, и поэтому храпел, вскрикивал и бормотал во сне, как это было свойственно Митрофану Семеновичу…
      На следующий день Митрофан Семенович, равно как и все жильцы его дома, нашел в своем почтовом ящике рекламу фирмы, занимающейся установкой подъездных домофонов. На двух страницах подробно расписывались преимущества установки домофонов именно этой фирмой. Именно в этом доме.
      Митрофан Семенович очень внимательно прочитал рекламу. И выделил из текста одну-единственную фразу, предназначенную, в отличие от всего остального текста, непосредственно ему. Эта фраза обозначала разрешение на эвакуацию.
      Контора разрешала ему покинуть помещение…
      — Ну что там? — спросил начальник президентской охраны.
      — Ничего. В смысле совсем ничего. В смысле объект никак не проявляет себя, — доложил командир группы наружного наблюдения.
      — Давно не проявляет?
      — С самого утра. Уже почти шесть часов.
      — А до того?
      — До того — как всегда. Ходил. Умывался. Ел. С кошкой разговаривал. А потом замолчал.
      — Может быть, микрофоны сдохли?
      — Нет. Микрофоны в порядке. Мы проверяли.
      — Что же с ним такое могло случиться? За эти шесть часов.
      — Не могу знать.
      — А посмотреть тоже «не могу»?
      — Никак нет. Я не получал на это никаких дополнительных распоряжений.
      — «Не получал». Экие вы все законопослушные стали! Где не надо. В сортир скоро без соответствующего приказа будете бояться сходить. Объект шесть часов никак не обнаруживает своего присутствия, а они не могут проверить, есть он на месте или нет? Ждут высокого соизволения. А если бы я еще месяц не пришел? Вы бы месяц ждали?
      Командир группы наблюдения промолчал. Хорошо быть инициативным, когда ты начальник. Когда над тобой, что называется, не каплет. Не висит дамокловым мечом начальство. Особенно такое начальство…
      — В окна заглянуть не пробовали?
      — У него на окнах шторы. Ничего не видно.
      — Ничего не видно, ничего не слышно, ничего не известно. Ну-ка включи мне микрофоны. Я сам послушаю, — попросил главный охранник.
      Наушники транслировали тишину. Совершенную тишину.
      — Может, он спит?
      — Когда он спит — мы его слышим.
      — Ладно. Тогда давай так — пошлем к нему кого-нибудь из ребят из «наружки». Под видом почтальона. Или электрика. Или прохожего, который адресом ошибся. Пусть посмотрят, что да как. Если никто не будет открывать, напишем заявление от имени соседей. Пригласим участкового, слесаря из жэка и вскроем дверь. Въехал? Ну а если въехал, то действуй…
      Через час в подъезд вошел очередной агитатор, собирающий подписи в поддержку какого-то там массового общественного движения, которое в результате данной акции должно было стать еще более массовым и общественным.
      Он стучался в каждую, на каждой лестничной площадке, дверь. Но упорнее всего в одну дверь. Он звонил и стучал туда минуты три. Но ему никто не открыл. И никто ему не ответил.
      Самым подозрительным было то, что, когда он звонил и барабанил в дверь, микрофоны не зафиксировали в помещении никаких шевелений. Вполне могло быть, что услышавший стук, но не ожидающий ничьих визитов жилец решил просто не подходить к двери. Но как-то прореагировать на это событие он должен был. Встать с дивана, пройти несколько шагов и остановиться, вздохнуть или что-то по данному поводу сказать.
      Жилец не встал, не прошел, не вздохнул и не высказался. Этот жилец повел себя так, как будто его не было.
      Или его действительно не было? Но тогда где он был? Вернее, где есть? И каким образом, если его нет, он мог исчезнуть оттуда, где был? Как мог уйти незамеченным из охраняемого помещения? Если ушел…
      Или он не ушел? А просто затих? Или скоропостижно скончался? Может, он скоропостижно скончался и именно поэтому не отвечает на звонки и стуки?
      Отчего он не подает признаков жизни? Может, оттого, что не жив? Уже шесть часов…
      — Будем вызывать слесаря? — спросил командир группы.
      — Погодите слесаря. Дайте мне лучше прослушать записи. Последние записи перед тем, как он замолк.
      — За сколько минут?
      — Самую последнюю минуту.
      Командир перекрутил бобины на дежурном магнитофоне. И включил трансляцию.
      — Дура ты, дура! И мозги у тебя с кулачок! — сказал голос в наушниках. — Сидишь себе и думаешь, что так будет всегда. Думаешь, что я буду торчать здесь с тобой век. Потому что тебе так хочется. А вот я возьму и уйду. Встану, уйду и больше никогда здесь не появлюсь. И даже не попрощаюсь…
      — Все?
      — Все. Дальше записей нет. Дальше тишина.
      — Еще раз, — попросил начальник охраны. Организатор слежки перекрутил пленку.
      — Дура ты, дура! И мозги у тебя с кулачок…
      — Еще…
      — Дура ты, дура…
      Главный телохранитель страны сбросил с ушей наушники. И очень внимательно посмотрел на своего подчиненного.
      — Слесаря вызывать?
      — Что?
      — Я спрашиваю, слесаря с участковым вызывать?
      — Не надо слесаря. И участкового не надо. Проверьте прилегающие квартиры. Те, что в соседних подъездах. В первую очередь, где никто не живет…
      Через два часа начальнику президентской охраны доложили результаты осмотра. Те, к которым он уже был готов.
      — Отверстие размером сорок пять на шестьдесят сантиметров. Пробито из ванной комнаты квартиры 24. Квартира принадлежит… В квартире никто не проживает в течение полугода.
      — Обыскали?
      — Обыскали.
      — И, конечно, ничего не нашли?
      — Не нашли. Оба помещения тщательно убраны. Отпечатки пальцев стерты. Все бумаги, личные вещи унесены или уничтожены.
      — Как же вы так лопухнулись? А? Профессионалы хреновы!
      — Кто мог предположить…
      — Вы должны были предположить! Все предположить! И это тоже!
      — Но мы имели распоряжение только по поводу…
      — Распоряжение? По поводу?.. Правильно он про вас сказал: дураки вы и мозги ваши размером с кулачок…

      Рапортов было много. Полковник Трофимов даже не предполагал, что в родной его армии столько ломают, теряют, столько списывают военной техники. Он отсматривал рапорты и не мог решить, что ему делать — плакать или горько смеяться при ознакомлении с каждым новым фактом утраты военного имущества.
      Солдаты артиллерийского батальона украли на стрельбах орудие, из которого только что стреляли. И продали его за флягу самогона в соседнюю деревню. Виновников кражи нашли по приметам — по опухшим от беспробудного трехдневного пьянства рожам. Допросив вдрызг пьяный орудийный расчет, вышли на покупателя. Но пока виновников нашли и пока вернули их в состояние, в котором они могли понимать, о чем их спрашивают, покупатель успел оттащить орудие в кузню и что-то в нем по своему усмотрению поправить.
      В итоге расчет пошел под трибунал, орудие — на списание.
      Во время переправы через горную реку с сорванного потоком моста упали в воду и утонули три противотанковых орудия. Поиски упущенных орудий силами привлеченных водолазов ничего не дали, так как сильное течение протащило их на многие десятки метров вперед, туда, где берега приобретали вид отвесных, препятствующих проведению подъемных операций скал. Техническая операция по подъему утерянных орудий была отнесена на полгода. И еще на полгода. И забыта. Орудия — списаны.
      На побережье Северного Ледовитого океана при разгрузке судна на припай затонули два танка, под тяжестью которых проломился прибрежный лед. Подъем их из-за чрезмерной глубины моря в данном районе и отсутствия соответствующего оборудования был признан нецелесообразным. Танки списаны.
      Еще два танка сгорели во время лесного пожара.
      И четыре при аналогичном происшествии в танковом парке.
      Еще три орудия снесены лавиной при проведении учений в высокогорье.
      Еще…
      И еще…
      И еще…
      И целая пачка рапортов о брошенном в местах дислокации вооружении при оставлении их отводимыми в Россию частями. Из бывших республик отводимыми. Здесь счет шел уже на сотни единиц боевой техники и тяжелого вооружения.
      Несколько рапортов о пожарах, утоплениях, кражах и оставлении в связи с невозможностью вывоза полковник отложил в сторону. По ним следовало разбираться особо. Не все в них было так ясно и однозначно как то пытались доказать кающиеся командиры частей.
      По данным происшествиям полковник потребовал прислать в свое распоряжение дополнительные документы. И, получив, сел их изучать. Но не как окружной или иной вышестоящий начальник, подмахнувший рапорт о списании утраченной техники по причине симпатии и сочувствия к своему бывшему однокашнику по училищу, бывшему однополчанину или нынешнему партнеру по охоте. А как разведчик.
      Танки сгорели в парке. Из-за пожара, возникшего в одном из боксов гаража. Согласно заключению комиссии, танки не подлежали восстановлению и были отправлены на переплавку в один из близрасположенных металлургических заводов.
      В той же части буквально через несколько дней после пожара были списаны отработавшие свой ресурс бронетранспортеры. Наверное, заодно. Чтобы лишний раз бумаги в округе не оформлять.
      Бумаги в порядке. Печати и подписи на местах.
      Но почему суммарный вес полученного заводом из данной конкретной части металлолома не сходится с весом составляющей его техники? Если, к примеру, заглянуть в общевойсковые справочники и сложить конструктивную массу всех тех танков и БТРов. И сверить с заводской накладной. Отчего вес металлолома чуть не вдвое меньший?
      И почему в данном конкретном случае списанные танки оформлялись не через спецчасть, заведующую утильным военным имуществом? А напрямую? Ради экономии времени и государственных средств? В свете новых экономических веяний?
      И что из всего этого следует? Если подумать?
      Из этого следует, что бумаге, где указан вид и состав металлолома, лучше не доверять. Лучше доверять самому металлолому, который, к сожалению, уже переплавлен на швейные иголки. И, как говорится, концы — даже лучше чем в воду. Концы — в огонь.
      Или все-таки можно уцепить какую-нибудь ниточку? Если сильно постараться?
      — Вызовите мне Симанчука! — распорядился полковник Трофимов.
      — Разрешите доложить…
      — Вот что, Симанчук, не в дружбу, а в службу, смотайся-ка ты на вот этот вот металлургический завод и выясни в техотделе и у рабочих, что они там переплавляли в ноябре прошлого года. И как это «что-то» выглядело…
      — Есть!
      Теперь следующий случай. Вопиющий случай. О безалаберности и злоупотреблениях в войсках.
      Выполнившая свой интернациональный долг дивизия покидала давшую ей приют ближнезарубежную страну, которая по каким-то не вполне ясным причинам не смогла в полной мере обеспечить данную часть необходимыми ей железнодорожными платформами. В результате чего часть тяжелого вооружения была оставлена на месте, на ответственное хранение. И это было отображено в совместно написанном и подписанном акте.
      Через несколько месяцев политическая ситуация в той стране изменилась, и о вывозе техники уже никто не помышлял. Техника была списана.
      Тоже в принципе все понятно. И убедительно.
      Кроме некоторых мелочей. Почему, например, были оставлены БМПэшки, но вывезены все до последнего автомобили? Которые на платформах занимают столько же места, что и боевые машины пехоты. Но гораздо меньше стоят, а главное, не являются оружием.
      Грузоподъемность платформ не позволяла? Что же это тогда были за платформы? Деревянные? На скорую руку сколоченные из разобранных заборов?
      Ладно, не будем цепляться по мелочам. Но пусть ответят организаторы ответственного хранения, почему были оставлены боеприпасы к той технике? Что, для них тоже подходящих по грузоподъемности платформ не нашлось? Для ящиков, которые способны поднять два человека.
      Или те боеприпасы были оставлены, чтобы та техника могла стрелять?
      Ну-ка, кто там подписался под актом приема-передачи? С одной стороны? И с другой стороны? Кто распорядился не принадлежащим им военным имуществом?
      И какой, интересно знать, придет ответ, если, к примеру, послать туда запрос с уточнением фамилий и должностей лиц, указанных в акте?
      И если действительно послать? Просто-таки обязательно послать…
      Через две недели к полковнику Трофимову стали стекаться ответы на десятки разосланных им во все стороны запросов. И стали возвращаться откомандированные им в части подчиненные.
      И тут стали выясняться очень интересные вещи.
      Что да, действительно, металлургический завод переплавлял полученные им из части погоревшие танки. Но, как утверждают рабочие, переплавлял танки «Т-34». А не те, что были указаны в рапорте о пожаре. Танки, которых в той части лет уж тридцать как нет! Но которые тем не менее эта часть сдала в металлолом!
      А где же тогда те танки, которые сгорели? И были списаны.
      Или как бы сгорели? Но тем не менее все равно были списаны.
      Где же в таком случае разъезжают и в кого стреляют из башенных орудий ТЕ танки? И кто придумал и осуществил всю эту комбинацию? И куда, спрашивается, смотрели надзирающие органы?
      Та же неувязочка обнаруживается в случае с оставленной на хранение по причине нехватки подвижного железнодорожного состава техникой.
      Нет людей, поставивших свои подписи под актом приема-передачи. В принципе нет. То есть должности есть, и люди на этих должностях имеются, только фамилии и имена у тех ответственных работников совершенно другие. А если такие же, то росписи иные.
      Нет людей и росписей!
      И танков тоже нет! Испарились танки при транспортировке из дружественной ближнезарубежной страны. Как вода из дырявой бочки.
      Ушли танки. В никому не известном направлении.
      Аналогичные махинации просматривались при падении танков и БТРов в бездонные пропасти на полигонах, расположенных в лесостепной и степной зонах. При попадании их в селевые потоки и оползни в частях, расквартированных в средней полосе России. При массовых лесных пожарах, случившихся в большеземельной тундре. При утоплении в каракумских болотах. И выносе из расположения части особо злостными «несунами» — солдатами срочной службы.
      Из всего этого следовало, что танки в армии пропадают. И БТРы пропадают. И орудия тоже пропадают.
      Из всего этого следовало, что в стране образовался устойчивый спрос не только на легкое вооружение, но уже и на военную технику. И образовалось обеспечивающее этот спрос предложение.
      Заинтересовавшись одним отдельным, случившимся на артиллерийских складах происшествием, полковник Трофимов потянул за торчащую ниточку и, сам того не особо желая, вытянул целый узел других ниточек, которые вели куда-то, в неизвестном ему направлении. Возможно, к клубку. А возможно, к десяткам клубков.
      Полковник Трофимов обнаружил факты, доказывающие наличие в стране подпольного оружейного бизнеса. Но что делать с этими фактами дальше, он не знал. И даже не знал, стоит ли что-то делать. Или, может быть, лучше забыть, как страшный сон? Чтобы тот сон не стал явью…

      — На рынке появился новый продавец, — доложили Мозге.
      На рынке оружия постоянно появлялись новые продавцы. Чаще всего одноразовые продавцы — спивающиеся прапорщики, предлагающие хранящуюся на их складах технику. Или стихийные продавцы — расталкивающие в розницу купленную ими по случаю партию оружия. Все эти продавцы очень быстро уходили с рынка. По зонам уходили. Или просто уходили распродав весь имеющийся в их распоряжении товар. Но об этих случаях вряд ли бы стали докладывать Мозге. Ему докладывали только о потенциально опасных конкурентах. Или о конкурентах, которых можно было превратить в поставщиков.
      — Чем он интересен? Этот продавец? — спросил Мозга.
      — Ассортиментом. Он предлагает снаряды. Причет примерно тех позиций, что интересуют нас.
      — Вы установили, кто он?
      — Нет.
      — Дайте мне его прайс.
      Предлагаемые к реализации снаряды действительно были те же самые. Того же назначения. И тех же калибров. И еще что-то очень знакомое было в количестве предлагаемого товара. Мозга еще раз перечитал список. Судя по сортности, поставки шли из одного из пяти известных Мозге складов. С тремя он работал сам. Два других были еще не охвачены, хотя и были лакомым куском. Значит, утечка боеприпасов скорее всего исходила оттуда. Или…
      — Дайте мне перечень последней партии товара, полученной из Краснозареченска, — потребовал Мозга. И положил прайс и перечень рядом.
      Худшие его опасения оправдались. Товар, предлагаемый неизвестным продавцом, и товар, полученный из Краснозареченска, были идентичны. Те же наименования. Те же калибры. Но самое главное — точно те же количества. Продавец реализовывал партию товара, равную полученной людьми Мозги с артиллерийских складов Краснозареченска! Но самое интересное, что, если сложить эти две, никак не относящиеся друг к другу партии, они суммарно равнялись первоначально заказанному в Краснозареченске количеству изделий. Как будто его разрубили пополам!
      — Почему Гнусавый не поставил полный комплект запрашиваемого товара? — спросил Мозга.
      — Он сказал, что на складе возникли сложности: приехала ревизия, и в связи с этим поставки придется сократить.
      — Он лжет, этот Гнусавый! Нет там никакой ревизии. Есть воровство товара и попытки его самостоятельной реализации. Вот смотрите. Это то, что предлагали вам. А это то, что недопоставили нам. Цифры одинаковы. Вам предлагали наш товар! Он пытается перехватить себе наш канал. И пытается сбить цену.
      — Что с ним делать? — спросили подручные Мозги.
      — Что делать? Ничего не делать. Приобрести предлагаемый товар. Чтобы представить покупателю полный комплект изделий. Такой, который он заказывал.
      — Но он запрашивает слишком дорого. Соглашаясь на такие цены, мы рискуем остаться почти без прибыли.
      — Вы плохо слышите? Или вы не поняли, что я сказал? Я сказал — приобрести! За ту цену, что он предлагает. Мы не можем срывать договоры поставок. А с Гнусавым, с ним мы по ходу разберемся. По ходу сделки…
 
      — Покупатель нашелся. Покупатель берет всю партию, — сообщили Гнусавому вернувшиеся из поиска гонцы.
      — По предложенным ценам?
      — По предложенным нами ценам.
      — Деньги против товара?
      — Да, деньги против товара.
      «Папа» города Краснозареченска торжествующе усмехнулся.
      Он всегда был уверен в своих способностях. Он всегда находил покупателя на имеющийся у него товар. И теперь нашел.
      — Продавайте! — распорядился он. — И передайте им, что подобного вида изделиями мы располагаем в неограниченном количестве. И готовы продолжить взаимовыгодное сотрудничество. И рассмотреть возможность снижения цен при постоянном партнерстве.
      — На сколько — снижения?
      — На три, максимум пять процентов…
      Обмен снарядов на деньги договорились произвести на территории продавца. Так пожелали покупатели. Но так было удобно и продавцам. Чтобы лишний раз не рисковать, таская небезопасный во всех отношениях груз по дорогам страны. И чтобы иметь гарантию, что их не пробросят, всучив вместо денег какую-нибудь «куклу». Своя территория — это все-таки своя территория. Здесь и «стены помогают». И защищают. От возможных случайностей и сюрпризов.
      — Когда они подъедут?
      — Завтра к полудню.
      — Подготовьте товар к перегрузке. Ну и охрану на всякий случай…
      В назначенное очень раннее утреннее время к коттеджу Гнусавого подъехали «жигуль» и два тентованных «КамАЗа». «Жигуль» и «КамАЗы» приехавших за товаром покупателей. Из переднего выскочил молодой, шустрый паренек и побежал к воротам.
      — Ну что там? — спросил начальник охраны в переносную радиостанцию.
      — Два «КамАЗа» и «жигуль» седьмой модели. Больше ничего, — ответил из «вороньего гнезда», оборудованного под коньком чердака, наблюдатель. — Дорога чиста до горизонта.
      Парень забарабанил ногой в ворота. Навстречу ему вышел охранник.
      — Чего тебе?
      — Передайте, что мы приехали, — сказал парень.
      — Кто это вы?
      — Мы — это мы. Тебя что, не предупредили?
      — Сколько их всего? — спросил у наблюдателя начальник охраны.
      — Пятеро в «КамАЗах» и трое в «Жигулях».
      Итого восемь. Столько, сколько и говорил покупатель. Водители плюс охрана, и они же грузчики.
      — Сверь номера.
      Наблюдатель продиктовал номера. Все было точно. Все сходилось. Приехали именно те, кто должен был приехать.
      — Пропустите их, — распорядился старший охранник — и предупредите всех наших. Чтобы были готовы. На всякий случай.
      Ворота открыли. «КамАЗы» въехали внутрь просторного двора.
      Из предназначенного для размещения охраны пристроя дома, почесываясь, позевывая и жалуясь на судьбу, выходили «бойцы».
      Из «КамАЗов» выпрыгивали грузчики-охранники.
      — Вы что, позже приехать не могли? — ворчали «бойцы».
      — Когда договаривались, тогда и приехали, — отвечали охранники.
      Из «Жигулей» выбрался толстый, одутловатый дядька. И никуда не пошел. Остался ждать возле машины. По всей видимости, он и был покупателем.
      Из коттеджа, запахивая на ходу шикарный халат, вышел хозяин дома. И города Краснозареченска.
      — Приехали?
      — Как видите.
      — Без происшествий?
      — Без.
      — Деньги с собой?
      — Деньги против товара.
      — Товар сейчас будет.
      Гнусавый кивнул начальнику охраны. Тот — своим «бойцам».
      Несколько из них отбежали к сараю. Остальные встали по обе стороны от «папы», недвусмысленно засунув руки в карманы.
      Из сарайки один за другим стали выносить большие деревянные, окрашенные в зеленый цвет ящики. И складывать пирамидой возле «КамАЗов».
      — Здесь все, — показал Гнусавый.
      — Можно посмотреть?
      — Смотрите.
      Покупатель махнул на ящики своим людям. Двое из них подошли, выбрали и вытащили из общей кучи три ящика. И подняли крышки. Внутри в специальных углублениях, густо покрытые смазкой, лежали снаряды: и в первом. И во втором. И в третьем.
      — Все в порядке?
      — В полном. Можно грузить?
      — Вначале расчет.
      Покупатель нагнулся в «Жигули» и вытащил кожаный «дипломат».
      — Будете пересчитывать?
      — Вы же смотрели товар.
      Покупатель откинул крышку и передал «дипломат» Гнусавому. Тот подцепил со дна пальцем и проверил несколько пачек.
      — Удовлетворены?
      — Вполне.
      — Тогда мы грузимся.
      — Пожалуйста. Теперь все это, — показал Гнусавый на ящики, — уже не наше. Теперь это ваше.
      Охранники расшнуровали тенты «КамАЗов». И взялись открывать борта. Оба одновременно.
      — Ну все. Надеюсь, я вам больше не нужен? — спросил Гнусавый. — Тогда пойду досыпать, — и захлопнул крышку «дипломата».
      — Секундочку, — остановил его покупатель. — Еще одна маленькая формальность…
      Борта «КамАЗов» разом и с грохотом откинулись. И все увидели наставленные им в глаза ручные пулеметы. Четыре пулемета. И лежащих за ними людей, которых до этого скрывал борт.
      — Рекомендуем не шевелиться. Всем, — сказал покупатель.
      — Суки! — выругался «папа» города Краснозареченска. Он подумал, что это ограбление. Что его пытаются ограбить на его собственной территории.
      Но это было не ограбление. Дело обстояло гораздо хуже.
      — Оружие на землю, — попросил покупатель. «Бойцы» скосили глаза на «папу». Принимать решение должен был он.
      — Оружие! — повторил покупатель. Пулеметчики передернули затворы.
      Начальник охраны посмотрел на «КамАЗы». И на дом. Там в «вороньем гнезде» оставался наблюдатель. И сейчас он, увидев случившееся, должен был вызвать по рации подмогу. Нужно было лишь выиграть время, чтобы взять верх над этими нахалами. Нужно было сомкнуть второе кольцо за внешним периметром забора. И тогда им будет некуда деваться…
      — Добро! — согласился начальник охраны и первый бросил себе под ноги пистолет.
      И тут же услышал сухой щелчок. Сухой щелчок выстрела снайперской винтовки. На чердаке коттеджа кто-то вскрикнул, и что-то упало. С высоты. С высоты «вороньего гнезда».
      «Бойцы», следуя примеру своего командира, бросали наземь оружие.
      — Зря вы это, — очень спокойно сказал Гнусавый. — Это наша территория. Вы все равно с нее не выберетесь. Вы все равно далеко не уйдете.
      — Деньги, — попросил покупатель.
      Гнусавый с силой отбросил «дипломат» с долларами.
      Покупатель поднял его с земли, открыл, выгрузил часть денег и бросил обратно в пыль. Туда, откуда поднял.
      — Это ваша часть. Ваша законная часть, — сказал он. — То, что вам полагается с реализации. А это, — показал он пачки изъятых из «дипломата» долларов, — то, что вы пытались украсть. И то, что мы вернули. Ты вел двойную игру, Гнусавый. Ты пытался нас подставить. Ты пытался подставить Мозгу. Мозга этого не любит.
      — Но это мой товар!
      — Этот товар тебе заказали мы. И реализуем его мы. И цены на рынке держим мы. Оружие — не твоя территория. Это наша территория. И политику на ней, кому и что продавать и по какой цене, определяем мы. Твоя территория географическая. Твой товар — суррогатная водка.
      — Все равно без меня здесь вы ничего не сможете сделать! Если это моя география, — заявил Гнусавый.
      — А мы ничего не собираемся делать с тобой, сказал покупатель.
      Все насторожились.
      — Мозга просил передать, что, если вы хотите продолжать этот бизнес или любой другой бизнес за пределами вашего города, вам придется сменить «папу». На другого «папу», который будет соблюдать общие наши законы. И уважать заключенные между нами договоренности. Мы бы, конечно, могли его убить, — кивнул продавец на Гнусавого, — но Мозга сказал, что смена Хозяина — это ваше дело. Мозга сказал, чтобы мы в него не вмешивались.
      — Гнида твой Мозга! — крикнул Гнусавый.
      — Решайте. Решайте, кому оставлять вот эти причитающиеся за товар деньги, — еще раз сказал покупатель, не обращая никакого внимания на крики хозяина дома, — или, если не хотите решать, давайте воевать.
      Лежащие за пулеметами люди осклабились.
      — Они нас всех почикают! — сказал один из «бойцов». — Как в тире.
      — Заткнись! — прервал его начальник охраны и, раздвинув толпу, пошел к покупателю. Все приготовились. Сами не зная к чему приготовились.
      Начальник охраны подошел, наклонился и поднял деньги.
      — Ты что! — зашипел Гнусавый. — Ты что, гад, творишь?! Ты же охранник мой. Я же тебя нанимал.
      — И что же, нам всем тут по этому поводу умереть? — резонно возразил охранник. — Они сильнее. Они уже тогда были сильнее, когда снесли нам ворота. Переть против силы все равно что плевать в сторону ветра. Я предупреждал тебя.
      — Убейте его! — заорал Гнусавый.
      Но никто из его «бойцов» не шелохнулся.
      — Они не убьют меня. Потому что тогда убьют их, — сказал охранник. — Вы с ним? Или нет?
      «Бойцы» отшатнулись от бывшего своего «папы». Как от чумы. И он остался стоять один. Посреди пустого двора.
      — Ты, что ли, будешь вместо него? — спросил покупатель.
      — Я, — ответил охранник.
      — Он же офицер. Кагэбист! Он же мусор! — усмехнулся Гнусавый. — Он же мент поганый!
      — Бывший кагэбист, — спокойно сказал охранник — а теперь такой же, как вы. Давно как вы.
      — Ну ты, так ты, — согласился покупатель. — Только нужны гарантии. Сам понимать должен… Если такой же, как мы. Если законы наши знаешь.
      — Знаю. Можно?
      — Валяй.
      Начальник охраны подошел и поднял из кучи брошенного на землю оружия свой пистолет.
      — Ты что задумал? — подозрительно спросил Гнусавый. Охранник дослал в ствол патрон и повернулся к нему.
      — Стрелять будешь? — спросил Гнусавый.
      — Буду, — ответил охранник. — Два «папы» для одного города много.
      — За это по твоим законам вышка!
      — Те законы уже не мои законы. А по нашим законам это называется не убийство, а преемственность, — сказал начальник.
      И, вскинув пистолет, нажал на курок. Он всадил в своего бывшего хозяина все бывшие в обойме пули. И последнюю, наклонившись над самой его головой, выстрелил в затылок. И бросил на агонизирующее тело пустой пистолет.
      Утверждение нового «папы» города прошло при обоюдном согласии сторон. Было признано законным. И было скреплено печатью. Вернее, восемью печатями.
      — Ну вы тут дальше сами, — сказал покупатель. — А нам ехать пора.
      Пулеметчики поднялись с днища машин и попрыгали на землю. Местные «бойцы» глупо захихикали и заговорили друг с другом, изображая непринужденность.
      — Помогите им, — кивнул на ящики новый «папа».
      Его не услышали.
      — Загрузите им ящики, — громко повторил «папа». — Быстро! Тот, кто хочет работать со мной! А не лежать с ним!
      «Бойцы» взглянули на своего нового патрона и на старого. И дружно схватились за ящики. Так что пришлые грузчики не смогли к ним даже подойти.
      — Мозга интересовался, когда можно ждать следующую партию, — спросил, усаживаясь в машину, покупатель. — Что ему передать?
      — Передайте Мозге, что следующая партия будет в самое ближайшее время. Что вначале будет интересующий его товар. А потом все остальное.
      — Добро…
      За поступление товара с артиллерийских складов города Краснозареченска теперь можно было не беспокоиться…

      Начальник охраны Президента второй день пребывал в мрачно-озлобленном состоянии. Его обвели вокруг пальца. Со всеми его многочисленными вооруженными первоклассной техникой подчиненными. Его обвел вокруг пальца какой-то…
      А какой, собственно? Кто обвел его вокруг пальца? Что это был за человек, который, постоянно находясь в квартире, одновременно выходил из нее, когда и зачем хотел? Что это за человек, который умеет входить в президентские кабинеты и умеет выходить из обложенной со всех сторон квартиры? Так выходить, что, пока совсем не вышел, никто его отсутствия не обнаружил.
      Что это за человек?
      И что это за организация, которой он служит?
      И где этот человек и эта организация?
      Все те же, не претерпевшие никакого изменения, вопросы. На которые все так же нет никакого более или менее правдоподобного ответа. Нет, хотя он бросил на разработку того человека немалые силы.
      Он ушел у них из рук, ни на йоту не приблизив к разгадке поставленной им же задачи. Он не оставил никаких зацепок…
      Кто в том виноват?
      Конечно, тот, кто ушел…
      И, конечно, ротозеи-наблюдатели…
      И вполне вероятно, в чем-то и он, главный телохранитель страны. Он тоже мог ошибиться. Вот только где он мог ошибиться?
      В исполнении?
      Нет. Исполнение зависело не от него. От него зависело только формулирование задачи, которую претворяли в жизнь его люди. Если он мог ошибиться, то мог ошибиться только в постановке задачи.
      В чем заключалась задача?
      В выяснении принадлежности человека, встречавшегося с Президентом.
      Кто мог знать о его принадлежности?
      Естественно, он. За кем и было установлено наблюдение, которое ни к чему, кроме повторного выхода на первоначально поставленные вопросы, не привело.
      Так, может быть, он не с того начал? Может быть, не с той стороны зашел?
      Он зашел только с одной стороны. Со стороны визитера. В то время как их было как минимум две. Визитер и человек, его выслушавший.
      Визитер и Президент!
      Кроме самого пришедшего на встречу к Президенту неизвестного, о его тайне, о тайне его инкогнито еще мог знать Президент!
      Президент! Который владеет вторым ключом к разгадке.
      Один ключ — человек — утрачен. Но второй ключ — Президент — остался.
      С него, с Президента, и надо было начинать поиск. По крайней мере, новый виток поисков!
      Для чего нужно задать себе и нужно ответить самому себе на самый главный вопрос — кто и для каких Целей может быть полезен Президенту настолько, что он готов не поставить о нем в известность главного своего телохранителя? От которого у него нет, верна сказать, от которого у него не было тайн.
      Что не должен знать глава президентской охраны?
      Какие-то семейные тайны?
      Все тайны президентской семьи их хранитель знает лучше, чем сами члены семьи. Потому что они знают только относящиеся к каждому из них тайны, а он — знает тайны всех.
      Личные тайны Президента? Полная ерунда. У главы государства не может быть личных тайн. Раньше да, раньше могли быть. Но не теперь, когда его день расписан по минутам и каждую эту минуту он на глазах. Конечно, могут быть интрижки. Но за интрижки Президента отвечает начальник его охраны. И организует их начальник его охраны. И предупреждает их оглашение тоже он.
      Личных тайн Президента, которые бы миновали его телохранителя, быть не может.
      Тогда бизнес?
      Бизнес — это более тонкая сфера. Президент страны не может совмещать свою основную, спасителя Отечества, деятельность с торговлей. Если глава государства начнет заниматься торговлей, то он, сам того не заметив, продаст свою страну. Как самый выгодный товар.
      С другой стороны, если Президент не будет заниматься бизнесом, то где он возьмет деньги, чтобы удержаться у власти? Очень немалые деньги, без которых не организуешь предвыборную кампанию, не добудешь компромата на конкурентов, не заинтересуешь нужных тебе людей в возможно более быстром и качественном исполнении порученного им дела. В общем, не подмажешь, где надо, чтобы поехать, куда надо.
      Поэтому свой бизнес у Президента есть. Очень хорошо замаскированный бизнес, которым по его поручению занимается ряд доверенных лиц. О которых и о деятельности которых прекрасно осведомлен его главный телохранитель. Потому что такие связи не спрячешь. Бизнес такая штука, что контролировать его надо постоянно. И с исполнителями надо встречаться постоянно. Иначе за твои деньги, по твоим каналам тебя же и облапошат. И голым по миру пустят. Будь ты даже Президент.
      Нет. Бизнес не подходит. Только если какой-нибудь очень мелкий, очень случайный бизнес? Которым ему непонятно зачем заниматься. И совершенно непонятно зачем скрывать. Когда дело идет о таких немалых, о которых прекрасно осведомлен начальник охраны, деньжищах, прятать случайные копейки глупо.
      Нет, не бизнес.
      Связь с криминалом? С крупным криминалом? С самым крупным криминалом? С теневыми «папами» страны? С которыми, хочешь не хочешь, надо делить сферы влияния?
      Но для связи с теми теневыми «папами» не надо далеко ходить. Они сами приходят в кабинет. Когда им надо. Когда надо обсудить очередные возникшие в стране проблемы. Когда кого-то нужно поставить на место. Или придержать препятствующий дальнейшему расширению зон влияния закон. Или, напротив, протолкнуть закон, гарантирующий очередные сверхприбыли.
      Нет, тот криминал, с которым имеет дело Президент, не прячется. И конспиративно в его кабинет входить не будет.
      Тогда что?
      Что можно прятать от собственного телохранителя?
      Связь с иностранными шпионами. Чтобы не угодить под статью «Измена Родине» с очень отягчающими, по причине занимаемой должности, обстоятельствами.
      Допустим. Почему бы и не допустить? В государстве с неустоявшейся политикой возможно допустить все. Связь главы государства с резидентами разведок иностранных держав — в том числе. Тут на кого бы ни опираться, лишь бы у власти удержаться. Ленин тоже деньги от немцев брал. И Брестским миром за них впоследствии расплачивался. Благодаря чему на своем месте и усидел.
      Почему бы и нынешнему Президенту его положительным, в смысле конечного результата, примером не вдохновиться. И не принять предлагаемую помощь.
      Пусть не деньгами, но, к примеру, информационным обеспечением. Или созданием общемирового общественного мнения. Или проще — компроматом на опасных конкурентов.
      Вполне вероятно.
      Невероятно другое — форма общения с подобным резидентом. Не станет Президент скрывать свои контакты с резидентами иностранных государств. Не будет играть в конспирацию и прятаться по углам, имея возможность встретиться легально. Потому что самые серьезные разведчики работают под вполне официальной крышей. В посольствах работают. В представительствах крупных международных организаций и иностранных информационных служб. И Президент по вполне объяснимым причинам может иметь встречи и приватные беседы чуть не каждую неделю.
      Президент не мелкий служащий, надумавший продать очередной государственный секрет. Президент — это Президент.
      Тогда что остается?
      Тогда остается контакт с какой-то могущественной и глубоко законспирированной организацией, которая действует внутри страны и предлагает ее главе такие услуги, которые не могут предложить все остальные силовые ведомства. Его личная охрана в том числе.
      А что не могут предложить столь могущественные ведомства, как армия. Безопасность, МВД и прочие?
      Что?
      Они не могут предложить противозаконные формы работы. Те, что выходят за рамки Конституции. Вернее, предложить могут, но под личную ответственность первого человека страны. А зачем ему эта сомнительная, которую так соблазнительно использовать в политической игре против него же, помощь? Нет, противозаконные способы разрешения проблем только тогда хороши, когда есть абсолютная гарантия, что о них никто не узнает.
      Есть такая гарантия при обращении в силовые, насквозь бюрократические министерства? Нет!
      А при обращении к своему старинному приятелю, соратнику и главному телохранителю?
      Есть! Но тоже не абсолютная. Кроме того, умный политик все яйца в одну корзину не складывает. И на сякую, даже самую преданную силу старается иметь противосилу.
      А что, если предположить, что в стране есть такая сила! Которая разрешает проблемы главного лица государства быстрыми, действенными, хотя и не всегда законными методами. О которой никто не знает, которая благодаря этому гарантирует сохранение тайны. И представителей которой Президент очень нечасто, но принимает в своем кабинете, не ставя об этом в известность свою охрану. Отчего в том кабинете вдруг перестают работать все электронные приборы.
      Почему бы не предположить?
      И не приложить максимум усилий к сбору информации в данном, очень перспективном направлении?
      Почему бы не сосредоточиться на этом? Вместо поимки каких-то непонятных, скользких, как банные обмылки, индивидуумов.
      Не мудрее ли будет ловить головы, а не отбрасываемые в случае опасности хвосты.
      Головы!
      А не хвосты!

      Представителя его высочества шейха и еще одной какой-то неназванной средневосточной страны долго ждать не заставили. Всего три дня. Три дня — пустяк. Он был готов терпеть и дольше. Потому что требуемый ему товар того стоил. Этот товар стоил гораздо большего, чем трехдневное, трехнедельное или трехмесячное ожидание одного отдельно взятого человека.
      — Я от Степана Михайловича. Он передал, что вы просили с вами встретиться, — сказал зашедший в номер незнакомец. — Он не ошибся?
      — Нет, не ошибся. Я действительно хотел встретиться. С кем-то из тех, кто способен разрешить мою проблему. Если вы, конечно, в курсе моей проблемы.
      — Я в курсе вашей проблемы. И готов ее с вами обсудить. Не здесь. Если вы не против, я хочу предложить вам совершить небольшую прогулку по городу. Машина внизу…
      Водителя в машине не было. За рулем сидел сам незнакомец. Что настраивало на самый приватный разговор.
      — Я вас слушаю, — сказал незнакомец, поворачивая в замке ключ зажигания.
      — Дело в том, что одна страна, которую я пока не хочу называть, заинтересована в приобретении оружия. Вы знаете, какого оружия.
      Незнакомец согласно кивнул.
      — Я не уполномочен обсуждать политические, военные, правовые или нравственные вопросы приобретения и использования данного вида оружия. Моя задача выяснить принципиальные возможности его приобретения. Я бизнесмен и хочу разговаривать на языке бизнеса.
      — Согласен. Дело продавца продавать товар, а не обсуждать, как и где его должен использовать покупатель. Мы не можем отвечать за действия каждого покупателя. Приобретенным в магазине столовым ножом можно тоже убить. А можно нарезать колбасу. С продавцом, продавшим нож, не обязаны делиться нарезанной с его помощью колбасой. Но точно так же нельзя привлекать продавца за убийство, совершенное этим ножом.
      — Примерно так же рассуждали люди, пославшие меня сюда. Меня просили найти продавцов требуемого товара и обещали за это определенный процент с суммы сделки. Поэтому я заинтересован в сделке и не заинтересован вникать в проблемы ни продавца, ни покупателя. Кто и откуда достает товар и как его использует впоследствии, меня не интересует. Меня интересует сделка. В чистом виде.
      Общие позиции по отношению к торговой и торгово-посреднической деятельности были определены.
      Теперь можно было переходить непосредственно к делу.
      Первым к делу перешел продавец.
      — Прошу понять меня правильно, но ведение подобного рода переговоров требует абсолютного доверия сторон. Мы бы хотели быть уверены, что вы представляете интересы именно того покупателя, на которого ссылаетесь.
      — Я понимаю ваши опасения. Но согласитесь, что при ведении подобного рода переговоров уполномочивший меня покупатель не может предоставить никаких письменных, подтверждающих его участие в данном деле документов. На карту поставлено слишком многое. Мой покупатель не может рисковать своей политической репутацией. Разговор идет об изделии, торговые операции с которым не поощряются мировым сообществом. Любой документ может стоить стране, которую я представляю, очень больших неприятностей.
      — Но как в таком случае мы можем убедиться в вашей по отношению к нам лояльности? И в серьезности ваших намерений?
      — Например, по прошлой, которой мы были взаимно удовлетворены, сделке. Или вы думаете, что УВД ради того, чтобы убедить вас в моей платежеспособности, рискнуло бы такой немалой суммой денег? Ведь их могло хватить на полугодовое содержание милицейского гарнизона среднего российского города. Причем рискнуть без гарантии, что деньги не будут просто выброшены на ветер. Если бы я представлял интересы УВД или Безопасности, а не того, кого представляю, вы были бы арестованы еще тогда, при первой сделке, со всеми необходимыми доказательствами на руках — с товаром и заранее помеченными деньгами, и вы бы давно уже сидели в следственном изоляторе, а не в этой машине. Первая сделка выступает гарантом второй.
      — Здесь вы, возможно, правы. Ни милиция, ни Безопасность не могут рисковать такими деньгами. И найти такие деньги тоже не могут. Я думаю, что в первый раз вы действительно представляли интересы того, для кого покупали товар. Но что делать в этот раз?
      — Попробовать поверить друг другу. Тем более что речь идет пока лишь о предварительных переговорах. В дальнейшем вы будете иметь возможность познакомиться с покупателем лично, получив приглашение в его или любую другую страну. Такой выход из положения вас устраивает?
      — Такой — устраивает.
      — Но до того, как вы сами понимаете, я должен убедить покупателя в реальности ваших возможностей По данному виду товара. В том, что интересующие изделия доступны вам.
      — Но ведь вы обратились именно к нам?
      — Да. Потому что я был вашим клиентом. Потому что узнал вашу фирму с самой лучшей стороны и поверил в ваши возможности. Что, впрочем, не исключает моих поисков по другим направлениям.
      — Это понятно.
      — И естественно. Если говорить о здоровой конкуренции.
      — А вы не пробовали поискать требуемый вам товар в других странах?
      — Мои заказчики отсматривали возможность поиска товара в других странах. Но их слишком мало. Их всего пять. Три отпадают сразу. Потому что законопослушны. И сыты. Их чиновникам не нужны деньги за счет риска потери свободы и положения. Остается две. Вы и Китай. В Китае изделий данного класса мало. Но, главное, в Китае не церемонятся с бизнесменами, покушающимися на вооружение, которого им самим не хватает. Их расстреливают. Поставив на колени. Из карабина в затылок. В одной компании со всеми, кто был в этой торговой операции задействован. Без оглядки на их должности, звания и связи. Китай — централизованное государство. В Китае очень трудно с подобного рода бизнесом. С подобного рода бизнесом легко у вас, потому что вы — страна безвременья. Еще не законопослушны. Но уже не централизованы. В вашей стране нет хозяина. И нет закона. И поэтому все продается и покупается. Покупается теми, кому нужен товар. И продается теми, кому нужны деньги. Мои заказчики выбрали вас.
      — Ну что ж, они достаточно логично обосновали свой выбор. Мы попробуем что-нибудь для вас сделать. Хотя ничего не обещаем. Мы не выполняли подобного рода заказы.
      — Совсем не выполняли?
      — Почти. Почти совсем. Но мы имеем некоторые соображения по данному вопросу.
      — Когда мы сможем согласовать условия сделки?
      — Не раньше, чем мы будем уверены, что можем достать запрашиваемый товар.
      — То есть мои заказчики могут надеяться?
      — Могут надеяться. И могут продолжать искать в других направлениях. Потому что никаких гарантий мы дать не можем. Мы можем лишь обещать навести справки…
      С представителем одной неназванной средневосточной страны говорил не рядовой коммивояжер, мечтающий спихнуть ему имеющийся у него товар, но и не главный продавец. С ним беседовал приближенный к главному продавцу эксперт по оружию и по людям, которым требовалось оружие. Его привлекали для экспертизы только самых серьезных и самых перспективных сделок. Вроде той, что была предложена.
      — Как твои впечатления от покупателя? — спросил Мозга вернувшегося из недалекой командировки эксперта.
      — Мне кажется, покупатель внушает доверие. Он достаточно адекватен в формулировании условий сделки. Убедителен в поведении. Он подтвердил свои коммерческие возможности в предыдущей сделке. Он купил достаточно серьезный товар и не доставил нам никаких осложнений. Он не похож ни на афериста, ни на агента Безопасности. Его не интересовало, откуда мы берем товар. Его интересовал сам товар. Как и в первом случае. Мне кажется, он действительно тот, за кого себя выдает. И ему действительно нужен тот товар о котором он говорит.
      — Атомное оружие?
      — Атомное оружие!
      — Это уже второй заказ за последние полгода, — задумчиво сказал Мозга, — похоже, атомные бомбы становятся популярны, как автоматы Калашникова. Зачем им всем атомные бомбы? Ведь их нельзя применять. Зачем вообще атомное оружие, если его невозможно использовать по прямому назначению?
      — Для повышения собственной значимости в глазах всего остального мира. Это как в драке. Где авторитет тем выше, чем длиннее кол ты успел подхватить.
      — Но колом бьют. По голове.
      — Или угрожают. И тем достигают желаемого результата. Атомное оружие — тот кол, которым не бьют но очень активно размахивают. И выигрывают драки, ни разу не пустив его в ход. Наличие атомного оружия переводит их владельцев совсем в другую категорию, В категорию владельцев атомного оружия! И к ним начинают прислушиваться. Что бы они ни говорили. И чего бы ни требовали. Для этого им нужна бомба. Для того, чтобы их слышали. И слушали.
      — Я понял, — сказал Мозга. — Бомба — аргумент. Весомый аргумент в международных спорах. Или просто в спорах…
      — Что вы сказали? — не расслышал эксперт.
      — Я? Ничего. Это я так, о своем. Или, может быть, о нашем…

      В следующую командировку полковник Трофимов отправился лично сам. Потому что далеко не все можно передоверять подчиненному тебе личному составу. Кое-что следует делать самому. Если, конечно, хочешь получить устраивающий тебя результат.
      Из всех десятков уходящих к неизвестным клубкам ниточек полковник выбрал самую толстую. Самую обещающую навар. Он выбрал бронетехнику, оставленную на сохранение в одной бывшей республике. Как показали нам дальнейшие события, оставленную на века.
      Он прибыл в означенную в проездных документах и встретился с командиром. И в двух словах объяснил ему цель своего визита.
      — Но это дело давно закрыто! Техника, по причине невозможности ее возвращения, списана. Виновные наказаны. Мне нечего добавить к тому, что я уже сообщал назначенной вышестоящим командованием комиссии.
      — А вы не горячитесь. И не занимайте раньше времени оборонительную позицию. Я ни в коей мере не собираюсь подвергать сомнению выводы, сделанные комиссией. Я здесь вообще по совершенно другому вопросу. И данное происшествие интересует меня лишь как составная часть другого события, расследование которого поручено мне. На что есть соответствующий, обязательный к исполнению приказ моего и вашего командования.
      — Хорошо. Что необходимо лично от меня?
      — Довести до сведения личного состава мои полномочия и обязать их оказывать всемерное содействие следствию.
      — Все?
      — Все. Ну, может, еще личная помощь органам следствия, если в том возникнет необходимость.
      — Хорошо. Я распоряжусь.
      Полковник Трофимов отправился в войска.
      Командир части собрал старших офицеров. И распорядился, как того требовал приказ, всячески способствовать ведению следствия.
      Затем отпустил большую часть офицерского состава, а оставшимся рекомендовал изъять из подразделений потенциально опасных болтунов, которые что-то такое в свое время могли увидеть или услышать и неверно истолковать.
      Болтуны были сведены в единое подразделение и отправлены в командировку на дальний полигон. Выкашивать прошлогоднюю траву и подкрашивать известкой невыпавший снег.
      Вначале полковник Трофимов поднял техническую документацию по состоянию принадлежащей части бронетехники за последний год, где перечислялись поломки, починки и замены вышедших из строя механизмов. И выяснил, что по нелепой случайности в ближнезарубежной стране было оставлено не самое старое и не самое плохое вооружение. А самое новое и исправное.
      Затем полковник побеседовал с рядовым составом, пригласив его в солдатскую чайную. Где за банкой вскрытой сгущенки с пряниками рядовой состав вспомнил, как помощник командира по технике лично указывал, какую технику грузить, а какую оставлять. И вспомнил еще много чего другого, например, про уходящие на сторону новые автомобильные моторы и запчасти и установленные на их место старые.
      Со всеми своими выкладками он подошел к указанному помощнику и спросил, отчего это он, помпотех, отвечающий за техническую исправность бронетанкового парка, оставил новые и практически не требующие ремонта машины, но позаботился вывезти полный хлам, причинив тем существенный материальный убыток Российской Армии. И не просматривается ли в том его злой умысел.
      На что тот ответил, что он ни в чем не виноват, так как имел на то соответствующий приказ.
      — Кого?
      — Командира части.
      — То есть вы хотите сказать, что злой умысел просматривается в действиях командира части?
      — Никак нет! Я ничего такого не хотел сказать. И не говорил…
      — Говорили. Вы сказали, что командир части приказал оставить новую технику и грузить только старую. технику. Из чего следует вывод, что он не просто так оставлял технику. А с преступным умыслом.
      — Не говорил я ничего…
      — Говорили. Вот у меня и диктофон на этот случай имеется. И ваши на нем показания. Я, конечно, понимаю, после того, что вы тут сказали, в этой части вам не служить. И следующего звания не получить. И потому предлагаю перевести нашу беседу в плоскость доверительного разговора. Так сказать, без протокола. А если с протоколом, то тех фактов, которыми я уже располагаю, вполне хватит, чтобы снять с вас погоны, выслуги и пенсии. И отправить под суд. Если по протоколу. Или без него?
      — Лучше без него.
      Полковник демонстративно вытащил и выключил диктофон. Оставив, впрочем, писать другой. После чего узнал много такого, до чего прежняя комиссия не дозналась.
      Таким же образом полковник Трофимов побеседовал еще с несколькими старшими офицерами. И без счету с рядовым составом, который много знал, но почти ничего не видел лично.
      — А кто видел?
      — Да много кто…
      — Ну тебе-то кто рассказывал?
      — Зёма с третьей роты. И еще один — со второй.
      — А где он, тот зёма?
      — На полигоне.
      — А тот, другой?
      — На полигоне…
      Потом полковник исчез. Чтобы вдруг объявиться на том самом, где зёма, отдаленном полигоне. На котором уже почти совершенно была выкошена прошлогодняя трава и выкрашен невыпавший снег.
      На полигон полковник прибыл в гражданском обличье. И с двумя канистрами медицинского спирта.
      — Я дядя одного вашего солдата, — объяснил он дежурному офицеру цель своего визита, сливая с канистры треть ее содержимого, — мне бы с племянником увидеться.
      — Дядя — это святое дело. Это — никогда не препятствуем. Потому что встреча с дядей — это связь со своей малой родиной. Так сказать, живое патриотическое воспитание, — не возражал против встречи офицер, наблюдая завораживающее мерцание прозрачной струи, льющейся в подставленное под нее ведро.
      В подразделении выяснилось, что Семен Петров — это не тот Петров, что надо. И поэтому «дядя» решил просто поговорить с его сослуживцами. В целях патриотического воспитания.
      — Ну и как служба идет? — поинтересовался он.
      — Отлично идет! Повышаем свою боевую под готовку! В последние стрельбы наш взвод показал только хорошие и отличные результаты, — хором ответил рядовой и сержантский состав.
      Нет, разговор в таком тоне не пойдет. Не нужен такой разговор.
      — Ну если хорошие и отличные, то вас полагается поощрить. Приветом с родины, — сказал «дядя», в двигая ногой канистру.
      Через полчаса беседа приобрела более доверительный характер.
      — Ну и как служба?
      — … службу такую.
      — Офицеры не обижают?
      — … офицеров этих.
      — А зачем вы на полигоне?
      — … полигон этот.
      — Что, большой полигон?
      — У-у-у-ё! … этот.
      — А вы бы сопротивлялись. Этим. Взяли бы и слали на них телегу. Вышестоящему командованию.
      — Ха-ха!
      — А вы бы не просто написали, а с фактами. Ну не ангелы же ваши командиры, в самом деле.
      — Не.
      — Ведь что-нибудь такое противозаконное наверняка творят. Вещевое довольствие тянут.
      — Ну.
      — И продукты из солдатской столовой.
      — Ну.
      — И запчасти с автопарка.
      — Ну.
      — Что — ну? Вспомнили всё, написали куда следует, и расформировали часть к чертовой бабушке!
      — А то! — сказал один из сержантов. — Я помощнику командира мотор на его «жигуле» перебирал. Все запчасти со склада.
      — Ха! Мотор, — усмехнулся другой. — Я братану начштаба «КамАЗ» в деревню перегонял. Новый. Списанный.
      — «КамАЗ»! Подумаешь, «КамАЗ». А когда на юге БТРы налево спихнули? Во дело!
      — Ну?! — удивился «дядя». — Врешь, поди? Чтоб целый БТР! Ну ни в жисть не поверю!
      — Я вру?! Да ты у мужиков спроси! Да вот этими собственными руками. И не один…
      А вот это уже была тема для долгого, задушевного разговора. Под вторую канистру прихваченного с собой поощрения.
      Утром приехавший к родственнику «дядя» показал свое истинное полковничье лицо. Перед лицом выстроенного на плацу личного состава.
      — В общем, так, товарищи солдаты и сержанты. Я полковник военной разведки. Фамилия моя Трофимов. Я веду дело о разбазаривании военного имущества. В том числе и в вашей части. То, что оно разбазаривается, — установленный лично мною факт. С вашей помощью установленный. Теперь мне надо запротоколировать ваши, уже произнесенные вчера, показания…
      Мучимый похмельем строй мрачно молчал. И не изъявлял желания протоколировать вчерашние задушевные признания.
      — Значит, желаем молчать? Чтобы защитить честь заляпанного дерьмом чужого мундира. Значит, вызываем огонь на себя? Тогда так: по вчерашней в расположении части массовой с неустановленным гражданским лицом пьянке возбуждаем дело. По рассказанным мне фактам самоволок, пьянок, дебоширства и мелкого воровства — начинаем следствие. По части хищения материальных ценностей — шьем соучастие. Итого: еще по полтора-два года службы в дисбате каждому. Кто по совокупности не сядет на больший срок, но уже в тюрьму. Или — чистосердечное признание и амнистия по Фактам дисциплинарных нарушений. Кто предпочитает дисбат и тюрьму вместо чистосердечного раскаяния — два шага вперед!
      Из строя, естественно, никто не вышел. Потому что российские солдаты отрываться от коллектива не научены. Им в массе спокойней.
      Прикажи полковник, чтобы строй покинули желающие дать показания, и он бы никогда не достиг желаемого результата. Но он знал, как приказывать. И потому к вечеру имел полновесную пачку свидетельских показаний.
      Из которых узнал, что да, действительно, закончив оговоренный договором высоких сторон срок пребывания в бывшей республике, а ныне суверенном государстве, часть должна была выехать к местам постоянной дислокации. И подвижной состав ей подали. В требуемом объеме. И в полном объеме загнали технику на платформы. Оставалось только подогнать локомотив.
      Но тут в штабе объявился некий полный, ниже среднего, с залысинами, европеоидного типа, 40–45 лет гражданин, который имел несколько с глазу на глаз бесед с высшими командирами. После чего несколько платформ отцепили, подогнали к ним тепловоз и увезли в неизвестном направлении.
      Вследствие чего у командира части, начштаба и еще нескольких старших офицеров значительно улучшилось материальное положение.
      Которое теперь более всего другого интересовало полковника Трофимова. Об уровне жизни старших офицеров с удовольствием рассказали средние офицеры. И младшие офицеры. Они еще только готовились стать старшими офицерами и были заинтересованы в возможно более быстром освобождении командных кресел.
      Собрав эту и всю предыдущую информацию воедино, полковник Трофимов отправился к командиру части.
      — Мне нужно задать вам несколько вопросов, — сказал он.
      — А на потом перенести нельзя? Мне нужно срочно идти в подразделения.
      — Можно. Но только если очень на потом.
      — Хорошо. Спрашивайте.
      Полковник раскрыл папку.
      — В общем и целом я все уже знаю. Надо лишь уточнить некоторые второстепенные моменты. Например: почему при погрузке эшелонов в известной вам и тогда еще дружественной стране часть платформ с принадлежащей Российской Армии бронетанковой техникой была отцеплена, после чего из них был сформирован отдельный, отбывший в неизвестном направлении состав?
      Кто распорядился перецепить платформы?
      Почему в тот состав была включена наиболее новая и боеспособная техника?
      И переданы комплекты боеприпасов?
      Куда ушел состав?
      Кто надоумил вас составить акт о передаче военного имущества на ответственное хранение, на основании которого она в дальнейшем была списана?
      И кто был этот «кто-то» — низкий, с залысинами, 40–45 лет гражданин, после которого случилась вся эта катавасия?
      При ответе на последний вопрос я снимаю все предыдущие. При отказе — раскручиваю дело о хищении военной техники в особо крупных размерах. С неизбежными в дальнейшем отставками, разжалованиями, конфискациями и длительными работами в исправительно-трудовых лагерях в звании рядового зека.
      — Я ничего не знаю.
      — Хорошо. Тогда ответьте мне на вопрос, ответ на который вы не можете не знать. А если не знаете, то я помогу заглянуть вам в конец задачника, где приведены все ответы.
      Итак: сколько лет непорочной службы потребуется офицеру-бюджетнику с семьей, состоящей из неработающей жены и дочери-иждивенки, если известно, что он имеет джип иностранного производства, двухкомнатную квартиру в Москве, четырехкомнатную в областном центре, гараж, двухэтажную дачу, купил «Жигули» последней модели дочери и ей же оплачивает Учебу в престижном вузе, в отпуск ездил на Канарские острова и прочее. Список чего в свое время сможет уточнить судебный исполнитель. И если известно, что его среднемесячная зарплата составляет…
      — Он не назвал своего имени.
      — Как же вы могли загнать бронетехнику человеку у которого не спросили даже имени? Это просто даже как-то неприлично.
      — Он оставил свой телефон. На случай, если я надумаю предложить ему что-то еще.
      — Это уже лучше.
      — Он велел позвонить и сказать, что я от Степана Михайловича. По поводу сложного металлопроката.
      — Всю эту комбинацию предложил вам он?
      — Он.
      — Что он еще сказал?
      — Больше ничего.
      — Ничего?
      — Ну точно ничего! Ну слово офицера!
      — Ну если слово офицера, то больше вопросов не имею. И, как говорится, благодарю за помощь, оказанную следствию, — раскланялся полковник.
      — А бумаги? — вскинулся командир части.
      — Какие бумаги?
      — Те самые. Показания.
      — Ах, показания? Показания будут. Потом. Когда я переговорю со Степаном Михайловичем. И если столкуюсь со Степаном Михайловичем. А если его вдруг по тому телефончику не окажется, то вам придется компенсировать причиненный обороноспособности страны ущерб. Так что вы пока присмотритесь, где можно поменять ваши новые джип, квартиру и дачу на наш бэушный БТР. Рекомендую. Глядишь, зачтется…

      Начальник президентской охраны переквалифицировался. Из действующего телохранителя — в архивариуса. В того, который, сидя в пыльных хранилищах, перебирает стоящие на стеллажах дела давно минувших лет. Не навсегда переквалифицировался. На время.
      Вначале думал, что на очень недолгое. Но потом увлекся просмотром предоставляемой ему документации. тем более что утруждаться, выискивая наиболее важную информацию, ему не надо было. Все самое интересное ему угодливо отчеркивали специальные референты-аналитики. Именно они перелопачивали тысячи страниц, чтобы принести своему шефу одну или две действительно интересные.
      Но перебор даже этих страниц выливался в затратный по времени поиск. Отчего у главного охранника страны создавалось ощущение выполнения творческой работы.
      Начальника президентской охраны интересовали трудные моменты отечественной истории. Вернее, узкие моменты, которые зажимали страну и ее руководителей в тиски безысходности. И из которых правящая страной верхушка выкарабкивалась с немалым трудом, обдирая в тех узкостях бока, но все-таки выбиралась.
      Таких моментов было гораздо больше, чем может себе представить человек, изучающий историю своей страны по школьным учебникам. Или институтским конспектам и пособиям. О таких моментах чуть больше рядовых студентов осведомлены историки. И гораздо лучше ученых-историков — студенты партшкол. Их готовят для реальной политической деятельности, которая по большей части протекает под коврами. И под ногами ступающих по ним и по тем, кто под ними копошится, ныне правящих чиновников. Преподается не с кафедр тех партшкол, а в кулуарах тех школ. Где полушепотом «школяры» рассказывают друг другу, как снимали Петрова, каким образом подсиживали Иванова и смешали с дерьмом Сидорова, и прочее.
      Еще больше о тех узкостях в истории осведомлены разведчики. Потому что лучше других знают, как эти узкости ликвидируются. И отчего возникают. Потому что разведчики и есть главные сантехники истории, которые своими головами и своими телами пробивают образовавшиеся в трубах тромбы. И обычно вместе с теми тромбами и смываются в небытие. Как опасные свидетели.
      Главный телохранитель не был профессиональным политиком и не был разведчиком, он был только хранителем порученного ему тела. Только охранником, который должен уметь «брать больше и кидать дальше». В смысле отбрасывать гранаты, стволы, ножи разъяренных шахтеров, рассерженных домохозяек, истеричных жалобщиков и прочие угрожающие Хозяину предметы. Но изо дня в день наблюдая главное тело страны и происходящую возле того тела возню сотен людей, он понял кое-какие механизмы, которые управляют политикой, экономикой, людьми и страной в целом.
      Политикой, экономикой и страной управляла расчетливая жестокость. Умение в самый неожиданный момент нанести максимально разящий удар в самую уязвимую точку. Желательно расположенную ниже пояса противника. Чтобы наблюдающие за политическими баталиями зрители ничего, кроме дружеских улыбок и рукопожатий, не заметили.
      Именно эти, без оглядки на порядочность и милосердие, удары и делают историю. И следы именно этих ударов искал главный охранник страны.
      Глубоко он не забирался. Чемпионы подковерной драки времен былых общеизвестны. И почитаемы. Как реформаторы и спасители отечества. Именно потому и почитаемы, и уважаемы, что умели бить в полную силу, нимало не задумываясь о последствиях своего удара для ближнего. А тот, кто задумывался, хотя бы на один малый миг, погибал от их ударов. Таким образом совершался естественный отбор политиков.
      Но древняя история главного телохранителя заботила меньше всего. Его интересовала история последних десятилетий, в событиях которой он надеялся найти ответ на мучившие его вопросы. Ну или хотя бы намек на эти ответы. Он искал силу, которая, кроме известных ему сил, могла вмешиваться в ход исторических событий. Недавней истории. И настоящей истории.
      Ссора руководителей двух республик. О которых не узнала и теперь уже никогда не узнает широкая публика. Ссора жесткая, которую не смог уладить их Старший Брат. Ссора, усугубленная тем, что в дела государственных чиновников такого ранга не могли вмешиваться ни КГБ, ни МВД, ни прокуратура. Кипение страстей, взаимные обвинения и вдруг — тишина и умиротворение. Словно кто-то вылил на разгорячившихся бойцов ушат холодной воды.
      Кто вылил? Отчего вдруг случились тишина и умиротворение?..
      Территориальный конфликт двух автономных территорий. Угрозы, столкновения на границах. Впору разводить враждующие стороны с помощью войск. И вдруг неожиданное примирение первых лиц конфликтующих сторон. Рукопожатия, братания, народные игрища…
      Пикировка первого лица одной из западных республик с Центром. Требование полномочий и попытки реального расширения полномочий. Рост популярности и поддержка на местах. И вдруг нелепая гибель в автомобильной катастрофе, которая мгновенно свела на нет наметившийся было конфликт…
      Массовый уход в отставку высших политических руководителей в другой национальной автономии. Судя по всему, измышлявших какой-то недобрый заговор. А почему вдруг уход? По каким причинам? Что вынудило их без борьбы сдать свои, в общем-то, небезнадежные позиции?..
      Несколько недель начальник президентской охраны вносил в свое досье все новые и новые события недавней отечественной истории. Те, которые ему были не совсем ясны. За которыми просматривались какие-то закулисные интриги.
      Несколько недель собирал, а потом, по одному, пригласил к себе руководителей подразделений бывших силовых ведомств. По-приятельски пригласил. Чтобы узнать, как им живется на заслуженном отдыхе, и предложить издать за счет различных благотворительных фондов свои, бесценные, с точки зрения свидетельств эпохи, мемуары.
      И кое-что у них спросил. Кое-что из того, что было в его досье.
      — Это мы. Точно! Как сейчас помню. Вызвал меня Первый и говорит, — поделился по секрету бывший начальник одного из главных Управлений КГБ…
      — Наша работа! — признался другой высокопоставленный чиновник былого МВД. — Чего уж теперь скрывать. Что было, то было. Пришлось попотеть. Ну и слегка нарушить…
      — И здесь мы тоже помогали. Не без того…
      — А здесь?
      — А вот здесь нет…
      — И это тоже не наше. Здесь дело как-то само собой разрешилось.
      — Так, может, кто другой, кроме вас, поспособствовал?
      — Нет. Больше некому. Я, помнится, этот вопрос со всеми другими коллегами-руководителями обсуждал. Как, понимаешь, на самом высоком уровне обсуждал. На котором сам тогда пребывал. И, помнится, мы даже что-то такое руководству предлагали. Но нас остановили. Сказали, не надо туда лезть со своими дубовыми методами. Да, так и сказали — дубовыми. Что если что-то делать, то только строго в рамках социалистической законности. А лучше вообще не делать, мол, как-нибудь все само собой образуется. И точно. Образовалось. Мы еще порадовались, что дров наломать не успели…
      — А тут?
      — И тут не мы. То есть не только не мы, но и вообще никто. Если бы кто, я о том бы знал. Я тогда обо всем знал…
      — Нет. Не мы…
      — Не мы…
      И вдруг удача. Просто-таки подарок в руки.
      — Нет. Не мы. Гришка это. Его работа.
      Никакие Гришки в то время в высших креслах силовых министерств не сидели. Петьки сидели, Мишки, Сашки. И прочие друганы-приятели. Гришек не было.
      — Какой Гришка? Что-то я никаких упоминаний о нем в архивах не нашел.
      — И не мог найти! О нем никто не знает. И тогда не знал. Кроме самых-самых.
      — Кто он, Гришка этот?
      — Гришка — он и есть Гришка. Я, конечно, этого рассказывать не должен… Ну да дело давнее. Чуть не сорок лет прошло. Все, как говорится, быльем поросло. И Гришки того давно нет. И службы его. И меня скоро не будет. А ты нынче при деле, при чинах. Тебе надо знать, на кого равняться. С кого пример брать. На нас равняться. На меня. На Петра. Или на Гришку вот.
      — Как же на него равняться, если я о нем ничего не знаю?
      — Правильно, не знаешь. Так и задумано было, чтоб никто не знал.
      — Кем задумано?
      — Точно не скажу. Но скорее всего Иосифом Виссарионычем. Очень эта служба была по его характеру. Чтобы никто о ней ни сном ни духом. А она обо всех. И чтобы любые его приказы — под козырек. Без оглядки там на всяких прокуроров.
      — Зачем ему еще одна служба? У него же Лаврентий Палыч был, который тоже без прокуроров.
      — Во-от. В том-то и вся соль. Что Лаврентий был. Что вначале на побегушках был, а потом такую махину, как министерство свое, поднял, за которой, как за стеной, схоронился.
      — Ты что, хочешь сказать, что Хозяин не мог его из-за той стены выколупнуть?
      — Может, мог. А может, не мог. Ты лучше над таким фактиком задумайся, на такой вопрос ответь — отчего все прежние министры НКВД больше пары-тройки лет в своих кабинетах не сидели? А из тех кабинетов в распыл шли. А Лаврентий сел — как врос. Отчего его эта чаша миновала? Ведь знал Хозяин, что нельзя одного и того же человека дольше нескольких лет на такой должности держать. Что подчищать надо вместе с верхушкой аппарата, чтобы сами себя не переросли. Это же не Министерство сельского хозяйства, второе ничем, кроме неурожая, опасным быть не может.
      — А отчего тогда действительно не убрал? Если знал.
      — Момент упустил. Все недосуг было. Вначале конкурентов давил, чтобы его не сожрали. Потом война. А после войны оглянулся — ручки коротки. Ну, может и не коротки, а только рискнуть не решился. Отчего и помер.
      — Отчего помер?
      — От него помер. От него самого и помер. Только до того, как помереть, успел Хозяин создать противовес. Создать успел, а на ноги поставить нет.
      — Противовес?
      — Ну да. Лаврентию противовес. Тот к тому времени уже столько сил под себя подгреб, сколько у самого Хозяина не было. Все под Лаврентием ходили. И Хозяин ходил. Ну ты сам прикинь: охрана ближняя чья? Его! А Кремля охрана? И правительственных учреждений? Опять его! Прислуга, челядь на ближней и дальней дачах? Снова его! Вокруг обложил.
      И Хозяин это понимал! Понимал, что неизвестно кто первый, если, допустим, он надумает Лаврентия, врагом народа объявить. Вернее, объявить-то, может, объявит, а больше ничего не успеет. По причине быстрого апоплексического удара, который впоследствии случился.
      Не мог Хозяин в одиночку против Берии воевать. Уже не мог. Вернее, официально, как генералиссимус и всякое такое прочее мог, а в реальной закулисной борьбе уже нет. В ближней драке ведь не тот побеждает, кто войска имеет, а тот, у кого кинжал длиннее. И кому его сподручнее под ребра врагу засунуть. И вот здесь Хозяин проиграл. Страну забрал, а ближний круг упустил.
      Оттого и понадобилась ему еще одна ближняя, направленная против Лаврентия сила. Такая сила, чтобы никто о ней не знал! Чтобы, главное, о ней самый опасный его конкурент не знал, который уже к власти потянулся.
      Вот тогда, я думаю, и возникла эта организация. Но только спасти своего основателя не смогла. Не успела. Почувствовал Берия, что не сегодня-завтра до него доберутся. Что не станет Хозяин дожидаться, когда его где-нибудь втихую подушками удавят. Что что-нибудь такое придумает. И первым ударил.
      Но только, думаю я, организация та свое взяла. Даже не оттого, что покойного Хозяина любила. Из чувства самосохранения. Из-за того, что понимала — если Берия к власти придет, он до них доберется. Всю землю на десять метров вглубь перероет, а найдет! И в ту землю зароет.
      — Так ты думаешь?..
      — Уверен! Иначе отчего бы это Хрущ, за которым тогда никакой силы не стояло, вдруг решился с Берией схлестнуться? Которому не чета. Кто-то его на это надоумил. Кто-то убедил, что в той драке победить можно. Если неожиданно ударить. Сам бы он никогда на такое не решился. Сам он Берию до икоты боялся. Как и все прочие. Вот я и думаю, что подсказал ему кто-то момент. И сценарий. Кто-то, кто Лаврентия меньше других боялся.
      Хрущ той услуги, конечно, не забыл. И ту организацию, как только во власть вошел, поставил на место. Как и всех, кто ему переворот помог совершить. Он, конечно, дядька мягкий был, не чета тем, кто был до него, но в драке свое понимание имел. Догадывался, что самые опасные конкуренты — это бывшие союзники, те, что тебе к власти прийти помогли. Потому что лучше других знают, как те перевороты ладить, должного почтения к главе государства не имеют и непременно будут навязывать ему, как равному, свою волю. А если он им на уступки идти перестанет — корону на себя передернут.
      Все это Хрущ понимал. И оттого в качестве превентивной меры всех своих прошлых соратников к ногтю прижал.
      В том числе и организацию, Хозяином созданную. То есть разгонять не разгонял, но близко к верхам уже не допускал. Натравил на руководителей республиканского и областного масштаба. Ну, чтобы они там на местах не баловали. Чем Гришка и занимался. Мы своими делами. Он — своими.
      — А разве вы республиками не занимались?
      — Занимались. Но не на таком высоком уровне. Ведение следственных и оперативных мероприятий первым партийным руководителям республик было запрещено. За чем те первые руководители очень пристально следили. И очень болезненно реагировали, если что-то такое замечали.
      В результате сложилась совершенно невозможная ситуация: Центру, хотя бы из чувства самосохранения, необходимо было знать о злоупотреблениях и заговорах на местах, но тот же Центр, следуя им же придуманному закону, запрещал вести расследование по узнанным фактам заговоров и злоупотреблений. Короче, назначили впередсмотрящего, чтобы вовремя заметить опасность, и выкололи ему глаза!
      Одному только Гришке не выкололи. Но взамен этого от него открестились. Сказали, что, если что случится, прикрывать не станут. Сам залетит, самому и выкручиваться. А не выкрутится — отвечать.
      — И что, находились такие, кто соглашался на свой страх и риск?..
      — Находились. У Гришки фанатики работали. Романтики плаща и кинжала. И потом, куда им было деваться, если такие условия игры? Если как во фронтовой разведке — при угрозе раскрытия свои ликвидируют своих. Если «система ниппель» — туда дуй, обратно — хрен.
      — То-то я всегда удивлялся, как такая махина, как Советский Союз, на куски не рассыпалась?
      — Так и не рассыпалась. Рычаги мощные имела. Нижние эшелоны МВД держало. Средние — мы. Ну а самые верхние — Гришка. «Верхние» его как чумы боялись. Потому что не знали, с какой стороны удар ждать. И еще потому, что пожаловаться на него не могли. Не на кого было жаловаться. Не было Гришки в списках существующих организаций. Да и доказательств у них против него никаких не существовало. Только догадки. И разговоры кулуарные.
      Гришка ведь исподтишка действовал. Без санкций, ордеров и надзоров. У него руки были развязаны. Узнает что-нибудь, слежку поставит, свидетелей растрясет по-свойски и мило так попросит: не шалить. Анонимным звонком. С приложением копий документов по почте. Те-к Хрущу, а он ручки в стороны разводит. Мол это дело ваше. Мы своим органам за вашими проказами строго-настрого следить запретили. Так что это кто-то из ваших балует. С ними и разбирайтесь. Но предупреждаем, если вдруг возникнет скандал из-за вновь открывшихся фактов, прореагировать на него центральному аппарату придется. Вплоть до отстранения замешанных в скандале лиц.
      Короче — вилка. Центр договоренности неприкасаемости не нарушал, а аноним, гад такой, звонит. Хошь не хошь, приходится идти на попятную. Сколько таким образом Гришка заговоров в самом зародыше задавил, сколько злоупотреблений на корню извел, только он один знает. Вернее, знал.
      Ну а уж как он умел местные кланы и группировки друг с другом стравливать — так любо-дорого. Судов не надо было. Они до судов все друг друга вырезали.
      — А меры прямого воздействия? Я имею в виду физического воздействия. Ну когда, к примеру, кто-то из республиканских руководителей из подчинения выходил?
      — Я тебе так отвечу. Мы ничего по отношению к ним не предпринимали. Да и не могли предпринять, потому что в подобных громоздких организациях все тайное рано или поздно становится известным. Тайну можно сохранить, только когда ты за ее разглашение отвечаешь жизнью. Причем без суда и следствия. А если с судом, то потом для сбережения тайны надо ликвидировать весь состав суда. Так что нам особо щепетильные дела не поручали.
      — А кому поручали? Гришке?
      — Может, и ему. А может, никому не поручали. Может, все само собой разрешалось.
      — Но ведь было же такое, что ставшие неугодными высшие партийные чины гибли в автокатастрофах или скоропостижно умирали? Я чуть не два десятка таких фактов накопал.
      — Было такое. Когда очень скоропостижно. Но может, они по своей инициативе скоропостижно…
      — Или по чужой?
      — Может, и по чужой. Но только я тебе это не говорил. Это твои измышления.
      — Ну хорошо, а потом что? Куда потом эта организация подавалась?
      — Потом Брежнев пришел, которого Хрущ, увлекшись контролем за окраинами, под собственным своим носом проглядел. А как пришел, стал авгиевы конюшни расчищать. Под себя. То есть тех, кто за Хруща был, — в расход. Кто за него — на выдвижение. Ну и Гришку тоже. В числе первых. Брежнев так сказал — что это за служба такая особо секретная, о которой всякая собака брешет. И точно, многие уже про нее знали. Ну или догадывались. Сказал так и закрыл. Гришку по шеям. Всю команду его — по шеям.
      Гришку послали куда-то на целину райотделом милиции руководить. Где он вскорости и умер.
      — А организацию его куда?
      — Я же говорю — разогнали. Отчего я тебе про нее и рассказываю. Крепкая была организация. Ее бы оставить, прикормить с руки, дисциплинки добавить, секретности — горы бы могла своротить…
      — А может, все-таки не разогнали? Может, просто реорганизовали?
      — Нет, я бы знал. Я еще несколько лет после того руку на пульсе держал. Я бы знал…
      А может быть, и не знал, подумал про себя главный телохранитель. Потому что раньше знал. Потому что уже многие знали. Уже те знали, для контроля за кем эта организация и была задумана.
      Иначе как было Брежневу удержать разболтанные предыдущим Генеральным секретарем окраины? И как, минуя десятки других потенциально возможных заговоров, столько лет находиться у власти?
      Как объяснить десятки последующих несуразностей, имевших место в более поздней истории?
      Как объяснить вот эти добровольные отставки?
      Вот эти скоропостижные кончины тех, кто не захотел уходить в отставку?
      Вот эти спокойные уходы на пенсию министров-силовиков, которые, пожелай того, могли уйти гораздо громче?
      И вот эту информацию, которую разрешенными законом методами добыть было бы невозможно?
      Нет, не так все просто. И не так однозначно. Хорошо задуманные и надежно работающие механизмы новыми хозяевами не выбрасываются. Особенно силовые механизмы. Реставрируются — да. Переподчиняются — тоже да. Перегруппировываются — опять да. Но не выбрасываются!
      Тихие, незаметные, вездесущие помощники нужны всем. Именно потому, что они самые действенные. И самые ценные. Именно они осуществляют то, что всем прочим силам — не по силам!
      Так, может, та организация не была расформирована Брежневым? А напротив, была усилена? И вновь обрела свой, раскрытый во времена Хрущева статус секретности? И дожила до перестроечных и постперестроечных времен. Хоть и в усеченном, почти не работающем объеме, но дожила?
      Что, если предположить такое?
      И тогда становится понятным, кто приходил к Президенту.
      И почему при его визите замолчали электронные приборы.
      И отчего все работники президентской службы безопасности оказались бессильны в игре против одного-единственного безработного гражданина Сидорчука.
      И почему Президент молчит о встрече с безработным Сидорчуком.
      И его высочайшая квалификация.
      Все становится понятным, если предположить, что в стране, кроме общеизвестных, постоянно муссируемых в прессе, существует еще одна, подчиненная лично Президенту служба, предназначенная для выполнения особо конфиденциальных поручений. Служба, о которой не знает даже главный телохранитель Президента.
      Если предположить такое, то тогда все встает на свои места. И в дальней, и в ближней истории, и в сегодняшнем дне.
      Начальник президентской охраны нашел то, что искал! Вернее сказать, он посчитал, что нашел то, что искал. Он нашел противника, о котором раньше не знал. И, значит, он нашел самого серьезного своего противника!

      — Товар есть, — сказал очередной Степан Михайлович.
      Все они в этом городе были Степанами Михайловичами. Или приходили от Степана Михайловича. Или посылали к Степану Михайловичу.
      — Когда я смогу его получить?
      — Получить вы его сможете не скоро. Вы же не грабли покупаете, чтобы прийти в магазин, заплатить в кассу деньги и унести с собой облюбованную вещь.
      — Я бы пошел в магазин, но не знаю таких магазинов.
      — Значит, вы должны запастись терпением.
      — Терпения мне хватит. Был бы результат. А не одни только пустые заверения.
      — У вас есть претензии по прежней нашей сделке?
      — По прежней — нет. По прежней у меня нет к вам никаких претензий. Но есть по этой. С недавних пор есть. Я встречаюсь уже с четвертым человеком. При этом все очень подробно расспрашивают меня о моем заказе, заверяют в своем совершеннейшем ко мне почтении, очень убедительно обещают помочь, и все просят подождать какое-то количество времени. В отличие от первой сделки, где все было очень конкретно, просто и понятно, здесь все сложно, многозначительно и очень абстрактно.
      — Если вы хотите конкретики, вы можете заказать у нас тот же товар, что брали раньше.
      — Но мне не нужен прежний товар. Мне нужен совсем другой товар. Для другого покупателя.
      — А если разговор идет о другом товаре, о том товаре, который вас интересует, вам придется принять новый стиль работы. При работе с этим товаром конкретики быть не может. Потому что у нас нет его в наличии. Мы не храним подобный товар штабелями на складах. Нам нужно его искать, нужно договариваться, нужно вывозить, нужно страховать сделку. Все это требует определенных усилий и времени.
      — Я понимаю. Но…
      — Вы просили выяснить принципиальную возможность приобретения интересующих вас изделий? Мы навели соответствующие справки. И говорим вам, что данные изделия есть. Что изделия можно купить. Но чтобы купить, надо подождать.
      — Сколько подождать?
      — Столько, сколько надо будет. Более точно срок сделки я вам указать не могу. Он зависит не от одних только нас.
      — Но о каких пределах может идти речь? О днях, неделях, месяцах?
      — О днях, неделях или месяцах…
      — А если вы просто кормите меня обещаниями?
      — Мы не кормим вас обещаниями. Работа ведется. И, должен напомнить, в данный подготовительный период вы не несете никаких финансовых потерь. Все они проводятся за счет продавца. То есть за счет нас.
      — Все это верно. Но в моем лице покупатель теряет время, которое тоже стоит денег.
      — Покупатель может не терять время. И продолжать поиск вне зависимости от результата, который обещаем ему мы. Мы не претендуем на монополизм по данному виду товара. То, что вы находитесь здесь, а не где-нибудь еще, ваше личное решение, за которое мы не можем нести ответственности.
      Ну никак не ухватишь их! Ни с одной стороны! Как втугую накачанный мяч. Что ни скажешь, на всё у них готов ответ. Причем такой, который невозможно опровергнуть или подвергнуть сомнению. Хитрый продавец! Потому что опытный.
      Уж лучше бы они аванс взяли. Тогда, ссылаясь на потерю денег, можно было бы давить на продавцов более активно. Можно было бы требовать посвятить в детали сделки. А так приходится только брюзжать. И надеяться на лучшее.
      Похоже, надо менять тактику. Похоже, надо сдаваться. И уже не изображать уверенного в своих сила бизнесмена. А превратиться в обыкновенного, озабоченного своими процентами посредника, который до смерти боится упустить свой шанс. И тем дать понять, что шанс действительно может быть утрачен. Ими в том числе…
      — Допустим. Допустим, я действительно нахожу здесь по своей инициативе. Но сути это не меняе Я пообещал покупателю товар. Товара нет. Есть пepедаваемые ему мной обещания. Каждый день передававмые. И уже всем надоевшие. Обещания не делают торговлю. Обещания разрушают торговлю. Разрушают веру партнеров друг в друга. Очень скоро покупатель может потерять интерес к продавцу. И, рикошетом, ко мне. И я ничего уже не смогу сделать. Мы проиграем. И вы. И я. Мы оба проиграем…
      Степан Михайлович задумался. Степан Михайлович вдруг впервые допустил мысль, что покупатель может уйти. Может сорваться с крючка. Очень выгодный покупатель. И тогда спросят в том числе и с него. Со Степана Михайловича.
      — Что вы предлагаете?
      — Я не знаю, что предлагать, — честно сказал посредник, — я только знаю, что если в ближайшее время не подтвердить возможность приобретения товара, то покупатель уйдет.
      — Как можно подтвердить наличие и возможность приобретения товара?
      — Не знаю. Но как-то надо. Я серьезно говорю, что надо. Ну, без балды говорю. Ну, век воли не видать. Нельзя тянуть дальше. Иначе полный…
      Степан Михайлович еще раз взглянул на полинявшего лицом посредника и взялся за радиотелефон.
      — Покупатель требует гарантий, — сказал он. — Нет. На этот раз серьезно. Я думаю, очень серьезно… Нет, этого, по всей видимости, будет недостаточно. Нет. Нет. — Пауза. — Хорошо. Я понял…
      Степан Михайлович убрал телефон.
      — Я думаю, мы сможем дать вам определенные гарантии.
      — Показать товар? — с надеждой спросил посредник.
      — Нет. Товар показать мы вам не сможем. Но мы можем подтвердить свои возможности по-другому. Мы сможем доказать, что имеем доступ в места хранения изделий. Этого будет довольно?
      Получить подтверждение проникновения преступников в атомные арсеналы было бы больше чем достаточно. Это было бы почти победой. Но каким образом можно было получить это подтверждение? Если не подержаться за уворованную ими оттуда бомбу?
      — Этого? Я думаю, этого будет довольно.
      — Тогда запомните и передайте покупателю номер части регламентного обслуживания данного вида оружия. И последний шифрокод на пропусках.
      — Но откуда они могут знать, что это тот номер? Что это номер именно той части?
      — Если у них есть разведка и если эта разведка работает, они должны знать этот номер. И не должны знать шифрокод пропуска. Обновленный шифрокод знаем только мы.
      — Но как тогда они?..
      — По аналогии. Они могут знать старые шифрокоды. И знать другие шифрокоды, принятые в других особо секретных частях, которые можно сравнить с переданным нами. Мы не блефуем, когда говорим, что имеем доступ в хранилища ядерного оружия. Мы отвечаем за свои слова…
      Впервые за последние несколько месяцев Резидент вышел на своего Куратора. По срочному каналу.
      — Что у тебя? — спросил Куратор.
      — У меня проблема. Мне необходимо уточнить номер воинской части и шифрокод используемых там пропусков. Мне надо узнать, что это за часть.
      — Хорошо. Я попробую помочь тебе в этой проблеме. Выйдешь на меня послезавтра. По резервному каналу…
      Послезавтра ответ был получен.
      — Это воинская часть регламентного обслуживания переданного на хранение из действующей армии ядерного оружия. Общий принцип исполнения представленного шифрокода соответствует принципам исполнения шифрокодов, используемых на пропускных документах в частях подобного назначения.
      — Но он совпал?
      — На этот вопрос я ответить не могу. Я могу лищь повторить, что он подобен используемым в особо секретных воинских частях, соприкасающихся с ядерным вооружением. И что, по всей видимости, он взят из первоисточника. Этого достаточно?
      Этого было более чем достаточно! Этого было достаточно, чтобы по меньшей мере несколько высших армейских чинов мгновенно потеряли свои кабинеты. И свои погоны. И, возможно, даже свободу.
      Преступники знали то, что является одним из наиболее охраняемых секретов государства. Они знали даже больше, чем смогла узнать Контора!
      Преступники не блефовали. Они имели доступ в святая святых! В ядерный арсенал России!

      На этот раз сходка представителей центральных областей проходила в небольшом загородном пансионате. Где раньше случались встречи партийно-хозяйственного актива. А потом съезды многочисленно-малочисленных современных партий. И конференции представителей большого бизнеса. И совещания работников правоохранительных органов. И работников культуры и искусства.
      Все они сидели на одних и тех же креслах, выступали с одих и тех же трибун, посещали одну и ту же сауну, пытались щипать за интимные места одних и тех же горничных, для которых все они были совершенно на одно лицо.
      Речь держал Мозга.
      — Я выполнил свое слово. Я достал то, что обещал. Вернее, почти достал. Я почти достал бомбу. Деньги уплачены. Товар вывезен и находится на транзитном складе. Через несколько дней я смогу доставить его в любое требуемое место.
      — Зачем в таком случае ты собрал нас сейчас? Если сделка еще не завершена и прибыль еще не получена? — спросил представитель Твери.
      — Он верно сказал. Зачем отрывать людей от дела для дела, которое еще не принесло прибыли, — согласно кивнул туляк. — Когда товар еще даже не реализован.
      — А товар не будет реализован, — сказал Мозга. — Вернее, не будет реализован в том виде, в каком предполагалось раньше. Я предлагаю изменить условия сделки.
      — Нашелся новый покупатель?
      — Да, вы угадали, новый покупатель есть. Второй за последние несколько месяцев. И он тоже согласен платить любую цену. Даже очень дорогую цену. Я же говорил вам, что это очень ходовой товар.
      — Так за чем же дело встало?
      — Дело встало за товаром. Товара мало. По всем предложенным и предложенным в будущем сделкам товара не хватит.
      — Значит, надо поднимать цену. Когда товара мало, надо выдавливать с покупателя все, что возможно.
      — А когда его совсем мало? Когда товар хороший? И нет никаких гарантий, что вы сможете приобрести его в скором будущем. К примеру, что вы делаете с машинами, которые достались вам в единственном числе и по малой цене?
      — Оставляем себе.
      — То же самое я предлагаю сделать теперь. Оставить приобретенный совместными усилиями товар для личного пользования.
      — Шутишь? — хохотнули авторитеты. — Бомбу — себе. Под кровать поставить.
      — Под кровать нельзя. Под кровать — зазнобы будут недовольны.
      — Ну тогда вместо мебели. Или лучше рыбу глушить. В океанах. Бах, и вся рыба — твоя.
      — Шутник ты, Мозга!
      — А я не шучу. Я предлагаю оставить бомбу себе.
      — Себе?!
      — Себе!
      — Зачем нам атомная бомба? Какой с нее прок?
      — А зачем она покупателям, которые выкладывать за нее баснословные деньги?
      — Тебе виднее, зачем. Мы того покупателя в глаза не видели.
      — Вы слышали такое выражение — атомный шантаж?
      — Слышали.
      — Телевизор смотрим. Грамотные.
      — Атомный шантаж — это когда одна сторона, имеющая атомную бомбу или готовая использовать атомную бомбу, что-то требует у другой стороны, которая ее не имеет или боится использовать.
      — Ну и что?
      — А то, что мы имеем атомную бомбу.
      — И кого мы должны ею шантажировать?
      — Другую сторону.
      — Какую другую сторону? Братву из Сибири?
      — Нет, не из Сибири. Братва из Сибири тоже наша сторона. Хоть иногда и конфликтующая с нами, но наша. Я говорю о другой стороне.
      — О какой другой стороне? Говори, не темни.
      — Я говорю о стране. Я говорю о стране в целом, которая и есть та противоположная сторона.
      — У той стороны тоже есть бомбы.
      — Но «та» сторона не готова их использовать. Не способна их использовать на своей территории. И потому «та» сторона слабее нас.
      Авторитеты замолчали. И снова на долгих несколько минут.
      — Он предлагает безумие, — наконец сказал ярославец. — Менты не прощают даже пущенных против них в ход пистолетов. А он предлагает атомную бомбу! Нас смешают с дерьмом.
      — Мы не можем шантажировать всю страну…
      — В этой стране живут наши матери. И братья. Мы не можем всех их…
      — Нужно спихнуть товар, пока на него нашелся покупатель. И тихо поделить прибыль…
      — Мы не сможем взорвать эту бомбу! Кто сможет взорвать бомбу, которая…
      — Я смогу! Я смогу взорвать эту бомбу, — тихо, но так, что перекрыл все голоса, сказал Мозга. — Если они не примут наших условий. Я ее взорву…
      Авторитеты молча посмотрели на своего сотоварища. Который был таким же, как они. До недавнего времени был. До предыдущей, произнесенной им фразы.
      — Что ты прэдлагаешь? — спросил грузин.
      — Я предлагаю взять верх над всеми теми, над которыми мы не могли взять верх все эти годы.
      — Ты имеешь в виду беспределыциков?
      — Нет, я имею в виду государственных беспредельщиков. Объясните мне, почему они могут делать то же самое, что мы, но при этом их оберегает МВД и Безопасность, которые нас ловят? Почему они под их прикрытием растаскивают самые лакомые куски, которые не достаются нам? Почему им можно все, а нам только то, что остается после них? Разве это справедливо?
      — Это несправедливо! — согласился ростовчанин. — Но они первые начали рвать этот пирог. И за ними сила. Они правы по праву силы.
      — Нет силы, на которую не нашлась бы своя сила.
      — Что ты хочешь?
      — Я хочу уравнять возможности. Мы должны поделить страну по-честному. По горизонтали, а не по вертикали.
      — Как это по горизонтали?
      — До сих пор они забирали золотые вершки. А нам оставляли обгладывать черствые корешки. Они всегда забирали самое лучшее. Все то, что по колоску собирал весь народ. И то, что, они считали, принадлежало им. Вначале всем. А не поодиночке. Потом — каждому.
      Потому что потом они разрешили себе грабеж и стали распихивать страну по собственным карманам.
      Они учинили беспредел. Они знали, где брать лучшее и не допускали к этому лучшему всех остальных. В том числе не допускали нас. Начальные условия были не равные. Им разрешалось брать. Нам — нет! Я прав?
      — Ты прав. Они взяли себе все. А нам отдали остатки. Которые не вместились им в руки.
      — Ты совершенно прав!
      — Чем они отличаются от нас, которых преследуют и называют преступниками?
      — Ничем! Кроме того, что они взяли больше!
      — Почему мы миримся с таким беспределом? Почему мы называем беспредельщиками тех, кто утаскивает у нас из-под носа малый кусок? Почему мы не называем беспредельщиками тех, кто утаскивает все? И у всех? Без оглядки на закон. Без оглядки даже на их закон.
      Как называются люди, которые не признают закона, не признают авторитетов, не признают территорию, которые способны забрать последний кусок у своей матери, если им нужен этот кусок? Как они называются?
      — Беспредельщики!
      — Что делают с беспредельщиками?
      — Ставят на место!
      — Я предлагаю поставить на место самых главных беспредельщиков страны. Я предлагаю заставить их играть на равных. И тогда мы посмотрим, кто сильнее.
      Если для них их закон не писан, то по их закону не должны судить и нас.
      Если они имеют право торговать всем, то и мы должны иметь право торговать всем, чем торгуют они.
      Если их не имеют права трогать мусора, то пусть они не приближаются и к нам…
      Я хочу равенства. И я знаю, как добиться этого равенства.
      — Как?
      — Мы поставим им ультиматум. Чтобы они пересмотрели свои законы. Чтобы они объявили амнистию и выпустили на свободу всех наших братьев.
      Чтобы они допустили нас к созданию законов.
      Чтобы они убрали ментов, которые нас не устраивают.
      Чтобы они отдали нам стукачей…
      Авторитеты молчали. Предложенная программа была грандиозна. Фантастична. И очень желанна.
      Никто и никогда еще из их братвы не пытался навязывать свою волю государству, в котором жил. Никто не пытался объявлять амнистии или увольнять неугодных им следователей. Никому это даже в голову не приходило.
      Они делали, что могли.
      Покупали отдельных ментов и судей. И тем влияли на следствие и приговор.
      Подчиняли и использовали в своих целях государственных чиновников.
      Находили общий язык с начальниками тюрем и колоний.
      Пробивали ходы к политикам и депутатам и пытались протаскивать угодные им законы…
      Они просачивались во власть снизу.
      Но они никогда не предполагали, что будут иметь возможность говорить с ней на равных. Чтобы не покупать, а требовать то, что им положено по закону. По их закону!
      — А если они не примут наших условий?
      — Если они не примут наших условий — я взорву бомбу!

      Начальник президентской охраны разливал водку. По простым граненым стаканам. И нарезал огурцы. Малосольные. И колбасу — вареную. И выкладывал капусту — квашеную. И никаких тебе севрюг, балыков и черной икры.
      Потому что Президент выехал на пикник. Простой. Как в бытность свою обыкновенным секретарем обкома партии.
      — Давай, пластай быстрей. Водка стынет! — торопил Хозяин своего телохранителя, похаживая вокруг стола и досадливо отмахиваясь от комаров, которые делали различия между голубыми кровями Первого лица государства и скотника дяди Митяя. А пили вся равным удовольствием, будучи по сути своей демократами. — Ну?
      — Секундочку. Еще одну последнюю секундочку.
      — Секунду — ладно. За две — уволю без выходного пособия.
      Милые господские шуточки, которые не понять когда перестают ими быть. И становятся оргвыводами.
      Так что лучше на всякий случай укладываться в разрешенную секунду.
      — Готово!
      Президент взял стакан. И кольцо колбасы.
      — Ну, в общем, чтобы не последняя, — и хлопнул стакан водки. И удовлетворенно крякнул.
      — Наша водка?
      — Наша. Кристалловская.
      — Хорошая водка. Меня Гельмут своей угощал — дерьмо. Без куража. Не водка — одно название. Спиртосодержащий компот. Сколько лет на нашей территории сидели, а водку делать не научились. Разливай.
      Главный телохранитель подсуетился.
      — Будем!
      — Нет, я тебе так скажу. Водка — это наш характер русский. Чтобы полный стакан — и слезы из глаз. А потом стенка на стенку. Как народ пьет, так и живет. Они как — по пятьдесят грамм со льдом и водой. Продукт переводят. И живут так же, как, прости Господи, импотенты. Все по дозам. По мензуркам. По правилам. Терпеть не могу. И водка у них такая же. Недееспособная… Ну что, еще по одной?
      — А доктора?
      — А ну их, докторов! Сам знаешь куда! Тоже, понимаешь, импотенты. Того нельзя, сего нельзя. Этот можно, но только по капле после еды. На хрена такая жизнь?
      — Это верно!
      — А раз верно, лей давай!
      Налили. Хлопнули. Закусили капусткой.
      — Мне знаешь что Билл на закусь предлагал?
      — Что?
      — Киви! Я тебе так скажу — извращенцы они там все. Мочу пьют, дерьмом закусывают. Ни хрена в жизни не понимают! Давай еще…
      «Еще» было уже много. До «еще» надо было успевать ладить дела.
      — Это точно, что не понимают. Я вот намедни документы смотрел…
      — Какие документы? Компру? Все компру собираешь? Кто с кем спал, кто сколько брал, кто кому давал? Смотри — доиграешься. У самого тоже морда шершавая.
      — Да нет. Я старые документы смотрел…
      — На хрена тебе старые?
      — Да вот, подумал, как так могло быть, что Союз столько лет стоял и не развалился?
      — Потому что крепко задуман был. Вот с таким хребтом! Железобетонным. Как Днепрогэс. Я тебе по-свойски скажу, если бы все это дерьмо не затеяли — до сих пор бы стоял! Как пирамиды Хеопса.
      — Да нет, я не про то. Я подумал — как же они республики-то держали? Как с ними справлялись, с чурками? Может, при ЦК какой секретный отдел был? Который всеми этими делами заведовал. Ну чтобы их в узде держать?
      Президент помрачнел.
      — А ты бы меньше думал! Изыскатель хренов. Тебе деньги не за думы платят! А за то, чтобы ты «папу» от всякой пакости охранял… И наливал вовремя. А что там было — то быльем поросло.
      — Все поросло?
      — Все! И шабаш на этом. Ни к чему прошлое ворошить. У нас своих забот — выше горла.
      — И я про то же подумал. Подумал — кабы у нас сейчас такая организация, к примеру, была. Верно, проще было бы с этими черномазыми разобраться?
      — Не пойму я, к чему ты клонишь? Чего добиваешься? Сидел бы себе да пил. Так нет, вертишь задом по скамейке, как проштрафившаяся курсистка. Смотри, заноз нацепляешь.
      — Да нет. Я просто так. Я подумал…
      — Я тебе уже сказал, чтобы ты не думал! Вот и не думай! Исполняй свои обязанности и лишний раз носом не верти, — совершенно трезвым и злым голосом сказал Президент, — а если тебя история интересует, так я тебя могу заведующим кафедрой новейшей истории сделать. На малой родине. Хочешь?
      — Нет, вы меня не так поняли…
      — Я так понял, как ты спросил, Аристотель недоученный. Сиди — разливай и колбасу режь. И не лезь куда тебя не просят. И где не таким, как ты, Варвара, нос начисто обрывали. Лей! А то, понимаешь, скоро будет спрашивать, что это за кнопочка в «ядерном чемоданчике». И подержать просить.
      — Нет, про чемоданчик не буду. Я же понимаю…
      — И по всему остальному тоже понимай. Раз такой умный! Не в каждую дырочку, что видишь, надо свои любопытствующие части тела совать! Лучше сиди и пей. Пей, я сказал!
      Разговор не состоялся.
      Или, напротив, превзошел все ожидания…

      Командировка в часть, потерявшую в ходе передислокации треть своего самоходного тяжелого вооружения, была не последней. Полковник Трофимов вообще был неусидчивым человеком. С юности, когда приходилось передвигаться все больше по тылам условного противника, по оврагам-буеракам, чем по штабным коридорам. И «обмениваться мнениями» не с вышестоящим начальством, а с контрразведчиками противной стороны, которые хоть и были свои, но по морде били как чужие. Именно там полковник выработал свое отношение к делу. Именно там понял, что если хочешь в этой жизни чего-то добиться, то надо обладать бульдожьей хваткой. Вцепляться и держать, хоть бы даже десны кровоточили.
      Держать!
      Иначе какой из тебя, к дьяволу, разведчик? Какой следователь? Каша манная с малиновым сиропом.
      В это вновь подвернувшееся дело полковник вцепился всеми тридцатью двумя. Сомкнул зубы раз и уже не отрывался. И вгрызался все глубже.
      Еще одна часть, где тоже списывали технику. И, похоже, тоже не без корыстного умысла. Потому что далеко не всю довезли до мартена. Кое-какую растеряли по дороге.
      При этом во время случившихся многочисленных задушевных бесед с личным составом части все рассказывали разное.
      Солдаты срочной службы — одно.
      Дембеля — чуть другое.
      Средние офицеры — третье.
      Старшие офицеры — четвертое.
      Командиры — не вмещающееся ни в какие рамки пятое.
      Хищение с целью последующей продажи крупнотоннажного самоходного военного имущества относится к преступлениям, которые сокрыть так, чтобы не найти никаких концов, — невозможно. Это не кошелек у зазевавшейся гражданки умыкнуть. Не машину угнать. Технику надо подготовить к реализации, заправить, снабдить боекомплектом, выгнать из боксов, погрузить на трейлеры, довезти, разгрузить… И на каждом этапе задействуются люди. А они имеют языки и свое мнение в отношении операции, в которой принимают участие. И свое мнение в отношении оплаты их услуг.
      Отсюда всегда находятся недовольные и обиженные, они охотно и не без злорадства рассказывают о подробностях противозаконной сделки, на которые и опирается следствие. В особенности неофициальное следствие, которому важно не столько виновных наказать, сколько истину установить.
      Именно поэтому в добровольных помощниках полковник недостатка не испытывал.
      — Да, точно, грузили. Мне еще странным показалось, чего это мы, отправляя танки на переплавку, а полные баки горючки заливаем…
      Кто приказал? Начштаба приказал…
      — И главное дело, заставили тот металлолом драить и красить. Ну за каким его красить? Если все равно в печь?..
      Кто? Известно кто — помощник командира…
      — Я на втором трейлере рулил. Куда ехали? А черт его знает куда. Куда показывали — туда и ехали. Названий не знаю. А на карте, пожалуй, показать смогу. Если карту дадите…
      — Ящики со снарядами? Таскал ящики. Куда грузил? В «ЗИЛ» бортовой. Номер? Нет, номер не помню. Буквы помню…
      Собирая показания и сравнивая показания, полковник все более убеждался, что в делах о хищениях вооружения просматривается один и тот же почерк. Один, хотя и с разными вариациями, сценарий. Вначале какое-нибудь происшествие, чаще всего стихийное бедствие — взрыв, пожар, оползень, цунами, землетрясение, пьянка рядового состава, которому не хватило денег на ее продолжение. Потом — назначение комиссии с целью расследования обстоятельств происшествия. Заключение комиссии о стихийном характере утраты материальных ценностей и отсутствии виновных. Списание. И уже окончательная утрата погибшего военного имущества.
      И, что характерно, по меньшей мере в половине случаев перед началом означенных стихийных бедствий в частях объявлялся невзрачный гражданский мужчина, с залысинами, лет 40–45… Словно предвестник скорых несчастий, которые и случались. А еще говорят, что примет не бывает. Что это религиозные предрассудки.
      А как же тогда с пожарами? Взрывами? Лавинами? Селями? И утратой бронетехники? По всей территории России, от Калининграда до Сахалина.
      И с тем мужиком с залысинами? После визитов которого Российская Армия недосчитывается принадлежащих. ей танков, БТРов и артиллерийских орудий. Как быть с тем мужиком? Но в первую очередь с теми кто за ним стоит? Как быть с ними, которых, в отличие от мужика, никто не видел?
      Как быть?..
      Как быть полковнику Трофимову, который нашел что другие не находили? Не могли найти. Или не захотели найти.
      Как быть?..
      Времена драк одиночек против всех прошли. Один не может победить всех. Один в драке со всеми может только погибнуть. И даже не причинить им урон.
      Организованную преступность может одолеть только еще более хорошо организованный Закон. С его органами следствия, надзора, суда и наказания. Силу должна ломить сила! Максимум, что может одиночка, это определить направление удара. Как фронтовой разведчик, который, выкрадывая из ближнего тыла противника и допрашивая «языков», указывает войскам наиболее перспективные направления прорыва.
      Таким разведчиком был полковник Трофимов. И больше, чем он сделал, он сделать был не в состоянии. Войска прорыва одним собой он подменить не мог.
      Полковник Трофимов исчерпал лимит своих возможностей. Он мог раскрыть еще один или сто фактов воровства армейского имущества своими оперативно-нелегальными методами. Но не мог вернуть это имущество. И не мог наказать воров. Потому что для этого надо было вести следствие: допрашивать свидетелей, добывать улики и вещественные доказательства и представлять те свидетельства, улики и доказательства преступного умысла в судебные органы, снова допрашивать и снова добывать, если дело вернут на доследование. Дальше надо было вести официальное следствие, на ведение которого полковника Трофимова никто не уполномочивал.
      И потому полковник Трофимов вышел рапортом на свое непосредственное начальство. Где изложил все известные ему факты.
      — Сильно! — сказал непосредственный командир потрясая зажатым в руке рапортом. — Но бездоказательно.
      — Доказательство — дело следствия. Наше — определение направления опасности. Направление — определено.
      — Направление, конечно, определено. Но, боюсь…
      Это было новое для уха полковника слово. В первый раз он слышал, что его начальник чего-то боится. Насколько он знал, его начальник не боялся никого и ничего. В джунгли Центральной Африки на парашюте с одним только автоматом Калашникова, пачкой галет и приказом «умереть — но боевую задачу выполнить» сбрасывался. На полдюжины диверсантов в одиночку ходил.
      Не похоже это было на боевого генерала, который не одними только штанами звезды добывал, но еще и штык-ножом в очень ближних боях.
      — Боюсь, не поймут нас с тобой…
      — Как так не поймут? Если разговор идет о хищении тяжелого вооружения Российской Армии в особо крупных масштабах. И о потенциальном его использовании в неизвестном нам месте.
      — Понятно, что о вооружении. И что об использовании. Но ты прикинь, за какую ниточку цепляешь. И какой клубок она размотать может, если сильно потянуть. И кто от того пострадать может? Врубаешься?
      Честно говоря, полковник не врубался. Он обнаружил факт хищения государственного имущества и не понимал, кто, кроме преступников, его совершивших, может пострадать в случае открытия следственных действий. Кто ворует — тот и отвечает.
      — Ты вспомни события недавней истории. Когда мы из республик уходили. Или, того хуже, из Восточной Европы. Когда ту технику дивизиями оставляли. Нет. Не дадут они ход делу.
      — Кто не даст?
      — Тот, кто на этих уходах миллиарды наварил. И до кого следствие, пойди они по предложенному тобой пути, может дотянуться.
      — При чем здесь они? И эти?
      — При том! При том, что принципы работы одни и те же. И по одному и тому же профилю! Только в разных масштабах! Не трогай священную корову, если не хочешь, чтобы она тебя забодала! Честно тебе скажу — лично я рисковать бы не стал. Лично я бы отступился. Ныряя в такое дерьмо, можно не выплыть. И уж что абсолютно точно — ордена не заслужить.
      — Но ведь…
      — Я все сказал. Дальше дело твое. Уговаривать не буду. Приказывать права не имею. Надумаешь двинуть рапорт в верха — передам. Решишь забыть — забуду вместе с тобой. Не наше это дело. Понимаешь — не наше. А те, кому по чину полагается заниматься, те им не занимаются! Потому что умные! И знают, чем это может кончиться.
      — А-а…
      — А насчет того, что ты подумал, насчет того, что я в Африку с парашютом прыгал, так там только львы и шакалы были. И гады всякие, которые с этими гадами и шакалами близко не стоят. Там, если по-настоящему, бояться некого было. Туда бы я и сейчас согласился. В одних плавках…

      — Нет, — еще раз сказал Степан Михайлович.
      — Но почему нет?
      — Потому что нет! Извините, но мы ничем вам не можем помочь.
      — Почему не можете? — уже в который раз спросил полномочный и чрезвычайный посланник по меньшей мере двух средневосточных стран. — Что изменилось? Ведь в прошлый раз мы практически обо всем договорились! Сегодня мы должны были определять условия сделки.
      — Увы. Обстоятельства изменились. Сделки не будет.
      — Я могу узнать причину?
      — Никакой особой причины нет. Просто сделки не будет.
      — Я здесь проторчал чуть не три недели. Потратил определенные средства. Непонятно зачем проторчал и зачем потратил. И еще непонятно зачем обнадеживал покупателя. Вы понимаете, что теперь мои отношения с покупателем безнадежно испорчены? И ваши тоже испорчены. Что нельзя так поступать с потенциально выгодным клиентом.
      — Я все понимаю. Но сделать ничего не могу. Считайте, что мы не выполнили своих обязательств. Что у нас нет интересующего вас товара…
      Продавец лгал — товар у него был! Вернее, были подходы к товару, подтвержденные названными сверхсекретными шифрокодами. Продавец имел доступ в ядерные хранилища! Что бы он ни говорил теперь. Продавец мог достать товар! Но почему-то решил расторгнуть столь многообещающе начавшиеся торговые отношения.
      Почему они отработали задний ход? И насколько может затянуться данное недоразумение?..
      — Мы можем вернуться к обсуждению данной сделки позже?
      — Вряд ли. Только если очень не скоро.
      Значит, речь идет не о единовременном затруднении. Не о сбое в налаженном конвейере доставки потребителю товара. О решении прекратить с ним дел. Что же случилось?
      Может, они перестали доверять покупателю? Или посреднику, представляющему интересы того покупателя? Может, они что-то заподозрили? Если они что-то заподозрили, то обрубят всю торговлю. Торговлю в принципе. Если речь идет только об одной неудавшейся сделке, то с удовольствием продолжат сотрудничество по прочим наименованиям изделий. Надо проверить это предположение. Надо выяснить, о чем идет речь — о товаре или о покупателе…
      — Хорошо. Давайте пока оставим в покое этот конкретный товар, который вы отказываетесь поставлять. Ответьте мне — возможно ли продолжить сотрудничество по другим видам изделий?
      — Конечно. Поставка любых других видов изделий не составит проблемы. Мы готовы рассмотреть и удовлетворить любые ваши заявки…
      Значит, не покупатель. Покупатель из доверия не вышел. Значит, все-таки товар. Вот только вопрос — товар в принципе? Или этот конкретный товар…
      — Тогда я попрошу вас ответить еще на один вопрос. Который интересует даже не меня, который очень интересует моего заказчика. Необходимый ему товар может быть приобретен на территории вашей страны? В принципе приобретен? Да? Или нет?
      — Я не могу ответить.
      — Мой покупатель готов оплатить ответ на этот вопрос. К примеру, по статье «маркетинг рынка». Ведь это маркетинг? Узнать о наличии или отсутствии на рынке продаж того или иного вида товара? Ведь это всего лишь маркетинг?
      — Но я не знаю…
      — Не спешите говорить: нет. Мой покупатель готов заплатить очень высокую цену за такого рода услугу. Потому что ему очень важно знать, где искать товар. Прежде чем искать товар.
      — Я не уполномочен…
      — Я обращаюсь к вам не как к представителю вашей фирмы — как к частному лицу. Как к специалисту в торговых операциях с подобного рода товаром, который может получить достойное вознаграждение за свой профессионализм. Пять тысяч долларов за «да» или «нет».
      — У меня есть свои принципы…
      — И еще пять тысяч за ваши принципы. Итого десять тысяч долларов наличными.
      — Когда?
      — Немедленно.
      И представитель показал пачку стодолларовых купюр.
      — Ну разве только в качестве экспертизы рынка…
      — Именно в качестве экспертизы.
      — Тогда я отвечу «да». Этот товар можно найти нашей стране.
      — И можно купить?
      — И можно купить.
      — Там, где это собирались сделать вы?
      — Я не могу…
      — Еще три тысячи за дополнительную экспертизу рамках общей экспертизы. Тем более что я все равно не знаю, где вы собирались приобретать товар.
      Взяв вознаграждение раз, продавец должен был взять и другой раз. И сказать то, о чем его просили. Плотина сомнений прорывается единожды. Если она не устояла, значит, она перестала существовать и в образовавшуюся брешь устремятся новые потоки воды. И информации.
      — Подумайте. Три тысячи за дополнительную информацию, от которой никому не будет хуже. И которая в сравнении со сказанной ранее едва ли потянет на пятьсот баксов. А вам предлагают три тысячи. Итого две с половиной тысячи чистой прибыли. Ну?..
      — Да. Там, где это предполагали сделать мы.
      — Почему же тогда вы, имея товар в своем распоряжении, отказались от его приобретения? Одна тысяч баксов.
      — Понимаете, если я вам что-то еще скажу, я буду иметь серьезные неприятности…
      — И еще одна за возможные неприятности. Итого еще две тысячи долларов.
      — Я сам ничего не понимаю. Вопрос по сделке был практически решен. Я должен был согласовать деталях. И вдруг… Вдруг мне сказали, что ее следует расторгнуть.
      — Почему расторгнуть?
      — Ну я же сказал, что не знаю.
      — Еще пять.
      — Хоть двадцать пять. Я не знаю причины расторжения сделки.
      — Кто распорядился приостановить наши торговые отношения?
      — Я не могу…
      — Одна тысяча.
      — Я не имею права…
      — Две тысячи.
      — Мне голову свернут…
      — Три тысячи.
      — Зачем мне деньги, если меня все равно…
      — Четыре.
      — У меня семья…
      — Семь. И уже ни цента больше. Даже если у вас три семьи.
      — Они достанут меня из-под земли. Вы не знаете этих людей…
      — Семь. Все равно только семь. Если хотите их иметь — говорите. Если нет, мы остаемся каждый при своем. Я с вашими семью тысячами долларов. Вы со своей бесплатной тайной.
      — Но…
      — Семь!
      — Его имя, то есть я хотел сказать, его кличка Мозга.
      — Кто он?
      — Авторитет. Очень серьезный авторитет.
      — Чем занимается этот ваш авторитет? Чем на жизнь рабатывает?
      — Сам — ничем. Ему по чину не положено работать. За него другие бегают. Вроде меня. Он только направляет и контролирует.
      — А не унизительно вот так, как пудель на команду «апорт»? Не надоело Хозяину в зубах каштаны из огня таскать?
      — Жить-то надо.
      — Жить надо. И желательно хорошо жить. Я предлагаю вам жить даже лучше, чем хорошо. Предлагаю жить очень хорошо, предлагаю сотрудничество. Персонально вам.
      — Я не могу…
      — Погодите отказываться. Вначале выслушайте мое предложение. Взвесьте все его многочисленные плюсы и практически отсутствующие минусы. И решите, устраивает вас оно или нет. Только выслушайте. И только взвесьте.
      Итак, на сегодняшний день мы имеем спрос. И имеем людей, которые способны его удовлетворить. В вашем лице имеем. Вы знаете местонахождение товара и людей, которые могут помочь в осуществлении данной сделки. Отсюда следует, что мы можем провести данную торговую операцию без вмешательства третьих лиц. И поделить прибыль пополам.
      Впрочем, это еще не плюс. Плюс — размер предполагаемой прибыли.
      — Вы говорили о многочисленных плюсах.
      — Многочисленность плюсов вытекает из размеров прибыли, как из рога изобилия. Это и виллы на берегу теплых морей, и счета в швейцарских банках, и влюбленные в вас горничные-мулатки, и все то бесконечное прочее, что можно купить за деньги. Вернее, можно купить за очень большие деньги, которые у вас будут.
      Теперь минусы. Вернее, один-единственный минус. Месть вашего бывшего Хозяина, который кричал «апорт». Так ли она существенна, как представляется на первый взгляд?
      — Вы не знаете его. Да он из-под земли…
      — Из-под этой земли — может быть. Но не из-под той земли. Копать чужую землю — у него руки коротки. Кроме того, руководители пославшей меня страны могут предложить паспорт любого устраивающего вас государства на любую понравившуюся вам фамилию. И даже пластическую операцию под фотографию на документе. Вы станете другим. Не тем, кого будут искать ваши прежние друзья.
      Хотя, уверен, искать они вас не будут. Потому что, согласившись на мое предложение, вы очень быстро станете настолько богаты и влиятельны, что ваш Хозяин предпочтет не мстить вам, а вступить с вами, вернее, с вашими деньгами во взаимовыгодные отношения.
      Наконец, если вас не устроит иммиграция в развитыe капиталистические страны, смена паспортов и изменение внешности с помощью пластики, мы готовы рассмотреть вопрос о физической нейтрализации мешающего вам принять единственно верное решение препятствия. Мы уберем вашего Хозяина.
      — Вы?!
      — Нет, не я. Спецслужбы государства, интересы которого я представляю. Это не так сложно, как вам кажется. Потому что они не МВД. Они умеют искать, находить и разрешать затруднительные вопросы. В любой стране мира. Им достаточно лишь получить список всех ваших недругов. Чтобы у вас их не осталось.
      — Всех?
      — Всех, кто опасен вам. Или чем-то насолил вам.
      Отомстить врагам чужими руками — это было даже более соблазнительно, чем получить очень много денег. Месть без риска отмщения — это то искушение, против которого устоять почти невозможно. Особенно если иметь возможность отомстить разом всем, начиная отсчет от обидевшего тебя в юности одноклассника. Смертельно обидевшего.
      — Вы не преувеличиваете возможности своих хозяев?
      — Ничуть. Когда речь идет о сделке такого масштаба, два-три десятка человеческих жизней ничего не стоят. Их отдают легко. Потому что они не идут ни в какое сравнение с общей суммой расходов.
      — А какая тогда общая сумма?
      Представитель написал на листке цифру. Он очень долго писал эту цифру. Потому что она имела очень много нулей.
      — Вот эта сумма, которую готовы выложить покупатели за требуемый им товар. Сколько он обойдется продавцу — их не интересует. Продавцу достанется разница. Нам с вами достанется разница.
      — Сколько?! — ошалело переспросил Степан Михайлович, глядя на лист бумаги.
      — Именно столько, не считая мелких накладных расходов.
      Теперь Степан Михайлович поверил, что жизнь пары десятков человек в сравнении с остальными расходами ничего не значит. За такую сумму можно было вырезать целую область. В смысле даже он был готов вырезать целую область, проходя с окровавленным ножом от дома к дому, от деревни к деревне, от города к городу.
      — Поймите наконец. Моим покупателям действительно очень нужен известный вам товар. И еще поймите, что мой покупатель не частное лицо, у которого, даже когда очень много денег, все равно мало денег. Мой покупатель — целое государство. Со своим министерством финансов. И со своим золотым запасом, который оно готово поменять на ядерный боезапас. То, что им надо, — важнее денег. Думайте. Больше такого шанса не представится. Hи вам. Ни мне.
      — Что от меня требуется?
      — В первую очередь расписка о получении переданных мною вам денег. Чтобы я мог отчитаться перед своими хозяевами. Но главное, уверить их в возможности приобретения товара.
      — Я не буду ничего писать.
      — Мне не надо ничего писать. Ничего, кроме pacписки на вручение вам семидесяти тысяч долларов.
      — Каких семидесяти?
      — Пятидесяти тысяч долларов, полученных в качестве аванса, скрепляющего нашу сделку. Плюс тех дополнительных тысяч, что были выплачены вам за удачно проведенный маркетинг рынка. Без расписки я не могу вам передать данную сумму.
      — Семьдесят тысяч?
      — Семьдесят тысяч наличными и прямо сейчас.
      — Семьдесят?!
      — Семьдесят. Или ничего. Семьдесят тысяч против одной маленькой расписки. И еще двести тысяч через две недели, если все пойдет как надо.
      — Двести?!
      — Двести, двести. И много больше по завершении сделки. И паспорт любой выбранной вами страны. И охрану. И много еще чего другого.
      Или… Или ничего. Совсем ничего.
      Представитель выложил на стол пачки долларов. Чтобы привлечь внимание потенциального покупателя. Чтобы он мог представить, как будет эти деньги тратить. Мог к ним привыкнуть. И уже не смог бы от них отказаться.
      — Хорошо. Я согласен. У вас нет бумаги и ручки?
      Бумага и ручка совершенно случайно нашлись…

      Начальник президентской охраны считал, что сделал очень много. Что сделал, пожалуй, большую часть дела, если не почти все дело. Он нашел организацию, которая не значилась ни в одном государственном реестре, которая не имела собственного названия, зданий, генералов, каналов связи, эмблем, казарм, подвижной техники и других атрибутов спецслужб. Вернее сказать, наверняка имела, но никому не показывала. Служила лично Президенту, и о ней не знал никто, кроме Президента. И теперь вот еще его — главного охранника Президента.
      Он вычислил могущественную, оставившую свой незаметный, но очень существенный след в отечественной истории, тайную службу. Конкурентную ему службу. Теперь осталось отыскать конкретных, входящих в нее исполнителей, которые, хочется надеяться, не бесплотные ангелы. И значит, должны оставлять какие-то следы. Не везде. И не где попало. Но обязательно на подходах к Хозяину. Как к главной их кормушке.
      Именно так ловят самых хитрых и самых осторожных зверей. Именно там расставляют настороженные на них капканы. Вблизи мест кормления. Куда проголодавшийся зверь рано или поздно приходит. И где рано или поздно попадается в расставленную охотником ловушку.
      Там и следовало искать следы не дававшей покоя главному телохранителю страны организации.
      Начальник охраны вызвал своего, которому доверял почти как себе, помощника.
      — Вот что, установи-ка мне всех людей, встречавшихся с Президентом в день визита неизвестного. Того, улизнувшего от нас неизвестного. И еще всех людей, бывших в тот день вблизи Президента и имевших потенциальную возможность вступить с ним в контакт. Определи время их прихода и ухода. И маршрут прихода и ухода.
      — На кого обращать особое внимание?
      — На всех! От уборщиц до премьера включительно. Но более всего на тех, кто встречался с ним с глазу на глаз. Или что-то передавал из рук в руки. Или выделился чем-то иным. Очень внимательно смотри. Потому что если кого-нибудь пропустишь…
      Через несколько часов главный телохранитель страны получил список, состоящий из сорока девяти фамилий. Десять он вычеркнул сразу. Этих людей он знал как облупленных. Еще шесть являлись мелкой обслугой и работали на него. Еще несколько были членами семьи Хозяина и вряд ли состояли в каких-нибудь тайных организациях. Все прочие встречались с Президентом толпой. То есть по три-четыре человека вместе и едва ли могли переброситься с ним даже одним, не замеченным всеми прочими словом. Осталось пять. Тех, кто разговаривал с ним один на один. И мог разговаривать о чем угодно.
      Начальник президентской охраны вызвал «технарей». Вернее, одного доверенного «технаря», который обслуживал особо интересные его начальству микрофоны. О которых другие обслуживающие электронные системы контроля работники ничего не знали. И знай были не должны.
      — Дай мне записи со второго и четвертого микрофонов. За… — и начальник охраны назвал число, месяц и время.
      Подслушивать разговоры в кабинетах Президента было не принято. Вернее, даже запрещено особым приказом всем существующим в стране спецслужбам. За исполнение которого самым внимательным образом следил начальник президентской охраны, за которым не следил никто. Что позволяло ему напихать в мебель и стены хоть полтыщи микрофонов. Их не смогла бы обнаружить ни одна самая тщательная техническая ревизия. Организованная им же.
      Само собой разумеется, что микрофоны ставились исключительно по служебным показаниям и в целях обеспечения безопасности контактов Первого лица государства. Без оповещения о том самого Первого лица. Чтобы он лишний раз не нервничал по поводу чрезмерной, на его взгляд, опеки. Организованной для его же блага.
      Иначе было нельзя. Иначе было невозможно отслеживать потенциальные угрожающие ситуации в непосредственной близости от Хозяина. В случае, если бы, например, кто-нибудь надумал оскорбить его словом. Или, того хуже, обидным действием.
      Если бы кто-нибудь догадался оскорбить его даже намеком, в тот же миг в кабинет ворвались бы преданные Хозяину охранники и пресекли попытку морального давления на главу государства. Что было бы невозможно без наличия подслушивающих устройств. Но они были.
      Были!
      На этот раз начальник охраны прослушивал не визги, писки и хрипы, зафиксированные микрофонами во время визита незнакомца. А разговоры, случившиеся до его визита.
      — По данному делу существует ряд неясностей…
      Мимо.
      — Последние опросы населения показывают, что рейтинг…
      Мимо.
      — Требуется еще как минимум полтораста миллионов наличных баксов. И кое на кого надавить. Чтобы они знали, кто на их территории Хозяин. В противном случае мы потеряем гораздо больше, чем требуется вложить…
      Тоже не то. Хотя и очень интересное «не то». Надо будет на досуге прослушать эту запись повнимательней. В целях предостережения главы от опрометчивых поступков. А пока послушать, что там дальше.
      — Необходимо обсудить ряд позиций по региональной…
      Опять не то.
      — К вам прибыл Посредник…
      Стоп! Какой такой Посредник? Откуда прибыл? Ну-ка сначала.
      — К вам прибыл Посредник.
      — Кто прибыл? — переспросил голос Президента.
      — Известный вам Посредник.
      — Ах, ну да. Вы передали ему то, что требуется?
      — Да. Но он просит с вами личной встречи. Я попытался ему объяснить, что уполномочен вами вести переговоры от вашего имени. Но несмотря на это…
      — Где он находится?
      — Здесь. И может прийти через десять минут.
      — Хорошо. Я приму его. Но не более чем на десять минут.
      Начальник охраны перекрутил пленку назад.
      — К вам прибыл Посредник… Не более чем на десять минут.
      И еще раз.
      — К вам прибыл Посредник… Не более чем на десять минут.
      Через десять минут на десять последующих минут микрофоны замолчали.
      Значит, он называется «Посредник». Интересно, в чем посредник? И по какому поводу посредник? И почему потом этот вызванный Президентом посредник, выйдя из его апартаментов, превратился в обыкновенного безработного, который ничего, кроме как вести задушевные беседы со своей кошкой Машкой, не предпринимал?
      Ну ничего, кем бы он ни был, он еще объявится. Или если не он, то кто-то другой объявится. Возле Хозяина объявится, где его и следует ждать. Должен же он отчитаться о порученной ему работе. Или получить новое задание. Не может же служба, созданная для выполнения конфиденциальных поручений Президента, у того Президента не появиться. И вряд ли Президент станет встречаться со своими тайными помощниками где-нибудь в укромном месте. Не та у него должность, чтобы в одиночку шататься по улицам в парике и с наклеенной на подбородке бородой. Нет, встреча состоится в одной из его резиденций. И значит, незамеченной не пройдет. Теперь не пройдет.
      Начальник охраны вызвал нескольких своих подчиненных. Из тех, что облажались во время слежки за безработным Сидорчуком. И которые имели к нему персональные претензии. Что гарантировало узнавание и ретивость в исполнении службы.
      — …Перекрыть все подходы к Хозяину… О любых контактах с неизвестными вам лицами докладывать лично мне не позднее двух минут после его обнаружения. За три минуты я буду спрашивать как за срыв операции… Звонить в любое время. Хоть даже глубокой ночью… И если на этот раз вы его упустите… Он нужен мне. Он нужен мне любой ценой…
      Задача была сформулирована предельно ясно. Капканы были насторожены. Оставалось только ждать результата, который, очень хотелось надеяться, не заставит себя ждать…

      Полковника Трофимова раздирали противоречия. Между служебным долгом и страхом. Простым обывательским страхом, который для разведчика столь же свойственен, как для всех прочих, живущих обыкновенной жизнью людей.
      Он понимал, что человек, вставший между оружейной мафией и базами их снабжения, рискует очень многим. Рискует всем. Что при нынешних ценах на рынке киллерских услуг этого человека проще убить, чем его покупать. Жизнь человека в стране обесценилась до пары пачек наличных баксов. Жизнь офицера разведки по прейскуранту стоила чуть дороже. Но тоже очень дешево. Дешевле однокомнатной квартиры «хрущевки» в очень отдаленном районе Москвы. Слишком много появилось любителей пострелять за деньги. По живым мишеням.
      Раньше, когда спецслужбы страны были в силе, когда стояли плечом к плечу, покушение на одного разведчика было бы расценено как вызов всему силовому аппарату и киллера нашли бы даже у дьявола за пазухой. И вытащили бы. И пристрелили при попытке к бегству, не доводя дело до суда. Чтобы другим неповадно было. Раньше любой киллер предпочел бы обойти офицера безопасности стороной. Теперь различия между разведчиком или неразведчиком не делали. Стреляли всех подряд. Лишь бы платили.
      Полковник Трофимов понимал, что если на него кто-то покусится теперь, то об опоре на свое ведомство придется забыть. И рассчитывать только на себя. На свою выучку и умение выхватывать оружие быстрее, чем противник. В точности как во времена Дикого Запада.
      Успеет ли он выдернуть свой «смит-вессон» быстрее бросивших ему вызов преступников, он не был уверен. Равно как не был уверен, что киллеры изберут в качестве орудия возмездия «смит-вессон», а не винтовку с оптическим прицелом или подложенную под порог бомбу, против которых умение выхватывать оружие первым могло уже не пригодиться.
      Именно поэтому полковник не рискнул идти в бой с открытым забралом. А предпочел спрятаться за более защищенной спиной.
      Полковник Трофимов вышел с рапортом на вышестоящее начальство. Вернее, на то, что выше вышестоящего. Точнее сказать, намного выше вышестоящего, которое с высот его должности не просматривалось даже в телескоп. Попирая армейскую субординацию, он прыгал через головы своего непосредственного начальства. Потому что непосредственное начальство участвовать в сомнительного рода расследованиях отказалось. Хотя и в Африку на парашюте прыгало.
      — Уволь, — сказало начальство. — Мне до пенсии три года. Хотелось бы дожить.
      — Что, так серьезно?
      — Гораздо серьезней, чем ты думаешь. Оружейный бизнес по прибыльности второй после наркотиков. И тот, кто ему препятствует, долго на этом свете не заживается. Да и начальство еще неизвестно каким боком полученную информацию повернет. Может быть, совсем не тем боком, что мы с тобой предполагаем.
      — Значит, отказываешь?
      — Нет, не отказываю. Рапорту твоему я, как обещал, ноги приделаю, но сам его даже читать не стану. Чтобы меньше знать и лучше спать. Да и ты подумай еще разок.
      — Я уже подумал.
      — И что решил?
      — Решил сообщить о выявленных мною фактах. А там пусть решают, как посчитают нужным.
      — Ну смотри…
      Рапорт, перескочив сразу несколько ступенек, ушел в верха.
      — Это черт знает что! Если это, конечно, правда! — сказал первый военный чин. — Страна воров! Если так пойдет дальше, то скоро начнут воровать баллистические ракеты и шифер с генеральских дач.
      — Прикажете провести расследование? — поинтересовался приближенный к чину офицер.
      — Расследование?.. Нет, не надо расследования. Что мы с тобой, ищейки, что ли? Пусть этим занимаются те, кому по должности положено. Кто за это деньги получает. А меня от таких дел с души воротит. Переправь лучше этот рапорт куда повыше. Пусть они там свои маршальские головы почешут. Они у них, в отличие от наших генеральских, большие…
      — Безобразие! — возмутился следующий в иерархии должностей военный чин. — До чего армию довели! До полного дерьма довели! Орудиями торгуют, как семечками!
      — Будем принимать меры?
      — Меры?.. Отставить меры. Пусть принимают меры те, кто допустил до такого разгильдяйства. В наше время танки не воровали. В наше время, если не дай бог штык-нож от автомата теряли, то вся рота неделями мордой снег рыла, пока не находила утерянное казенное имущество. Отсылай рапорт дальше. Пусть почитают правду про свою армию. Горлохваты. Пусть подумают, нужна ли такая армия, где танки распродают оптом и в розницу; И, пожалуй, вот что ещё. Дай информацию по данному факту журналистам. Есть у тебя знакомые журналисты? Ну вот и сообщи им про все эти безобразия. Мол, так и так, в Российской Армии приторговывают оружием. И какой-нибудь один фактик. Помельче. В виде подтверждения.
      — На вас ссылаться?
      — Ты что?! Боже упаси! Пусть будет просто — стало известно из «достоверных источников». И газету какую-нибудь помельче. Чтобы в глаза не бросалась. Нам большая волна ни к чему. Нам пока легкой зыби хватит…
      — Кто такой полковник Трофимов? — спросил следующий чин.
      — Кажется, из разведки. Я могу уточнить. Да — из разведки.
      — Дурак твой Трофимов из разведки! И базарная баба! Видно, не научили его в свое время, что не все то, что знаешь, надо на бумаге писать. Тоже мне откровение! Как будто все остальные не понимают, что в армии воруют. Что всегда воровали. Обязательно надо сор из избы выгребать. Придурок!
      А впрочем, может, не придурок. Может, как раз даже наоборот.
      Вот что. Узнай, под кем тот полковник лежит. Кто его мог надоумить эту телегу написать. Именно теперь написать, когда намечается очередное креслотрясение. И вообще выясни, откуда сквозняком потянуло. Не верится мне, что подобные рапорты возникают сами по себе. Что какой-то вшивый полковник по собственной инициативе дотянулся до таких высоких кабинетов. Разузнай, кто этот рапорт проталкивал? У кого он ранее побывал? И почему не осел на первых кругах? Все узнай. А то как бы этот полковник отдельным маршалам голов не стоил!
      В тот же день в приватной беседе с одним из заместителей министра обороны распорядившийся провести расследование чин доложил о встревожившем его происшествии.
      — Думаешь, происки? — спросил замминистра.
      — Уверен. Иначе как бы кляуза простого полковника попала на мой стол? Такие бумажки выше непосредственного командира не поднимаются. А тут — прямым ходом! Кроме того, публикация в прессе. Зачем ему с журналистами трепаться, если официальный рапорт по команде ушел?
      — Хочешь сказать — на испуг берут?
      — Похоже. Похоже, намекают на дела, связанные с выводом материальных ресурсов из Западной группы войск.
      — Там есть на что намекать…
      — Есть оно, конечно, есть. Только хотелось бы знать, кто из бывшего в то время там начальства не замарался? Кто умудрился не взять? Если разрешено было брать. Чуть не в официальном порядке разрешено.
      — Видно, кто-то не взял. Раз рапорта рассылает.
      — Там не взял, значит, в другом месте взял! Нынче чистых нет! Кто этот полковник? Под чью дуду пляшет?
      — В том-то и дело, что никто. И на первый взгляд не пляшет. Я навел кое-какие справки — никаких прямых связей не просматривается. Просто разведка. Просто полковник.
      — А рапорт?
      — В порядке надзора за чрезвычайными происшествиями в войсках.
      — Ты что, хочешь сказать, он по собственной инициативе?
      — А вдруг?
      — Вдруг только петух на курицу вскакивает! В нашем деле «вдруг» не бывает! Но если даже и «вдруг», то кто-то очень хитро этим «вдруг» распорядился. И очень правильно, учитывая сложившийся расклад сил.
      — Ну и что будем делать? Не обращать внимания?
      — Не обращать нельзя. Заклюют. Скажут, раз молчат — значит, рыло в пуху. Значит, во всем этом косвенно замешаны.
      — А если начать копать, то можно до такого докопаться…
      — Тоже верно. Но не прореагировать нельзя. Неподвижную мишень расстреливать проще. Надо прореагировать! Только так, как они не ждут. Надо контратакой прореагировать, о которой они ни сном ни духом которую они в данной ситуации меньше всего предполагают. Как Суворов. Они нас в гриву, а мы их в хвост. Если уж драка, то надо драться! Давай так — ты пишешь на рапорте свою резолюцию насчет того, что считаешь необходимым разобраться… Я добавляю свою «Разобраться самым тщательным образом. Доложить в недельный срок». И направляем на места кого-нибудь из наших. Не может быть, чтобы у них во всех делах все гладко было. Где-нибудь обязательно гнилые нитки попали. Шили-то дело наспех. Зацепимся — всю пирамиду развалим. Полковника того — к ответу. На журналиста — в суд. И поглядим, кто за них в драку полезет. Кто полезет — тот и «крыша». С тем и договариваться. И еще на всякий случай разберись во всех наших делах. Чтобы — комар носу… Фирмы переведи с ближних родственников на дальних. Текущие сделки притормози.
      — Но у нас сроки, обязательства…
      — Я сказал, притормози! Жадность, она хороша в меру. Когда корабль тонет, золотые дублоны по карманам не распихивают. Чтобы ко дну не потянуло. Чтобы на плаву остаться. Если что — плати неустойки. Не обеднеем. Нам бы только узнать, из какого НП атаку направляют. Нам бы только направление главного удара определить. А там сообразим, перегруппируемся, зацепимся за плацдарм, подтащим резервы, контратакуем и разовьем наступление. Ничего, не впервой. Прорвемся…
      К все еще пребывающему под следствием по поводу пропажи с вверенного ему склада артиллерийских снарядов прапорщику Игнатьеву прибыл очередной следователь. Из самой Москвы прибыл. Из Минобороны.
      — Где подследственный? — спросил он.
      — На хозработах.
      — На каких хозработах?
      — На строительных. То есть я хотел сказать, на строительстве вспомогательных помещений.
      — Да вы что? Как может быть, чтобы подследственный выходил из камеры, кроме как на допрос? Да еще где-то что-то строил? Вы что, порядка не знаете?
      — Мы, конечно, знаем, но квалифицированных рабочих рук катастрофически не хватает. Приходится выкручиваться…
      — Приведите его сюда.
      — Когда?
      — Немедленно приведите!
      — Немедленно невозможно. Он не на территории строит…
      — Как так не на территории? Вы что, его за забор выводите?
      — Рабочих рук не хватает…
      — Когда вы его сможете доставить?
      — Через сорок минут.
      — Что же вы его так далеко загнали? Ладно, подгоните сюда машину, я сам к нему подъеду. Посмотрю, чего он строит.
      — Я бы не рекомендовал. Там дорога, и вообще…
      — Какая дорога?
      — Очень плохая дорога. Грязь. Колдобины. Трясет очень…
      — Ничего, я тряски не боюсь. Где этот объект?
      — Он, понимаете ли, не вполне объект. То есть не в полном смысле объект. Хотя, конечно, объект…
      — Перестаньте наконец мямлить. И отвечайте: что и где строит подследственный?
      — Печь строит.
      — Какую печь?
      — Кирпичную. В бане кирпичную печь. В моей бане кирпичную печь…
      — Что?..
      — Понимаете, у меня служба, круглые сутки на работе, руки не доходят. Кирпич разворовывают. А тут такой случай. Каменщик квалифицированный. Хоть и любитель. И именно по печам. Я попросил. Он с удовольствием. Вы не думайте, я всю работу как положено. Согласно смете. И опять же усиленное питание. Подследственный очень доволен. Вы же знаете, как у нас кормят…
      — А вы не боитесь, что он сбежит?
      — Никак нет. Я вместе с ним наряд охраны направил. Ну, чтобы с кирпичами подмогли… То есть я хотел сказать, чтобы наладили охрану объекта. Ну, то есть дачи моей… Десять бойцов. Естественно, по их личной просьбе и в свободное от основной службы время…
      Все понятно. Обычное для армии дело. Особенно там, где ведется интенсивное дачное строительство.
      Через час подследственного Игнатьева доставили к следователю. Подследственный был слегка испуган и слегка пьян. Несмотря на проведенную с ним по дороге оздоровительную работу.
      — Что это? — спросил следователь, сунув тому под нос рапорт сидевшего с ним в одной камере сексота. И его собственноручные показания. — Как понимать эти ваши заявления?
      — Какие?
      — Вот эти! Насчет торговли находящимся на вашем подотчете военным имуществом. Насчет распродажи снарядов на вынос.
      — А откуда вы?.. Они же сказали, что это для служебного пользования. Что об этом никто никогда…
      — Каким образом были получены данные показания?
      Прапорщик Игнатьев скис. И повинно опустил голову.
      — Чистосердечным образом, — покаянно заявил он. — Что было, то было. Продавал имущество. То есть я хотел сказать, числящиеся на моем подотчете снаряды. Бес попутал. Готов дать подробные показания, если трибунал примет во внимание мое искреннее сожаление по поводу имевшего место злоупотребления…
      — Я вас не о том спрашиваю. Я спрашиваю, в связи с чем стали возможны эти ваши заявления?
      — В связи с тем, что я глубоко осознал. И чистосердечно раскаялся, надеясь на гуманное отношение ко мне суда…
      — Хорошо, я спрошу по-другому. Вы дали эти признания по собственной инициативе? Без принуждения со стороны следствия? Без нарушения установленных процессуальных норм?
      — Исключительно по собственной. Глубоко переживая свой недостойный проступок, позорящий честь прапорщика Российской Армии…
      — Вы давали эти показания следователю?
      — Нет. То есть да. То есть следователю, но который сидел вместе со мной в камере.
      — Он предупреждал вас, требуя признательных показаний, что является работником правоохранительных органов?
      — Нет.
      — Он не принуждал вас к даче показаний каким-либо противозаконным образом?
      — Как так противозаконным?
      — Он не подкупал вас, не угрожал, не бил, не пытал? Потому что если он вас запугивал, бил или пытал, то ваши признания не могут быть признаны доказательством вашей вины. Если вы от них в дальнейшем, допустим, отказываетесь.
      — Если отказываюсь?
      — Если отказываетесь. Для того я здесь и нахожусь. Чтобы установить, не имело ли место нарушение законности при ведении следственных мероприятий. Поэтому вам необходимо вспомнить обстоятельства получения данного признания, которое само по себе, без привязки к материалам дела, не имеет никакой юридической силы. Если, конечно, не является действительно чистосердечным и добровольным. Итак, я прошу вас ответить на вопрос, как были получены настоящие признания? Угрожали вам? Или нет?
      — Угрожали. Говорили, что если я не признаюсь в совершенном преступлении… Вернее, если не признаюсь в несовершенном преступлении, то он, следователь, утопит меня в параше и скажет, что я споткнулся, неудачно упал и захлебнулся.
      — Вы точно передаете эти его угрозы?
      — Точно. Так и говорил.
      — Не пытался он оказывать на вас какого-либо иного давления?
      — Давления? Пытался. Он давил мне пальцами. На горло.
      — Вы хотите сказать, что он душил вас?
      — Душил.
      — Он воздействовал на вас как-то еще? Может быть, пытал?
      — Воздействовал. И пытал. Например, засовывал под ногти спички и рыбьи кости.
      — Что еще?
      — Еще? Еще он храпел!
      — Что?
      — Он храпел, не давал мне спать и тем оказывал на меня психологическое давление!
      — То есть вы хотите сказать, что данные вами признательные показания не соответствуют действительности, так как были получены путем физического и психологического принуждения и запугивания? И готовы подтвердить это в письменном виде?
      — Да, именно. Это я и хочу сказать. И подтвердить.
      — Ну вот! И зачем, спрашивается, вы, гражданин Игнатьев, так долго путем самооговоров вводили в заблуждение загруженные действительно серьезной работой следственные органы?
      — Виноват, гражданин начальник. Бес попутал…
      Полковника Трофимова переводили на новое место службы. На остров Новая Земля. Там как раз требовался специалист его профиля. На майорскую должность.
      — Говорил я тебе — не лезь в это дело. Не гони волну. Не мешай людям прирабатывать к основному окладу, — вздыхал теперь уже бывший непосредственный начальник Трофимова, разливая по стаканам водку. — Так нет, не послушался. Теперь вот пей на посошок. И радуйся, что еще легко отделался. Что Ледовитым океаном отделался…
      Приказ был получен вчера вечером. На месте нового назначения следовало быть завтра утром. На сборы отводилось несколько часов.
      — Ты жене уже сказал?
      — Сказал. Еще вчера сказал.
      — Ну и что?
      — Нет у меня жены. В Москве есть. А в тундре нет. Холостой я. Как курсант первого года обучения.
      — Понятно.
      — Ну ничего! Я этого так не оставлю. Ни с женой, ни с командованием. Нельзя так с человеком. Тем более с полковником военной разведки. Должны быть какие-то основания, должны быть указаны какие-нибудь веские причины…
      — А какие были указаны?
      — «По служебной необходимости. Сроком на два года».
      — По-моему, нормальные причины. По служебному несоответствию было бы хуже. А «с глубоким прискорбием…» совсем нехорошо. Так что пей. И впредь не высовывайся. Учись не замечать то, что видишь. И не запоминать то, что заметил. В том числе и там, на Новой Земле. В наше время долго и хорошо живет только слепоглухонемой.
      — Не умею я не замечать. Учили по-другому. Учили смотреть и видеть.
      — Ну тогда готовься к переводу на лейтенантскую должность на Землю Франца-Иосифа. Пойми ты, голова садовая, то, чему тебя учили, надо в тылу врага применять. В обстановке, максимально приближенной к боевой.
      — А я где?
      — А ты в тылу друзей.
      — Какие они мне друзья?
      — Какие-никакие, а друзья. Другие бы твой вопрос раз и навсегда закрыли. А эти дают возможность одуматься. Осознать свое неправильное поведение. В течение последующих двух лет. Всего-то двух. Два года пустяк, пролетят — не заметишь. И надо будет куда-то возвращаться. Куда — севернее или южнее — зависит только от тебя.
      — Предлагаешь с повинной прийти?
      — Рекомендую.
      — От себя рекомендуешь?
      — От себя очень советую. Рекомендую от других.
      — Значит, и до тебя добрались? И с тобой побеседовали?
      Начальник безнадежно развел руками. И снова разлил. И, не дожидаясь полковника, выпил.
      — А ты как думал? Ты думал, один эту бузу затеял, один и будешь расхлебывать? Нет. Шалишь. Они всех вычислили: и тех, кто писал, и тех, кто твоему рапорту ход давал. Все мы на один крючок нацеплены. Все — претенденты на капитанские должности за Полярным кругом.
      — Выходит, и ты туда же…
      — Все туда же. И ты тоже. Или туда, — ткнул начальник в пол. — Я же тебе говорю, что Новая Земля — это большое везение. Похоже, ты очень серьезный муравейник разворошил. И дело уже даже не в тебе. Дело в поднятой тобой теме, которая очень и очень многих кормит. И поит. И дачи строит. И на Канары в отпуск посылает. Не отдадут они такой куш! Ни тебе, ни мне, ни кому-нибудь еще. Вцепились они в него всеми четырьмя.
      — Но ведь так может черт знает до чего дойти! Так может до стратегических ракет дойти!
      — До стратегических — вряд ли. Кому они, штопаные-перештопаные, нужны. А вот до ракетных комплексов — почему бы нет. Если уже не дошло. Время у нас такое, что кто на чем сидит — тот то и продает. Кто на газе — газ. Кто на лесе — лес. Кто на металлах — металл.
      — А они на чем сидят?
      — Они — на бывшей Советской Армии, которую крепили неустанным трудом всего народа. Вот так, брат, и получается — газ, плюс лес, плюс металл, плюс армия. А все вместе выходит матушка Россия. Родина наша с тобой, которую в сорок первом отстояли, а теперь раздают и оптом, и в розницу. В том числе и те, кто ее защищать должен.
      Давай наливай, полковник. И пей, полковник. Привыкай. Чем тебе еще свою холостую жизнь на Крайнем Севере скрашивать?..

      Посредник вышел на контакт с доверенным лицом Президента. Вышел по собственной инициативе, что случается не часто.
      — Мне необходима встреча с Первым, — сказал он.
      — Это исключено. Первый сейчас загружен работой. У него просто нет времени для внеплановых разговоров.
      — И все же мне необходима встреча с Первым, — повторил Посредник.
      — Вы можете все вопросы решить со мной.
      — Нет. Эти вопросы выходят за пределы вашей компетенции. Я могу их решить только при личной встрече с Первым.
      — Я же вам объясняю — в настоящий момент Первый занят. Я могу попробовать вписать вас в расписание встреч на следующий месяц…
      Разговор был по меньшей мере странным. Доверенное лицо не может решать, когда встретиться Посреднику с Первым. Он может принять информацию, передать информацию, согласовать время и место встречи. И только. Потому как доверенное лицо не более чем передаточное звено, рычаг, с помощью которого общаются Президент и Контора. И Посредник — тоже рычаг. Всего лишь еще один дополнительный рычаг.
      Рычаги не могут принимать решения. Рычаги могут передавать чужое действие. По инстанции передавать…
      — Вы забываете о статусе доверенного лица, — очень спокойно сказал Посредник. — Вы берете на себя функции Президента. Это очень опасная тенденция. Подменять собой Президента целой страны.
      — Я не подменяю собой Президента. Я оберегаю его от обсуждения второстепенных вопросов.
      — Вы не можете решать, что есть второстепенный, а что первостепенный вопрос. Вы должны выполнять свои функции.
      — В мои функции входит предварительный анализ Получаемой информации и решение о целесообразности ее подачи Президенту.
      — Кроме случаев, когда необходима личная встреча с Первым.
      — Ваша встреча?
      — Встреча моей организации и ее непосредственного руководителя.
      — Я, согласно своему статусу, тоже в некотором роде руководитель вашей организации. И настаиваю…
      Всё, с дипломатией пора было завязывать. Конторские в отличие от придворных не сильны в подковерных интригах. Конторские сильны в деле. Где требуется кратчайшими путями, с наименьшими затратами сил и времени, добиться наибольшего результата. Требуемого результата.
      — Тогда давайте поступим следующим образом, — предложил Посредник. И вытащил из кармана небольшой диктофон. — Я повторю свою просьбу. Вы повторите свой отказ. Затем мое начальство по своим каналам встретится с вашим начальством. Если в результате этой встречи Президент решит, что вы были правы, препятствуя нашей встрече, меня лишат квартальной премии. Если Президент решит, что ваша самодеятельность принесла ощутимый урон государственным интересам и лично ему, вас тоже чего-нибудь лишат. Договорились?
      Доверенное лицо с ненавистью глянуло в глаза не соблюдающему придворный этикет посетителю.
      — Итак, я повторяю свою просьбу — мне необходима срочная встреча с Первым, — сказал Посредник.
      — Хорошо, я сообщу о вашей просьбе Первому.
      — Спасибо за честно исполненную службу…
      Встреча состоялась через двадцать минут. Встреча была короткой.
      — Здравствуйте — сказал Президент.
      — Здравствуйте, — ответил на приветствие Посредник.
      — Что вы хотели мне сообщить?
      — Проведенное нами оперативное расследование подтвердило вероятность продажи российского атомного оружия в третьи страны.
      — Что значит вероятность? Вы должны были установить факт продажи. Или доказать его невозможность.
      — Мы установили его возможность. Возможность утечки из хранилищ Министерства обороны.
      — Вы в этом уверены?
      — Мы не предлагаем непроверенную информацию.
      — Мне необходимо встретиться с работниками, проводившими данную проверку. И пришедшими к таким выводам. Сообщите, что я приглашаю их послезавтра…
      — Этого сделать нельзя.
      — Что нельзя?
      — Нельзя встретиться с работниками, проводившими следственные мероприятия. Наша организация имеет особый статус и работает в режиме повышенной секретности. Контакты работников нашей организации с посторонними людьми запрещены.
      — Я не посторонний человек! Я Президент страны!
      — Вы не служите в нашей организации.
      — И что?
      — Значит, с точки зрения обеспечения режима секретности вы такой же посторонний человек, как и все.
      — Я не как все. Я Президент!
      — Вы выборное должностное лицо государственной номенклатурной иерархии. Высшее должностное лицо, но которое сменяется раз в четыре года. А это значит, что каждые четыре года возможна утечка информации. Ибо бывший Президент после ухода в отставку становится просто гражданским лицом. Иногда не в меру болтливым лицом, которое пишет мемуары и дает интервью.
      — Мне не нравятся службы, работу которых я как Президент страны не могу проверить.
      — Вы можете проверить работу нашей организации. Но по особому регламенту. С назначением особых доверенных лиц. И без контактов с низовым исполнительным аппаратом.
      — Но я могу встретиться с вашими руководителями?
      — Можете. При крайней необходимости, которая в данной конкретной ситуации отсутствует. При этом, при уходе в отставку Первого будет неизбежно проведена смена руководителя организации.
      — Суровые у вас порядки.
      Посредник промолчал.
      — Получается, что я должен верить вам на слово?
      — Нет. Вот подтверждающие мои слова доказательства, — сказал Посредник и передал Президенту лист бумаги. — Это шифрокоды пропусков одного из ядерных хранилищ. Мы получили их у людей, торгующих атомным оружием. В настоящий момент прорабатывается возможность приобретения отдельных образцов оружия.
      — Неужели у нас возможно купить даже атомную бомбу?
      — Возможно. Сегодня у нас возможно купить все.
 
      — У «папы» гость! — доложили начальнику президентской охраны.
      — Какой гость? — не сразу понял тот.
      — Тот, который вас интересует. По крайней мере очень похож на него.
      — Немедленно включите микрофоны.
      — Микрофоны включены.
      — И что?
      — То же, что в прошлый раз. В помещении работает мощный генератор помех. Мы слышим только шумы.
      — Включите подавитель помех. Фильтры. Попробуйте отработать другие диапазоны.
      — Пробовали. Ничего не выходит. Мы не можем пробиться через поставленный им экран.
      — Сволочь! У него техника не хуже нашей! Откуда у него такая техника?
      Операторы пожали плечами. Честно говоря, они не знали даже, откуда взялась техника, на которой работали они. Она даже официальных инвентарных номеров не имела и на балансе службы безопасности Президента не числилась.
      — Что-нибудь можно сделать, чтобы узнать, что там происходит? — спросил начальник охраны.
      — Нет, мы исчерпали все технические возможности.
      — Значит, у вас дерьмовые технические возможности! — зло сказал главный телохранитель. — Или вы никуда не годные специалисты. Или…
      Операторы молча наблюдали пустые экраны мониторов и внимательно слушали звучащие в наушниках душераздирающие визги и писки, которые звучали более приятно, чем хорошо поставленный голос непосредственного начальства.
      — Симанчук! — громко крикнул начальник охраны в переносную рацию, совершенно забыв, что в радиопереговорах Симанчук обозначался как «Третий». — Симанчук! Отвечай, мать твою!
      — Третий на связи!
      — Третий? Слушай меня внимательно, Третий. Если не хочешь стать Четвертым. Или Десятым. Подымай своих бойцов и перекрывай известные тебе направления. От второго помещения и вплоть до внешнего периметра перекрывай. И чтобы муха не проскочила! Каждую щель заткни. Вплоть до слива в умывальнике в женском туалете!..
      — Есть перекрыть все направления! — повторил приказ Третий. Переключил радиостанцию и продублировал полученное распоряжение в низы. — Всем внимание. Готовность номер один. Занять исходные позиции возле второго помещения. Быть готовым к отслеживанию объекта…
      Посредник вышел из кабинета Президента.
      — Объект покинул помещение номер два, — сообщил наблюдатель, отслеживающий на мониторе шестую и седьмую видеоточки. — Объект следует по коридору номер четыре к лестнице. Миновал помещения номер четыре и десять. Объект выходит из зоны досягаемости. Передаю объект…
      — Объект принял, — сказал наблюдатель, обслуживающий восьмую и девятую видеокамеры, — веду объект По лестнице…
      — Объект принял. Веду по нижнему коридору…
      — Предел досягаемости… Передаю объект.
      — Объект принял…
      — Объект передал…
      — Принял…
      — Передал…
      — Объект на улице… Движется в сторону КПП… Выходит за внешний периметр охраны…
      — Сообщите марку, цвет и номер его автомобиля! — приказал Третий.
      — У него нет автомобиля.
      — Что вы сказали? Как нет автомобиля? А что у него есть?
      — Объект направляется к автобусной остановке.
      — К какой остановке?!
      — К автобусной остановке 106-го маршрута.
      С ума свихнуться можно, какие люди вхожи в президентские кабинеты! Даже такие вхожи, которые приезжают на встречу на городском 106-го маршрута автобусе!
      — Объект ждет 106-й автобус…
      — Садится в 106-й автобус.
      — Объект потерян…
      — Машинам сопровождения блокировать автобус с двух сторон. Отсматривать выходящих пассажиров на каждой остановке. Третий! Симанчук! Черт тебя раздери!
      — Третий слушает.
      — Обгони 106-й автобус и на первой же остановке посади в него своих людей. Рядом с объектом посади. Чтобы они его за руку держали! Как понял меня?
      — Понял вас.
      Из подрулившего к ближайшей остановке автобуса вышли несколько пассажиров. И несколько вошло. Вернее, вышло четверо, а вошло шесть — все крепкие, ростом под два метра, парни с квадратными подбородками и лениво блуждающими по лицам глазами. Парни очень напоминали подрабатывающих на анаболики общественных контролеров. Часть пассажиров потянулась за проездными билетами. Большая к выходу. Но выйти не успела. «Контролеры» быстро рассредоточились по салону, зависнув у трех входных дверей. Но ни билетов, ни проездных ни у кого не спросили.
      Самый высокий и широкоплечий из них прошел к водителю, постучал в стекло и громко попросил десять абонементов. После чего засунул голову в кабину, вытащил переносную радиостанцию и переключился на передачу.
      — Говорит Седьмой. Мы в автобусе.
      «Ну не свинство ли? — подумал водитель. — Нам премию выплатить не могут, а контролеров импортными радиостанциями снабжают!»
      — Сообщите местоположение объекта.
      — Мы не можем сообщить местоположение объекта. Объект в автобусе не обнаружен.
      — Как так не обнаружен?
      — Повторяю, объекта в автобусе нет.
      — Вы уверены?
      — Да. Мы проверили всех пассажиров.
      — А куда же он в таком случае мог деться?
      — Не могу знать. Сообщите, что делать дальше.
      — Дальше? Дальше задраивайте все двери и гоните до конечной остановки. Там разберемся со всеми персонально. И с вами персонально…
      — Остановок больше не будет. Гони до конечной! — приказал бригадир «контролеров».
      «Нет, похоже, не контролеры, — засомневался водитель. — Похоже, угонщики. Вроде тех, что захватывают самолеты, летящие за границу. Неужели придется ехать в Израиль?»
      Бригадир высунулся из кабины и кивнул своим подручным. Автобус, набирая ход, проскочил ближайшую остановку.
      — Остановитесь! Мне выходить надо! — вскричала пожилая женщина.
      — Спокойно, граждане, автобус сломался. Автобус идет в парк, — громко сказал бригадир.
      — Да вы что? Мне в сад за внуком надо! — возмутился какой-то гражданин и потянулся к кнопке экстренной остановки.
      — Всем сидеть! — гаркнул бригадир. И на всякий случай вытащил из заплечной кобуры пистолет. И его подручные вытащили. Шесть стволов уперлись в лица пассажиров.
      — Это произвол, — сказал гражданин, не успевающий забрать из сада внука. — Отсутствие билета не может служить основанием для применения в отношении «зайцев» автоматического огнестрельного оружия…
      Другие пассажиры молчали. И думали о том, что в городском транспорте, кажется, решили навести порядок. Что общественных контролеров стали экипировать не в пример лучше прежнего. И что теперь экономить деньги на проезд будет затруднительно.
      — Объекта в автобусе нет, — доложили Третьему.
      — Как нет? Вы же только что сообщили, что он туда сел?
      — При проверке автобуса объект обнаружен не был.
      Это было совершенно непонятно. И даже попахивало мистикой. Куда мог деваться объект из идущего полным ходом автобуса?
      — Пусть проверят под сиденьями и…
      А кто сказал, что только идущего? Один раз как минимум автобус останавливался. Там останавливался, где в него села бригада «наружки». Бригада села. А кто-то вышел. Кто вышел?
      — Четвертый?
      — Четвертый слушает.
      — Кто выходил из автобуса на первой остановке?
      — Выходило четыре человека.
      — Я знаю, что четверо. Ты скажи: кто персонально выходил?
      — Две девушки. Пожилая женщина. И старик с бородой.
      — С большой бородой?
      — В пол-лица.
      — Точнее!
      — С седой, сантиметров 30–35 в длину, с пышными бакенбардами, бородой.
      — Так, все ясно. Внимание всем! Смена объекта! Повторяю — смена объекта. Всем искать пожилого мужчину с густыми бакенбардами, с седой, сантиметров 30–35 в длину, бородой. Как поняли меня?
      — Вас поняли.
      — Группам рассредоточиться в районе остановки «Аптека» 106-го автобуса. Перекрыть улицы… Переулки… Особенно внимательно отсматривать остановки городского автотранспорта, проходные дворы и проходные подъезды.
      Десятки наблюдателей рассыпались во все стороны, словно вываленный из мешка горох. Раскатились. Чтобы закатиться в каждый проходной двор, в каждый переулок, в каждый подъезд. Внутреннее кольцо слежки медленно двигалось к внешнему периметру зоны. Внешнее кольцо слежения сжималось навстречу ему. Очень скоро два кольца должны были встретиться и зажать между собой, как между двумя стальными обручами, разыскиваемый объект.
      Наблюдатели шли, вглядывась во все встречные лица. И «приклеивались» к каждому подозрительному человеку.
      Третий беспрерывно висел на связи, корректируя передвижения агентов, смещая их в не охваченные слежкой районы, бросая мобильные бригады на обещающие удачу направления, задействуя в помощь силы передвижных милицейских патрулей, которые устами своих начальников пытались оказывать сопротивление.
      — Дежурный РОВД слушает!
      — Служба безопасности Президента России. Немедленно направьте ваши подвижные гарнизоны на улицы…
      — Кончайте, мужики, хохмить…
      — Переключите на начальника РОВД. Если не хотите неприятностей.
      — Я слушаю…
      — Назовите вашу фамилию.
      — Что?!
      — Напоминаю о приказе номер 21-7. Вы должны исполнять приказы службы безопасности Президента, работающей на территории вашего района. Немедленно перекройте силами вашего РОВД улицы…
      — Но у меня нет в наличии необходимых сил…
      — Это ваши проблемы. Патрули должны быть на месте не позднее чем через пять минут. В противном случае мы поставим на ковер начальника ГУВД. А он будет разбираться с вами. Все. Отбой.
      — Гришин! Ё-твое! Немедленно направь все наличные силы на блокирование улиц… Ну, значит, сними с других направлений. Погонами отвечаешь. Вот так-то лучше… Кого искать?
      — Искать старика с седой бородой… Короче, задерживай и доставляй в отделение всех мужиков старше пятидесяти лет. Там разберемся… Если будут оказывать сопротивление — применяй силу…
      Прошло буквально несколько минут после того, как автобус ушел от остановки, а все прилегающие к ней улицы уже кишели агентами президентской охраны и привлеченными им в помощь силами МВД. Потому что охрана действовала в боевом режиме. То есть примерно так, как если бы неизвестными было совершено покушение на Первое лицо государства.
      Добросовестней прочих действовала милиция. Всех мужчин старше пятидесяти лет хватали за руки и запихивали в патрульные «уазики». Если они возмущались или пытались упираться, их вытягивали поперек спины резиновой дубинкой и придавали ударом под зад поступательное движение, направленное в сторону раскрытой дверцы патрульной машины. Разъяснять ситуацию или обсуждать свое поведение милиционерам было некогда. За поимку особо опасного старика-преступника отличившимся обещали премию в размере трехмесячного оклада.
      — Есть контакт с объектом! — доложила одна из бригад.
      — Вы уверены?
      — Нет, но…
      — Объект обнаружен! — доложил командир другой группы: — Что делать с объектом? Вести слежку или?
      — Держи в поле зрения и жди указаний, — ответ Третий. Принимать решение по объекту он не мог. Мог только найти и доложить по команде.
      Третий вызвал начальника охраны.
      — Объект зафиксирован тремя бригадами.
      — Как так?
      — То есть я хотел сказать, что три подходящих по приметам объекта зафиксированы тремя бригадами.
      — Есть возможность установить, какой из них реальный?
      — Немедленно — вряд ли.
      — Что вы собираетесь предпринять?
      — Ждать дальнейших указаний.
      Брать инициативу на себя Третий не хотел. Инициатива — прерогатива начальства. И головная боль для их подчиненных. Лишней головной боли Третий не желал. Он желал получить точный, однозначно толкуемый приказ. За исполнение которого не нес никакой ответственности.
      — Вы можете гарантировать, что не упустите его?
      — В течение ближайших минут — да.
      — А после нескольких минут?
      — Мы приложим максимум усилий…
      Усилий было мало. Нужна была гарантия.
      Главный телохранитель на мгновение задумался. Дальше можно было отпускать и отслеживать маршрут движения. Или задерживать и каким-то образом вызнавать информацию. Лучше, конечно, было бы отследить. Но не было гарантии, что объект снова не проскользнет между пальцами. И тогда найти его уже не будет никакой возможности.
      Можно было задержать. Но с риском нарваться на большой скандал. Потому что для задержания никаких законных оснований не было. Президент такого приказа не отдавал.
      Отпустить?
      Или задержать?
      Рискнуть упустить?
      Или рискнуть нарваться?
      — Вот что, — мгновенно взвесив «за» и «против», принял решение начальник президентской охраны. — Переодень своих ребят в милицейскую форму и доставь всех троих в отделение милиции. Под предлогом проверки документов. Понял?
      — Так точно!
      Работа под крышей милиции сводила риск скандала к минимуму. Начальник президентской охраны не может отвечать за действия каждого постового милиционера. Но каждый постовой милиционер имеет право проверить документы у показавшегося ему подозрительным гражданина.
      — Действуй! И не дай бог ты его упустишь…

      — Нет, ничего не получается, — сказал Степан Михайлович.
      — Что, совсем ничего?
      — Совершенно ничего. Я разговаривал с продавцами, они сказали, что нужного товара в наличии больше нет.
      — Что значит больше?
      — Что больше?
      — Вы сказали, что «больше нет». То есть получается, что раньше был? Но закончился перед самым моим носом? Что его забрали другие, более везучие покупатели.
      — Никто его не забирал. И ничего такого я не говорил. Товара нет, потому что нет.
      — А аванса? Аванса тоже нет?
      — Какого аванса?
      — Который вы получили от меня при прошлой нашей встрече. Пятьдесят тысяч американских долларов.
      — Ах, аванса…
      — Аванса, аванса.
      — Тут такое дело приключилось. Непредвиденное. Что мне пришлось. Потому что я был уверен. Тогда был уверен. Но я верну все до копейки. В самое ближайшее время…
      — Мне не нужны деньги. Мне нужен товар.
      — Товара нет.
      — Почему нет?
      — Я сам не вполне понимаю… И не могу с уверенностью сказать…
      — Я могу принять отсутствие товара. Но не могу принять отсутствие объяснений. Почему наша сделка расторгнута? Что изменилось за это время? Прошлый раз вы достаточно уверенно заявляли о возможности приобретения необходимых мне изделий. И очень уверенно брали аванс.
      — Продавец отказался сотрудничать со мной.
      — По какой причине?
      — По самой простой причине. По причине страха. Он боится Мозгу. И верит только Мозге.
      — Но вы же не боялись, когда соглашались на сотрудничество?
      — Я тоже боялся. И сейчас боюсь. Мозгу все боятся.
      — То есть вы хотите сказать, что вопрос закупа может разрешить только ваш этот Мозга?
      — Наверное. По крайней мере, продавец согласен работать только с ним.
      — В таком случае мне надо встретиться с Мозгой.
      — Это невозможно! Это категорически невозможно!
      — Отчего?
      — Ну хотя бы оттого, что вы его не знаете. Вернее, о нем не знаете! И даже имени его не слышали.
      — Почему же не слышал? От вас слышал!
      — Но это… но это нечестно! Если он узнает — мне не жить!
      — Только давайте не будем о честности. Давайте будем о процентах, прибыли и товаре. Давайте разговаривать как бизнесмены. Мне нужен товар. Вы знаете человека, который может мне его предложить. Значит, мне нужен этот человек. Я готов оплатить ваши посреднические услуги.
      — Как оплатить?
      — Очень щедро оплатить. Я готов вернуть вам вашу расписку.
      Это была хорошая цена. Это была очень хорошая цена. Много большая, чем полученная первоначально. Потому что условия сделки изменились. Потому что товара не было и, значит, не было возможности получить иностранный паспорт и сбежать в третью страну. А расписка была! У покупателя была!
      — Вы, конечно, можете отказаться. Но тогда я выйду на продавца сам. И в качестве предоплаты предложу то, от чего вы отказались. Предложу вашу расписку. Я думаю, он оценит этот мой жест доброй воли.
      — Вы не посмеете!
      — Посмею. Мне нужен товар! Каким угодно способом! Ваша жизнь в качестве аванса — не самая больша цена. Очень приемлемая для меня цена.
      — Он все равно не продаст вам товар! Даже если и сдадите меня.
      — Почему?
      — Я точно знаю, что не продаст! Он перестал его реализовывать. Он оставил его себе.
      — Себе?! Зачем? Зачем ему такой бесполезный в быту товар? Зачем ему бомба? Это же не партия «Сникерсов», которую можно оставить, чтобы съесть. Может, он придерживает товар, чтобы поднять на него цену?
      — Не знаю. Я только знаю, что он никому его не продает.
      — Ну тогда тем более мне необходимо встретиться с ним. Раз товар в наличии. И раз товар у него. Мне нужен Мозга. Вам нужна расписка. По-моему, мы должны столковаться. Или если не с вами, то с помощью вашей расписки — с ним.
      — Сволочь!
      — Нет. Только предприниматель, ищущий свою выгоду. Принимайте единственно верное в вашем затруднительном случае решение. Сдавайте мне Мозгу. И получайте свой компромат. Тем более что вы все равно его сдали. Еще в прошлый раз. Когда раскрыли его имя. У вас есть только три выхода из положения: сказать все и получить расписку, смолчать и погибнуть от рук Мозги, получившего вашу расписку, или…
      — Что или?
      — Или достать мне обещанный товар.
      — Я не могу этого сделать!
      — Тогда список сокращается до двух пунктов. Сказать все. Или умереть, не сказав ничего. Промежуточный вариант — случайная гибель меня в результате побоев, нанесенных тупым предметом, — показал представитель на Степана Михайловича, — не рассматривается, так как в этом случае расписка будет передана адресату.
      — Но как я вас выведу на Мозгу? Если я договорюсь о встрече, он все равно обо всем догадается. И тогда мне расписка не пригодится.
      — А я не прошу вас меня с ним знакомить. Я прошу вывести на него. Например, сказать его адрес.
      — У него нет постоянного адреса.
      — Тогда его телефон.
      — Номер его телефона никто не знает.
      — Но ведь вы как-то с ним общаетесь?
      — Он сам выходит на нужного ему человека, когда этого захочет. Или не выходит месяцами, если не захочет.
      — Но где-то он бывает? Куда-то ходит? С кем-то встречается?
      — Встречается. Но с теми, с кем встречается он, не могу встретиться я. И уж тем более вы.
      — Кого вы имеете в виду?
      — Равных ему по рангу друзей.
      — Авторитетов преступного мира?
      — Можете называть как угодно.
      — Вы кого-то из них знаете?
      — Кое-кого знаю. Вернее, знаю, где их можно найти. Их адресов вам хватит?
      — Очень хочется надеяться. В первую очередь вам хочется…
      Степан Михайлович судорожно кивнул. Ему действительно очень хотелось надеяться на то, что все закончится благополучно. То есть он останется жив и останется при деньгах. Ну или хотя бы относительно благополучно. То есть он останется жив и хотя бы при половине полученных капиталов. О самом плохом — об утрате всех денег — он не думал.
      — Я вам дам два адреса. Нет, даже три адреса. Я дам вам очень хорошие адреса. Где Мозга периодически бывает.
      — Мне мало просто адресов. Мне надо знать, когда там объявится ваш авторитетный приятель. Вам придется спросить их об этом. В процессе непринужденной беседы.
      — Кого спросить?!
      — Ваших адресатов.
      — Но это невозможно!
      — Вас о чем ни попросишь, у вас все невозможно. Вы, наверное, просто не хотите мне помочь?
      — Но они не станут со мной общаться. Я человек не их круга.
      — Так они, оказывается, относятся к дворянскому сословию? С генеалогическими корнями, прорастающими от времен Ивана Калиты. А вы простой, без роду и племени мещанин? Которому не по чину визиты в дома высшего света. Извините, не знал.
      — Вы зря смеетесь. У них действительно генеалогия. У них еще деды щипачами и домушниками были. И матери содержательницами притонов. А их внуки дослужились до авторитетов.
      — Ах, ну да, я забыл, что в нынешнее время дворянские звания впрямую зависят от продолжительности, частоты и режима отсидок. А вы пока еще не имеете таковых заслуг перед обществом. То есть даже не статский советник. Так вот, не статский советник. Хотите вы или не хотите, но эти дома вам придется посетить.
      — Они все равно не станут со мной разговаривать.
      — Ну хорошо, а подарок, не сопровождающийся длительными беседами, они от вас примут?
      — Какой подарок?
      — Очень дорогой подарок. Соответствующий самым изысканным вкусам высшего света.
      — Я не понимаю, зачем я им должен дарить какие-то подарки?
      — А вам не надо понимать. Вам надо только дарить. И свидетельствовать свое глубочайшее почтение.
      — И вы отдадите мне расписку?
      — Отдам.
      — Хорошо, я попробую.
      — Конечно, попробуете. Потому что у вас нет другого выхода…
 
      — …Позвольте преподнести вам этот скромный, не соответствующий степени ваших заслуг перед обществом и нашему к вам безграничному уважению подарок, — сказал Степан Михайлович.
      И вытащил из сафьяновой коробки золотой пятнадцатисантиметровый крест, который был микрофоном. И похожую на якорную, но только выполненную из чистого золота цепь, которая являлась антенной.
      — Ну ты, в натуре, услужил, — поблагодарил в ответном слове за приглянувшийся ему подарок представитель высшего света. И тут же нацепил подарок на шею.
      — Тяжелый, блин. Кило, наверное!
      Раз тяжелый, значит, красивый.
      — Ну че скажете?
      — По кайфу железка! — оценила приобретение сидящая за столом братва.
      Еще один полукилограммовый золотой перстень был с наилучшими пожеланиями насажен на палец другого не менее авторитетного авторитета. Стоил перстень дороже, потому что микрофон туда пришлось устанавливать более мощный, чем был вмурован в кресте. Так как у перстня не было повышающей дальность передачи сигнала цепочки.
      Третий подарок Степан Михайлович дарить отказался наотрез.
      — Хоть убейте!
      — Но ведь первые два подарил?
      — Тем подарил. А этому — не буду. Этот от меня подарок не примет. Даже если это «Кадиллак» будет.
      — Почему?
      — Не по чину ему от меня подарки принимать.
      Ну замучили они своим великосветским этикетом. В котором простому человеку ни в жизнь не разобраться.
      — А если он этот подарок найдет?
      — Как так найдет?
      — Случайно найдет. Например, на улице.
      — Не возьмет!
      — Почему не возьмет?
      — Западло ему вещи с земли поднимать, когда ему их в руки приносят.
      — Вот тут я тебе не поверю. Авторитет авторитетом, а ценную бесхозную вещицу он не переступит. Говори адрес.
 
      Известный в высших и приближенных к ним кругах авторитет по кличке Крученый выходил из ночного клуба. Где просадил пять штук долларов и заполучил изжогу от чрезмерного употребления лангустов, омаров и прочей заграничной нечисти. Ей-богу, повара на зоне баланду приличнее готовят. Потому что после нее никакой тебе изжоги не бывает. Хоть полный «червонец» ее хлебай.
      Что за мода такая пошла, по валютным кабакам шляться? Чтобы как все. Чтобы авторитет не уронить. Вконец здоровье с этими новомодными прибамбасами угробишь. Если до того на нары не угодишь.
      Все! В последний раз! Лучше в ближайшую пельменную…
      Впереди шумно отрыгивающего употребленных омаров авторитета, хищно зыркая по сторонам глазами, шагали его телохранители. Чтобы вовремя заметить и распознать опасность и успеть отскочить из-под выстрелов. Но заметили они не опасность. Заметили они лежащие на земле золотые, размером с блюдце, часы. И оба разом кинулись к ним. Не думая даже, что это может быть изящно исполненное взрывное устройство.
      — Э! — сказал авторитет, заметив впереди себя тихую свалку. — Что там у вас?
      — Вот. Нашли, — показали телохранители блестящие в свете фонарей часы.
      — Ну? — сказал авторитет. — И что? Нашли мои часы. О чем тут базарить?
      И надел часы на руку.
      А говорили, авторитеты подарки с земли не поднимают…

      Полковник Трофимов прибыл к новому месту службы. Он спрыгнул из транспортного «Ана» на взлетно-посадочную полосу. И посмотрел на свои начищенные кремом полуботинки, хрустко вставшие на покрытый толстой коркой инея бетон.
      — Тут всегда так. То снег, то лед, — сказал ему выбравшийся из самолета пилот. — Одно слово — край света.
      От недалекого ангара к самолету бесформенной толпой шли солдаты. Чтобы разгрузить прибывший груз. Но прежде чем они добрели до самолета, их обогнал «уазик». Из которого выпрыгнул не в меру оживленный капитан.
      — Ну что? Привез? — крикнул он пилоту.
      — Почту? Привез. Там, возле кабины.
      — Да я не про почту.
      — А-а, — тревожно скосился пилот на полковника, — тоже привез. Тоже возле кабины. Капитан быстро полез по трапу.
      — Здравия желаю, товарищ полковник. Вы к нам, товарищ полковник?
      И исчез в салоне. Но появился через минуту, таща в руках две двадцатилитровые канистры.
      — Давай быстрее! — заорал он в сторону машины. «УАЗ» сдал к самому трапу. Канистры забросили внутрь. Капитан, воровато оглядываясь, прыгнул туда же, и машина сорвалась с места.
      Подвезти полковника никто не предложил. Машина предназначалась для транспортировки особо ценного груза.
      Наконец к самолету добрались солдаты. Построились кое-как.
      — Здравия желаю, — приветствовал полковника сержант. — Личный состав прибыл для выполнения разгрузочно-погрузочных работ. Разрешите?
      — Разрешаю, — козырнул в ответ полковник, хотя плохо представлял, кто и что должен выполнять.
      — Давай! Чего спите! — скомандовал сержант, указывая на трап.
      Солдаты по одному забежали в салон. И скоро потянулись обратно, таща в руках какие-то ящики и воровато пряча глаза. Как тот капитан.
      — Эй! Буде! — заорал пилот. — Ваших шесть штук! А мне еще на полигон лететь.
      — Товарищ майор, — жалостливо затянул сержант, — мы здесь, можно сказать, за Полярным кругом света белого не видим годами. Никаких человеческих радостей. Даже телевизор не показывает…
      — У всех не показывает. Кончай бузить, сержант. Пока я тебе об уставе не напомнил. Лучше самолет разгружай.
      — Ну, товарищ майор…
      — Все, сержант. Отставить! Выполнять приказание.
      Несколько солдат, присев за шасси, нетерпелив распаковывали один из ящиков. Полковник отвернулся.
      — А вам, товарищ полковник, наверное, к командиру? — спросил сержант. — Так я провожу. А то, пока еще машина подъедет, вы тут замерзнете совсем.
      Полковник кивнул.
      — Тахтыбурдыев! Тахтыбурдыев, мать твою! Иди сюда. Проводи вот товарища полковника до командира, — заорал сержант.
      — Товарищ сержант, — заканючил Тахтыбурдыев.
      — Кончай сопли жевать. Встал — и пошел! Пока я тебе твои обязанности не разъяснил в доступной форме… Идите, товарищ полковник. Тут недалеко. Километра полтора…
      Командир сидел в кабинете. И лениво смотрел в окно. На далекий, застывший на взлетной полосе самолет.
      — Товарищ подполковник, полковник Трофимов прибыл для дальнейшего прохождения службы.
      — Проходи, полковник. Откуда ты?
      — Из Москвы.
      — Ё! Из самой державной? Поди, тепло там?
      — Тепло.
      — Поди, женщины в юбках ходят?
      — Ходят.
      — Чего это тебя к нам-то?
      — Исполнять обязанности заместителя по режиму.
      — По режиму? Ну тогда тут такое дело. У нас один рядовой стрельнулся. По глупости. Ты посмотри, что да как. И оформи. Чтобы нас начальство не дергало. Ну, ты сам понимаешь… Это же по твоему профилю. Ну и вообще, входи потихоньку в курс нашей жизни. Вливайся, так сказать, в коллектив. А мне некогда. Мне к самолету надо. Там, похоже, уже почти все разгрузили. Мишкин! Давай машину к крыльцу. Пора уже…
      И подполковник двинулся в сторону самолета. За причитающимися ему ящиками, которые никто из до того разгружавших самолет не тронул. Из уважения к командирскому званию и знанию устава…
      Откладывать работу полковник Трофимов никогда не любил. Тем более теперь. И тем более здесь, где, кроме работы, никаких других развлечений не было.
      — Пригласите мне свидетелей происшествия, — приказал он.
      — Может, лучше завтра, товарищ полковник? — предложил дежурный.
      — Почему завтра лучше, чем сегодня?
      — Сегодня они вряд ли что доброго скажут. Сегодня самолет приходил.
      — Я не могу рассчитывать свою работу в зависимости от расписания прилета самолетов. Я приказал вам доставить мне для допроса свидетелей.
      — Когда?
      — Немедленно.
      — Так точно. Доставим не позже чем через полтора часа.
      Ах, ну да. Сегодня же прилетел самолет…
      Через полтора часа злые как черти свидетели стояли в кабинете.
      — Кто первым обнаружил труп? — спросил новоиспеченный замкомандира по режиму.
      — Я. Ефрейтор Поскотин, товарищ полковник.
      — Когда?
      — Сразу после заступления на караул. Я пришел его сменить и все увидел.
      — Что увидели?
      — Увидел рядового Синицына. Он лежал возле стены совершенно мертвым.
      — Откуда вы знаете, что мертвым?
      — Я сказал ему, чтобы он не выдрючивался и вставал. А он не встал.
      — И по этой причине вы решили, что он мертв?
      — Конечно! Я же ефрейтор. И прослужил на год больше его!
      — Как он лежал?
      — Вот так. На боку, спиной к стене.
      — Одетый?
      — Одетый. В бушлате и сапогах.
      — Точно в сапогах?
      — Точно. Потому что я их первыми увидел. И подумал, что он, гад, спит на посту. И даже пнул по каблуком.
      — Где сейчас находится тело рядового Синицына?
      — В погребе.
      — Не понял…
      — У нас тут погреб в мерзлоте выкопан. Для хранения продуктов. Его пока туда определили.
      — Покажите мне, где находится погреб. И вызовите из санчасти врача.
      Погреб был просто ямой, выдолбленной в вечное мерзлоте и закрытой сверху накатом привезенных с материка бревен. Под потолком погреба, на специальных крючьях, висели туши оленей. Под ними лежал рядовой Синицын.
      — Отчего он умер? — спросил полковник Трофимов топчущегося рядом капитана медицинской службы.
      — От своей дурости.
      — Я не о том спрашиваю. Я спрашиваю, что явилось причиной его смерти.
      — Огнестрельное ранение в области живота.
      — Вы его осматривали?
      — Осматривал. Вот медицинское заключение.
      Полковник пролистал заключение. И взглянул на тело. Рядовой Синицын лежал на носилках. На спине. В полной форме. Застегнутый на все пуговицы. Одежда была целой.
      Обычно, когда осматривают трупы, одежду не жалеют. Одежду распластывают ножницами, чтобы не мучиться с расстегиванием пуговиц и крючков. И лишь потом, закончив все медицинские процедуры, переодевают в парадную форму. А здесь оставили в рабочем хэбэ, которое не только расстегнули, но еще и застегнули.
      — Помогите мне его раздеть, — попросил полковник.
      — Да я же его осматривал, — сказал военврач.
      — И тем не менее.
      Капитан медицинской службы нехотя присел на корточки и стал обрывать пуговицы. Одну за другой.
      — Вот, — показал он, — сюда он и пальнул.
      Полковник наклонился и внимательно осмотрел рану. И даже ткнул в нее пальцем. А затем осмотрел бушлат.
      — Как же это он, интересно, смог в себя выстрелить?
      — Так и смог. Упер дуло в живот и бабахнул.
      — А как же он до курка достал? Если уперся.
      — Откуда я знаю как? Они такие изобретательные, когда дело доходит до самострелов. Извернулся как-нибудь. Или ногой.
      — Он в сапогах был.
      — Ну, значит, рукой дотянулся. Пальцем. Или какой-нибудь щепочкой. Вот так.
      — А отчего же у него раневой канал вверх направлен? А не вниз? И нагара порохового нет на верхней одежде?
      — Какого нагара?
      — Который образуется при выстреле в упор. Вы что, судмедэкспертизу в институте не проходили?
      — Проходил.
      — А отчего тогда не произвели осмотр как следует? Почему дали заключение о самоубийстве? Когда здесь явное убийство.
      — Оттого и не дал, что не дал.
      — Не понял?
      — И лучше не понимайте. Для вас лучше. Здесь места северные, глухие. Здесь и не такое случается. Бывает, пошел человек до ветру и сгинул, словно его и не было. Несчастный случай, одним словом.
      — Вы мне что, угрожаете?
      — Нет, добра желаю.
      — А если желаете добра, перепишите заключение.
      — Я не стану переписывать то, что уже написал.
      — Тогда я буду настаивать на повторной экспертизе и последующей аттестации ваших профессиональных способностей.
      — А это сколько угодно. Дальше, чем сюда, все равно не пошлют. Дальше только Северный полюс. А вам, полковник, еще раз советую — не лезьте в дело, последствий которого не понимаете. Застрелился рядовой и застрелился. Тут уже ничего не исправишь. Покойнику не поможешь. И себе не навредишь. Здесь вам не Москва. Здесь самый медвежий угол. И нравы соответствующие, которые не все выдерживают. Отчего, бывает, стреляются. И не только рядовые, но, случается, и офицеры…
      Опять попал полковник в переплет. И опять по самые уши. Не научился полковник не замечать того, что в глаза лезет. Видно, у него со зрением что-то такое случилось. Хронически неизлечимое…
      — Кто его мог застрелить?
      — Мало ли кто…
      — Может, какие-нибудь конфликты с рядовым или сержантским составом?
      — Может быть…
      — Вы слышали выстрел?
      — Нет. Я ничего не слышал…
      — И я ничего не слышал…
      — И я…
      — Вы не знаете, с кем дружил рядовой Синицын?
      — Со всеми дружил…
      Нет, так не пойдет. Кабинетными допросами здесь, похоже, ничего не добьешься. Похоже, придется использовать навыки разведчика-нелегала.
      В три последующих дня полковник вылавливал облюбованных им свидетелей в самых неожиданных местах — в столовой, солдатском сортире, в спортзале… И узнавал то, что хотел узнать, с помощью простейших, но очень действенных методов. С помощью запугивания.
      — Когда у тебя дембель?
      — Через полгода.
      — Боюсь, ты ошибаешься. Или просто считать не умеешь. Что у тебя в аттестате по математике?
      — Тройка.
      — Ну вот. Значит, просто в подсчетах ошибся. Но я тебе помогу. Научу считать правильно. Возьмем за основу твои полгода. Затем вспомним, что ты три месяца назад рядовому Машкову в челюсть заехал. Сильно заехал. Так что ему пришлось восемь швов накладывать. Итого, если доводить дело до трибунала, еще года полтора дисбата. Плюс безобразная пьяная драка с прапорщиком Михеевым, которую он тебе забыл. Но может вспомнить в любой момент, если его об этом попросить. Мне попросить. Значит, еще как минимум год. Итого в общей сложности набегает три года исправительно-трудовых лагерей. Или два года дисбата с дослуживанием оставшегося полгода в родной части.
      Вот как считать надо. А не изобретать какую-то свою особую высшую математику. Ведь, поди, не Лобачевский. Чтобы прибавлять к двум два и получать один. Три получается. Как минимум три года. Если больше ничего не прибавлять.
      Так что покупай новый календарь. Вернее сказать, три календаря. И накалывай первую цифру. Начиная с завтрашнего дня. Тебе еще о-ох сколько служить…
      Или…
      Или вспомнить то, что ты по слабости памяти подзабыл. Например, кто и по какой причине стрелял в рядового Синицына.
      Кто? И по какой причине?

      — Ваши документы! — придержал сержант рукой пытавшегося сесть в троллейбус пожилого, с седой бородой гражданина. С боков придвинулись еще двое рядовых милиционеров. И еще два выглянули из стоящего неподалеку автомобиля.
      — А что такое? — спросил гражданин.
      — Ничего особенного. Просто мне необходимо проверить ваши документы.
      Гражданин предъявил паспорт. Фотография на нем соответствовала оригиналу. Печати и росписи — на том месте, где им положено было быть. В том числе штамп прописки. Но милиционер тем не менее сложил паспорт и засунул его во внутренний карман кителя.
      — Пройдемте со мной.
      — Зачем с вами?
      — Уладить небольшую формальность.
      — Но на каком основании?..
      — Вы похожи на одного находящегося в розыске преступника. Мы только справимся о вашей личности по месту проживания и сразу же отпустим.
      — Но меня ждут!
      — Идите, — сказал сержант и, цепко ухватив старика за руку, потащил к стоящей возле тротуара машине.
      Упирающегося гражданина втолкнули в «багажное» отделение патрульного «УАЗа». Туда же влез один из милиционеров. Что было очень странно. Так как для блюстителей порядка предназначался салон, «багажник» — исключительно для задержанных.
      — Поехали, — сказал сержант водителю.
      В отделении милиции гражданину вывернули карманы. И нашли еще один паспорт. На другую фамилию и с другой фотографией. Идентичной той, что предъявлял полчаса назад внутренней президентской охране неизвестный визитер.
      Третий перезвонил начальнику охраны.
      — Ничего не предпринимайте. Ждите меня, — приказал тот. — И глаз с него не спускайте. Ни на одно мгновение!
      Через несколько минут «Мерседес» с правительственными номерами подрулил к отделению милиции. Начальник отделения, ломая ноги, ринулся к входу, по дороге загоняя неряшливо одетых милиционеров в кабинеты. Отделение загудело как пчелиный улей, куда случайный медведь запустил свою волосатую лапу.
      Впрочем, так оно и было. В сравнении с начальником президентской охраны просто милиционеры были даже не пчелами. Были мелкой, от которой досадливо отмахиваются или которую по неосторожности прихлопывают, мошкой. Гнусом.
      — Китель мне! — распорядился главный телохранитель.
      Начальник отделения потянул с тела свой подполковничий китель.
      — Где он?
      Работники президентской охраны, отодвигая в стороны милиционеров, прокладывали путь к кабинету, где находился задержанный.
      — Здравствуйте! — сказал вошедший в кабинет подполковник.
      Старик привстал со стула и слегка наклонил голову.
      — Мне необходимо с вами побеседовать.
      Старик недоуменно пожал плечами. Подполковник взял один из паспортов и раскрыл его.
      — Это вы?
      — Я.
      Подполковник раскрыл второй паспорт.
      — А это, конечно, ваш внук?
      — Внук.
      — Вы очень похожи, — сказал подполковник, — так похожи, что, мне кажется, это одно и то же лицо. Например, если прилепить на этот портрет бороду. Или отлепить ее от этого лица.
      Подполковник очень быстро наклонился, уцепился пальцами за бороду и резко дернул ее вниз. Борода осталась у него в руке.
      Перед ним на стуле сидел Посредник.
      — Вызовите сюда кого-нибудь из отделения. Пусть составят протокол о задержании неизвестного, — порядился подполковник.
      — Зря вы это, — сказал Посредник.
      — Что зря? Задержали неизвестного гражданина, Имеющего два паспорта и наклеенную бороду? Тем более это не мы задержали. А милиция, которой мы не указ.
      Посредник молчал. Потому что говорить было совершенно не о чем. Все его разговоры закончились.
      — Конечно, все это может быть простым недоразумением, — тихо ворковал подполковник. — И вполне вероятно, что милиция задержала не скрывающегося от преследования правонарушителя, а работника какого-нибудь специального ведомства, выполняющего какую-то особую миссию. Тогда это затруднение можно очень быстро разрешить. Достаточно лишь позвонить вашему начальству, которое свяжется по своим каналам с милицейским начальством, и вас немедленно отпустят. Вот телефон.
      Задержанный посмотрел на телефон. И отвернулся.
      — Вы не будете звонить?
      — Мне некому звонить.
      — Но тогда по существующему закону придется оформить задержание. Изолировать от общества. Послать запросы по месту вашего жительства. И выдачи паспорта. И если вдруг выяснится, что паспорт не выдавался, или был утерян, или что там такие люди по указанному адресу не проживают, или что они не вполне похожи на владельца паспорта, или нечто подобное еще, вас придется удерживать в камере предварительного заключения до выяснения вашей личности. То есть неопределенно продолжительное время.
      Задержанный пожал плечами.
      — Кроме того, вы должны учесть крайне неблагоприятную для здоровья человека столь преклонного возраста, — кивнул подполковник на один из паспортов, — тюремную атмосферу. И царящие в общих камерах нравы. Вы сами понимаете, что в условиях длительного заключения совершенно не исключено заполучить открытую форму туберкулеза, язву желудка, подвергнуться насилию или даже погибнуть в результате несчастного случая. Заключение в общие камеры не прибавляет лишних дет и здоровья. Особенно если заключенный не пользуется покровительством милиции. И уж тем более, если та милиция, озабоченная установлением личности неизвестного, просит поспособствовать в расследовании висящего на них дела содержащихся в той камере уголовников. Что тоже, к сожалению, случается. И, как мне кажется, в этом случае непременно случится. Итак, вы не передумали. Вы не хотите связаться с вашим непосредственным начальством, чтобы не создавать лишней работы органам правопорядка?
      — Мне не с кем связываться.
      — Это ваше последнее слово?
      — Последнее.
      Начальник охраны Президента досадливо хлопнул кулаком по столу.
      — Хорошо, давайте попробуем поговорить начистоту. Как выражаются в этих стенах — без протокола.
      Задержанный ничего не ответил. Ни «да», ни «нет».
      — Мой пас первый. Я не подполковник милиции. Я начальник службы безопасности Президента России. А вы такой же неизвестный, как я, подполковник милиции. Так кто же вы?
      — Вот мой паспорт, — показал задержанный. — Там все написано.
      — Тогда я вас спрошу — какой из двух? И еще спрошу, каким образом у вас при себе оказался генератор помех.
      — Какой генератор?
      — Вот этот генератор.
      — Эта случайно найденная и подобранная мной на улице коробочка? Это не генератор.
      Генератор уже действительно был только коробочкой. Только корпусом от генератора, все внутренности которого были выжжены сработавшим зарядом самоликвидатора. Генератор к делу пришить было невозможно.
      — Послушай, — совсем по-свойски обратился к задержанному начальник президентской охраны. — Ну мы же оба прекрасно знаем, кто ты такой. Ты знаешь чуть лучше. Я чуть хуже. Но знаем оба! Зачем тебе подставляться под удар, который предназначен для твоих командиров? Зачем принимать огонь на себя? Ведь сгоришь дотла! Ни за понюх табаку сгоришь. Уйди в сторону. У тебя не та весовая категория, чтобы драться со мной. Дай мне столкнуться лоб в лоб с твоими начальниками. Сообщи мне их координаты. И уйди в тень. И я тебе клятвенно обещаю, что никто не узнает, что мы с тобой беседовали. Будет просто случайное задержание милицией. Не более того.
      — Я не понимаю, о чем вы говорите.
      — Ну хорошо, скажи совсем мало. Скажи совсем ничего. О чем ты говорил с Президентом? Скажи — и иди на все четыре стороны.
      — Я не разговаривал с Президентом. Я видел его только по телевизору.
      — Я не понимаю твоего ослиного упрямства. Ты же все равно скажешь все. Неизбежно скажешь. Потому что у меня нет другого выхода, как узнать у тебя все. Раз я тебя уже задержал. Пойми — мосты сожжены! Обратного хода нет. Ни для тебя, ни для меня. Но есть возможность обоюдовыгодного компромиссного решения. Помоги мне. И я помогу тебе. Не стоит калечить свою жизнь из-за того, чтобы твое начальство сохранило на кителях погоны. Или что там у вас.
      — Я ничем не могу помочь вам. Потому что ничего не понимаю. Не понимаю, о чем вы говорите…
      — Дурак. Мы введем тебе сыворотку правды. Ты скажешь все, но останешься калекой. Психическим уродом. Но все равно скажешь все!
      Задержанный покачал головой.
      — Чем вас таким там прикармливают? Что вы такие несговорчивые? — удивился начальник охраны.
      — Я не понимаю вас…
      — Ну ты сам этого захотел. Сам напросился, — зловеще сказал начальник президентской охраны и набрал на мобильном телефоне номер. — Это я. Да я! Подгони-ка ко мне Шумова. Со всеми его причиндалами. Со всеми. Тут у одного клиента что-то с памятью случилось. Никак не может вспомнить, что с ним час назад было. Надо помочь бедолаге. И еще подготовь медицинскую бригаду. На случай сердечного приступа. Через «03» приготовь. И проследи, чтобы они это дело запротоколировали как положено. Как внезапную остановку сердца. Давай действуй. Адрес? Адрес 87-го отделения милиции.
      — Все понял? — спросил начальник охраны, положив трубку на телефон. — Ну если не все и не совсем, то скоро поймешь. Всё! И очень скоро!
      — Ладно. Будем считать, что ваша взяла. Твоя взяла, — вдруг сказал задержанный. — Я готов ответить на твои вопросы. Но только заданные с глазу на глаз.
      Обращение на «ты» главный телохранитель пропустил мимо ушей. Плевать ему на продемонстрированное панибратство. Главное, что клиент раскрыл рот. Если клиент раскрыл рот, то оставалась надежда на то, что он согласится перепродаться и начать вести двойную игру. После промывания мозгов с помощью сыворотки дравды ни о какой вербовке речь идти уже не могла. После применения сыворотки правды человек становился идиотом, совершенно бесполезным для утонченных, на двух и более хозяев, игр.
      — Зафиксируйте его на всякий случай! — распорядился главный телохранитель страны. Хотя на окнах были решетки, а коридор полон его подручных. Но начальник охраны Президента не случайно занимал свою должность. Он знал, что решетки и охрана способны удержать от побега. Но не могут препятствовать нападению. Вступать врукопашную с задержанным он не желал. Не те годы и не то положение, чтобы сталкиваться на кулачки.
      — Только смотрите, чтобы на совесть, — предупредил он.
      Задержанному сковали руки наручниками. Оттащили к окну. И еще одними браслетами пристегнули к ручке стоящего у стены двухдверного массивного сейфа. Теперь объект был готов к доверительной беседе.

      — Кончай ломаться! Шалава! — прозвучал голос первого авторитета в наушниках. — Снимай сбрую и раскладывайся вон на той шконке. На все про все тебе пять минут. Через пять минут доложишь о готовности.
      — Что это вы со мной так разговариваете? Я вполне приличная девушка. Я не какая-нибудь…
      — Молчи. Закрой пасть и не раскрывай. Пока надобности не будет. А когда будет — я скажу!
      — Уберите руки! Не смейте! Я несовершеннолетня Я еще девственница. Я не хочу-у-у…
      Пронзительный визг. Хлесткий удар. Еще один. Падение тела. Хруст разрываемой материи. И тяжелое продолжительное сопение.
      Итого как минимум статья за изнасилование с отягчающими. Потому что изнасилование малолетней. Какой-никакой, а аргумент в возможном будущем задушевном разговоре.
      Сопение. Еще сопение. Облегченный вздох. Тишина. И голос.
      — Сто баксов.
      — А не круто берешь? Шалава?
      — Я же девственница…
      Тихое, игривое хихиканье.
      — Там возьми, на тумбочке. И рот закрой. Уже можно.
      Нет. Дополнительного аргумента, увы, нет. Есть частное предпринимательство на почве театрально-сексуальных услуг…
      А что, интересно знать, по другому микрофону?
      — Шестнадцать.
      — А у меня очко. Гони сотку. Да не этих. «Зеленых» гони. Как сговаривались…
      И здесь тоже баксы. И тоже сотня. Какой-то очень универсальный, на все случаи жизни тариф.
      Теперь третий микрофон…
      — … Опять толковище?
      — Оно самое.
      — Кто будет? Ближние?
      — Нет, на этот раз все. И дальние, и ближние. Все!
      — Кто велел передать?
      — Мозга.
      — А кто клич бросил?
      — Мозга.
      — Крутым, что ли, стал?
      — Крутой не крутой, а сзывает.
      — Когда?
      — Послезавтра.
      — Ладно, передай, что буду…
      Вот это уже интересней. Гораздо интересней! Особенно если просунуть на то толковище свои уши вместе с нацепленными на чужую руку золотыми часами. И вычислить по разговорам того самого Мозгу.
      Это уже везение. Это именно то, ради чего раздавались небедствующим авторитетам дорогие подарки, которых они не заслуживают. Но которые, хочется надеяться, отработают…
 
      На этот раз сходка проходила в непривычном для авторитетов месте. И в очень непривычном для них интерьере. В интерьере зала заседаний Европейского совета. Вернее, в помещении, оформленном в стиле не единожды показанного по телевидению Женевского зала заседаний, где ведут базар по поводу улучшения своей и без того распрекрасной жизни паханы и первые министры ведущих европейских государств.
      Это место и этот интерьер выбрал Мозга. Потому что эта сходка была собрана по его инициативе. Потому что ему очень важно было добиться требуемого решения.
      Мозга не пожалел денег на пыль, предназначенную для чужих глаз. Решая крупные вопросы, не имеет смысла жаться по мелочам. Нужно уметь швыряться деньгами. Но очень расчетливо и прицельно швыряться. Так, чтобы на каждый брошенный миллион — возвращалось пять, а лучше — десять.
      Но для этого надо уметь швырнуть тот один…
      Мозга заключил договор с одной известной дизайнерской фирмой, которая разработала и исполнила в дереве и новомодных полимерных материалах предложенный им проект. На пальцах предложенный. Мол «хочу, пацаны, как у них. Чтобы все как в телевизоре. Чтобы блестело и переливалось».
      — Это будет дорого стоить, — сказали дизайнеры.
      — Не дороже, чем если оклеивать зал долларами, — усмехнулся Мозга и тут же выдал аванс, которым вместо обоев можно было оклеить от пола до потолка помещение дизайн-приемной.
      — О'кей! — ответили дизайнеры. — Будет как в телевизоре. И даже лучше.
      Из трех представленных проектов Мозга выбрал один, где посреди зала стоял большой круглый стол. На нем против каждого места были разложены специально изготовленные по такому случаю папки, ручки, пепельницы, стаканы и стойки с визитками. Посередине стояли горшки с японскими кривыми деревьями, называемыми неприятно-подозрительным словом «бонсай». Возле стола были расставлены черные, обитые натуральной кожей кресла. С потолка свисала роскошная многоярусная люстра.
      — Я хочу, чтобы было так, — ткнул пальцем в облюбованный проект Мозга.
      И так и было.
      — Ё! — сказали авторитеты, шагнув в зал заседаний. — Мозга пускает пыль!
      Но какую Мозга пускает пыль! На такую пыль не хочется чихать. На такую пыль хочется смотреть не жмурясь. Как на родную маму! Авторитеты обошли стол и утонули в кожаных креслах.
      — На таких креслах хочется жить всю оставшуюся жизнь. Эти кресла обнимают, как мама родное дитя.
      Но тут авторитеты увидели стойки с визитками, на которых очень хорошим шрифтом на первоклассном полиграфическом оборудовании были напечатаны их имена и реквизиты.
      «Гоша Архангельский».
      «Бузуй из Иркутска».
      «Лёвчик Рваный из Надыма»…
      — Ха! Вот он же я, — обрадовался как ребенок Лёвчик Рваный из Надыма, рассмотрев на одной из табличек свою фамилию. — Но я же не там, я — здесь. Гони мне сюда мою ксиву. И папку тоже. Ха! Тут же еще и на ручке тоже я! Ну ваще!
      Авторитеты радостно передавали друг другу именные визитки, чашки, папки и пепельницы.
      Из боковой дверцы бесшумно выступили молоденькие, в юбках, начинавшихся в области груди, официантки. И, поддерживая подносы с прохладительными напитками, прошли каждая к своему креслу. И, сильно наклонившись, поставили подносы на стол.
      — Приятного вам аппетита!
      На груди у каждой официантки была прикреплена визитка с ее именем и фотографией. И с именем каждого авторитета.
      — А на хрена нам знать, как их зовут? — спросили авторитеты.
      — На случай, если вас будет мучить жажда. Ночью.
      — Так они тоже?
      — Да, они тоже входят в презентационный набор. Папки, ручки, кружки и они. Все это вы можете использовать по своему усмотрению. Все это оплачено.
      — Ну, Мозга! Ну, башка.
      — Да! — негромко, но так, что его все услышали, сказал Мозга. — Пора приучаться к по-настоящему роскошной жизни. К достойной нас жизни. Хватит разговаривать в случайных банях, на квартирах и прочих хатах. Пора выходить на мировой уровень сервиса. Пора надевать смокинги!
      Авторитеты взглянули на свои разномастные малиновые пиджаки и «адидасовские» спортивные костюмы.
      — Не пыли. Толкуй по делу. Если у тебя есть дело. И уже кончилась пыль. За одежду нам базара не надо. Ты не Славик Зайцев, а мы пришли не в ателье, — сказал ростовчанин.
      — Я пригласил вас не для того, чтобы говорить за красивую жизнь, — принял пас Мозга. — За нее не надо говорить. Ее надо наблюдать. Вокруг и перед вами. И ее нужно иметь. Кто и как хочет. И лучше иметь много и часто. Чем ничего и редко. Жизнь коротка, и то, что не сумел иметь вчера, уже не успеешь наверстать послезавтра…
      Авторитеты одобрительно закивали. Это было достойное начало речи. Очень витиеватое. И очень понятное. По сути понятное.
      — Я пригласил таких уважаемых людей, как вы чтобы обсудить, как нам жить дальше. Как нам жить дальше лучше, чем прежде.
      И я хочу задать вам несколько вопросов, в ответах на которые я уверен. Но задать которые обязан, чтобы узнать мнение каждого.
      Скажите мне, чем отличаемся мы, которых преследует государство, от тех, кто им правит?
      — Ничем, — сказали авторитеты.
      — Лишь тем, что они берут больше и не несут за это никакой ответственности. Мы трудимся. Мы берем кошельки у отдельных граждан. Честно берем. Рискуем при этом потерять свободу, потому что это наша профессия.
      Они забирают деньги из кошельков у всех граждан сразу. И значит, в том числе у нас. Потому что десять лет назад в том взятом кошельке мы могли найти гораздо больше хрустящих купюр, чем теперь. Они берут барыш, не работая и ничем не рискуя. Они берут чужое. Берут у своих. Значит, они…
      — Беспредельщики, — согласились авторитеты.
      — Они беспредельщики. И это главная их вина. Но не последняя их вина.
      Работая на нашей территории и собирая на ней наши бабки, они не хотят отстегивать нам проценты. Они не чтут общих законов. Равно как не чтут установленных ими самими законов. Они не признают никаких законов…
      — Не признают, — подтвердили авторитеты.
      — В отличие от своих предшественников, они разрешили бизнес. И разрешили собирать дань с цеховиков. Спасибо им за это. Но они создали неравные условия для бизнеса. Нам позволили откусывать сухие корки, в то время как себе они смазали с бутерброда все масло. И сняли весь сыр. Я скажу вам так — они для того и разрешили брать нам и брать всем, чтобы, пользовавшись этим разрешением, взять больше всех. Они замутили воду, зная, где водится самая жирная рыба.
      Мы составляли наши капиталы трудом и риском. Составляли годами. И все равно имеем меньше того, что они получили в считанные дни. Мы не имеем пятнадцати миллиардов долларов на нос, как имеют многие из них.
      — Это верно, мы имеем меньше. И это меньшее мы добыли труднее.
      — Мы правильней их. Потому что мы не такие жадные. Мы берем только деньги и вещи. Они берут заводы и трубопроводы.
      Мы честнее их. Потому что изымаем бабки у людей, у которых они есть и которые умеют зарабатывать новые бабки. И вкладываем эти бабки в промышленность и услуги, тем стимулируя экономику. Потому что нам нужна здоровая страна с зажиточным населением. Мы думаем о будущем. И оттого оставляем наши бабки здесь.
      Они берут у нашей Родины, опустошая ее недра, которые не восстанавливаются. И отдают это за кордон. Они продают то, что уже не вернется никогда. Они черпают из кувшина, в который ничего не добавляют! Они опустошат кувшин и уедут. Они разоряют страну, в которой жить нам!
      — Они пилят сук, на котором сидят другие, — согласились авторитеты.
      — Но самое главное, что они распродают то, что принадлежит в том числе и нам. Потому что мы тоже живем в этой стране. И имеем равное с ними право на то, что находится на ее территории. Почему они отдают то, что принадлежит нам, не спросясь нас и не поделившись с нами? Не поделившись ни с кем…
      — Они не делятся, — подтвердили авторитеты.
      — Тогда я спрошу вас — кто более полезен нашей Родине? Кто лучше сумеет распорядиться ее богатствами? Кто не станет освежевывать приносящую золотое руно овцу, чтобы затем продать ее шерсть соседу за бесценок?
      — Они не сумеют. Они зарезали ту овцу и даже не смогли выручить достойные бабки!
      — Я спрошу еще раз — кто милосердней и тем более угоден людям, населяющим эту страну? Чьи законы более гуманны? Наши? Или их?
      — Мы никогда не берем последнее. Никогда не забираем пайку. Пайка — это святое, — сказал туляк.
      — Они забирают все. До последней крошки. Они не понимают, что последнее отбирать нельзя. Что если сегодня взять последнее, то завтра будет не с кого и нечего брать.
      И тогда я задам еще один, последний вопрос — кто должен править этой страной? Мы? Или они?
      — Мы! — ответили авторитеты.
      — Мы! Потому что только мы можем навести порядок на своей территории. И наконец прекратить творимый ими беспредел. Только мы. Потому что другие этого сделать не хотят. Или не могут…
      Авторитеты переглянулись. Мозга сделал очень серьезную заявку. Самую серьезную заявку, которую они когда-либо слышали. Публично сделал! Чем отрезал себе пути к отступлению. Теперь он должен был внести какие-то конкретные предложения. Потому что авторитет — не политик. Потому что авторитет не может быть не отвечающим за свои слова болтуном. Или не может быть авторитетом.
      Мозга выстроил очень высокую лестницу, с которой уже было нельзя спуститься, чтобы не сломать себе шею. По которой можно было лезть только еще выше.
      Но куда выше?
      Авторитеты молчали, давая возможность выпутываться из сложившегося безнадежного положения самому оратору. И уже прикидывали, кого можно пропихнуть на его освободившееся место.
      Мозга выдержал паузу и снова взял слово:
      — Теперь я сам себе задам вопрос, который хотите задать мне вы. Я задам себе вопрос и буду держать перед вами ответ. Потому что вы есть тот единственный суд, решение которого я приму безоговорочно. Каким бы оно ни было. Потому что того требуют наши законы, которые я хочу распространить на территорию всей страны. Нашей с вами страны…
      Это было опять очень хорошее начало. Достойное авторитета начало, за которым должно было последовать не менее достойное продолжение. Или потеря авторитета.
      — Я задам вопрос — как этого добиться? Как добиться того, чтобы страной управляли те, кому это положено по праву?
      Авторитеты согласно кивнули. Это действительно был тот вопрос, который интересовал всех. И на который никто из них не знал ответа.
      — Кто управляет сегодня страной?
      — Менты поганые, — сказал авторитет с Чукотки. И замолк, поняв, что попал не в такт набравшего очень высокую ноту разговора.
      — Страной управляет закон. «Их» закон. Как сделать так, чтобы «их» закон стал нашим законом?
      — Переписать закон, — сказал питерский авторитет.
      — Правильно. Переписать несовершенный закон. На такой, который будет устраивать нас. И будет устраивать страну. Потому что будет регламентировать тот беспредел, который есть сегодня. Все равно есть, несмотря на их «хорошие» законы. Лучше честные законы. Чем не соответствующие действительности законы.
      Вы спросите — как можно переписать закон? А я спрошу по-другому — где переписывается закон? Потому что «где» — это даже важнее, чем «как». Потому что, прежде чем ломать сейф, надо узнать, где он находится.
      Где пишется закон?
      Закон переписывается в Думе.
      И тогда я спрошу — есть в Думе наши люди?
      И отвечу — есть! Я отвечу — есть, даже если вы это будете отрицать, чтобы не светить свои связи в высоких домах.
      Наши люди в Думе есть! Но почему, сидя в одном зале и питаясь в одном буфете, они не знают друг о друге? Почему они действуют врозь? В то время как коммуняки, жирики и прочие отстаивают свои интересы открыто?
      Почему мы, имеющие большую силу на местах, чем они, прячемся за спинками кресел?
      — Ты предлагаешь высунуться, чтобы потерять даже то немногое, что мы имеем?
      — А кто сказал, что немногое? Кто подсчитывал наши с вами мандаты? Кто подсчитывал «наших» в каждой конкретной фракции?
      Нас больше, чем нам кажется. Хотя бы потому больше, что нынешние депутаты не единожды обращались к нам за помощью. И являются нашими должниками. Невостребованными должниками, которых можно и пора заставить платить проценты.
      Вы сомневаетесь? Тогда давайте прикинем вместе.
      Их выборные кампании требовали денег. Больших денег. И живых денег, которые давали им в том числе и мы. В надежде на очень высокое покровительство. Или просто давали, потому что никогда еще на такое дело не давали и желали посмотреть, что из всего этого получится.
      Или к вам не приходили ходоки с просьбами субсидировать их партии и их кандидатов?
      — Было такое. Приходили.
      — Те, кто прошел в Думу, опираясь на наши деньги, — наши первые должники.
      — Первые, — согласились авторитеты.
      — А теперь ответьте мне — или вы не знаете тех кандидатов и те партии с оборотной стороны? С той, где они, участвуя в общем бизнесе, зарабатывают бабки на свою политическую возню. Потому что без больших бабок власти не бывает. А больших бабок не бывает без посреднической деятельности, без продажи левой водки, без финансовых пирамид и невозвратных банковских ссуд. И этот свой бизнес они ведут на нашей территории. На нашей?
      — На нашей.
      — Это вторые наши должники! А скажите, разве не обращались к вам бизнесмены, поддерживающие политиков, за ссудами? За товаром? За девочками? За травкой? За охраной?
      — И такое было…
      — И вы, конечно, давали им все требуемое?
      — Давали.
      — Эти воспользовавшиеся вашими услугами бизнесмены и через них прикармливаемые ими политики — наши третьи должники! А разве не приходили к вам за помощью сами политики? За тем, чтобы найти угнанные автомашины? Наказать обчистивших их мелких беспределыциков? Вернуть отданные в долг деньги? Отмазать их детей от не понравившихся им компаний? Снять их детей со счетчиков? Разве не приходили?
      — Приходили.
      — И получали эту помощь?
      — Получали…
      — Это четвертые наши должники!
      А разве вы не знаете о проживающих на ваших территориях политиках, которые берут и не возвращают деньги? Насилуют малолетних девочек? Сбивают в пьяном виде прохожих? Курят травку и глотают «колеса»? Разве вы не знаете, как живут эти политики?
      — Знаем. Наслышаны.
      — Знаете. И молчите. Хотя одним словом можете разрушить их политическую карьеру. Это молчание равно золоту. Проценты с которого пора выплачивать.
      Вот вам и пятые должники!
      Пятые, но не последние! Потому что есть еще шестые, седьмые, восьмые… десятые.
      И все они, и первые, и десятые, не относятся к тем, кто работает на нас напрямую. Но все вместе они могут составить большинство. То большинство, которое принимает законы. И которое может переписать «их» закон на наш Закон!
      — Что ты предлагаешь?
      — Я предлагаю вскрыть прикуп! Предлагаю раскрыть инкогнито наших людей в парламенте. Довольно каждому использовать своего. Пора всем использовать всех! Нельзя победить в драке, тыкая противника пальцами. Пальцы надо сжать в кулак!
      И еще я предлагаю взыскать долги с тех депутатов, что не работают на нас, но хотя бы раз воспользовались нашими услугами.
      И еще предлагаю купить или запугать тех немногих депутатов, которые не работают на нас, не кормились с нашей руки и имеют кристально чистую биографию. Если таковые найдутся.
      И, не говоря им о наших целях и не говоря им друг о друге, заставить принять угодные нам законы. Пусть каждый из них думает, что продался только один он и что единственный его голос не может принести никакого ощутимого вреда, растворившись в сотнях других голосов. Но может принести лично ему пользу. Каждый депутат выполнит просьбу каждого из нас. Один депутат — одну просьбу. Но в конечном итоге направленные нами единицы составят множество. Составят большинство!
      Только в этом случае мы сможем взять верх. Сможем забрать страну!
      — Но парламент — не истина в последней инстанции. Есть еще власть на местах!
      — Власть на местах — это НАША власть! Эту страну мы имеем УЖЕ давно. На тех самых местах имеем. Потому что экономикой и властью в провинции дирижируют «папы» районов, «папы» городов и «папы» областей. Реальные «папы». А не номинальные «папы», которые сидят на должностях. И которые по очень многим вопросам зависят от нас. Советуются с нами. И опираются на нас.
      — Это тоже верно.
      — Я предлагаю перестать оставаться в тени. Я предлагаю перейти к совмещению реальной и административной власти! Я предлагаю «папам» стать официальными главами городов и областей. Мне кажется, время пришло!
      — Но есть еще правительство. Есть милиция и армия!
      — Мы не сможем противодействовать армии, если они надумают противостоять нам. Мы не сможем остановить танки, даже если подчиним себе парламент.
      — Танки сильнее Закона. Мы не сможем одолеть армию! Никто не сможет одолеть армию!
      — Я смогу одолеть армию! — сказал Мозга. Все замолкли. Все замолкли как онемели! Мозга сошел с ума! Мозга просто сошел с ума! И поэтому все то что он говорил до того, все то, во что хотелось верить, теряло всякий смысл.
      Мозга не отвечал за свои слова!
      — Я. Смогу. Одолеть. Армию, — повторил, проговаривая каждое слово, Мозга. — Они не выведут танки. И не выведут солдат. Солдаты останутся в казармах.
      — Но почему?
      — Потому что я поставлю такое условие!
      — Ты?!
      — Я!
      — Один?
      — Один!
      — И они выполнят твои условия?
      — Выполнят!
      — Ты уверен?
      — Абсолютно!
      — Ты бредишь. Мозга! Мы думали, что ты толкуешь дело, а ты просто сошел с ума…
      — Я не сошел с ума. Я отвечаю за свои слова.
      — Почему они не полезут с нами в драку? Почему они от нее устранятся, имея все шансы выиграть?
      — Потому что мои шансы равны их шансам! Потому что я имею точно такие же возможности, как они.
      — Ты имеешь армию?
      — Я имею оружие этой армии! И если они не согласятся на мои условия, я пущу это оружие в ход!
      — О чем ты говоришь? Что ты имеешь в виду?
      — Я имею атомную бомбу!
      — Ха! — сказал представитель Хабаровска. — Я думал, мы собрались на серьезный разговор. А мы собрались на выступление коверного клоуна…
      Это было уже не сомнение в возможностях авторитета. Это было уже публично нанесенное оскорбление, которое нужно было закрывать публичным извинениями. Или смывать кровью.
      Хабаровчанин бросил первый камень, за которые неизбежно должны были последовать другие.
      — Мне кажется, мы зря пришли сюда, — сказал свое слово один из представителей Закавказья. — Здесь было много пыли и много болтовни. Но здесь не было дела. Мне кажется, Мозга стал не тот. И уж коли он собрал здесь кворум, я предлагаю поставить на разбор его кандидатуру. На его территории есть достойные люди. Есть более достойные, чем он, люди.
      — Я согласен…
      — Я тоже…
      Молчали только авторитеты центральных областей. Они воздерживались.
      — Что скажешь? — обратился хабаровский авторитет к Мозге.
      — Я сказал то, что сказал! Я сказал, что у меня есть атомная бомба.
      — Ты рискуешь уже не авторитетом. Ты рискуешь уже жизнью! — предупредил хабаровчанин. — Одумайся и остановись.
      — У меня есть атомная бомба!
      — Это невозможно!
      — Это возможно!
      — Ты можешь это доказать?
      — Я могу это доказать.
      — Когда?
      — Очень скоро.
      Авторитеты переглянулись.
      — Но если ты блефуешь…
      — То я отвечу за это жизнью!
      — Хорошо. Это хорошая цена. Ты сам выбрал эту цену. Если ты блефуешь — ты умрешь. Здесь и сейчас. Сколько времени тебе надо для представления доказательств?
      — Пять минут! — сказал Мозга.
      Он встал из-за стола. И раскрыл ладонь. В которой был небольшой, вроде телевизионного, пульт. И нажал на кнопку. После чего не загорелся экран телевизора и не завертелся в музцентре попсовый диск. После чего шевельнулся стол. И его столешница, мягко и бесшумно оторвавшись от ножек, поднялась вверх. Вместе с папками, пепельницами, визитками.
      Под столом, на специальной площадке, матово поблескивая черными металлическими боками, лежал цилиндрический предмет. С хвостовым стабилизатором.
      Лежала бомба!
      — Вот оно, доказательство, — просто сказал Мозга. — Вот атомная бомба. Мощностью, в пятнадцать раз превышающей мощность сброшенной над Хиросимой. Если она взорвется, то сгорим и испаримся все мы и еще сто пятьдесят тысяч человек, проживающих в ближайших и удаленных окрестностях. И еще сто тысяч умрут в течение десяти лет от радиоактивного облучения. Вот мое доказательство!
      Авторитеты побелели. И почему-то поджали под кресла ноги.
      — Мое доказательство принимается? — спросил Мозга. И в упор посмотрел на хабаровчанина. И на всех остальных. Так, что они опустили глаза.
      — Все верят, что это бомба? Или для большей убедительности необходимо ее подорвать? Авторитеты как один замотали головами.
      — Есть кто-нибудь, еще сомневающийся в моих умственных способностях?
      — Нет! Ты в абсолютно здравом уме. Я был не прав… — враз севшим голосом сказал хабаровчанин.
      — Я тоже был не прав. Погорячился, — кивнул закавказец.
      — И я…
      Впервые в истории преступного мира один авторитет получал извинения от всех прочих авторитетов сходки. Впервые один оказался более правым, чем все. Оказался сильнее.
      — Эта бомба позволит мне удержать в казармах армию. И удержать милицию. И Безопасность. Эта бомба позволит мне добиться того, что я хочу. Того, что все мы хотим! И что теперь мы имеем возможность сделать…

      Чем дальше полковник Трофимов вел расследование, тем в большие дебри забирался. Как в тот лес. Где с каждым метром пути все больше дров и буераков.
      Вернее сказать, с самим делом все было ясно. Ни о каком самостреле и речи не было. Было предумышленное убийство. Причем хорошо продуманное убийство. Что автоматически вытекало из того, что на месте, откуда предположительно стрелял преступник и которое путем нехитрых геометрических построений вычислил полковник, не осталось даже гильз. Их предусмотрительно собрали. И унесли.
      Их, потому что выстрелов было несколько. Как минимум два. Одна пуля попала в рядового Синицына. Еще одна в деревянную обшивку будки часового, расположенную позади него. По этим двум входящим в одну стену будки и выходящим из другой стены отверстиям полковник и установил местоположение стрелка.
      То есть в ведении самого следствия проблем не возникало. Проблемы возникали вокруг следствия. И очень серьезные проблемы, которые ставили выводы того следствия под сомнение.
      Допрошенные полковником свидетели вдруг и без всяких явных на то причин отказывались от своих показаний. Несмотря даже на угрозу дисбата. Видно, дисциплинарный батальон страшил их меньше, чем наказание, которое должно было последовать за чрезмерно высунутый за зубы язык.
      — Нет, — ожесточенно мотали головами они. — Я все перепутал. Я наговорил на своих честно исполняющих свой почетный долг товарищей, на своих кристально честных офицеров и на свою краснознаменную ордена Октябрьской Революции часть. Потому что вы стращали меня дисбатом. И я сильно испугался. И с испугу наговорил невесть что. О чем искренне сожалею…
      Все говорили одно и то же. И одинаково. Буквально слово в слово. Что перепутали, что испугались и что наговорили бог знает что.
      Но изменяли свои показания не только свидетели. Изменяли следствию вещдоки. Они попросту исчезали.
      Совершенно непонятно зачем, но именно теперь командование надумало провести в части косметический ремонт. И начали его не с чего иного, как с замены будок для часовых. На другие, точно такие же будки. Заместителя командира по режиму об этом в известность не поставили. И когда он спохватился, было уже поздно. Будка с двумя пулевыми отверстиями сгорела в печи котельной.
      — Я же предупреждал, что данная будка является важным вещественным доказательством по делу. Что ее нельзя трогать. Я даже заклеил и опечатал поврежденные доски! — возмущался Трофимов.
      — Ну, так вышло, — разводил руками начштаба. — Дежурный по части полный дурак попался. Наклеенные бумажки с печатями — да, увидел. Но подумал, что это баловство рядового состава. И распорядился произвести замену. Ну, бывает. В нашем бардаке всякое бывает. И не такое бывает. И такое тоже бывает…
      Еще одно неприятное происшествие имело место с телом потерпевшего. Ночью в продуктовый погреб проникло какое-то дикое животное. То ли песец, то ли стая белых медведей. И попортило висящие на крюках туши. Но больше всего — лежащее под ними тело. Они просто растерзали и растоптали его. И, кроме того, выгрызли область живота. Напрочь попортив сохраняемый для следствия патологоанатомический материал.
      Рядовой Синицын стал совершенно бесполезным для следствия трупом. Просто ждущим закатки в цинк, пересылки и захоронения на далекой родине мертвецом.
      — Случается, — жалели офицеры не находящего себе места следователя, — захаживают зверюги. Двери выламывают. В выгребной яме копаются. В погреба запираются. В солдатский нужник. У жены командира как-то сушащийся на веревке лифчик сожрали. Или с собой унесли, зоофетишисты. А раз и того больше, заначку спирта нашли, откопали и вылакали. Жрать хотят. Зверье — одно слово. И сейчас, видно, хотели. Что тут поделать…
      Следствие рассыпалось. Следствие трещало по всем возможным швам. Оставались только документы, хранящиеся в сейфе заместителя по режиму. Оставалось переписанное по настоянию полковника медицинское заключение, фотографии места происшествия, трупа отверстий, оставленных пулями на будке часового, диктофонные записи свидетельских показаний, от которых свидетели впоследствии отказались.
      Дублированные документы. Потому что полковник начал очень серьезно опасаться, что белые медведи могут забраться и в его кабинет. И сгрызть или унести с собой сейф. Как тот, жены командира, лифчик. Кто их знает, может, их фетишизм распространяется и на большеобъемные металлические предметы. Которые способны скрасить их медвежье одиночество во время долгой полярной ночи.
      Оригиналы документов полковник всегда имел при себе и на себе. Дубликаты хранил в сейфе и еще в одном, известном только ему месте. В небольшой, вырытой в тундре ямке, прикрытой случайным, не бросающимся в глаза камнем. В общем, перестраховался полковник.
      И правильно перестраховался. Чего он опасался, то и случилось.
      В одну из ночей в части случился пожар. Сгорела часть штаба. По случайности именно та, где располагался кабинет зама по режиму.
      — Горим. Периодически горим, — не удивились офицеры. — И это бывает. Часто бывает. Потому что холодно. Личный состав тащит в помещения всякие случайные печки, устанавливает электрические «козлы», разжигает костры и пьет для сугрева водку, после чего засыпает с горящей сигаретой на пожароопасной шинели. Пожар и север — это вечные спутники. Что. Погорело что-нибудь? Документы? Или не дай бог заначенная водка?
      — Да нет. Ничего такого особенного не сгорело. Сейф был практически пустой. И даже табельного пистолета в нем не держал. Потому что я на всякий случай ношу его при себе. Наслушавшись ваших рассказов про нападающих на все живое стаи кровожадных песцов.
      — Ничего? — разочарованно переспрашивали офицеры.
      — Ничего. Можете не беспокоиться.
      — Тогда мы очень рады…
      Но, кроме хронических неудач, случались и удачи. Однажды, когда полковник обдумывал вновь возникшую проблему, связанную с утратой очередного вещдока в единственном, где разведчик может позволить себе естественность проявления человеческих чувств, месте — в офицерском сортире, в стену кабинки тихо постучали.
      — Полковник, это ты? — спросил голос.
      — Я, — ответил полковник.
      — Мне бы хотелось с вами переговорить. С глазу на глаз.
      — Надеюсь, вы не предлагаете, чтобы я пустил вас к себе?
      — Нет, что вы! Я буду ждать вас вечером в двадцать два ноль-ноль в дальней бухте возле выброшенного сейнера.
      В двадцать два ноль-ноль полковник сидел возле сейнера, лениво покидывая в море мелкие камешки. Рядом никого не было, отчего создавалось впечатление, что его просто разыграли. Или не просто разыграли. А чтобы выманить подальше от части…
      Трофимов на всякий случай положил ладонь на кобуру пистолета.
      — Полковник, это вы? — спросил голос.
      — Что?
      — Я спрашиваю, это вы или не вы?
      — Я. А откуда вы говорите?
      — Из сейнера. Я внутри.
      — Ну так выходите.
      — Нет. Я лучше здесь останусь. Мне здесь удобней.
      — Ну удобней так удобней.
      Под металлической обшивкой что-то заскрежетало, упало, кто-то вскрикнул и сдавленно выругался.
      — Е-моё! Китель порвал. Ё…
      — Кто вы?
      — Я? Старший лейтенант Тищенко. Ну ё-твое, ну вдрызг же распорол ё…
      — Зачем вы меня сюда вызвали, лейтенант?
      — Поговорить.
      — О чем?
      — О разном. О том, что у нас тут происходит. И предупредить, чтобы вы были поосторожней.
      — Вы насчет расследования?
      — И расследования тоже.
      — Вы знаете, кто убил рядового Синицына?
      — Знать не знаю, но догадываюсь. Все догадываются.
      — И кто же?
      — Вам все равно это не пригодится.
      — Почему вы так считаете?
      — Потому что делу ход не дадут. Даже если вы схватите убийцу за руку. И даже если он признается в том, что стрелял. Тут ведь не в том дело, кто убил.
      — А в чем?
      — В том, за что убили.
      — И за что?
      — За то… Вы хоть знаете, полковник, что мы здесь охраняем?
      — Подходы к потенциально опасным зонам Новоземельского полигона стратегического назначения. На котором до недавнего времени испытывались образцы термоядерного оружия.
      — Вот-вот. Именно что потенциально опасные…
      — Я сказал что-то не то?
      — Вы сказали то, что говорят все. Потому что знают все. Только знают они далеко не всё.
      — Разве главная задача части не охрана полигона?
      — Полигона — тоже. Только ответьте мне на вопрос, отчего тогда существует еще одно с аналогичными задачами подразделение, куда таскают каких ни попадя наблюдателей? И проверяющих. И зеленых. И журналистов. И кого только не таскают? Зачем для решения одной и той же боевой задачи две части?
      — Не могу знать.
      — Для того, чтобы, демонстрируя одну, отвести любопытные взоры от другой. От нашей.
      — Чем же она отличается от первой?
      — Тем, что первая — имеет дело с использованными, забетонированными и засыпанными шахтами, где проводился подрыв опытных образцов термоядерного оружия. А мы имеем дело с самим оружием.
      — То есть?!
      — Свалка мы! Дешевая и потому потенциально опасная свалка. Куда свозят радиоактивное дерьмо всей нашей Российской Армии и всего нашего Военно-морского Флота. Демонтировать и перерабатывать устаревшие типы вооружений и отработавшие свой срок атомные реакторы стоит денег. Таких денег, которых нет. А выбросить — ни черта не стоит.
      — И где их выбрасывают?
      — Здесь и выбрасывают. Реакторы и другие большеобъемные предметы притаскивают на несамоходных баржах или перегружают на баржи здесь. Потом баржи заливают бетоном, дырявят и рубят концы. После чего они камнем в воду. А случается, целые подлодки атомные топят. Зацементируют внутренности — и айда на дно. Вон там топят. В той, что справа, бухте. Там глубины как в открытом море. Ни один водолаз не достанет. Ну а то, что поменьше или поновее, зарывают в могильники на суше. Или в погреба.
      — В какие погреба?
      — В обыкновенные. В вечной мерзлоте погреба. Выкопают шурф поглубже, от него пробьют две или три боковых штольни. Подгонят кран. Опустят груз на дно. Замуруют. Разровняют. И даже метки на поверхности не поставят. Тишь да гладь!
      — Зачем в мерзлоту? Это же не мясо, которое портится.
      — Затем же, зачем и мясо. Там температура постоянная. Столетиями постоянная. Без всяких скачков в ту или иную сторону. Максимально допустимый разброс плюс-минус несколько градусов. И то лишь тогда, когда штольню открывают. А ее не открывают. В принципе. Главное, очень удобно. Если вдруг какое радиоактивное ЧП, все списывается на полигон.
      — А почему не все в могильники?
      — В могильник только то, что уже не пригодится. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Могильник — это последняя инстанция. Как захоронение на кладбище. Погреба — другое дело. Погреба при необходимости можно и разрыть. И то, что в них было спрятано, — вытащить на белый свет. В погреба опускают только востребуемые предметы. Морально устаревшее, но еще вполне боеспособное оружие. Бомбы, торпеды, боеголовки, которые, если снова скомплектовать, подвесить в бомболюки или зарядить в торпедные аппараты, могут выполнить поставленную боевую задачу.
      — Как же они его находят? Если никаких меток?
      — По топографическим привязкам, которые у командира в сейфе хранятся. И где-то еще. Я даже не знаю где.
      — Странно. Зачем и кому нужно морально устаревшее вооружение? Для которого скоро ни подходящих бомбовых подвесок, ни равных им диаметром торпедных аппаратов не останется. Зачем сохранять то, что уже не пригодится?
      — Может, конечно, и незачем, но только, если утилизировать с соблюдением всех норм экологической безопасности, они дороже выйдут, чем при изготовлении. Это же атом, его в канализацию не спустишь. Не переплавишь. И не взорвешь. Его, чтобы уничтожить, целые заводы надо строить. И особые хранилища. А здесь ничего не надо строить. Только дырку мерзлоте поглубже проковырять. И будьте любезны можно отчитываться о сокращении ядерных вооружений.
      — А если они здесь рванут?
      — Нет, здесь не рванут. Это исключено. Из них запускающая начинка удалена. Без нее это только железки с радиоактивным содержимым. Как те консервные банки с килькой.
      — А если взрыватели ввернуть?
      — Там не одни только взрыватели. А много чего прочего.
      — А если и все прочее?
      — Тогда рванет. За милую душу рванет.
      — А то, что в море?
      — Что в море?
      — То, что на баржах, затоплено. Оттуда, со дна, радиоактивное загрязнение на поверхность моря выйти не может?
      — Может. И наверняка выйдет. И, почитай, все море вместе с прилегающими побережьями миллионами рентген нашпигует. Но не скоро. Лет через сто-сто пятьдесят. Когда тех, кто приказ о захоронении давал, уже не будет. Им ведь было важно сейчас эту проблему решить. Малозатратными способами. Они и решили.
      — И что, здесь все обо всем этом знают?
      — Не все. То есть то, что что-то топят и зарывают, — знают все. А вот что конкретно топят и зарывают — единицы.
      — В том числе и вы?
      — В том числе и я. И то по случайности.
      — А рядового Синицына, выходит, убили за то, что он узнал эту тайну? Я так понимаю, что вы на это намекаете?
      — Нет, не на это. За такое не убивают. Тем более что если он что-нибудь и знал, то совсем чуть-чуть. И наверняка не то. По данному поводу среди рядового личного состава соответствующая работа проводится. Каждодневно. У них лапши в животах и мисках меньше, чем на ушах.
      — За что же тогда этих рядовых убивают?
      — За то, что увидели то, что видеть не следовало.
      — Что же они могли увидеть такого, что их жизни стоило?
      — Ну, например, то, как раскапывают штольни.
      — Какие штольни?
      — Те самые штольни.
      — Зачем же их разрывать? Если, вы говорите, их на бесконечное хранение закладывают. И с землей сравнивают.
      — В том-то и дело — что незачем. А тем не менее разрывают.
      — Кто? Служащие части?
      — Если бы… Совсем посторонние военнослужащие.
      — Откуда они здесь взялись? Посторонние.
      — Вначале на самолете. Транспортнике. Вроде того, на котором вы прилетели. Мужик там один был. Гражданский. Я его сам лично видел, потому что как раз дежурным по части заступил. Никакой такой мужичок. Вначале подумал, кто-нибудь из родителей военнослужащих пробился, пользуясь нынешним в армии бардаком. Ну или очередной специалист по медицинской части, которые нас иногда проверяют. Я, конечно, попросил разрешительные документы предъявить. У нас ведь часть относится к категории особо секретных…
      — Ну и что, был?
      — Ни хрена не было. Ни пропуска, ни предписания. Но была собственноручная записочка от нашего генерала командиру — принять и оказать всяческое содействие. Короче — документы в полном порядке. Я спрашиваю — зачем вы к нам? А он мне так по секрету сообщает, что является представителем акционерного общества по поиску и добыче полезных ископаемых. И что у них есть подозрение, что в наших местах могут быть залежи алмазов. И что это предположение желательно проверить с помощью специальных геологических изысканий. Отвел я его к начальнику штаба и к командиру. О чем они там беседовали — не знаю. Но беседовали недолго. Мужик тот тем же самолетом обратно улетел. А через четыре недели снова объявился. Уже на судне.
      — На судне?
      — Ну да, вроде того, подле которого вы теперь сидите. Только поновее и побольше. Подошли на внешний рейд. Бросили якорь. Спустили катер. На катере — тот самый мужик. И еще какие-то гражданские. Командир их на машине прямо возле пристани встретил. Видно, они с ним по радиостанции связались. Ну а вечером всех офицеров в штаб пригласили. И авансом выплатили вознаграждение в размере полугодового оклада за содействие в поиске и разработке полезных ископаемых. И пообещали выплатить еще столько же после завершения работ.
      — И что попросили за это сделать?
      — Ничего не попросили! Просто деньги выплатили. И велели довести до сведения рядового состава необходимость проведения вблизи части грунтовых работ. И тоже получить в кассе причитающееся им вознаграждение.
      — За содействие в поиске?
      — Точно так. Потом, правда, один из тех гражданских показал нескольким офицерам и солдатам какие-то камни и спросил, не видели ли они где-нибудь на острове подобных. Но никто ничего такого не видел. На чем их помощь и исчерпалась. На другой день с судна сгрузили три гусеничных вездехода, бульдозер, колесный экскаватор и бур и отправили их в тундру. На розыски полезных ископаемых. А в части командир провел давно планируемое крупномасштабное учение с выездом почти всего, кроме нескольких офицеров и часовых, личного состава на дальний полигон. Когда мы вернулись, судна уже не было. Но были деньги. Обещанная вторая половина вознаграждения, которое офицеры получили у командира под роспись в специальной ведомости.
      — А рядовой Синицын?
      — Рядовой Синицын застрелился через полторы недели. Сразу после отправки почты.
      — При чем здесь почта?
      — При том, что почтальон мой хороший приятель. И он сказал мне, что в этот раз командир распорядился до погрузки на самолет всю почту принести ему. На предмет выборочной проверки соблюдения личным составом режима секретности. И выходит, что если вдруг кто-нибудь что-нибудь такое написал своим родителям или друзьям, то командир это что-нибудь мог прочитать.
      — Теперь понятно. Теперь скажите, рядовой Синицын участвовал в учениях?
      — Нет. Он был оставлен в части для несения караульной службы.
      — Насколько близко был расположен его пост к оружейным погребам? К тем, что вырыты в вечной мерзлоте?
      — Ближе всех остальных. Метров на девятьсот ближе. Кроме того, этот пост, в отличие от остальных, расположен на возвышенности.
      — То есть в случае ведения каких-либо работ в означенном месте рядовой Синицын мог их видеть? Или хотя бы слышать работу моторов?
      — Мог. И слышать. И видеть.
      — Вы об этом хотели мне рассказать?
      — Да. Об этом.
      — Зачем?
      — Я подумал… Я подумал, а вдруг все эти геологические изыскания не случайность. Вдруг они заинтересовались не алмазами, а тем, что хранится в погребах. Что, если они вскрыли какой-нибудь из них и вытащили хранящееся там вооружение? Что, если они вытащили атомную бомбу?
      — Но ведь вы утверждали, что это лишь радиоактивная железка, которая не опасней консервной банки?
      — Может быть… Но это самая главная в бомбе «железка». Которая и является собственно бомбой. Все остальное — лишь дополнительные к ней составляющие. И я подумал, а вдруг они смогут достать все прочие компоненты. И надумают подорвать ее где-нибудь в густонаселенном районе?
      — Зачем?
      — Не знаю зачем. Но вдруг?!
      — Неужели вы допускаете такую возможность?
      — Я вынужден допускать все, что угодно. Иначе зачем им было похищать атомную бомбу? Не автомат, не миномет, а именно бомбу? Бомбы имеет смысл похищать только затем, чтобы их взрывать. Потому что никак иначе использовать их невозможно. У бомб может быть только одно назначение…
      «Он прав, — подумал полковник. — У бомб действительно есть только одно назначение — взрываться. И убивать людей. У атомных бомб эта функция доведена до абсолюта. Бомба с атомной начинкой убивает уже не людей. Атомная бомба убивает города. Атомная бомба убивает население…»
      Полковник снова потянул за случайную ниточку. И снова, как и тогда, когда расследовал дело о хищении тяжелого вооружения, вытянул клубок. Но уже гораздо более опасный клубок.
      Клубок атомных бомб!

      — Ну? — спросил начальник охраны Президента. — Как видишь, я выполнил твою просьбу. Мы остались одни.
      — Если не считать сейфа, — брякнул цепочкой пристегнутого к железному шкафу браслета задержанный.
      — Это вполне понятные издержки субординации. Где более значимого всячески защищают от возможных нападок менее значимого. На случай, если тот вдруг надумает бросить в первого пепельницей.
      — Здесь нет пепельницы. И нет того, в кого ее можно было бы бросить. «Более значимого» нет. Есть играющий во всемогущество мелкий клерк. Шавка на поводке при могущественном хозяине, которая вообразила, что все боятся ее громкого пустолайства. Холуй, одним словом.
      Начальник охраны побагровел.
      — Значит, ты таким образом?..
      — Но ты же сам просил откровенности. Или ты просил льстящей тебе откровенности?
      Начальник президентской охраны еле сдерживал распиравший его гнев. Он давно отвык от того, что с ним могут разговаривать в унизительно-пренебрежительном тоне. Хоть кто-нибудь, кроме «папы». Его слух привык совсем к другим интонациям. К просительным интонациям. В крайнем случае уважительным интонациям. Даже если он говорил с премьерами. А здесь какой-то прыщ, в разговоре с которым приходится сдерживаться. Кто он такой в сравнении с ним?..
      — Кто ты такой?! — не удержался, вскричал главный телохранитель страны. Как пацан вскричал, у которого в словесной перепалке исчерпались все аргументы, а переходить на кулачное выяснение отношений было еще рано. Или еще страшно.
      Как тот пацан вскричал, каким был в детстве он сам и которым в своем детстве был его хозяин. И которыми, если соскрести с них не такой уж толстый слой наносной значимости, они и оставались. Разбитные парни с расквашенными в очередной драке мордами, гармошкой через плечо, семечками, недопитой поллитровкой в кармане, дурными мыслями и разящим похмельным духом изо рта. Не лорды. И не пэры. Но управители России. Из сословия кухарок, которыми небезосновательно угрожал миру их первый вождь Ленин.
      — Не, ну кто ты такой?!
      — Я? Тот же, кто и ты. Только не такой дурной, как ты, — спокойно ответил задержанный. И презрительно усмехнулся: — Но если тебе этого мало, я могу более подробно рассмотреть твою фигуру и твою не самую лучшую роль в современной истории страны.
      И вспомнить, например, о потерянных в процессе перекачки по одному из трубопроводов четырехстах тысячах тонн сырой нефти, выделенной одному скромному акционерному обществу по протекции одного из высокопоставленных чиновников правительства. О последующем самороспуске того акционерного общества. И о потере государством в результате данной операции очень приличных сумм и о приобретении этих сумм неизвестным государству частным лицом.
      Впрочем, это лишь безобидная разминка в сравнении с последующими злоупотреблениями известного нам лица.
      Например, в сравнении с одним не вполне законным постановлением, которое, не особо разбираясь, подмахнул Президент, после чего одна иностранная посредническая фирма отхватила лакомый кусок государственной собственности, а у одного из приближенных к нему чиновников объявился участок земли в неколлективном саду на берегу немосковского моря, купленный за нероссийские деньги.
      Или с идущими по дипломатическим и по прочим недоступным пограничному и таможенному контролю каналам посылками с содержимым, которое впоследствии всплывает на коммерческом и черном рынках.
      Или с нескромными вкладами получающего скромный генеральский оклад известного нам лица в швейцарские и прочие иностранные банки, сопоставимыми с годовыми бюджетами целых регионов.
      Можно также напомнить о неоднократных личных встречах одного из высокопоставленных чиновников охраны с авторитетами преступного мира и задать справедливый вопрос — зачем человеку, представляющему силовое министерство и защищающему интересы Президента, иметь контакты с преступниками. Причем иметь в бане, под водку и девочек. Не иначе как для дентального обсуждения мер, направленных на повышение безопасности первых лиц государства?
      Начальник охраны наливался злобой. И удивлением. Одновременно. Как тот бультерьер, у которого отобрала любимую кость проходившая мимо бездомная кошка и еще, уходя, потрепала зубами за отвисшую от удивления брылу.
      — Могу также напомнить о микрофонах, установленных в резиденции Президента и по случайности систематически не замечаемых службой охраны того Президента, призванной исключить возможность утечки из высоких кабинетов информации. Или…
      — Откуда ты все это знаешь?!. То есть я хотел сказать, откуда ты все это выдумал?
      — Земля слухом полнится. А у меня с детства память хорошая. В отличие от всех прочих, которым надо бы о подобных фактах знать, да они все время обо всем забывают. Могу еще несколько эпизодов напомнить…
      — Разговор не о том! — резко оборвал начальник охраны собеседника. — Совсем не о том! Разговор о другом. Разговор о тебе…
      — А обо мне разговора не будет, — сказал, как обрезал, задержанный. — Ты и так узнал слишком много того, что лучше было бы тебе не знать.
      — А вот тут ты ошибаешься! — широко, но недружелюбно улыбнулся начальник охраны. — Я узнал очень немного. По крайней мере много меньше, чем желал бы. И намерен узнать все остальное. От тебя узнать! И узнаю! Чего бы тебе это ни стоило.
      — Ты тратишь время, — тихо сказал задержанный. — И рискуешь должностью. Если не большим. Ты лезешь в сферы, знакомство с которыми еще никому не приносило пользы. Одумайся. Отцепись. И живи себе дальше. Как тебе подсказывает твоя бессовестность. Живи…
      — Ну нет! После того, что ты тут наговорил, уж точно не отцеплюсь! Теперь ты мне на бескровное урегулирование вопроса шансов не оставил. Теперь я должен знать о вас не меньше, чем знаете, вернее, делаете вид, что знаете обо мне, вы. Чтобы выравнять наши шансы.
      — Ты ничего не узнаешь. Ты только поднимешь никому не нужный скандал. Ни тебе не нужный. Ни мне не нужный. Ты поднимешь скандал и тем лишишься возможности решить это дело хоть и худым, но миром, который лучше доброй ссоры. Я предлагаю разойтись. Тихо разойтись. Сделав вид, что ничего не произошло. Что я просто прохожий, а ты обыкновенный полковник милиции, который благодаря своему опыту быстро разобрался в ситуации и отпустил невиновных. За что ему честь и хвала.
      — Миром, говоришь? Миром не выйдет. Потому что я не могу допустить того, что кто-то подозревает обо мне больше, чем я о нем. И что я не знаю, из каких источников он это… выдумал. И кто ему помог это… выдумать. И пока не узнаю — не успокоюсь.
      — Значит, все-таки война?
      — Не война, а капитуляция перед превосходящими силами противника. С последующей дачей признательных показаний. Неизбежных, как завтрашний восход солнца. А уж по каким мотивам — добровольного раскаяния или получения внутривенно сыворотки правды — не суть важно. Кроме единственно того, что в первом случае возможно наше совместное сотрудничество. Вплоть, до назначения моим консультантом с предоставлением званий, квартир, окладов, премий и всего того прочего, на чем мы сойдемся. Во втором — прогрессирующего слабоумия и пожизненного лечения в психоневрологических диспансерах. Итог один! Но цена разная.
      — Цена действительно разная. И итог действительно один…
      — Можно считать, что мы договорились?
      — Считать можно. Договориться — нет.
      — Дурак. Через полчаса я буду иметь всю интересующую меня информацию. Но уже не буду иметь тебя. И ты не будешь иметь себя.
      — Все равно — нет.
      Начальник президентской охраны приоткрыл дверь и крикнул своей враз замеревшей по стойке «смирно» челяди:
      — Шумова ко мне. Быстро!
      Шумов раздвинул толпу и протиснулся в кабинет. В руке у него был светлый, с красным крестом посредине чемоданчик, который не имел никакого отношения к медицине. Но самое прямое к работе спецслужб.
      Шумов положил чемоданчик на стол и откинул крышку.
      — Этот? — спросил он, показывая глазами на задержанного.
      — Этот, — кивнул начальник охраны.
      — Полную дозу?
      — Лучше двойную. Чтобы с гарантией.
      — Много — не значит хорошо, — тихо заметил Шумов. Он считал себя профессионалом высокого класса, который еще при советской власти благодаря своему искусству превращал глухонемых молчунов в неудержимых болтунов. И поэтому мог позволить себе возражать «хозяину».
      — Ладно. Делай что хочешь, но узнай у него все. Всё! Вплоть до детских шалостей.
      Шумов вытащил из «дипломата» одноразовый шприц. И какую-то ампулу. Вставил в шприц иголку, специальной пилкой надрезал и обломил носик ампулы. И мельком взглянул на задержанного.
      Тот был совершенно безучастен к его манипуляциям. Словно они его никак не касались. Это было плохо, потому что обычно клиенты при виде шприцов и ампул начинали нервничать. Предварительная психологическая обработка «молчуна» входила в комплекс действия сыворотки правды. Клиент должен был нервничать!
      Шумов набрал в шприц содержимое ампулы, выдавил из него воздух и замер в ожидании дальнейших распоряжений.
      — Ну что? У тебя остался последний шанс сказать «да». Через секунду будет поздно, — сказал начальник президентской охраны.
      — У тебя все равно ничего не выйдет, — очень спокойно и очень уверенно ответил задержанный. — Ты все равно проиграл эту игру.
      Он сказал это так спокойно и так уверенно, что начальник охраны вопросительно взглянул на Шумова. А тот инстинктивно на шприц.
      Нет, это «лекарство» его еще никогда не подводило. Отчего же «молчун» так уверен, что оно не сработает? Или он знает какое-то противоядие?..
      — Ну, что скажешь? — вопросительно вскинул брови начальник охраны.
      — Нет, — молча покачал головой Шумов. — Это невозможно. Он заговорит. Против сыворотки правды не существует противоядия.
      Шумов ошибался. Против сыворотки правды было противоядие. Одно-единственное, о котором знали многие, но использовать которое решались лишь единицы. Задержанный знал это средство.
      — Давай! — махнул начальник охраны и отвернулся. Он не любил смотреть, как в вену вонзается игла и как туда из шприца выдавливается запрещенное во всех государствах мира «лекарство». Он не хотел быть свидетелем преступления.
      Шумов придвинулся к задержанному.
      — Вытяните, пожалуйста, руку, — попросил он. Задержанный вытянул руку. В ладони у него был зажат карандаш, который он нашарил и вытащил из щели между сейфом и стеной. В помещении, где пишут, пусть даже пишут протоколы, всегда можно отыскать завалившуюся в труднодоступное место ручку или карандаш.
      — У него карандаш, — сказал Шумов.
      — Зачем карандаш? — не понял в первое мгновение начальник охраны. И быстро повернулся,
      Задержанный поднял руку с зажатым в ней карандашом к лицу. Быстро приставил его заостренную часть к горлу и резким ударом вогнал его в шею. Точно в сонную артерию. Так вогнал, что другая сторона карандаша выступила с противоположной стороны. С гарантией вогнал! Насквозь вогнал!
      Во все еще удерживающий карандаш кулак ударила тугая алая струя крови.
      — Черт! — вскричал, вскакивая на ноги, начальник охраны.
      Это было невозможно, чтобы человек убил себя простым карандашом. Это невозможно — так точно и так сильно ударить себе в артерию. Хотя бы потому невозможно, что это больно. Что это страшно. И несовместимо с жизнью.
      Это невозможно! Но именно это произошло.
      — Скорее! Скорее что-нибудь делай! — заорал начальник охраны на Шумова, памятуя, что он когда-то был врачом и носит белый чемоданчик с красным крестом.
      Но Шумов уже давно не был врачом, потому что был палачом.
      В кабинет, привлеченная криком, вбежала бывшая в коридоре челядь. Кто-то рванулся к истекающему кровью задержанному и попытался зажать ему пальцем артерию. Кто-то — звонить в «Скорую помощь». Но все это было тщетно. Спасти человека в подобном случае может только быстрая и квалифицированная медицинская помощь, которую никто из присутствующих в помещении оказать не мог. Потому что всю жизнь учились не спасать, а убивать и калечить людей. В чем достигли немалого совершенства.
      Через пятнадцать минут приехала «Скорая помощь». Чтобы констатировать смерть.
      — Безнадежно, — развел руками врач, — медицина здесь бессильна. Здесь нужен Господь Бог.
      — Ну тогда до свидания! — довольно грубо сказал начальник охраны.
      — Кто это его так? — поинтересовался на выходе врач.
      — Сам. Сам себя, — ответил кто-то из толпы.
      — Сам? И чтобы вот так, всю шею насквозь… Что то не верится, — хмыкнул врач.
      — Не ваше собачье дело — верить или не верить! — заорал начальник охраны. — Ваше — помогать или валить отсюда к чертовой матери!
      Медицинская бригада поспешно ретировалась. И все прочие, кто не хотел попадать под горячую руку, на всякий случай тоже.
      Начальник охраны Президента сидел, обхватив голову руками. Он только теперь начал догадываться, в какую переделку угодил. Начал понимать, что речь идет не о типичной для нового времени подковерной драке между двумя подсиживающими друг друга придворными течениями. Что речь о гораздо большем…
      Ни один из его даже самых близких и преданных работников не смог бы вот так, ради сохранения чужой тайны, проткнуть себя, как бабочку, предназначенную для гербария. Подавляющее большинство его работников продало бы его еще в самом начале торговли, даже тогда, когда речь шла бы не о жизни, а лишь о деньгах. И не только своего начальника продали бы, но и свою родную маму вкупе с малой, а также большой Родиной. Оптом продали. Потому что оптом быстрее. Потому что в нынешнее время ценится только одно умение — умение выгодно продавать.
      А этот не продал! И даже не торговался! Потому что знал, что торговаться бессмысленно. Что цена уже назначена. Им самим.
      Если работники той случайно зацепленной начальником охраны организации умеют так, мгновения не задумываясь, умирать, то он проиграл. Проиграл совершенно. У людей, готовых и способных во имя сохранения тайны отдать жизнь, узнать ничего нельзя! Узнать что-либо можно только у живых людей.
      Начальник охраны очень пожалел, что тогда, несколько месяцев назад, он проявил излишнее любопытство. Впервые за свою жизнь пожалел о том, что узнал больше того, чем уже знал. Впервые его природное и профессиональное любопытство обернулось против него.
      Начальник президентской охраны выиграл бой. И поэтому проиграл битву.
      Начальник охраны проиграл. И даже больше, чем думал, что проиграл…

      Полковник Трофимов лежал на своей койке, в своей комнате в офицерском общежитии и выстраивал в голове в единую логическую цепь все полученные в ходе расследования факты. Начиная с не имевшего место самострела и заканчивая сегодняшним осмотром места предположительных работ «геологов».
      Он нашел это место. И убедился, что грунтовые работы велись. Совсем недавно велись. И очень масштабно велись. Каменистый грунт был иссечен гусеницами вездеходов и ковшом экскаватора. И был выровнен ножом бульдозера. Но самое интересное, в нескольких местах в грунт были вбиты металлические штыри с приваренными к ним «ушами», которые, к примеру, могли служить дополнительной опорой при закреплении лебедки. Или какого-нибудь другого подъемного механизма.
      Полковник нашел место работ. Но он не знал, соответствует ли оно местонахождению штольни. Карта расположения оружейных погребов была только у командира. В его личном сейфе, от которого был только один ключ… Полковник размышлял о командирском сейфе и его владельце. И поэтому не очень удивился, когда, открыв на стук дверь, увидел командира. Собственной персоной.
      Звери всегда бегут на ловца. Правда, ловцы не всегда успевают их поймать. И тогда гибнут в их когтях.
      — Здорово, полковник, — сказал командир, бросая на пустую койку фуражку, — как освоился?
      — Нормально, — ответил полковник.
      — Просьб не появилось?
      — Каких?
      — Разных. О дополнительном одеяле на кровать. О внеочередном отпуске в более теплые края. О какой-нибудь, из личной библиотеки, книжечке на сон грядущий. Или о партийке в шахматы.
      — Да нет. Я не шахматист. И не самый большой любитель тепла. Ни в форме одеял, ни в виде отпуска.
      — Ну смотри. Была бы честь предложена. Как там твои дела с расследованием самострела?
      — Пока никак. Следствие еще не закончено. И ничего определенного я сказать не могу.
      — Не можешь?
      — Не могу!
      — А ты знаешь, что мы с завтрашним самолетом тело на родину отправляем?
      — Слышал.
      — Оно тебе больше не нужно?
      — Что?
      — Тело самострела?
      — Нет. Его зверье, забравшееся в погреб, так попортило, что ни о каком патологоанатомическом исследовании не может быть и речи.
      — Да, зверье у нас наглое. Дверь в дом задней ногой открывают. У моей жены бюстгальтер с веревки сняли. Вместе с веревкой и столбами.
      — Жаль.
      — Чего жаль? Одежды, веревки, столбов или моей жены?
      — Зверя жаль. Что размером ошибся.
      — Шутник ты, полковник. Ну да я не по этому поводу. Я по делу.
      — По какому?
      — По приятному. Для тебя приятному. Тут тебе премия причитается.
      — Какая премия?
      — Внеочередная. За помощь в проведении геологоразведочных работ. Ты ведь бывший разведчик? Ну, значит, тем более это по твоему профилю.
      — Странно, я вроде ни в чем таком не участвовал. Шурфов не рыл, геологическим молотком не стучал.
      — А никто не рыл. И не стучал. Просто у нас здесь вблизи части изыскатели трудились. А часть у нас, сам понимаешь, закрытая. Ну и чтобы наладить с нами контакт, они решили облагодетельствовать нас деньгами. Большую часть сбросили — безналом. Мы на нее оборудование в котельной обновим. И немного выдали — наличными. В виде единовременной материальной помощи для офицерского и рядового состава. Дело, конечно, не вполне законное, но я на него пошел. Сам понимаешь, денежное довольствие задерживают. А жить как-то надо. Все уже получили. Остался ты один. Чтобы ведомость закрыть.
      — Но ведь, когда я прибыл, выдача уже была произведена?
      — Да, буквально за день до того. Так что, если смотреть по числу приказа, на день выплаты ты уже был зачислен в состав части. То есть имеешь право на премию наравне со всеми прочими офицерами. Поэтому, если по справедливости, я не могу обойти тебя принадлежащими тебе по праву деньгами.
      — Ну, если по справедливости…
      — Абсолютно. Можешь не сомневаться.
      — А на ведомость можно взглянуть?
      — Не можно, а нужно. Ты что, думаешь, я тебе без росписи деньги выдам? Э, нет! Финансы — они учет любят! Как иначе я смогу отчитаться перед спонсорами?
      Полковник взял ручку, ведомость и очень внимательно осмотрел росписи.
      — А что же я здесь командира не вижу? — спросил он.
      — Командиру не положено. По должности. Если командир возьмет, могут разные нехорошие слухи пойти. Мол, берет командир. В лапу. До командования дойдет. До разборок. Докажи потом, что ты не верблюд. Нет. Как ни хотел я поправить свое материальное положение, а не решился. Для офицеров — дело другое. А для себя — ни-ни. Как-нибудь так проживу.
      — А я слышал, что вы в столице квартиру купили. Трехкомнатную.
      — Уже разболтали? Быстр ты, полковник. Недаром, что по режиму. Ничего от тебя не скроешь. Точно — купил. Но не я. Жинка моя. Ей родители наследство отвалили немалое. Как раз на квартиру. Ну да я думаю она меня с той квартиры не погонит, когда я в отставку выйду. Все-таки пятнадцать лет по гарнизонам вдвоем.
      — Что, умерли родители?
      — Да нет, живы. И даже здоровы. Они заранее наследство отдали. Чего, говорят, нашей смерти ждать. А деньгам пылиться. А так хоть посмотрим, как они в пользу пойдут. Вот здесь распишись. И дело с концом.
      — Ого! А что ж так много?
      — Ничего не много. В самый раз. В размере годового оклада. Если считать с отпускными, проездными, продуктовым и вещевым довольствием. И с северной надбавкой. Еще даже мало будет.
      — С какой северной? Я же весь этот год в Москве был. И меньше двух недель на севере.
      — Ну, значит, высотные. Москва — она высоко стоит. Что твой Эверест. И ветры там за облаками дуют сумасшедшие. С ног сшибают.
      — Но у других офицеров суммы значительно меньше.
      — Но ты же полковник. Единственный в части. А может быть, и на всей Новой Земле. Полковник — он за двух майоров идет. И еще с лейтенантским хвостиком. Так что даже и не думай. Расписывайся и получай. А потом можешь хоть в нужник с ними сходить.
      — Нет. Не возьму.
      — Почему?
      — Не заработал.
      — Я же тебе толкую, их никто не зарабатывал так, чтобы канавы копать. Но заслужили! Одним своим присутствием здесь, у черта на куличках, где даже олени не выживают, заслужили! Бери — не сомневайся.
      — Все равно — нет.
      — Не пойму я тебя, полковник. И никто не поймет. Потому что все взяли, один ты упираешься. Подумают, что ты себя выше всех прочих ставишь. Столичного гостя изображаешь. А ты, между прочим, не гость. Ты сюда для прохождения службы направлен. Лет на несколько. Подумай. Тебе здесь жить. Среди людей жить. А ты с оплеух начинаешь. Не хочешь деньги брать — не бери. Если у тебя принципы такие. Распишись и распредели свою долю между офицерами. А я выдам. В качестве дополнительного вознаграждения. Ну?
      — Расписываться не буду.
      — То есть ни себе, ни людям. Ты хоть понимаешь, что творишь? Знаешь, как это называется?
      — Это называется — не брать денег.
      — Это называется — остаться чистым. Когда остальные в дерьме. А ты знаешь, как грязненькие к чистеньким относятся? Как белый ворон — среди стаи черных живет?
      — Вы что, меня запугиваете?
      — Запугивают по-другому. Я с тобой воспитательную беседу веду. Как старший по должности. Хоть и младший по званию. Я пытаюсь тебе простейшие истины объяснить, которые, может, не вполне понятны в теплых московских кабинетах, откуда ты к нам залетел. Здесь, полковник, север. Особо суровые климатические условия. Здесь люди, если выжить хотят, должны друг за дружку держаться. Один — за всех и все — за одного. Так всегда было. И будет. Здесь каждый сухарь поровну. И каждую копейку тоже поровну. А тот, кто больше или меньше, — тот не наш. Тот чужак. Одиночка. А одиночки на севере не выживают. Вымирают одиночки. Усек?
      — Что-то я не пойму, куда вы клоните.
      — Все ты понимаешь. А если не понимаешь, то уже никогда не поймешь. Так и помрешь неучем. Да еще и скоро помрешь.
      — Скоро?
      — Да уж не заживешься. На севере человек без коллектива — ходячий труп. Или спивается в полгода до хронической белой горячки. Или стреляется из табельного оружия. Как тот твой рядовой. Так ты не рискуй, бери деньги и вливайся в наш сплоченный офицерский коллектив. Пока тот коллектив еще от тебя не отвернулся. Ну что, берешь?
      — Нет. Все равно нет!
      — Ну смотри, полковник! Я сделал все, что мог. Чтобы на истинный путь тебя наставить. Ты сам по нему решил не ходить, теперь пеняй на себя.
      — Так, может, мне рапорт о переводе подать? Раз я так плохо вписываюсь в коллектив.
      — Не выйдет с рапортом. Не подпишу я тебе его. Да у меня на твою должность замены нет. И придется тебе тянуть свою лямку здесь. При мне. Тем более что скоро самолеты летать почти перестанут. И лишних мест в них не будет. А будет долгая, темная и суровая полярная ночь, во время которой у непривычных городских людей крыша едет. И они чего только по причине острого психического расстройства не выкидывают. То в петлю лезут, то в прорубь бросаются. А иной раз погулять в пургу выходят и теряются. Совсем теряются. Окончательно. Но хоть я и понимаю, что трудно тебе будет, полковник, эту зиму пережить, а вольную тебе не дам. Потому что общественные интересы для меня выше личных. Особенно твоих личных. Ну а если передумаешь, дичиться передумаешь и решишь влиться в наш суровый, но дружный офицерский коллектив, — милости прошу. Будем рады. Приходи, забирай причитающееся денежное довольствие и, как говорится, выкатывай на круг бочку рому.
      — Где бы ее взять?
      — У меня. У меня и взять. Разопьем мировую и будем служить бок о бок во славу Отечества и не без пользы для себя. Думай, полковник. И решай, полковник.
      — Сколько думать?
      — Сутки думай. До завтрашнего вечера. До 24.00.
      — А после 24.00 что?
      — А после ноля часов завтрашнего вечера для тебя начнется либо полярный день, либо полярная ночь. На выбор.
      — Без середины?
      — Без середины! На севере середины не бывает. Или белое. Или черное. Такое черное — как будто умер…

      Полномочный представитель его высочества шейха и прочих средневосточных и им подобных стран, он же резидент, он же агент по негласному расследованию утечки с территории России атомного оружия, пребывал в растерянности. Может быть, впервые за много лет. Может быть, вообще впервые.
      На сходке преступных авторитетов страны, под столом, за которым они сидели, лежала бомба. Атомная бомба! И эту бомбу этим авторитетам предлагалось использовать в целях государственного масштаба шантажа. Впрочем, даже не государственного — мирового. Потому что атомная бомба в руках частных лиц — это ЧП общепланетарного масштаба!
      Наличие бомбы являлось абсолютным доказательством возможности ее воровства. Но это не радовало. Это пугало. Потому что еще большим доказательством мог стать ее взрыв.
      Шантажировать бомбой самой по себе невозможно. Шантажировать можно только взрывом! И, значит, его потенциальную возможность исключить нельзя.
      Все шантажисты во все времена вначале пугают. А потом приводят свои угрозы в действие, потому что бесконечно пугать невозможно. Потому что логика развития событий заставляет их доказывать свою силу не только на словах. Заставляет их ее демонстрировать. Демонстрировать все больше и больше, постепенно сползая от угроз к действию. Рано или поздно количество переходит в качество. Рано или поздно угроза исполнить теракт оборачивается терактом…
      Поэтому останавливать шантажистов надо в самом начале. Пока они еще не «накачали мускулы» и не свыклись с мыслью о собственной избранности. Об их праве решать: кого карать, а кого миловать, кому жить, а кого отдать на заклание во имя достижения их понятных только им целей…
      Надо останавливать!
      Только как? Бросаться в одиночку на три десятка авторитетов, подстрахованных дюжиной телохранителей каждый? Силенок не хватит.
      Выходить на свое начальство?
      Так оно далеко. И все равно никого прислать не сможет.
      Выходить на чужое начальство? На то, что заведует порядком в городе и призвано оберегать его население от преступных посягательств?
      Пожалуй. Но как до него добраться? Минуя многочисленный предваряющий и перекрывающий подходы к начальственному телу бюрократический аппарат. И как, что того сложнее, убедить себя выслушать? И уж что совсем фантастично, заставить немедленно действовать?
      Как?
      Только если с помощью блефа и актерской игры. Гораздо более тонкой и убедительной, чем демонстрируют актеры местного драматического театра.
      Резидент набрал номер городского отделения внутренних дел. Первый попавшийся в телефонном справочнике на глаза. Но не дежурного.
      Набрал по аппарату, напрямую подсоединенному к телефонной сети, что исключало возможность быстрого установления номера звонившего абонента.
      — Следователь Еремеев слушает.
      — Будьте добры, подскажите мне имя-отчество начальника городской милиции.
      — Григорий Максимович. А зачем он вам?
      — С юбилеем его поздравить.
      — А разве у него юбилей?
      — А вы забыли?
      Следующий звонок уже дежурному. И обязательно поумерить голос. Убрать из него молодые, звонкие нотки. И хорошо продумать текст.
      — Дежурный Максаков!
      — Слышь, дежурный, соедини-ка меня с командиром.
      — С каким командиром?
      — Со своим командиром, который у вас самый главный.
      — С начальником милиции?
      — Во-во, с ним самым. С Гриней.
      — С Гриней? А вы кто такой будете?
      — Я двоюродный дедушка его буду. Из деревни. Только что приехал. А ключей от квартиры нет. Ты соедини меня с ним, мил человек, а то мне очень в туалет хочется. А у вас тут в городе кустов почти нет.
      Пауза.
      — Полковник Артюхов слушает.
      Теперь поменять тон на совсем другой. На жесткий и совершенно в себе уверенный. На такой, который лучше всего воспринимают милицейские и армейские чины.
      — Вы знаете, что в вашем городе, под самым вашим носом, проходит сходка преступных авторитетов?
      — Кто это говорит?
      — Тот, кому об этом положено знать! Так же, как и вам.
      — Перестаньте мне морочить голову! Или я…
      — Не орите, полковник. И не пытайтесь меня брать на глотку. Если вы сейчас не прореагируете на мой сигнал, я выйду рапортом на вышестоящее начальство. Вашего вышестоящего начальства. И если факты сходки и неоперативного на них реагирования местных органов милиции подтвердятся, то вы можете сами прикинуть, какие это будет иметь последствия персонально для вас. И еще на всякий случай знайте, что аналогичную информацию я передам Безопасности, чтобы вы о ней случайно не забыли. Запишите адрес. И вышлите все наличные силы. Я жду на месте. Всё!
      Отбой.
      Примерно такой же звонок в Безопасность. И в гражданскую оборону. Учитывая потенциальную взрывоопасность криминального сборища.
      Теперь ждать. И при необходимости корректировать действия понаехавших со всех сторон сотрудников Безопасности, милиционеров и «гражданских оборонщиков».
      Резидент снова нацепил на голову наушники.
      — …С чего ты предлагаешь начать? — спросил голос одного из авторитетов.
      — С определения места установки заряда. С транспортировки его в это место. И с закладки в неизвестное и потому недоступное легавым и даже своим место.
      — Это невозможно. Как о месте закладки заряда не могут знать свои, если они его туда привезут? И туда его установят.
      — Очень просто…
      Все замолчали.
      — По моим подсчетам, это будет не больше пятнадцати-двадцати человек. Водители, крановщики, охрана. Мне кажется, за такую крупную игру можно заплатить большим, чем пятнадцатью по случаю нанятыми лохами.
      — Лохи — без базара. Но как быть со своими?
      — Свои тоже имеют языки. И дырявые зубы. Своих в таком деле не бывает.
      — Он верно говорит. По-настоящему молчать умеют только мертвые. Только они хранят тайны.
      — Каким должно быть место закладки заряда?
      — Разным. Но в первую очередь густонаселенным. Чем больше населения попадет под взрыв, тем быстро нам пойдут на уступки.
      — Москва? — спросил представитель столицы.
      — Нет, не Москва. Если бомба рванет в Москве, то вести переговоры будет не с кем. Это будет не Москва.
      — И пусть это будет не мой город, — сказал один из авторитетов. — Мне там работать. Если не станет моего города, мне негде будет работать…
      — И не мой…
      — И не мой…
      — Зачем мелочиться? — сказал Мозга. — Если мы добьемся своего, нам не нужны будут города. У нас будет вся страна…
      Раздался тихий зуммер телефона.
      — Ша! — сказал голос местного авторитета. — Здесь скоро будет облава.
      — Откуда ты знаешь?
      — В своем городе я знаю все. За что и плачу бабки.
      Стукнули отодвигаемые стулья.
      — Но вы можете не спешить. Облава будет не раньше чем через полтора часа. Так мне пообещали. И еще: облавы не будет со стороны восточного выхода. Восточные ворота будут свободны. Они гарантировали мне коридор в течение часа после начала облавы.
      — Сколько бабок ты отстегиваешь, чтобы знать за облаву?
      — Я отстегиваю немного бабок. Но я отстегиваю их тому, кому надо.
      Раздался новый звонок.
      — Да. Я уже в курсе. Но все равно я вам очень благодарен за вашу заботу. В чем вы скоро сможете убедиться. Нет. Только одна маленькая просьба. Не направляйте тех, кто не умеет себя прилично вести, к восточным воротам. Нам не хочется лишней стрельбы. И лишних разговоров за ту стрельбу. Население не должно иметь беспокойств. Да. Передам. И вы. Своей жене.
      — Кто это был?
      — Один очень уважаемый в городе человек, который уважает других не менее уважаемых людей города и не хочет портить с ними отношений.
      — Когда нам уходить?
      — Вы можете не спешить. Вы можете допивать свой кофе и свой сок. Машины будут поданы через четверть часа.
      — Через час! — жестко сказал Мозга.
      — Почему? — удивились авторитеты.
      — Потому что вначале поедет бомба!
      Резидент сбросил с головы наушники. Этот раунд был проигран. Не им. Но всеми силовыми министерствами, вместе взятыми. А может быть, и всей страной…

      Начальник оперативно-следственного управления Министерства внутренних дел просматривал очередную сводку преступлений, произошедших в стране за последнюю неделю. Сводка была на удивление благополучная. Несколько тысяч ограбленных. Несколько сотен ограбленных и убитых. Несколько десятков убитых с привлечением наемных киллеров. Даже если взять поправку на искажение статистики на местах в сторону сокрытия того или иного рода преступлений, с которыми не хочется возиться, все равно немного. По крайней мере для нынешнего, сравнимого с ковбойским Диким Западом времени.
      Конечно, лет двадцать назад десятой части подобной статистики хватило бы, чтобы министр, все его первые замы и все замы первых замов мгновенно слетели с места куда-нибудь на должности деревенских участковых милиционеров. Тогда о подобной стрельбе слыхом не слыхивали. При пропаже табельного оружия у рядового милиционера всех ставили на уши. И держали на них до возвращения утраченного оружия. Об автоматах речь вообще не шла. Хотя бы потому, что милиционеров на улице с автоматами увидеть было большой редкостью. Автомат считался армейским оружием.
      А теперь того же милиционера без автомата, повешенного поперек бронежилета, вообразить невозможно. Чтобы с одним только удостоверением и пистолетом Макарова? Да он с такой экипировкой даже на выяснение отношений с тещей не пойдет. Потому что у нее, вполне вероятно, может оказаться под халатом скорострельный «узи».
      Времена изменились. Преступники перестали использовать самопальные ножи и пистолеты, предпочитая им оружие армейского образца. Вплоть до ручных гранатометов.
      Вот, пожалуйста. В Пензенской области застрелен бизнесмен из снайперской армейской винтовки с оптическим прицелом, которая только два месяца назад с конвейера сошла!
      В Калуге в центре города бабахнули из гранатомета по киоску.
      На Алтае забросали милицейскую патрульную машину гранатами. Как немецкий танк «тигр».
      В Новосибирске какой-то ухарь попытался расстрелять дискотеку, в которую его не пустили, из миномета.
      Под Псковом местная преступная группировка решила выяснить отношения с другой преступной группировкой при помощи угнанного в ближайшей войсковой части танка. На что потерпевшая поражение братва в отместку за танк публично грозилась произвести площадное бомбометание по подконтрольному конкурентам району города. Черт знает, может, и проведет. Если одни смогли добыть танк, отчего другим не раздобыть самолет-штурмовик…
      Сообщение, помеченное грифом «Только для высшего руководства». Ну, значит, либо прокурор жену задушил. Либо сынок какого-нибудь главы администрации изнасиловал и убил пять одноклассниц и теперь ему требуется отмазка, либо бандой убийц и мародеров руководил начальник городской милиции, где те убийцы состояли на должностях оперуполномоченных. Вполне может быть. Сейчас все может быть. Обычное дело…
      Начальник управления запросил дополнительную информацию. И удивился, потому что такого он еще не читал.
      Информаторы доводили до сведения, что в одном из городов была проведена сходка преступных авторитетов. Что по нынешним временам дело совершенно обычное и почти легальное, вроде недавних партактивов.
      В факте сходки ничего удивительного не было. Удивительное было в повестке дня сходки. Авторитеты обсуждали возможность использования против органов правопорядка и властей атомной бомбы! По крайней мере так утверждал источник. Это уже был не гранатомет. И даже не танк.
      Откуда же они могли взять бомбу? Если, конечно, все это не блеф… Уголовный элемент предрасположен к романтизму. К сочинению сказок с по-своему счастливым концом, где удачливый вор наказывает прокурора, соблазняет дочь и жену судьи и ворует у доброго волшебника волшебную палочку. А если это не блеф?!
      В стране, где все продается и покупается, может продаваться и быть куплено все. В том числе…
      Начальник управления отчеркнул заинтересовавшее его сообщение. И вызвал одного из своих заместителей.
      — Соберите информацию вот по этой сходке. Запросите горотделы милиции. Пусть они свяжутся с авторитетами и уточнят, о чем там шел разговор. Желательно в подробностях. В обмен на информацию пообещайте прекратить производство по делам, в которых они замазаны.
      — Как они их найдут?
      — Не изображайте девственницу. А то вы не знаете о сотрудничестве оперативников с преступными лидерами. Как о вынужденной мере противостояния валу беспредела.
      — А если информация будет ценная?
      — Выполните обещание. От пары-тройки закрытых дел нас не убудет…
      Старшие оперы встретились с авторитетами. В неформальной обстановке их саун.
      — Нужна информация по последнему толковищу, — сказали они.
      — Что я буду с нее иметь?
      — Встречную информацию.
      — У вас нет такой информации, которую бы мы не знали. Которую бы мы не знали от ваших следователей. Разве только вы сдадите пару своих информаторов.
      — А не много запрашиваешь?
      — В самый раз. Ведь это не я пришел к тебе с затруднениями.
      — А если мы прикроем дело с ограблением директора оптового рынка?
      — Зачем? Тем, кого ты взял по этому делу, уж года как полтора пора на зону. Зарабатывать стаж для будущего авторитета. Не век же им в «шестерках» ходить. Так что им хоть так, хоть так на нары. Планово. Если отпустишь — им новую статью хлопотать. Зачем им эта головная боль?
      — Ладно, отдам я тебе одного сексота.
      — Опять пустышку? Который свое отработал и теперь либо на пенсию, либо под нож. И лучше бы даже под нож, чтобы меньше разговаривал. Моими руками свои проблемы решить хочешь, начальник?
      — Хочу. Но не те, о которых ты думаешь. Меня начальство аж из самой Москвы за кадык ухватило. Так что на этот раз я мелочиться не буду. Настоящую цену дам. Хорошую цену.
      — Если цена будет подходящая, столкуемся…
      Собранная с регионов страны информация полностью подтвердила сообщение сексота. И начальник оперативно-следственного управления взялся за голову. И за телефонную трубку.
      — Наши источники сообщили, что уголовные авторитеты намереваются украсть атомную бомбу, — сообщил он заместителю министра.
      — А собор Василия Блаженного они не думают утащить?
      — Я серьезно.
      — Серьезно? Насчет бомб серьезно?
      — Совершенно.
      — Тогда заходи ко мне.
      Замминистра не поверил в возможность воровства атомных бомб. Но все-таки выслушал своего не в меру впечатлительного подчиненного. Выслушал — и попросил оставить все имеющиеся в его распоряжении рапорты и документы.
      — Следует ли мне продолжить расследование в данном направлении? — спросил главный следователь страны.
      — Нет. Занимайтесь своими прямыми обязанностями. Эта проблема не нашего уровня. Я передам ее в органы Безопасности.
      И вызвал своего помощника.
      — Проверь по своим каналам вот эту информацию, — приказал он, — срочно проверь! Мне надо знать степень ее достоверности. Если надо платить — плати. Если надо кого-то привлекать или кого-то освобождать — привлекай и освобождай. Мне не важно, как ты узнаешь то, что требуется. Мне важно, как быстро ты это узнаешь.
      Прозвучавший через несколько дней из уст помощника рапорт вывел замминистра из душевного равновесия.
      — Я проверил информацию. Информация достоверна.
      — Ты уверен?
      — Да. Все представленные в рапортах факты соответствуют действительности.
      — То есть ты хочешь сказать, что они предполагают украсть атомную бомбу?
      — Да. Более того, не исключена возможность, что она у них уже есть.
      — Есть?!
      — На сходке предположительно был продемонстрирован один из образцов атомного оружия. По крайней мере так утверждают мои присутствовавшие при этом источники.
      — Но это значит… Вы свободны.
      Заместитель министра не стал хватать трубку, чтобы звонить в Государственную Безопасность. Не вышел из кабинета и не прошел по коридору шестьдесят шагов, чтобы доложить о ставшем ему известным факте министру.
      Он стал думать. Взвешивать. Анализировать. Считать.
      Бомба в руках уголовников — это серьезно. Это гораздо серьезней, чем все, что до того было. И что может быть. Это в корне меняет расклад сил в стране.
      Силовые министерства становятся менее сильными. И без того мощная организованная преступность становится еще мощнее и организованней. Армия теряет свои позиции, как единственная владеющая тяжелым, в том числе атомным оружием, и потому стоящая над всеобщей дракой сторона. Оппозиция, используя представившийся шанс, пытается вышибить из кресел правительство. Международное сообщество давит со всех сторон, требуя не допустить расползания атома, в противном случае грозит ввести в Россию под эгидой ООН международные вооруженные силы, что служит мощнейшим катализатором событий внутренней политики. Разражается неизбежный и жестокий правительственный кризис.
      Министр обороны и его первые замы теряют должность за халатное отношение к хранению атомного оружия. Слетают со своих кресел большинство силовых министров, не сумевших вовремя распознать, предупредить и локализовать опасность. В том числе министр МВД. Уходят в отставку премьеры и вице-премьеры и, вполне вероятно, Президент. Вместо всех них формируется временное правительство. Или… Или вся полнота власти переходит к диктатору, который единственный способен в кратчайшие сроки навести в стране порядок и вернуть расползающиеся термоядерные бомбы обратно в арсеналы. В чем его всячески поддержит мировое сообщество, напуганное перспективой атомных, гораздо более опасных, чем Чернобыль, взрывов.
      Это если навскидку. Если не детализироваться по направлениям и персоналиям.
      В любом случае в стране может наступить мгновение безвременья, когда все прежние правители будут вынуждены уйти, а новые еще не успеют определиться. Потому что не успеют сориентироваться в столь обвально поменявшейся политической обстановке. Власть повиснет как бесхозное яблоко на дереве, которое может сорвать всякий разворотливый и желающий того человек.
      Кто не успеет — тот опоздает. Наибольшие шансы прийти к финишу первым будет иметь тот, для кого грядущие события не станут неожиданностью. Кто будет к ним готов…
      Заместитель министра внутренних дел аккуратно закрыл папку с рапортами и засунул ее в личный сейф. До лучших времен, которые, может так статься, случатся не в такое уж отдаленное время…
      По всей видимости, заместителя министра внутренних дел устраивали атомные бомбы, расползающиеся по частным рукам. По крайней мере не смущали.

      Неофициально, но тем не менее существующий в недрах Министерства безопасности отдел надзора за прочими силовыми соседями отсматривал вновь поступившую информацию. Начальник отдела сортировал ее по позициям и анализировал во взаимосвязи с событиями, происходящими в каждом конкурирующем ведомстве и в стране в целом. Именно такой подход позволял выделить проскальзывающие при прямом прочтении мелочи, которые могли служить предвестниками скорых кадровых перемещений, урезаний статей бюджета и иных бюрократических потрясений.
      Кроме того, в отдельное направление поиска был выделен контроль за исполнением данными ведомствами своих непосредственных обязанностей. Но не с целью выявления возможных злоупотреблений, случаев коррупции и измены делу. По гораздо более примитивным и практичным соображениям. Для просчета перспективных, зацепленных и разматываемых конкурентом потенциально выигрышных дел, которые можно было бы перехватить и использовать для себя и тем выслужиться перед вышестоящим начальством. Ну а если не перехватить и не использовать, то хотя бы уменьшить успех соседа. Капнуть в его переполненную медом бочку свою каплю дегтя. А лучше бы синильной кислоты.
      Драка между силовыми ведомствами всегда идет ниже пояса.
      Министерство обороны. Незапланированные встречи с премьерами. Визиты первых заместителей в Думу и Центробанк. Спасатели. Точнее, Министерство по чрезвычайным ситуациям. Продолжает накачку силовых мышц. Всеми правдами и неправдами добывает оружие и юридические обоснования на его использование. Пытается подмять под себя прочие, более мелкие ведомственные службы, чтобы стать монополистом в своей и не только своей сферах…
      Пограничники. Развиваются, матереют, расширяют акции, интригуют против армии… Охрана Президента… Министерство внутренних дел. Эти в последнюю неделю провели активную разработку общероссийской сходки преступных авторитетов. К чему бы это вдруг такое усердие? Как будто таких сборищ раньше не было. И в дальнейшем не будет. Как будто толковища преступных главарей не стали почти официальной обыденностью современной жизни. Частыми, как когда-то слеты пионерских дружин. А здесь ни с того ни с сего двойная перекрестная проверка по каналам высших руководителей министерства.
      «Обратить внимание!» — наложил начальник отдела надзора свою резолюцию. И передал дайджест сводки по команде.
      Дайджест поступил на стол одного из видных чиновников Министерства безопасности, который должен был из «требующей внимания» информации отсеять наиболее перспективную. Что он и сделал, ужав представленный список до нескольких, на его взгляд, важных и требующих уточнения пунктов, в том числе касающихся и МВД.
      «Проверить информацию по сходке преступных авторитетов, имевшей место в… Отследить ее с точки зрения повышенного интереса Министерства внутренних дел…» — передал он приказ в отделы. На места ушли соответствующей формы запросы.
      Работы, связанные с контролем за деятельностью коллег, не входили в непосредственные обязанности областных и региональных представительств. Но исполнялись даже более рьяно, чем те, что предписывались ведомственными документами и приказами. Областные начальники прекрасно понимали, откуда ветер дует и кому может быть полезна подобного рода информация. Кроме того, в Безопасности всегда очень болезненно относились к успехам прочих силовых министерств, все относились, от министра до рядового включительно. Что вполне сознательно поощрялось, как одна из форм ведомственного патриотизма.
      Именно поэтому просьба о выяснении обстоятельств и событий, связанных со сходкой, была исполнена незамедлительно.
      Так в Безопасности стала известна информация о бомбе. Но стала известна только отдельным высокопоставленным руководителям, которые собрались на срочное неформальное совещание.
      — Ну и что будем делать?
      — Ничего.
      — То есть?
      — То есть сделаем вид, что ничего не знаем…
      Руководители Безопасности не любили ныне существующих правителей, которые под сурдинку борьбы с тоталитаризмом «утопили в чернилах» их некогда могущественную организацию. Единственную, которая была способна противостоять валу преступности, коррупции и внешнеполитической и внешнеэкономической экспансии. Потому утопили, что боялись ее. Ее единственную и боялись.
      Руководители Безопасности продолжали служить. Но сквозь зубы. Ставя главной, если не единственной своей целью сохранение тех немногих боеспособных подразделений, того высокого профессионализма и того духа, которые еще совсем недавно были нормой их жизни. А теперь стали исключением из правил. Для будущего сохранение, которое рано или поздно должно будет наступить.
      — Работаем на дестабилизацию?
      — Нет. Просто не способствуем стабилизации…
      Больше они ни о чем не говорили. И ничего не обсуждали. Им было достаточно нескольких фраз, чтобы понять друг друга. Чтобы понять, что последует дальше, если они что-то сделают или чего-то не сделают.
      Они не предприняли ничего конкретного и даже не сказали ничего конкретного. И тем сказали и сделали все!
      Упрекнуть их в чем-нибудь было невозможно. Ни сейчас, ни потом. Чем бы все ни закончилось. Потому что формально они не вышли за рамки закона. Они не устраивали заговоров, не строили планов свержения ныне существующей власти, не призывали к этому других. Они просто не помогали той власти. Так, как могли бы это сделать. Что было в рамках вновь узнанной информации равно свержению власти.
      Они оставались чисты…
      Их тоже не очень пугало оказавшееся в распоряжении преступников атомное оружие. Потому что если им, вернее, фактом его бесконтрольного существования правильно распорядиться…

      Второй помощник военно-морского атташе посольства Соединенных Штатов Америки встретился со своим нелегальным источником. В элитарном ночном клубе встретился, где слежка практически исключалась по причине хронической нехватки у российских контрразведчиков финансовых средств и цены на входные билеты, сравнимой с месячной зарплатой майора ФСБ.
      Источник сидел за заранее заказанным столиком. Куда, естественно, по воле случая подсел и решил отдохнуть после службы дипработник. Источник давясь пожирал доставшиеся ему на дармовщину продуктовые деликатесы и удивлялся чужой, сильно роскошной жизни.
      — Ну, ё телки! Ну, ё хата! Ну, ё житуха. Блин…
      — Поел? — спросил дипработник.
      — Ну?
      — Тогда рассказывай.
      Помощнику атташе было противно разговаривать с этим, хоть и облаченным для конспирации в приличный и уже облитый соусом и подливами костюм, но совершенно социально неразвитым человеком. Но так сложились обстоятельства, что на интересующий его вопрос мог ответить только он. Более интеллигентные и приятные в обращении источники по данному поводу молчали. Приходилось разговаривать с тем, с кем было полезно разговаривать, а не с кем хотелось. Таковы издержки диппрофессии.
      — Я жду, — поторопил дипломат. Потому что долго задерживаться в этом низкопробном заведении не намеревался.
      — Тут, в натуре, наша братва бомбу взяла, — сообщил источник, не отводя жадного взгляда от танцующей возле сцены избранной публики и извивающихся на сцене полуголых стриптизерш.
      — Какую бомбу? — не понял помощник атташе. — Я просил вас узнать об объекте п/я 117. Я предполагал что вы привезли мне информацию по объекту п/я.
      — Об объекте я еще ни хрена не выяснил. Но зато могу сообщить о бомбе. Я думал, что бомба тебя заинтересует.
      — Меня не интересуют бомбы. Меня интереса объект п/я 117. За доставку образцов изделий которое я выплатил вам аванс. Вы не выполнили условия нашей сделки…
      — Но бомба!..
      — При чем здесь бомба? Мне нет никакого дела… Впрочем, какая бомба?
      — Атомная…
      Помощник пресс-атташе перестал жевать салат. И даже перестал глотать уже пережеванный. Он очень внимательно смотрел на довольный произведенным эффектом источник.
      — Вы хотите сказать, что кто-то похитил атомную бомбу?
      — Ну! О чем я тебе и толкую. А ты говоришь, п/я. Говоришь, я не выполнил…
      — Откуда вы знаете про бомбу?
      — От Верблюда.
      — Я понимаю. Это такая ваша русская поговорка.
      — Какая поговорка? Кореш у меня есть — Верблюд. Потому что у него губа до подбородка. Он при одном авторитете состоит, который… Ну, в общем, он мне сказал. А он что скажет — верняк.
      — Хорошо, если вы утверждаете, что кто-то украл бомбу, то кто это сделал?
      — Ага. Счас прямо так тебе и скажу, — блеснул глазами информатор, — мне этого Верблюда пришлось два дня поить.
      — Я возмещу ваши расходы.
      — Только я его не так просто. Я его коньяком поил. Самым дорогим, на котором мужик в треугольной щляпе нарисован.
      — Договорились.
      — Пять бутылок. И еще закусь…
      — Пять не много?
      — Мы же не одни. Он со своей телкой был. И потом, это же не водка. Ее сколько хошь выпить можно…
      — Хорошо. Что еще вы хотите получить за свою информацию?
      — Известно что, бабки.
      — Сколько?
      — Много. В четыре раза больше, чем прошлый раз.
      — Это дорого.
      — Не жмись, янки. Ты же миллионер. У вас все миллионеры. Я же не лох, я ваши кино гляжу. У вас все на иномарках ездят.
      — Вдвое. Если информация меня заинтересует.
      — Вчетверо. И бабки вперед.
      — А если информация меня не устроит?
      — Я верну. В следующий раз верну.
      Не любил помощник атташе торговаться по мелочам, но создавать прецедент легкой добычи денег было нельзя. И для бюджета Соединенных Штатов Америки накладно. Если начать раздавать…
      — Втрое. Полсуммы сейчас, полсуммы после получения информации, — предложил дипломат компромисс.
      — Всё. И вперед. Иначе я не согласный! — уперся источник. — Тебе это нужнее, чем мне. А по мне, лучше ничего — чем меньше!
      Сделка грозила не состояться. Возможно, из-за неправильного психологического подхода к источнику. Или из-за неумения объясняться на языке продавца. Возможно, следовало говорить не совсем так, как учили дипломата в языковых спецшколах. Наверное, следовало говорить на принятом в стране пребывания бизнес-языке. О котором не раз упоминали наезжавшие для встреч на высшем экономическом уровне представители известных американских банков и компаний. На верное, следовало воспользоваться их знанием страны.
      — Предлагаю втрое! Черным налом. Так, чтоб всем хорошо.
      — Да пошел ты! За три сам ишачь! Вчетверо, и ни копья меньше!
      — Не держи меня за фраера! — повторил дипломат специально выученную для такого случая фразу, мало веря в ее действие. Отдельные слова не могут влиять на условия сделки. Только маркетинг, знание рынка и учет психологии партнера. — Мне твои проблемы по барабану. Или иди к своей родной маме.
      — Ну так бы сразу и сказал, — радостно улыбнулся и сразу же пошел на уступки источник. — Втрое так втрое…
      Полученную информацию второй помощник немедленно донес до сведения первого помощника. Первый помощник вышел на доклад к атташе.
      — Вы уверены? — переспросил тот.
      — Полной уверенности нет. Для полной уверенности требуется дополнительная проверка. Но до сегодняшнего дня данный источник не ошибался.
      — Где это произошло?
      Первый помощник подошел к карте и ткнул пальцем в один из городов.
      — Здесь.
      — Запросите все свои каналы по данному факту. Сосредоточьтесь на сборе дополнительной информации. Все прочие текущие дела передайте третьему помощнику. Я присваиваю данному сообщению первую степень значимости.
      Первая степень значимости означала, что в ближайшие дни очень многим дипработникам дома спать не придется.
      Атташе вызвал шифровальщика и приказал приготовить к срочной, через пятнадцать минут, передаче канал спецсвязи…
      Полученная за океаном шифровка была помечена грифом «Срочно!» и «Особая степень секретности!» И положена на стол директора ЦРУ.
      «Источник „346Z“ утверждает, что преступными авторитетами России была похищена со складов Министерства обороны атомная бомба предположительно средней мощности. Цель настоящей акции неизвестна. Предпринимаются все возможные усилия для проверки данного сообщения».
      Директор ЦРУ запросил технический и информационный отделы. Чтобы выяснить, что никаких о пропаже в войсках атомного оружия или им подобных сообщений в российской прессе не появлялось и никаких разговоров на подобную тематику по служебным каналам связи не велось.
      Сообщение было только одно. Только от источника «346Z». Но сообщение было слишком серьезным, чтобы не обратить на него самого пристального внимания.
      Директор ЦРУ поднял трубку прямого телефона.
      — Передайте президенту, что мне необходима с ним срочная встреча, — сказал он. — Нет. Именно сегодня. Желательно сейчас…
      Так, в считанные часы протянулась связующая ниточка от поедающего в ночном клубе дармовые деликатесы периферийного «блатаря» Васьки Косых до президента самой богатой страны мира.
      Знал бы тот Васька, что его сообщение будет интересно тому самому чуваку, что изображен в круглой рамке на их баксах, ни за что бы не согласился взять меньше, чем впятеро! А так — фраернулся, как последний лох…

      Мозга был на коне. На таком, на котором мечтал посидеть всю свою прошлую жизнь. Еще в детских, напоминающих сказку фантазиях, когда его обижали, он представлял, что станет самым главным в стране и сможет отомстить своим обидчикам. О том, что он станет самым сильным и побьет обидевших его врагов, он не думал. Даже тогда, будучи ребенком, он догадывался, что власть выше силы. Что власть — это всё.
      Детские фантазии обернулись реальностью. Мозга оседлал коня удачи. И теперь не собирался с него спрыгивать. А собирался ехать на нем туда, куда всю жизнь собирался…
      Очень скоро он сможет диктовать свою волю стране. По амнистиям, по угодным и неугодным ему чиновникам, по законам. Очень, очень скоро. Осталось совсем немного. Осталось доставить заряды по назначению. И сделать так, чтобы они взорвались, если он надумает их взорвать. Вначале один. А если к его голосу не захотят прислушаться — другой… Впрочем, другой рвать уже не придется. Потому что после первого атомного гриба с ним согласятся по всем представленным пунктам.
      Осталось доставить и иметь возможность взорвать.
      Мозга вызвал своих подручных.
      — Вы узнали?
      — Узнали. Таких людей в стране не более трех десятков человек.
      — Их адреса известны?
      — Известны.
      Интересными Мозге «людьми» были физики-ядерщики и электронщики, которые могли превратить начиненную атомом бомбу в ядерный гриб. Они единственные могли знать, как ее привести в действие напрямую, минуя запирающие взрыватель шифрокоды.
      — Доставьте их мне.
      — Всех?!
      — Нет, не всех. Только нескольких самых соображающих. И желательно пенсионного возраста. Чтобы шума меньше…
      Три бригады преступников выехали по известным им адресам. И привезли нужных Мозге людей. Кого уговорами, кого обманом, кого силой. Разместив их в одном очень комфортном и очень охраняемом загородном доме.
      Сам того не зная, Мозга шаг в шаг повторял действия своего могущественного предшественника, которому тоже надо было в самые короткие сроки заполучить в свое распоряжение самое разрушительное оружие. Для чего пришлось изъять из нормальной жизни и поселить в «шарашки» лучшие умы страны. И не выпускать, пока они не сделали то, что от них требовалось. Мозга повторял шаги генералиссимуса Сталина.
      — Я хочу предложить вам высокооплачиваемую работу, — сказал Мозга. — По вашему профилю работу. Я заплачу вам за нее наличными и отпущу на все четыре стороны. Я заплачу вам больше, чем заплатили всем вам за всю вашу трудовую жизнь.
      — Что вы хотите, чтобы мы сделали?
      — То, что вы делали всю жизнь. Бомбу. Вернее, бомба уже есть. Но нет механизма приведения ее в действие.
      — А если мы откажемся?
      — Вы не откажетесь, потому что иного выхода у вас нет. Иного выхода из этого вот здания.
      — Мы можем подумать?
      — Можете. Пять минут.
      Ученые подумали пять минут и отказались.
      — У вас есть еще пять минут, чтобы передумать, — повторил предложение Мозга.
      — Мы не передумаем. Даже если вы будете угрожать нам смертью. Атомное оружие не может находиться в частных руках.
      — Хорошо, тогда мы перейдем на более понятный вам язык. На язык формул, теорем и доказательств, — сказал Мозга.
      И бросил на стол перед учеными толстые пачки долларов.
      — Эти бабки в нашем уравнении будут являться положительной величиной. Для вас положительной. Для ваших детей. Ваших внуков. И даже ваших правнуков. Еще одной плюсовой величиной будем считать мои гарантии в том, что данное изделие не будет использоваться на территории России. Оно не предназначено для войны, оно предназначено для продажи. В одну очень далекую и даже не имеющую подходящих носителей страну. Ну что вы на это скажете?
      Ученые демонстративно отвернулись.
      — Тогда я вынужден буду перейти к отрицательным величинам…
      В комнату втолкнули несколько человек. Разного пола и разного возраста. По виду — бомжей. По повадкам — бомжей. И по запаху — бомжей.
      — Это отрицательные величины. Пять величин. Но если вам покажется их мало, мы доставим еще. Столько, сколько вы посчитаете нужным, чтобы мы доставили.
      — При чем здесь… — не поняли ученые.
      — При том, что при каждом вашем последующем отказе мы будем убивать по одному из них. На ваших глазах. И по вашему заказу.
      Бомжи взвыли и кинулись к двери. Они, в отличие от кабинетных мужей, знали жизнь и умели отличать праздные угрозы от реальной опасности. Этим своим сверхчутьем они были похожи на бездомных собак, которые, в отличие от своих породистых собратьев, точно знают, кого можно безнаказанно облаивать, а от кого лучше держаться подальше.
      — Стоять! Падлы! — крикнула охрана и несколькими короткими ударами восстановила в мечущейся толпе порядок.
      Бомжи замерли и стали безучастно и безразлично ожидать своей дальнейшей участи. Они даже не выли, боясь получить новые удары по почкам. Они молчали. И по их грязным лицам бесшумно текли, оставляя белые дорожки, слезы.
      — Решайте сами. Это — плюс, — показал на пачки долларов Мозга. — Это — минус. Сойдется или не сойдется уравнение — зависит только от вас. Время пошло.
      Ученые не верили в серьезность угроз. И зря не верили.
      Прошла минута.
      Две. Три.
      — Отпущенное вам время истекло. Вы приняли решение? — спросил Мозга. И кивнул своим подручным.
      Двое охранников схватили за руки первого попавшегося им бомжа, поставили его на колени, накинули на голову плотный мешок и замерли в ожидании.
      — Ну? — еще раз спросил Мозга.
      Ученые растерянно молчали.
      — Давай.
      Один из охранников вытащил из-за пояса молоток и что есть силы ударил по мешку. И еще, и еще раз ударил.
      Раздался хруст. Жертва конвульсивно задергалась. И затихла. Тело было отброшено и осталось лежать на полу, набухая липко-красным там, куда бил молоток.
      — Это ваш баланс. Ваш отрицательный баланс, который будет продолжен. Если вы не измените своего относительно моего заказа мнения.
      Ученые с ужасом смотрели на труп. И на еще живых людей. Которых они обрекали на смерть. Последней в ряду бомжей стояла молоденькая, лет четырнадцати девочка. Ей тоже предстояло умереть.
      — Вы уверены, что правильно поняли условия предложенного уравнения? — спросил Мозга. — И что выбрали единственно верное решение?
      Охранники натягивали мешок на голову очередной жертвы. И вытаскивали молоток.
      — Прекратите! — закричал один из ученых. — Я согласен на вас работать!
      — Я тоже.
      — И я…
      Ситуация была сломана. Тремя ударами молотка по никому не нужной башке беспаспортного бродяги.
      Ученые оказались слабы в коленках. И оказались очень плохими математиками. Они не сумели верно решить простейшее арифметическое уравнение. Где нужно было определить разницу между большим и меньшим. Хотя бы даже путем вычитания. В их решении меньшее оказалось значительнее большего. Практически равное нулю малое — пять отдельно взятых, без роду, племени и пользы человечеству бомжей перевесили многосоттысячную массу населения целого города, который по их вине должен был сгореть в пекле ядерного взрыва.
      Ученые умели складывать и вычитать цифры. Но не были способны складывать и вычитать жизни живых людей. Особенно вычитать. И особенно тех людей, корые стояли перед ними.
      — Что вы хотите?
      — Я хочу оживить мертвую бомбу. И хочу, чтобы бомба могла быть подорвана дистанционно. Такое возможно?
      — Возможно. Если изготовить радиовзрыватель.
      — Ну, значит, изготовьте радиовзрыватель.
      — Это потребует времени и денег.
      — Деньги меня не волнуют. А вот лишнего времени у меня нет, — жестко сказал Мозга. И взглянул на своих подручных.
      Его помощники поняли его и вытолкнули одного из бомжей на середину комнаты.
      — Мы можем попытаться использовать в качестве дистанционного взрывателя сотовый телефон, — торопливо сказал один из ученых.
      — Телефон? При чем здесь телефон?
      — При том, при чем в гранате предохранительная чека.
      — Объясните.
      — Что происходит, когда вы набираете номер на вашем телефоне?
      — Я набираю номер. Пальцем.
      — Хорошо, попытаемся зайти с другой стороны. Что происходит на принимающем телефоне, когда вы набрали номер?
      — Звонит звонок.
      — Так вот, место этого звонка может занять любой другой электрический прибор. В том числе срабатывающий от электрического разряда взрыватель.
      — То есть я со своего мобильного могу…
      — Можете.
      — Сколько времени вам необходимо для создания подобного прибора?
      — Две-три недели.
      — Одна! Одна неделя. По истечении этой недели каждый последующий день мы, вернее сказать, вы своей задержкой в работе будете убивать по одному из пленников. И можете работать хоть полгода…
      Мозга умел добиваться того, чего желал добиться. Потому что добивался этого любой ценой. В этом случае самой дешевой. Ценой жизни никому не нужных бродяг.
      Через неделю прибор был готов. Бомжи, как обещал Мозга ученым, были отпущены. И после этого были убиты. Потому что отпускать их на волю после того, что они слышали и видели, было неразумно. Бомжи легли в общую, вырытую в глубине леса могилу. Чем освободили свои места на вокзалах, чердаках и тепловых узлах другим бомжам. Заявление об их пропаже в милицию, естественно, не поступило.
      Бомжи выполнили свою роль.
      — Как работает прибор? — спросил Мозга.
      — Вы набираете на своем телефоне номер принимающего аппарата, электронная схема которого будет использована в механизме взрывателя. Принятый сигнал активизирует взрыватель. То есть, если сравнивать с аналогом гранаты, вы, вызывая абонента, выдергиваете чеку. Пока вы держите телефонный канал открытым, взрыв случиться не может. Вы только выдернули чеку, но продолжаете удерживать предохранительный рычаг.
      — А когда может произойти взрыв?
      — Когда вы наберете на диске известный только вам код. Комбинацию из трех или четырех цифр.
      — И что тогда?
      — И тогда взрыв станет необратим. Как если бы вы отпустили предохранительный рычаг гранаты.
      — Вы уверены, что все будет именно так, как вы мне здесь рассказываете?
      — Мы отвечаем за качество своих изобретений.
      — Тогда присоедините ваш дистанционный взрыватель вот к этой толовой шашке, — потребовал Мозга.
      — Зачем?
      — Затем, чтобы убедиться, что вы не водите меня за нос.
      Толовую шашку с примотанным к ней сотовым телефоном оттащили за забор. Мозга набрал номер. И усики чеки, соединившись, выскользнули из отверстия во взрывателе. Но взрыва не последовало, потому что ударную силу бойка сдерживал предохранительный рычаг.
      — Какой код мне следует набрать? — спросил Мозга.
      — В данном случае три шестерки.
      Мозга нажал пальцем на цифру шесть. Раз. Два. И три. И увидел и услышал недалекий взрыв. Предвестник гораздо более мощного взрыва, который должен был прозвучать в самом ближайшем будущем, если Мозга не договорится со страной, вернее, если страна не договорится с Мозгой. А еще вернее, если та страна не капитулирует перед Мозгой. Путь к абсолютной на территории шестой части суши власти был открыт. Время прежних правителей, хотя они об этом еще не знали, уходило в Лету. Время новых начинало отсчет на часах Мозги, по которым в| скором времени должны будут сверяться Кремлевские куранты. А впрочем, и всякие там Биг Бены тоже.
      Почему бы и нет…

      Полковника Трофимова срочно вызвали в штаб.
      — Здравия желаю! — приветствовал полковник младшего по званию, но старшего по должности командира.
      — Здорово, полковник. Проходи. И включайся по ходу дела. У нас опять ЧП.
      — Что такое?
      — Самострел. По всей видимости, на почве пьянки.
      — Кто-то из рядовых?
      — Нет. На этот раз офицер.
      — Кто?
      — Старший лейтенант Тищенко.
      — Кто?!
      — А что это тебя так удивляет?
      — Нет, ничего. Как это произошло?
      — Обычно произошло. Три дня пил где-то добытый спирт, а на четвертый стал замечать вокруг себя зеленых чертей и палить в них из табельного оружия. А попадать в своих сослуживцев.
      — В кого?
      — Капитана Севостьянова ранил в предплечье.
      — А при чем здесь самострел?
      — Ну вообще-то, если честно, самострела не было.
      — А что было?
      — По большому счету все то же самое. Неизвестно откуда взявшийся спирт, трехдневная, до положения риз, пьянка, пальба… Все, кроме выстрела в самого себя.
      — От чего же он тогда погиб?
      — От пули. Но от чужой. Он, дурак, с пьяных глаз своих товарищей за врагов принял и стал на них охотиться, как на перепелок. Они попытались его усмирить, но он вырвался и ушел в тундру. Залег. И отстреливался до последнего патрона.
      — А кто его?..
      — Никто. Шальная пуля. Но мы решили списать это дело на самострел. Чтобы меньше шума. В общем, надо оформить это происшествие соответствующим образом. Тебе оформить. Как заместителю командира по режиму.
      — Где это случилось?
      — Километра полтора на север. Недалеко от второго могильника.
      — Тогда я пойду.
      — Куда?
      — Ко второму могильнику…
      Полковник прошел к месту последнего боя старшего лейтенанта Тищенко. Нашел его следы. Нашел многочисленные пятна крови. Стреляные гильзы. И наконец его все еще не убранное, лежащее на подернутых инеем камнях тело.
      Картина «самострела» была совершенно ясна.
      Лейтенанта Тищенко гнали от офицерского общежития, пытаясь прижать к морю. Через каждые двести-триста метров, залегая за камни и другие удобные укрытия, он отстреливался, экономя каждый патрон, которых было всего три обоймы.
      Здесь, в этом месте, он получил свою первую пулю. И уже не бежал, уже ковылял, стреляя назад. Неприцельно стреляя. Лишь бы придержать, лишь бы заставить залечь преследователей. За этим остовом брошенной и насквозь проржавевшей машины его настигла еще одна пуля. Дальше он уже полз. Куда полз? Зачем? Куда можно уползти с омываемого Северным Ледовитым океаном острова? Скорее всего он полз не куда, а откуда. От стреляющих в него сослуживцев, которым он стал неугоден. Смертельно неугоден.
      На что он надеялся, ведя этот свой скоротечный последний бой? Или, может быть, на кого? Может быть, он надеялся на помощь полковника, которого предусмотрительно отослали в дальний гарнизон.
      В этой ложбинке, ослабев от потери крови, он потерял сознание. И принял свою смерть. Принял в спину. И для большей надежности в затылок.
      Он покончил жизнь самоубийством двумя выстрелами в спину и затылок! Как его предшественник, рядовой Синицын. На этом треклятом острове все кончали с собой выстрелами в спину или с расстояния в несколько десятков метров…
      К месту недавней трагедии подкатил штабной «уазик». И «санитарка».
      — Ну что, разобрался? — спросил, выбравшись из машины, командир.
      — Разобрался.
      — Самострел?
      — Расстрел.
      — Ты, видно, что-то не то увидел, — с угрозой в голосе сказал командир. — Или что-то не так понял. У тебя, видно, квалификации не хватает, чтобы разобраться в таком простом до очевидности деле. Не зря, видно, тебя списали с Большой земли. Видно, по служебному несоответствию списали…
      Спорить было бесполезно. Потому что доказать ничего было нельзя. В медицинском заключении четыре пули, полученные лейтенантом в различные части тела, превратятся в одну, пущенную в висок. К заключению будут приложены свидетельские показания офицеров, которые видели, как старший лейтенант Тищенко собственноручно прикладывал к голове дуло пистоле и как нажимал на курок. Само тело по случайности будет до неузнаваемости изъедено заполярным зверьем или потеряно при транспортировке.
      Изменить что-либо будет невозможно. Коллективное убийство превратится в самоубийство на почве многодневной бытовой пьянки, за которое командование не несет никакой ответственности. Здесь все совершенно очевидно и все отрепетировано на рядовом Синицыне.
      Другой вопрос — за что покончили «самоубийством» старшего лейтенанта? За ту у выброшенного на берег сейнера беседу? За их совместную экскурсию к месту захоронения и раскопок бомб? Если предположить, что кто-нибудь мог их там увидеть. За письменные показания старлея, данные им по настоянию полковника, о которых он случайно мог проговориться кому-нибудь из своих товарищей? Или в качестве последнего предупреждения? Ему, полковнику, предупреждения?
      Вполне может быть, что предупреждения. И еще одного, подтвержденного делом предложения сделать свой выбор в ту или иную сторону. В сторону покойных рядового Синицына и старшего лейтенанта Тищенко. Или в пользу командира и его приверженцев. И себе в пользу. В очень немалую пользу.
      Туда. Или туда…
      С теми. Или с этими…
      На размышление… Интересно знать, сколько отводится времени на размышление? Месяц? Неделя? Или час?
      Вечером полковника Трофимова чуть не сбила машина. Единственная выпущенная из гаража машина на единственной, соединяющей штаб с пирсом дороге. Полковнику повезло. Он услышал нарастающий гул и успел отпрыгнуть в сторону.
      Полковник отделался легкими телесными повреждениями и тяжелым душевным потрясением. Он понял, что на этом острове не заживется. Что его обязательно случайно задавит тот одинокий на площади в несколько тысяч квадратных километров автомобиль или убьет упавшим с крыши казармы специально завезенным для этой цели с Большой земли кирпичом.
      Единственной возможностью не разделить судьбу старшего лейтенанта Тищенко и рядового Синицына было покинуть негостеприимный гарнизон. Покинуть по-английски. То есть без раскланивания с хозяевами.
      Но покинуть хоть с прощаниями, хоть без них было затруднительно. Потому что гарнизон располагался на острове, который, по определению, с четырех сторон омывался морем. С температурой воды чуть выше нуля градусов. И возможностью проплыть в ней брассом не более сотни метров.
      Единственная, хоть и призрачная надежда была на грузовой самолет, который со дня на день должен был доставить в часть почту, продукты и прочий срочный груз.
      На него полковник и решил поставить. Потому что больше ставить было не на что…

      Возможности Резидента были исчерпаны. Он не мог в одиночку бороться с существующей на местах коррупцией в лице городского и областного звена чиновников, потому что для этого ему пришлось бы подрывать основы, то есть все здания городской и областной администрации со всеми их обитателями. Чему активно воспротивилась бы местная организованная преступность, которая только-только смогла согласовать и узаконить расценки на оплату единовременных услуг должностных лиц в сфере бизнеса, лицензий, таможенных и налоговых пошлин, выделения промышленных мощностей, земельных площадей, кредитов и прочих прямых и косвенных материальных благ. Менять старых, сытых и уже почти ставших приятелями руководителей на новых, потенциально голодных согласился бы только дурак.
      Резидент мог попытаться зайти с другой стороны и отстрелять главарей преступных группировок. Но тогда на дыбы встала бы местная власть, которая с той организованной преступности кормилась, поилась, отдыхала строилась и менять на менее организованную за здорово живешь не захотела бы.
      Наверное, Резидент мог выиграть этот конкретный бой. Мог взорвать чиновников и мог перестрелять главарей. Но на их освободившиеся места мгновенно бы уселись новые чиновники и новые главари, которые бы стали делать то же самое. И значит, в конечном итоге резидент проиграл бы. Потому что срезать вершки сорной травы дело утомительное, неблагодарное и глупое. По той общеизвестной причине, что желающий освободить поле от сорняков должен не стричь легкодостижимые верхушки, а выпалывать корешки. Но еще лучше — поймать и примерно наказать того, кто семена тех сорняков высевает.
      Сеятель Резиденту был не по зубам. И поэтому Резидент вышел на свое непосредственное начальство.
      По известным ему и не известным никому другому каналам.
      Резидент сообщил, что бомба есть, но бомба не без помощи местных правоохранительных органов ушла…
      Начальство сопоставило полученное сообщение с прочей, поступившей по другим каналам и от других Резидентов информацией, суммировало ее, соответствующим образом оформило и вышло на заказчика. Вышло на Президента.
      Чему на этот раз начальник охраны не препятствовал. Потому что был занят. Изучением случайно попавшего ему в руки досье. На начальника президентской охраны. Где были представлены очень интересные факты. Для Президента интересные. Для законодательных властей. Налоговой полиции. Для участкового, на территории которого проживал тот охранник, милиционера. И даже для его жены и его постоянной любовницы. Предназначенное для Президента сообщение было предельно кратко. Потому что доводило до сведения факты, а не многоречивые предположения и намеки интригующих сторон. В сообщении подтверждалась возможность утечки ядерных боеприпасов из арсеналов армии и Военно-Морского Флота. На трех конкретных примерах подтверждалась. По отдельно взятым регионам. Особой строкой было выделено сообщение об атомных бомбах, предположительно оказавшихся в распоряжении преступных авторитетов, и их намерении использовать термоядерное оружие с целью шантажа.
      — Чьего шантажа?
      — Вашего, правительства и страны шантажа.
      — Вы уверены, что это не ошибка, не чей-то грубый розыгрыш? — спросил Президент.
      — Абсолютной уверенности нет. Но есть высокая степень вероятности. По некоторым оценкам, до восьмидесяти процентов.
      — Ваши люди имели доступ в ядерные арсеналы? Видели похищенные бомбы и боеголовки? — напрямую спросил Президент.
      — В одном случае видели. В двух других получили достоверные подтверждения возможности их получения в частные руки.
      — Вы считаете, что то, что они видели, — было атомной бомбой, а не просто бомбой?
      — С абсолютной гарантией установить принадлежность оружия можно только в момент его подрыва. Мои люди не видели взрыва. Они видели только бомбу.
      — Я не верю вам. В первую очередь потому не верю, что после предыдущего вашего сообщения по моему настоянию в арсеналах Министерства обороны была проведена самая тщательная ревизия. Были пересчитаны все бомбы и боеголовки. Никаких пропаж не зафиксировано. Все оружие находится в том месте, где ему надлежит быть. Находится под усиленной охраной. У меня нет оснований не доверять представленному мне отчету.
      — Но я назвал вам охранный шифр одного из атомных арсеналов, который знают единицы. Он совпал?
      — Он совпал.
      — Тогда почему не предположить, что и другая представленная мной информация соответствует действительности? Если первая оказалась верной.
      — И все же я сомневаюсь. Сомневаюсь, что похищение и тем более использование термоядерного оружия возможно. В принципе возможно! Военный атом — это не отдельно взятая бомба, это целый комплекс охранных мероприятий, исключающий возможность боевого использования данного вида оружия одним лицом. Это оружие может активизироваться только централизованно и не иначе как с ведома и прямого приказа Президента. У которого находится пресловутый «ядерный чемоданчик». У меня находится!
      — «Ядерный чемоданчик» находится у вас. А ядерное оружие, возможно, у них.
      — Даже если предположить, что они похитили бомбу, они не смогут использовать ее по назначению. Они не знают разблокирующих кодов.
      — А им не нужны коды. Им нужны специалисты, которые способны привести оружие в боевую готовность помимо кодов. И эти специалисты у них есть.
      — Почему вы так считаете?
      — Потому что в последние несколько недель в трех ядерных исследовательских центрах пропали по меньшей мере пять специалистов данного профиля. Тех специалистов, уровень знаний которых позволяет им разрешить эту техническую задачу. А это уже не отдельное опасное происшествие. Это уже четко прослеживающаяся система. Они имеют оружие, имеют специалистов и имеют намерение его использовать. И даже если допустить один шанс из ста…
      — Что вы предлагаете сделать?
      — Провести еще одну проверку ядерных арсеналов. На этот раз с привлечением сторонних, желательно гражданских, из числа понимающих в этом деле физиков-ядерщиков, наблюдателей.
      — Вы уверены, что они что-то найдут?
      — Я не уверен, что они что-то найдут. Но я уверен, что в воинских арсеналах не все благополучно. И еще более уверен, что ни одна комиссия, назначенная Министерством обороны, не сможет с достаточной степенью достоверности проверить деятельность подразделений Министерства обороны. Растратчики не могут ревизировать растрату. Исходя из этого, я настаиваю на включении в состав комиссии представителя нашей организации…
      Через неделю Президенту был представлен отчет комиссии «по надзору за положением дел в сфере хранения, списания и утилизации ядерного оружия…».
      Отчет был написан в привычном для языка бюрократии стиле. Как будто речь шла о стоящей на подотчете ХОЗУ администрации Президента мебели — «стол деревянный, полированный, серый, одна штука, инвентарный номер…».
      Только начинался тот отчет чуточку иначе.
      Гриф «Совершенно секретно».
      Гриф «Для ознакомления только высшим руководством страны».
      Гриф «Напечатано в одном экземпляре».
      «Комиссией в составе…»
      Состав был самый серьезный. Несколько высших военных чинов. Несколько высших просто чинов. Несколько академиков из военно-промышленного комплекса. И один неприметный и никому не известный доктор физико-математических наук. Который, как самый молодой и неименитый, проявил наибольшее усердие при проверке постановки учета и исполнения предписанных регламентов хранения в складах и арсеналах МО. Который в каждую дырку залез…
      Далее в докладе сообщалось, что:
      «Настоящей комиссией была проведена ревизия числящегося на балансе Министерства обороны термоядерного оружия.
      В том числе находящегося на боевом дежурстве.
      В том числе списанного из действующей армии и Военно-Морского Флота по причине истечения сроков хранения.
      В том числе демонтированного и переведенного в разряд ядерных отходов.
      В том числе…
      …Проведенный пересчет подтвердил, что количество числящегося на балансе и фактически наличествующего оружия идентично и совпадает по всем рассматриваемым позициям. Что утечка отдельных образцов атомного вооружения исключена. Что оружие пребывает в отведенных для него местах и содержится в предписанных регламентом условиях…»
      Выводы комиссии свидетельствовали, что все бомбы и термоядерные боеголовки находятся там, где им надлежит быть.
      И, значит, не могли быть ни в каком другом месте…

      Советники президента США вторые сутки перекраивали общемировую политику в соответствии со вновь представленными фактами. Вернее, с одним-единственным, переданным Центральным разведывательным управлением, фактом. Но очень существенным фактом. Возможным появлением на земном шаре шестого владельца атомного оружия. Частного владельца. Преступного авторитета Мозги.
      Этот шестой владелец резко менял соотношение сил на политической арене. Не учесть его возможных действий сегодня значило перестать управлять ситуацией завтра. Что занявшие после падения СССР лидирующие позиции в мире Соединенные Штаты Америки себе позволить не могли. В международной политике выигрывает тот, кто умеет предугадывать. И предупреждать неугодные события.
      Соединенные Штаты умели предугадывать и предупреждать. И умели добиваться того, чего желали добиться. Чаще всего, используя свой международный авторитет. Где не помогал авторитет — посредством финансовых и внешнеэкономических интриг. Где не возымели действия финансовые рычаги — пускали в ход авианосцы, ракеты класса «томагавк» и хорошо откормленных морских пехотинцев.
      Но прежде чем натравливать на неугодных вооруженных до зубов морпехов, власти выпускали вперед аналитиков, которые определяли, захватывали, расчищали и удерживали до подхода основных сил удобный для будущего полномасштабного наступления плацдарм.
      Теоретики всегда шли первыми. Определяя своими рекомендациями весь дальнейший ход политических и военных кампаний.
      Вначале они ставили масштабный вопрос: «Что случится, если?..» Если предположить, что опасное для их страны событие произойдет?
      Затем детализировались по отдельным позициям, разбивая этот главный вопрос на десятки и сотни более мелких. Какие последствия данное событие будет иметь для страны в целом? Для президента? Для конгресса? Для военного ведомства? Для рядового налогоплательщика?.. И далее шире — для развитых мировых держав? Для стран «третьего мира»? Для приграничных государств? Чьи интересы это событие затронет? Кому будет на пользу? Кому во вред?..
      Каждый вопрос получал свой исчерпывающий ответ и увязывался с ранее полученными ответами.
      За многие годы были наработаны свои трафаретные схемы разбора того или иного вида событий. Что позволяло предлагать быстрые рекомендации в ответ даже на самые неожиданно поставленные президентом вопросы. Настоящее событие в трафаретные рамки не вмещалось. Потому что подобных прецедентов еще не было. Никогда до того отдельный человек не получал в свое распоряжение оружие такой мощности. И никогда еще не приходилось решать общемировую проблему на уровне психологии отдельно взятого индивидуума. Владельца того оружия.
      Для того чтобы ответить на главный вопрос — возможен ли взрыв, вначале следовало дать ответ на сотни более мелких, касающихся свойств характера, мотивов поведения, состояния психики и прогнозов действия атомного шантажиста.
      Что заставило его раздобыть бомбу?
      Ограничится ли он только шантажом?
      Взорвет ли бомбу при отказе выполнить его требования?
      Или взорвет бомбу в любом случае?
      Как он поступит?
      Что ответить президенту?..
      Однозначного ответа на вопрос о возможности или невозможности взрыва эксперты не дали. Они повели себя как хитрые американские психоаналитики, которые, не догадываясь о характере болезни пациента, тем не менее умудряются не упустить своего гонорара. Они сослались на то, что не располагают реальным психологическим портретом шантажиста. Не имеют сведений о его детстве, взаимоотношениях с родителями, одноклассниками, о степени удачливости его первых опытов с противоположным и его же полом, контактах с наркотиками и асоциальными элементами. Без чего нельзя с высокой степенью достоверности моделировать его поступочные реакции.
      Но суммарно, исходя из того, что из всех вариантов развития событий разумней всего предполагать худшее, высказались за значительную степень вероятности данного события.
      Да, взрыв мог прозвучать.
      Расписать последующие за этим события было проще. Потому что они укладывались в общепринятые стандарты.
      Наибольшую реакцию на происшествие должны будут высказать европейские страны. Резко негативную — бывшие республики СССР. Нейтрально-настороженную — Китай. И далее в порядке убывания еще тридцать стран и два десятка международных организаций…
      Внутри страны факт взрыва будет в наибольшей степени использован политической и военной оппозицией. При этом можно предположить, что правительство, Президент, армия, силовые министерства, лидеры ведущих партий поступят следующим образом…
      Президент внимательно прочел представленное советниками заключение. Взрыв не исключался. И этот взрыв должен был стать неизбежным катализатором как внутренней российской, так и общемировой политики.
      Или не должен был произойти.
      Лучше должен? Или лучше не должен? Какой вариант принесет больше пользы Америке?
      Президент думал, взвешивал, советовался. А потом позвал одного из своих помощников.
      — Срочно сформулируйте и передайте Президенту России сообщение о том, что согласно сведениям, поступившим по каналам разведуправления США, на территории России не исключен террористический акт, в котором будет использовано похищенное из военных складов атомное оружие.
      — Что отвечать, если будет запрошена дополнительная информация по характеру и направленности угрозы?
      — Ничего не отвечать. Ссылайтесь на конфиденциальность источников и недостаток фактического материала.
      — По каким каналам следует передать сообщение?
      — По каналам МИДа.
      — Но в этом случае оно может стать известно многим. Если использовать прямую телефонную связь…
      — Делайте, что вам сказано…
      Президент США сделал первый ход. Очень мудрый ход. Потому что сразу в две стороны. Или, как сказал бы его российский коллега, — убил одним выстрелом двух зайцев. Он предупредил потенциальную жертву о грозящей ему ядерной опасности, но не указал, откуда она исходит. Формально он оказывал помощь. Фактически преследовал свои далеко идущие цели.
      Президент проводил глубинную политическую разведку.
      Он бросил в и без того враждующую и грызущуюся друг с другом стаю политических противников дополнительный камень раздора, на который они не могли. не прореагировать. Теперь, наблюдая за Россией и возней, поднявшейся вокруг его сообщения, он имел возможность составить мнение о всех существующих на российском игровом поле политических фигурах. Об их реальном, а не декларируемом весе и возможностях. Он мог получить ту информацию, которую никаким иным способом получить бы не мог. И еще он имел возможность влиять на ход внутриполитической борьбы, повышая рейтинги угодных ему лидеров и заворачивая вниз кривую популярности неугодных. Потому что мог прогнозировать ход дальнейших событий. И мог предупреждать о них тех, кого посчитал бы нужным предупредить.
      Он получил в свое распоряжение еще не состоявшееся, но очень весомое в ближайшем будущем политическое «событие». И теперь в любой момент имел возможность добавить в и без того разогретую политическую атмосферу чужой страны изрядную порцию скандальных дрожжей. Атом — хорошие дрожжи. Идеальные дрожжи. Были раньше. И остаются теперь. Недаром все так тянутся к атомной бомбе. Как к самому идеальному средству привлечения к себе всеобщего внимания. Даже если ее нет. Даже если ее наличие только подразумевается. При этом не важно, кто инициирует этот рекламный ход, важно, кто его сумеет с наибольшей пользой для себя использовать.
      Ну а если вдруг та бомба окажется не блефом, но реальностью…
      И если та бомба рванет…
      Если погибнут люди…
      Если вдруг случится такое несчастье…
      То и из этого события можно будет извлечь определенные политические дивиденды. Какие? Как минимум добиться ревизии российских вооружений. Как максимум — склонить союзников и с их помощью мировое сообщество на введение на территорию России миротворческих сил с целью предотвращения дальнейшего расхищения угрожающего населению сопредельных стран и Европе в целом атомного вооружения. И под поднятый мировой общественностью на деньги американского налогоплательщика шумок изъять у них это самое оружие. Ну или хотя бы снять его с боевого дежурства, тем значительно усилив позиции своей страны, которая важнее всех России и Китаев, вместе взятых, которая, если честно, важнее всего прочего мира. Потому что Америка превыше всего.
      Президент вызвал директора ЦРУ.
      — Запросите по своим каналам дополнительную информацию по приведенному ранее факту. Приложите максимум усилий для встречи с инициатором событий. Постарайтесь установить с ним психологический контакт. Если ваши источники не ошибаются, то в самое ближайшее время он станет ключевой фигурой российской внутренней политики. И если иметь возможность направлять его действия, то мы сможем направлять действия всех прочих лидеров и, значит, страны в целом. Мы сможем диктовать им свою волю, если сумеем приручить «человека с бомбой». Возможно, «человек с бомбой» именно тот дополнительный рычаг, которого нам не хватало для окончательного решения проблемы на евроазиатском политическом поле…

      — Борт 303-й к полету готов. Борт 303-й просит разрешения на взлет, — сказал в микрофон первый пилот, привычно прислушиваясь к нарастающему гулу турбин. — Как слышите меня? Как слышите?.. Жду подтверждения на взлет.
      — Борт 303-й просит взлет…
      — Да что они там, уснули, что ли? Сразу после разгрузки, — вслух удивился второй пилот.
      — Сразу не могли, — высказал сомнение бортмеханик. — И все сразу не могли.
      — Диспетчер! Мать твою! Нам что тут, до вечера загорать? Под вашим северным сиянием. Взлет давай. Пока мы так…
      — 303-й, как слышите меня?
      — Как себя.
      — 303-й, взлет не разрешаю.
      — Да ты что?! Мы уже вырулили!
      — Повторяю! 303-й, взлет не разрешен.
      — Нет, значит, все-таки успели. Сразу после разгрузки, — заметил второй пилот.
      — По какому поводу задержка? — чуть поубавив тон, спросил первый пилот.
      — В гарнизоне обнаружена пропажа военнослужащего. Есть подозрение, что он с целью самовольного оставления части проник на ваш самолет. Необходимо провести дополнительную проверку. К вам выезжает досмотровая группа.
      — Что у них стряслось? — переспросил бортмеханик.
      — Обычное дело. Самоход. Истосковавшийся по родине солдатик решил проведать свою мамочку. А поезда здесь не ходят. Командование подозревает, что беглец спрятался у нас в салоне, — ответил второй пилот.
      — Ну теперь часа на полтора, — обреченно вздохнул первый пилот. — Глуши моторы…
      — Ничего глушить не надо, — сказал сзади голос. На входе в кабину, уперев пистолет в лица пилотов, стоял полковник. Полковник Трофимов.
      — Ты что, полковник? Ты с досмотровой группы?
      — Нет, я тот самый самовольщик.
      — Первый раз вижу самоходов в звании полковника, — тихо удивился второй пилот.
      — Брось дурить, полковник, — спокойно сказал первый пилот, — и убери свою пушку. У нас за спинами две дюжины тонн горючки. И если твоя дура стрельнет…
      — Стрельнет. Обязательно стрельнет, — ответил полковник.
      — А вы говорите, не успели. Как же не успели, если успели! — сказал бортмеханик.
      — Что вам надо?
      — Взлететь.
      — Я не могу взлететь. Мне диспетчер добро не дает.
      — Ну тогда мы взлетим по-другому. Все и разом, — с угрозой сказал полковник и передернул затвор пистолета.
      Со стороны части к самолету мчались командирский «уазик» и набитая вооруженными автоматами солдатами-срочниками грузовая машина.
      — Диспетчер. Мы на взлет, — сообщил первый пилот.
      — 303-й, взлет запрещаю! — отчаянно закричал диспетчер.
      — Поздно запрещать. Нам его уже разрешили, — ответил первый пилот. — Ладно, давай выруливать.
      Самолет сдвинулся с места и, набирая скорость, покатил по взлетной полосе. Командирский «уазик» и машина с солдатами выкатились на бетон и помчались параллельно самолету. Из «уазика», раскрыв дверцу и наполовину высунувшись наружу, торчал командир. И тыкал в сторону кабины пистолетом. И солдаты тоже направляли в сторону самолета свои автоматы.
      Затем раздался выстрел. И еще один.
      — По колесам бьют! Идиоты! — удивился второй пилот.
      — Диспетчер! Диспетчер!! Передай своим придуркам, что мы не «Жигули». И если нам проковыряют резину на шасси, то мы все вместе! Вместе с ними!.. — заорал первый пилот.
      Второй пилот покосился на полковника.
      — Взлет. Все равно взлет! — сказал тот. — Во что бы то ни стало — взлет!
      — Больше в эту часть ничего возить не будем, — тихо пробормотал себе под нос бортмеханик. — Ну их к черту, этих вооруженных алкоголиков…
      — Куда теперь? — спросил первый пилот, когда самолет оторвался от взлетной полосы и набрал высоту. — В Норвегию? Или Швецию?
      — Туда, откуда вы прилетели.
      — А может, все же лучше в Швецию? Хоть на аэродром сверху посмотреть. А то я там ни разу не был, — вздохнул бортмеханик.
      — Нет. На материк…
      На аэродроме посадки полковник Трофимов передал себя в руки властей. Не оказав подъехавшему к самолету патрулю никакого сопротивления. Угонщика под конвоем сопроводили на гарнизонную гауптвахту до выяснения обстоятельств происшествия.
      — Мне необходимо встретиться с начальником службы безопасности и городским прокурором, — беспрерывно настаивал задержанный полковник.
      — Встретишься. Теперь непременно встретишься. После того, что ты здесь наворотил, даже если не захочешь, встретишься, — успокаивал его начальник патруля, обшаривая угонщику карманы, снимая ремень и выдергивая из обуви шнурки.
      — Мне надо сделать им важное заявление.
      — Раз надо — сделаешь. Завтра. Сегодня прокурор уже спит…
      — Ну так разбудите его!
      — А он не дома спит…
      Спорить с не облеченными властью и интеллектом исполнителями было безнадежно. Оставалось ждать скорого утра. Чтобы утром…
      Ночью дверь в камеру, где содержался полковник, приоткрылась. В на мгновение образовавшуюся щель протиснулись четыре мелькнувшие в свете коридорных ламп тени. Подскочили к нарам, цепко ухватили полковника за руки и ноги, зажали полотенцем рот и нос. Полковник не спал. Но полковник ничего не смог сделать. Его растянули на нарах, как на дыбе.
      — Где документы? — тихо спросила одна из теней.
      — Какие документы? — промычал сквозь на секунду ослабевший кляп полковник.
      — Кончай ломать дурочку. Где документы, которые ты вывез с острова?
      — У меня нет никаких документов.
      Последовал сильный и точный удар обмотанного тряпками кулака в печень. И еще один. И еще.
      — Где документы? Говори! Если хочешь жить — говори.
      Полковник молчал.
      — Ничего он нам не скажет.
      — Ну, значит, и никому не скажет.
      Один из незнакомцев отлепил от лица жертвы полотенце и, пережав ему пальцами нос и горло, воткнул в рот горлышко бутылки. В камере запахло пролитой на пол водкой.
      Другой, оторвав от полковничьей рубахи рукав и распластав его на полосы, быстро скрутил веревку, связал из нее петлю, которую накинул на шею жертвы.
      Полковника подняли, протащили до стены, где располагалось забранное решеткой окно, подвязали свободный конец веревки к прутьям, потянули тело вниз держали, пока оно не перестало дергаться.
      Полковник Трофимов умер, покончив жизнь само убийством в камере-одиночке гарнизонной гауптвахты. Возможно, раскаявшись в совершенном им недостойном высокого звания российского офицера проступке, выразившемся в угоне военно-транспортного самолета, создавшем угрозу для жизни членов экипажа и работников наземных служб. Но что гораздо верней, на почве многодневной, доведшей бедолагу-полковника до белой горячки пьянки, которая объясняется переводом полковника с понижением в должности из столицы в дальний заполярный гарнизон, уходом его жены и прочими бытовыми и служебными неурядицами. И которая объективно была подтверждена патологоанатомическим вскрытием, обнаружившим присутствие в организме больших доз алкоголя, и косвенно показаниями его командира и его сослуживцев, неоднократно замечавших покойного в чрезмерном злоупотреблении алкогольными напитками. По поводу чего нарушитель дисциплины был неоднократно предупрежден командиром части, и это было отражено в его личном деле и рапортах дежурных по части и штабу.
      Отсюда, в связи с гибелью единственного виновного лица, дело об угоне самолета было прекращено. Тело полковника, по причине отказа от него бывшей жены и отсутствия других родственников, предано земле на местном кладбище.
      А документы?..
      Документы были. Да сплыли…
      Документы, предусмотрительно спрятанные полковником в фюзеляже самолета, были найдены членами экипажа, осмотрены и выброшены в мусорный бак, стоящий недалеко от аэродромной столовой. Впрочем, был оставлен кожаный планшет, в котором хранились все эти документы. И аудиокассеты с записями каких-то разговоров, которые сын первого пилота благополучно стер и записал новомодные попсовые песни.
      Дело о хищении с острова хранящегося там атомного вооружения не состоялось…

      Камень был брошен. И круги разошлись.
      В силовых министерствах и кабинетах высших правительственных чиновников прошел шепоток о возможном на территории страны термоядерном теракте, о котором предупредил Россию заокеанский президент.
      Никакой конкретики в том предупреждении не было. Только общая информация и ссылки на какие-то непонятные и неизвестные источники.
      С точки зрения всякого здравомыслящего человека, на подобное, больше напоминающее анонимку сообщение можно было наплевать. И растереть. Если бы не обратный адрес. И не подпись. Президента Соединенных Штатов Америки. На такую подпись плевать было себе дороже.
      Ведомства начали сбор дополнительной информации. Но ее не было. А если была, то тот, кто ею располагал, — помалкивал, придерживая случайно попавшую ему в руки козырную карту на самый конец игры. В политических играх свой расклад раньше времени не вскрывают, предпочитая заглядывать в чужие.
      В итоге все взгляды сошлись на Президенте. Но уже России.
      Президент хранил многозначительное молчание. Не потому, что много знал. Потому, что знал не больше остальных. И строил догадки, точно так же, как все остальные.
      Откуда его заокеанский коллега мог узнать о внутренних проблемах страны? И существует ли эта проблема? Или хозяин Белого дома пал жертвой мистификации? Или, напротив, глава Кремля не располагает достаточной информацией? Не преувеличена ли опасность? Ушли ли атомные бомбы налево? И если ушли, то кто их в ту сторону толкнул? И как тогда объяснить результаты недавней ревизии в арсеналах МО? Которая свела дебет с кредитом с точностью до одного изделия…
      Ответа на все эти вопросы не было. И именно поэтому Президенту приходилось изображать загадочного молчуна. Многозначительное молчание — наилучшая позиция, когда сказать нечего…
      — Вам почта, — доложил один из помощников Президента.
      Таким образом, в обход канцелярии и охраны могла поступать только одна почта. И только от одной организации.
      Президент вскрыл конверт. И несколько мгновений не мог воспринять текст. Потому что страница имела непривычный для глаза вид. Без угловых реквизитов, выделенных шрифтом обращений и подписей, без отчеркнутых референтами ключевых строк. Просто бумага с расположенным посреди листа обезличенным текстом.
      «…Итоги ревизии арсеналов МО не могут быть признаны окончательными, так как часть изделий, представленная комиссии, не является оружием…»
      «Не является оружием…» — перечитал Президент еще раз зацепившую его внимание фразу.
      А чем же они тогда являются?
      «Существует вероятность, что отдельные, числящиеся на балансе МО изделия заменены идентичными им по внешнему виду и весу муляжами, выполненными из приближенных к оригиналу материалов, включающих в себя небольшое количество радиоактивных веществ, поддающихся дозиметрическому контролю. Подтвердить либо опровергнуть данное предположение можно только с помощью инструментальных исследований, что силами известной вам Организации сделать не представляется возможным…»
      Вот так фокус! Оказывается, вот как можно красть бомбы, не оставляя следов воровства. Оказывается, их можно заменять на другие бомбы, которые вовсе не бомбы, а лишь похожий на них реквизит. И тогда любая ревизия, пересчитывающая бомбы «по головам», ничего не обнаружит.
      «…Кроме того, остается открытым вопрос о сохранности списанного из армии и Военно-Морского Флота и частично демонтированного оружия, хранящегося в могильниках, оборудованных на территории отдельных удаленных и труднодоступных полигонов МО, куда комиссия допущена не была. Уверения в том, что изделия после их демонтажа и захоронения вторично быть использованы не могут, нуждаются в дополнительной проверке. Нельзя исключить возможность злонамеренного нарушения технологии утилизации изделий с целью их полного или частичного сохранения и возможностью восстановления боевых характеристик в полных либо приближенных к ним объемах». Год. Число. Время. И отсутствие подписи. Теперь все встало на свои места. И, значит, можно было перестать изображать глубокомысленного молчуна. Можно было начинать действовать.
      — Что еще? — спросил Президент доверенное лицо.
      — Адресат просит о личной встрече.
      — Когда?
      — В самое ближайшее время.
      Президент еще раз перечитал сообщение, перегнул его пополам и засунул во внутренний карман.
      — Передайте адресату, что в ближайшее время встречи не будет. Что Президент занят.

      Мозге сообщили, что с ним желает встретиться человек. Один очень надежный партнер сообщил, который специализировался на внешнеэкономической деятельности, в том числе на импорте наркотиков оттуда — сюда и экспорте драгоценных металлов и русских женщин отсюда — туда. Этому партнеру Мозга доверял, потому что не однажды обращался к нему за помощью. Этот партнер лучше, чем кто-либо, умел проталкивать товар через границы в обход таможенных и пограничных постов. В том числе и через границы государств, с которыми Россия не граничила.
      — Какой человек желает меня видеть? — спросил Мозга.
      — Очень серьезный человек.
      — Если это действительно серьезный человек, я должен его знать. Я знаю всех серьезных людей страны.
      — Нет, этого человека ты знать не можешь. Он не из этой страны.
      — Почему он не обратился ко мне лично?
      — Потому что понимает, что без протекции ты его слушать не будешь.
      — Ему нужно оружие?
      — Ему не нужно оружие. У него навалом оружия. Ему нужен ты.
      — Ты ручаешься, что он не подстава? И что он просит серьезный разговор?
      — Ручаюсь. Он помогал мне в нескольких делах. В обмен на разного рода услуги. Он очень серьезный человек. Он самый серьезный человек, с которым ты когда-либо имел дело.
      — Самым серьезным человеком был мой участковый милиционер, который лет двадцать тому назад посадил меня раньше, чем узнал мое имя. За что ему нынешнее мое спасибо.
      — Что мне передать человеку?
      — Что я готов встретиться.
      — Когда и где?
      — Через два дня. В ресторане «Ночной подвальчик». Если у него хватит бабок на входной билет. А если не хватит — то мне не о чем с ним болтать.
      — У него хватит денег на входной билет.
      — Я буду за столиком, который…
      — Он найдет.
      В назначенное время Мозга, сопровождаемый тремя телохранителями, спустился в избранный им для встречи ресторан, в который не располагающие излишними средствами люди не совались.
      Мозга вошел в ресторан и замер на пороге. По той причине, что ресторан был пуст. По причине того, что в ресторане не было ни одного посетителя.
      — В чем дело? Вы не работаете? — резво отбежав, спросил у метрдотеля один из телохранителей. Пока Мозга с отсутствующим выражением на лице стоял у двери.
      — Они работают, — ответил подошедший из глубины зала человек, обращаясь к телохранителю, но глядя сквозь телохранителя на Мозгу.
      — Отчего же нет посетителей?
      — Зал откуплен на весь вечер.
      — Кем откуплен?
      — Мной откуплен. Я не хотел, чтобы нам мешали. Я хотел провести нашу беседу в доверительной обстановке…
      Похоже, у «человека» действительно с бабками все было в порядке. Похоже, этот «человек» был серьезным человеком.
      — Выбирайте столик.
      — Мне не надо выбирать столик. У меня есть свой столик.
      Мозга сел на свое привычное место. И стал ждать. Меню. И разговора. Тот, кто ждет, оказывается в более выигрышном положении, чем тот, кто должен заговорить. Молчаливое ожидание — признак силы и большего, чем у собеседника, авторитета.
      — Мне много о вас говорили, — сказал человек.
      — Хорошего или плохого?
      — И того и другого. Но и того и другого одинаково уважительно.
      Похоже, у этого человека в порядке были не только бабки. Но еще и голова.
      — Зачем вы пригласили меня?
      — Познакомиться.
      — Тогда знакомьтесь.
      — Тогда пусть будет мистер Смит.
      Мозга приподнял брови.
      — Вы иностранец?
      — Я гражданин Соединенных Штатов Америки. И еще нескольких стран.
      — Вы бизнесмен?
      — В некотором роде. Хотя бы потому, что оказывал одному вашему приятелю услуги на территории Америки и других стран.
      — Какие услуги?
      — Например, в открытии виз. В поддельном паспорте. Поиске не афиширующих свою деятельность партнеров. В освобождении из-под стражи. До суда.
      — Вы можете влиять на американское правосудие?
      — До какой-то степени. В особенности для полезных моей стране людей.
      — Вы не бизнесмен.
      — Нет. Не бизнесмен. Вы все правильно поняли. Я не бизнесмен, но деловой человек.
      — Что вы от меня хотите?
      — Поговорить.
      — Говорите.
      — Поговорить с глазу на глаз.
      — Тогда мне придется предпринять некоторые меры безопасности.
      Мистер Смит согласно кивнул. Встал. И развел в стороны руки.
      Телохранители, подчиняясь взгляду шефа, вывернули у него карманы, прохлопали ладонями по бокам, груди и спине.
      — Все чисто.
      — Подождите там, — показал Мозга на дальний столик.
      Телохранители расселись вокруг стола, не отрывая глаз от собеседников.
      — Я должен вам сказать, что прибыл сюда не по одному только своему желанию. Но и по поручению. Одного очень влиятельного человека.
      — Кого?
      — Например, Его, — сказал мистер Смит, бросив на стол и аккуратно разгладив руками стодолларовую купюру.
      — Зачем Ему я?
      — Нам стало известно, что в скором времени в вашей стране могут иметь место очень важные события, в которых определенную, вернее сказать, первую роль будете играть вы.
      — Допустим. И что из того?
      — Мы бы хотели согласовать наши и ваши планы. И наши и ваши действия. Может так случиться, что мы будем полезны друг другу. Что наши цели в чем-то совпадут…
      — У нас разные цели, — сказал Мозга.
      — Вы так уверены?
      — Совершенно уверен. Двум медведям в одной берлоге тесно. Тем более нашему и не нашему медведям.
      Мистер Смит слегка дернулся. В последнее время он отвык, что ему могут отказывать. В последнее время ему не отказывали и с большим удовольствием и за гроши продавали любые государственные, военные и технологические секреты и принимали любые предложения. Потому что он расплачивался баксами. Визами. И видом на жительство. За вид на жительство продавались все. Без исключения. Кроме этого первого исключения.
      — Я предлагаю вам и вашей семье гражданство и защиту своей страны. Самой богатой и могущественной страны мира, — с некоторым даже пафосом сказал мистер Смит.
      — На хрена мне сдалась твоя страна? — брезгливо усмехнулся Мозга. — У меня своя есть.
      — Вы, наверное, не поняли…
      — Все я понял. Ты предлагаешь мне продать свою родину. И платишь за это баксами. С портретом того, кто тебя сюда прислал. И еще платишь штампиком в заграничной ксиве. Так?
      — Примерно так.
      — Ну а раз так, то передай тому, кто тебя сюда прислал, что я не согласен. Что он опоздал со своим предложением.
      — Но почему?
      — Потому что лучше быть первым на зоне, чем последним за ее забором.

      В стране царило нездоровое оживление. Ее управители вели подсчеты и с утра до ночи и ночью тоже, если были дома, а не где-нибудь на «выездном совещании», играли в стратегические игры. Вроде тех, что так обожают их компьютеризированные внуки. Только играли не с компьютером. А с целой страной. Государственные мужи просчитывали кризис.
      Президент мыслил по старинке. Президент раскладывал пасьянсы. Из политических лидеров, сторонников, противников, фондов, партий, фракций, платформ, территорий, силовых министерств, спецподразделений и еще населения. Населения России. Он перетасовывал их друг с другом, менял местами, раскладывал в различных комбинациях, менял козырей, выводил в тузы шестерок, бил королей валетами… Он просчитывал десятки хитроумных комбинаций, но никогда не выпускал из рук бьющий всех и вся покер — пропавшую из арсеналов армии атомную бомбу. С ней он мог выиграть любую игру. Выиграть всегда и при любом раскладе.
      Он мог сменить неугодных ему министров, придравшись к тому, что они не сумели обеспечить надлежащий надзор за ядерным оружием. И поставить на их место новых, более его устраивающих, под одобрительный гул законодательного собрания. Мог объявить чрезвычайное, в связи с угрозой термоядерной диверсии, положение. И выслать законодателей и министров за сто первый километр. Мог запросить военной помощи ООН и получить ее. Или потребовать международных кредитов на обеспечение безопасности ядерных арсеналов и получить еще быстрее, чем военную помощь.
      Блуждающая по территории страны бомба позволяла ему использовать всю возможную полноту власти. И даже большую, чем оговаривала конституция. Пока бомба угрожала стране, позиции Президента были непоколебимы.
      Кроме того, новый кризис бил старый кризис. По тому что в стране, где с часу на час может случиться ядерный взрыв, население перестает заботить невыплата зарплат и пенсий и цены на минимальные и максимальные продуктовые корзины. Как говорится, не до жиру — быть бы живу.
      Бомба могла стать панацеей от всех государственных хворей. Как тот рекламируемый от кашля, поноса и золотухи панадол. Та бесхозная бомба меняла политическую ситуацию. Но, возможно, меняла не в самую худшую для Президента сторону…
      Впрочем, та же самая, блуждающая, как снарядный осколок в живом теле, бомба устраивала и премьера. Примерно по тем же позициям устраивала. Но только если их развернуть в свою пользу. Если, к примеру, вовремя объявить Президента недееспособным. И не способным предотвратить возможность термоядерного взрыва, угрожающего населению страны. И тем сдернуть одеяло на себя…
      О том же думал министр внутренних дел. О государственном одеяле, которое можно потянуть и перетянуть. Если потянуть вовремя и с надлежащей силой. Например, блокировав силами подчиненных ему спецподразделений телерадиотрансляционные центры, посредством которых выйти с обращением к жителям страны, которых на местах батальоны патрульно-постовой службы сгонят на площади для демонстрации поддержки нового курса реформ. И которые они непременно поддержат при огневой поддержке вышеозначенных батальонов.
      Но даже если не блокировать и не выходить с обращением, то все равно без него, министра внутренних дел, в такой заварухе не обойтись. А это значит, можно затребовать и получить у правительства новые субсидии, права и льготы. И тем подготовить плацдарм для дальнейшего наступления в высшие эшелоны власти…
      Более мелкие, но все равно заоблачно высокие политики искали в сложившейся ситуации свои выгоды. Если произойдет атомный взрыв, то вслед за ним или одновременно с ним произойдет еще один взрыв. Взрыв народного недовольства. Который может, если его энергию правильно направить, смести Президента и всех окопавшихся подле него приспешников. И вынести на своем гребне во власть новую когорту управителей. Довольно лишь выступить по радио и телевидению и разъяснить рядовым гражданам, кто управлял страной и управлял ими. И продемонстрировать кое-какие документы… Не страдало в данной ситуации и Министерство обороны. Кроме разве самого министра, которому в будущем раскладе выпадала роль козла отпущения. Если он, конечно, не сумеет вовремя вывернуться. Все прочие высокие армейские чины оставались на местах. Потому что в чрезвычайных условиях армия является единственным гарантом сохранения мира и порядка. И никто с той армией всерьез спорить не решится. А напротив, станет с ней всячески заигрывать и строить ей глазки и прозрачные намеки. Что в перспективе обещает армии достойное ее статуса повышенное материальное и техническое содержание, а ее генералитету новые звания, квартиры и участки под дачи. И если для достижения этих целей нужна бомба — пусть будет бомба…
      И уж кто совсем не испугался бомбы — так это разномастная, но единая в своей нацеленности на власть мелкая оппозиция. Для тех, если отбросить сантименты и широковещательную демагогию, бомба могла стать мамой родной. Если успеть опередить Президента и премьера. Если успеть опередить Президента и премьера, то можно ухватить свой, очень жирный кусок пирога. Возможно, самый жирный кусок пирога. И под разглагольствования через средства массовой информации и особенно общероссийские телевизионные каталы о государственной безопасности и заботе о чаяниях населения пропихнуть десятка два с двойным дном законов. И протащить в правительство своих людей. И убрать всех прежних. А если убрать всех неугодных прежних и поставить угодных своих, то это уже будет революция, о которой так давно говорили все, кому не лень. И если бомба неизбежна и способна привести к подобным результатам — пусть бомба будет раньше…
      Крупная оппозиция думала чуть иначе, но все равно в том же русле. В русле убыстрения чрезмерно затянувшегося процесса прихода к власти. Крупной оппозиции не была нужна угроза взрыва как таковая, но была на руку любая публично продемонстрированная недееспособность ныне существующего правительства. Пусть даже связанная с неспособностью охранить над лежащим образом ядерный боезапас страны. И даже хорошо, если связанная с неумением охранить ядерный боезапас. Потому что скандал такого ранга не минует ни одни уши и не оставит безучастным ни одного человека. Особенно если его осветить через СМИ и телевидение. Бомба это вам не взятки и не купание с голыми девками в сауне, которые затрагивают только взяткодателей и взяткополучателей и любителей дурно пахнущего пара. Это то, что касается каждого гражданина страны. И если верно использовать промашку правительства и Президента, и если найти компромисс с армией и здравомыслящими людьми в силовых министерствах, то…
      — Странно, — сказал вечером своей жене один из руководителей российского телевидения. — То неделями не тревожат, то налетают как голодные собаки. Все и в один день.
      — Кто налетает? — переспросила жена.
      — Все налетают. От представителей Президента до генсеков партии любителей пива. Все. И в один день. Все свидетельствуют свое почтение, интересуются, нет ли проблем, и предлагают свою помощь. Видно, что-то произошло там, в высотах власти. Видно, случилось что-то такое, что может разрешиться в том числе и с помощью телевидения. Или только телевидения…
      Вот как все повернулось. С бомбой. И не с бомбой.
      Всех она устроила. Та похищенная из арсеналов Вооруженных Сил ядерная смерть. Всем оказалась выгодна. Тем или иным боком.
      И Президенту.
      И премьеру.
      И министрам плаща и кинжала. И более мелким правительственным чиновникам.
      И оппозиции.
      И даже президенту Соединенных Штатов Америки. Всем она обещала принести свои политические дивиденды. В случае угрозы возникновения взрыва. Или политические дивиденды в случае взрыва.
      Всем! Кроме разве народа, которому предстояло в том взрыве погибнуть…

      — Пора, — сказал Мозга. — Уже пора перестать брать на понт. Уже пора начинать ладить дело…
      — Когда?
      — В следующую субботу…
      Время в стране потерянной атомной бомбы начало обратный отсчет…

      Саморазжалованному из полномочных, чрезвычайных и особо приближенных к телу его высочества шейха озер, песков и нефтяных скважин представителю была назначена встреча. С Куратором. Куратор для Резидента есть главное и нередко единственное за всю его карьеру лицо, через которое он имеет возможность сноситься с Конторой. От него он получает задания, инструкции, специмущество, деньги, благодарности. С ним он советуется и ему высказывает свои сомнения, жалобы и протесты. Кто стоит за Куратором и над Куратором, рядовой Резидент узнает очень редко. И узнать не стремится, чтобы спокойней спать и чтобы просыпаться…
      Встреча состоялась в назначенное время в назначенном месте. И встреча озадачила.
      Нынешний Куратор не был похож на Куратора. Это Резидент понял сразу. По его внешнему облику, по манере держаться, разговаривать и особенно по теме разговора. Тема разговора выходила за пределы компетенции просто Куратора. Тема этого разговора касалась не деталей операции, не требуемого для ее осуществления вещевого и материального снабжения, а ее сути. А сутью была бомба.
      — Ты уверен, что они располагают изделием? — Вопрос чей угодно, но не Куратора, которому надлежит только узнавать, передавать ответ по инстанции и возвращать высокое мнение в низы…
      — Уверен.
      — Почему?
      — Я прослушивал встречу.
      — Но ведь ты ее не видел, ты только слушал.
      — Этого вполне достаточно. Он говорил с абсолютной уверенностью в своих возможностях. И с абсолютной готовностью использовать эти возможности. Это не были просто слова. Это были вполне конкретные предложения.
      — А если он блефовал? Если обманывал ради достижения каких-то своих целей?
      — Зачем? В их среде обманывать не принято. Своих не принято. В их среде обман своих карается смертью. Если он блефовал, то блефовал жизнью. И ничего не выигрывал взамен. Кроме того, я имел дело с его людьми во время оперативной разработки подходов к объекту. И убедился, что они не бросают слов на ветер. Они говорят только о том товаре, который у них имеется в наличии. Это не блеф.
      — Значит, бомба уже есть?
      — Есть.
      — И он способен ее взорвать?
      — Уверен. Он способен ее взорвать, потому что обещал это сделать. Публично обещал. Ему нет хода назад. Ему не простят его заявлений, не подтвержденных действием.
      Куратор, который не был Куратором, задумался. Уверенность Резидента в своих словах была очень серьезным аргументом в пользу опасности. Резиденты редко ошибались в выводах. Потому что проводили расследование лично, не передоверяя его многочисленному низовому аппарату. И могли лучше, чем кто-либо, судить о сути проблемы. И еще потому, что отвечали за результат не погонами, а головой.
      Но даже если предположить, что Резидент заблуждается, то в данном конкретном случае лучше перестраховаться. Ведь разговор идет не о партии наркотиков, не о коррумпированном регионального уровня чиновнике и даже не об угрозе покушения на высокопоставленного члена правительства — о бомбе. Об атомной бомбе. Она касается всех.
      — Как можно установить местонахождение изделия?
      Это тоже был вопрос не Куратора. Куратору довольно было переадресовать его своему начальству. Это был вопрос начальства. Или начальства того начальства.
      — Не знаю. Я не смог проследить путь транспортировки изделия.
      — Как, по-твоему, можно установить местонахождение изделия в принципе?
      — Быстрее всего?
      — Как можно быстрее.
      Резидент секунду посомневался, но все-таки сказал:
      — Если как можно быстрее — то обратиться за помощью к Президенту, перекрыть все дороги, проверить все машины и все железнодорожные составы силами милиции, военных и пограничников.
      «Куратор» внимательно посмотрел в глаза Резиденту. Который догадался, что он не Куратор. И сказал об этом вслух. Потому что сказал о Президенте.
      Играть втемную дальше было глупо. И изображать Куратора — тоже глупо. Есть ситуации, когда приходится снимать маски.
      — Президент отказывает во встрече.
      — Надо довести до него суть проблемы.
      — Он знает суть проблемы.
      — И?..
      — И отказывает во встрече.
      — Но это значит…
      — Это ничего не значит. Кроме того, что я сказал. Кроме того, что Президент по неизвестным нам причинам отказывает во встрече.
      — Тогда я затрудняюсь…
      — Почему ты исключил из способов доставки воздушные носители?
      — Бомбу можно сбросить либо с борта военного штурмовика — которые охраняются и которые по причине отсутствия горючки практически не летают. Либо с вертолета — что не может гарантировать точности попадания. Кроме того, самолет или вертолет возможно сбить на подлете силами ПВО. Сразу после легализации намерений. Нет, авиационные средства доставки не могут использоваться для шантажа. Только для внезапной атаки. Для шантажа может быть пригоден только заранее доставленный на место и укрытый от посторонних глаз заряд. Для этого более всего подходят большегрузные автомобили и железнодорожные контейнеры. Скорее всего автомобили. Так как они маневренной и их можно оставить в любом удобном месте.
      — Согласен. В данном вопросе наши выводы сходятся.
      — Тогда еще один сравнительный вопрос — где предположительно он собирается провести взрыв?
      — В любом крупном городе в средней полосе России. Они не рискнут везти заряд через всю страну. И не станут выбирать маленький населенный пункт, взрывом которого никого не напугаешь. Они будут выбирать крупный город.
      — Миллионник?
      — Миллионник. Ну или хотя бы пятисоттысячник.
      — Значит, один из ближайших к месту сходки городов-миллионников.
      — Почти наверняка — да.
      Объект поиска и направление поиска были определены. Оставалось детализироваться по частностям.
      — «ЗИЛы» и «газончики» исключаем?
      — Да. Только большегрузы. Только тентованные «КамАЗы», «МАЗы». И обязательно контейнеровозы и холодильники. Они для этих целей удобнее всего.
      — Добро. Рассматриваем только большегрузы свыше десяти тонн.
      — Теперь место назначения…
      Разведчики развернули обычную большемасштабную политическую карту страны. И, воткнув в место сходки иглу циркуля и раздвинув его на тысячу километров, очертили круг. Расстояние в тысячу километров они выбрали произвольно, исходя из того, что чем больше расстояние, тем выше шансы нарваться во время дороги на какое-нибудь опасное приключение.
      В двухтысячный круг попали несколько городов с населением, превышающим триста тысяч жителей.
      Внутри круга были выделены наиболее добротные дороги. Везти атомную бомбу по проселкам, рискуя застрять с нею где-нибудь в грязевой луже, никто не станет. Для такого груза требуется гладкая и широкая дорога.
      Итого — несколько городов и несколько десятков соединяющих их магистралей. Это были уже те масштабы, которые Контора могла освоить самостоятельно. Без помощи Президента. По крайней мере могла попробовать освоить.
 
      К посту ГАИ подошел человек. Очень добротно и богато одетый человек.
      — Здорово, служивый, — сказал он.
      — Чего надо?
      — Поговорить, Узнать, как ваша жизнь придорожная.
      — Нормальная жизнь. Говори, чего надо?!
      — С начальством поговорить.
      — Начальство там, в будке спит. Тревожить не велело. Так что со мной говори.
      — С вами не получится. Это дело выходит за пределы вашей компетенции.
      — Компи… чего? Откуда ты знаешь мои пределы? Может, у меня и не такие пределы… но такие пределы, чтобы вот сейчас тебя… Ну-ка предъяви документы…
      Разговор принимал нежелательный оборот.
      — И все же это дело компетенции вашего начальства. Потому что это очень денежное дело. И если это денежное дело его минует, то я не знаю, как он расценит ваше упорное нежелание…
      — Так бы сразу и говорил. Я сейчас…
      Начальство, по привычке спавшее между двумя выключенными по случаю лета электрическими «козлами» под курткой на лавке внутри поста ГАИ, громко выразило свое недовольство по поводу того, что его потревожили. В приличествующих случаю выражениях.
      — Ну ты че… в натуре, ефрейтор Михайлов… совсем, что ли… старшего по званию… вообще…
      — Товарищ старший лейтенант, тут вас просят.
      — Кто… Кому делать… Если меня разбудить… И ты тоже… ефрейтор Михайлов.
      — Он говорит, что по делу. Денежному.
      — Ну так бы сразу и сказал…
      Начальник поста накинул на плечи куртку и, громко зевая и поеживаясь, сел на лавку.
      — Зови.
      Незнакомец прошел в будку.
      — Ну, че надо?
      — Надо? Помощи надо.
      — Задавил кого? Если до смерти задавил, то тогда не договоримся. Тогда — по закону. Тогда протокол, опознание, задержание…
      — Нет. Никого я не давил. Тут дело совсем другого рода. Тут дело деликатное.
      — Ну?!
      — Понимаешь, кинули нас.
      — Нынче всех кидают. Ты мне не жалуйся. Ты мне дело говори. А то я при исполнении. Мне порядок на дорогах обеспечивать надо. Нарушителей ПДД ловить. А ты отвлекаешь меня посторонними, понимаешь, разговорами.
      — Я и говорю — кинули нас. Умыкнули товар на миллион долларов.
      — Ну! На миллион баксов — это круто.
      — На миллион! И если вы поможете отловить и наказать преступников, двадцатую часть возвращенной владельцам суммы они готовы пожертвовать на нужды работников дорожно-постовой службы. В наличных долларах.
      — Десятую.
      — Почему десятую?
      — Потому что по справедливости. Потому что вы получите девять десятых. А если мы не станем искать — ничего. Мы получим гораздо меньше, хотя спасем всё. А могли бы забрать все.
      — Хорошо, я согласен.
      — И штуку сейчас. Авансом. Мне.
      — Сейчас?
      — Сейчас! Сами понимаете, мне придется перегруппировывать силы личного состава, усиливать меры по обеспечению надзора за транзитным автотранспортом, возлагать на личный состав и себя дополнительную ответственность… Нам придется работать! Может быть, задарма работать. В общем, сейчас, и штуку.
      — Хорошо.
      — Кого нужно проверять?
      — Все большегрузные машины, следующие в направлении… Особенно тентованные «КамАЗы», контейнеровозы и рефрижераторы. И особенно машины, идущие малой скоростью в сопровождении нескольких легковушек. Малая скорость и легковушки сопровождения — один из главных признаков интересующего нас транспорта.
      — Понял. Не дурак. Стекло едет. Или какая-нибудь электроника. Угадал?
      — Почти. Но разбиться действительно может.
      — Что делать с машинами?
      — Убедиться в наличии груза.
      — Нам что, пломбы придется ломать? Тогда еще десять штук. За возможный скандал. Водители до пломб, знаете, какие нервные…
      — Ничего ломать не придется. Надо поднести к машине вот этот детектор. Если стрелка отклонится, значит, там находится тот груз, который мы разыскиваем.
      — Он что, радиоактивный, что ли?
      — Да, чуть-чуть. Мы на всякий случай пометили его радиоизотопами.
      — Изотопами? А от них ничего такого не будет? Личный состав не пострадает? В смысле свободной от несения службы жизни?
      — Нет. Это исключено. Дозы слишком малые, чтобы нанести какой-либо ощутимый вред здоровью…
      — Тогда еще полштуки. Мне. И сейчас.
      — За что?
      — За то самое! За лечение личного состава. И компенсацию. В случае утраты трудоспособности. А то одному моему знакомому, когда на переподготовку в Чернобыль посылали, тоже говорили, что ничего страшного. И точно — ничего. То есть совсем ничего. То есть полный — ничего…
      — А почему вам, а не им?
      — Потому что за этот вверенный мне пост отвечаю я.
      — Хорошо. Еще полштуки…
      Сделка была заключена. На этом посту ГАИ. И еще на полусотне постов ГАИ. И еще был заключен договор с десятью охранными фирмами, которые взялись разыскать утраченный груз за те же десять процентов от его стоимости. И выплачен аванс работникам железнодорожных контейнерных станций нескольких крупных городов.
      Сделки были заключены. Ловчая сеть заброшена. Оставалось ждать улова.

      Команда Президента просчитывала круги на воде. От камня, который еще не был брошен. Но мог быть брошен в любое следующее мгновение. Круги получались многочисленные. И расходящиеся по всему миру. От Москвы до Филиппин включительно. Потому что такой величины был камень. На несколько мегатонн был камень…
      — А если попробовать остановить инцидент? — высказывал предположение один.
      — Остановить не хитрость. Хитрость — когда остановить. Сейчас — значит упустить инициативу из своих рук и передать в руки оппозиции. И что самое плохое — скрытой оппозиции, которая пока еще никак не проявила себя, терпеливо ждет своего часа. Дать им такой козырь значит подтолкнуть во власть. Их позиция будет неуязвима — нынешний Президент допустил чрезвычайное, связанное с атомным шантажом происшествие. Значит, такому Президенту лучше передать свои полномочия новому Президенту, который сможет гарантировать, что подобный инцидент не повторится. Сможет защитить гарантированные Конституцией гражданские права. Отсюда следует вывод, что при преждевременном принятии мер угроза поражения максимальная. Тихие победы не способствуют повышению престижа руководителей.
      — Да, раньше времени высовываться убыточно.
      — И позже нельзя. Когда, к примеру, взрыв уже прозвучит. Надо тогда — когда надо. Ни раньше, ни позже.
      — Выигрышней всего, когда шантаж будет легализован. Когда стране будет предъявлен ультиматум. В этом случае, если Хозяин сможет нейтрализовать угрозу, его рейтинг повысится на много пунктов.
      — На сколько?
      У президентской команды разговор был конкретный. И опирался не на предположения, а на статистику и прикладную математику.
      — Среди городской интеллигенции процентов на 60, возможно, даже и 70. У работников бюджетной сферы — на 52–54. У рабочих — на 45–47… Наибольший результат будет достигнут в регионах угрозы, то есть тех, населению которых взрыв будет угрожать непосредственным образом… В любом случае отведение ядерной опасности от населения и страны в целом способно вывести рейтинги Хозяина на передовые позиции со значительным отрывом от всех прочих кандидатов. И обеспечить ему популярность на последующие несколько лет. Если он, конечно, сможет предотвратить взрыв.
      — А если нет?
      — То будет наблюдаться обратная тенденция. У городской интеллигенции… У работников бюджетной сферы… У бизнесменов… В центральных областях… По регионам…
      — Это если не успеть ввести в стране чрезвычайное положение.
      — Да. Если не успеть ввести. Если успеть, то вся полнота власти перейдет к главе государства. Вне зависимости от того, что покажут рейтинги. Только надо успеть объявить чрезвычайное положение до того, как оппозиция объявит Хозяина низложенным. Нужно успеть использовать сложившееся положение дел в свою пользу. Чуть раньше, чем его используют в свою пользу другие. Здесь кто успеет первым — тот и будет прав.
      — Значит, надо заранее подготовить пакет документов, регламентирующий новый порядок вещей с точки зрения его соответствия существующему законодательству.
      — Уже готовится.
      — Существующее законодательство вряд ли позволит аргументировать безболезненный переход к диктатуре.
      — Позволит. Закон что дышло… Особенно если готовиться к интерпретации его статей заранее.
      — Зарубежные страны и международные организации? Как они отнесутся к нарушению прав человека?
      — Нормально отнесутся. Примут чрезвычайное положение как данность. И почти наверняка поддержат, в том числе субсидиями. Права человека интересуют их лишь до тех пор, пока они не ущемляют прав граждан их стран. А когда ущемляют, они перестают говорить о человечестве в целом и переходят к более понятным их населению темам патриотизма и национального процветания. Им важно будет остановить угрозу повторных взрывов. Ради этого они пойдут на любой компромисс с теми, кто может это обеспечить.
      — Или попытаться взять страну под международный контроль.
      — Но с соблюдением видимости невмешательства во внутренние дела. Мы не Югославия. Мы слишком велики, чтобы пытаться нас проглотить. Если они решатся ввести войска для контроля за территорией хотя бы центральных регионов, они разорятся на одном их прокорме. Нет, они будут искать опору на существующую власть, которая сможет доказать свою дееспособность. Они поставят на того, кто окажется сильнее в драке за власть. В идеале — они поставят на Хозяина. Как ставили уже неоднократно.
      — Добро. Тогда формулирую следующий вопрос. Как можно удержать Хозяина на плаву, если попытаться предупредить теракт? И как предупредить теракт с наименьшими для него потерями?
      — Блокировать подходы к потенциально угрожаемым объектам. Попытаться арестовать организаторов данного преступления. Для чего мобилизовать силы милиции. Безопасности и армии.
      — Аргументируя это угрозой возможного атомного взрыва? Которую своим неразумным правлением допустил Хозяин?
      — Нет. Про атомную угрозу упоминать нельзя. Можно про полномасштабную борьбу с преступностью. Это начинание население поддержит. И отобразит в рейтингах.
      — Но перекрытие всех транспортных магистралей — это чрезвычайное положение! Причем слабо аргументированное для подобных масштабов действия. Борьбу население, конечно, поддержит. Но не поддержит мелкие и крупные бытовые неприятности, причиненные этой борьбой. Не поддержит транспортные пробки на дорогах, досмотр грузов.
      — Предлагаю еще одну версию. Блокирование транспортных артерий нарушит схемы распределения грузопотоков. Пострадают посредники. Пострадает недополучившая налоги казна.
      — Кроме того, понесет убытки иностранный капитал. Я хочу напомнить, что на сегодняшний день экономика страны всецело зависит от продуктового и вещевого импорта. Мы сидим на крючке. На их крючке. Если мы начнем задерживать и проверять, то есть не формально, а по-настоящему проверять весь поступающий в страну и вывозимый из страны и передвигающийся по стране груз, мы очень скоро выявим его истинную сущность и назначение. Мы узнаем, что они ввозят сюда и что они вывозят отсюда. Не по документам, а на самом деле. И вынуждены будем на выявленные таможенные и прочие нарушения как-то прореагировать. Они потерпят убытки. Разразится скандал, после которого они могут свернуть поставки. Чтобы поставить нас на место. И получить все те возможности, которые они имеют сегодня. Сворачивание продуктовых поставок вызовет голод. Вызовет недовольство. И вызовет отставку Хозяина.
      На недовольство, выказываемое на местах, придется отвечать непопулярными мерами. В худшем случае чрезвычайными мерами. Но мерами, принятыми не против угрозы ядерного взрыва, а против населения. Что население, естественно, не простит.
      Из чего можно сделать предварительные, вчерне выводы.
      Предупреждение угрозы взрыва до его общенациональной легализации не проходит. Без убытка для президентского рейтинга не проходит. При неопределившейся и не доведенной до сведения широких масс населения опасности принимать серьезные меры по ее ликвидации политически убыточно. Вскрывать невызревший и пока еще не болящий нарыв значит не получить никакой благодарности от пациента. Но обязательно публично высказанное неудовольствие за испорченный внешний вид и мучения, доставленные операцией. Чтобы быть благодарным, пациент вначале должен пострадать и очень сильно испугаться. Тогда он сможет в должной мере оценить проявленную о нем заботу. При этом чем больше он испугается, тем большую степень благодарности выкажет. В избирательных бюллетенях выкажет…
      Нарыв должен вызреть. Должен стать болезненным. И должен заставить страдающего пациента обратиться к помощи врача-спасителя. Врача-избавителя. Самому обратиться…
      Отсюда общий вывод может звучать следующим образом — предупреждать угрозу ядерного шантажа с точки зрения достижения наиболее желаемого политического результата нецелесообразно…
      Президенту нецелесообразно.
      И силовикам нецелесообразно.
      И оппозиции нецелесообразно. И даже заокеанскому ЦРУ нецелесообразно.
      Всем нецелесообразно.
      Вот таким вот образом. Если желать получить требуемый результат. Если стремиться к этому результату. И если проверять политику не эмоциями, а алгеброй.

      Машины вышли из известного Мозге места. По команде Мозги вышли. Два тентованных «КамАЗа», загруженные песком. Поверх которого, в специально устроенных выемках, лежали бомбы, укрытые брезентом. Поверх брезента снова был насыпан песок. Именно так саперы перевозят взрывоопасные предметы. Именно так они посоветовали Мозге перевозить то, что он собирался перевозить.
      Саперы не знали, о какого рода взрывоопасном изделии идет речь. Они исходили из имеющегося у них опыта, который был совершенно неприменим к атомному оружию. Атомные бомбы от случайного сотрясения не взрываются. Атомные бомбы взрываются только от злого умысла.
      «КамАЗы» сопровождали четыре иномарки, набитые вооруженной до самых фикс братвой. И микроавтобус, где были оборудованы спальные места для водителей, которые ни в коем случае не должны были переутомляться. Еще в одной иномарке передвигался «банкир» с разрешающими проезд по всей территории страны ксивами и двумя полными «дипломатами» денег, которые могли пригодиться там, где окажутся бессильными ксивы. Потому что те, кто не принимает всерьез бумаги с печатями, взамен них с удовольствием принимает бумаги с водяными знаками. А если не принимают бумаги с водяными знаками, принимают зеленые бумаги с водяными знаками.
      — Машины вышли на трассу, — передали по мобильному телефону сопровождающие.
      — Машины на трассе, — доложил главный подручный самому Мозге.
      — Добро. Передай, пусть следуют к месту назначения. И держи меня в курсе. Постоянно держи в курсе. Эта колонна для меня сейчас самое главное.
      «КамАЗы» шли медленно. Не больше сорока километров в час. Так приказал Мозга. А его слово было надежней установленных на ходовую часть ограничителей скорости. Его приказы исполнялись буквально. До слога. Или, как в данном случае, до километра.
      — Проследовали поселок Светлый.
      — Проследовали Светлый.
      — Свернули на объездную дорогу.
      — Свернули на объездную.
      — Перевалили через железнодорожный мост.
      — Мост…
      Сзади ползущей малой скоростью колонны то и дело пристраивались шустрые и до истерики нервные легковушки. И, не имея возможности разогнаться, отчаянно сигналили и пытались пойти на обгон. Но, внимательно присмотревшись и заметив одинаково мощные и одинаково бритые затылки на заднем сиденье последней машины, и идущей впереди нее машины, и еще одной, затихали. И ехали с той же скоростью. «Затылки» это тебе не ГАИ. Эти способны отобрать не только права.
      Пост ГАИ. Остановка. Показ документов. И дензнаков. И в отдельных случаях зеленых дензнаков. Документы в порядке. Путь свободен.
      Поворот…
      Населенный пункт…
      ГАИ…
      Еще одно ГАИ.
      — Путевой лист, — потребовал сержант, — и права.
      Двое других обошли грузовики с бортов, проверяя качество шнуровки.
      — Что везем?
      — Песок.
      — Куда везем?
      — В Москву.
      — Зачем везти песок за две тысячи километров?
      — Это хороший песок.
      — Покажите груз.
      — Зачем смотреть песок? Песок он и есть песок.
      От легковушек, лениво накидывая на плечи одинакового покроя кожаные куртки, фронтальной колонной выдвигалась братва, которая давно уже разучилась бояться людей в форме, которым давно уже было, что милиционер, что бездомная кошка.
      — Покажите накладные на груз.
      — Вот они, накладные. А вот дополнительные накладные.
      Дополнительные накладные были меньше накладных по размеру. Но зато гораздо толще накладных. Если их сложить друг на друга.
      — А сертификаты?
      — Вот они. А вот дополнительные сертификаты.
      Дополнительные сертификаты были примерно равны размерами дополнительным накладным, но были другого цвета.
      — Вы удовлетворены? Или нам с теми же документами следует выйти на ваше начальство? Чтобы получить разрешение на проезд от них. А не от вас.
      — Нет, этот вопрос мы вправе разрешить на месте. Своими силами.
      — Ну так разрешайте.
      Братва стояла вдоль обочины, лениво пережевывая жвачку и скучно поглядывая по сторонам.
      — Все в порядке. Проезжайте.
      Водители забрались в «КамАЗы». Братва вразвалочку пошла к иномаркам.
      — Ну что? — спросил проводивший проверку документов сержант.
      — Отклонились.
      — Кто отклонились?
      — Стрелки отклонились.
      — Сильно?
      — Сильно.
      — Надо доложить лейтенанту.
      — Лейтенант спит. Велел не будить. Если ничего не случится.
      — А когда стрелка отклонится, это «случится» или «не случится»?
      — Это, наверное, «случится».
      — Ну тогда буди. Лейтенанта разбудили.
      — Ну, ты че, ефрейтор… Со своими родственниками… Вы че меня все… Когда я…
      — Товарищ лейтенант. Стрелки отклонились.
      — Какие на дух… стрелки? К какой такой… отклонились? Я же говорил…
      — Стрелки на приборах, товарищ лейтенант.
      — Да вы что! — вмиг проснулся лейтенант. — Это же…
      О том, что это десять процентов от спасенной суммы, он вслух говорить не стал. Но про себя, хоть и с трудом, посчитал.
      — Это же, ё моё! Где, хрен вас разбери, машины?
      — Ушли.
      — Почему ушли?
      — У них документы были в порядке, — показал дополнительные накладные и дополнительные сертификаты сержант.
      — Номера-то хоть запомнил?
      — Номера запомнил.
      — Ну тогда доложи о представленных документах.
      Как положено доложи…
      Вначале осмотрели дополнительные накладные. И поделили дополнительные накладные. По справедливости. В зависимости от звания, образования, стажа работы, занесенных в личное дело наград и поощрений. А также выговоров, замечаний и других допущенных нарушений дисциплины. Вышло так, что у начальства было больше звездочек, больше стажа и меньше дисциплинарных взысканий. Как и должно быть. Потому что не всякий ефрейтор способен дослужиться до лейтенанта. А только самые-самые.
      Потом осмотрели и поделили дополнительные сертификаты. И — тоже отдавая должное и сертификаты более их заслуживающим.
      И лишь потом вспомнили, что надо срочно позвонить по оставленному им несколько дней назад номеру.
      — Алё. Это мы. Ну, то есть сержант дорожно-патрульной службы Михайлов. Мы тут это… Нашли. Ну, то есть стрелки отклонились. Как вы говорили. Два «КамАЗа». И иномарки. Номера? Записали номера. Все номера записали. Диктую…
      Едущий на двух тентованных «КамАЗах» груз был обнаружен.
      Ефрейтором Михайловым был обнаружен. А он даже не подозревал о том, какое немалое дело для Родины и мира он сделал.
      — Тут это… Лейтенант велел спросить, когда вы к нему приедете. Как зачем? Не знаю зачем. Но он сказал, что вы обязательно захотите его увидеть…

      «КамАЗы» с «грузом» решили встречать на перекрестке вблизи поселка Ивантеевка. Там было удобней всего. Потому что боковые дороги выходили на главную магистраль из густолесья. И увидеть, что на них происходит, не поравнявшись с ними, было нельзя. И еще потому, что, по расчетам, колонна должна была пройти здесь ранним утром. Когда автострада практически пуста. И когда очень хочется спать…
      Для проведения операции были задействованы несколько десятков наиболее опытных бойцов из нанятых по случаю охранных фирм. И несколько своих, извлеченных из тенет конспирации «спецов», которые одни стоили всех тех нескольких десятков охранников. Потому что умели драться без оглядки на премиальные.
      И даже без оглядки на жизнь.
      — Второй. Говорит Седьмой. Объект проследовал в направлении… В количестве… Со скоростью… Вооружение предположительно легкое… Пассажиры легковых машин на задних сиденьях спят… На передних, рядом с водителем, — бодрствуют. Кроме второй машины…
      Засечь точное, до секунд, время.
      — Второй. Говорит Девятый. Объект проследовал…
      Теперь по разнице во времени первого и второго сообщений прикинуть скорость колонны. И просчитать момент выхода в условленную точку. Получается…
      — Всем выйти на исходные. Доложить готовность. Начало работы через семнадцать минут…
      Колонна ехала с раз и навсегда заданной скоростью. Сорок километров в час. Водители зевали. Но не спали. Потому что в правую скулу им дышали бодрствующие штурманы. Или надсмотрщики. Не суть важно, как их называть. Важно, что они сводили на нет возможность ДТП по причине непроизвольного засыпания водителей. Это было их главной и единственной обязанностью. Через каждые четыре часа пары менялись.
      Темп задавала головная машина. Она же отсматривала состояние дороги. И сметала к обочине весь опасный встречный автотранспортный мусор. И пригашивала их бьющие в глаза фары. И должна была принимать на себя их, если это было неизбежно, удар.
      Вторая машина дублировала первую.
      Третья прикрывала колонну с тыла. Четвертая была на подхвате. В пятой спал «банкир» и его телохранители. И все вместе они предназначались исключительно для того, чтобы защитить и обезопасить «КамАЗы». Обезопасить «груз».
      — Через два километра Ивантеевка, — сказал «штурман» первой машины.
      — И что с того?
      — Ничего. Просто говорю. Чтобы говорить. Чтобы не спать. И тебе не давать.
      — А ты не говори. Ты лучше смотри, чтобы сбоку кто-нибудь не выскочил.
      — Кто? Все, кто может выскочить, давно спят.
      — И тем не менее.
      — Ладно. Черт с тобой.
      «Штурман» внимательно посмотрел по сторонам.
      — Все чисто. Никаких отблесков. Впрочем… Нет. Это встречные машины бликуют.
      — Какие машины?
      — Хрен их знает какие. Скорее всего перегонщики. Потому что целая колонна.
      Головная машина проскочила перекресток. И поравнялась с головной машиной встречной колонны. А дальше… А дальше никто ничего не понял. Но сильно удивился. И еще больше испугался.
      Потому что встречная машина, громко сигналя и мигая фарами, рванулась навстречу головной. Удар был неизбежен, и водитель инстинктивно нажал на тормоза. Машины столкнулись лоб в лоб. Но столкнулись не сильно, потому что успели погасить скорость. По крайней мере не так сильно, чтобы все мгновенно умерли. Но достаточно сильно, чтобы водитель и «штурман» ткнулись лбами в руль и лобовое стекло и потеряли сознание. А пассажиры второго ряда свалились под сиденье. В хвост первой машины въехала вторая.
      В это время встречная колонна распалась на две разошедшиеся к обочинам части. И каждая встречная машина мгновенно, со скрежетом тормозов развернувшись, притерлась к борту иномарок. С двух сторон. Так, что невозможно было открыть дверцы. С боковых дорог ударили фары еще нескольких машин. А сзади, поперек магистрали вырулили два грузовика, перекрывая путь к отступлению.
      Ехать было некуда. Дорога кончилась.
      — А! Падлы! — закричала братва, вываливая из карманов пистолеты. — Мочи их, ребята, пока они, гады, не попрятались!..
      А никто и не собирался прятаться. И даже наоборот…
      В салонах встречных машин зажегся свет. И братва увидела наведенные на них автоматы. И тела, защищенные тяжелыми бронежилетами. И лица, прикрытые пуленепробиваемыми забралами. И еще братва увидела пулеметчиков, расставивших сошки своих «ручников» на крышах грузовых машин.
      Против каждого их пистолетного ствола было по меньшей мере три автоматных. Плюс пулеметы. И была перспектива очень скоротечного, на десяток автоматных выстрелов, боя.
      Конечно, можно было сопротивляться. И назло попортить несколько бронежилетов. И поцарапать несколько касок. И умереть. Потому что даже убежать было нельзя. По причине невозможности открыть дверцы автомобилей.
      — Ну что? — сказал из ослепляющего света фар голос. — Будем громко изображать героев? Или будем тихо сдаваться?
      Братва подняла руки. Кроме тех, кто еще не очухался…
      Захват прошел без жертв. И даже без привлекающих, постороннее внимание выстрелов. Захват прошел так, как и должен проходить, когда операция планируется и осуществляется «спецами».
      — Всем отбой, — сообщил по рации руководитель операции.
      В трех километрах по обе стороны дороги облаченные в гаишную форму бойцы убрали запретительные знаки, свернули дорожные шипы и разрешили водителям продолжить движение.
      Разбитые иномарки оттянули к обочине, предварительно сняв с них номера. Братву запихнули в микроавтобус.
      В «КамАЗы» и уцелевшие иномарки сели другие водители. И другие «штурманы». Они повели машины совсем не туда, куда они направлялись, повели машины в строго противоположную сторону.
      Дело было сделано. Опасный груз остановлен в самом начале пути. Шантажировать страну было нечем…
      — Машины пропали, — доложили Мозге.
      — Что?! Как так пропали?! В каком смысле пропали?!
      — В прямом пропали.
      — Когда и где?!
      — Неизвестно. Пока неизвестно.
      — Тогда почему вы решили, что они пропали? Если неизвестно…
      — Колонна не прошла контрольный пункт. И не вышла на связь.
      — Как же это могло?.. Их же там чуть не три десятка! Как они могли пропасть? Почему вы не знаете никаких подробностей?
      — Мы же говорим, что нет связи. Что колонна исчезла…
      Мозга сел на ближайший стул. Потому что стоять не мог. Ноги не держали.
      Мозга лучше, чем кто-либо другой, понял, что проиграл. В любом случае проиграл. Потому что того выступления, тех заявленных, но не осуществленных планов, тех взятых на себя и невыполненных обязательств ему никто никогда не простит. Потому что прощать хвастовство в их обществе не принято. И уж тем более хвастовство, в которое были вложены бабки. Чужие бабки.
      Мозга был уже мертв. Хотя пока был жив. Мозга был лишь временно жив. До момента, когда авторитеты узнают о его позоре. И о причиненном им убытке.
      Мозга проиграл. Вчистую…
      «Груз» завернули в ближайший город. Не самый крупный, но такой, где был военный гарнизон. С солдатами. Офицерами. Штатным вооружением. И телефоном, по которому можно было вызвать подмогу, если бы этих солдат, офицеров и штатного вооружения оказалось бы мало.
      «КамАЗы» подогнали к самым воротам КПП. И нажали на клаксоны. Из здания как ошпаренный выскочил дежурный.
      — Вы чего гудите?! Мать вашу!..
      И осекся. Потому что перед ним стоял незнакомый полковник.
      — Здравия желаю, товарищ полковник!
      — Фамилия!
      — Сержант Грищенко!
      Теперь, если полковник был настоящим полковником, а не липовым, он должен был прикопаться к внешнему виду личного состава. А если не прикопаться, то вызвать подозрение.
      — Воротник застегните, сержант Грищенко. И физиономию протрите! Она у вас в клеточку! От полотенца, на котором вы спали!
      — Виноват, товарищ полковник.
      — Кто есть из офицеров?
      — Капитан Филимонов. То есть я хотел сказать, дежурный по части капитан Филимонов.
      — Где он?
      — В штабе. Спит.
      — Разбудите! Впрочем, нет. Вначале откройте ворота.
      Ворота открыли и запустили «КамАЗы» внутрь.
      В кабинах «КамАЗов» сидели, а на подножках стояли сумрачные гражданские.
      — А эти?.. — нерешительно показал сержант.
      — Эти со мной.
      «КамАЗы» поставили возле гаражей. Охрана разбрелась по окрестностям. Кто по нужде, кто покурить. Но так по нужде и так покурить, что заняли все ближние «высотки» и перекрыли все возможные подходы.
      Из штаба вылез заспанный капитан.
      — Ваши документы! — жестко потребовал полковник.
      Капитан полез во внутренний карман кителя.
      — Почему здесь размазано? А здесь подтёрто?
      — Где? Где подтёрто?
      — Ладно, не важно. Другое важно. В общем, так, капитан. Я вынужден посвятить вас в дело особой важности. И особой конфиденциальности. В этих машинах находится ценный военный груз, который не должна ни одна живая душа… Сдаю его под вашу персональную ответственность. Вместе с машинами.
      — Но я…
      — Вопросы после. Пока обеспечьте надлежащую охрану. Грузу. И вот этим вот, — показал полковник на братву.
      — А вы?..
      — Мы не можем задерживаться здесь дольше чем на полчаса. Так что поторопитесь. Где у вас телефон?
      — В штабе.
      — Проводите. И распорядитесь об охране.
      — Грищенко!
      — Я, товарищ капитан.
      — Тащи сюда караул…
      — Усиленный.
      — Усиленный караул.
      — Желательно с пулеметом.
      — И пулемет пусть прихватят.
      — Есть!
      В штабе полковник набрал междугородный номер. Домашний номер заместителя министра обороны.
      — Кто это? — заорал в трубку не вовремя разбуженный замминистра.
      — Полковник Кравцов.
      — Какой, на хрен, полковник! Какой, на хрен, Кравцов! В полпятого утра! — совершенно рассвирепел замминистра.
      — У меня дело первостепенной важности.
      — В полпятого утра даже война дело второстепенной важности…
      — Слушай, ты, замминистра долбаный, — перешел на более понятный в армейской среде тон полковник. — Оторви свою задницу от дивана и постарайся понять, что я тебе тут сейчас скажу.
      Так с замминистра мог позволить себе говорить только министр. Или его жена. Или кто-то, кто был равен по положению министру. Или его жене.
      Поэтому замминистра на всякий случай притих. Высшие армейские чины всегда стушевываются, когда сталкиваются с большим напором, чем способны продемонстрировать сами. Когда слышат крик громче своего крика.
      — Вы меня слышите?
      — Говорите.
      — В войсковой части 21173 находятся боеприпасы, похищенные из складов Министерства обороны. Похищенные из войсковой части…
      Когда замминистра услышал номер войсковой части, он проснулся. Сразу проснулся. Окончательно проснулся. Номер этой части знали лишь несколько сотен человек в стране. И несколько десятков знали о том, что там хранится. И если он говорит о боеприпасах, то он говорит… Потому что ничего другого там нет. И, значит, звонивший… Кто он, этот звонивший?.. Откуда он знает?.. Ни черта не понятно!
      — Боеприпасы сданы на ответственное хранение капитану Филимонову.
      — Кому?!
      Час от часу не легче! Боеприпасы из в/ч… Из… У какого-то капитана!
      — Кто вы?!
      — Я тот, кто вернул потерянное военное имущество. До свидания.
      Гудки.
      Гудки.
      Гудки…
      Замминистра даже не догадался положить трубку.
      Если это розыгрыш, то это очень тупой розыгрыш. подсудный розыгрыш. Подходящий под статью за разглашение военной тайны. Потому что номер той части — военная тайна.
      Если он знает номер части, значит, он не шутит. Значит, вполне может быть, что под охраной какого-то там капитана Филимонова находится…
      Мать моя!
      Который вполне может быть разгильдяй, пьяница и безответственный раздолбай. И может полезть смотреть, что ему оставили на ответственное хранение…
      Ёлки-моталки!
      Но если поверить в эту сказанную по телефону чушь и прореагировать на нее, значит, придется расписаться в собственной недееспособности. И нарваться на скандал. После которого…
      Но он назвал номер части! Значит, это не чушь. И значит…
      Ё-моё!
      Нет, тут лучше перевести стрелки. Куда повыше. Туда, где отвечают за все.
      Замминистра, срываясь пальцем с диска, набрал номер. Несмотря даже на то, что в полпятого утра вышестоящее начальство тревожат только по поводу войны…

      Первым в войсковую часть 21173 из областного центра прибыл отряд ОМОН. В полном составе. И взял машины и окружавших его солдат-срочников в плотное, ощетинившееся короткоствольными автоматами кольцо.
      Вторыми в войсковую часть 21173 прибыли неизвестные люди в штатском. И с пристрастием допросили капитана Филимонова.
      — Как он выглядел?
      — Кто?
      — Тот полковник.
      — Обыкновенно выглядел. С тремя звездами на погонах.
      — Он предъявил вам документы?.
      — Нет.
      — Как же вы могли допустить его на территорию части, если не проверили его документов?
      — Я как-то не подумал. И потом, он полковник.
      — В первую очередь вы должны были проверить его документы…
      Как будто капитанов спрашивают… Как будто это допрашивающие его гражданские предъявляли документы. Хотя и допрашивают… Третьими в войсковую часть прибыли военные костюмах противохимической защиты, в респираторах с дозиметрами в руках. И залезли в кузова «КамАЗов» Через полчаса они вылезли, подошли и что-то сказали уже переставшим допрашивать капитана гражданским! А потом… Потом расчет прошел в обратном порядке. Военные в химзащите сели в микроавтобус. И уехали. Бойцы ОМОНа расселись в машины. И уехали. Солдаты-срочники воинской части 21173 повернулись «Кру-гом!» и отправились в казармы.
      Неизвестные гражданские сели в машины и… Но прежде чем уехать, подозвали к себе братву. И извинились за причиненные неудобства. И сказали, что путевые документы в порядке. Груз разрешенный. Песок.
      Оснований к задержанию нет. Можете следовать к месту назначения. Счастливого пути.
      Братва села в «КамАЗы» и уцелевшие иномарки и вырулила за ворота.
      «Крут Мозга! — подумала братва. — Круче самых крутых! Если отыграл такую музыку обратно! Если сделал то, что никто другой сделать бы не смог никогда. Видно, точно, все у него схвачено. Все подмазано. „Зеленкой“…»
      «Слава богу, — подумал капитан Филимонов, — что вся эта чехарда закончилась. Что все эти полковники и гражданские… Теперь можно сдать дежурство, пойти домой и напиться вдребодан. Благо причина есть. Если, конечно, жена в нее поверит. Хотя, конечно, не поверит…»
      Солдаты-срочники не подумали ни о чем. Ни когда вскакивали с коек по тревоге, ни когда вернулись в казармы. Они не подумали ни о чем, потому что ни о чем другом, кроме как о дембеле, думать не могли. Это происшествие к дембелю никакого отношения не имело. И, значит, думать о нем не имело смысла…
      — Колонна следует по маршруту, — доложили Мозге.
      — Как так следует? Вы же сказали: она пропала!
      — Вначале пропала. Теперь нашлась. И следует по маршруту.
      — Где они были?
      — В войсковой части. Вначале их захватили. Потом отпустили.
      — Кто захватил?
      — Точно неизвестно. Какие-то гражданские.
      — Почему отпустили?
      — Не знаю. Проверили документы, сказали, что никаких претензий не имеют, и отпустили. И даже извинились.
      — Что еще?
      — Больше ничего. Машины возвращать?
      — Что?
      — Машины возвращать обратно? Или…
      — Или! — сказал Мозга. — Машины гнать по маршруту. По прежнему маршруту. И постарайтесь как можно быстрее узнать подробности захвата. И подробности освобождения.
      — А если они надумают захватить машины второй раз?
      — Второго раза не будет. Если они не использовали первый. Если бы кто-то хотел их остановить, он уже их остановил. И уже отпустил. Зачем ему повторять однажды удавшуюся попытку?
      Если он ничего с ними не сделал, значит, он ничего не хотел с ними сделать. И ничего не сделает впредь.
      Грузовики должны двигаться туда, куда должны двигаться! Потому что их движению вперед никто не препятствует. А движению назад — кто знает. Нам нельзя уйти с этой трассы. Потому что мы обнаружены. Потому что грузовые машины, за которыми следят, спрятать невозможно.
      Нам ничего не остается, как идти вперед.
      Вперед!
      А про себя подумал — как видно, не ему одному нужен этот взрыв. Как видно, он нужен кому-то еще. Кому-то, кто на данный конкретный момент является его прямым союзником. Сейчас — союзником.
      А там — посмотрим…

      — «КамАЗы» вышли за периметр части, — сообщили Резиденту.
      В том, что «КамАЗы» вышли из части, ничего необычного не было. Они и должны были выйти из части под усиленным конвоем спецчастей Министерства обороны. Чтобы доставить то, что военные потеряли там, где они это потеряли. Удивительно было другое — то, что машины вышли без сопровождения военных!
      — «КамАЗы» вышли с прежним эскортом.
      — Как так с прежним?!
      — С прежним.
      — Вы уверены?
      — Абсолютно.
      Вот это уже было непонятно. Совершенно непонятно! Военные выпустили с таким трудом возвращенный им «груз». Атомный «груз»! Какую цель они преследовали? Может быть, они отказывались от своего имущества из опасения признать царящий в их ведомстве беспорядок? Не желали принимать «груз» и признавать принадлежность «груза», чтобы косвенным образом не подтвердить, что с их складов можно запросто умыкнуть не только автомат, но даже атомную бомбу. Возможно, они таким странным образом пытаются доказать, что у них все в полном порядке. Допустим, так. Но при чем здесь страна, по территории которой будет перемещаться смертельно опасный груз?
      Или это не военные? А те, кто распоряжается военными?
      Резидент немедленно выехал в областной центр. И встретился с командиром принимавшего участие в операции ОМОНа.
      — Корреспондент газеты «Столичные вести», — представился он.
      — А что, есть такая?
      — Так же как сама столица. У меня к вам есть нeсколько вопросов о жизни, ратных подвигах и нуждах вашего подразделения. И еще мне нужно сделать нескольких ваших цветных фотографий для первой полосы.
      — Меня?!
      — Вас. Именно ваш отряд и вас как его командира мне рекомендовали в министерстве.
      — Право, не знаю. Вряд ли мы заслужили, чтобы столичная газета…
      — Бросьте. Страна должна знать героев, которые защищают ее покой и сон от посягательств уголовного элемента. Страна должна любить своих героев не меньше, чем известных кинозвезд. Больше, чем кинозвезд. Потому что кинозвезды только развлекают. А вы спадаете. Ведь вы спасаете?
      — Вообще, конечно, случается. Служба такая…
      — Отсюда первый вопрос. Говорят, недавно, буквально несколько часов назад, вы принимали участие в какой-то необычной операции.
      — Операции? Нет. Не было никакой операции.
      — Но вы куда-то выезжали. По тревоге выезжали.
      — Ах, по тревоге? Ну да, выезжали. По учебной тревоге выезжали. На полигон. Для отработки отдельных элементов боевой практики.
      — И ничего не можете об этом рассказать?
      — А что рассказывать?
      — Нет, я понимаю — секреты боевого мастерства и все такое прочее. Но нашей газете очень нужен живой, интересный читателю материал. Наша газета понимает, что интерес читателя прежде всего. И даже прежде денег. Именно поэтому наша газета выплачивает наиболее высокие в сравнении со всеми прочими изданиями гонорары своим авторам. А также стремится оформить полосы на самом высоком художественном уровне…
      — Простите, вот вы сказали…
      — Что я сказал?
      — Вы сказали насчет гонораров. Просто интересно узнать, сколько получают работники, так сказать, умственного труда за свою службу в сравнении с, например, милиционерами.
      — Мы своим авторам за действительно интересные статьи готовы платить и три, и пять, и десять тысяч долларов единовременно.
      — А десять, простите, за что?
      — Десять — за свежую информацию. За самую свежую. К примеру, за рассказ о событиях последних недель мы платим — штуку, последних дней — три штуки, истекшего дня — пять штук, ну а за часы — десять. Согласно утвержденным главным редактором расценкам. Деньги наличными, и немедленно.
      — Немедленно?
      — Сию минуту.
      — Я бы хотел рассказать о работе нашего отряд особого назначения на примере буквально самых последних минут его жизни…
      Через четверть часа Резидент задал главный, ради которого был затеян весь этот водевиль, вопрос:
      — Кто распорядился об отмене операции?
      — Точно не знаю. Но знаю, что из Москвы. Из самых верхов.
      — На уровне замминистра?
      — На уровне замминистра. А может быть, и выше…
      Значит, дело не в армии. И может статься, даже не в Министерстве внутренних дел…
      Резидент вышел на Куратора, который был кем угодно, но только не Куратором. И был благодаря своей некураторской должности гораздо более сведущ в высокой политике. Без вмешательства которой в этой темной истории скорее всего не обошлось.
      — Кто распорядился снять охрану? — спросил Некуратор.
      — Точно неизвестно. Но на самом высоком министерском уровне. Как минимум на уровне первых замов.
      — Выходит, кому-то эта бомба нужна. Кому-то, кроме твоих подопечных, — сделал первый лежащий на поверхности вывод Некуратор. — Кому?
      Ответить на этот вопрос значило найти людей, которые, сидя в далеких и высоких кабинетах, умудрялись доставать ногами до педалей газа удаленных от них на несколько тысяч километров «КамАЗов».
      — Министр внутренних дел? — предположил Резидент.
      — Может быть. Ему на руку в последний момент остановить угрозу взрыва. В самый последний момент. Когда все будут считать, что дело проиграно. Ему очень выгодно предстать перед страной в облике героя без страха и упрека.
      Но точно так же выгодно выступить в роли спасителей отечества и всем прочим силовикам. Если они за мгновение до взрыва оторвут пальцы террориста от взрывателя, это повысит их авторитет сразу на несколько порядков. Это вам не назойливая и, несмотря на дороговизну, совершенно бестолковая реклама на телевидении. Это доказательный для населения поступок.
      Угроза взрыва — подарок министрам-силовикам…
      И их замам, которые подсиживают тех министров. При условии, что министры ничего не знают о той бомбе. А они знают и сумеют использовать это обстоятельство себе на пользу.
      И при тех же условиях — заместителям замов, мечтающим сесть на их место…
      И, вполне, вероятно, правительственной оппозиции, которая, используя такой факт, мгновенно может прибрать к рукам все рычаги власти.
      И политической оппозиции, способной в случае скандала, который будет неизбежен и будет грандиозен, создать временное правительство, с перспективой в нем впоследствии передраться и урвать для своей фракции самый жирный властный кусок.
      Вполне вероятно, что выпустить колонну на трассу распорядилась, через своих людей в министерствах, оппозиция. Первая. Или вторая.
      Нельзя исключить из этого списка премьер-министра. Он ведь премьер, а вынужден уже который год играть на вторых ролях, желая играть первые. А тут вдруг представляется такая уникальная возможность свалить главного и единственного конкурента. Как ею не воспользоваться?
      Вполне может быть, что это премьер.
      Как, впрочем, и сам Президент.
      — Президент?
      — А чем он хуже или лучше других? Он тот же самый политик. Только сытый политик. У власти политик, который к той власти привык и оставаться без нее не желает. Как ему, уже слегка одряхлевшему, отбиться от наседающей стаи молодых и потенциально более сильных политиков? Как убедить население, что он лучше, чем кто-либо другой? Только используя форс-мажорные обстоятельства. И неизбежно и аргументирование введенные за этим силовые меры. Чрезвычайное положение в стране для ее главы — манна небесная. Благодаря ему он разом и навсегда может избавиться от угрожающих его креслу конкурентов. И сидеть на нем до глубокой старости. И передать его как царский трон своему ставленнику.
      Так что Президент не может быть вне подозрений. Равно как не могут быть вне подозрений и все прочие.
      — Но как можно выявить единственного и главного виновника преступления, когда подозреваются все?
      — А его не надо выявлять. Тем более что установление личности преступника в данной конкретной ситуации не играет никакой особой роли. Преступник здесь вторичен. Важен не он. Важна общая тенденция. Тенденция сползания первых лиц государства в сторону использования в своей практике противозаконных и прямо преступных методов. О которых все знают. И с которыми все мирятся. Бомба — это лишь логическое завершение цепочки экономических и политических компромиссов и свершенных ими корыстных преступлений. Бомба — неизбежное следствие принятых в стране правил игры. В такой ситуации что-то все равно должно рвануть. Или «бомба». Или население. По мне — так лучше «бомба», так как цепная реакция, бунта населения на порядок страшнее. Угрожающая взрывом бомба может привнести в нашу жизнь хоть какой-то порядок, за который в том числе боремся и мы.
      — То есть она выгодна и нам?!
      — В какой-то степени и нам. К чему лицемерить? Ведь мы тоже силовики. И у нас тоже связаны руки. При установлении в стране режима силы мы можем принести гораздо больше пользы.
      — И по этой причине не будем предупреждать взрыв?
      — Да. Мы не будем предупреждать взрыв. Потому что взрыва не будет.
      — Но бомбы…
      — Эти бомбы не взорвутся.
      — ???
      — Я думаю, эти бомбы не опасней списанных в металлолом батарей центрального отопления. Вроде тех, что сдают в чермет. Они наверняка вывели из строя их рзрыватели. Там, в части.
      Как бы ни был безумен политик, он вряд ли решится на взрыв. На атомный взрыв на территории своей страны. Вернее сказать, решился, бы, если мог произвести его лично сам, без свидетелей. В противном случае он может проиграть гораздо больше, чем выиграть.
      Именно поэтому установление личности должностного лица, выпустившего грузовики с «грузом» из части, можно признать вторичным. Потому что, установив его, мы не предотвращаем взрыв. Он сам, помимо нас, предотвратил тот взрыв. Другое дело изменение политической ситуации, вызванное случившимся ядерным шантажом. Здесь последствия могут быть гораздо более серьезными, чем даже если бы имел место взрыв. И гораздо более разрушительными. Для страны. И для мира в целом. Тот, кто выпустил на дорогу бомбы, желает извлечь из последующего ядерного шантажа какие-то свои политические дивиденды. Желает самым коротким и самым быстрым путем прорваться к власти. И властвовать. Как? Этого мы, к сожалению, не знаем. Но если учитывать используемые им методы…
      Отсюда нам надо бояться не бомбы. И даже не шантажиста, владеющего ими на данный момент. А того, кто шантажиста и бомбы использует в своих пока неясных нам стратегических интересах. И останавливать нам надо не грузовики, а Его. В первую очередь Его.
      — Каким образом?
      — Самым простым. Нейтрализовав грузовики.
      — Организовать новое нападение?
      — Нападение, равно как захват бомб, ничего не даст. Теперь не даст. Когда они уже не могут взорваться. Когда их можно не бояться, но использовать факт их наличия в чужих руках в своих интересах. Они просто объявят террористами тех, кто остановит реальных террористов. И дальше все пойдет по накатанному сценарию. Кроме того, я уверен, нам не дадут их перехватить. Потому что их путь отслеживают.
      Единственная возможность остановить бомбы — это уговорить отказаться от теракта террористов. Сделать так, чтобы они бросили бомбы по дороге. И мгновенно разбежались в разные стороны. Тогда это будет лишь факт разгильдяйства военных, который можно использовать только против военных. И который не может быть весомой причиной для введения чрезвычайного положения или отставки существующего правительства.
      Нам надо уговорить террористов отказаться от своих планов.
      — Каким образом?
      — Ты с ними работал. Тебе виднее…
 
      — Мне нужен телефон Мозги! Его мобильный телефон.
      — Откуда я могу знать…
      — Мне нужен телефон Мозги! Или я доведу до его сведения все известные мне факты ваших взаимоотношений с правоохранительными органами. И данные вами признательные показания. На его противозаконную деятельность данные.
      — Я не стучал в органы!
      — Ты стучал мне, представителю всемилостивейшего семи озер, песка и скважин шаха. А он, то есть я, является работником правоохранительных органов.
      — О-ё!!!
      — Думай. У тебя одна минута. Через минуту я прерываю связь. И нахожу более понятливого клиента, которому передаю содержание и записи всех наших разговоров в обмен на необходимый мне телефон.
      — Не надо!
      — Пятьдесят секунд!
      — Не надо! Он меня убьет!..
      — Сорок!
      — Ну, я прошу вас. Я верну все деньги. Я дам показания по кому-нибудь другому…
      — Тридцать!
      — Но вы гарантируете, что он не узнает, кто навел на его номер?
      — Гарантирую. Двадцать. Но еще вернее гарантирую, что он узнает обо всем, если я не узнаю номера телефона. Десять…
      — Хорошо. Записывайте…
      — Ну?
 
      — Вы меня не знаете. Но я прошу меня выслушать.
      — Зачем мне тебя слушать, если я тебя не знаю?
      — Вы меня не знаете, но я знаю о характере перевозимого двумя «КамАЗами» груза, имеющего радиоактивную начинку.
      — Кто ты такой?
      — Доброжелатель.
      — Что ты хочешь?
      — Предупредить об опасности. Вас хотят подставить.
      — Кто?
      — Тот, кто выпустил машины на маршрут. Он распорядился обезвредить «груз». Ваши действия будут только ширмой. Только ширмой, прикрывающей чужие интересы. Вы проиграете. При этом раскладе могут выиграть только они.
      — А почему я тебе должен верить?
      — Потому что машины выпустили из части! Они выпустили машины, которые были у них в руках! Это лучшее доказательство двойной игры.
      — Что ты мне хочешь предложить?
      — Немедленно бросить «груз». И бросить машины. Это единственная возможность не подставиться. Если вы этого не сделаете, вы станете стрелочником.
      — Это мы еще посмотрим…
      — Я очень рекомендую воспользоваться нашим советом…
      — Мне не нужны чужие советы. У меня своя голова на плечах имеется.
      — И все же представьте, что может произойти, если вы…
      — Да пошел ты! Советчик долбаный…
      И сразу гудки.
      Гудки.
      Гудки.
      Гудки…
      — Он ничего не понял. Или он знает что-то такое, что не знаем мы, — сказал Резидент.
      — Понять — понял. Не мог не понять. Не дурак. Но воспользоваться нашим предложением почему-то не захотел. Почему? Почему он отверг единственный, обещающий ему спасение выход из в общем-то безнадежного положения?
      — По всей видимости, он не считает его безнадежным.
      — Почему? Почему он продолжает путь, который уже лишен смысла? Который никуда не ведет.
      — Может, он от отчаяния просто закусил удила?
      — Вряд ли. Для человека, не ведающего, что творит, он говорил слишком уверенно. И слишком спокойно. Что позволяет ему сохранять спокойствие в практически матовой ситуации?
      — Может, он действует в сговоре с кем-то из верхов? И именно на его сигнал последовала столь быстрая реакция. И машины были освобождены? Тогда все встает на свои места.
      — А если предположить худшее?
      — Что может быть хуже прямого сговора преступного авторитета с верховной властью!
      — Двойное дно.
      — В каком смысле?
      — В смысле как в фокусах. Зрителям показывают одно, а во втором дне придерживают совсем другое.
      — Липовые бомбы?
      — Точно! Например, если предположить, что эти бомбы — не главные бомбы… Что это вообще не бомбы, а лишь отвлекающие на себя всеобщее внимание болванки. А сами бомбы…
      — А сами бомбы заложены под намеченные для взрыва города. Уже заложены! Заранее заложены!
      — Тогда совершенно понятны его уверенность и его маниакальное стремление продолжить движение колонны любой ценой. Эта колонна никуда ничего не везет. Это фальшивая колонна! Что, если так?
      Вторая гипотеза звучала гораздо более фантастично, чем первая. Но несла в себе большую угрозу. И значит, следуя логике, прорабатывать следовало в первую очередь ее. И верить в первую очередь в нее. Из двух опасностей разведчики всегда выбирают наибольшую. Пусть даже она менее явная. Потому что, когда она подрастет в размерах, спасаться уже будет поздно.
      Итак, если предположить, что главный террорист, не веря в возможность беспрепятственного и тайного провоза атомных изделий через страну, заранее или в параллельно отвлекающей колонне доставил их к месту назначения, то, выходит, его шантаж может состояться. В самое ближайшее время. И может иметь самые печальные последствия. Потому что его шантажа не примут! Тот, кто распорядился выпустить машины из воинской части, уверен, что бомбы взорваться не могут! И будет идти на обострение ситуации. И не будет идти на уступки. Потому что идти на уступки владельцу металлоломных болванок глупо. Единственное, что сможет убедить его в серьезности намерений шантажиста, — это взрыв! И, значит, взрыв становится неизбежен. Стопроцентно неизбежен. В отличие от просто шантажа. От шантажа, не имеющего двойного дна!
      Доигрались! Что сами себя перехитрили! Мать их!..
      — И что теперь будем делать?
      А что можно сделать в ситуации, когда с часу на час может рвануть неизвестно где заложенный заряд? Как узнать его местоположение за считанные минуты? Прочесать несколько десятков тысяч километров городских территорий? Вдвоем прочесать. За те же несколько минут прочесать.
      И как добраться до заряда, даже если узнать его местоположение, когда он наверняка замаскирован, а может быть, даже зарыт на десяток метров в землю.
      И как успеть обезвредить, не потревожив взрыватель, срабатывающий на смещение. Например, на смещение выбираемого экскаваторами грунта?
      Как сделать то, что сделать невозможно в принципе?
      И что вообще следует предпринимать в таких случаях? В случаях потенциально возможных атомных взрывов.
      Объявлять сигнал воздушной тревоги? Проводить массовую эвакуацию населения из городов-миллионников? Спасать людей? Или как минимум готовить к действию силы гражданской обороны и спасателей?
      Чтобы свести к минимуму последствия взрыва. Уже произошедшего взрыва…
      Куратор набрал хорошо известный ему телефонный номер. Номер доверенного лица Президента.
      — Мне нужен Первый, — сказал он.
      — Если вам нужен Первый, звоните в его администрацию.
      Куратор произнес условленную фразу. Между Конторой и доверенным лицом условленную. После которой он должен был перестать быть просто неизвестным абонентом. После которой он должен был быть узнан. И выслушан.
      — Мне нужен Первый!
      — Это невозможно. Первый занят.
      — Мне нужен Первый по экстраординарному делу.
      — Я же сказал. Первый занят. Я могу назначить вам любое другое время…
      — Вы что, не понимаете, что если я звоню, то дело идет о безопасности страны?
      — Первый занят. Я готов выслушать ваше сообщение и передать его Ему сразу, как только он освободится…
      Деваться было некуда. С высокопоставленными бюрократами по телефону не воюют. А если воюют, то всегда проигрывают. Телефон — это их оружие. В использовании которого они сильнее всех других.
      — Передайте Первому, что одному из городов-миллионников угрожает террористический акт с использованием ядерного оружия. Взрыв угрожает!
      — Взрыв?
      — Да, взрыв. Ядерный взрыв. Что необходимо самым спешным образом…
      — Вы ничего не путаете? Ничего не преувеличиваете? Насчет взрыва?
      — Я ничего не путаю.
      — Хорошо. Я передам.
      — Немедленно передайте!
      — Немедленно. После того, как он освободится…
      Куратор сцепил пальцы на трубке. Так, что пальцы побелели.
      — Не передаст? — спросил Резидент.
      — Не передаст. Он либо перекрывает подходы к Президенту, исполняя волю заговорщиков, либо сам заговорщик, либо ведет игру от имени Президента. Я думаю, он знает о бомбах и знает, что они не взорвутся. В любом другом случае он на это сообщение прореагировал бы по-другому.
      Они не станут ничего предпринимать. Ничего, что не было бы предусмотрено заранее утвержденным сценарием. Потому что иначе не получат планируемых дивидендов. Они будут ждать заявления террориста. И лишь после этого демонстрировать реакцию.
      Они уверены, что держат ситуацию под контролем. Потому что уверены, бомбы не взорвутся. Переубедить их мы не сможем. Им невыгодно менять свою точку зрения. Им невыгодно признавать свой проигрыш. Они предпочтут взрыв публичному признанию возможности взрыва. Они не предупредят гражданскую оборону и спасателей…
      — И что нам остается делать?
      — Думать. Нам остается только думать!

      — Готово, — сказал крановщик. — Лег мягко, как на перину.
      — Ты, мужик, молоток, — похвалил его заказчик. — Просто ювелир какой-то. Даже стенок не соскреб.
      — А как же! Я, почитай, двадцать лет за рычагами сижу. Могу на спор крюком спичечные коробки задвигать.
      — Ну тогда пошли за бабками.
      — За бабками это хорошо. Я месяца три зарплату не получал.
      — Ну вот теперь получишь. Жену порадуешь. Детишкам конфет купишь. Пошли, пошли…
      Уходя от места, крановщик еще раз взглянул на место своей работы. На уходящую в глубину яму.
      — Гроб у вас здоровый был. Прямо на трех человек. И тяжелый. Мне аж стрелу водило…
      — Так и покойник был не маленький. Плюс саркофаг. Он в нержавеющем саркофаге себя похоронить завещал. Хочет, чтобы тысячу лет его ни один червяк… Чтобы как новенький…
      — Есть чудаки на свете.
      — Были…
      Крановщика подвели к задней дверце «Жигулей» и стали отсчитывать ему деньги. Он внимательно смотрел на шелестящие на ветру купюры и поэтому не обратил внимания на подошедшего сзади невзрачного пацана. И не увидел, как тот вытащил нож.
      — Ну что, считаешь? — доброжелательно спросил пацан, положив ему руку на спину.
      — Считаю. Деньги счет любят.
      — Это точно…
      Пацан оглянулся, еще раз улыбнулся и коротким ударом сунул финку крановщику под ребра. Туда, где располагалось его сердце.
      Крановщик вздрогнул, полуобернулся, увидел обращенную к нему доброжелательную улыбку и умер. Его еще агонизирующее тело перевалили в гроб, закрыли крышкой и опустили в заранее подготовленную могилу.
      Его зарыли рядом с той могилой, куда он несколько минут назад опустил «груз».
      — Где бомбы? — спросил Мозга.
      — Бомбы на месте. Уже три часа как на месте.
      — Охранение выставили?
      — Выставили. Муха не пролетит.
      Бомбы были зарыты на кладбищах двух удаленных друг от друга на тысячу верст городов. Бомбы были опущены в могилы. Были забросаны землей. И были замаскированы заранее приготовленными памятниками.
      Обреченная на смерть, не знающая, что стережет, охрана расположилась неподалеку. Ждать им оставалось недолго. Всего несколько часов. Потом, после взрыва первой бомбы, вторая должна была охранять себя сама. Ко второй бомбе из опасения взрыва уже не приблизилась бы ни одна живая душа. Та, вторая, бомба должна была поставить на колени страну. Перед Мозгой поставить.
      — Уберите свидетелей.
      — Уже убрали.
      Копавшие могилы экскаваторщики, опускавшие «груз» в могилы крановщики и случайно просочившиеся через оцепление прохожие уже никому ничего рассказать не могли.
      Две атомные бомбы были доставлены на свое место. И были подготовлены к взрыву.
      Две другие, тоже действующие, но не предназначенные для взрыва бомбы были списаны в расход. Изначально списаны, когда еще только покупались. Они не должны были взрываться, они должны были прикрывать транспортировку первых. Они должны были пугать и приковывать к себе всеобщее внимание. Этими двумя бомбами, хотя они стоили точно так же, как первые, пришлось пожертвовать.
      Но тот, кто не умеет жертвовать, тот не умеет выигрывать…
 
      — Будем исходить из худшего. Из того, что бомбы на месте.
      — Согласен. Будем считать, что этот раунд нами проигран. Мы не смогли остановить «груз» в пути. Можем ли мы его вычислить теперь, когда он находится на исходных?
      — Вряд ли. Обнаружить бомбы прямым поиском невозможно. У нас нет ни времени, ни сил, ни средств.
      — Но мы можем попытаться найти человека, который знает, где они. Доподлинно знает.
      — Мозгу?
      — Его.
      — А если он ничего не скажет? Если он будет молчать?
      — Да, он может молчать. Или может, почуяв опасность, рвануть заряд… Стоп! Как он может рвануть заряд?
      — Обыкновенно…
      — Обыкновенно не выйдет. Эту бомбу не сбросить с самолета. И не подорвать на месте.
      — Почему? На месте как раз возможно. Присоединить электродетонатор или что-то вроде него, размотать провод, подсоединить к клеммам динамо-машины и…
      — Он не станет взрывать бомбу с помощью динамо-машины. Он никому не передоверит эту обязанность. А вдруг получивший приказ на взрыв исполнитель передумает или, поняв, какая судьба ему уготована, откажется от задуманного. Или на него набредет случайный милицейский патруль и отберет ту адскую машину.
      Нет, он не станет рисковать. Не станет подставляться под случайность. Он будет рвать заряд лично. Только лично!
      Но он не захочет погибнуть в пекле атомного взрыва. Ведь кто-то должен шантажировать мир второй бомбой. И не сможет укрыться от взрыва, если надумает использовать проводные взрыватели. Потому что рвет не толовые шашки и не связку гранат, от осколков которых можно укрыться в наскоро отрытом окопчике. Или в бетонном бункере. Он подрывает атомную бомбу. И, значит, он использует радиовзрыватель.
      — Радиовзрыватель тоже подразумевает присутствие вблизи места взрыва.
      — Значит, он придумал такой взрыватель, который может быть удален на многие километры. Потому что у него нет других возможностей управлять взрывом лично и не погибнуть в нем. Значит, этот взрыватель находится рядом с ним.
      — И если мы найдем его, мы сможем предотвратить взрыв.
      — Да, нам надо искать террориста, а не бомбу! Нам нужно искать первоисточник зла!
      Куратор быстро поднял трубку телефона. И набрал какой-то номер.
      — Сергея Петровича. Быстрее, пожалуйста. Здравствуй, Петрович. У меня к тебе очередная просьба. Личная просьба. Да. Опять спешная. Самая спешная из всех, с какими я к тебе когда-либо обращался. Мне нужно установить местоположение одного мобильного телефона. Сию минуту установить. Пока он еще есть. Пока он не выброшен в мусор. А выброшен он может быть в любую следующую секунду, потому что его засветили десять минут назад.
      Нет. За эту услугу я буду благодарен в тройном размере. Поставь на уши всех своих технарей, но сделай. Если тебя за это уволят, я тебе буду выплачивать пенсию в размере твоего оклада плюс десять процентов. До конца жизни буду выплачивать.
      Хоть через космос, но только сделай! Диктую номер…
      Куратор положил трубку и тут же поднял ее вновь.
      — Звони своему клиенту. И говори хотя бы минуту. О чем хочешь говори. Главное, говори. Нам нужно активизировать его линию.
      Резидент набрал номер.
      Гудки.
      Гудки.
      Гудки.
      Гудки…
      И ощущение полной безнадежности. Если бы на месте абонента был человек, имеющий или ранее имевший отношение к разведке, он после первого звонка мгновенно бы «отрубил» линию. И никогда бы уже по этому телефону не позвонил. И никогда бы по нему не ответил.
      Если бы имел хоть какое-то отношение к разведке…
      Этот абонент, конечно, не разведчик. Но, судя по его действиям, имеет очень развитую логику. И не менее развитое чутье. Собачье чутье. По идее, он не должен второй раз поднять трубку.
      Но вдруг? Вдруг у него нет поблизости другого телефона. Или он не осознает всей степени опасности, исходящей от случайного звонка. Или, может быть, настолько уверен в своих силах, что уже считает ниже своего достоинства прятаться. Вдруг он…
      — Слушаю.
      — Это снова я.
      — Кто я?
      — Тот человек, который звонил вам несколько минут назад. У меня есть для вас дополнительная информация. Очень важная информация.
      Теперь говорить, говорить, говорить, набирая секунды открытого эфира. Теперь, главное, не дать ему раньше времени прервать связь.
      — Для вас важная, которая…
      — Мне не нужна дополнительная информация, — сказал Мозга и отключился от связи. И очень внимательно посмотрел на телефон.
      — Вот что, — сказал он одному из своих подручных. — Смени этот телефон. И этот номер.
      — Зачем?
      — Затем, что мне не нравятся звонки от людей, которых я не знаю. Тем более подряд два звонка. Береженого бог бережет…
      — Ну что? — спросил Резидент, напряженно глядя на прижавшего трубку к уху Куратора. — Успели? Или…
      — Записываю, — спокойно сказал Куратор, — двадцать пять километров на северо-запад от города… Широта… Долгота… Карту бы, конечно, лучше. Факс? Есть факс. По тому же номеру. Стартуйте.
      Факс зашумел, и из его нутра полезла белая бумага. Бумага, испачканная множеством темных, белых и серых пятен и линий. Полезла напоминающая фотографию карта. Вначале одна. Потом вторая. Потом третья.
      Первая карта была масштаба области. С крестиком, поставленным на одном из городов. Вторая — масштаба города. С более крупным крестом, прорисованным в левом верхнем углу. Третья карта была выполнена в масштабе двадцать пять метров в сантиметре. С большим крестом посередине. С крестом, поставленным на отдельно стоящем, окруженном по периметру забором здании, с хорошо просматриваемыми трубами, балконами и входными дверями.
      Здании, где находился абонент. Тот, который хотел взорвать бомбу. Взорвать страну.
      — Ну что? Работаем сами? — спросил Резидент.
      — Сами. Больше некому, — согласился Куратор. На сбор компании у нас нет времени.
      — А как же приказ?
      — Считай, что ты его получил.
      — От кого?
      — От меня.
      — Ты же Куратор.
      — Значит, от Куратора.
      — А Куратор от кого?
      — А это уже не твоя забота. Это забота Куратора..

      До места было немного — триста километров. Но эти триста километров нужно еще было преодолеть. Быстрее, чем на поезде. И быстрее, чем на автомобиле.
      Эти триста километров нужно было преодолеть почти мгновенно. Чтобы успеть до того, как террорист замкнет цепь электродетонатора. Потому что, когда он это надумает сделать, было неизвестно. Об этом можно было только гадать. И все равно не угадать.
      — Значит, самолетом?
      — Самолетом. Иначе можем опоздать.
      Ближайший аэродром был военным. Может, и лучше, что военным. В гражданский самолет впихнуться со всем тем, запрещенным к перевозу, имуществом было затруднительно. А без него лететь смысла не имело.
      Значит, военный.
      К самолетам подбирались, используя универсальную для нового времени отмычку.
      — Слышь, друг. Нам бы тут в одно место слетать нужно.
      — Вы ошиблись адресом. Это военный аэродром, а не аэровокзал. Вам нужно в город. Вам нужен «Ту» или «Як»…
      — Слушай, нам не надо аэровокзал. Нам военный самолет нужен. Чтобы с большим багажником.
      — Ну вы — хохмачи.
      — Ты че, в натуре, смеешься? С тобой без балды базарят, А ты как беспонятливый. Нам военный самолет надо. Чтобы товар свести. Туда, куда гражданские не летают. Ну что, нам там из-за одной партии шмоток аэропорт городить?
      — А куда же военный сядет?
      — Туда, куда надо, сядет. На аэродром сядет. На военный. Где нас уже кореша ждут с машинами и бабками. Усек?
      — Может, вам в сельхозавиацию? У них «кукурузники» куда угодно приземлиться могут…
      — Ну, ты совсем замороженный. Сказано, военный — значит, военный. Значит, вынь — да положь. Кто у вас тут за самолеты отвечает?
      — Полковник Коновалов.
      — Давай сюда своего полковника.
      — Да вы что! Это же воинская часть…
      — Колян, отстегни ему, чтобы у него в башке прояснение случилось.
      — Слышь. Тебе сколько дать? Чтобы ты полковника сюда приволок.
      — Чего дать?
      — Баксов дать. Полштуки хватит?
      — Полштуки — это сколько?
      — Это пятьсот. Двести пятьдесят счас. Двести пятьдесят после.
      — Пятьсот?! Да я его из-под земли…
      Полковник прибыл на удивление быстро.
      — Это что это здесь такое происходит? Мне доложили. Кто разрешил гражданским лицам? В гражданской машине?!
      — Слышь, бугор со звездами. Ты не пыли. У нас тут дельце одно фартовое. Для тебя фартовое.
      — Немедленно отгоните машину! Или я вызову караул…
      — Ты, бугор, видно, что-то не понимаешь. Ты, видно, не хочешь полста штук баксов срубить. За полчаса работы. Так мы тогда поедем другой аэродром искать.
      Полковник замер. Словно аршин проглотил. Быстро оглянулся по сторонам. И переспросил враз севшим голосом:
      — Сколько, сколько?!
      — Полста. За одну ерундовую услугу.
      — Какую услугу?
      — Перебросить багаж. Из пункта А в пункт Б, — прочертил в воздухе дугу один из заказчиков.
      — А вдруг он запрещенный? Груз.
      — А ты что, в натуре, мент? Твое какое дело за товар? Твое дело за доставку. И получить пятьдесят штук баксов,
      — Да у меня и подходящих самолетов нет. Так, чтобы с багажным отсеком.
      — Мы тебе за переоборудование самолетов еще двадцать штук накинем. А что и как ты будешь переоборудовать — твое дело. Лады?
      Полковник сглотнул слюну.
      — Вообще-то можно попытаться приспособить бомболюки.
      — Во. Лады. Бомболюки так бомболюки. Ты их хоть себе на нос привяжи, только доставь туда, куда надо.
      — А куда надо?
      — Тут недалеко.
      — А как насчет аэродрома для посадки?
      — За аэродром пусть у тебя голова не болит. С аэродромом все схвачено. Аэродром ждет и пахнет.
      — Кто примет груз?
      — Мы примем.
      — Как так вы?
      — Так! Мы с багажом полетим.
      — Это невозможно!
      — Невозможно без багажа! Ты что, мужик? С ума сбрендил, чтобы мы наши шмотки кому-то доверили. Туда знаешь сколько бабок вколочено?! Нет. Мы с ними летим. Без базара!
      — Но это будет прямое нарушение.
      — Мы тебе за нарушение и за скорость «зелень» башляем. А если без нарушения — то по расценкам Аэрофлота. Хочешь по расценкам Аэрофлота?
      — В принципе я могу попытаться вам помочь. Раз дело такое спешное. Но я не могу решать за экипаж. И за наземные службы…
      — Без базара! Сколько тебе надо для летунов и тех, которые по земле ползают? Чтобы они не выступали.
      — Еще столько же.
      — Половина.
      — Две трети.
      — Ладно, банкуй, бугор. Но только чтобы самолет был готов не позже чем через полчаса.
      — Но только если деньги вперед…
      «Ерунда, — размышлял про себя полковник. — Оформим полет как тренировочный. А посадку на чужом аэродроме как вынужденную. Экипажу по пять штук в зубы. Командиру — десять. За пять штук они будут молчать как немые. Еще десять — отстегну выпускающему и диспетчерам. Еще десятью штуками заткну глотку потенциальным болтунам. Итого выйдет чистого навара… В конце концов, даже если это дело всплывет и даже если закончится отставкой, на такие деньги можно прожить гораздо лучше, чем на пенсию. Купить пару квартир, машину…
      Один хрен, часть того и гляди расформируют. Все к тому идет. Денег на новую технику — нет. На горючку — нет. На вещевое довольствие — нет. Самолеты изнашиваются. Летный состав деморализуется и злоупотребляет. Еще год-два, и всех распустят по домам. Вместе с командиром.
      Все равно из армии уходить. Хоть так, хоть так. Но так — хоть не с пустыми руками…»
      Через полчаса самолет был подан на взлетную полосу.
      — А парашюты?
      — Какие парашюты?
      — Которые в вещмешках. Вы нас за фраеров не держите. Чтоб мы еще без парашютов на самолетах летали! Давай, бугор, парашюты. Или давай обратно бабки.
      Принесли парашюты. Бросили в самолет.
      — Куда садиться?
      — Вот сюда. За спины экипажа.
      — Здесь же места ни хрена нет. Даже ног не вытянуть!
      — Да бросьте вы. Мы здесь по пять человек впихивали. Кое-как, но впихивали.
      — Кое-как не годится. Мы не для того самолет башляли, чтобы на полу как шавки мыкаться.
      — Может, вам еще стюардессу с напитками?.. — тихо возмутился один из пилотов.
      Но его не услышали. Или не захотели услышать.
      — Ладно, Колян. Не базлай. Не в бизнес-классе.
      — Не, я там, в фюзеляже.
      — Там холодно будет.
      — Зато просторно. А если нет, то играем в обратную сторону…
      — Черт с ним! Пусть летят где хотят. Хоть верхом на крыле, — махнул рукой полковник.
      Вот и славно! Вот и договорились.
      Самолет набрал высоту. И разговор пошел совсем другой.
      — Куда летим? — поинтересовался заказчик.
      — Сюда. Если вы что-нибудь понимаете в картах, — ткнул пальцем в полетную карту командир экипажа.
      — Нет, мужики, не сюда.
      — А куда?
      — Вот сюда, — показал заказчик.
      — Но вы же называли совсем другой маршрут.
      — Обстоятельства изменились.
      Экипаж переглянулся.
      — Мы не можем менять маршрут. Мы должны запросить разрешение у диспетчера.
      — Нет, мужики. Не будет диспетчера. И вообще никакой связи не будет, — жестко сказал заказчик. Вытащил и показал гранату. И всунул в кольцо палец.
      — Убери гранату, дурак, — сказал командир. — Убери! Ведь если уронишь — всем хана!
      — Не уберу. И если вы не выполните мой приказ — отпущу. Точно отпущу! Потому что у меня другого выхода нет.
      Сказал очень убедительно. Так, что ему поверили.
      — Черт с тобой. Полетим, куда скажешь, но только там посадочной полосы нет.
      — Полоса не нужна. У нас парашюты есть.
      Последующие полчаса «гранатометчик» не отводил глаз от приборов. И судя по тому, на какие из них смотрел и как на них смотрел, — понимал их предназначение. Чем и добился исключительной точности следования по маршруту.
      На беспрерывные и все более истеричные запросы с земли борта номер… никто не отвечал.
      — Над местом, — сообщил командир экипажа.
      — Снижайтесь. Я сверю местность с картой.
      Самолет выпал из облаков и сделал несколько кругов над землей.
      — Нормально, мужики. Попали в самую точку.
      Экипаж молчал, кося глазами на гранату.
      — Теперь падайте до высоты пятисот метров и ложитесь на круг, с тем чтобы через четыре минуты пролететь вот над этой точкой, — показал человек с гранатой. — Только не вздумайте глупить, виражи закладывать или в штопор сваливаться. У меня в сумке, кроме этой, еще десять гранат. Так что подумайте, что случится, если они вдруг взорвутся.
      Командир понятливо кивнул.
      — Ну все. Спасибо за хорошую компанию. В части, если хотите, — все можете рассказать. Или не рассказывайте. Лучше не рассказывайте. Для вас лучше.
      В фюзеляже разведчики нацепили на себя контейнеры с амуницией и подошли к люку.
      — Через сколько?
      — Через тридцать секунд.
      Двадцать.
      Десять.
      Ноль. Первый пошел!
      И второй пошел!
      — Вижу два купола! — сообщил второй пилот.
      — Слава богу! — облегченно вздохнул командир. — Гранаты с возу, всем легче. — И добавил еще несколько слов, относящихся уже не к Богу, а к черту и его ближним родственникам.
      Парашюты, медленно планируя, приближались к земле. Разведчики, подбирая стропы, пытались управлять их полетом, чтобы попасть туда, куда следовало попасть. Прыжковые парашюты, в отличие от похожих на крыло спортивных, слушались плохо, но слушались.
      Касание! Почти там, где планировалось. На опушке лесного массива.
      Мгновенно загасив купола, разведчики отбежали в тень ближнего леса. Свернули, бросили парашюты в первую попавшуюся заполненную водой яму. И побежали. С места в карьер. Как во времена курсантской молодости.
      Полчаса бегом — десять минут быстрым шагом.
      Полчаса бегом — десять минут шагом…
      До объекта им было неблизко — десять километров, но, если спускаться на парашютах ближе, можно было привлечь к себе излишнее внимание.
      Полчаса бегом — десять минут…
      Вот он, нужный особнячок. Очень разумно поставленный особнячок. Как дот поставленный. На господствующей высотке. Прикрытый с юга озером. С востока — небольшим, но топким болотом. Возможно, искусственно топким. Подходы со всех сторон — как на ладони. Забор капитальный — метра три с половиной. Прожектора. Замаскированные под фигурные псевдоготические башенки наблюдательные вышки. Наверняка сигнализация.
      Не особнячок — поставленная по всем правилам фортификационного искусства крепость, которую предстояло взять. Причем тихо взять. Потому что очень малыми силами.
      — Ну что, с востока?
      — С востока.
      С востока было болото. Топкое и вонючее. И, значит, наименее охраняемое. Оттуда и следовало вести «подкоп».
      Разведчики упали в вязкую жижу, развернули дыхательные трубки, сунули в рот загубники и пошли. По дну пошли. Намертво припечатанные к нему шестидесятикилограммовыми контейнерами.
      Пятьдесят шагов.
      Сто.
      Яма. Поворот в сторону. При глубине свыше трех метров воздух через трубку не втянуть. Силы легких не хватит. Значит, надо искать в окружающих глубинах «брод».
      Еще поворот. Десять шагов прямо.
      Поворот. Сто пятьдесят шагов прямо.
      Берег. И под самым берегом забор.
      Пока еще недостижимый забор. Еще полчаса недостижимый. До момента, пока не станет темно. И, значит, эти полчаса придется просидеть по уши в болотной жиже. Как мертвым просидеть.
      Двадцать минут.
      Пятнадцать…
      Вот она, любимая разведчиками, как мама родная, темнота. Правда, очень относительная темнота, рассвеченная огнем десятков прожекторов.
      Пора!
      Разведчики выползли из болота и вскрыли контейнеры.
      Надели облегченные, но гораздо более надежные, чем тяжелые милицейские, бронежилеты. Каски с пуленепробиваемыми забралами. Приборы ночного видения. Придвинули к губам микрофоны переговорных устройств.
      Поверх броников накинули, застегнули «стокарманные жилетки». Распихали по тем «ста», на все случаи жизни, отделениям гранаты, ножи и запасные обоймы, которые, близко придвинутые друг к другу, создавали дополнительный пулезащитный слой. Воткнули в специальные нагрудные кобуры пистолеты. Защелкнули в автоматы набитые трассирующими патронами обоймы. Загнали в направляющие мощных охотничьих арбалетов короткие черные стрелы.
      — Готов?
      — Готов.
      — Как слышимость?
      — Громкость убавь. А то перепонки давит.
      — Так?
      — Так.
      — Ну что, пошли?
      — Пошли.
      Расползлись в стороны. Туда, где на еще пока светлом фоне неба чернели угловые наблюдательные вышки. Залегли, направив в сторону амбразур арбалеты.
      — Видишь?
      — Вижу. Один часовой с автоматом.
      — У меня то же самое.
      — На счет три?
      — На три.
      — Потом рубим освещение и встречаемся возле черного входа.
      — Как договаривались.
      — Тогда ни пуха?
      — Тогда ко всем возможным чертям!
 
      Мозга спал в кресле, когда по периметру забора погас свет. Вдруг погас. По всем четырем стенам.
      Когда свет погас, Мозга проснулся. Потому что в комнате стало чуть темнее. И этого «чуть» ему было довольно, чтобы насторожиться. Во сне насторожиться.
      — Что случилось? — спросил он охранника.
      — Погас свет, — ответил охранник.
      — Почему погас?
      — Выясняем.
      Мозга подошел к окну и внимательно посмотрел на забор. И не увидел две скользнувшие с него на землю фигуры. Не он один не увидел. Никто не увидел.
      — Запросите вышки. Может, они что-нибудь заметили. Что-то не нравятся мне ночные перебои со светом…
      Две тени сошлись и залегли возле двери черного хода. Накрывшись зелеными, под цвет подстриженной травы, маскхалатами.
      — Все в порядке?
      — Пока в порядке.
      — Тогда я внутрь, а ты прикрывай входы.
      — Может, тебе помочь?
      — Ерунда, справлюсь. Ты мне лучше тылы обеспечь. Мне важнее за тылы быть спокойным.
      Одна из теней шевельнулась и зеленым бугром поползла к забору. Туда, откуда были видны обе, основная и запасная, двери.
      — Готов?
      — Готов.
      Вторая тень подобралась к дому, сунула в замочную скважину универсальную отмычку. Повернула ее. Дверь открылась. И закрылась.
      Куратор зашел в дом.
      Но Резидент туда уже не смотрел. Он смотрел на приближающегося к вышке охранника. К той вышке, где был покойник.
      Еще пять шагов, и он откроет дверь. Он откроет и тут же поднимет тревогу. Слишком рано поднимет тревогу.
      Значит, он не должен открыть дверь. И не должен поднять тревогу.
      Резидент заправил в арбалет стрелу. Заглянул в окуляр оптического прицела. И совместил риски. С головой цели совместил.
      На последнем шаге. Чтобы он попал в тень забора. Чтобы его упавшего не сразу заметили.
      Пять.
      Три.
      Один.
      Пора.
      Стрела, бесшумно прорезая темноту, ударила охранника в висок. И вышла в другой. Он упал, даже не успев вскрикнуть.
      Его тихая смерть гарантировала еще по меньшей мере три минуты спокойствия…
      К своей цели Куратор шел по «головам». По трем головам на первом этаже. И по двум на втором. Эти, принадлежащие охранникам, головы даже не успели вскрикнуть. Эти головы умерли в полной тишине. Умерли, так и не поняв, откуда пришла их смерть.
      Куратор вытирал о рукав черную сталь ножа и шел дальше. Из комнаты — в комнату. С этажа — на этаж.
      Куратор шел быстро. Гораздо быстрее, чем следовало бы в данных обстоятельствах. Чем следовало идти в незнакомом, набитом боевиками доме.
      Куратор спешил. Потому что во дворе ударили первые выстрелы. Вначале робкие одиночные. Потом короткие, ощупывающие двор автоматные очереди. Охрана обнаружила прикрывающего тылы Резидента. И сомкнула вокруг него кольцо атаки. Резидент мог продержаться еще пять, максимум десять минут. И умереть. Неизбежно умереть. Выполнив главную свою задачу — оттянув на себя внимание и силы противника. Если он умрет через десять минут, значит, он очень хороший боец. Если уже умер — значит, никчемный, не способный выполнить поставленную перед ним боевую задачу.
      Пока Резидент жив, пока заворачивает на себя пули охраны, у его напарника есть шанс дойти до цели. Только надо идти быстро. Максимально быстро.
      Куратор шел очень быстро. И все же Куратор опоздал. Ненамного, но опоздал.
      Когда Куратор добрался до кабинета хозяина дома, было уже поздно. Все было поздно…
      — Здравствуй! — сказал Мозга, когда незнакомец в черной камуфлированной униформе встал на пороге его кабинета. И включил свет.
      Куратор отпрыгнул в сторону, изготовив к бою автомат. Он изготовил автомат к стрельбе. Но тут же опустил его.
      Резидент вел бой уже почти пять минут. Пять минут — это очень много, если иметь дело с чуть не стократно превосходящими силами противника. И если не иметь возможности отступить.
      Резидент не имел возможности отступить. И не имел возможности умереть. Раньше времени умереть. Раньше условленных десяти минут умереть, которые были необходимы Куратору, чтобы добраться до террориста.
      Слева — два автоматчика. Ползут, прикрываясь случайными камнями. Надеются остаться незамеченными. Эти двое самые опасные. Потому что самые близкие. И потому что автоматом их не достать. И гранатой не достать. Если только пугнуть.
      Резидент достал, выдернул из гранаты чеку и швырнул в сторону крадущихся врагов. Ахнул взрыв, который никого не задел, но остановил опасное продвижение.
      Взрыв спровоцировал новую волну стрельбы. Пули густо заколотили в землю там, где лежал Резидент. Одна ударила в бронежилет. Убить — не убила. Но синяк поставила вполспины.
      Синяк — не в счет. Синяк — не смертельно.
      Справа раздался одиночный выстрел. Похоже, снайпер. Снайпер — это серьезно. Этот может выцелить незащищенный участок тела. Например, между бронежилетом и каской. И всадить в него пулю. Разрывную. Или со смещенным центром тяжести.
      От снайпера надо избавляться любым путем. Но отсюда не получится. Отсюда он прикрыт бетонным парапетом. Придется смещаться. Придется рисковать.
      Резидент перекатился на несколько метров в сторону и всадил в место, где прятался снайпер, длинную очередь. С ходу всадил, прежде чем снайпер, пытавшийся поймать его через оптику, успел сориентироваться. Несколько автоматных пуль ударили снайперу в голову.
      И несколько Резиденту в каску. Тяжело, как пудовой дубиной. Так, что у того загудело в голове.
      Пора было менять диспозицию. На другую, заранее намеченную. Отработав в сторону наседающих врагов очередь, Резидент качнулся в одну сторону, куда и сместился огненный шквал, и отпрыгнул и отполз совсем в другую. Отполз под защиту нескольких друг на друга сложенных в два ряда бетонных плит.
      Эти плиты он оставил «на закуску». Как последнее свое прибежище, где ему надлежало продолжить бой до самой смерти.
      Плиты прикрывали его с тыла, с которого рано или поздно должны будут раздаться выстрелы. И в какой-то степени пока защищали от выстрелов гранатомета, который тоже вот-вот объявится. В этом импровизированном доте он мог продержаться еще не меньше пяти минут. Если у них, конечно, не найдется в запасе тяжелой артиллерии.
      Справа от него перебежали три вооруженных автоматами боевика. Надо следить за этим направлением. Через пару минут оно станет самым горячим…
      Слева — еще два…
      Еще один охранник высовывается из-за конька крыши. Этот наиболее опасен. Потому что видит двор как на ладони. Этого упускать нельзя…
      Мозга сидел в глубине обширного кресла и держал на вытянутой руке мобильный телефон. И держал напротив одной из кнопок большой палец, который сводил на нет все возможные усилия Куратора и ведущего неравный бой Резидента. Который один был сильнее всех их автоматов, арбалетов, пистолетов и гранат, который в данный конкретный момент был боеспособней полностью укомплектованной мотострелковой дивизии. Десяти мотострелковых дивизий…
      — Ты все правильно понял, — сказал Мозга. — Ты умный. И все же глупый. Бросай оружие.
      — А если не брошу?
      Мозга усмехнулся. С ним пытались торговаться в безнадежной сделке. Уже проигранной сделке. С ним пытался торговаться человек, не способный на поступок, который мог не задумываясь совершить он — Мозга. А раз его противник не был способен совершить равный ему поступок, значит, он был слабее. А он, Мозга, сильнее. Сильнее тот, кто умеет жертвовать чужими жизнями не задумываясь. Даже если жертвовать сотнями тысяч жизней.
      Он был сильнее всех их, вместе взятых; потому что умел держать слово и умел жертвовать…
      — Я догадался, что ты идешь, — сказал Мозга. — Когда потух свет, догадался. Когда потух свет, я понял, что это неспроста. И поэтому заранее набрал известный мне номер. Только мне известный. Чем активизировал взрыватель. Потом я набрал две цифры запускающего кода. Две набрал, а одну, последнюю, нет. Вот эту не набрал. На которой держу палец.
      Ты, конечно, можешь меня убить. Но тогда вместе со мной умрут еще несколько сотен тысяч человек. В городе, который ты даже не знаешь. То есть ты убьешь не только меня, но и их. И станешь очень крутым убийцей. Самым крутым убийцей всех времен и народов. Поэтому тебе лучше бросить оружие. Или ты предпочитаешь взять на душу грех?
      Куратор посмотрел на террориста, на мобильный телефон, на его зависший над кнопкой палец. И отбросил автомат в сторону.
      — И все прочее тоже, — приказал Мозга…
      — Бросай оружие… Или ты предпочитаешь взять на душу грех? — сказал чужой голос в наушниках.
      Когда чужой голос сказал под бронешлемом «Бросай оружие» и когда в ответ не последовал выстрел, Резидент понял всё. Почти всё. То, что он не понял сразу, он понял по ходу разговора.
      Резидент слышал разговор. Как слышал до того дыхание и сопение и тихие чертыхания пробиравшегося по дому своего напарника. Как слышал предсмертные хрипы его жертв.
      Резидент слышал разговор от первого до последнего слова. Но лучше бы он ничего не слышал. Лучше бы он умер в неведении. В неведении, что их бой проигран. По всем пунктам проигран. В некоторых случаях умереть чуть раньше лучше, чем чуть позже. Например, в этом конкретном случае…
      Боевики наседали. Резидент отстреливался. Но Резиденту было уже все равно. Потому что его бой и его смерть уже не имели никакого смысла. Его напарник дошел до цели. Но лишь для того, чтобы убедиться — что зря дошел!..
      Справа — автоматчик…
      Слева…
      Прямо…
      Взрыв гранаты. Грохот, ослепительный свет и жесткие удары осколков по каске и бронежилету. Наступательной гранаты. Взрыв «лимонки» оглушил бы до потери сознания. Сумрак в глазах. Резкая боль и теплота стекающей крови в пальцах. И тут же бросок двух тел сверху, с плит на спину.
      — Вот он, гад. Вот он, падла!..
      Все! Теперь уже все. Окончательно все…

      — Ну, как он? Жив? — спросил издалека голос.
      — А хрен его знает. Лежит как мертвяк. А рожи его не видно. Она в наморднике.
      — Давай поглядим…
      Двое боевиков плюхнулись Резиденту на ноги и на голову. Третий пинком отбросил в сторону автомат.
      — Пятерых наших положил! Пятерых! Гад. Я же ему сам, лично кишки на шомпол намотаю, — вслух возмущался и грозил один.
      Глухой удар ноги в бронежилет. Еще удар. И шарящие между каской и бронежилетом, пытающиеся нащупать застежки пальцы. К свалке подошел кто-то из начальства. Из начальства, потому что боевики чуть присмирели.
      — Отлипни, Шконка, — сказал властный голос.
      — Но он же наших! Пятерых братанов. Да я же его…
      — Не ты. И даже не я. Его жизнью будет распоряжаться Мозга. Что Мозга скажет, то и будет. Скажет, кончать — кончим. Скажет, зад ему лизать — будешь лизать.
      — Да он же…
      — Всё. Тихо. Я с бугром говорить буду.
      Боевики примолкли. Авторитет бугра здесь был непререкаем. Как не подлежащий обжалованию смертный приговор.
      Мелкий начальник вытащил сотовый телефон и набрал номер.
      — Занято, — сказал он. — Странно, но у него занято.
      И снова набрал номер. И снова было занято.
      — А ты не на мобильный, ты на обыкновенный перезвони, — предложил кто-то из боевиков. — Может, он с, кем разговаривает.
      Что-то в этом разговоре зацепило Резидента. Что-то… Какое-то произнесенное слово.
      Номер?
      Нет, не номер.
      Занято?
      Да, пожалуй, занято. Занято! И еще мобильный телефон. Вот это словосочетание. Занятый… мобильный… телефон…
      Ну конечно, занятый! Естественно, занятый! Ведь он держит открытый канал на взрыватель бомбы! Потому и занятый! Потому до него и невозможно дозвониться. Чтобы узнать, убивать его сразу или слегка погодить…
      Резидент мгновенно просчитал вновь открывшиеся возможности. И принял решение. Рискованное. Но единственно возможное.
      Он застонал и слегка шевельнулся.
      — Живой! — удовлетворенно хмыкнул Шконка. — Ну теперь ты пожалеешь, что не умер…
      Резидент шевельнулся еще раз. Чтобы поменять положение. Чтобы дотянуться до засунутой в карман «жилетки» гранаты.
      Дотянулся. И потащил ее наружу. За кольцо потащил. И почувствовал, как усики кольца, сжимаясь и сближаясь, полезли из отверстия.
      — Чё он там делает, гад? — заподозрил неладное один из боевиков. Но заподозрил поздно.
      Резидент обхватил рукой ребристый бок «лимонки» и, резко и что есть силы развернувшись и сбросив с себя седоков, выдернул гранату наверх. Отпустил предохранительный рычаг, посчитал до четырех и сильно бросил ее вверх.
      — Граната! — испуганно заорали боевики, вскакивая на ноги.
      Если бы они были опытные бойцы, они бы не кричали и не вскакивали в бессмысленной попытке убежать от разлетающихся на двести метров осколков. Они бы упали на землю, откатились и прикрыли наиболее уязвимые части тела оружием. Но они не были бойцами. Они были просто бандитами.
      — Счас рванет!
      Одного из вскочивших бандитов Резидент успел схватить за плечи и успел уронить на себя. Сильно уронить, так что его зубы клацнули о забрало каски. Но этой, от удара лица о каску, боли он уже не почувствовал. Потому что на спину ему упала подброшенная граната. И там, на спине, и взорвалась. Десятки осколков пронзили живой щит и через него ткнулись в бронежилет Резидента. Но пробить его они уже не могли. Потому что потеряли убойную силу в живой, разрываемой и раздираемой ими плоти. Другие сотни осколков сразили всех находящихся вблизи бандитов, которые так и не успели никуда убежать.
      Теперь нужно было действовать. Пока дальние бандиты не очухались. О ближних разговор уже не шел.
      Резидент сбросил развороченный и изрешеченный осколками труп. И потянулся к главарю. К тому, что звонил по мобильному телефону. Он тянулся к нему как к последней своей надежде. И одновременно рвал с головы мешающий ему, душащий его шлем. Спасибо бандитам, что они его уже наполовину расстегнули…
      Вот он, поверженный начальник. А вот его телефон. Слава богу, целый телефон!
      Резидент взглянул на панель. Где все еще светились цифры номера вызываемого абонента. Номера Мозги! Цифры 215–212.
      Затем откинул панель, где были указаны диспетчерские и прочие дежурные телефоны. Сразу увидел тот, который был нужен. Телефон мобильного узла связи. И еще краем глаза увидел, как в его сторону бегут, бандиты.
      Нажимая на кнопки цифр, он подтянул левой рукой ближайший к нему автомат и надавил на курок. Он не стрелял ни в кого конкретно. Он стрелял вообще. Чтобы усмирить пыл наступающих. В ответ ему ударили несколько встречных очередей.
      — Алё, — ответил на вызов очень милый голосок девушки-диспетчера. Девушки, сидящей в теплом, тихом, уютном офисе.
      Резидент сплюнул изо рта кровь и, кажется, пару зубов и постарался придать своему голосу максимально спокойный и даже немного томный тембр. Такой тембр, каким разговаривают герои телевизионных сериалов. И который очень нравится женщинам. И уж тем более молоденьким, романтичным девушкам.
      — Здравствуйте, милая барышня! — игриво сказал он, выцеливая левой рукой перебегающего от укрытия к укрытию бандита.
      — Я не барышня.
      — Вы — барышня. Потому что вы — телефонистка. До революции господа всех телефонисток называли барышнями. Теперь товарищи ушли и, значит, господа могут обращаться к телефонисткам как прежде.
      Телефонистка игриво хихикнула. Потому что представила по другую сторону линии молодого, красивого, очень богатого, в ослепительно белом костюме, среди ослепительно белой офисной мебели абонента. С несложившейся судьбой абонента. Которую она могла ему помочь сложить заново…
      Резидент отработал короткую очередь по бегущему бандиту. Промазал. Но бандит залег. В то место, где он залег, Резидент всадил еще одну очередь. И, кажется, снова безрезультатно.
      — Что это у вас там так громко стучит? — поинтересовалась телефонистка.
      — Где? У меня? Это пишущая машинка стучит, — ответил Резидент, выщелкивая пустой рожок и пытаясь вставить на его место новый. — Мы свою машинистку за этот гром так и называем — Анка-пулеметчица.
      — Ха-ха-ха.
      Обойма встала на место.
      — Тут, барышня, такое дело случилось. По вашей части, — чуть не пропел Резидент, прикидывая, сколько он еще может продержаться, воюя одной рукой. — Я дома телефон забыл включенный.
      — Какой телефон?
      — Мобильный телефон. Номер 215–212. Вы проверьте, пожалуйста. А то я вызвал межгород, положил телефон на рояль и ушел. А денежки за него капают. Большие денежки, которые я лучше истрачу вам на букет роз. Вы уж проверьте, пожалуйста.
      — Какой номер?
      — 215–212.
      — Сейчас. Минуточку.
      В эту короткую минуточку Резидент успел отстрелять еще один автоматный рожок и метнуть еще одну гранату. В эту минуту он успел получить касательное ранение в голову. На руки и на удерживаемую мобильную трубку, заливая кнопки и панель, густо поползла кровь.
      — Да, действительно, идет беспрерывный вызов междугородного номера. И никто не разговаривает.
      — Ну вот, видите. Я же не стану обманывать такую милую девушку, как вы.
      Еще одна пуля, раздирая мышцы и дробя кость, ткнулась Резиденту в незащищенную ногу.
      — М-м!
      — Что у вас случилось?
      — У меня?
      — Да. Вы, кажется, вскрикнули.
      — Я? Ах, да! Действительно вскрикнул. Это я на кнопку сел. Мне мои подчиненные кнопку на стул подложили. Шутники.
      — Больно?
      — Нет. Совсем не больно.
      Еще несколько пуль впились в землю перед самой головой разведчика, осыпая его лицо землей и острыми каменными осколками.
      — Вы, барышня, не могли бы отключить мой телефон? Пока я совсем не разорился. Если это вас, конечно, не затруднит. А я вам за это презентую бо-ольшую коробку конфет. Как футбольное поле, большую…
      Еще несколько пуль толкнулись в бронежилет. Похоже, бандиты пристрелялись. Похоже, надо спешить.
      — Ну так как, барышня?
      — Конечно, не затруднит. Только вы больше телефон на рояле не оставляйте.
      — Обещаю! Ни-ког-да!
      — Отключаю.
      И тут же гудки. И автоматные очереди, выпущенные почти в упор.
      Резидент дотянулся до сброшенного шлема и, непрерывно отстреливая в приближающиеся фигуры короткие очереди, приблизил его к самому лицу.
      — Все в порядке. Телефонный канал блокирован…
      Спасибо не ведающей, какой телефон она отключила, барышне. От всей страны спасибо. И от всего мира спасибо…
      Спасибо, барышня!
      Куратор отбросил пистолет, потом замер, словно прислушиваясь, и пошел в сторону Мозги.
      — Стоять! — очень спокойно сказал Мозга. Но Куратор не остановился. Куратор продолжал идти.
      — Я нажму кнопку, — предупредил Мозга. — И несколько сотен тысяч…
      — Нажимай, — сказал Куратор.
      — Я нажму! Если ты не остановишься, я нажму!
      — Нажимай!
      Мозга напряженно посмотрел на человека в униформе. На одно короткое мгновение задумался. Потом осклабился. И нажал на кнопку.
      — Ты убил целый город! — сказал он. — Ты убил целый город своим упрямством.
      — Ты так думаешь?
      Мозга внимательно посмотрел на телефон. На человека в униформе. И снова на телефон. И поднял трубку к уху. Телефон молчал. Совсем молчал. Как мертвый молчал.
      — Тебя отключили, — сказал Куратор. — Ты забыл оплатить счет за междугородные переговоры. Мне очень жаль. Но телефонные правила едины для всех. Отдай аппарат.
      Он взял телефон из вяло обвисших рук Мозги и отбросил его далеко в сторону. И ударил Мозгу. Кулаком в переносицу. Очень сильно ударил. Чтобы обойтись без долгого, которое еще неизвестно куда завернет, судебного разбирательства.
      А потом поднял автомат, подошел к окну и один за другим расстрелял три рожка. В спины подбиравшихся к Резиденту боевиков расстрелял. И не промахнулся. Потому что отсюда они были видны как на ладони…

      По телевизору показывали пресс-конференцию посвященную борьбе с захлестнувшим страну терроризмом. После очередного, получившего громкую международную огласку террористического акта.
      Представитель Президента говорил, что с терроризмом пора наконец кончать. Потому что терпеть терроризм дальше невозможно…
      Правительство предлагало незамедлительно, как только появятся соответствующие возможности, выделить необходимые материальные средства и технику…
      Министр внутренних дел обещал, что с терроризмом будет покончено в самые короткие сроки. И называл эти сроки…
      Заместитель министра обороны утверждал, что армия, если поступит такой приказ, покончит с любыми террористами в считанные часы, силами одной десантно-штурмовой бригады…
      Министр безопасности заверял, что знает всех ныне действующих и потенциальных террористов поименно и что готов в любой момент…
      Пограничники обещали закрыть границы…
      Оппозиция предлагала внести в законодательные документы соответствующие поправки…
      В общем, выходило, что терроризму в стране осталось жить совсем немного. От силы несколько дней. Потому что все силовые и прочие чиновники были на своих местах. Были начеку. И были готовы к беспощадной и бескомпромиссной борьбе.
      И еще потому, что все они единогласно и в самой жесткой форме осудили терроризм во всех его проявлениях, как самую бесчеловечную и самую нецивилизованную форму достижения поставленных целей. Политических. Или экономических. Не суть важно…