Время такое: лес рубят — щепки летят.

А может, и верно...

— Оправдать ошибку может только одно. Знаешь что? Ликвидация бандитов. Которые уже не убьют наших товарищей и никого не убьют. А если нет, если ты не сможешь, то тогда действительно, тогда все это было зря... Лесные братья вышли на «борцов» быстро. От них пришел и связник.

— Мы действуем разрозненно, и Советы бьют нас. Бьют поодиночке, — начал издалека связник.

— Что ты предлагаешь?

— Не я предлагаю, мы предлагаем. Надо объединить наши усилия, и тогда мы будем способны на серьезные действия.

— Это верно.

— Тогда я приглашаю вас на переговоры.

— Пожалуйста, приходите, поговорим.

— Нет, не мы к вам, вы — к нам.

— Почему?

— Наш отряд больше.

Это был риск, смертельный риск, но принесенные во имя победы жертвы надо было оправдывать.

— Хорошо, я согласен...

В лагерь бандитов шли две ночи, постоянно меняя направление движения,

Следы путают. Значит, не верят.

Только зря путают, подполковник предусмотрел такой поворот и должен был пустить по следу отряда следопытов...

В лагере «борцов» со всех сторон обступили лесные братья. Разом лязгнули затворы.

— Сдавайте оружие!

— Так-то вы встречаете своих союзников?

— Береженого бог бережет.

«Борцов» загнали в землянку и, вызывая наверх, допрашивали по одному.

— Как вы здесь оказались?

— Нас обложили особисты, там, в Латвии, пришлось пробиваться на юг...

— Что-то ты не похож на латыша.

— У меня отец русский.

— Скажи что-нибудь на латышском.

— Я не знаю латышского. Меня воспитывал отец...

Легенды были продуманы хорошо, допросы многократно отрепетированы. А выбивать из будущих союзников признание силой они не решились.

— Мы рады, что не ошиблись в вас, — сказал командир лесных братьев. И протянул руку. Выходит, поверили?

— Предлагаю закрепить наш союз совместно проведенной операцией.

Нет, все-таки сомневаются. И потому хотят проверить в деле. Прав был подполковник насчет веры и крови.

На этот раз лесные братья решили напасть на районную милицию. Раз сил прибыло.

В город просочились мелкими группами в гражданской одежде, спрятав оружие под плащами. Собрались на ближайших к зданию милиции улицах. Позади каждого «борца» шли несколько лесных братьев.

— Стой здесь.

— А когда начнется?

— Когда начнется, тогда и начнется. Твое дело улицу прикрывать.

«Борцов» в бой так и не пустили.

Эх, кабы вместе собраться да ударить в тыл, думал каждый из людей капитана. Но с места никто не сдвинулся, чтобы не раскрыть себя и не погубить своих товарищей.

На площади раздалась интенсивная стрельба. И через пять минут стихла. Нескольких живых милиционеров выволокли на улицу.

— Теперь ваша работа. Милиционеров подтащили к стенке. Перед ними шеренгой выстроили «борцов». За их спинами, изготовив автоматы, встали сами.

— Ну что, кто будет первым?

Первым должен был быть командир.

Капитан подошел к одному из милиционеров, приподнял за подбородок его лицо, взглянул в ненавидящие и молящие о пощаде глаза и выстрелил в ухо.

— Ловко он его! — одобрительно загудели лесные братья.

— Теперь вы! — приказал капитан «борцам», приказал своему отряду.

Каждый подошел и выстрелил. Первые — в живых милиционеров, остальные в дергающиеся в агонии трупы.

— Уходим!

Теперь за спинами «борцов» никто не маячил. Они были очень наивными, эти литовские партизаны, они думали, что убийство милиционеров гарантирует их от предательства.

— Начинаем сегодня в четыре утра, — шепнул капитан. — Передай остальным.

— Сегодня в четыре...

— В четыре...

«Борцы» по двое и по трое рассредоточились по землянкам. Капитан остался в командирской. Его не погнали. Ему поверили по-настоящему.

Двенадцать...

Два...

Без четверти четыре...

Капитан и его бойцы осторожно потянули из ножен финки. Ровно в четыре они зажали рты ближайшим к ним «братьям» и одним коротким взмахом перерезали им глотки. Капитан вогнал нож под кадык командира.

Спящие рядом не проснулись. Переползая через истекающие кровью тела бойцы придвинулись к следующим жертвам...

Но завершить дело тихо было невозможно. У кого-то сорвался нож, и тот, кто должен был умереть мгновенно, умер не сразу, успев вскрикнуть, где-то звякнула угодившая в пуговицу финка, кто-то свалился с нар, разбудив соседей.

Но все же в каждой землянке четыре или пять врагов погибли, не успев оказать сопротивления.

— А-а!.. Русские!..

Теперь нужно было действовать очень быстро. Теперь финки были бесполезны. Бойцы капитана отпрыгнули к входу, сорвали со стен заранее изготовленное к бою оружие и, встав плечом к плечу, стали поливать свинцом мечущихся в тесноте землянок врагов. Они били в упор до полного опустошения магазинов и обойм.

Клацнули не нашедшие патронов затворы.

Перезаряжать оружие было некогда.

— Уходим!

«Борцы» полезли по приставным лестницам наверх. Сзади слышались предсмертные хрипы и стоны.

Но в такой мешанине всегда кто-нибудь выживает, и поэтому нельзя быть застрахованным от выстрела в спину,

В двух землянках прозвучали автоматные очереди, нашедшие цели. В одной — кто-то из смертельно раненных лесных братьев успел выдернуть чеку из гранаты...

Но исход дела был предрешен. Со всех сторон, в сумраке начавшегося рассвета, к лагерю, стягивая кольцо окружения и снимая секреты, набегали цепи бойцов частей особого назначения.

— Все ко мне! — крикнул выбравшийся из командирского схрона капитан. — Ко мне!

Его бойцы нашли его и встали вокруг, ощетинившись во все стороны стволами автоматов. Но не все нашли своего командира, кто-то остался там, в землянках. Остался навсегда.

— Всем лечь! Занять круговую оборону! Все рухнули на землю; работая прикладами, стали нагребать перед собой вал земли.

Капитан, задрав китель, рванул подол исподней рубахи, привязал белый лоскут к дулу автомата, поднял, замахал из стороны в сторону.

— Мы здесь... Мы здесь... Мы здесь...

— Вон они! Туда не стрелять! — крикнул шедший в первой цепи подполковник.

— В белый флаг не стрелять! — скомандовали командиры.

— В белый флаг не стрелять!.. Не стрелять!.. — разнеслось по идущим в атаку цепям.

Зажатые между наступающими войсками и отрядом капитана лесные братья били из автоматов в мечущуюся в сумраке белую тряпку.

Пуля ударила капитана в руку. Он выронил тряпку.

Крикнул:

— Флаг, флаг!

Кто-то нашел, вскинул сигнал...

Из лагеря не ушел никто. Большинство бандитов погибли на месте, в землянках. Часть наверху. Часть была взята в плен.

Отряд Оборотня перестал существовать... Раненого капитана положили на носилки и понесли.

— Вот видишь, не зря, не зря все было. И там, в деревне, тоже не зря... — говорил шедший рядом с носилками подполковник.

— Не зря, — повторял про себя его слова капитан. — Не зря...

Сразу после выписки из госпиталя капитана перевели в Москву. Подполковник перевел.

— Будешь теперь служить под моим началом. Согласен?

— Конечно!..

Новая служба была не сахар. Хоть и с видом на столицу. Капитан бегал кроссы, преодолевал полосы препятствий, стрелял из различных типов оружия, «снимал» часовых, прыгал с парашютом, «допрашивал» пленных, сочинял легенды...

Случалось выезжать в командировки, обкатывать вновь полученные знания в реальных боевых. Тот, кто плохо усвоил теорию, бывало, получал «неуд» и уезжал домой в гробу...

Через два года подполковника перевели на новое место службы. Перевели с повышением. И он забрал капитана с собой.

— Выхлопочу тебе майорскую должность, ну и, значит, через год быть майором.

Так и вышло. Через год капитан получил майора. Подполковник — полковника.

В конце пятидесятых под полковником зашаталось место. С кем-то он не с тем водил дружбу, кто-то не тот ему покровительствовал. От полковника стали шарахаться как от чумного. Все. Кроме разве майора.

— Дрянь дело, — вздыхал за бутылкой водки полковник. — Носом чую — копают под меня...

Скоро майора вызвали к начальству, через голову непосредственного командира.

— Есть мнение продвинуть вас на более высокую должность... На должность вашего командира.

Майор опешил.

— Но полковника никто от дел не отстранял.

Ему не ответили. Ему сказали:

— Подумайте и дайте ответ завтра. Майор пошел к полковнику.

— Мне предлагают ваше место.

Полковник внимательно посмотрел на своего, которого он когда-то привез в Москву, ученика.

— Чем ты должен отработать?

— Ничем.

— Не верю. За просто так такое не предлагают. Думаю, они захотят подвести меня под суд за перегибы и потащат тебя на процесс свидетелем. Я думаю, тебе надо соглашаться.

— Соглашаться?!

— Меня спишут в любом случае. Если с твоей помощью, то на мое место сядешь ты. А это для дела лучше, чем если сядет кто-нибудь другой. Другой все развалит.

Ты должен согласиться.

Майор согласился.

Полковника отдали под суд, лишили званий и наград и дали пять лет лагерей. Майора назначили на его место и присвоили внеочередное звание.

Новые хозяева по достоинству оценили его преданность.

Несколько лет подполковник Крашенинников занимался своим делом и его никто не трогал. Он пробивал штаты, звезды и деньги.

— В будущей войне побеждать будут не танки и артиллерия, а мобильные, хорошо обученные и вооруженные десантные группы, — убеждал он начальство.

Ему, памятуя о масштабных сражениях последней войны, не верили, но на всякий случай деньги давали. На фоне отпускаемых на оборону многомиллионных средств его копейки ничего не значили.

Подполковник обучал кадры и разрабатывал новые приемы противодиверсионной и противопартизанской борьбы. Но чтобы знать, как бороться против, надо было быть чуть-чуть диверсантом и чуть-чуть партизаном.

Подполковник готовил из своих людей и тех и тех. Одних он отправлял в тыл условного противника, других заставлял их ловить.

Среди подчиненных он слыл «зверем», потому что никого никогда не жалел и за невычищенный после стрельб автомат был способен объявить десять суток ареста. А мог и снять звезду.

Его не всегда понимали.

А он просто помнил, к чему приводит небрежное отношение с оружием... И гонял своих подчиненных нещадно. До кровавого пота.

И выдавал на-гора результат.

На окружных и армейских соревнованиях его ребята занимали первые места.

Однажды он играл в «войну» с армейскими разведчиками. Те должны были захватить и взорвать пусковую ракетную установку «синих», его бойцы — не дать им этого сделать.

Подполковнику придали батальон охраны, но он от него отказался.

— Здесь не числом надо брать.

— А чем?

— Вот этим... — постучал подполковник указательным пальцем по лбу.

И, вызвав командиров подразделений, поставил им боевую задачу — проникнуть на объект. Тому, кто придет первым, обещал внеочередную звезду.

Других поставил в охранение. И тоже обещал звезду — за поимку диверсантов. Он играл сам с собой — за обе стороны.

Пять групп были выброшены вблизи пусковой. Три из них выбрали один и тот же маршрут. Две избрали свой, особый путь.

Пробралась на пусковую лишь одна.

— Теперь вы знаете, где они пойдут, — сказал подполковник. — Выставите на маршруте засады.

Большинство диверсионно-разведывательных групп выбрали стандартный путь, потому что он был самым оптимальным. И вышли на пулеметы. Вышли сами.

Одна группа действовала по нестандартной схеме, по той, по которой на объект проникла учебная группа. Но этот путь был тоже закрыт.

Подполковник переиграл своих противников, получив из рук министра именные часы.

— И все равно это не то, ерунда это, — говорил он. — Мы взяли их, потому что мыслили так же, как они. Однотипно.

— Значит, правильно мыслили, раз взяли!..

— Неправильно! Мы подобны, мы живем в одной стране, учимся в одних школах, читаем одни книги... Это накладывает отпечаток на мышление. Вполне возможно, что француз, американец или китаец в этой ситуации действовали бы по-другому.

— Эк куда ты хватил!

— Нужно изучать не оружие, нужно изучать психологию противника. Воюют не винтовки, воюют люди!..

Именно подполковник начал впервые прогонять бойцов через морг. Он приводил их целыми подразделениями, расставлял вокруг столов, где происходило вскрытие, и заставлял смотреть. И заставлял брать в руки вынутые человеческие внутренности.

— Это что еще за самодеятельность? Ты что, совсем охренел?! — ярилось начальство.

— Это не самодеятельность, это психологическая подготовка бойцов.

— Копаться в потрохах?

— Да, копаться во внутренностях. Солдаты должны привыкнуть к виду смерти. Иначе, когда дойдет до дела, они будут зажмуривать глаза.

Его не понимали и объявляли выговора. А он гнул свою линию.

— Мы должны готовить людей к войне, а не к парадам. Им придется убивать. И придется умирать. Если они не преодолеют свои страхи, свою брезгливость теперь, то там, в реальных боевых, у них времени на это не будет. Враг им этого времени не даст.

И гнал подразделения в морги и на бойни.

— Когда я убил первого своего врага там, в Прибалтике...

— Опять ты про свое! Это когда было? Теперь война другая!

— Война всегда одинакова!..

В подполковничьем звании он дотянул до Афгана. Стремительно начавшаяся карьера дала сбой. Но его мало интересовали звания, его волновало дело.

Он написал рапорт об откомандировании его и его людей в Афганистан.

— Наград ищешь?

— Работы.

В Афганистане подполковник в штабах не отирался. В Афганистане подполковник лез в самое пекло.

— Вы не можете возле каждого кишлака поставить по гарнизону, — говорил он. — Тогда надо вводить не одну армию, тогда нужно вводить десять армий.

— А что же тогда делать?

— Выявлять и уничтожать с помощью авиации базы и склады оружия, перекрывать пути снабжения, вербовать информаторов, ссорить лидеров повстанцев...

— Это не задача армии.

— А что задача армии?

— Ведение боевых действий.

— Вы своими пушками здесь такого наворочаете...

Подполковник никого ни в чем не убедил. В дело вступила артиллерия.

Но он не сдался, он начал воевать так, как считал нужным воевать.

За несколько месяцев люди подполковника взяли под контроль несколько караванных путей, по которым из Пакистана шло оружие. Они ни за кем не бегали, они просто ждали — день, два, неделю... столько, сколько придется. И почти всегда дожидались — на тропе показывались поднимающиеся на перевал вьючные лошади или верблюды.

Небольшие караваны они не трогали. Небольшие караваны они пропускали, чтобы убедить противника в том, что дорога безопасна. И вслед за малыми приходили большие караваны.

Они давали им возможность втянуться в ущелье и внезапно, с двух сторон открывали ураганную стрельбу, рассекая колонну на две и более частей. Укрыться было невозможно: пули летели со всех сторон. Занявшие окружающие высотки снайперы выбивали командиров. Если караван был слишком большим, они вызывали по рации «вертушки» и отходили на запасные позиции. Вертолеты по наводке корректировщиков утюжили местность ракетами. И, отработав, эвакуировали группу на базу.

Афганцы назначили за голову подполковника награду. Но он был неуловим. Потому что был очень расчетлив.

За полтора года почти непрерывных боевых действий он потерял только десять бойцов!

И вполне заслуженно получил Героя Советского Союза и звание полковника. Война щедро рассыпает на погоны и кителя звезды. И еще на кладбищенские памятники...

Другой бы на его месте притих, выслуживая генеральские погоны с лампасами. А он написал большой, страниц на десять, рапорт, где предлагал вывести из Афганистана девяносто процентов войск и вести войну опосредованно, то есть с территории Таджикистана и Туркмении, используя мобильные десантные соединения и небольшие диверсионные группы.

Его позиция сильно отличалась от общепринятой, и полковника-бузотера предпочли убрать подальше. Выскочек тогда не любили. Как, впрочем, и всегда.

Полковника вернули в Союз, назначив замом по тылу в заштатный, забытый богом и командованием округ. Формально это было повышение, так как должность соответствовала генеральскому званию. На самом деле это была ссылка, так как его оторвали от любимого дела.

Но в армии не принято говорить «нет», в армии принято говорить «есть!;». Полковника произвели в генералы и вручили в руки вместо автомата арифмометр.

Он начал работать как умел.

Вызвал к себе снабженцев и бухгалтеров и велел «по-быстрому» объяснить ему премудрости проводок.

— Но это же целая отдельная наука, — сказали ему.

— Ничего, я понятливый.

Он не привык кому-нибудь доверяться. Он привык все делать сам.

Итогом учебы явилась отставка двух его, непонятно чем занимавшихся, помощников. Один из которых оказался зятем командующего округом.

Который тут же вызвал не в меру ретивого зама на ковер.

— Ты что это творишь? Кто тебе позволял разбрасываться кадрами?!

— Вам нужен тыл или дырка от бублика? — спросил генерал Крашенинников.

— Что, все так плохо?

— Хуже, чем вы думаете. С таким тылом не то что Отечественную войну, в футбол не выиграть!

Командующий был фронтовиком и не очень любил лизоблюда зятя.

— Ладно, поступай как считаешь нужным, — махнул он рукой.

Потом командующего перевели в Москву. И он, как водится, потащил за собой своих людей. В том числе потащил зама по тылу, без которого был как без рук. Это великих стратегов в армии — пруд пруди, а толкового хозяйственника — днем с огнем не сыщешь!..

Должность была та же — зам по тылу. Но тылом стала чуть не вся страна.

Генерал перестал заглядывать в дула автоматов, теперь генерал разносил в хвост и гриву забывших сдать отчет снабженцев. Но разносил, как если бы увидел в оружейном стволе живых слизней.

Служба шла гладко, звания присваивали в срок... И пора было уже думать о пенсии и садовом участке в пригородах Москвы...

Но в конце восьмидесятых жизнь резко изменилась.

У генерала.

Потому что у всей страны...