Помните, в одном из предыдущих очерков автор корил себя за то, что в свое время морщил лоб над сущими пустяками. Почему, к примеру, съезд КПСС в нормативном порядке, предписанном с самых партийных верхов, писали (простите за тавтологию) со строчной, то есть маленькой буквы, Пленум ЦК — с большой, значит, прописной?
      Это было еще в советские годы, когда КПСС стояла так недосягаемо высоко, что нам, нижестоящим гражданам, в числе их и коммунистам, понять было невозможно и множество других, самых обыденных вещей.
      Почему например, партию эсдеков, потом — коммунистов, созданную для народа, для политической борьбы за интересы пролетариата, крестьянства и, как говорили в былое время, трудовой интеллигенции, так легко в послереволюционной стихии поразил вирус исключительности, сделав её практически закрытой для всех слоев народа? Не все, к примеру, знают, что в последние годы бытования КПСС в ней приобрела исключительное значение пресловутая вертикаль, ныне реанимированная частично и Х съездом КПРФ, а прежде олицетворенная в двух-трех известных органах: Секретариате ЦК КПСС и Общем отделе, в КПК — Комитете партийного контроля и в ЧК — КГБ, вооруженном, боевом отряде партии.
      Мой старый автор Леон Аршакович Оников, тбилисский армянин, долгожитель аппарата ЦК, начиная с времен позднего Сталина и до крушения Горбачева, был до конца своих дней фанатично уверен, что корень всех партийных бед — в искоренении при Сталине массовых, общественных начал в работе ВКП(б) — КПСС. Такие начала, по его мнению (он сумел убедить в этом и меня, тогда заместителя редактора идеологического отдела “Правды”), определяли характер деятельности парторганизаций, включая и сам ЦК. Действовали, говорил он в нашей беседе, опубликованной на страницах “Правды” в середине 80-х, десятки разного рода общественных комиссий, которые контролировали работу партийного аппарата…
      Бедный Леон Аршакович! Прослужив в ЦК, в его аппарате, больше полувека, он по чистоте душевной, до конца дней своих, верил, что этот аппарат можно демократизировать. О чем не раз писал докладные записки М.С. Горбачеву, обращался к партийным массам и верхам через В.Г. Афанасьева, через “Правду”. У нас с ним бывали и размолвки: за отказ, не помню уж чем мотивированный, напечатать одно из многочисленных его писем он резко критиковал меня, заместителя главного редактора и одновременно руководителя отдела партжизни. Причем критиковалв “Независимой газете”, созданной не без поддержки “черного кардинала” из ЦК КПСС, в которой едва ли не в том же номере или чуть раньше-позже была воспроизведена из эмигрантского парижского издания мракобесная статья Д. Мережковского. Мрачный литератор, заклейменный за это выступление даже значительной частью русской эмиграции, тоже пострадавшей после Октября 1917-го, поведал в своем опусе о безмерном восторге перед неистовым Адольфом, бросившем свои фашистские армады на Советскую Россию. Статья Мережковского была направлена, конечно, и против Сталина, но также и против всего русского народа, сделавшего в Октябре свой исторический выбор.
      Это и стало причиной нашего, едва ли не последнего, разговора на отнюдь не миролюбивых нотах. О чем я, конечно, сожалею. Но за правду истории посражаться готов. Жаль, уже нет с нами Леона Оникова (сам он любил называть себя Лева).
      Кто из нас был прав? Думаю, ответа на этот вопрос в чистом виде не существует.
      Мы оба были и правы, и неправы.
      Наше тогдашнее согласье — это наша вера в то, что только демократия в партии могла спасти положение в стране, где, по Л. Толстому и В. Ленину, все переворошилось и еще только укладывается. В те прежние времена всё “уложилось” в революции 1917 года, гораздо более радикальной, чем первая русская, российская 1905-1907 годов, современником которой был великий писатель. Мы с Леоном Аршаковичем еще не знали, к чему, к какому перевороту, приведут общие усилия мирным путем, сверху вниз, демократизировать компартию. Не знали мы и не ведали, что на самом деле затеяли реформаторы-перестройщики и мог ли быть у начатого ими “переворошения” какой-либо иной исход.
      …Хочу напомнить читателям: я пишу о событиях середины 80-х — начала 90-х годов через призму своего, чисто личного участия в них, своего субъективного восприятия. Кто-то может заподозрить, что я преувеличиваю нашу роль, — роль “Правды” — в историческом исходе происходящих общественных процессов. Нет, это не так. История идет по своей стезе, и стезя эта бывает очень трудна, непредсказуема и тяжка, о чем очень мудро и точно написал поэт Ярослав Смеляков:
 
История не терпит суесловья.
Трудна ее народная стезя.
Ее страницы, политые кровью,
Нельзя любить бездумною любовью
И не любить без памяти нельзя.
 
      “Правда” — частица именно такой, именно этой истории.
      Нашу газету называют ленинской, и это в общем-то справедливо. Идея “Правды” была выстрадана, когда еще не было ни большевиков, ни меньшевиков, ни даже самой партии. Она нашла свое реальное воплощение в “Искре”, первый номер которой вышел за границей, в Лейпциге. Затем — в газетах “Вперед”, “Пролетарий”, “Новая жизнь”, “Социал-демократ”, “Рабочая газета”…Непосредственной предтечей “Правды” была легальная большевистская газета “Звезда”.
      Многие думают, что с созданием “Правды” завершились противоречия между печатным органом партии и партийным аппаратом, которые обнажились чуть ли не с первого номера “Искры”. Тогда, если помните, было два руководящих органа партии — ЦО (центральный печатный орган) и ЦК (Центральный комитет), из их представителей состоял Совет партии. Кто числился главным — никто по сути не знал. ЦО был, пожалуй, авторитетнее: в нем работали основатели партии, ее теоретики — в том числе Плеханов, Ленин, Мартов. Раскол между Лениным и другими членами редакции ЦО положил начало решающему расколу партии.
      Когда вышел первый номер “Правды”, раскол был уже настолько глубок, что “за интересы” пролетариата и беднейшего крестьянства боролись (в основном друг с другом) уже несколько партий, и каждая из них имела свою газету: “Луч” (Л. Мартов), “Единство” (Г. Плеханов) и т.д.
      Не моя забота — выставить им какие-то оценки, но очень жаль, что нас, студентов ведущих журфаков знаменитых столичных университетов, учили не по реальным подшивкам разнообразных газет того времени, а лишь по учебникам Портянкина, Веревкина и других авторов, тоже почти не знакомых с газетными публикациями этих изданий.
      Не удивительно, что те хваткие активисты, которые в последние годы азартно берутся руководить прессой, уверены, как в свое время Н.С. Хрущев был прав, считая, будто сотрудникам редакций не нужны ни талант, ни знания, а лишь партийная дисциплина и другие близкие качества, которыми, как выяснилось, можно и поторговать.
      Я специально не касался этой, “торговой” темы, и видимо, зря.
      Приведу несколько эпизодов.
      Еще вступая в ряды правдистов, я обратил внимание на бескорыстность отношений в редакции. Ни зарплата, ни гонорар не были и не могли быть предметом серьезных раздоров. Многие приходили в “Правду”, теряя в зарплате. Но все же когда какой-нибудь редактор или член редколлегии принимался “валить лес” за весь отдел, по делу и не по делу проталкивая себя в авторы передовиц, это воспринималось с холодком.
      Или спецкор, близкий к ответсеку, не успевал еще промокнуть чернила, а писал он перьевой школьной ручкой, — и тут же его текст стоял в полосе, раздвигая “нетленки” товарищей по перу.
      И все же это были мелочи быта: крупные деньги вокруг газеты не ходили.
      Иное дело — с началом перестройки.
      Откровенно переманивая журналистов ведущих газет, издатели пестрой продукции на злобу дня за эту злобу весьма прилично платили.
      Приходил, скажем, в редакцию “Правды”, в свой бывший отдел Владимир С., спрашивал своего собеседника, листая подшивку:
      Сколько тебе за это заплатили?
      Тот называл сумму.
      И за такой гонорар ты на них работаешь? Чудак!
      Нет ничего страшнее сомнения. Недаром говорят: червь сомнения. Он не знает других преград, кроме совести.
      У В. Шекспира в “Гамлете” есть такое сравнение: “Так трусами нас делает сомненье”. Оно же источник нравственных исканий, мук, своего рода посох в дальнем пути. Но оно же легко поддается самовнушению: я поступил так, потому не мог поступить иначе. Или: меня бес попутал. Или, наконец: я ушел из “Правды”, так меня угнетала царящая там атмосфера (на самом-то деле перевесила вдвое-втрое большая зарплата, не говоря о других житейских костылях…)
      Стремление за более низкий гонорар получать от журналиста более тонкие, а значит и более гладкие мысли многие десятилетия было преобладающим в партийной печати.
      Вот такой эпизод — во время одной из предвыборных кампаний. На вопрос, почему ЦК не финансирует публикации в “Правде” “кампанейских” материалов, последовал ответ:
      А мы своим журналистам не платим.
      Почему?
      Они и так будут работать на нас.
      Потом, когда надо было оформлять счета, выяснилось, что много средств избирательного фонда не потрачено — пришлось их срочно распихивать разным изданиям.
      С этим связано было и множество курьезов. Вечная нищая газета не могла питаться одними обещаниями. А поскольку“свои” не платили, приходилось заключать договора с “чужими”, часто совсем неугодными нашим экономным лидерам. Это вызывало визгливое раздражение кандидатов, продвигаемых с верхов, а также аппаратчиков, опекающих желаемых и даже утвержденных по-старинке номенклатурных выдвиженцев.
      Так было, скажем, в одном из районов Подмосковья. Даже письмо о рядовой активистке, опубликованное в “Правде” без всякой задней мысли, вызвало гневный звонок в редакцию:
      — Как вы посмели это напечатать? Вы разве не знаете, что в Мытищенском округе баллотируюсь я, а эта женщина — она агитирует за другого кандидата?
      “Другой” кандидат пошел другим путем, абсолютно законным: оплатил по счету, через банк, статью о себе и заказал дополнительно десять тысяч экземпляров тиража.
      Потерпевшая “наша” с тех пор стала для нас чуть ли не врагом, грозно пообещав “Правду” никогда больше не выписывать и не читать…
      К слову сказать, именно выборы в Госдуму начали расшатывать прежде вполне боевую, политически стойкую организацию. Появилось немало охотников на вечное сидение в Охотном ряду, зависимых от благорасположения руководства. Пустил ростки сначала скрытный, а потом и откровенный подхалимаж. Из ничего возродилась номенклатура. Ну а номенклатура — это самовоспроизводящийся клон, причем его размножение идет без оглядки на государственные законы, мнение науки и общества. Она проникает всюду, захватывая плацдарм за плацдармом, становясь все более властной структурой. Ей присуще стремление к закрытости, секретности своих действий, когда тайной покрывается все, что вершится в номенклатурной верхушке. Под этим предлогом можно опрокинуть любые решения, принятые любым высшим органом, или придать им совершенно противоположное содержание.
      Мы в “Правде” — и журналисты, и читатели — часто удивлялись, почему вдруг вскоре после пленума ЦК в соседней с нами газете появляется статья, где выработанное коллективное решение разбивается в пух и прах. Был даже скандал, когда со страниц “Советской России” была преподнесена как нечто директивное статья члена президиума ЦК Белова Юрия Павловича, абсолютно не стыкуемая с общим мнением. Коммунисты считали, что идти на выборы, как парламентские так и президентские, надо широким фронтом вместе ссоюзниками из левопатриотических сил. Автор же утверждал: все союзники ненадежны, они размывают позицию КПРФ, стремятся за ее счет утвердиться на политической арене. Это произвело шок. Как впоследствии оказалось, это была продуманная позиция группы людей, провозгласивших себя непримиримыми борцами с российским капиталом. В ряде изданий, в том числе в журнале “Искра” появились резкие возражения. Некоторые наиболее активные сторонники идеи Союзадаже предлагали исключить автора, а с ннм и главного редактора из состава руководящих органов партии.
      Выяснилось, однако, что тень подозрения пала не на авторов нашумевшей публикации, а на тех дисциплинированных коммунистов, которые придерживались другой точки зрения. Выяснилось также, что пленум ЦК отнюдь не самый высший орган. И даже не президиум ЦК, от имени которого выступала эта группа, а небольшой кружок близких лидеру людей. Они собирались обычно по суботам в разных местах и там обговаривали, как действовать в создавшейся ситуации. Там-то и родилась идея “Крота” — эта кличка закрепилась за председателем исполкома НПСР Г.Ю. Семигиным
      Прежде и А. Проханов, и В. Чикин, и Г. Зюганов несколько лет грелись у “семигинского костра”. В его предпринимательской системе работали дети ряда членов руководства, оттуда и вышли в люди. Но какая-то черная кошка пробежала между двумя Геннадиями, а может, эту мысль внушили Г.А. его соратники. Семигина объявили “засланным казачком”, который по воле президента и его администрации был нацелен на разрушение КПРФ, на подчинение ее структур своему безраздельному влиянию. Статья“Операция Крот”, опубликованная сразу в двух газетах — “Завтра” и “Советская Россия”, обвиняла бывшего товарища по НПСР во всехсмертных грехах.
      Отношение к публикации оказалось полярным. Многие говорили о том, что партия еще не остыла от думского скандала с исключением из партии председателя ГосдумыГ.Н. Селезнеа, руководителей комитетов С.П. Горячевой и Н.Н. Лубенко — людей известных стране, пользующихся авторитетом у творческой интеллигенции. Затевать новые разборки ни к чему. Но эти доводы не были услышаны. Более того под вопросом оказалась судьба еще нескольких товарищей, посмевших возразить мнению сверху. Начался огонь и по региональным штабам. Несколько первых секретарей обвинили в развале работы в недостаточном почтении к “вождю”.
      Причем делалось это в открытой печати, и, конечно, такое самораздевание не могло не повлиять на авторитет всей организации. “Правда” придерживалась сдержанной линии поведения, за что ее потом резко критиковали на Х съезде. Замечу сразу: такая критика резко ударила по авторитету газеты, а самое главное -заставила ее невольно включиться в общий хор тех, кто беспощадно громил раскольников, разного рода врагов партии, а значит и народа. Поколебалась позиция газеты, которую мы, правдисты 80-х — 90-х годов ХХ века, утверждали на ее страницах.
      Очень нелегко было освободиться от старых стереотипов “осажденной крепости”, отстреливающейся от всех и вся. Хотя еще в передовой статье первого номера “Правды” подчеркивалось, что ежедневная рабочая газета призвана служить воспитанию тех широких слоев пролетариата, которые проснулись для революционной борьбы, но еще слабо осознают свое положение и свои цели. На протяжении многих десятилетий газета, став рупором руководства партии и государства, вынуждена была нередко поддерживать ту политику, которая отнюдь не отвечала интересам народа. И все же любой честный историк не может не признать, что буквально каждый номер “Правды” вмещал в себя объемную картинумногообразия жизни народа и общества. Думается, именно потому после событий августа 91-го и октября 93-го люди видели в ней символ нового социалистического общества, который недавно был образом жизни. В “Правду” шли письма, десятки тысяч. У подъезда редакции всегда было множество народу -ждали свежий номер газеты. К нам охотно приходили деятели науки, культуры, известные политики, рабочие, депутаты, вступали в диалог. Пользовалась уважением газета и среди умных коллег и журналистов. Ее читали за рубежом.
      Вот парадокс: газета в опале, ее запрещают, травят, не дают, даже лишают возможности продавать в метро, у газетных киосков, а люди тянутся к ней. И мы не спрашивали, кто из них состоит в партии, кто не состоит, каких придерживаются взглядов: раз человек пришел в “Правду”, значит он правдист.
      Уверен, именно такая позиция газеты, ее стремление быть нужной всем помогли при выборах в первую Государственную Думу привлечь миллионы избирателей.
      И когда на выборах 2003 года партия по сути отмежевалась от союзников, не сумела убедить людей разных конфессий в чистоте и благородстве своих намерений и целей, это привело к оттоку ее сторонников. Принципиальными, но скандальными исключениями из партии представителей творческой интеллигенции она отнюдь не укрепила своих связей с элитой общества. Это впрочем можно проиллюстрировать и на примере “Правды”.
      Мне до сих пор не забыть фестиваль “Правды” в парке культуры и отдыха имени Горького. Руководитель ЦК, с которым была твердая договоренность, которого мы рекламировали со страниц газеты, как одного из участников праздника, не только не пришел на наш фестиваль, но даже не предупредил, что по каким-то неведомым причинам быть в парке не может. Представляете состояние ведущего фестиваля, если он буквально за полтора-два часа до открытия узналоб этом проколе. Нам удалось как-то выкрутиться, но впечатление неловкости перед людьми сгладить было невозможно.
      …Газета — всегда сгусток противоречий, особенно если это — “Правда”. Ей невозможно закрыть все ниши интересов своих читателей. К тому же она подвергается давлению сверху, а как известно, что ни начальник — то голова, у него свое видение, как делать газету, как ее распространять, чего ей не хватает, что, напротив, лишнее. Михаил Андреевич Суслов, к примеру, не любил крупных снимков в газетах, он считал, что они крадут место у других серьезных публикаций. Леонид Ильич Брежнев, сделавшись генсеком в 1964 году, позвонил в “Правду” и попросил не печатать своих портретов слишком часто, как это делалось при Н.С. Хрущеве. Свои пожелания были и у других руководителей, разумеется, все их выполнить просто нельзя. А наиболее разумные просьбы, вроде той брежневской, очень скоро утрачивали силу, и даже центральные газеты подчас соревновались между собой, кто эффектнее подаст на первой полосеснимки очередного вождя. Даже сегодняшняя “Правда” (2004 год) практически не выходит без большой “простыни” с пересказом ценных мыслей нынешнего лидера. И с его фотографией, чаще всего из архива, среди пышущих энтузиазмом масс.
      Впрочем, все это можно было предвидеть, но кто мог предвидеть тот кульбит, который выкинули в штабе на Охотном с главным редактором, да и вообще с газетой “Правда”.
      В середине марта 2003 года в газете “Московский комсомолец” была напечатана небольшая заметка “БАБ наступил на “Правду”. На нее мало кто обратил внимания, хотя у МК миллионный тираж, и возмущение этой публикацией с какой-либостороны казалось должно последовать. Речь шла о том, что КПРФ меняет “спонсоров” и редакция “Правды” выразила уверенность, что она никогда не станет рупором Березовского. Что же сделал БАБ? — спрашивала газета. Он потребовал убрать главного редактора из газеты “Правда”, что и было сделано.
      Позднее стали известны многие детали готовящейся сделки вокруг “Правды”. Заявили о себе журналисты, предприниматели, да и просто прохиндеи, которые приоткрыли занавес над этой ситуацией. Никем не доказано, но ни кем и не опровергнуто — документально, доказательно: было такое задумано или нет, но при решении судьбы главного редактора звучали довольно странные аргументы. Никто вроде не ссылался на заявление оппозиции “Правды” по отношению к Березовскому, но было прямо заявлено: деятельность Ильина А.А. на посту руководителя газеты наносит вред и газете, и партии. Ни у кого не хватило смелости сказать прямо в лицо, в чем суть дела, но решение было принято в пользу БАБа и его сподвижников. Так кобра в последний раз порадовала нас своей уничтожающей улыбкой.
      Последний ли это вариант? Судя потому, что недавно была предпринята еще одна попытка охоты на своих, может быть, и не последняя.
      Но “Правда”…Ей придется пройти еще не один крутой маршрут. Ведь в сущности борьба за правду не прекращается.
 

Из записных книжек

 

Ересь нестяжательства

 
      Эту притчу мне рассказали в 1986 году.
      Веке, кажется, в 17-м решили в монастыре Соловецком устроить тюрьму. Похоже, ссылали сюда особоопасныхпреступников. Всех имен не запомнил; иное врезалось в сознание: первым узником соловецкой тюрьмы был монах — приверженец и проповедник нестяжательства.
      Было, оказывается, такое течение: церковь, дескать, должна делать только богоугодные дела, заниматься душами людей и — не приобретать, не накапливать богатства, ничем, кроме духовного влияния на людские сердца, не владеть. Гнали их власти церковные беспощадно, значит, видели в таких взглядах подрыв своих устоев.