Когда за окнами показались пригородные строения и поезд замедлил ход, Перов ещё и сам не знал, на что сможет решиться. Выйдя на серый асфальт перрона, он достал записную книжку, и ещё раз сверил адрес.
      "А может быть я зря все это затеял? Поброжу весь день по городу, схожу, как мечталось, в Эрмитаж или Русский музей, а вечером уеду. И никаких последствий, способных осложнить мою жизнь. К тому же я в случае неудачи рискую испортить воспоминания о единственном удачном в моей жизни любовном приключении. А все-таки интересно узнать, насколько точны были мои мечты все эти годы постоянных конфликтов и выяснения семейных отношений. Я поеду к Нине, и будь, что будет!"
      Таксист, услышав названный адрес, сердито к нему повернулся:
      - Это же совсем рядом с вокзалом!
      - Ничего, я заплачу, сколько скажешь. Не блуждать же мне по незнакомому городу.
      - Впервые у нас?
      - Нет, в третий раз. Когда-то в юности ещё ребенком привозили сюда родители, потом лет десять был здесь в краткосрочной командировке, и вот вновь приехал!
      - По делам фирмы?
      - Нет, жениться!
      - Ну тогда я поеду медленно: может быть по дороге раздумаешь!
      И таксист весело рассмеялся собственной шутке.
      Вновь сомнения охватили Перова и он с трудом удержался, чтобы не потребовать везти его обратно к вокзалу.
      Машина остановилась недалеко от канала возле серого невзрачного здания.
      "Так вот где она живет, а в моем воображении рисовалось здание с колоннами и изображением мифических атлантов, поддерживающих незримые, но тяжелые небеса. Очередная моя глупость! Что ждет меня там за обшарпанной дверью подъезда?"
      Наконец, решившись, он взялся за поблескивающему потемневшим металлом ручку и потянул тяжелую дверь на себя. И под жалобно-недовольный скрип ржавой пружины Перов шагнул в полутемный проем дурно пахнущего подъезда...
      Через полчаса Перов сидел в уютной комнате и удовлетворенно наблюдал как молодая женщина со счастливой улыбкой суетливо выставляет на стол нехитрое угощение. "Немного, конечно, располнела и взгляд уже не прежний безмятежный, а с явным налетом грустного разочарования. Но по-прежнему привлекательна детская беззащитность, проглядывающая вопреки желанию создать видимость многоопытной, знающей себе цену женщины".
      Внезапно Перов ощутил сильное физическое влечение к гостеприимно хлопочущей хозяйке. Но не зная, как она воспримет его порыв после долгой разлуки, с трудом преодолел желание, не медля, заключить её в свои объятия. Он достал из спортивной сумки, предусмотрительно захваченную тяжелую, похожую на снаряд бутылку шампанского: Это полусладкое, как ты любишь.
      И Нина, вспыхнув от радости, не удержалась, шагнула ему навстречу и погладила нежно по щеке: Не забыл, как я мечтала в турпоходе именно о таком.
      - Я все помню до мельчайших деталей. И как только у меня в последнее время начались с женой серьезные неполадки я приехал сюда к тебе. Скажи, ты свободна или у тебя кто-то есть?
      - Если бы у меня были с кем-нибудь серьезные отношения, разве я тебя пригласила остаться на ужин?
      "Она не только дает понять, что свободна, но и подчеркивает свою непоколебимую верность тому мужчине, с которым в данный момент близка. Значит в голове уже строит планы длительных со мной отношений".
      И предчувствие физической близости с женщиной, искренне желающей быть именно с ним в эту ночь, горячило его воображение, рисуя греховные картины страстного сближения.
      "Но отчего она так нервничает, все время посматривая тревожно на дверь и напряженно прислушиваясь с долетающим сюда на второй этаж звонким ударом входной двери подъезда".
      - Ты кого-нибудь ждешь? - не выдержал Перов.
      - Нет, что ты?! Конечно, нет! Просто надо тебе сразу сказать. За это время многое изменилось: у меня был мужчина. Пил он сильно и уже год как мы расстались. Но иногда внезапно Павел приходит сюда и умоляет простить его. Хоть и жалею, но гоню: все равно с ним никакого толку не будет. В нетрезвом виде Павел начинает скандалить, угрожать убийством. Он у меня псих и запросто может пустить в ход нож.
      "Нина сказала "он у меня" и это означает, что она как женщина, привязана к этому нервному типу гораздо сильнее, чем сама думает".
      И ревность безжалостно кольнула его в сердце. Но он тут же сумел её отогнать: "Как бы то ни было, но сейчас Нина со мною и желает, как и я момента физического сближения. А это главное".
      И Перов, окончательно отгоняя призрак незримо присутствующего соперника, встал из-за стола, и шагнул навстречу Нине, сразу и безропотно позволившей заключить себя в объятия. Они оба остро предчувствовали неминуемое приближение мгновения, когда кроме них двоих никого не останется ни в этом доме, ни в этом городе, ни во всем безбрежном мировом пространстве. Долгий страстный поцелуй заставил их на миг отрешиться от всего земного. И влекомая сильными мужскими руками к кровати Нина лишь попросила отсрочки: Давай сделаем все по-людски, как в нормальной семейной жизни: разденемся и ляжем в постель. Подожди я разберу.
      "Как раз "как в нормальной семейной жизни" мне и не хотелось провести эту ночь. Я нуждаюсь в страсти, озарении, способных стряхнуть и смыть с меня все лишнее, наносное, неискреннее, накопившееся за эти годы! недовольно подумал Перов. Но послушно отодвинувшись от женщины, стал поспешно срывать с себя одежду, наблюдая как Нина аккуратными ловкими движениями застилает кровать свежей простыней. Раздевшись, он юркнул под одеяло. Нина погасила лампочку, но в комнате от рассеянных лучей уличного фонаря было достаточно светло и он приготовился с удовольствием наблюдать как будет разоблачаться женщина, обнажая самые сокровенные тайны своего красивого молодого тела. Это медленно плавное раздевание всегда сильно его возбуждало. Но внезапно, оставшись в одной рубашке, женщина повернулась к нему и хрипло сказала сдавленным от волнения голосом:
      - Прошу тебя, Сергей, отвернись. За эти годы я отвыкла от тебя и стесняюсь. Дай мне время вновь ощутить себя близким тебе человечком.
      Перов нехотя повернул свое лицо к стенке. Доносившиеся до него шорохи движений женщины будоражили фантазию и возбуждали не менее, чем зрительные впечатления. Наконец одеяло откинулось и абсолютно обнаженное женское тело легло рядом с ним. Повернувшись, и проведя обеими руками по сразу непроизвольно сжавшемуся телу партнерши, он физически ощутил трепет её учащенно бившегося сердца, и поспешно заключил в объятия, желая взять на себя часть её волнения и тревог. И словно прочитав и поняв его порыв, благодарная женщина всецело вверилась воле так внезапно выплывшего из небытия когда-то сильно любимого ею мужчины.
      Ночью Перов спал плохо. Радостное возбуждение физической близости сменилось вновь мучительными сомнениями. Он знал по горькому опыту как быстро улетучивается и исчезает безвозвратно первая радость сближения: "А что потом? Хочу ли я действительно бросить все в Москве и переехать сюда в Санкт-Петербург? Смогу ли я устроиться здесь?"
      Долгие тягостные размышления на эту тему не оставляли его и вдруг он понял, что его беспокоит на самом деле: "Я не могу вот так просто взять и уйти от своих повзрослевших, но по-прежнему требующих внимания детей и Елизаветы. Странно, гулять и изменять ей все эти годы не считал зазорным и не чувствовал никакой вины. А вот теперь, когда надо решиться на изменение судьбы я вдруг понял, насколько к ней привязан! Неужели я все ещё люблю женщину, мстя которой бегал за каждой встречной юбкой. Странно! Но мне все же надо что-то решать. И как идти на попятную, если сегодня ночью в порыве страсти я успел слишком много наговорить и наобещать ставшей мне вновь близкой Нине? А, ладно, завтра будет видно, что делать дальше".
      И отвернувшись к стене, Перов забылся тяжелым тревожным сном.
      Рано утром Нина встала с постели и, не торопясь начала одеваться.
      "Теперь она совсем не стесняется меня, позволяя рассматривать свое обнаженное тело и, не скрывая своих интимных привычек при одевании нижнего белья!" - с досадой подумал Перов, чувствуя как ожидание необычной красивой любви сменяется раздраженным разочарованием.
      Поднявшись, он вышел в кухню, где Нина торопливо запивала бутерброды чаем. Еще не прожевав, она приветливо кивнула ему:
      - Не скучай тут без меня. Я отпрошусь у начальства пораньше и после обеда вернусь.
      - Хорошо, я подожду, а потом пойдем вместе в Эрмитаж.
      - Ну а это зачем? Я там была несколько раз. Нас туда ещё в школе водили. Ты сходи один. А вечер проведем здесь вдвоем. Посмотрим по телевизору новую серию. Интересно, папаша наконец узнает, чей это ребенок живет в его доме? Ну я побежала!
      "Да мы же совсем разные люди! И дернуло же меня ночью сделать ей почти официальное предложение! Неужели теперь мне предстоит долгие годы вместе с ней смотреть вечерами эти глупые сериалы?!"
      И ужаснувшись, Перов невольно с содроганием передернул плечами.
      Нина направилась к двери, но внезапно бросилась назад к нему и крепко прижалась, словно ища защиты. Долгий и жаркий поцелуй, казалось, успокоил её и женщина, поправляя на ходу помятую при объятии прическу, пошла к выходу. В дверях она снова обернулась и посмотрела на Перова долгим благодарным и в то же время грустным взглядом. Впоследствии он с мистическим страхом думал: "неужели она в тот момент уже предчувствовала приближение беды?"
      Сразу после ухода Нины, он направился в Эрмитаж. Приближаясь к всемирно известному зданию, напоминающему ему зеленую малахитовую шкатулку, набитую драгоценностями, Перов почувствовал как волнение заставляет все сильнее биться его сердце. Он знал, что идет туда не любоваться прекрасными всемирно известными произведениями искусства, а на личное свидание, словно его там долгие годы ждал не холодный вечно молчащий портрет, а живая из теплой плоти "Девочка в шляпе".
      Впервые Перов увидел её двенадцатилетним мальчиком, вынужденным со скукой таскаться вслед за родителями, заставляющими его смотреть на бесчисленные полотна, развешанные в бесконечных, плавно переходящих из одного в другое залах.
      Внезапно все переменилось и он замер, увидев "Ее". Запечатленное на темном фоне яркими красками лицо девочки-подростка в широкополой шляпе с искусственными цветами излучало немеркнущий теплый свет в предчувствии радостных и необычных событий, непременно ожидающих её в предстоящей жизни. Казалось, она обрадовалась, увидев своего сверстника, обратившего на неё свое восхищенное внимание. Имя художника было чудное "Жан - Луи Вуаль" и Сергей тогда решил, что эта "Девочка в шляпе" какая-нибудь иностранка. Ее припухлое слегка наклоненное лицо, казалось едва сдерживает готовую взорваться заливистым смехом озорную улыбку, а глаза смотрят с грустным одобрением, заранее прощая этого уставившегося на неё мальчишку, если он внезапно выкинет, что-нибудь озорное.
      И словно поддразниваемый ею, Сережка взял и проскакал на одной ноге широкий круг перед портретом незнакомки. Тут же он был схвачен за плечо сильными пальцами отца, пригрозившему ему за непозволительное поведение в храме искусства.
      Вернувшись в тот день в гостиницу, усталый Сергей сразу лег в постель. На настойчивые расспросы отца, что он запомнил в музее больше всего, чтобы отвязаться, назвал часы с золотыми павлинами. "Не станешь же признаваться родителям, что влюбился в нарисованную заморскую девчонку в диковинной шляпе. Еще засмеют!"
      С тех пор, если при нем заходила речь об Эрмитаже или о живописи, Перов невольно вспоминал именно эту девочку, и ему казалось, что она тоже ожидает новую с ним встречу. Иногда ему думалось, что он полюбил и женился на Елизавете только потому, что черты её лица чем-то напоминали ту самую девчушку, безмятежно взирающую на посетителей с живописного полотна.
      В свой второй приезд в этот город он был уже взрослым женатым человеком. Вынужденный уехать в командировку, он тогда здорово ревновал Елизавету, уже остро ощущая спад их отношений. И хотя внешне все было благопристойно, Перов подозревал, что у неё есть кто-то другой и лишь нежелание разбивать налаженный быт семьи принуждает жену поддерживать их непрочный союз. Мучимый ревностью, он не хотел оставаться наедине со своим душевным неспокойствием в гостинице и ближе к вечеру отправился в Эрмитаж: его неудержимо влекло увидеть портрет той девочки в шляпе.
      Он уже не помнил ни этажа, ни номера зала, в котором встретил более пятнадцати лет назад этот живописный образ, так поразивший его воображение. Как на зло, он никак не мог найти этот портрет, словно она пряталась и не хотела его видеть. Усталый, растерянный и уставший от бесконечных напрасных хождений по залам незадолго до закрытия, Перов в отчаянии направился в ту сторону, где по его мнению был выход. Внезапно он непроизвольно оглянулся, словно кто-то его беззвучно окликнул, привлекая внимание. Перов даже не удивился, увидев так долго искомый портрет: они, по его мнению, просто не могли не встретиться. И он шагнул к ней навстречу, нисколько не опасаясь, что девочка в шляпе не узнает его. Ее совсем не детский, а все понимающий взрослый взгляд сразу внес в его душу смятение. Перов стоял и ловил себя на ощущении, что ясно понимает, почему девочка так долго избегала встречи с ним и теперь так осуждающе смотрит: "Слишком уж много грязи накопил я в своей душе. Да и как ещё можно жить в наше жестокое время? Это тебе, девочка, не восьмидесятые годы XVIII века. Хотя откуда мне знать, какие соблазны будоражили ваши души и умы тогда, ровно двести лет назад? И не смотри на меня так! Я сам себе противен. Прости хоть ты меня". В какие-то мгновения Перов увидел, как жесткое выражение неприятия на лице девочки смягчилось. Или это ему только показалось? Но так хотелось верить, что все обстоит именно так. Он поймал себя на мысли, что за все его многочисленные любовные похождения ему хочется оправдаться совсем не перед женой Елизаветой, а именно перед этой невинной, полной собственного достоинства девочкой, так поразившей в юные годы его пылкое воображение. И пристыженный, испытывая угрызения совести, он повернулся и пошел прочь, ощущая сзади, жалеющий его взгляд юного невинного создания.
      И вот теперь, уже перешагнув через свое сорокалетие, он шел на третье, может быть последнее в своей жизни свидание с девочкой, в отличие от него не стареющей, а сохраняющей спокойное достоинство, присущее только любимым и уважаемым в семье детям, уверенным в блестящем и спокойном будущем, гарантированным знатным происхождением и богатством рода.
      За эти годы, он узнал многое об этой картине. И девочка, запечатленная французским живописцем Вуалем, творившим долгие годы в России, оказалась вовсе не иностранкой, а Екатериной Строгановой, родившейся в 1769 году в старинной дворянской семье. Повзрослев, она вышла замуж за Ивана Александровича Нарышкина обер-камергера и обер-церемонимейстера. Перов знал, что имеется ещё один портрет уже повзрослевшей девушки, датированный 1787 годом, но принципиально не хотел его видеть. Ему нужна была именно эта девочка с её детской незапятностью и незнанием возвышенной грубости плотских взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Именно перед такой несведущей во взрослой жизни девочкой он испытывал стыд и необходимость горького раскаяния. И сегодня после ночи, проведенной в чужом городе с женщиной, в сущности ему малознакомой, Перову страстно хотелось предстать перед её портретом и словно под душем после грязной работы смыть с себя в излучаемых ею волнах благожелательства все пакостное, прилипшее к нему за годы взрослой жизни. И хоть на мгновение почувствовать себя вновь чистым и невинным.
      В этот раз он легко разыскал портрет "Девочки в шляпе", словно влекомый неведомой силой, мягко, но настойчиво подталкивающей его вперед к цели. Увидев устремленные на него глаза старой знакомой, он невольно замедлил шаг, почувствовав неуверенность от сомнения, захочет ли она его увидеть и узнать. Она узнала. И выражение печального жалостливого участия к нему отразилось на её милом личике. И не выдержав, Перов резко повернулся и пошел прочь.
      "Это не она каждый раз меняет свой взгляд. Это моя совесть заставляет прочитывать в её глазах свой собственный приговор".
      Быстро покинув здание Эрмитажа, Перов вышел на Невский проспект. Медленно бредя среди прохожих и ежась от прохладного ветерка, он вдруг почувствовал себя одиноким и несчастным.
      "И чего я разнюнился? Пойду в фирменный магазин "Север" куплю пирожных и закатим с Ниной пир. Эта женщина сегодня ночью доказала, что я ей, по крайней мере, небезразличен. Наверняка она уже дома и ждет меня".
      Эта мысль подбодрила его и он быстро зашагал вперед к известной ему ещё по прошлым приездам кондитерской. Выйдя из магазина, остановился пораженный тем, что автоматически выбрал пирожные, любимые женой Елизаветой: "Ну и что из этого? Почему я должен видеть в этом какой-то мистический знак свыше?! Просто с годами привык покупать именно эти сладости. Ведь совсем не исключено, что вкусы Елизаветы и Нины совпадают".
      И отогнав непрошенно возникшие мысли об оставленной в Москве жене, Перов поспешил в сторону нининого дома. Небрежно раскачивая в руке аккуратно перевязанную бечевкой коробку со сладким угощением, он свернул во двор дома и сразу почувствовал, как тревожно сжалось сердце. Возле подъезда, где жила Нина, стояли "скорая помощь" и милицейская патрульная машина, окруженные толпой взволнованных жильцов.
      Перов приблизился, со страхом прислушиваясь к возбужденному обсуждению происшествия. Говорила в основном высокая полная женщина, наслаждаясь всеобщим вниманием:
      - Я Нинку Листову ещё утром видела. Идет, вся сияет и говорит мне: "Я со своим Павлом теперь окончательно решила расстаться. В моей жизни появился мужчина и я своему бывшему сожителю дам полную отставку. Сейчас же ему позвоню и объявлю, чтобы больше не приходил и личную жизнь мне не коверкал". Видимо так и сделала. А этот пьяница к ней тут же прискакал и зарезал. Вот сволочь: такую девку хорошую загубил! Вон смотрите, люди, ведут его гада.
      Из подъезда милиционеры вывели невысокого худенького мужчину. И толстая рассказчица, кинувшись резко вперед, плюнула ему в лицо. Испугавшись неожиданной атаки, задержанный попытался резко откинуться назад, но тут же, подталкиваемый милиционерами, вынужден был выпрямиться и сопровождаемый яростными выкриками угроз последовал к патрульной машине. Уже перед тем, как его затолкнули во внутрь он истерично пронзительно выкрикнул: "Я не позволю! Я ей покажу "нашла другого"! Она меня ещё узнает!"
      "И этого жалкого типа Нина допускала к себе физически!?", - Перов почувствовал разочарование и досаду.
      В этот момент из подъезда вышел толстый плотный капитан милиции, держащий одной рукой фуражку, а другой вытирающий платком вспотевший лоб.
      "Местный участковый инспектор", - догадался Перов и не ошибся.
      - Ну что, Никитич, жива Нинка-то?
      - Да какое-там! Он её кухонным ножом сразу в сердце сразил. Остальные семь ран, мог бы и не наносить. Хорошо, хоть умерла сразу, не мучилась. Да расходитесь вы по домам. Что из трагедии зрелище делать?!
      И немолодой участковый инспектор раздраженно махнул рукой, зная заранее, что любопытные к чужой беде люди все равно не разойдутся и ещё долго будут обсуждать чрезвычайное происшествие. Перов повернулся и побрел прочь. Здесь ему уже делать нечего. Странное ледяное спокойствие охватило его. Перов вышел к каналу и обессиленно облокотился на гранитный парапет. Солнечные блики искрились на поверхности воды, заставляя его зажмуриться. Внезапно показалось, что по поверхности канала, как спущенная по воде икона, плывет портрет девочки в широкополой шляпе. В какое-то мгновение её черты изменились и стали неумолимо напоминать лицо Нины. И не выдержав её грустно-упрекающего взгляда, Перов резко повернулся и направился в сторону Московского вокзала. Он обреченно сознавал, что возникшее в позолоченных солнцем мутных водах канала видение будет его преследовать всю оставшуюся жизнь.
      ПОСЛЕДНЯЯ СТУПЕНЬ
      Спуск до дверей подвала занял у него несколько секунд. Он был здесь не первый раз и даже с завязанными глазами мог уверенно пройти по каждой из двенадцати покрытых щербинами вечно влажных от сырости ступеней. Обостренное чувство опасности навечно отпечатало в его мозгу все вмятины на их желтоватой каменной поверхности.
      Дверь, от резкого толчка заунывно застонав натянувшейся ржавой пружиной, словно нехотя приоткрылась, и в лицо ударил затхлый запах пыли непроветренного подвала в давно выселенном доме. Включив фонарик, он уверенно двинулся вперед, лавируя между железобетонными перегородками подземного лабиринта. В одном из дальних отсеков острый луч высветил самодельную лежанку бомжа: старый, с вылезшими пружинами серый матрац на деревянных ящиках. Сдвинув в сторону это сооружение, он достал коробку из-под обуви, и трясущимися от напряжения пальцами развязал толстый шпагат.
      "Эти ребята точны, как всегда", - подумал он, дважды пересчитав десять зеленых шершавых бумажек по 100 долларов каждая. Затем нервным рывком расстегнул молнию кожаной спортивной сумки и вытащил обернутый промасленной бумагой сверток. Раскрытая коробка, словно ловушка, ждала очередную жертву. Но после увиденной накануне страшной картины ему нелегко было решиться отправить смертоносный груз по назначению. "Ну я же делаю это в последний раз!", - убеждал он себя. И все же продолжал медлить.
      Где-то из дальнего угла подвала до него донесся чуть слышный шорох. Он вздрогнул и прислушался. Все было тихо. "Наверное, крысы!" Облегченно переводя дыхание, быстро положил свое изделие в коробку. Затем, обмотав её шпагатом, сунул в ящик и поспешил к выходу. Затворив за собой прощально скрипнувшую дверь, он суеверно, стараясь не наступить на трещину-паутину, преодолел широкими шагами сразу несколько ступеней и выбрался на улицу: Оглянулся и, убедившись, что поблизости никого нет, направился через двор к автобусной остановке.
      "Внимание, внимание, я - второй, "закладка" состоялась! Наблюдение за "объектом" продолжаем" - звучал искаженный рацией голос руководителя оперативной группы. Все шло по плану.
      Обычно он избегал смотреть хронику происшествий. Но в тот вечер, накануне последней "закладки", что-то заставило переключить программу телевидения. По нервам больно ударила ужасающая картина разбросанных взрывом тел и особенно вталкиваемое в "скорую помощь" беспомощное тельце мальчишки, оторванная ручонка которого валялась тут же рядом в луже крови, перемешанной с грязью. Всего пострадавших - четверо, а тот, кому предназначалось умереть, остался невредим: запоздал в этот день к обеду.
      Погасив экран телевизора, он нервно снял с книжной полки потрепанный от времени политический словарь. Между страниц, словно закладки, лежали зеленые стодолларовые купюры. Их было немало: 60 000. Он мог бы и не считать - уже состоялось шесть "закладок", сделанных им собственноручно смертоносных сюрпризов.
      Ему - специалисту, проработавшему на оборонном предприятии более десяти лет, одному из лучших мастеров в цехе, знающему все тонкости пиротехнического мастерства, изготовить подобные изделия было простым делом.
      И как прознали о нем "крутые" ребята? Они позвонили с заманчивым предложением.
      Тогда уже состоялся его окончательный разрыв с женой. Он был накален до предела ежедневными скандалами. Да и её можно понять! Тридцатипятилетний мужик с декабря месяца зарплату в дом не приносит, хотя и ежедневно ходит на свое "оборонное" предприятие. Но разве он виноват, что государство зарплату задолжало за три месяца? Тогда, когда они позвонили, надеялся, что, поправит свои финансовые дела, сможет вернуть жену с сыном. И потому согласился. Тем более, что и видеться с опасными заказчиками ему было не надо. Они - молодцы, все продумали до мелочей: указали лишь этот тайник в затхлом подвале, сказали, когда принести "груз", и обусловили сумму вознаграждения. Такое положение устраивало и его: зачем лишнее знать? Так безопаснее.
      После каждой из "закладок" он гнал от себя мысль, что кто-то страдает от его "игрушек". Хотя, конечно, не для праздничного салюта они покупали его изделия за такие деньги. Но сумел убедить себя, что все эти пауки - из одной банки! И если им нравится пожирать друг друга, то это его совсем не трогает. Но при каждом новом известии о взрывах спешил уверить себя, что сработала не его продукция.
      В тот вечер, потрясенный видом искалеченного мальчишеского тела, он страстно надеялся, что его вины здесь не было!
      Раздавшийся через полчаса телефонный звонок, как звук набата, заставил тревожно забиться сердце. Знакомый голос заказчика был взволнован: "Послушай, мастер, у нас неудача, и нужна новая "закладка"! Срочно! К завтрашнему вечеру, скажем, в 18.00 часов".
      - Нет, я решил "завязать"!
      - Это твое личное дело, если тебе "зеленые" не нужны. Мы и другого найдем. Голодных специалистов с "почтовых ящиков" много. Но сейчас ты отказаться не можешь: у нас времени в обрез, и никого нового искать не будем. Завтра именно ты нас выручишь. Сам понимаешь, не в твоих интересах нас подводить!
      Он похолодел: угроза прозвучала отчетливо!
      Пообещав сделать все вовремя, он осторожно положил трубку на рычаг. И, давая волю своему раздражению, со злобной яростью выкрикнул в пустоту проклятия в адрес тех, кто довел его до нищеты и поставил в зависимость от этих негодяев...
      Он открыл дверь в полутемный чуланчик, где хранились материалы к "сюрпризам". Надо было спешно выполнять ненавистный заказ. Провозившись до трех ночи, в изнеможении упал на постель. Около восьми утра встал с тяжелой головой и, ощущая сердцебиение, соединил последние проводки. "Все готово! Главное позади!"
      Откуда ему было знать, что именно в этот момент в телефонную будку зашел молодой, коротко стриженный парень в спортивном костюме. Набрал "02" и попросил соединить его с дежурным по МУРу. Услышав ответ, запинаясь от волнения, произнес скороговоркой "Я по поводу вчерашнего взрыва. Эти люди придут сегодня в 18.30 за очередной "закладкой хлопушки" в подвале выселенного дома". Назвал адрес и ещё раз повторил, чтобы успели записать. Бросив трубку, "спортсмен" поспешил прочь, опасливо озираясь по сторонам. "Ну что же, если все сойдет и этих гадов повяжут, то некому будет платить проигранные в карты деньги. Если их возьмут на "закладке" на меня подозрение не падет! Довольный собою, "спортсмен" сел в "иномарку" и резко рванул с места.
      С таким "объектом" работать удобно. Явно - непрофессионал: до самого дома не оглянулся", - руководитель опергруппы, сопровождающей "взрывника" от самого подвала, был доволен.
      Сообщив установленный адрес в "Центр" по проведению операции, получил указание продолжать наблюдение. Расставил подчиненных сотрудников по удобным точкам наблюдения и взглянул на часы: время приближалось к семи вечера. "Как бы не пришлось торчать до самой ночи!" Прячась от ветра зашел за пригибающийся фанерный столб рекламы, из-за которого хорошо просматривался нужный подъезд.
      Внезапно послышался вызов рации, и оперативник, находящийся этажом выше квартиры "объекта", взволнованно сообщил: "Он вышел. Отправляется вниз, на улицу".
      Об изменении обстановки руководитель опергруппы немедленно информировал "Центр". К его сообщению там отнеслись спокойно: "Все в порядке. Только что мы взяли двоих, что пришли за "закладкой". Наши старые знакомые! Можете брать и пиротехника! Сюрпризов с ним не должно быть, но все же поостерегитесь. Вдруг не пустой ходит и рванет от отчаяния себя и вас".
      "Центр" дал отбой, и руководитель группы, подав условный знак двум молодым "скучающим" невдалеке на скамейке оперативникам, поспешил в подъезд.
      "Пиротехника" задержали между вторым и первым этажами. Сначала, когда сильные руки схватили его и бросили прямо на остро выпирающие лестничные ступени, он подумал, что его грабят. Но характерный звук клацнувшего на заломленных назад кистях холодного металла наручников уже не оставил сомнений. И в этот момент перед глазами вдруг отчетливо встала телекартинка с разорванным на куски детским тельцем. Он уткнулся лицом в скользкую от слякоти ступеньку и глухо зарыдал.
      ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
      - Завтра в девять часов утра на прежнем месте!
      Власто-требовательный тон звонившего не оставлял Грошеву выбора. Он не сразу положил трубку, с надеждой вслушиваясь в частые звучащие с настырной настойчивостью гудки.
      "Нет, эти люди не дадут мне отсрочки. Им наплевать, что меня самого кинули партнеры. А может быть смотаться из города?"
      Мысль показалась ему притягательной, и он бросился к тайнику. Вытащив несколько досок паркета, извлек пять пачек стодолларовых купюр, фальшивый паспорт на чужое имя и небольшой браунинг.
      Эти жалкие остатки богатства уже не казались как прежде надежной гарантией безопасности.
      "Глупо! Разве от этих людей скроешься?! За те сумасшедшие деньги, которые я им должен, меня из-под земли достанут. А может быть завтра при встрече, я сумею объяснить причины провала сделки и выпросить отсрочку?"
      Вспыхнувшая надежда заставила воспрянуть духом. Грошев быстро сложил остатки своего богатства в пакет и заложил тайник паркетом. Он знал, что оставшиеся до "стрелки" часы его ожидают мучительные перепады от вдохновляющей веры в успех переговоров к безнадежному отчаянию перед неминуемой собственной гибелью.
      "Надо как-то убить время до встречи с этими отморозками. Иначе я сойду с ума от тревоги и сомнений".
      Грошев спустился вниз и сел в машину. Ехать к давно надоевшей Галке ему сегодня не хотелось. Теперь его удивляло, как он мог так долго наносить любовные визиты этой вульгарной, цинично выманивающей у него деньги бабе. Грошев медленно вел машину, жадно рассматривая проходящих по тротуару молодых женщин. Тратить последнюю ночь на профессиональную жрицу любви ему не хотелось и он стал искать подходящий объект для знакомства. Наконец его внимание привлекла молоденькая девушка, неторопливо шагающая по краю тротуара. Ритмично размахивая тубусом для чертежей, она несла свое молодое тело величаво, словно намеренно поддразнивая и привлекая к себе нескромные взгляды мужчин. И это ей удавалось, хотя мелкие черты лица и узко посаженные маловыразительные глазки вряд ли можно было назвать красивыми. Грошев, привлеченный эгоистичным самолюбованием юности, остановил машину возле девушки: Вы не знаете, где находится улица Сретенка?