Взорванная тишина (сборник)

– Кончай Стас. Здесь никого нет, – уже уверенно и спокойно произнёс Безбородов.

В свою очередь, осмелевшая Ленка вдруг коршуном накинулась на мужа:

– Что ты тут устроил паразит?!.. Кто всё это теперь соберёт… у меня ведь тут всё подсчитано было!.. Гад… идиотина, и так жизни нет!..

– Заткни поддувало, тварь! – закричал в ответ Стас, пиная ногами тяжёлые коробки.

– Дмитрий Сергеевич! Вы слышали как он на жену!.. Будьте свидетелем… я начальнику политотдела жаловаться буду!

– Действительно Стас. Ну, разве так можно? Тебе, наверное, что-то привиделось.

Блуждающий взгляд Стаса упёрся в люк, ведущий на чердак и закрытый на задвижку.

– Давай лестницу!

– Сам бери… дурак стебанутый!! – почти визжала Ленка.

«Опоздал. Птичка, слава богу, упорхнула», – удовлетворённо думал Безбородов, помогая Стасу установить стремянку…

С чердака Стас слез какой-то обессиленный – он лишился цели его сюда приведшей.

– Никого нет, – опустошённо произнёс он.

– А ты кого там собирался найти? – насмешливо спросил Безбородов.

– Сволочь… гад!.. Сколько банок с супом разбил, за них же платить придётся! – замполитша вынимала из дощатого ящика осколки от поллитровых банок с консервированным рассольником.

– Пойдём Стас, пойдём, – Безбородов приобнял обмякшего замполита за ссутулившиеся плечи и повёл со склада, знаками показывая Ленке, чтобы та замолчала.

Она, тем не менее, не унималась:

– А кто мне теперь здесь порядок наведёт, я же эти мешки с места не сдвину!?

– Завтра, завтра… я дам людей, – отмахнулся от неё Безбородов.

– Может и в самом деле не было никого… а? – Стас спрашивал с явной надеждой.

– Ну, конечно… Мало ли что болтают. Если всему верить… Наплюй и забудь… Пойдём, я тебе спирту налью из своего НЗ. Проспишься, успокоишься. Всё в порядке, ты же сам убедился…

Они уединились в канцелярии… В этот день Безбородов не вышел инструктировать караул, перепоручив это дело начальнику штаба. Домой он пришёл покачиваясь, когда уже смеркалось.

– Ну что? – кинулась к нему Наташа и тут же отпрянула. – Ты что Дима, напился!?

– Пришлось, – вновь обдал её перегаром Безбородов. – Ты… ты заччем к складу приходила!? Я те сколь раз говорил!?…

Наташа поняла всё сразу, стащила с него сапоги, уложила спать…

4

Стас после «штурма» продсклада утих, словно выпустил там весь свой «пар». Несомненным было то, что он всё же уяснил для себя факт измены жены и… смирился. Политзанятия, политинформации он ещё кое-как проводил, но от всех прочих своих прямых и косвенных обязанностей самоустранился, словно утратив интерес к службе, к карьере, всему… Безбородова, впрочем, такое поведение Стаса вполне устраивало – он теперь не сомневался, что повторение случившегося на складе маловероятно. Но оставлять на точке такого замполита и тем более его жену было нельзя. О том же настоятельно жужжала в уши и Наташа, интуитивно чувствующая опасность, исходящую от Ленки, для них. Ведь им надо продержаться на точке без ЧП ещё год-полтора и тогда можно уже поступать в Академию, вырваться, наконец, из постылой, неблагоустроенной жизни офицеров низшего звена, выйти на «оперативный простор» – какая же капитанша не видит себя полковницей… генеральшей.

Безбородов уже был морально готов к «выносу сора из избы», докладу командиру полка и начальнику политотдела, после чего Стаса наверняка переведут… Но его параллельно мучила ещё одна загадка: на что намекал Новосельцев в том подслушанном разговоре с Бутом, какое задание они давали секретчику Колесникову, где и как тот должен фотографировать офицерских жён? Здесь Безбородов не мог посовещаться даже с Наташей.

Безбородов вызвал Колесникова незадолго до вечерней поверки с материалами фотоконтроля последней «боевой работы» по условным самолётам противника. Колесников, плотный парень в очках из недоучившихся студентов, слыл отличным фотографом и представил как всегда безупречный фотоконтроль. Просматривая ещё мокрые фотографии, Безбородов, как бы невзначай, спросил:

– Есть сведения, что ты не по назначению используешь вверенную тебе фотоаппаратуру?

Спросил наудачу, без особой надежды на мгновенный успех. И если бы секретчик так же спокойно отверг обвинение… Но случилось невероятное, покрывшись потом Колесников сразу же «раскололся». Видимо он ощущал себя меж двух жерновов: с одной стороны «деды», со своим заданием, с другой офицеры, которые могли его запросто «застукать» за выполнением… Он сознался, что Новосельцев, страдающий на сексуальной почве, заставлял его выслеживать офицерских жён и снимать в пикантных позах, а фотографии передавать ему.

– Ну и как передавал? – сурово вопрошал Безбородов, сверля глазами, вытянувшегося перед ним по стойке смирно, секретчика.

– Никак нет, товарищ капитан. Я отговорился, что никого снять не смог.

– А ты, значит, и не снимал никого? – несколько успокоившись, продолжал допрос Безбородов. Но секретчик побагровел и… молчал.

– Чего молчишь… снимал или нет!? – повысил голос Безбородов.

– Извините… товарищ капитан… снимал.

– То есть как!? – подскочил на стуле Безбородов. – Говоришь, не передавал, зачем же тогда снимал!?

Колесников опустил свою коротко стриженную очкастую голову. За дверью канцелярии прокричали построение на вечернюю поверку. Безбородов встал из-за стола, выглянул в дверь и сказал старшине, прохаживающемуся по казарме со списком личного состава:

– Колесникова в строю не будет. Мы здесь с ним фотоконтроль разбираем.

Прикрыв дверь, Безбородов, уже не садясь, в упор смотрел на секретчика.

– Ну… объясни?

– Я… я не передавал… но снимал.

Колесников виновато потупив глаза, шмыгнул носом. Безбородов усмехнулся. Он, конечно, понимал, что секретчик делал это для себя, но тут же улыбка соскользнула с его лица: «А что если он Наташу… в какой-нибудь позе?!»

– Где карточки, негативы!?

– Там… в секретке, – дрожащим голосом тихо отвечал секретчик.

– Кто-нибудь знает… видел!?

– Нет, товарищ капитан, никто.

– И друзья твои… твоего призыва!?

– Нет… клянусь, никто не знает, – сделал покаянное лицо секретчик.

Надо было изымать карточки и плёнку. Но идти в секретку, пока шла поверка, мимо строя нежелательно. Кто-нибудь, тот же Новосельцев, мог заподозрить по лицу с каким идёт секретчик, что в канцелярии происходил не просто разбор фотоконтроля. Потом его запросто могли «разговорить», как это сейчас сделал Безбородов. По всему секретчик не врал и карточки действительно пока не пошли по рукам.

– Откуда снимал? – спрашивал Безбородов, чтобы заполнить паузу до конца поверки.

– В основном сверху, с сопки, оттуда обзор хороший…

Они пошли в секретку минут через десять после команды «отбой». Колесников достал пачку фотокарточек. Он снимал женщин гуляющих с детьми, стирающих, вывешивающих бельё, возящихся на своих небольших огородиках возле ДОСов… Некоторые красовались на снимках в купальниках. Наташи не было ни на одном.

– Это всё? – Безбородов спрятал во внутренний карман кителя всю пачку и моточек плёнки.

– Ддда, – Колесников не мог удержать дробного стука своих зубов.

Именно эта дрожь навела Безбородова на мысль, что секретчик показал не всё и очень боится, не решается сказать всю правду.

– Слушай, если ты боишься Новосельцева… Я его в порошок сотру, он у меня после Нового Года уволится, если тебя хоть пальцем тронет. Не бойся, говори всё как есть. Я же вижу, что ты не всё отдал. Хочешь, чтобы я обыскал твою секретку? Если ещё что найду, пеняй на себя. Доложу в полк начальнику особого отдела, что ты рядом с секретными документами хранишь посторонние вещи… Ты же подписку давал, сам знаешь, дело подсудное, – пугнул на всякий случай Безбородов и тут же успокоил. – А если добровольно отдашь, всё между нами останется, обещаю.

Но Колесникову это обещание совсем не добавило храбрости. Мимика его лица по-прежнему отображала сильные внутренние мучения – он, казалось, вот-вот расплачется. Безбородов недоумевал: так бояться «дедов» секретчик не мог, на дивизионе не было стариковского беспредела. Он явно боялся кого-то другого… Безбородов наконец понял – секретчик боится его, боится сильно, панически. Его сердце учащённо забилось, он почувствовал, как и к его лицу приливает кровь – видимо этот интеллигентный очкарик всё-таки сфотографировал его Наташу.

– Давай, что там ещё… по-хорошему! – едва не сорвавшись на крик, приказал Безбородов.

Секретчик начал спешно шарить за металлическими шкафами набитыми секретной литературой и откуда-то, едва дотянувшись рукой, достал чёрный конверт и дрожащей рукой протянул Безбородову. В конверте лежала всего одна фотография. Безбородов вынул её…

Это произошло более месяца назад. Начало июля выдалось очень жарким. Днями зашкаливало за тридцать градусов, да и вечерами температура ниже двадцати не опускалась. Безбородов на правах командира топил баню для своей семьи по пятницам, в то время как остальные офицеры и их семьи мылись в субботу. Мыться отдельно заставила его жена. Брезгливая и чистоплотная Наташа предпочитала мыться с мужем, нежели в общей бане с прочими женщинами по субботам. В пятницу пока Безбородов протапливал, она отмывала полок стиральным порошком и поливала горячей водой. Вечером Безбородов приходил со службы, и они всей семьёй шли в отдраенную, стерильную баню.

В ту пятницу на точку к вечеру привезли молодое пополнение, только что прошедшее «курс молодого бойца» при управлении полка. Безбородов был вынужден задержаться, распределяя «молодых» по батареям, взводам и отделениям. Наташа уже собравшаяся в баню несколько раз нервно названивала ему, но он освободился только после десяти часов. В баню, они пошли уже затемно. Обычно Наташа сначала мыла сына, после чего Безбородов относил его домой и возвращался. В тот день, вернее ночь, когда он с сыном на руках выходил из бани, Наташе разомлевшей от жары, вдруг нестерпимо захотелось пить… Рядом с баней стояла цистерна, из которой брали холодную воду. Ночь стояла тёплая и безлунная – кто мог её увидеть кроме мужа, державшего на руках закутанного в тёплое одеяло и уже начавшего дремать Кольку.

– Подожди я попью… не могу жарко очень. А ты постой тут пока. – Она на всякий случай выглянула из двери в темень и скользнула к цистерне… открыла кран и, ополоснув выходное отверстие, приникла к нему губами. Видимо уж очень мучила Наташу жажда, раз её не остановил даже страх перед некипячёной, прямо из цистерны водой. Пила она где-то секунд десять…

Как секретчик оказался ночью после отбоя в районе офицерской бани с фотоаппаратом?… Кто же будет проверять где он, ведь ему нередко приходилось работать у себя в секретке и после отбоя… шифрограммы, срочные донесения… Колесников действительно оказался классным фотографом. Он поймал в кадр именно тот момент, когда Наташа на одной ноге, изогнувшись всем телом, прильнула к освежающей струе. Она как нарочно попала в полосу света падающего из широко открытой двери бани… Её ноги, грудь, живот… формы, что у таких женщин великий артист Смоктуновский называл «прелестными излишествами», её круглощёкое лицо выражало блаженство… Это была кустодиевская «Русская Венера» в позе фигуристки делающей «либелу». В отличие от Наташи Безбородов с сыном не попали в луч света и едва угадывались на заднем плане.

Безбородов молча спрятал фотографию, после чего тихо приказал:

– Негатив.

– Нету… я его сразу сжёг… клянусь! – лицо Колесникова было таким, что Безбородов поверил.

– Это единственный экземпляр?

– Клянусь… – Колесников видимо не мог уже сдержаться и от страха испортил воздух, от чего в маленькой секретке стало трудно дышать.

– Хорошо, – Безбородов скривился и поспешил выйти.

От казармы он не пошёл сразу домой. Остановился на ярко освещённом фонарями дневного света плацу. Осторожно, словно из ограждавшей плац полутьмы кто-то мог подсмотреть, вынул фотографию. Улыбка тронула его губы. Как сумел её этот засранец запечатлеть! Но советовать Колесникову после Армии заняться художественной фотографией, он не будет. Хватит с него и того, что больше месяца в тиши своей секретки любовался его обнажённой, да ещё так соблазнительно изогнувшейся женой. Он и сам сейчас любовался. Жечь карточку жаль, но необходимо, жечь и молчать про всё это. В том, что будет молчать Колесников, Безбородов не сомневался…

Каптёр Магомедханов уволился в поощрительную партию. Никто из дембелей, претендующих на поощрительное увольнение не возмутились – все всё понимали. Перед Новым Годом перевели на другое место службы и замполита с его Ленкой. А Наташа со смехом рассказывала мужу, что в неё, кажется, влюбился очкастый солдат-секретчик – только её увидит, пунцовым становится, глаза прячет, просто чудеса.

Наваждение

Обдуваемый степными ветрами заштатный гарнизон все три десятилетия своего существования жил размеренной жизнью. По службе офицеры, ввиду отдалённости от высоких штабов, росли умеренно, жили скучно, как и положено, в том месте «куда Макар телят не гонял». Комиссии, проверяющие, приезжали и уезжали, а в гарнизоне, состоящим из семи стандартных пятиэтажек, трёх казарм, плаца, клуба, столовой, автопарков, складов, магазина… ничего не менялось.

Перестройка тоже сначала не внесла особых подвижек в это монотонное существование. Но вот летом 1989 года в один из полков по замене прибыл некто капитан Голубянский… Капитан как капитан, ничем вроде не примечательный. Но в нём оказалась сокрытой жилка, которую идейные коммунисты пытались за годы советской власти из людей полностью вытравить – буржуазная, предпринимательская. Страна же, как раз переживала бум кооперативного движения и лихой капитан решил организовать нечто подобное и в гарнизоне. Это была студия кабельного телевидения, которую он соорудил в своей квартире. Невероятно, но «дело» Голубянского, в которое поначалу никто не верил (оттого и разрешили), не заглохло на корню. К началу девяностого года за умеренную плату по кабелям, переброшенным с крыши на крышу ДОСов в эфир, то бишь в квартиры офицеров, стала вещать кабельная студия, выходящая после десяти часов вечера. Политработники не могли допустить, чтобы офицеры переходили на «кабель» не посмотрев программу «Время», которая начиналась в девять часов. Но всё равно Политотдел дал промашку, ибо Голубянский «погнал» такое… А потом запрещать было поздно – большинство офицеров и их жён уже не представляли себе жизни без «кабеля», единственного «острого» развлечения в их жизни. Впрочем, уже и Политотделы стали не так сильны, как и сама советская власть – жить-то ей оставалось… всего-ничего.

1

Лена рассыпала макароны по пакетам. Из подсобки она слышала как Зинка, её напарница, кричала на старика-казаха, приехавшего в гарнизонный магазин из близлежащего райцентра, где в магазинах давно уже было, что называется, «шаром покати».

– Какая я тебе дочка?!.. Ты русский язык понимаешь?!.. Продовольственные товары только для жителей военного городка!.. Да мне плевать, что твои внуки голодные, рожайте меньше!..

Зинка, огромная, красная, злая влетела в подсобку.

– Заколебали эти калбиты!.. Дай пакет макарон, а то не отстанет! – схватив пакет, она выскочила к прилавку. – На, подавись! Но если кому скажешь, что я продала тебе, всё, здесь можешь больше не появляться!

Лена вынесла макароны на лотке в зал. Маленький раскосый старик, пряча пакет в авоську спешно покидал магазин.

– Лен… постой за прилавком, я покурю пойду, – Зинка скрылась в подсобке.

В магазин повалил народ, это начался обеденный перерыв у офицеров. Лена едва успевала отпускать покупателей, потому что Зинка покурив, видимо, не удержавшись «хлебнула». Во всяком случае, из подсобки она больше не вышла. Дождавшись, когда народ схлынул, к прилавку подошла Ирина Ахатова, жена сослуживца мужа Лены.

– Привет Лен.

– Здравствуй Ир. Что брать будешь?

– Да, у вас сегодня брать-то нечего, – Ирина пренебрежительно обвела взглядом полки гарнизонного магазина: трёхлитровые банки с томатным соком, пакеты с макаронами, крупой… – Сахар-то, когда завезут?

– Обещали на следующей неделе.

– Ясно… Слышь, Лен, я вот что. Приходите с Фаилем завтра к нам. Посидим, поболтаем. Я кролика в духовке приготовлю. Фильм по «кабелю» вместе посмотрим, у нас же в цвете идёт. Приходите Лен.

– Ой… Прям не знаю, – засомневалась Лена. – Как я Олеську-то брошу?

– Она у тебя что, годовалая? Знаешь, как у нас телек показывает? Говорят, завтра Голубянский крутую порнуху погонит. Приходите вместе посмотрим…

Дружба Лены и Ирины со стороны казалась странной. Ну, что может связывать двадцатичетырёхлетнюю Лену, скромную, женственную жену старшего лейтенанта Насырова, и тридцатилетнюю Ирину, грубую, разбитную жену капитана Ахатова? Может то, что они обе русские, а замужем за татарами? Хотя это чушь конечно. У Фаиля татарские только имя и фамилия. Ну, какой национальности может быть парень, воспитанный в советском детдоме и советском военном училище? А муж Ирины Сергей, вообще татарин только по отцу. Зато у Ахатовых, у одних из немногих в гарнизоне, имелся цветной телевизор с декодером ПАЛ-СЕКАМ, что позволяло принимать «кабель» в цвете, тогда как подавляющее большинство прочих «клиентов» довольствовались чёрно-белым изображением. Этим обстоятельством Ирина частенько пользовалась, приглашая на семейный просмотр кинофильмов нужных ей людей. А Лена, продавец, в ту эпоху товарного и продовольственного дефицита, являлась именно таким человеком.

После работы Лена забежала в садик забрала Олеську, и они пошли домой. Фаиль уже пришёл со службы. Разогретый ужин дожидался на столе в кухне. Когда кто-то из женщин бывал у Насыровых, они все отмечали заботливость и не привередливость мужа Лены. Разогреть или даже полностью приготовить ужин для задержавшейся на работе жены, постирать вещи дочурки – он всё это делал спокойно, как обычное для него дело. Поужинав и уложив спать Олеську, Лена вошла в комнату, где Фаиль смотрел программу «Время».

– Фаиль, Ирка Ахатова нас завтра к себе на ужин приглашает… Ну, и телек у них посмотрим цветной по «кабелю».

– Подожди Лен… Завтра я политинформацию в роте по текущим событиям провожу, надо последние известия записать, – Фаиль кратко фиксировал в своём блокноте основные сообщения…

Фаиль освободился, когда начались спортивные новости – спортом он не интересовался:

– Так, что ты там насчёт Ахатовых?…

Он довольно равнодушно выслушал Лену и всё оставил на её усмотрение:

– Как хочешь, можно и сходить. Завтра я могу попозже лечь, а вот сегодня нет. Мне к подъёму в казарме быть. Так что сейчас ложусь, а то не высплюсь.

– Как, ты уже спать? – недовольно упёрла руки в бёдра Лена.

– Да… Ты ведь всё равно кабельное смотреть будешь…

Лену буквально тянуло к экрану, когда начинал работать «кабель». Она смотрела всё, что показывал Голубянский. А тот умудрялся как-то добывать и показывать то, что в Союзе запрещалось изначально. И это смотрел весь городок, все офицеры и их жёны, загнав предварительно детей спать, смотрели бывшие октябрята, пионеры, комсомольцы, нынешние коммунисты, в чьи головы с детства вдалбливалось, что всякая там эротика, порно, это атрибут тлетворного влияния загнивающего, но почему-то никак не сгнивающего Запада. Они, в общем-то, верили, что это очень плохо… но так хотелось хоть одним глазком взглянуть.

В начале своей «деятельности» Голубянский крутил в основном боевики вперемешку с умеренной эротикой. Потом пошли «Эммануэль», «Калигула», «Лошадки Екатерины», «Распутин» и вообще откровенное «порно». Впечатлением от увиденного делились на службе, интересовались у Голубянского, что он покажет в следующий раз, делали «заказы» на повторы наиболее полюбившихся лент. Но особенно сильное впечатление эти фильмы произвели на женщин. Кое-кто из них отреагировали на «репертуар» Голубянского резко, воинственно отрицательно. Дескать, не было у нас такого кино и не надо. Большинство же хранило молчание… но смотрели регулярно и с интересом. Причём возраст в пристрастиях почти не имел значения. Сторонницами «кабеля» могли быть как молоденькие лейтенантши, так и жёны старших офицеров бальзаковского возраста и даже старше. Ведь то, что они увидели, явилось открытием для всех в равной степени.

Вскоре появились и первые «результаты» – резко возросло количество супружеских измен, явление в прошлом для гарнизона довольно редкое. На этой почве вспыхивали скандалы, разваливались семьи… Всё сильнее звучали голоса требующие закрыть, или ввести строгую цензуру на «продукцию» Голубянского. Но в среде отвечающих за моральное состояние офицеров и членов их семей политработников, увы, тоже по этому поводу возникли разногласия. В общем Голубянский отделался лишь лёгким внушением…

Лена смотрела телевизор, лёжа в постели. Фаиль спал рядом. В своей предыдущей жизни он научился засыпать при любых условиях, в том числе и при включённом телевизоре. Он никогда не мог досмотреть фильм до конца, тем более что ни эротика, ни порно его совершенно не волновали. Сейчас по «кабелю» шла итальянская эротическая семейная драма. Такие фильмы со смыслом, с настоящими страстями Лене нравились куда больше откровенной порнухи. В этом фильме главная героиня, молодая жена, ввиду частого отсутствия и невнимания к ней мужа, начала, сначала вроде бы без задней мысли, заигрывать с его младшим братом, пятнадцатилетним школьником… Фильм захватил Лену. Вот она вместе с героиней идёт в кино на вечерний сеанс, и как взрослая сопровождает двух школьников, брата мужа и девочку его одноклассницу и подружку. В разгар сеанса, в полутьме зала брат, сидящий между девочкой, отношения с которой достигли только уровня невинных поцелуев и женой старшего брата, которая дома нарочито смеётся над ним, подкалывает… Парень, держа в одной руке руку увлечённой фильмом девочки, другой упорно лезет под юбку жене брата. Та, боясь привлечь к себе внимание сидящих рядом зрителей, в конце концов, уступает в этой борьбе – рука мальчишки проникает туда куда стремилась… Лена тоже инстинктивно сжимала колени, хоть ей между ног никто не лез…

После фильма она долго не могла уснуть, с ней происходило что-то необъяснимое. Она почему-то подумала о том, что с ней за двадцать четыре года жизни ничего подобного не случалось. Да на неё оглядывались, смотрели вслед, иногда даже восхищённо свистели. Ведь она была хоть и невысокой, но ладно сложённой, не полной, но с достаточно хорошо проявленными формами, с неброским, но приятным лицом. Тем не менее, ни здесь в гарнизоне, ни в её родном городе, где она выросла, училась в школе, в техникуме… нигде, ничего, ни разу… Даже с Фаилем всё у них получилось слишком спокойно и нравственно.

Они познакомились на танцах в военном училище, которое заканчивал Фаиль. Потом год встречались. Он был чуть старше её. До него Лена ни с кем не гуляла, и она не знала, как обычно парни ухаживают за девушками, тем более казалось Фаиль всё делает как надо, основательно, пристойно, без баловства. Он сразу дал понять, что имеет относительно неё самые серьёзные намерения. Подруги по техникуму откровенно её завидовали – такой хороший надёжный парень. Они часто ходили с ним в кино, но даже тогда Фаиль ни разу не попытался хоть как-то воспользоваться темнотой. Конечно, он прекрасный муж, заботливый отец, но уж очень в их отношениях всё пресно. А она… она, сама того не осознавая, ждала какой-то игры, шуток, слов о чувствах, похвалу, пусть даже солёную, её красоте. В техникуме подруги жаловались на своих парней: грубиян, только лапать… порвал что-то из одежды… Жаловались в основном со смехом, прозрачно намекая: во, как я его распалила. Лена всегда была спокойна на свиданиях и за своё тело, и за предметы туалета – Фаиль, казалось, сразу ухаживал за ней не как парень за девушкой, а как будущий муж, за будущей женой, и будто лет им было много больше, чем двадцать и девятнадцать…

2

Идти было недалеко, в соседний подъезд. Лена уложила Олесю где-то в половине десятого. Когда они с Фаилем позвонили в дверь к Ахатовым, их встретила недовольная Ирина:

– Ну, вы прям как эти… Я уж думала не придёте. Ждём вас ждём, за стол не садимся.

Ирина происходила из семьи вороватого прапорщика, который большую часть своей службы заведовал продскладом. Она с детства привыкла к даровым продуктам, широким застольям и манере изъясняться с помощью ненормативной лексики. Посылать супруга на три буквы при каждой семейной размолвке являлось для неё делом обычным, впрочем, муж тоже в долгу не оставался. Иногда они обменивались такими «любезностями» и при посторонних, не стеснялись и своего пятилетнего сына. Лену шокировали такие отношения, особенно матерная брань из уст относительно молодой женщины.

Муж Ирины Сергей хоть и принимал «правила игры» жены, но делал это вынужденно, он не слыл, ни грубияном, ни матершинником. Он имел «талант», который чаще всего и вызывал вспышки специфического «красноречия» у Ирины. Талант тот заключался в умении находить контакт с женщинами. Это было какое-то интуитивное чувство, позволяющее «расшифровать» женщину, проникнуть в её психологию. Он легко заговаривал, знакомился, находил общий язык. Офицеры, бывавшие с Сергеем в командировках, удивлялись как он, в общем-то, необщительный в мужской компании, легко, играючи «снимал баб». Тем более непонятно, что при таком таланте Сергей так промахнулся и женился на сущей мегере.

Сынишку Ирина тоже погнала спать чуть не на матах. Потом обе семьи сели за накрытый стол, а включённый телевизор уже выдавал «позывные» студии Голубянского. Едва успели выпить по первой: Лена чуть пригубила, а Ирина «хлопнула» на равне с мужиками… По «кабелю» шла западногерманская лента «Симона». И вновь это оказалась семейная драма, но насыщенная эротическими сценами. Ирина принесла из духовки кролика, Сергей с Фаилем фильм смотрели вполглаза, переговариваясь о служебных делах. Лена же видела происходящее на экране и ничего больше…

И в этом фильме главная героиня, молодая немка мучилась от невнимания мужа. Тот был азартным спортивным болельщиком, а жена… Жена больше всего желала, чтобы их уже приевшиеся супружеские отношения обрели утраченную остроту. Она хотела, чтобы муж, например, овладел ею в необычном месте, в машине, или на кухонном столе, чтобы не давал ей спокойно пройти мимо… Увы, супруг выполнял свои супружеские обязанности только в постели и в строго определённое время, в другое время он был поглощён работой и болел за спорт. В конце концов, во время вечеринки, именно на кухне её «зажал» приятель мужа…

Лена, поглощённая фильмом, ела, не чувствуя вкуса. Очнуться, оторваться от экрана её заставило… Она что-то почувствовала, инстинктивно повернула голову – на неё смотрел Сергей, смотрел, одновременно продолжая разговаривать с Фаилем, и вроде бы глядя в телевизор… Лена знала со слов других женщин о его командировочных «успехах», о том, что он никогда не ночует в гостиницах, потому что в любом кафе, ресторане легко заводит знакомства и уходит ночевать к мимолётной знакомой. Сейчас он смотрел на неё. Это был спокойный, оценивающий, пронизывающий взгляд знатока. Она буквально ощущала энергию его взгляда на своей груди, бёдрах, ногах. Лена чувствовала, что её не только раздевают глазами, но и проникают в сознание, пытаются догадаться, чего она хочет… почему так увлечена фильмом? На экране тоже раздевали главную героиню фильма… только руками.

Ирина ничего не замечала, подкладывая гостям крольчатины, ждала похвалы своему кулинарному искусству… но не дождалась.

– Ну, ты что подруга?… Ешь, а не скажешь даже, как тебе кролик-то. Неужто, не понравилось? – наконец не выдержала явно обиженная хозяйка.

– Ой, Ир… извини. Всё очень вкусно, спасибо. Я просто… не знаю, на работе забегалась, отойти не могу, – оправдывалась Лена. В голове у неё действительно царил хаос, но не как следствие усталости от работы, а от фильма, взгляда Сергея, выпитого вина.

Фаиль не заметил того взгляда, как и реакции на него жены. Он немного, но в охотку выпил, хорошо закусил, поговорил во внеслужебной обстановке о службе со старшим товарищем и в хорошем настроении шёл домой. Телевизор он по обыкновению почти не смотрел. Он вообще не мог понять, что в таких фильмах может нравиться жене, но в силу своего спокойного, покладистого характера, не осуждал её, не вдавался в потёмки женской психологии.

3

Результатом работы кабельного телевидения стало не только падение нравственности. В некоторых семьях порнофильмы стимулировали не желание изменить, а эротическую фантазию супругов, обогащали их внутрисемейный сексуальный опыт. Наиболее болтливые жёны втихаря рассказывали подругам, что со «своим» они попробовали как в том кино. В общем, жить стало интереснее, жить стало веселей. Но в семье Насыровых всё оставалось по старому. Супружеские обязанности Фаиль выполнял, но ввиду того, что по ночам часто дежурил, делал это от силы два раза в неделю, а главное, уж очень безыскусно и буднично, словно работу выполнял. На его «фантазию» кабель совершенно не подействовал, а вот на Лену…

Лена выросла с пьяницей отцом и рано состарившейся матерью. В детстве ей пришлось увидеть столько жизненной грязи, в том числе и в сексуальных отношениях родителей. И вдруг, сейчас она уразумела, что эти отношения могут быть желанными, страстными… прекрасными. У них с Фаилем не было грязи… но не было и страсти, той увлекательной прелести, что она увидела в некоторых фильмах по «кабелю»…

Фаиля в очередной раз «посадили» на казарменное положение. Обычно это являлось следствием ЧП в подразделении. В роте случилась самоволка и теперь полковое командование обязало офицеров вплоть до «наведения уставного порядка» поочерёдно ночевать с подчинёнными в казарме. Но в этот же вечер из дому на ночь ушёл и капитан Ахатов. Он служил в другом подразделении и его на «казарму» никто не сажал. Жене он объяснил, что у них в дивизионе начались ночные тренировки на «технологическом потоке»…

Лена, накормив мужа ужином и проводив его, стала готовить завтрак, чтобы Фаиль, придя завтра после ночного бдения, мог сразу поесть. Чуть раньше Ирина провожала Сергея отборными матами, костеря заодно на чём свет стоит и полковое командование и неведомый ей «технологический поток». Скандальная, но недалёкая Ирина поверила мужу на слово.