Русский детектив - Башня из красной глины

Попрощавшись с директором, Смирнов отправился искать Самсонова. Он оказался на месте. Мужчина лет пятидесяти, черные волосы с проседью, аккуратно подстриженные, гладко выбрит, в очках с массивной оправой. Следователь сразу вспомнил, что где-то читал, будто такую выбирают те, кому есть что скрывать. Или люди, стремящиеся отгородиться от мира. Это, пожалуй, больше подходило ученому.

Смирнов представился и объяснил, что ему нужно.

– Марухин был прекрасным руководителем, – заявил Самсонов твердо. – Жестким и требовательным и, безусловно, преданным своему делу. Генетика много потеряла в его лице.

Смирнов помнил, что примерно такую же характеристику Самсонов дал и в первый раз, когда опросом занимался Дымин.

– Не скажете, чем ваша лаборатория занимается? – Смирнов, достал блокнот. – Хотелось бы составить общее впечатление об… интересах погибшего.

– Интересах! – фыркнул Самсонов. – Да Марухин только и думал что о работе.

– Понимаю, – кивнул Смирнов.

– Сфера наших исследований сейчас крайне актуальна как в масштабах России, так и в мировых. И наш руководитель был фигурой, определяющей многие тенденции в генетике человека. Он был очень известен и уважаем в научных и медицинских кругах. И, должен сказать, абсолютно заслуженно!

– В этом я не сомневаюсь, – сказал Смирнов. – Но хотелось бы узнать побольше о работе вашей лаборатории. Генетика действительно так востребована? Просто мне всегда казалось, что это что-то из области отвлеченных наук. Ну вроде философии, что ли. То есть разве генетика применима в таких масштабах на практике? Я, конечно, слышал о генномодифицированных продуктах, но…

– Это совсем другое, – прервал полицейского Самсонов. – Как я уже сказал, мы занимаемся генетикой человека. А вернее, генной терапией. Вы что-нибудь слышали о ней?

– Нет. Так что излагайте попроще, профессор.

– Постараюсь. Видите ли, существуют заболевания, передающиеся по наследству. А иногда они являются результатом случайных или закономерных мутаций. Могу вам сказать, что по статистике почти у сорока из тысячи новорожденных обнаруживаются наследственные болезни. В России каждый год рождается сто восемьдесят тысяч младенцев с генными отклонениями. Причем число подобных заболеваний растет с каждым годом. Например, если в 1956 году науке было известно только семьсот форм, то к 1986-му их стало уже две тысячи. А в 1992-м зафиксировано уже больше пяти тысяч семисот. К счастью, хотя бы некоторые из них можно лечить.

– Это и есть генная терапия?

– Именно. Разрабатываются специальные препараты на основе нуклеиновых кислот, которые корректируют генные мутации. Новая генетическая информация вводится в клетки, что позволяет лечить наследственные болезни. Существуют два основных подхода: либо чужеродную ДНК вводят в зиготу или эмбрион на ранней стадии развития, либо генетический материал поступает лишь в соматические клетки. Но в таком случае он не передается половым клеткам, и следующие поколения не наследуют корректировку. Первый способ, конечно, предпочтительнее, но он осуществим, только если болезнь обнаружена на самых начальных стадиях развития.

– Думаю, я понял, – прервал Смирнов профессора, видя, что тот увлекся любимой темой, и опасаясь, как бы ответ на вопрос не обернулся лекцией. – Я правильно понял: вы делаете лекарства?

– В том числе. Это, так сказать, конечная цель наших исследований.

– Сотрудничаете с фармацевтическими компаниями?

– А как же? Кто же еще оплатит нашу работу?

– Ясно. Мне бы хотелось теперь побеседовать с остальными.

– С теми, кто входил в исследовательскую группу Марухина? – уточнил Самсонов.

– Именно. Сколько всего человек?

– Включая меня – семь.

Смирнов вытащил листок, на котором был распечатан отчет Дымина о беседах с коллегами погибшего.

– Давайте сверим список, – предложил следователь.

– Я, моя жена, Кушекова, Кожин, Викулова, Золина, Бирюков.

– И кто чем занимается? – Смирнов достал блокнот и быстро написал список, оставив место справа. – В самых общих чертах, естественно.

Самсонов вздохнул:

– Я и Люда отвечаем за весь процесс, так сказать. Кроме того, моя жена – вирусолог.

– Вирусолог? – удивился Смирнов.

– Разумеется. После открытия и изучения механизмов трансформации клеток опухолеобразующими вирусами подобные специалисты необходимы в каждой лаборатории, занимающейся генотерапией.

– Ясно. Давайте дальше.

Самсонов продолжил:

– Хорошо. Кушекова – это наша лаборантка. Она готовит посуду, реактивы, убирается и так далее.

Смирнов кивнул, строча в своем блокноте.

– Кожин, младший научный сотрудник, наш техник. Приборы, оборудование – все на нем. Я называю всех по фамилиям, потому что вам, наверное, так удобнее.

– Да-да, спасибо. Инициалы у меня есть.

– Хорошо. Значит, так, кто там дальше? Викулова, старший научный сотрудник, она по образованию фармацевт, так что на ней собственно лекарственные препараты. Золина делает анализы, а Бирюков – это наш химик. Едва ли не большая часть работы зависит от него. Доктор наук, между прочим, – гордо заключил Самсонов.

– Это все, кто работает в вашей лаборатории? – на всякий случай уточнил Смирнов.

– Да.

– Где я могу познакомиться с остальными? Они здесь?

– Да, конечно. Пройдите в соседнюю комнату. – Профессор указал на дверь в смежное помещение.

– Дайте на всякий случай номер своего мобильного телефона, – попросил полицейский. – Вдруг мне понадобится что-нибудь срочно уточнить.

– Пожалуйста.

– Запишите здесь, если не трудно. – Смирнов протянул раскрытый блокнот.

Самсонов старательно вывел одиннадцать цифр, начиная с восьмерки.

Полицейский никогда не заносил номера тех, кто проходил по делам, в память телефона, потому что тогда у него были бы сотни контактов, а большинство из них после окончания расследования были не нужны.

В соседнем отделении лаборатории Смирнов застал двух женщин. Одна была рыжей и полноватой, лет под пятьдесят, ярко накрашенной. Другая – коротко стриженная блондинка с минимумом косметики, зато с кучей браслетов на запястьях. Лет сорока, ухоженная и подтянутая. Обе были в зеленых халатах и перчатках. Они расставляли химическую посуду на белых подносах и при появлении следователя недовольно нахмурились.

– Что за уроды, а? – громко говорила рыжая. – Чертовы алкаши! Это же надо, спереть столько спирта!

– Ума не приложу, как они его вынесли, – отозвалась блондинка.

Смирнов кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– В чем дело? – отрывисто спросила рыжая, окинув незваного посетителя с ног до головы и явно не удовлетворенная осмотром.

– Старший лейтенант Смирнов, – представился следователь, напустив на себя строгий вид. – Хотелось бы с вами побеседовать.

– Это надолго? – поинтересовалась рыжая, бросив выразительный взгляд на поднос с посудой.

– Пара минут.

– Ладно, давайте.

Блондинка во время диалога не произнесла ни слова, зато не сводила со следователя глаз.

– Как бы вы охарактеризовали покойного? – начал опрос Смирнов. – Знаю, вам уже этот вопрос задавали, но…

– Задавали, не задавали, – раздраженно перебила рыжая. – Давайте быстро с этим покончим, ладно? У нас куча дел.

– Я только за.

– Так вот, Марухин был голова и ради дела был готов пожертвовать чем угодно.

– А вы что скажете? – обратился Смирнов к блондинке, видя, что рыжая высказала все, что хотела.

Та едва заметно пожала плечами.

– Я лично к Александру Викторовичу относилась с уважением, – проговорила она, глядя в пол. – Хотя характер у него был тяжелый.

– Враги у него были?

– Не думаю. – Блондинка взглянула на рыжую, та фыркнула. – Скорее, оппоненты. В научном мире.

– Но их баталии развивались за кафедрой или в прессе, – добавила рыжая. – Из-за разногласий по вопросам генетики не убивают, я думаю.

Смирнов холодно улыбнулся:

– Убивают и не из-за такого, уж поверьте.

– Вам виднее, – легко согласилась рыжая.

– Простите, дамы, но кто из вас кто? – Смирнов улыбнулся, словно извиняясь за свою недогадливость.

– Викулова Виктория Романовна, – назвалась рыжая.

– Золина Зоя Владимировна, – представилась блондинка.

– Можете еще что-нибудь добавить насчет Александра Викторовича?

Женщины ответили отрицательно, и Смирнов, попросив их на всякий случай записать ему в свой блокнот номера мобильных телефонов, двинулся дальше.

В следующей комнате он обнаружил техника. Анатолий Семенович Кожин оказался рыжеватым блондином лет сорока, сутулым, с непропорционально большими руками. Глаза у него были водянистыми, веки воспаленными. На подбородке виднелась узкая полоска щетины, которую он пропустил, когда брился. Техник рассеянно сунул полицейскому ладонь для рукопожатия и предложил выйти поговорить на лестницу.

– Покурим, – сказал он, доставая пачку «Веста».

Дверь из комнаты вела прямо на лестничную клетку, где стояла почти полная окурков банка из-под кофе.

– Охарактеризуйте вкратце Александра Викторовича, – попросил Смирнов, наблюдая за тем, как техник щелкает газовой зажигалкой, пытаясь прикурить.

– Скотина! – кратко заявил Кожин, когда ему это наконец удалось. – Шел по трупам. Никакого представления о морали. Я так и сказал вашему предшественнику.

– Можете привести конкретные примеры? – поинтересовался следователь.

– Сколько угодно, – согласился Кожин и тут же выложил четыре истории о том, как Марухин подставлял, подсиживал и обходил конкурентов. Причем работавших в том же самом НИИ.

Смирнов все аккуратно записал, особенно фамилии.

– Больше ничего? – спросил он.

– Нет, но поспрашивайте тех, кто тут работает подольше. Уверен, они вам и не такое расскажут.

Смирнов уточнил возраст лиц, которые, по мнению Кожина, пострадали от козней Марухина. Оказалось, что самому молодому сейчас пятьдесят семь и живет он уже восьмой год в Канаде.

– Но в любом случае за такое не убивают, – пожал плечами Кожин. Он затушил сигарету о край банки и бросил в нее окурок. – Да еще и так… жутко.

Следующим Смирнов опрашивал Дмитрия Александровича Бирюкова, химика и доктора наук, как сообщил ему Самсонов. Химик был лысым шестидесятилетним крепышом в очках без оправы, его лицо покрывали крупные веснушки. Он разговаривал с полицейским, сидя на табурете и вертя в пальцах огрызок карандаша.

– Сашу знал давно, – говорил он. – Лет двадцать, наверное. Мы вместе и лабораторию эту организовали, персонал набирали. Так что стояли, так сказать, у истоков.

Смирнов уважительно кивнул.

– Ученый он был от Бога, – продолжал Бирюков. – Гений, я думаю. Большая потеря для генетики.

– А как у него складывались отношения с людьми? С коллегами в том числе.

– По-разному.

– Конфликтовал? – осторожно спросил Смирнов.

– Постоянно.

– Что-нибудь серьезное? – Следователь задал вопрос, уже зная, что ему ответят.

– Да нет, так, мелкие дрязги. Думаете, его из-за этого убили?

– Нет, – честно признался Смирнов. – Скажите, а как вы испытываете лекарства?

Бирюков усмехнулся:

– Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.

– Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.

– Видите ли, генная терапия – наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.

– То есть вы лечите детей? Прямо тут? – Ручка замерла в руке Смирнова.

– Ну конечно. И уже много лет.

– Сколько?

– Дайте подумать. Лет шестнадцать.

– Многих вылечили?

– Достаточно.

– Примерно сказать можете?

– Могу точно, но нужно документы смотреть.

– Не надо. Навскидку.

Бирюков осуждающе покачал головой:

– Это же детские судьбы, а вы «навскидку».

– Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?

– Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.

– Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?

– Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.

Смирнов присвистнул.

– Всех удается вылечить?

– Нет. Но большинство.

Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.

Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах – маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.

– Каким был Марухин? – медленно повторила Самсонова. – Дайте подумать. – Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.

Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.

– Кому принадлежат все эти призы? – спросил Смирнов.

– А? – подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. – Это наших детей. – Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. – Ксюша и Максим.

На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.

– Сколько им? – вежливо поинтересовался полицейский.

Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.

– По четырнадцать.

– Близнецы?

– Двойняшки. Они разнояйцевые.

– А как похожи.

– Да уж.

Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.

– Они больны? – уточнил он. – Что-то генетическое?

– Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. – Женщина улыбнулась. – Чтобы не расслабляться, – добавила она.

– Соревнуетесь с собственными детьми? – тоже улыбнулся Смирнов.

Самсонова нахмурилась:

– Нет, конечно. При чем тут это?

– Извините, это я так. Давайте вернемся к Марухину.

– Как скажете, – недовольно проговорила Самсонова. – Александр Викторович всего себя отдавал науке. Хотя, бывало, и по головам шел.

– Но из-за этого не убивают, – возразил следователь.

Самсонова пожала плечами:

– Не знаю. Наверное, всякое бывает.

– Что еще можете сказать о покойном?

– Только хорошее, – невесело усмехнулась женщина. – На самом деле даже не знаю. Человек как человек. Мы же с ним работали вместе, а не жили. Что конкретно вас интересует?

– На молоденьких он не заглядывался?

– Чего не было, того не было. Александру Викторовичу не до того было. Он с утра до вечера только о работе думал, я ведь вам сказала.

– С женой из-за этого проблем не было?

– Если и были, то я не в курсе. Спросите ее саму.

– Так и сделаю. Вы никого не подозреваете?

– Да нет. Кого я могу подозревать? Тем более я так поняла, что убийца – псих.

– Почему вы так решили?

– Судя по тому, что он сделал.

– А вам откуда это известно? – поинтересовался Смирнов, хотя уже знал, что услышит в ответ.

– От жены Марухина. Она ходила на опознание.

– Ей должны были показать только лицо.

– Простыня случайно соскользнула.

– Понятно. Ваш муж сказал, что вы вирусолог.

– Да, и что?

– Не объясните, что это значит?

– Это имеет отношение к убийству Марухина?

– Нет, считайте, что мне просто любопытно.

– Ладно, только кратко. Договорились?

– Конечно, – согласился Смирнов. – Делайте скидку на мое невежество.

– Дело в том, что вирусы могут внедрять генетический материал в геном клетки хозяина, причем стабильно, то есть навсегда. Поэтому они используются для доставки нужной генетической информации в геном клеток.

– Как транспорт?

– В общем, да. В случае необходимости они способны корректировать дефекты генома. В восьмидесятых удалось получить изолированные гены и осуществить перенос у мышей. Тогда все и завертелось. Это был настоящий прорыв.

– Потрясающе, – вежливо сказал Смирнов.

– Еще что-нибудь?

От следователя не укрылось, как женщина якобы украдкой взглянула на часы.

– Нет, это все. Не знаете, где Александра Николаевна Кушекова?

– В лаборантской. Отсюда налево и до конца коридора.

Попрощавшись и взяв ее номер телефона, Смирнов отправился искать лаборантку. Та оказалась приятной полноватой женщиной лет сорока, в русом парике и с выщипанными бровями, которые походили на изогнутые ниточки. От нее пахло дешевым одеколоном и реактивами. Когда полицейский вошел, она мыла чашки Петри в стальной раковине.

– Александр Викторович имел золотые руки, – начала Кушекова, выслушав Смирнова. – Он мою Ниночку вылечил, так что лично я на него молилась. Мне его сам Господь послал, хотите – верьте, хотите – нет. И тот, кто его убил, достоин… достоин… – Она даже не смогла подобрать слова от возмущения.

Больше ничего путного следователь от нее не добился и, попросив записать ему номер мобильного телефона, попрощался.

Уходя из НИИ, Смирнов уносил в кармане номера телефонов всех сотрудников лаборатории. И, что не менее важно, отпечатки их пальцев, оставшиеся на страницах, где они писали свои номера.

Когда позвонил Дымин, Смирнов пил чай с купленной в ближайшем магазине булочкой.

– Я тут в монастыре все облазил, – гордо сообщил опер. – Место глухое, так что неудивительно, что сразу брата Федора не нашли. Не знаю, как его туда заманили, потому что ему туда соваться было явно незачем.

– Откуда такая уверенность, что его именно заманили?

– Если бы его тащили, то были бы следы. Я забрал у прибывшей на место опергруппы отчет, там указано, что никаких характерных борозд, остающихся, если тело волокут, – нет. Если только его несли на руках.

– А какова вероятность того, что на монаха могли напасть на территории монастыря и перетащить за склад с инвентарем? – спросил Смирнов.

– Почти нулевая. Там хорошо просматриваемый двор, мало деревьев и кустов, а главное – постоянно ходят посетители, монахи и рабочие.

– Какие рабочие?

– Да тут их полно. В монастыре реставрируют половину помещений и фасад со стороны шоссе.

– И, конечно, половина рабочих без регистрации.

– Это мы едва ли узнаем. Когда я туда прибыл, количество рабочих, как мне сказали, сократилось вдвое. Думаешь, кто-то из них замешан?

– Вряд ли.

– Тогда ладно.

– У брата Федора был мобильник?

– Не знаю.

– Выясни.

– Хорошо.

– Если был, узнай номер и посмотри, нет ли его в сотовом Марухина.

– Сделаю.

– Ты узнал насчет картинки?

– Да, ребята из местного отделения постарались, когда узнали, что это серия. Ничего церковного, как я подумал вначале. Это иллюстрация из детской книжки. Сборник древнегреческих мифов в адаптированном изложении.

– И что это за мужик в колеснице? – нетерпеливо спросил Смирнов.

– Фаэтон. Сын Гелиоса, бога солнца. Однажды он взял колесницу отца, чтобы доказать другу, что он сын бога, но не справился с лошадьми, и Зевсу пришлось поразить его молнией, чтобы спасти землю от огня. Я так понимаю, тут намек на то, что каждый должен делать свою работу и не лезть куда не следует.

– Да, наверное, – пробормотал Смирнов.

– И что это, по-твоему, может значить?

– Не представляю.

– На этот раз указание посложнее, да?

– Не говори. Понятия не имею, о чем речь. Но, наверное, надо плясать от слова «Фаэтон».

– Я тоже так думаю.

– Попробуй пробить по Интернету. Может, выпадет что-нибудь подходящее.

– Мне кажется, это бесперспективняк, – с сомнением проговорил Дымин. – Представляешь, сколько ссылок выпадет?

– Просто попытайся, ладно?

– Конечно. Просто не жди многого.

– Не буду. Тело доставили Тумарину?

– Да, я ему звонил. Все три трупа сейчас у него.

– Ну все, давай. Пока.

– Подожди, есть еще информация про Марухина.

– Выкладывай.

– Любовницы не было, все поездки и отлучки подтвердились. Выйдя в день смерти из НИИ, он позвонил только своему коллеге по фамилии Кожин. Это техник из его лаборатории. Он утверждает, что профессор вспомнил, что к следующему утру надо подготовить какой-то микроскоп, и решил позвонить. Больше Марухин никому не звонил. И, если верить его сотрудникам, ни о каких встречах в течение дня не договаривался.

– А он все время был на виду?

– Более или менее. Лаборатория состоит из нескольких комнат, и у Марухина есть свой небольшой кабинет, но по городскому он тоже ни с кем не общался.

– Ясно. Спасибо.

– Не за что, шеф.

– Надеюсь, про звонки ты выяснял в телефонных компаниях, а не просто в журнал вызовов на мобильнике Марухина заглянул?

– Обижаешь, Валер.

– Извини, это я так. На всякий случай.

Отключившись, Смирнов сразу набрал патологоанатома.

– Я так и думал, что это вы, – сказал Тумарин, услышав голос следователя. – Да, я провел обследование. Я же понимаю: дело срочное.

– Что скажете?

– Все три убийства одинаковые. Глина одного состава, хлороформ, чтобы усыпить жертву, проволока одного диаметра. Резали ее кусачками. На первом трупе в три ряда навита, на втором и третьем – в один. Отпечатки пальцев отсутствуют. Одежда, найденная в карьере, принадлежит Липину, во всяком случае, он ее носил. Зеленая краска, оставшаяся от трубы, которой ломали кости Марухину, изготовлена фирмой Greatinuor, Германия. Список магазинов, в которые она поставляется, я вам переслал по электронной почте, можете взглянуть. Теперь что касается иллюстрации из детской книжки. Думаю, она принадлежала ребенку, то есть ее не купили специально, чтобы вырвать картинку, а у кого-то позаимствовали.

– Мог убийца использовать собственную книгу, которую читал в детстве?

– Это вряд ли.

– Почему?

– Ее начали издавать только три года назад.

– Понятно.

– Больше вроде порадовать вас нечем.

– Если обнаружите еще что-нибудь, сразу сообщите, ладно?

– Договорились.

Отсоединившись, Смирнов сразу набрал номер Павлова.

– Алло, это я. Займись Липиным. Он работал в роддоме, постарайся узнать, как он мог быть связан с Марухиным и Базаровым. То же самое сделай в отношении Базарова. Если Марухина пытали, чтобы выбить из него информацию, а потом убили этих двоих, то напрашивается вывод, что он назвал их имена. Значит, был с ними знаком.

– Хорошо, шеф. Дело идет, да?

– Надеюсь.

Едва Смирнов повесил трубку, мобильник снова зазвонил. На экране высветилось «Дымин».

– Я выяснил насчет мобильника брата Федора, – сообщил опер. – У него была трубка, но она пропала. Все говорят, что он носил ее с собой, значит, убийца ее забрал. Номер, естественно, не отвечает.

– Я думаю, преступник позвонил ему и назначил встречу. Так монах и оказался за складом.

– Но зачем он туда поперся?

– Вот это-то и странно. Либо он знал преступника, либо тот знал что-то о монахе.

– Нелицеприятное?

– Просто так в монастырь не уходят. Проверь, что было причиной того, что Базаров стал братом Федором. Все в деталях: когда, как, чем занимался перед этим.

– Ясно.

– И проверь, нет ли в телефонной компании записи разговора или хотя бы номера, с которого поступил звонок на мобильный монаха.

– Слушаю и повинуюсь.

Закончив разговор, Смирнов поднял трубку городского телефона и придвинул блокнот. Первым он набрал номер Самсонова.

– Алло, это старший лейтенант Смирнов, – представился он, услышав голос профессора. – Извините, что беспокою, у меня к вам один необычный вопрос.

– Слушаю, – донеслось в ответ.

– Вам говорит что-нибудь слово «Фаэтон»?

Повисло непродолжительное молчание, затем Самсонов сказал:

– Кажется, это что-то из мифов. Точно не припомню.

– Больше никаких ассоциаций не возникает?

– Да вроде нет.

– Ладно, спасибо. Извините, что побеспокоил.

Смирнов повесил трубку и тут же позвонил Викуловой, но у нее было занято. Золина ответила спустя гудков десять.

– Здравствуйте, – сказал Смирнов. – Я из полиции, мы сегодня разговаривали.

– У вас еще вопросы, которые вы не успели задать? – неожиданно кокетливо отозвалась женщина. Она явно решила, что следователь хочет назначить ей свидание.

Полицейский подумал, что, находясь вне общества Викуловой, блондинка чувствует себя куда свободнее. Может, стоит снова расспросить ее про Марухина? Вдруг она постеснялась сказать при рыжей то, что думает о руководителе лаборатории на самом деле?

– Всего один, – пояснил Смирнов.

– Задавайте.

– Вам говорит что-нибудь слово «Фаэтон»?

– Фаэтон?

– Да.

– Это сын бога солнца, если не ошибаюсь. Еще вроде так раньше называли открытые экипажи.

– Больше ничего в голову не приходит?

– Вроде нет.

– Спасибо.

– Это все, что вы хотели? – Голос прозвучал удивленно и разочарованно.

– Вы действительно так уважали Марухина, как сказали?

– Конечно. Почему вы спрашиваете?

– Просто так. Он вам нравился?

– В каком смысле? – Снова игривый тон.

– В обоих.

Золина хохотнула:

– Пожалуй. Если не считать того, что он был поглощен своей работой. Не знаю, как он жениться-то умудрился. Наверное, его просто женили на себе.

– Это бывает, – согласился Смирнов.

– Ну и, конечно, он был для меня староват, – добавила женщина.

– Понимаю. Что ж, спасибо. На этом все.

– Если захотите, позвоните.

– Обязательно. Всего доброго, – твердо сказал Смирнов и повесил трубку.

Следующим в списке шел Кожин. Он тоже не вспомнил ничего, кроме того, что слышал о Фаэтоне еще в школе. Бирюков посоветовал поискать информацию в Интернете. У Самсоновой слово «Фаэтон» вообще никаких ассоциаций не вызвало. Перед тем как позвонить Кушековой, Смирнов набрал номер Викуловой. На этот раз она ответила. Но ничего нового не сказала. Ее познания ограничивались тем, что Фаэтон – это что-то из Древней Греции.

Смирнов отключился и набрал номер лаборантки – последней в списке.

– Да?

– Старший лейтенант Смирнов.

– А, это вы. Слушаю.

– Хотел спросить: говорит ли вам что-нибудь слово «Фаэтон»?

– Говорит.

– Что именно?

– Во-первых, это сын Гелиоса.

– Так.

– Во-вторых, так называется теплоход, на котором мы завтра отправляемся в Сургут.

– Что? – Смирнов едва не подскочил.

– Наша лаборатория участвует в симпозиуме, посвященном новейшим подходам в лечении наследственных заболеваний, – объяснила Кушекова. – Мы отплываем завтра в семнадцать двадцать.

– Кто конкретно?

– Вся лаборатория, естественно. Александр Викторович тоже должен был плыть, но, сами понимаете, теперь придется отправляться без него.

– Почему вы единственная мне об этом сказали? Я обзвонил всех, но ни один не вспомнил название теплохода.

Лаборантка усмехнулась:

– Ничего удивительного. Билеты заказывала я, и остальные получили их только в пятницу вечером, так что вряд ли успели их внимательно изучить. Обычно их начинают разглядывать перед самым отъездом.

– Понятно. И когда вы заказали билеты?

– Бронь сделала пять дней назад, то есть в четверг, а забрала в пятницу.

– И тогда же всем раздали?

– Точно.

– Простите мое занудство, но я должен уточнить: билеты получили абсолютно все сотрудники вашей лаборатории? Именно в пятницу?

– Да, все были на месте, и я выдала билеты.

– Спасибо.

– Кстати, раз уж вас так интересуют билеты, с нами поплывут еще семьи детей, которых мы лечили и на которых разработанные нами препараты оказали благоприятное воздействие. Они тоже будут участвовать в симпозиуме. В качестве наглядного результата, так сказать.

– И сколько семей плывут с вами? – проговорил Смирнов, чувствуя, как расширяется и в то же время сужается круг подозреваемых.

– Пять. Они любезно согласились сопровождать нас.

– Вы и на них взяли билеты?

– Да.

– А когда вы их отдали?

– Тоже в пятницу.

– Всем?

– Конечно. Родители заехали за ними к нам в НИИ.

– У вас есть список семей?

– Да, он вам нужен?

– Очень хотелось бы получить копию.

– Хорошо, заезжайте завтра утром в лабораторию.

– Спасибо.

Повесив трубку, Смирнов откинулся на спинку стула и уставился в одну точку. В голове бешено вращались мысли. Минимум семнадцать человек знали о том, что лаборатория отправится в плавание на «Фаэтоне», уже в пятницу вечером. За один день убийца подготовился к преступлению и расправился с Марухиным – притом что ему пришлось достать хлороформ, проволоку, нож или пилу и обрезок трубы, сгонять в карьер и набрать глины. Затем он прикончил Липина, отвез его в карьер, уничтожил следы при помощи воды (опять же достав где-то две канистры) и ринулся в монастырь убивать Базарова, по дороге прихватив иллюстрацию из детской книжки с изображением Фаэтона. Словом, преступник трудился без передышки с вечера пятницы до сегодняшнего утра. И теперь он спокойно ждет продолжения своего кровавого банкета на теплоходе. Первую жертву он пытал, очевидно чтобы выяснить подробности, – значит, на Марухина он потратил больше времени, чем на других. Об этом говорит и то, что проволока была намотана на его ногах и руках в три ряда, а на двух других трупах – только в один: убийца торопился, он связывал жертвы только для страховки, на случай, если те придут в себя, несмотря на хлороформ. Возможно, именно ученый выдал ему остальных – Липина и Базарова. Тогда убийца действовал экспромтом, без предварительной подготовки. Просто отправлялся по названным адресам, находил жертву и убивал. Глиной он, очевидно, запасся в карьере, когда отвез туда Липина.