Глава 5

КИЛЛЕР ВСЕГДА ПОД РУКОЙ

На следующее утро в здании губинского холдинга появился Булыгин. Такой же, как всегда, — громоздкий, с тяжелой походкой, набычившийся, с опущенными плечами и мрачным лицом, он вошел в вестибюль через вертушку при входе. Шагал он решительно и злобно, с презрительной миной на лице и как-то особенно неумолимо.

— Ми… а., о… — вахтер, дежуривший в тот день при входе, онемел при виде вроде бы почившего начальника и какое-то время не мог выдавить из себя ни слова.

— В чем дело? — членораздельно процедил сквозь зубы Булыгин, остановившись и обернувшись в его сторону. Он ждал — причем как-то недоброжелательно и зловеще — мол, ну-ка, попробуй хоть слово сказать.

— О… о… — вахтер, наконец сглотнув слюну, промолвил фальцетом:

— Оч-ч-ень рад видеть вас в добром здравии, Михаил Николаевич… Добро пожаловать, здравствуйте, как себя чувствуете?

Вахтер залопотал полную несуразицу, не в силах сообразить, как правильно отреагировать на появление Булыгина, чтобы не обидеть начальника. Тот же, ни слова не говоря в ответ, повернулся и двинул к лифтам. Вахтер перевел дух и, когда Булыгин повернулся к нему спиной, с облегчением наскоро перекрестился. Потом еще и еще раз. Он сел на стул и попытался собраться с мыслями. Был большой соблазн позвонить наверх в президентский отсек и сообщить секретарше Губина. Но вахтер был тертый калач, подумав, он решил, что это дело его все-таки не касается. Инструкций сообщать о приходе Булыгина он не получал. Вот пусть Губин с Булыгиным разбираются сами, кто из них жив, а кто скончался.

В последующие полчаса все сотрудники холдинга имели возможность лицезреть еще недавно погибшего Булыгина — он ходил по этажам, размахивая свидетельством о смерти «гражданина Булыгина Михаила Николаевича» и демонстрируя его всем желающим. В холдинге царило смятение — приближенные Губина впали в шок, булыгинские рекламщики изображали радость, циничные писаки из «Политики», не любившие Булыгина, выглядывали из своих кабинетов и откровенно забавлялись. Насладившись всеобщим замешательством, Булыгин поднялся в президентский отсек и направился прямо к дверям кабинета Губина.

— Михал Николаич, здравствуйте, — засуетилась секретарша Мила, бывшая уже в курсе дела. — Секундочку, я сейчас доложу.

— Отойди, — Булыгин рукой убрал ее со своего пути и вошел к Губину, пнув дверь ногой.

Губин уже ждал. У него было совсем немного времени, чтобы оправиться от удара — о появлении Булыгина ему сообщили вскоре после того, как тот переступил порог офиса, — и пораскинуть мозгами.

Надо было срочно вырабатывать линию поведения, и Губину это почти удалось. Плохо было только то, что он понятия не имел, что же произошло на самом деле.

Козлов буквально два дня назад, во вторник вернулся «из командировки», и они подробно говорить не стали. Не было у обоих никакой охоты обсасывать детали произошедшего. Когда Козлов зашел в кабинет Губина отчитаться вроде бы о поездке в Питер, где холдинг налаживал выпуск питерского издания «НЛВ», они лишь обменялись взглядами. «Ну как?» — спросил взглядом Губин. «Порядок», — прикрыл глаза Козлов. Почему Булыгин остался жив?

Что это значит? "Вот наука тебе, дураку, — озлобленно выговаривал самому себе Губин, как обычно, напополам с матом. — Не захотел входить в детали, доверил все Козлову — брезгливый слишком… Вот и результат — расхлебывай! Эти идиоты где-то лопухнулись. Но Козлов! Козлов-то! Профессионал!

Надо было с ним все подробности операции проговорить, все предусмотреть. Чего уж нос воротить было — ведь мой в первую очередь интерес… Сделали тяп-ляп — и вот все планы к черту. Все заново начинать… Ладно, не психуй. Ничего непоправимого не произошло". Сейчас надо было думать, что говорить Булыгину. Но, не имея времени и всей полноты информации, определиться было трудно. Губин решил сделать вид, что недоумевает, а дальше видно будет.

По обстоятельствам.

Булыгин с грохотом прошествовал в кабинет, осклабился и, приблизившись к столу Губина, навис над ним.

— Ну что, Сергей? Не вышел номер? — агрессивно проговорил он, обнажая редкие желтые зубы. Вот так, прямо в лоб. Булыгин хряпнул на стол Губина свидетельство о собственной смерти.

— Что за дела, Мишка? Что за шутки? Где ты был, гад ты этакий? Мы все уже тебя похоронили… — Губин вскочил из-за стола и кинулся обнимать старого друга. Тот отстранился. — Хорошо, что Элеоноре не спешили сообщить на Кипр. Ты что, проверочки такие устраиваешь своим приятелям? — продолжил Губин оживленно и обрадованно, как бы не замечая жеста Булыгина. — Неужели нельзя было предупредить, мол, ребята, я в загуле… Мы уж и брата твоего сорвали. Ты бы видел, что с Димкой творилось!.. Нам сказали, тебя убили… Слава богу, ты жив и здоров!

Булыгин расхохотался мефистофельски, закинув голову и сохраняя при этом неподвижно-презрительное выражение на морде.

— Какой актер… — процедил он, закончив свои хохотательные упражнения. — Какой великолепный актер ты, Серега…Ты, сука, замочить меня хотел, а сейчас о старой дружбе вспомнил. Я на тебя столько лет горбатился, а ты мне за это перо в бок прописал?

Или, пардон, предупредительный выстрел в голову?

И не надо, не надо большие глаза делать! Я знаю…

Откуда знаю? Ха-ха… Киллеров надо подбирать тщательнее… Тебе бы только сэкономить. С бабками туго, а? На такое дело мог бы и не поскупиться! Даже этого уже не можешь. Не на того напал! Ты что же, так тебя растак, думал, что всю жизнь будет, как пятнадцать лет назад? «Да, Сергей Борисович, как скажете, Сергей Борисович!» Ошибочка! Да ты посмотри на себя и признай, что ты кончился. Твое время прошло, твое время — это недодолбанная перестройка, вот твое время! Твое дело — мечтать о несбывшемся, блин, как всех ваших перестройщиков! Ты переварить не можешь, что я другой, что я эту жизнь в кулак возьму! Возьму, возьму! И плевать мне на все! И на тебя тоже! Да ты посмотри на себя, посмотри-и-и… — Булыгин брезгливо ткнул Губина пятерней в грудь. — Что ты можешь? Кишка у тебя тонка! Не вышло меня убрать? И ничего у тебя больше никогда не выйдет!

Лучше отползи в сторону…

Губин молчал — стоял, кулаки в карманах брюк, желваки играли на скулах.

— С тобой сейчас бесполезно говорить, — было видно что Губин сдерживается изо всех сил. — Ты ничего не станешь слушать.

— А и слушать нечего, — процедил Булыгин. — Хочешь сказать, что не заказывал меня? Брось, не трать время! Надо же, ты у нас мужик с идеалами, а заказать друга киллеру не постеснялся! Ай-ай! Такое я мог бы сделать, но никак не Серега Губин.

— Мишка, — сказал Губин тихо. — Что с тобой стало? Вспомни, пятнадцать лет назад… Когда мы вместе начинали, ведь никто из нас не был сукой. Мы упивались собственной ловкостью и предприимчивостью, проворачивали выгодные дела, прикрывали друг друга, и казалось, это на всю жизнь. Мы были как одна семья, вспомни, нам казалось, что мы одни против всех — и все выдержим, всех перехитрим, всех перекупим. Мы помогали друг другу… А сейчас все чего-то делим, делим…

— Со мно-о-ой? — изумился сверх всякой меры Булыгин. — Со мной ничего. Я наконец смог стать самим собой. А пятнадцать лет назад я собой не был, извини. Ты, наверное, думал, что я по гроб жизни благодарен тебе за то, что ты тогда в райкоме мне работу выхлопотал и с Ревмирой познакомил? (Ревмира была первая жена Булыгина, которая обеспечила ему московскую прописку.) А тебе никогда не приходило голову, что твое покровительство мне всегда было поперек горла? Чем я был хуже тебя тогда, пятнадцать лет назад? Мозгами? Х…ня! Тем, что у меня прописки в Москве не было? Но это не моя вина, приятель! Но ты, видишь ли, устраивал мои дела как хозяин, гордясь собственным великодушием, — вот тебе местечко тепленькое при комсомоле, вот тебе невеста с пропиской, «только уж не подведи меня, не опозорь перед Ревмирой» и подмигнул мне, помнишь? А я тогда думал, что наверняка у тебя с ней шуры-муры были, а потом ты мне решил сбагрить подпорченный товарец! У меня аж мурашки по коже бегали от отвращения и унижения! Так и прожил с ней семь лет и каждую ночь об этом думал…

— Ты свихнулся! — Губин выглядел абсолютно потрясенным. — За кого ты меня принимаешь?

— Может, и свихнулся… Но тогда. А сейчас я — это ; я. Тогда было твое время, а сейчас мое.

Булыгин по-хозяйски плюхнулся в кресло и развалился в нем — руки на спинках, ноги навытяжку.

— Теть Лю-у-уб! — вдруг завопил Булыгин, а потом указал Губину на соседнее кресло. — Садись, Серега, будь как дома. Теть Лю-у-у-уб!

В дверь заглянула встревоженная тетушка Губина.

— Теть Люб! — обратился к ней развалившийся Булыгин. — Принеси нам чего-нибудь выпить. Надо отпраздновать мое воскрешение. Не каждый день друзья возвращаются к вам вновь. Не правда ли, Серега?

Губин по-прежнему стоял на середине комнаты, руки в карманах, зубы сжаты.

— Садись, садись, — уже миролюбивее предложил Булыгин. — Поговорить надо серьезно.

Губин продолжал стоять. Ему очень не хотелось следовать словам Булыгина, что бы тот ни говорил — «садись» ли, «стой» ли. Ему не нравилось, что Мишка ведет себя как хозяин — в его кабинете, в офисе его холдинга. Гоняет за выпивкой тетю Любу, растекается телом по его креслу и только что ноги на стол не кладет, как американец. Но как дать ему укорот, сохраняя чувство собственного достоинства, и как не попасть при этом в глупое положение, Губин не знал.

Мишка находился в каком-то особенном неуязвимом настроении — смертельно-агрессивном и в то же время как бы шутейно-ерническом. Его невозможно было пронять ни окриком, ни сарказмом. Он то щетинился и оскаливался, то переходил к фальшивому дурашливому миролюбию, отдающему тайной угрозой.

Губин сел. «Плохой из меня заказчик, — ругнул он себя. — Гнать его надо взашей, сказать: ничего не знаю. А я мнусь, жмусь… Комплекс вины». Он и вправду выглядел неуверенным. Булыгин, выжидая, злорадными хищными глазами наблюдал за выражением лица Губина, за его колебаниями.

— Не трепыхайся, Сергей, — посоветовал он ему вполне доброжелательно. — Сохраняй чувство реальности. Мою смерть мы проехали, давай поговорим о дальнейшем. Бизнес-то остался.

Булыгин замолчал — в комнату вошла тетя Люба с подносом, полным бутылок и тарелок.

— Вот это дело! — громко приветствовал ее Булыгин. — Коньячок не повредит! И колбаска, ба! Икорка… Огурчика, огурчика маринованного нет? Есть?

Теть Люб, не обижай, принеси. Оголодал я, пока в морге-то лежал!..

И он загоготал, косясь на Губина. Пока тетя Люба расставляла тарелки на столике, Булыгин не переставал балагурить, за его идиотской болтовней проглядывали злоба, напряжение и настороженность. Когда старушка удалилась, Булыгин налил себе в рюмку коньяку и, не пригласив Губина разделить с ним удовольствие, вылил коньяк себе в глотку. Потом еще.

После этого он стал угрюм, разыгрывать балагура ему надоело.

— Слушай, — обратился он к Губину уже без всяких прибамбасов, — помнишь наш разговор? Так вот теперь, я считаю, самое время к нему вернуться. Я напомню тебе, о чем речь. Ты отпускаешь меня вместе с «Пресс-сервисом». Как это оформить юридически, мы отработаем. Я советовался с ребятами — есть несколько способов. Мы оба заинтересованы в том, чтобы все прошло безболезненно и дешево. Иначе, Серега, извини, ты знаешь, что может последовать.

Булыгин потянулся к столу, взял с него свидетельство о собственной смерти и помахал перед носом Губина.

— Иначе я подаю заявление о том, что ты намеревался меня убить, для чего нанял киллера. Как ты понимаешь, показания киллера записаны на магнитофон и припрятаны в надежном месте. Кстати, киллера не ищи — я его до поры схоронил. В общем, свидетельские показания будут исполнены в лучшем виде, можешь не сомневаться. И замышлять против меня больше ничего не советую. Как ты сам понимаешь, я принял меры к собственной безопасности.

— Постой, ты говоришь так, будто я во всем признался… А я ведь ни при чем… — попытался вставить слово Губин.

— Плева-а-ать! — не дослушав, зарычал Булыгин. — Плевать, признался ты или нет. Ты хотел меня убрать — я это знаю, и ты это знаешь. И считай, сука, что легко отделаешься, если отпустишь меня с фирмой, потому что я, Серега, злопамятный, я через двадцать лет помню, кто мне кнопку на стул положил в пятом классе: Ошибочка твоя, Серега, ошибочка…

— Ладно, — сказал Губин, поразмышляв и поиграв желваками. — Отложим этот разговор на некоторое время. Тебе надо остыть, ничего сейчас не соображаешь. Я тебя заказал?! Иначе на меня заявишь?! Бред какой-то!.. После поговорим про фирмочку — подробно, с расчетами. Я не говорю ни «да», ни «нет».

Губин решительно встал, чувствуя, что наконец-то берет ситуацию под контроль. Держался он уже более уверенно. Булыгин с кресла следил за ним исподлобья по-прежнему злыми глазами.

— Я тебя понимаю, Серега. Это тебе нужна передышка. Это тебе надо прийти в себя. Это ты ничего сейчас не соображаешь, — зафиксировал Булыгин.

«Черт, он недалек от истины. Совсем не так он туп, как я думал», — признал Губин про себя. А Булыгин продолжал:

— Так и быть, бери время, очухивайся.

Но не тяни — это я потому такой добрый, что деться тебе, Серега, некуда. И шутки со мной больше не шути. И кстати, в случае чего показания киллера сразу попадут в прокуратуру. А если ударим по рукам, я оригинал записи при тебе уничтожу…

«А копии?» — чуть было не спросил Губин, уже рот открыл, но спохватился. Такой вопрос был бы равносилен признанию собственной вины. А сейчас главное — не поддаваться на провокацию, кто его знает, может, у Булыгина магнитофон в кармане?

Булыгин вышел, как и вошел, — с грохотом, пнув приоткрывшуюся дверь ногой. Губин стоял посередине кабинета — сжатые в кулаки руки в карманах — и сдерживался, чтобы никак не показать свою досаду и злость. Чтоб одна сплошная радость по поводу «воскрешения» друга и недоумение по поводу его обвинений… Губин старательно вспоминал их разговор, внимательно «прошелся» памятью по каждому своему слову и пришел к выводу, что никак не выдал себя.

Это была единственная хорошая новость дня.

«Ерунда, киллер не мог про меня ничего рассказать, Мишка на понт берет. Даже если допустить, что Козлов назвал мое имя — а это практически исключено, — все равно на суде это не доказательство. Наговоры… — Губин, представляя себя перед следователем, невинно округлил глаза и пожал плечами. — Все равно хреново…»

Занозин решил, что ему самому следует поговорить с Губиным. Беседа с магнатом требовала осторожности, чтобы, не дай бог, он не сделал вывод, что его подозревают. Вадим по опыту знал, чем в таком случае это кончится. Возмущенный Губин нажмет на свои связи в Думе, его люди в парламенте начнут давить на министра, тот — дальше вниз по цепочке, и в итоге Занозина вызовет начальник УВД, наорет на него, потребует оставить уважаемого человека в покое и разрабатывать более реалистические версии.

И пока Карапетян отправился по салонам оптики изучать их списки клиентов, Занозин позвонил Губину и договорился с ним о встрече. Сейчас он ехал к нему в контору и думал, как бы обставить все так, чтобы не обидеть Губина и в то же время узнать все, что надо. Придумывалось плохо, и в конце концов Занозин умаялся — как объяснить свой интерес к времяпрепровождению Губина в часы, непосредственно предшествовавшие убийству его супруги, он не знал. Дураку стало бы ясно после первого вопроса, в чем тут дело. А Губин не дурак. В общем, Вадим решил, что будет задавать свои вопросы, и все — это его работа.

В конторе Губина царило какое-то напряженное оживление. Вахтер посмотрел на Занозина и его удостоверение странно и недоверчиво, но вверх пропустил, бормоча себе под нос, мол, Занозин очень вовремя, и вот пусть милиция и разбирается, почему покойники по зданию шастают. Занозин взглянул на него удивленно, но старик уже проверял пропуск у какого-то посетителя.

На лестничных площадках около урн толклось слишком много людей, причем некоторые из них — бросилось в глаза Занозину — совсем не курили, а просто участвовали в общем разговоре. На третьем этаже из своего кабинета выглянул Подомацкин и, увидев Вадима, поздоровался и тут же спрятал голову обратно. Впечатление было такое, что сегодня в этой конторе мало кто занимается делом, все увлечены чем-то другим. В приемной Губина его встретила вышколенная секретарша Мила, но и у нее в глазах затаилась растерянность. Занозин уже было направился к двери в кабинет Губина, но прежде, чем он успел переступить порог, Мила спросила, обращаясь к его спине:

— Вы знаете нашу новость?

Занозин обернулся, понимая, что сейчас ему разъяснят причину этой странной атмосферы, царившей в офисе.

— Булыгин объявился, — сдержанно сказала она, подняв на него глаза.

— Этот ваш покойный вице-президент? — удивился Занозин.

— Вот именно, — кивнула Мила и посмотрела на Вадима со странной надеждой — так, будто он сейчас ей все объяснит.

Губин был сдержанно-радушен. Он явно не правильно понял причину прихода Занозина.

— Здравствуйте. Проходите. — Губин указал Занозину рукой на кресло, сел сам и спросил:

— Ну, есть какие-нибудь результаты?

Он сосредоточенно воззрился на Вадима, ожидая отчета о проделанной работе и, может быть, даже известия о поимке убийцы.

— Пока ничего определенного я вам сообщить не могу. Работаем, — ответил Занозин. — Кое-какие улики мы обнаружили, вы опознавали серьги вашей супруги. Но картина пока не складывается.

— А как же человек, у которого вы изъяли Кирины серьги?

— Он алкоголик, и, судя по всему, серьги попали к нему случайно.

— Значит, вы практически на нуле? — В голосе Губина затаилось раздражение.

— Я слышал, объявился ваш пропавший коллега.

Вы его, кажется, чуть не похоронили. Примите мои поздравления. — Занозин сменил тему и с удивлением заметил, что Губин насторожился.

— Да, — заговорил он оживленно, забыв о раздражении. Пожалуй, чересчур оживленно. — Перепугал нас до смерти… А сам просто загулял в одном подмосковном санатории, пока супруга на Кипре. Так там развлекался, что решил нам розыгрыш устроить — у него приятель в одном из областных моргов работает, так они на пару подделали акт опознания и свидетельство о смерти. Очень веселились, придурки…

Будто у меня без его идиотских шуточек проблем мало.

— Сергей Борисович, — подступился Занозин к цели своего визита, — мы сейчас уточняем все обстоятельства происшедшего с вашей женой, и мне надо узнать точно, где вы были и что делали непосредственно перед убийством и во время его. Вы уже рассказывали, я в курсе. Но нам надо знать поподробнее.

Губин воззрился на него ошарашенно, как и ожидал Занозин.

— Что это значит? Вы подозреваете меня? — У Губина чуть глаза не вылезли из орбит. — Вы это серьезно? Вы вообще в своем уме? Я — Киру… Да я бы сейчас отдал все на свете, лишь бы она была жива.

«И тем не менее, дорогой друг, это не значит, что вы не могли ее убить. А теперь жалеете», — думал Занозин, слушая тираду Губина. Он готов был признать, что Губин реагирует очень натурально, что дрожь в его голосе, когда он через силу выговаривает слово «Кира», самая настоящая. И беспокойные пальцы, мнущие дымящуюся сигарету, и тоскливое выражение глаз. Но Занозин держал в уме осколок стекла от дорогих очков для дали минус две диоптрии и… Регину. С похорон Киры они практически все время проводят вместе. Вот в чем загвоздка.

— Извините, Сергей Борисович, вы делаете поспешные выводы — о подозрениях говорить рано.

Мне надо составить картину всего произошедшего в тот день. Меня, например, интересует, какие у вас в тот день были посетители… Я с сочувствием отношусь к вашему горю, но позвольте мне делать мою работу. Как я понимаю, вы в ней тоже заинтересованы.

Занозин изо всех сил старался быть дипломатом.

Губин слушал его молчаливо и отрешенно, коря себя за минуту слабости и за то, что показал ее менту. Занозин стал ему несимпатичен.

— По поводу посетителей узнайте у Милы, — жестко сказал он — слишком жестко для ситуации.

Он это понял и продолжил уже спокойнее:

— А что касается меня, то в деталях я уже не помню, а в общих чертах… До половины пятого я был в офисе, принимая, как вы верно заметили, посетителей и занимаясь повседневной работой. К пяти уехал на переговоры, переговаривался до половины седьмого — Олег расскажет поподробнее, он все время был со мной.

Потом мы поехали с ним за подарком Тае Ивановой — в центр по бутикам, а к девяти вернулись в офис. С девяти до половины двенадцатого мы с завотделом прозы издательства Никитиной обсуждали планы работы. Около двенадцати я отправился к Ивановым в Тушино.

— Вы вроде бы перед этим звонили супруге…

— Да, около половины двенадцатого позвонил, сказал, что скоро буду.

— А второй раз?

— Не понял. Что значит «второй раз»?

— Ну, — объяснил Занозин, — был ведь и второй звонок примерно полчаса спустя.

— Нет, — мотнул головой Губин. — Не было. Кто вам такое сказал?

Занозин промолчал. Какой смысл Губину скрывать, что был и второй звонок? Надо об этом подумать как следует на досуге.

— Спасибо, этого пока достаточно, — наклонил голову Занозин. — Кстати, я еще в прошлый раз обратил внимание на ваши очки — очень хорошие. Я недавно к окулисту наведался — как в управлении компьютеры поставили, так зрение стало садиться с катастрофической скоростью… Скоро тоже без очков обходиться не смогу. У вас близорукость?

— Около минус двух, — без особой любезности ответил Губин.

— Ну, — замахал руками Занозин, — у меня, слава богу, меньше… Где такие очки делают?

— Где угодно. Названия магазинов можете уточнить у Милы, — покосился на него Губин. — А вы уверены, что вам нужны именно такие? Мои в эксклюзивном салоне сделаны за бешеную цену. Не скажу, будто это что-то сверхнеобычное, плата в основном за престиж, за то, что в этом московском салоне сотня самых богатых очкариков страны очки заказывает.

— Что, какие-то особые линзы?

— Да нет, по-моему, самые обычные. Правда, врезаны очень хорошо.

— А, наверное, за прочность особый тариф? — высказал предположение Занозин.

— Бьются, как и все остальные, — неприятно рассмеялся Губин. — Заказывать такие очки — мотовство, но тяга к шику в людях примитивных, таких, как ваш покорный слуга, неистребима. Выпить хотите?

Занозин отрицательно замотал головой.

— А я, пожалуй, выпью.

Губин направился к двери, ведущей в комнату Отдыха. Занозин со своего места видел, как он подошел к бару, встроенному в середину мебельной стенки, открыл стеклянную дверцу, достал бутылку коньяку и чистый бокал. Рядом на стене висела большая фотография Киры Губиной в траурной рамке и с крестиком. Занозин с интересом рассматривал ее — ведь по сути дела он никогда не видел жену Губина. Фото Киры было, наверное, двадцатилетней давности.

Спокойная, чуть грустная улыбка. Красивая…

Губин обернулся:

— Не передумали?

И тут… Занозин остолбенел. Он не ответил Губину — тот, впрочем, и не ждал ответа, — а, привстав с кресла и вытянув шею, вглядывался через плечо Губина в глубину комнаты. За затемненным стеклом бара виднелась бутылка водки — обыкновенная по форме, белого стекла. Обыкновенная… Если не считать того, что это была «Лукойловка».

Выйдя от Губина, Занозин из приемной позвонил в управление. Карапетян был уже на месте. Никакими обнадеживающими новостями он начальника не порадовал. Сашка пропахал списки клиентов обоих эксклюзивных салонов оптики вдоль и поперек — отбирал их по принципу даты (заказ после дня убийства), по принципу пола (мужчины), по принципу характера линз (для дали около минус двух) и, наконец, по принципу знакомой фамилии. Никакого результата.

По нулям. Ни один из фигурантов дела в этих списках не значился, хотя вообще знакомых фамилий Карапетян там обнаружил кучу — известные певцы, актеры, режиссеры и политики пользовались услугами оптических салонов вовсю, приобретая самые престижные в сезоне стекла. Все они, подумал Занозин, оказались теми самыми «примитивными людьми», чья тяга к шику неистребима, по определению Губина. Это Занозин подумал уже от досады. Плохо, что эта ниточка оборвалась. Не так уж у него их много, этих ниточек. Впрочем, в голове вертелась какая-то, как ему казалось, дельная мысль, связанная с этими очками. Но она пребывала еще на стадии формулирования, и прочитать ее он не смог.

Занозин не стал говорить Карапетяну по телефону о своем открытии, сделанном в кабинете Губина. Но и Карапетян, как Вадиму показалось, не все ему сказал. Занозин надеялся, что они еще встретятся в управлении и успеют поговорить. Что касается «Лукойловки», то, как ни был Занозин поражен тем фактом, что водка, как ему думалось, померещившаяся Щетинину в алкогольных грезах, существует на самом деле, он старался не делать далеко идущих выводов.

«Надо позвонить в офис „ЛУКойла“ и выяснить, может, такие бутылки подарены всей, так сказать, московской бизнес-элите. Но слишком много совпадений — очки с минус два из эксклюзивного салона, хотя в списках клиентов, купивших те самые суперпуперлинзы, Губин и не значится, водка эта, мотив есть… В принципе можно согласиться с Карапетяном — возможность совершить убийство у него тоже могла быть. Особенно, если допустить сговор с телохранителем Олегом…»

Узнав у Милы, как пройти к кабинету воскресшего покойника, Вадим отправился туда, очень рассчитывая Булыгина там застать. Еще раньше его поразило, что два несчастья случились в конторе одно за другим, и, наверное, поэтому у него сформировалось необъяснимое и иррациональное убеждение, что они связаны друг с другом. Появление Булыгина эту убежденность поколебало. Или не поколебало? Занозин сам не мог понять. В общем, все это очень странно.