Князь по торжественному случаю сидел в центре двора в парадной одеже. Резную спинку кресла окружили ближние советники, бояре. На красном языке ковра стоял Стрый, по бокам – Лют с Буслаем, все в кольчужном доспехе, мечи пристегнуты к поясу: так гости стоят перед князем в случае военного союза.
      Вышатич перемигнулся со Стрыем и неспешно начал плавную речь. Лют молча слушал сладкие звуки – тело расслаблено, мысли далеко. Но иногда прорывались багровые клочья ярости. И тогда он с трудом сдерживался, чтобы не зарычать по-звериному. На родную землю напали!
      Стрый ночью был мрачнее тучи: он узнал о послании довольно поздно. Подвыпивший Вышатич внезапно спохватился и велел принести письмо, доставленное столь необычно…
      Воеводу опечалила больше не новость о грядущих битвах, а необходимость услать Люта с Буслаем в Железные горы на поиски чудо-оружия, что находится в «пасти у зверя», а самому вернуться. Буслай вовсе, когда отошел от гневного помешательства, предложил отбросить бредовое поручение и скакать на защиту Кременчуга.
      – Лазать по горам незнамо сколько времени, когда на родину напали! – возмущался гридень. – И неизвестно, найдем ли колдовскую штуку. Вдруг ее вообще нет? Или вернемся с ней, когда от княжества останется пепелище? К тому же на колдовство уповает слабый, у воина один оберег – острая сталь.
      Лют помалкивал. Он знал побратима куда лучше строптивого Буськи. Если князь решил послать его на такое дело, значит, оно трудное, маловероятное, но возможное. И нужное. А что на колдовство уповать – дело зряшное, Яромир сам показал, наказав Стрыю обязательно вернуться. Как воин, воевода заткнет за пояс десяток лютов и буслаев, если не сотню. И неумех посылать – пустое. Князю не откажешь в разумности.
      – И порукой нашей дружбы с князем Яромиром будет дружина во главе со мной, что отправится в Кременчуг через два дня, – сказал Вышатич торжественно. Придворные облегченно вздохнули.
 
      Вышатич встал, взял в растопыренную пятерню внушительную грамоту, нарядными сапогами примял ворс ковра. Вышатич остановился за шаг от Стрыя, задрал голову.
      – Доблестный Стрый, – начал он торжественно, – вручаю тебе грамоту, передай ее своему князю, моему другу. Хоть эта телячья шкура – знак символический. Нам достаточно крепкого мужского слова.
      Воевода опустился на колено, сравнявшись с князем в росте. Свиток утонул в ладони. Лют прослушал слова благодарности, сперва отвлекся на скрип зубов Буслая – тому вновь ударила в голову кипящая кровь, – затем на придворных, что за ритуалом почти не наблюдают, а косят куда-то в сторону.
      Гридень проследил за взглядами и уткнулся в повозку, укрытую плотными шкурами. Ухо от напряжения задергалось, но различило звериное сопение, а слабый ветерок донес запах лесного зверя.
      Стрый встал. Грамота исчезла в поясном кошеле из вощеной кожи. Вышатич отметил окончание посольства дружественным хлопком по плечу могучана.
      – Слышал, тебе срочно надо возвращаться, – сказал князь с сожалением. – Может, задержишься немного? У нас намечается развлечение.
      Стрый пожал плечами – глыбы грудных мышц четко обрисовались под кольчугой, и бояре восхищенно зацокали.
      – Что за забава?
      Вышатич со смехом дал знак рукой, и к накрытой повозке подбежали челядины. Сорванные шкуры обнажили клетку – свет потревожил томившегося в сумраке медведя. Огромный зверь облапил прутья, из пасти, обрамленной желтоватыми кинжалами зубов, вырвался недовольный рык.
      Челядины взялись за оглобли, повозка рывком тронулась, упавший от толчка зверь заворчал обиженно.
      – Куда его, к псам? – спросил Стрый с ленцой, наблюдая, как клетка исчезает за углом княжьих хором.
      Вышатич энергично тряхнул головой:
      – Лучше. Испытаем силу человеческого духа.
      – У тебя дружинных девать некуда? Не боишься выставлять против такой громадины?
      Князь удивился:
      – Кто сказал, что выставлю гридня? Тогда и забавы не будет.
      – А кого? – хмыкнул воевода.
      – Пойдем поглядим.
      Лют с неудовольствием отметил азартный огонек в глазах Стрыя, Буслай тоже заинтересовался. Да и самому хотелось глянуть на медвежьего соперника.
      Вышатич увел Стрыя на задний двор, просторный, как покосное поле. Бояре окружили их пестрой галдящей толпой, и утренняя тишина потонула в гомоне. Гридни ступали позади. Поочередно их охватывали то мысли о доме, то мальчишеское любопытство.
      За спинами свиты были видны лавки, сделанные недавно из ошкуренных бревен, – сочный запах дерева еще не засох. Стайка челядинов кинулась к лавкам, и мягкие шкуры укрыли бревна в два слоя. Вышатич вальяжно сел, рядом опустился Стрый, и лавка, жалобно всхлипнув, опасно прогнулась. Бояре расселись по местам, как куры на насестах, и только тогда гридни увидели ристалище, огороженное широким рвом с дном, утыканным острыми кольями. Ристалище со двором соединяли две широкие доски.
      Челядины поднатужились. Повозка, оставив глубокие колеи, простукала по доскам и неохотно вползла в круг. Медведь притих и глядел сквозь прутья настороженно. Челядины застыли по сторонам и ждали указаний.
      Вышатич хохотнул. Проворный гридень умчался по мановению руки. Князь сказал Стрыю:
      – А сейчас увидишь смельчака, что бросил вызов.
      Взгляды присутствующих приклеились к двум молодым воинам, что вели под микитки бледного крестьянина. Лют недоуменно порыскал взглядом, но сомнений не было: биться с медведем будет широкоплечий, но до смерти напуганный землепашец.
      Крестьянин еле передвигался, ковыряя тупыми носами лаптей землю, мелко тряс бородой. Княжьи люди подвели землепашца к мостку через ров, а со стороны подбежал еще один – с рогатиной в руках.
      Лют со смешанным чувством смотрел, как копье с перекладиной насильно вручили в мощные руки, перевитые жилами. Ладони крестьянина были украшены мозолями, размером с монеты, но руки тряслись от страха, и древко выскальзывало из пальцев, словно смазанное жиром.
      Рядом шмыгнул носом Буслай.
      – Тоже мне развлечение, – сказал он буднично. – На что смотреть? Медведь разорвет его в мгновение ока.
      Лют сказал с неясным чувством горечи:
      – И не стыдно ли?
      Буслай глянул недоуменно и сказал:
      – Что имеешь в виду? Скажи еще, что убивать животных ради забавы – грех.
      Лют засопел обиженно:
      – Ты полегче. Сразить такого хозяина леса – большая честь, и биться надо по-честному.
      Буслай отмахнулся: хоть Лют и постарше, и славы воинской немереной, но тут чудит.
      Вышатич встал с бревна. Гомон бояр умолк. Дрожащий землепашец с рогатиной посмотрел на князя со страхом.
      – Люди, – начал Вышатич чистым голосом, – хоть я и очень добр, даже добер, но всякому терпению приходит конец. Два года я не взимал с него податей – думал, образуется, поправит хозяйство, тогда будет платить исправно. Но негодник так и не дал казне денег, хотя хозяйство у него справное.
      Землепашец с трудом поднял голову, будто на затылок давила каменная ладонь, и тихо молвил дрожащими губами:
      – Князь… я с нонешнего урожая все восполню, князь.
      Вышатич отмахнулся, лицо исказила гримаса пренебрежения.
      – Извини, но люди давно схваток не видели, пора подданных побаловать.
      Землепашец рванулся из крепких рук воинов, но тычок локтем под ребра его угомонил. Князь оглядел хохочущих бояр, его глаза лучились лукавством.
      – Ну, полно убиваться. Мужик ты здоровый, я ведь тебя не с голыми руками посылаю, крепче держи рогатину – останешься жив.
      Воины по кивку князя потащили крестьянина через деревянные мостки, отчаянные крики рвали воздух: землепашцу, какой бы он ни был могучий, надурняк медведя не одолеть. Этому учат отважных охотников и воинов, и то раз на раз не приходится.
      Бояре на бревнах оживленно загудели, зашептались: сумеет ли недотепа поцарапать медведя? Самые горячие затрясли кошельками. Вышатич глянул на скучающее лицо Стрыя, сел рядом.
      Воевода спросил с легкой зевотой:
      – И что тут интересного?
      – Согласен, жаркой схватки не будет, – шепнул Вышатич. – Но посмотри на бояр – они в воинских схватках неискушенные, с удовольствием посмотрят на кровь и растерзанное тело. Пусть потешатся, приятно видеть, когда бьют или убивают не тебя. К тому же будут меньше роптать, что посылаю дружину в соседнее княжество.
      Стрый пожал плечами и посмотрел на ристалище: трясущийся землепашец стоял столбом, рогатину держал неумело, как косу. Челядины тыкали в медведя сквозь прутья копьями. Медведь рассвирепел, кинулся на клетку с яростным ревом.
      Лют нехорошо посмотрел на Вышатича. По его мнению, человек, давший обязательство защищать безоружных, так поступать не должен. К чему губить возделывателя земли, плодами которой кормятся люди? Кто пахать будет, гридни?
      Буслай удивленно посмотрел на яростно сопящего соратника. Лют тяжело выдохнул и сам изумился своему странному порыву.
      Вышатич спохватился, досадливо хлопнул себя ладонью по лбу.
      – Чуть не забыл, – сказал он со смешком. – Есть кто-нибудь, кто хочет заместить пахаря в поединке?
      Бояре ответили раскатистым хохотом, будто князь сказал невероятно смешную вещь, поэтому не сразу расслышали твердый голос:
      – Есть.
      Двор смолк, лишь в тишине кричал разъяренный зверь да натужно скрипели прутья клетки. Изумленные взгляды проводили прибывшего с посольством воина. Тот быстрым шагом вошел в ристалище. Землепашец вздрогнул от тычка. Рогатина перекочевала из рук в руки.
      Стрый хмуро посмотрел на Люта, и в его глазах отразилась бешеная работа мысли: как бы князь не счел за оскорбление! Буслай стоял с распахнутым ртом и зажатой в руках Лютовой кольчугой: такой дурости он не ожидал.
      Вышатич потемнел лицом.
      – Стрый, кто это?
      Воевода ответил медленно, взвешивая каждое слово, как златокузнец металл при покупке:
      – Один из лучших хоробров Яромира. На Пепельном валу сразил вождя ясагов и захватил прапор. Ты уж прости, жаден до драк без меры. Вот и сейчас решил позабавить тебя и бояр настоящей схваткой, а не бойней, – выказывает уважение. Но если хочешь…
      Вышатич выставил ладони и замотал головой, при взгляде на Люта из его глаз брызнуло глубокое уважение.
      – Нет-нет. Почему раньше не сказал, с кем приехал? Прислал бы спелых девок постель согреть. Людскую породу надо улучшать, а лучшие дети, понятно, от великого воителя.
      Стрый виновато развел руками. Вышатич с блестящими от возбуждения глазами уставился на Люта, махнул слугам.
      Дверь клетки распахнулась, и челядь со всех ног кинулась прочь. Преодолев ров, убрали доски: человек и зверь остались один на один.
      Лют со спокойным лицом крепче сжал древко. От грозного рыка свободного медведя бояре вздрогнули, но гридень оставался неподвижен.
      Зверь налитыми кровью глазами смотрел на человека с острой палкой. В его сознании всплыла картинка таких же существ с похожими палками и боль… Сильная боль!
      Медведь рявкнул и бросился вперед. Под густой шерстью играли чудовищные бугры мускулов. Зеваки завороженно смотрели на хищный бег животного.
      Лют поморщился от тяжелого лесного духа и сжал побелевшими пальцами шероховатое древко, приподнял острие. Зверь налетел, как падающий ствол столетнего дуба. Поднялся на задние лапы и нацелил пасть на плечо Люта. Когтистые лапы разошлись в желании разорвать человека пополам.
      Широкий наконечник с размаху впился в мохнатую грудь. Лют упер конец рогатины в землю, для пущей надежности придерживая рогатину ногой. Двор огласился возбужденными криками – князь и бояре вскочили и заорали неистово.
      Медведь люто зарычал. Мощное тело продвинулось вперед. Захрустела разрываемая плоть. Оскаленная пасть ухватилась за рогатину.
      По древку скатилась волна крови и пены. На руках гридня вздулись жилы. Липкие струи коварно затекали под пальцы. Зверь в ярости пер вперед с целью разорвать обидчика. Грудь медведя уперлась в перекладину. Железо внутри зверя металось, как сердитый шмель, жутко хрустя плотью.
      Пасть в бешенстве сомкнулась на заляпанном древке, когти сняли стружку. Лапы схватили рогатину и дернули в сторону. Лют застонал от чудовищного напряжения: на висках вздулись жилы, затрещали руки, пытаясь удержать рогатину.
      Медвежья кровь растеклась под пальцами скользкой пленкой, древко неистово рванулось из рук. Толпа встревоженно ахнула. Рассвирепевший зверь вырвал рогатину, могучие лапы переломили ее, как сухую веточку. Из последних сил медведь кинулся на человека.
      Лют ушел в сторону, но бок обожгла боль. Земля закрутилась перед глазами вперемежку с небом.
      Витязь вскочил, и зрители радостно заорали. В воздух полетели шапки. Промахнувшийся медведь упал. Обломок копья исчез у него в груди. Раздался хлопок – будто лопнул бурдюк с водой. Из мохнатой спины вылезло окровавленное острие. Зверь вздохнул жалобно и повалился набок – жизнь покидала могучее тело неохотно.
      Стрый поднялся. Среди лиц, искривленных радостью, его лицо казалось грозовой тучей в ясном небе – острым глазом заприметил быстро расплывающееся красное пятно на левом боку гридня.
      Лют прижал ладонь к ране, под крики ликования подошел ко рву и с разбега перемахнул. Зрители заорали пуще – народу было немного, но казалось, от криков небосвод рухнет.
      Вышатич поспешно крикнул:
      – Эй, вы, лекаря сюда, хоробру надо помочь! – Обернулся к хмурому Стрыю и сказал с восторгом: – Жаль, у меня таких воинов нет.
      Воевода тяжело смотрел на гридня, вокруг которого суетился люд – обрабатывал рану. Витязь выглядел бледно, грудь тяжело вздымалась, голова опустилась.
      Стрый оценил размеры раны и выругался про себя: поправляться будет долго, а впереди трудный путь. Вышатич по картам показал кратчайший путь, но честно предупредил, что такой дорогой люди не ходят, опасности начинаются в первом же лесу, но в обход рисковых дорог добираться до Железных гор больше месяца.
      Придется проводить их через таинственный лес, а то загнутся в начале пути. Буська не помощник, себя не оборонит, не говоря о раненом. А там Люту должно полегчать.
 
      Стена леса вырастала медленно: темные деревья отливали синевой, даже на расстоянии веяло холодом. Стрый оглянулся на бледного Люта, что едва не падал с коня.
      Витязь отвел глаза. К раненому подъехал участливый Савка:
      – Все хорошо?
      Лют рявкнул раздраженно:
      – Да, и хватит спрашивать!
      Отрок насупился и отъехал в сторону. Ждан оказался рядом и успокаивающе опустил ладонь отроку на плечо: взялся ехать с отрядом – терпи. Отроки могли вернуться с дружиной Вышатича, но отчаянно воспротивились. На коленях умолили воеводу разрешить помочь Люту и Буслаю в великом деянии. Стрый плюнул с досады, разрешил.
      Отроки ради такого случая приобрели мощные составные луки, в мечтах представляя, как будут поражать врагов в походе, а что враги будут, сомневаться не приходилось. Как же иначе?
      Единственное оставалось непонятным: зачем Лют настоял взять Нежелана? Буслай прямо сказал, невзирая на старшинство:
      – Совсем рехнулся, от него одни беды! Он нам еще покажет.
      Лют смерил его злобным взглядом, но на своем настоял: тихий бедовик тащился на купленной лошадке в хвосте, лишний раз не дыша.
      Рану остро кольнуло, и Лют подавил стон, чтобы не услышали, но от Буслая не утаишь. Глянул на соратника с жалостью, в глазах было недоумение: ну как можно так учудить?!
      Лют внутренне поморщился: сколько можно? Ночью доставал, не унялся. И так от Стрыя попало, что безрассудно вступился за землепашца, которой потом и спасибо не сказал, испарился. Подверг опасности срыва важное княжье поручение. Глубокая рана перестанет мешать жаркой болью через седмицу, если лежать на перинах, а в пути может и погубить.
      – Воин, конечно, должон защищать слабых, – бухтел Стрый, – но нельзя спасать каждого встречного: пуп порвешь и княжьего поручения не выполнишь.
      «Ну и пусть, – подумал Лют, упрямо набычившись. – Пусть я не прав, а они правы. Тогда почему на душе покой, словно сделал богоугодное дело? И в груди горит приятный огонек, странным образом усмиряющий боль в боку?»

Глава одиннадцатая