– Черные карты в ордене не любят. А белый с синим, это ж холи-символы. – Артур поддержал воздушных элементалей «колесницей ярости». – Заодно тренируемся.

– Ага, то-то у них там проксевых карт штук по двадцать напихано. Интуиты тоже думают, что с проксями играть полезно.

– А разве нет? – Элементали уже гнали огонь обратно на позиции младшего. «Колесница ярости» увязла в болоте, расстеленном «генералом трясин», но «генерал» у Альберта был всего один, поэтому Артур смело двинул вперед «рыцарей заката». – Прокси же не карты – картинки. Вместо них свои заклинания приходится использовать. Чем не тренировка?

– Но это же игра! – Младший аж подпрыгнул. – Как вы все не понимаете?! – И перед «рыцарями заката» протянулось еще одно болото, куда они благополучно и въехали. – Если игра – надо выигрывать, а пока он свое заклинание на проксевую карту выложит, я его своими монстрами сто раз затопчу.

Словно в подтверждение его слов, целые стаи «огненных крыс», шипя и подпрыгивая, помчались по вырастающим из трясины кочкам. Огонь был им нестрашен, элементали воздуха – тоже.

Артур выложил «великий потоп» и с удовольствием наблюдал, как армия Альберта захлебывается в волнах бушующего на столе океана.

– А вот это, – прокомментировал младший, вытаскивая «киношных зомби», – тебе еще икнется.

«Киношные зомби» в воде не тонули, в огне не горели, «осиновые рощи» проходили насквозь и поражаемы были лишь красными «бейсбольными битами» да «серебряными арджунами», последних у Артура хватало, но они как раз-таки не умели плавать.

Рыцарь улыбнулся и бросил на стол «Ноев ковчег», с которым никакой океан был «арджунам» нестрашен.

– Вот гад! – возмутился Альберт, глядя, как его козырных монстров кромсают на куски сияющие витязи. – Ты почему не сказал, что у тебя «ковчег» есть?

– А ты мне про второго «генерала» сказал?

– А ты знал, что я карт навыигрывал!

– А ты.. ах ты..

– Хе!

И «пламя Фархара», шипя, испарило «великий потоп», сожгло «ковчег», в пепел превратило «арджун» вместе с «киношными зомби».

Потом армии Альберта громили друг друга под контролем Артуровых «наставников», а сами «наставники» потихоньку дохли в окружении «веселых гидр». «Голубые парни» заражали «пацифизмом» мужественные «красные бригады», клацали зубами «баскервильские проглоты», потрясали серпами «безумные жнецы». Когда на столе воцарилась мешанина всеобщего смертоубийства, Артур выложил «бич Божий».

Сверкнуло.

Грохнуло.

И стало тихо.

И в этой тишине Альберт, обиженно шмыгнув носом, перевернул свою последнюю карту. Одинокого «голодного монашка». Этот якобы монстр был почти ни на что не годен, если только не выкладывалось против него заклинание, доступное лишь владельцу черно-синей колоды. С нехорошим предчувствием Артур взглянул, что осталось у него самого…

– «Рог изобилия». – Он бросил карту на стол. Изобилие не замедлило посыпаться, но «голодный монашек» только того и ждал.

Как он жрал дары с небес, от которых любые другие фигуры пучило и разрывало на кусочки, как из раздувшегося мешка для подаяния выползали другие «голодные монашки», братья уже не смотрели. Артур со вздохом отдал Альберту вожделенного «гробовщика» – сволочная карта, ну что ей стоило хотя бы раз за игру прийти в руку?! А младший с неожиданным великодушием протянул брату «сворд-твистера».

– Забирай. Мне он все равно не нужен.

– Ну, знаешь, – Артур не спешил принять подарок, – это тебе не «гробовщик»…

– Да ладно. Разоримся, продашь его – будешь семью кормить. Еще и детям хватит Не всем, конечно, но так, двум-трем десяткам – вполне.

– У меня столько нету, – проворчал рыцарь, забирая карту и разглядывая переливающуюся картинку.

– Это ты так думаеш. Ладно, рассказывай, как съездил. Узнал, что хотел?

Альберт – не сэр Герман, ему не нужен был «доклад по делу», напротив, младший потребовал рассказывать со всеми подробностями. Артур и рассказывал: все, что говорила Илона – дословно, до мельчайших деталей. И про «садик», и про крыльцо резное, и про меч Зако, игрушечный, деревянный, что Золотой Витязь себе в шестилетнем возрасте выстрогал, а Илона по сей день хранила бережно, и про скатерть с петухами, и про Левку с глазами-стеклышками – все так все. Он, правда, не понимал, для чего это «все» Альберту. Младший никогда не рвался собирать в картинку разноцветные кусочки смысла. Не любил он этого, предпочитая долгим раздумьям мгновенные озарения. И сообразил Артур, что к чему, лишь когда Альберт сказал недовольно:

– Как она его любит… а он ее видеть не хочет, – помолчал и добавил вопросительно: – Если бы у нас была мама, мы бы к ней ездили, правда ведь?

– Малыш, ты чего? – Артур пересел на койку, обнял младшего за плечи. – Конечно, ездили бы. Но нам ведь и так неплохо живется.

– Врешь, – равнодушно заметил Альберт.

– Почему?

– Ты бы не ездил. Тебе твой Бог не велит. А еще ты из-за меня в ад попадешь.

– Что?

– Что, что? Как будто ты сам не знаешь.

– Зако… – Рыцарь покрепче прижал к себе брата. – Удавлю мразь. Что он тебе еще напел?

– Да при чем тут Зако? Вы же все… а он спросил, какая разница, что я, что рыцари. Артур, и правда ведь. Они тебе все братья. Вы друг за друга… а если бы тебе сэр Герман сказал, что нельзя?

– Что – нельзя?

Артур не знал, кого ему сейчас хочется убить больше: Золотого Витязя, плюющегося ядом без цели и смысла, или проклятого профессора Иляса Фортуну. Взялся, мерзавец, растить пацаненка, так научи его жить по-человечески, а не забивай голову одной только поганой магией.

Альберт… не Альберт, конечно, он сам в жизни бы не додумался – Зако, скотина злоязычная… А младший хочет верить в то, что они с Артуром братья, настоящие, кровные. Не понимает он и не желает понимать, что кровь ничего не значит.

Или наоборот – понимает. Но тогда все рыцари и вправду такие же братья Артуру. Настоящие братья, перед Господом чистые, крещеные, далекие от магии. Совсем не то что Альберт Северный, дикий маг без роду и племени.

Сын Неба…

– Если бы тебе сэр Герман сказал, что меня надо, ну… вы ведь магов убиваете… убивали. Раньше. И что тогда?

– Так он и сказал. – Артур не единожды рассказывал младшему о своем споре с командором Единой Земли, споре, без преувеличения историческом, ибо тогда были пересмотрены устои ордена. – Он сказал сначала, что нужно тебя убить. А я сказал, что не нужно. Ты ведь знаешь.

– Ты сказал, что магия угодна твоему Богу. А сейчас ты уже и сам не знаешь, какому Богу молишься. А если окажется, что ты не прав? Если магия – зло? Если…

– Проще говоря, что будет, если Господь захочет твоей смерти? Не сэр Герман, не пастыри – сам Господь велит мне тебя изничтожить? – Артур развернул брата лицом к себе, внимательно посмотрел в спокойные – слишком спокойные – черные глаза. – У меня есть орден и Бог – это моя семья, мой отец, моя мать, мой дом и моя любовь, так? Обменяю ли я все это, включая свое имя, свою душу и своего Господа на одного-единственного грешника? – Он покачал головой. – Братик, ну я понимаю, Зако – дурак, и вопросы у него дурацкие, но ты-то у меня ученый: Священное Писание раньше, чем я, прочитал, неужели сам ответить не можешь?

– В твоем Писании…

– Не в моем – в Священном – черным по белому написано: нет того, что не сделал бы Господь ради грешника. Рано или поздно ты уверуешь, спасешь свою душу, и Он будет этому очень рад. Очень. Тебе Он обрадуется больше, чем всем нашим рыцарям вместе взятым. А ради того чтобы доставить Ему радость, я, честное слово, пошлю на… э-э… далеко пошлю и сэра Германа, буде ему вздумается говорить глупости, и всех братьев-рыцарей, и себя самого, если потребуется. Ну это же просто, братик. Это так же просто, как то, что Он есть.

– И ведь не врешь. – Альберт пытливо смотрел ему в лицо. – Вижу, что не врешь. Но почему у таких дураков, как Зако, есть все, а у нас с тобой – ничего нету? У Рыжей – и мать, и отец, а она про них даже вспоминать не хочет. Ирма твоя врет, что нет никого, а на самом деле есть, я знаю… то есть знаю, что врет. Даже у Галеша мать в Вылче живет. А он ей только деньги присылает, сам не показывается. – Альберт сердито поджал губы. – Ведь мы же не сироты, Артур, были бы сироты – не так обидно. Она же нас не захотела. Сама. Родила и бросила. Почему?!

– Может, она болела чем? Откуда нам знать? Или при смерти была? Или… не знаю, Недремлющие за ней охотились.

– Между нами год разницы, – неохотно напомнил младший, – многовато для «при смерти», да и рыцари Кодекса обычно быстрее работают.

– Ты не спал – боялся, что сны плохие будут? – вместо ответа спросил Артур.

Альберт молча поморщился.

– Вот тебе всякая гадость в голову и лезет, не спишь потому что.

– Засну – приснится, как тебя Цветочница на кусочки режет.

– Так и так – неладно, – улыбнулся Артур, – а спать все-таки надо. Я с тобой посижу. А завтра Зако морду набью.

– Завтра Галеш будет.

– Вот же… ладно, завтра и посмотрим.

С утра Галеш, деликатно постучав, заглянул в келью Альберта.

– Артур, – позвал шепотом, – а я тебя ищу, ищу. На заутрене тебя нет, на поле для занятий – нет, а ты, оказывается, здесь. Артур, я…

– Сгинь.

– Я только спросить: с Альбертом все хорошо?

– Нет. Уйди.

Галеш кивнул и исчез, бесшумно затворив за собой дверь.

Сейчас, когда рассвело, за младшего можно было уже не беспокоиться. Демоны и мары, пытавшиеся тревожить беззащитную во сне душу, убрались прочь. Но Артур, молившийся весь остаток ночи, для верности прочел над Альбертом и все часы, вплоть до третьего, после чего, вверив брата Пречистой Деве, отправился искать менестреля.

– Он знал… – Галеш, поджидавший во дворе, начал говорить раньше, чем Артур успел открыть рот – Зако знал, что ночь сегодня плохая. Потому что я знал. Понимаешь?

– Ты-то откуда?

– Да боже мой, Артур, чтобы этого не понять, нужно быть слепым. Альберт боялся, что ты не вернешься до темноты. – Галеш покачал головой. – Артур, я не знаю тонкостей, но ты должен был быть здесь. Как тогда, в Цитадели Павших. Там мы ведь все видели: Альберт спал как убитый, а ты над ним молился. Варг еще удивлялся, чудеса – рыцарь за мага молится. Да такой маг, как Альберт, десять таких рыцарей одной ладонью прихлопнуть может. Куда ему эти молитвы? И вчера тоже. Главным Зако был – его очередь, но меня-то он слышит, и я ему сказал, я сказал: ты, Золотой Витязь, на мальчиков сердит очень, но сегодня, будь добр, гнев свой придержи. Он мне говорит: почему это? А я… – музыкант виновато вздохнул и потупился, – я ему сказал, что нынче ночью Альберта обидеть очень легко и кто знает, к чему это приведет. А Зако… пока он во мне, он может, как я. В душу чужую заглянуть может. И сделать там может все, что захочет.

– Просто словами? – Артур смотрел поверх головы музыканта.

– Просто словами, – подтвердил Галеш. – Извини меня, пожалуйста.

Артур отмахнулся. Винить Галеша было не в чем. Ему бы язык укоротить, чтоб не болтал, о чем не просят, но какой из него тогда будет менестрель?

– Альберт вчера…

– Я знаю, – закивал музыкант, – я слышал, о чем ему Зако зудел. Артур, это пройдет, это, наверное, уже прошло. Эти мысли – они для твоего брата чужие, чуждые, и если бы вчерашняя ночь не была особенной, так и вовсе ничего не случилось бы. Он же умный очень. – Галеш странно улыбнулся. – Пожалуй, даже слишком умный. И никого, кроме тебя, не любит. А я смотрю на вас и удивляюсь: как хотя бы эта любовь в нем прижилась, каким чудом разум потеснился, место ей уступив… ой… извини.

– Трепло ты, Галеш, – недовольно сказал Артур.

– Останавливаться я не умею. Знаешь что, пожалуй, я больше Зако не выпущу. – Менестрель помолчал, как будто слушая, как последние слова гаснут в воздухе и спокойно подтвердил: – Да. Не выпущу. Он хочет убить тебя.

– За что?!

– За то, что ты его прадед. Опять не то говорю, правда? Еще одну гадость напоследок, хорошо, Артур? Когда вы вернете Зако тело, тебе придется выбирать, кого убить первым: меня или его.

– Договорись с Тори. Сможешь?

– Наверное. Спасибо, Артур.

– Иди! – обронил рыцарь. – Вчерашний вечер я тебе еще припомню.

А после полудня вчерашний вечер даже как-то и забылся.

Зазвонил колокол, собирая храмовников на молитву девятого часа, которую следовало повторять в середине дня, и Артур, попрощавшись с отцом Михаилом, священником Стопольского прихода, отправился в часовню ордена.

Отец Михаил был болен. Умудрился простыть посреди жаркого лета. Не то молока холодного выпил, не то в погреб спустился, не остыв после работы на солнышке, ерунда какая-то, в общем. Но ерунда или нет, а разболелся стопольский батюшка серьезно, третий день уже лежал в постели. Гостя принять встал, конечно. Сел, точнее. Сидел он, пока они с Артуром беседовали…

Не в этом дело.

Стоя в глубине часовни – он терпеть не мог молиться на коленях, когда рядом был еще хоть кто-нибудь, – Артур вспоминал деревни и городки, мимо которых проезжали, следуя в Стополье. Мимо-то мимо, но на утреню или Обедню в церковь заглядывали обязательно. В смысле, Артур с Галешем – в церковь, а младший с Зако – перекусить чем бог пошлет в трактире, пока славный рыцарь этому Богу молится.

Болел не только отец Михаил.

Еще шестеро священников маялись: кто животом, кто вот так же, простудой нежданной, у кого-то кости ныли, как раны к непогоде, да мало ли бывает всяких болячек.

Шестеро. Здесь, в Стополье, – седьмой.

Он оказался гостеприимен, страждущий батюшка, преемник почившего семь лет назад отца Димитрия.

Вообще, чем дальше от столицы, тем лучше относятся к ордену Храма даже служители епископской церкви. Пастыри-то сюда еще не добрались, от чудовищ защищать некому.

Да, батюшка оказался гостеприимен, но Артуру в его деле ничем помочь не смог. Двадцать два года назад, когда крестился Зако, отец Михаил еще и не помышлял о службе Господу, бегая вместе с другими пацанами по пыльным улицам Тырнова. Впрочем, он высказал кое-какие предположения по поводу «чужого мальчика». Не только в орден Храма детей отдавали с младенчества – многие епископские монастыри набирали маленьких послушников, и последнее время родители все охотнее обрекали собственных чад на монашескую жизнь.

– Двадцать и более лет назад это, конечно, не было повсеместной традицией, – говорил отец Михаил, потягивая горячий травяной отвар, – но отпрыски знатных родов, те, кому не суждено наследовать за отцом или сделать военную карьеру, испокон веку служат церкви. Если, конечно, не находят у них способностей к магии. Возможно, мальчик, о котором вы говорите, был как раз из таких.

Возможно.

Смотритель колодца в Лыни больше даже, чем Чопичева хозяйка, польщенный визитом «благородного рыцаря» (вот интересно: чем не устраивает здешних жителей повсеместно принятое обращение «сэр»?), «чужого мальчика» вспомнил без напоминаний. Прищурился хитро:

– У Чопичей были, благородный рыцарь? Уж надо думать, рассказала вам хозяйка про мальчика, что батюшке помогал. Был такой мальчик, был, хоть и не мальчик вовсе, лет двенадцати парень, у нас такие в женихах уже ходят. Да у Илоны, как Зако уехал, все – мальчики, все детишки. Вы ее, Илону-то, особо не слушайте, не в себе она малость. Болтает всякое… на Севере, я слышал, людей за такие разговоры живьем жгут. Правду говорят или врут, уж и не знаю.

– Врут, – сказал Артур. – Жгут только за колдовство.

– А-а, ну колдунов-то, ясное дело, только жечь. Колдуна если не сжечь, он ведь снова явится, кровь из живых людей пить. А про паренька этого я вам что скажу: не наш он. Не из Тырновской земли. А с самого что ни на есть дальнего Севера. Я ведь, благородный рыцарь, по должности своей со всякими людьми встречаюсь. И со знатными даже. Вы вот не поверите, а бывает, что и важные господа из Тырнова или Баба-Виды, а то и из Доростола самого через Лынь проезжают. Охотиться или еще что. Так вот, мальчик этот говорил-то как ученый – гладенько. Но не по-церковному, а по-людски почти что. А выговор у него все равно как вот у вас, благородный рыцарь, или купцы когда со столицы приедут – похоже говорят. Там, где мы десять слов скажем, им двух хватает. А если с Марицких болот кто, так те на наши десять своих полсотни найдут. Я почему помню-то: парнишка этот Семке Чопичу совсем не глянулся. Семка ведь от самого Миротворца… да вы знаете, раз у Илоны побывали. Чуток был покойник на это дело. Он монашка вашего как увидел, так хотел сына в охапку и обратно в Лынь – в другой раз, мол, окрестим. Ну Илона его кнутовищем поперек спины – горячая баба, и рука тяжелая, а Семка даром что здоровый был бугаина, но тихий, мухи не обидит. Илона его, значит, по шее: ты что, дескать, удумал, дурак, зря ли лошадей гоняли, дома люди ждут, соседи – праздник ведь, наследника крестим… Вот и окрестили.

– Послушников из монастырей, – рассказывал отец Михаил, – невзирая на благородство происхождения, отправляют в самые разные приходы, где они помогают священникам в отправлении служб и выполняют разного рода черную работу. Смирение и милосердие не являются прерогативой единственно ордена Храма. И нет ничего удивительного в том, что мальчик с Севера, может быть даже из самой столицы, оказался здесь, в Стополье. Для себя мы не ведем никаких записей, но в монастырях, как вы понимаете, следят за своими воспитанниками, и считается добрым делом, если приходский священник извещает игумена как можно более подробно о жизни присланных в Приход послушников.

Презрев вежливость, Артур тут же перебил батюшку вопросом: остались ли после отца Димитрия какие-нибудь записи? И услышал, что записи конечно же остались и в больших количествах: отец Димитрий вел дневник, подвизался даже на литературном поприще… Но все сугубо душеспасительно, никаких вольностей… Библиотека его передана приходской школе, а все прочее хранится в архивах. Архивы же… при нашей бедности… специального помещения нет, поэтому все бумаги просто свалены в одном из подвальных помещений.

Когда отец Михаил начал смущенно мекать и бекать про бедность и неустроенность, Артур сразу предположил худшее: бумаги пропали, промокли, сгнили… нет, промокнуть они здесь не могли, значит, сгорели, съедены крысами И тараканами. Оказалось, что ничего подобного, архивы в неплохом состоянии и пригодны для изучения, просто условия работы… Ну, вы понимаете, сэр Артур, подвал, темно, тесно… нет денег даже, чтобы платить архивариусу…

Артур на радостях с легким сердцем пожертвовал приходу отца Михаила полсотни больших львов, чем поверг бедного батюшку в состояние прострации, и распрощался, услышав колокольный звон.

Альберта он нашел на кладбище. Младший бродил от могилы к могиле, вдумчиво читая надписи на плитах.

– Голова усыхает, – сообщил он, едва завидев брата, – от недостатка информации. Я прямо чувствую: мозги ссыхаются и бьются о стенки черепа. Братец, мне нужно чем-то заняться.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Артур.

– Нет, – отрезал Альберт. – Но если ты о вчерашнем, то об этом забудь, ясно?

– Ясно. Чего маешься тогда? У тебя ведь мэджик-бук с собой?

– Предлагаешь поэкспериментировать с заклинаниями? Здесь? Подвергнуть риску миллионы жизней…

– Прям уж миллионы. – Артур задумался. Миллионы – это вряд ли, но эксперименты младшего и вправду бывали опасны. – А то пойдем со мной.

– Куда?

– В церковь.

– Ага. Сейчас. Ты меня там скрутишь и окрестишь, я мявкнуть не успею. А что в церкви?

– Архивы в церкви.

– Архивы? – удивленно и насмешливо протянул Альберт. – И что ты с ними будешь делать?

– Читать.

– Не иначе к дождю. – Младший глянул на небо. – Ну пойдем в твою церковь. Ради такого зрелища… Читать. Картина маслом. По сыру. Артур Северный читает архивы Стопольского прихода…

На сей раз подзатыльник его не минул.

Младший, впрочем, в долгу не остался, и несколько секунд на глазах изумленных рыцарей, благостно покидающих часовню, легендарные братья кружили вокруг чьей-то могилки, обмениваясь тычками и плюхами. Потом Артур, используя преимущество в весе, росте, длине рук, а также в боевых навыках, скрутил Альберта в аккуратный тючок и вынес с освященной земли.

– Охальник!

За оградой он поставил младшего на ноги. Получил пинок под коленку, после чего было заключено перемирие.

Перед церковной оградой Альберт, правда, замялся: одно дело бродить рядом с орденскими храмами и совсем другое – соваться в храм епископский. Но еще один день в праздности обещал еще одну ночь с плохими снами.

Старший, конечно, будет бодрствовать столько, сколько понадобится, молитвами защищая мажью душеньку, но вообще-то Артуру тоже спать надо.

А внутри церкви оказалось не так уж страшно. И в подвале тоже. Сухо, тепло, ящики с бумагами. И даже, как выяснилось, бумаги эти хранились в относительном порядке, так что не пришлось, вопреки ожиданиям старшего, пролистывать и просматривать каждый листок, отделяя хозяйственные записи от дневников и писем.

Вот в дневники-то Альберт и вцепился. Выслушал терпеливо, как Артур шепотом призывает помощь Святого Духа на доброе дело, и, едва закончилась молитва, полез в бумаги. Интересно же, чем живут-дышат епископские священники. Правда, что они через одного сумасшедшие фанатики, или все-таки есть и в них что-то человеческое?

Довольно долго оба молчали, читая каждый свое. Маг – дневники, рыцарь – переписку. Альберт листал страницы не спеша, вдумчиво, с удовольствием. Отец Димитрий вел дневник еще со времен духовного училища, и было ужасно интересно следить за перипетиями жизни человека, решившего посвятить себя Богу.

Вот если бы, скажем, Артур или сам Альберт взялись описывать все. что с ними происходит, чтение вышло бы скучным. Ни тому, ни другому решать ничего и никогда не приходилось Ни решать, ни выбирать. За старшего решал Бог, ну или там отец Лучан его драгоценный, потом – сэр Герман. За Альберта… пока что – старший.

– Слушай, – толкнул маг брата под ребра, – как думаешь, заметит кто-нибудь, если я это заберу?

– Не заметят, – рассеянно ответил Артур, – но ты не заберешь.

– Почему это?

Вот. К вопросу о том, кто и за кого решает.

– Чужое.

– Ну, Арчи, кому это здесь нужно?

– Пустили дитятко к конфетам. – Артур вздохнул. – Тебе-то оно зачем?

– Интересно.

– Что там интересного?

– Долго объяснять.

– Ладно, – кивнул старший и вернулся к письмам, – я скажу отцу Михаилу.

– Да зачем?

– Отзынь.

Слово в лексиконе благородного рыцаря было новым. Альберт задумался, где Артур мог его подцепить, покатал звучание на языке. Понравилось. Если только это не ругательство. Со старшим никогда не поймешь: то он молится вслух, то бранится. Повторишь что-нибудь, вроде приличное, оказывается – ругательство. Захочешь выругаться по-заковыристей, а это аллюр конский или от доспеха деталь.

– ..! – сказал Артур.

Это уж точно было ругательством. Да еще каким! Такое даже от Арчи доводилось слышать нечасто. Старший, правда, тут же вспомнил, где находится, и покаянно попросил:

– Господи, прости меня, грешного.

– Что там? – Альберт отложил дневник и сунулся в бумаги брата. – Нашел, что искал?

– Брат Адам. В миру – Сватоплук Элиато. – Рыцарь порывисто поднялся и туда-сюда прошелся по хранилищу. Альберт прижал к столу взметнувшиеся от движения воздуха бумаги и спросил:

– Ну и что?

– Сколько я тебе говорю: генеалогические древа высших семей Долины…

– … Надо знать наизусть и уметь перечислить с любого места в любую сторону, – скучно закончил маг. – Сколько-сколько, сто лет уже, говоришь? Элиато – герцогская фамилия, это я и так знаю. Сватоплук Элиато, ну, из детишек кто-то. И что?

– Сватоплуком звали в миру сына герцога Мирчо от старшей жены.

– Это митрополита, что ли?

– Умница.

– Ну и что?

Артур словно и не понял, что над ним издеваются. Дошел до стеночки, прислонился спиной к стеллажам и сообщил с глубокой печалью в голосе:

– Я его боюсь.

– Да ну, – не поверил Альберт, – на тебя из-за него накатило однажды, вот ты и… нервничаешь.

– Я его боюсь, – повторил Артур. – И Симеон Чопич, мой внук – та самая, кстати, прямая линия, о которой столько болтают, – так вот, Симеон Чопич тоже боялся отца Адама. И Зако, мой правнук, остался некрещеным, потому что душа его не приняла Таинства…

– Зако – твой правнук? Что, правда?! Нет, Артур, ты не шутишь?!

– Милый мой братик, – противным голосом сказал рыцарь, – сам Зако заявлял это неоднократно, и почему-то эти заявления не вызывали у тебя столь бурного проявления чувств.

– Если всем верить, знаешь ли, так ты сам собственным правнуком выходишь. И что там митрополит?

– Пока еще не митрополит – просто монашествующий священник. Отец Димитрий в своем письме епископу Доростольскому отмечает, что отец Адам, без сомнения, заслужит великую славу как проповедник во имя Божие… Он и заслужил… всем бы такую. А еще отец Димитрий, подверженный суевериям, мать их… прости Господи… не меньше, чем здешние крестьяне, просит Его Преосвященство обратить внимание на слова некоего Симеона Чопича, прямого потомка, ну и так далее… Внучек мой, надо сказать, ругаться был горазд – мне учиться еще и учиться. Он отца Адама без обиняков назвал антихристом, причем, похоже, был вполне серьезен. А через несколько дней – после возвращения нашего монаха в обитель – Симеон Чопич погиб. Знаешь как?

– Ну? – Про дневник отца Димитрия Альберт просто забыл, какой дневник, когда тут такие страсти!

– Его заели голодные псы.

– Здесь?

– В Лыни.

– Да я понимаю. Арчи, а что же братья-рыцари? Лынь маленькая, они должны были успеть.

– Дом Чопичей, – Артур снова прошелся от стены к стене, – нечисть всегда обходила стороной. Все об этом знали. Илона рехнулась, то есть все думают, что она рехнулась, полагаю, именно поэтому они с Зако остались живы. Болтовня сумасшедшей – это просто болтовня сумасшедшей.

– Подожди, ты полагаешь…. Хочешь сказать, это митрополит навел голодных псов? Нет, они, конечно, все маги, вся семейка, но… чтобы приказывать демонам, нужно быть не магом, а колдуном. Это совсем другое. Кроме того, Арчи, псы заели бы всех в доме. Невозможно заставить их убить одного и не трогать остальных.

– Помнишь, как погибла София Элиато?

– А это кто?

– У герцога Мирчо трое детей от старшей жены. – Артур проявлял чудеса терпения. – Младшая – Симила. Сватоплук – средний. София была старшей – наследницей Единой Земли.

– Ну?

– Голодные псы. Они заели Софию, но не тронули ее служанку.

– Братец! – Альберт быстро рассовал по карманам обернутые в телячью кожу книги с дневниковыми записями отца Димитрия. – Знаешь что, братец… – он поколебался, но забрал у Артура черновик письма и присоединил к дневникам, – поехали к Флейтисту. Насовсем. Он давно зовет. Он тебе не говорил, а мне вот сказал, что если бы мы… он был бы рад. Он Змея выпустил – Змей нас защищать будет. И вообще, в Цитадели хорошо. Правда ведь? Ты, если соскучишься, в Развалины съездишь или в Пустоши. Убьешь кого-нибудь. Женщин Флейтист тебе сам заманит. Поехали, а?

– А здесь сожжем все, и лучше вместе с церковью, да?

– Хорошая мысль.

– Почитай вот. – Артур протянул еще один листок. Бумага до сих пор пахла духами, чуть-чуть, почти неуловимо.

«Здравствуй, милый мой братик, – было написано ровным и быстрым почерком, без завитушек и красивостей, но, несомненно, женским, – батюшка велит мне теперь называть тебя Адамом, но, если позволишь, я сохраню, хотя бы в письмах, то обращение, к какому привыкла и которое нравилось тебе. Милый мой Сватичка! Только Боженька знает, как я скучаю за тобой и как я за тебя тревожусь…»

– Хватит! – Старший бесцеремонно выдернул из пальцев Альберта одно письмо и протянул другое, совсем коротенькое: – Сравни.

Сначала был запах духов – тот же самый, только более ясный. Более свежий? Да и бумага, кажется, новая, и…

«Артур, сегодня в „Звездне“. Жду. Люблю, хоть это тебе и не нужно».

…и почерк – тот же. Ну почти…

– А я голову ломаю, из какой она семьи, – процедил старший сквозь зубы, – где ее научили… всему.

– Это Ирма?..

– Да.

– Так сколько же ей лет?

Артур поглядел с легким удивлением: о чем, мол, ты только думаешь? Но все-таки ответил:

– Она старше меня в два раза.

– Ужасно! – с чувством сказал Альберт.

– Она выйдет замуж за Варга, – проигнорировал его старший, – и уж после этого наверняка не станет молчать. Ты представляешь, что начнется в Долине?

– Тем более надо уезжать.

Артур молчал, покусывая губу, разглядывал бумажные залежи. Потом кивнул:

– Я тебя провожу. И чтоб от Флейтиста ни ногой, ясно?

– Вот дурак-то! – хмыкнул Альберт. – Если ты не едешь, я тоже остаюсь. Ну что, архивы жжем?

– Сначала читаем. Братик…

– Ну?

– Я опять тебя втянул. Извини, пожалуйста.

– Вот дурак-то! – повторил Альберт уже сердито.

Что в первую очередь нужно рыцарю для особых поручений? Оружие? Да бросьте, он сам себе оружие, потому и «для особых». Доспехи? Быстрый конь? Божья милость? Разумеется, все это, и последнее в особенности, но…

В первую очередь рыцарю для особых поручений нужна Связь. Он действует оперативно, работает с информацией, не то что горячей – раскаленной, и его задача эту информацию сохранить, донести в целости. И самому уцелеть, конечно, потому что где другого такого взять. Но собственная целостность – вторична.

Одним словом, позарез нужна сэру Арчи «быстрая связь» – главный секрет ордена Храма. Нужна. Да только вот рация в руках Артура дольше минуты не живет.