ГЛАВА 1

Слишком много дел. Огромная страна еще долго будет оживать после войны. Люди не голодают – об этом позаботились заранее. Люди не замерзают. У людей есть крыша над головой. И дети продолжают ходить в школу – это главное, чтобы дети жили, и учились, и взрослели, чтоб никакая сволочь война не помешала им.

– Эльрик! – Роланд без предупреждения, без единого вопроса появился на пороге. – Эрик убит.

Эрик…

Убит?

Убит во время боя с бандой одичавших орочьих пилотов. Старогвардейцы возвращались из боевого вылета, расстреляв боезапас. Они шли домой, когда встретили этих орков, летевших на запад с запасом зажигательных бомб.

Орков вынудили сбросить груз над безлюдной степью.

Но Эрик погиб.

Князь не поверил. Не стал переспрашивать. Роланд сам понял. Кивнул:

– Это правда. Я видел его.

Эрик. Погиб.

Как это? Эрик? Нет, не может такого быть. Даже в этом проклятом мире так быть не может. Должна же остаться здесь хоть какая-то справедливость. Ну?!

«За что?!»

Молча. Люди вокруг, много людей – не протолкнуться. На тебя, Князь, смотрят во все глаза.

Молчи. Кричи безмолвно, когти в ладони вонзая, чтобы кровь, чтобы этой болью ту, большую, страшную, задавить хоть на секунду.

«За что? Боги… Сначала сын, теперь – внук…»

Молчи.

– Продолжайте работать. Я вернусь позже.

И чтобы не исчезать у всех на глазах – вежливость, спокойствие – по узким лестницам во двор, на ходу меняя личину. Князь? Какой князь? Ах, князь Радзимский! Так шляться где-то изволит, кто ж за ним усмотрит, за князем-то?

И уже на крыльце увидел, как спикировал с небес прямо на заснеженный людный двор бесцветный болид. Выпрыгнул на землю, ловко и гибко, черноглазый, сероволосый, мрачный. Огляделся, людей не видя – плевать он хотел на людей, искал глазами одного-единственного, чуял, что здесь, рядом, но увидеть не мог.

Личина.

– Ты здесь зачем? – недовольно спросил Эльрик, подходя вплотную. Посмотрел в огромные, диковатого разреза глаза. – Уже знаешь?

– Значит, правда.

Эльрик кивнул, глядя на будничную суету вокруг.

Молчал.

Этому летучему вообще не следовало здесь появляться. Война закончилась, а в мирное время среди людей ему места нет. Сейчас никто не тронет. Сегодня, завтра, может, даже с неделю он будет в безопасности. Пока помнят, как он воевал, пока не вспоминают, кто он и чем страшен. Но лучше не ждать, пока вспомнят. Лучше убраться прямо сейчас. Иначе – убьют.

Он знал это.

Знал, но почувствовал смерть Эрика, смерть старогвардейцев и вот прилетел, примчался из-за океана с другого материка. Явился сюда с отчаянной и бессмысленной надеждой: вдруг ошибся. Подвело чутье. Вдруг это мара, морок, обман…

Глупый зверь. Хищный, злой, неприкаянный.

– Возвращайся, – сказал Князь. – Ты им уже ничем не поможешь.

– Я прилетел не из-за них. – Его искренность, как всегда, обезоруживает. Выбивает опору из-под ног. – Я из-за тебя прилетел, Эльрик. Ты же рехнешься, если меня рядом не будет.

Свернуть ему шею за наглость – дело на доли секунды. Но он ведь даже не рассматривает такую возможность. Бестрепетно берет за руку, прижимается лбом к тыльной стороне ладони и закрывает глаза.

Упыреныш. Живой, безбашенный громоотвод, тезка тому – яростному и слепому – что ворочается в груди, рвет когтями сердце в поисках выхода и успокаивается, недовольно ворча, когда черноглазый летун вытягивает из него силы, и злость, и волю к жизни.

Мальчик, ты хоть знаешь, что сумел усмирить?

И, как будто отвечая на незаданный вопрос, зрачки в черных глазах превращаются в вертикальные щели – сдвоенные оконца в ад:

– Я предоставляю мертвым погребать своих мертвецов.[15] А ты этого не умеешь.

Они стояли под пронизывающими порывами ветра. Посреди людного двора – наедине. Движение мира замедлилось, неслышное за прозрачной стеной разделенных на двоих мыслей.

– Тебе нужно пополнить запас посмертных даров?

– Да.

– И я так понимаю, не за счет тех, кто охотится на тебя?

– Да.

– Ближайшие пару месяцев я сам собираюсь посвятить чему-то в этом роде. – Эльрик подергал висящую в левом ухе серьгу. – Думаю, будет лучше, если мы поработаем вместе. Мне не помешает поддержка с воздуха.

– Убивать вместе с тобой?

– Драться вместе со мной. – И улыбка, страшноватая такая. – Геррс арро хиссн.[16] Или ты полагаешь, Волк, я постесняюсь сказать о тебе «несс х'геррсе арро»?[17]

Зверь провел ладонью по фюзеляжу Блудницы, смахивая невидимые снежинки.

– А ты не будешь отсылать меня в замок, когда станет слишком опасно?

– Не буду. Но будь готов уйти, если я стану слишком опасен.

– Понял. Учту.

Ревел погребальный костер, на котором горели тела Эрика, Мала и Шаграта. Один костер на всех. Летали вместе – сгорели вместе. А тело Падре закопали в освященной земле. А Риттера похоронили в склепе – в орденской усыпальнице для героев. Старой Гвардии больше нет. И нет того, кто создал Старую Гвардию. Как получилось, что они – непобедимые и неуязвимые – погибли в дурацкой стычке?

После войны.

Они не могли погибнуть. Только не в небе!

Зачем ввязались в тот бой? Орки везли горючую смесь, ну и что? Разве их некому больше было остановить? У радзимцев есть свои пилоты, есть свои истребители.

Глупый, безответственный поступок. Бессмысленный. Раздражающий.

Зверь злился на Эрика, злился на старогвардейцев. Злился на себя.

Он прибыл на похороны вместе с Князем. Как всегда – вместе с Князем, за левым плечом, он никем не притворялся, и ни от кого не прятался. И он слышал это: «твое место там», «твое место в огне», «вместе с ними…», «…вместо них». Конечно, он слышал. Об этом думали, это даже произносили, хоть и шепотом, хоть и пугаясь собственной смелости.

– Если бы ты был с ними, – сказал Лязо Малович, – они не погибли бы.

Но его не было, и некому было поделиться со старогвардейцами посмертными дарами. Означает ли это, что он виноват в их смерти? Может, и нет. Но смерть Эрика точно на его совести.

И все же сейчас Зверь был с Князем, и Старой Гвардии больше не существовало, а империя Вальден принадлежала Эльрику фон Геллету.

Зверь не жалел о гибели Старой Гвардии – Старая Гвардия исчерпала себя, стала бесполезна, как бесполезны все, кто не способен передать свое искусство следующим поколениям, но Эрик был нужен. Эрик оставил Вальден на сына, а тому еще учиться и учиться, чтобы править такой огромной страной, чтобы достойно защищать ее.

Эрик, прежде чем погибать, должен был подумать о том, сколько людей от него зависит.

Должен был, мать его, подумать о тех, кто его любит.

В любой другой ситуации заявление о поддержке с воздуха можно было счесть чистой воды альтруизмом со стороны Князя. Настолько, насколько Князь и альтруизм вообще совместимы. Но здесь, на населенных орками землях, Зверь и Блудница действительно не были лишними. Вместе с Вороном и Кончаром они вели разведку. Находили прячущиеся в лесах орочьи поселки, находили деревни, укрытые в горах. Измененные орки, неприкаянные, беспорядочно бродили по своим землям, и их тоже нужно было искать. Все они – и обитатели поселков и деревень, и орки-бойцы, когда Князь являлся по их души, довольно быстро понимали, что сопротивляться бесполезно, и пытались убегать. У них был шанс уйти от Мечника, очень быстрого, очень опасного, неуязвимого, но все-таки не вездесущего. Был шанс скрыться в лесу или в горных пещерах, затаиться, спрятаться. Но сверху их настигали выстрелы болида, их, как траву, косили острые серпы под днищем, и уж конечно, никто из бегущих не мог сравняться в скорости с бесшумной серой машиной.

А еще орки бросали оружие. Орочьи женщины падали на колени, умоляя о пощаде, плакали и кричали орочьи дети, совсем маленькие дети… Зверь лишь улыбался, глядя, как Князь опускает мечи, не умея, даже и не пытаясь заставить себя убивать безоружных и беззащитных.

Убийца? Да он скорее себя позволит зарезать.

Сдавшимися орками занимался Зверь. Если позволяло время, обходился ножом, без изысков – жертв было столько, что, даже убивая их быстро, сил он забирал более чем достаточно. Не боль, так страх – страха хватало. И уж, конечно, жизни. Чужие жизни. Сладкие посмертные дары.

Впрочем, некоторыми он все-таки лакомился подолгу. Попадались иногда такие экземпляры, что просто грех убить, не замучив.

Когда время не позволяло. Зверь орков просто расстреливал.

Князь уходил. Всегда. Убивал всех, кто сопротивлялся, и уходил.

Но ни разу не запретил расправляться с выжившими.

А однажды на дневке, в одном из схронов, сказал вдруг, словно продолжая разговор:

– Палаческую работу за меня всегда делали другие.

– Мне она нравится, – напомнил Зверь.

– Знаю. Хисс от'геррс аш асс,[18] – спокойно сообщил Князь.

И принялся полировать свои мечи.

Мечей было аж четыре – работы надолго.

– Когда это? – не понял Зверь.

– Да каждый раз. – Князь усмехнулся. – Чего ты ждешь? Что я тебя когда-нибудь сам убью за то, что делаешь с орками? Но я же не убил тебя за то, что ты делал с людьми. И вот за это…

Замшевый лоскуток перестал скользить по стали. Князь отложил его и вынул из воздуха нож. Очень знакомый нож. Тот самый, которым Зверь открыл себе выход с Земли.

– Тринадцать девочек. – Князь протянул нож Зверю. – По нашим меркам они уже не были детьми, так что тебе повезло.

– Среди орков до хрена детей.

– Это орки.

– За что ты их – так? Ведь не только за Эрика. Ты же убивал их и раньше.

– Это орки. Великая тьма, мальчик, ну какой из тебя Вайрд Итархэ, ты же не знаешь элементарных вещей. Ты наверняка слышал про ожерелье из орочьих клыков. Про него многие слышали.

Зверь осторожно кивнул:

– Все слышали, но мало кто верит. Никто не видел этого ожерелья.

– Ты веришь?

– Я же знаю тебя. Скорее всего, ты всегда носишь его с собой.

Князь улыбнулся. Сунул руку за пазуху и достал мешочек из синего шелка, с вышитой черным по синему оскаленной кошачьей мордой.

– Ожерелье из орочьих клыков, все о нем слышали, никто не видел. Вот, полюбуйся.

Клыки нанизаны на прочную нить, правые клыки, как и рассказывали. Нанизаны через один. Перемежаясь правыми же клыками гораздо меньшего размера. Человеческими?!

– Эльфийскими. – Улыбка Князя стала такой, что Зверю захотелось отодвинуться от него подальше. Он сдержался: нельзя показывать свой страх. Нельзя провоцировать.

Орочьи клыки. Эльфийские клыки… Князь убивает и орков и эльфов, убивает без жалости.

И без смысла…

Потому что?

– Потому что они – символы?

– Потому что Санкриста нет, и Светлой Ярости нет, и кто-то должен присматривать за тем, чтоб ночь и день в свой срок сменяли друг друга. И мне плевать, Волк, дети они или взрослые. Я сам – не смогу, по крайней мере, до тех пор, пока я в своем уме. Но я – должен. Так что, как видишь, ты делаешь за меня мою работу.

Это была работа. Всего лишь. Но если так, то… почему погиб Эрик? Или надо спросить: зачем он погиб?

Нет. Ни о чем не надо спрашивать. Князь ответит. Князь не способен пощадить себя, значит, нужно хоть иногда делать это за него. Все равно ведь забрать его боль не получится – эти Мечники, они же бешеные, они защищают свои души инстинктивно и убивают не глядя… Эрик погиб для того, чтобы Звездный снова занялся истреблением орков. Как все просто: тех, кого ты любишь, убивают, чтобы заставить убивать тебя.

И как эффективно!

ГЛАВА 2

Истребляли всех подряд, но если был выбор, то Князь предпочитал уничтожать большие города, те, в которых было множество магов. В больших городах были арсеналы с магическим оружием, и загнанные в угол орки использовали все средства, чтоб спастись. Им можно было – война закончилась.

Для Князя и для Зверя арсеналы Радзимы, Лонгви и Вотаншилла были недоступны. Использование магического оружия означало, что Радзима, Лонгви или Вотаншилл объявили оркам войну. А в войне магия под запретом.

Поэтому обходились тем, что было под рукой. Магией Мечников. Магией пилотов.

Справлялись. И все же такие бои – настоящие бои – были опасны. Даже для Зверя. Даже для Князя. Даже для странного симбиоза шефанго и демона.

В городе, лежащем впереди и внизу – в просторной котловине, на удивление для этих гор, богатой лесом и водой, – водились не только орки, но и духи.

Для двоих многовато, и Князь это учел. Велел Зверю держаться подальше, ограничиться уничтожением ясно видимых целей. А в идеале – вообще не лезть в бой. Интересная логика. Для двоих, значит, магов, магии и духов многовато, а для одного Князя будет в самый раз, так, что ли?

Зверь такой логики не принял.

– Тогда хотя бы не утюжь землю, – распорядился Князь. – Не видишь цель, и хрен с ней. Я разберусь.

Ага. Хорошо придумал, нечего сказать. Пока он разберется – его в клочки порвут. За прошедшие недели Зверь не раз и не два прикрывал Князя от дальнобойных орудий, от магов, до которых Князь мог не успеть добраться сам. От духов, кстати, тоже. Так что знал, что делал, когда не соглашался с рекомендациями.

И правильно, что не согласился.

С самого начала боя, сразу после уничтожения двух орудийных гнезд, которые просто-таки напрашивались на то, чтобы их уничтожили, пришлось делать по два, а то и по три захода на цель. Биолокаторы Блудницы работали исправно, но орки уже знали о них и научились маскироваться. Стреляли отовсюду, повсюду была протянута невидимая, липкая паутина защитных полей, в небе и по земле прокатывались валы огня, на мгновения лишавшие Зверя самообладания. Городские улицы, да еще в горах, – казалось, что орки, как жуки, прячутся даже под камнями.

И все же двадцать пять «призраков» Князя, четыре «призрака» Блудницы, и сам Князь, и Блудница со Зверем – они справлялись. Давили сопротивление. Убивали живых и уничтожали неживое. Этот город погибнет, от этого города останется каменная крошка. Так же, как от тех, что были найдены раньше.

Так же, как от тех, что будут найдены потом…

Зверь шарахнулся от вспухшего между домами огненного шара. Поднялся выше… И тут над Блудницей раскрылся силовой купол. Болид упруго отбросило вниз. В огонь. Сдавило полями. Зверь заорал от боли, забился, вырываясь из ловушки. «Прыгнуть» удалось не сразу. А когда удалось, они с Блудницей прыгнули в небо не меньше чем на харрдарк.[19]

Это от страха…

Он не сразу сообразил, что Князь видел, как их затянуло в огонь, но не видел – не мог увидеть – как они «прыгнули». Он рванулся обратно. Понесся над городскими крышами, разыскивая Князя… А когда нашел, понял, что опоздал. Сегодня был плохой день.

Очень плохой.

День, когда Князь начал убивать наравне со Зверем.

Он забыл себя, поддался страсти убийства, самому желанному, самому изысканному наслаждению.

Он был ужасен.

Потому что Князь не мог делать такого, просто не мог. Тот Князь, которого знал Зверь, не способен был поднять руку на безоружного, не рвал скрюченными пальцами сердца из-под ребер, чтобы впиться в них зубами, не рубил на куски уже мертвые тела.

И лишь когда некого стало убивать, сквозь звериный оскал проступила привычная личина. Как растрескавшаяся ледяная маска. В нее не верилось, потому что застывшее в резком спокойствии лицо пятнала кровь. Черная. Чужая.

– Дерьмо… – хрипло прорычал Князь, кривя перепачканные губы. – Гратте зеш!

Сегодня был плохой день.

Сегодняшний Князь, неистовый, страшный, потерявший рассудок, почти напугал Зверя. Не странно ли, будучи существом без жалости, без совести и чести, испугаться, узнав, что кто-то еще может оказаться таким же? Не странно ли, смеясь над всеми этими глупостями, ощутить вдруг острое сожаление, когда видишь, как попирает собственные законы тот, кто казался их незыблемым воплощением?

Странно, конечно. Противоестественно. Но такой уж был день сегодня.

Ночевали прямо там, в подвале бывшего храма. От храма осталась пыль. А подвал уцелел, чистый, ухоженный, здесь хранили храмовую утварь, здесь даже пища и вода нашлись.

Зверь не спал – избыток отнятых жизней позволял ему провести без сна и пищи еще лет десять, не меньше. Зверь сидел на полу, привалившись плечом к стене, и смотрел на вытянувшуюся вдоль всей той же стены Блудницу. Машина лежала прямо на брюхе – антигравы были отключены, чтобы не светить по округе магией – и являла собой зрелище… тоже странное, если не сказать противоестественное. Как и прошедший день, начиная с того мгновения, когда из души Князя рванулся на волю собственный княжеский Зверь.

Забавно… забавно. Уж не ревность ли это? Ты полагал себя личным Зверем Князя, а оказалось, что Князь вполне способен обходиться без твоей помощи. Тотальное уничтожение в его исполнении выглядит даже эффектней, чем в твоем. Уж, во всяком случае, страшнее. Оказывается, Пустота княжеской души полна чувств и эмоций, и там, в Пустоте, эмоции переплавляются в холодное, безысходное сумасшествие.

Дурацкие мысли, право же.

Зверь смотрел на Блудницу, позволяя глупым идеям и нелепым предположениям растворяться, таять, впитываться в камень, в землю над головой, в корни растений, цеплявшихся за эту землю. Если не хочешь думать – просто не думай. Это он умел. Они оба это умели, Зверь и его машина. В конце концов, под черепом и в сердце воцарилась приятная, легкая пустота, такая же безмятежная, как небо.

И тем грубее показалось вторжение в эту безмятежность чужого страха… нет, не страха… печали?.. нет, опять нет… беспросветной тоски, страшной, жуткой, черной.

Первым – и очень естественным – побуждением было сбежать отсюда. Вырваться из-под земли, оказаться как можно дальше от этого места, от этой боли, от этого ночного, полярного холода, казалось, вытягивающего жилы. Зверь даже на ноги вскочил, прежде чем успел сообразить, что деваться-то ему некуда. Наверх нельзя – снаружи могут быть орки, далеко ли, близко, кто их знает, все равно не стоит привлекать их внимания.

Только потом он начал соображать нормально, понял, что ночь-то теплая и печалиться не о чем, и магией вокруг не пахнет, значит, это не чье-то зловредное воздействие, а просто эмоции, не его и не Блудницы. А… чьи?

Нет.

Нет, даже при том, что других вариантов не было, такого тоже быть не могло. Не могло…

До сегодняшнего дня, до мгновения, когда маска изо льда пошла трещинами, растаяв от жара орочьей крови.

– Князь? – осторожно окликнул Зверь.

Тихо. Чтобы не разбудить, если вдруг – дурацкая надежда – ему показалось, почудилось, и Эльрик спокойно спит. У него чуткий сон, но он ведь не станет просыпаться от тихого оклика. Если никакой опасности нет, если Зверь на страже, лучше любой собаки, о чем беспокоиться?

– Д'шаггах, – с легким раздражением бросил шефанго.

Слишком быстро ответил. Слишком точно отмерена доза недовольства. Слишком выверены эмоции. И Князь всегда спит на спине. Он падает и отключается на четыре часа. На спине. Вытянувшись во весь рост. Он никого не боится. И, конечно, он не сворачивается клубочком, кутаясь в спальник, бесполезно пытаясь защититься от холода. Бесполезно, потому что в подвале тепло.

– Князь, – чтобы оказаться вплотную достаточно одного шага. Тесно здесь, под землей. – Что случилось?

Дурацкий вопрос.

– Отвали, Волк, – уже на вальденском ответил Князь. На тот случай, видимо, если Зверь вдруг не понял зароллаша.

И, боги, как ему больно… Зверь не мог забрать эту боль. Только не у Князя, не у Мечника, с ними не проходят такие штуки. Зверь мог лишь держаться подальше, вот прямо сейчас – как можно дальше от этого незнакомого шефанго, чьи тонкие пальцы, обтянутые плащом, вцепились в плечи в попытке удержать ускользающее тепло.

Увидеть его таким – означает смерть.

– Уходи. – Князь вдруг оказался на ногах и уже застегивал на себе перевязь с мечами. – Сейчас же, Волк!

Зверь, не задавая вопросов, метнулся к поднявшейся над полом Блуднице. Открыть колпак он успел, а забраться внутрь – уже нет. Высокий молодой эльф, вышедший из светлого полукруга портала, нанизал его на меч и стряхнул себе под ноги. Посмертные дары побежали сквозь пальцы вместе с кровью.

Хеледнар… Эльф, который чуть не убил Гуго. Эльф, из-за которого Гуго лишился любимой женщины.

Князь уже был рядом. Одним ударом выбил из руки Хеледнара меч. Вторым – отправил эльфа в полет через весь подвал. Сгреб Зверя и, как куль муки, сунул в кабину.

Кровь останавливалась. Скоро начнет затягиваться рана.

Зверя не убить сразу даже самым волшебным мечом. Даже если это – Светлая Ярость, или как ее там.

Этот меч уже не лежал на полу, он снова сиял в руках Хеледнара. Эльфийский принц, похоже, не пострадал от удара. Он атаковал. Зверь повел Блудницу к выходу из подвала. Что бы здесь ни происходило – это не его дело. Князь настолько сильнее Хеледнара, что даже боя не будет. Князь просто выпорет мальчика и отправит к мамочке.

– Придурок! – услышал Зверь. И едва не отозвался по привычке, но Князь говорил не с ним, а с Хеледнаром. – Угомонись! Убьешь меня, и от Саэти ничего не останется.

Какое там «убьешь»? О чем он, вообще?

Светлая Ярость сияла все ярче. Зверь зажмурился – из глаз текли слезы. Вроде бы они с Блудницей уже были снаружи, но выжигающий сетчатку свет мешал сориентироваться.

– Да стой же ты! – пробивался сквозь свет низкий, страшный голос. – Хеледнар…

И не осталось ничего, кроме ослепительной белизны. А в это белое, звонкое, ворвался перекованный в клинок Млечный Путь. Меч из звездного света и беззвездной тьмы.

На мгновение замерло все. Залитый светом Хеледнар с ярко светящимися глазами. Набирающая высоту Блудница. Князь, со звездным мечом в руке.

Рядом, словно распахнутое арочное окно, зиял выход в Межмирье.

– Туда, – приказал Князь Хеледнару, – бой будет там.