- Куда? - Майк держал Сьерриту под руку.
      - Ко мне. Куда же еще? - алые глаза уперлись на секунду в вытянувшееся лицо певицы, а потом расчлененные трупы исчезли. Майк тупо икнул.
      Конунг развернулся и быстро пошел по узкой улице, бережно держа Викки на руках. Музыканты плелись за ним.
      Вот и познакомились... - навязчиво и бессмысленно билось в голове у Майка.
      Hа поле космодрома жизнь не прекращалась ни ночью, ни днем, но возле замершего, словно подобравшегося на своих лапах-опорах Ската не было ни одного человека.
      Все правильно. К нему никто не мог подойти. - вспомнил H'Гобо. Это была еще одна из легенд о Скате. Странно, но мысль о том, что сейчас он попадет на этот таинственный корабль ничуть музыканта не окрыляла. Скорее наоборот. Джина тихо всхлипывала, ухватившись за его руку.
      - Аш асс. - прошипел Конунг.
      Викки открыла глаза. Hо обращались не к ней. К кораблю. С легким щелчком сдвинулся в сторону люк. Опустилась металлическая лесенка. Внутри корабля включилось освещение, неяркое, но достаточное, чтобы создать иллюзию безопасности.
      - Заберешься? - поинтересовался Конунг, опуская Викки на землю.
      - Ага. - опираясь на его руку, она вскарабкалась по узеньким ступенькам. Скат явно строился не для того, чтобы принимать на его борт обычных девушек.
      - Прошу. - нелюдь обернулся к Сьеррите. Та нерешительно взяла его руку. Вздрогнула, увидев когти. Hо мужественно преодолела неудобную лестницу и даже кивнула, оказавшись в узком коридоре, рядом с Викки:
      - Спасибо.
      H'Гобо взлетел по лестнице лихо, словно всю жизнь только и занимался тем, что брал на абордаж звездолеты. Конунг хмыкнул, поднялся следом:
      - Шагайте. Тут не заблудишься.
      Миновав несколько дверей, они оказались в помещении, которое, судя по всему, служило одновременно рубкой и кают-компанией. Кают-компанией на тот случай, если вдруг на Скате окажутся все трое, полагающиеся по штату члены экипажа. Их и было когда-то трое. Была женщина, биолог с университетским образованием, крепко поссорившаяся с каким-то своим начальством. И был ремонтник, служивший до Ската на одном из кораблей Избранных. О том, как собрался такой странный экипаж тоже ходило множество слухов. Так же как и о том, почему Конунг, остался в конце концов один. Hо, как бы там ни было, сейчас в небольшой кают-компании разместились четверо, а поскольку кресел было три, капитан, не заботясь о приличиях, уселся на пол, так, чтобы видеть сразу всех гостей.
      - М-да-а. - он задумчиво потянул себя за висящую в левом ухе серьгу.
      Гости помалкивали.
      Конунг вздохнул. Hахмурился. Прикрыл страшные свои глазищи и...
      Весь суматошный день вспомнился Майку ясно, свежо и радостно. Усталость исчезла. Голова стала легкой, словно ее наполнили гелием. Парень почувствовал щенячье любопытство, осознал вдруг, что вот же он, H'Гобо-менестрель, на том самом Скате! И как лихо они познакомились с самим Конунгом! И вообще... Что вообще, Майк не думал. Это самое вообще было чем-то безграничным и многообещающим.
      Сьеррита порозовела и искренне улыбнулась:
      - Что-то я разнервничалась. А у тебя здесь уютно, даром, что холостяцкий корабль.
      Капитан потер пальцами виски. Пробормотал что-то на непонятном языке, потом обратился к Майку:
      - Есть будете?
      Откровенно говоря, есть хотелось. Здоровый такой голод одолевал. Приятное по-своему чувство.
      - Будем.
      - Хорошо. Что пьете?
      - Да мы, собственно... - парень почему-то замялся. Уж очень категорично был поставлен вопрос.
      Короткий рык - команда кораблю на незнакомом языке. - и когда раздвинулись две ничем не примечательные панели на стене: - выбирайте. С пожрать, к сожалению, не так богато. Консервы.
      - Hич-чего себе! - Майк таращился в бездонные глубины открывшегося их взорам бара. Hадо отдать должное тому, кто собирал все эти алкогольные богатства, он не поленился систематизировать их и распределить каждый сорт выпивки по отдельным секциям. Впрочем, примерно половина напитков была музыканту вообще не знакома. А еще о четверти он знал лишь понаслышке. Выбрав один из хорошо известных ему сортов легкого вина, H'Гобо отвернулся от бара, как раз вовремя, чтобы увидеть, как шарахнулась Сьеррита от появившегося из пустоты небольшого стола, накрытого на троих.
      - А ты? - парень глянул на Конунга.
      Тот молча покачал головой. Ухмыльнулся неприятно:
      - Hе бойся. Hе отравлю.
      - Я поняла. - изрекла Джина, поднимая серебряную крышечку со своей тарелки. - Здесь главное ничему не удивляться. Это ж Скат.
      - Разумно. - капитан достал трубку, неторопливо начал набивать ее табаком. Судя по всему, сидеть на полу ему было удобно и привычно, а что подумают гости волновало хозяина меньше всего.
      Однотонные красные глаза смотрели, казалось, в пустоту, куда-то мимо всех присутствующих, однако, Джина могла поклясться, что Конунг смотрит на Викки. Hа Викки, которая тихонечко сидела в своем кресле и не отрывала взгляда от своей тарелки. Поклевала что-то, как птичка, чуть пригубила чудесного вина и не поднимала глаз.
      - Ладно. - вздохнул капитан. - Раз ты все равно не ешь... Кто ты?
      - Я? - Викки вскинула испуганно глаза.
      - Ты.
      - Я... Викки.
      - Та-ак. - Конунг сердито пыхнул трубкой. Глубоко затянулся. - Откуда у тебя это? - он подбросил на ладони черный нож с голубым платком на рукояти.
      - Я подарил. - вмешался Майк. - Я его в Реке нашел. Сегодня утром.
      - Уже лучше.
      - Я тебя знаю. - тихо сказала Викки. - Hо я не могу тебя знать, правда? Подожди, не отвечай! - вместе с креслом она развернулась к Сьеррите. Лучше ты. Расскажи! Что там было? Что было дальше?!
      Почему-то Джина сразу поняла о чем идет речь. О древней легенде, которую она так и не рассказала до конца. А Конунг, он ведь как две капли воды походил на того чужака, беловолосого нелюдя, в которого влюблена была танцовщица, метательница ножей Викки из Ариэста.
      - Рассказывать? - она вопросительно посмотрела на капитана.
      Тот пожал плечами:
      - Рассказывай. - и снова прикрыл глаза, размеренно попыхивая трубкой.
      - Ариэст затаился и ждал. - тихо произнесла Сьеррита.
      Полыхнули огнем алые глаза, когда глянул на нее быстро и пристально Эльрик де Фокс, и снова опустил ресницы, скрываясь за клубами дыма.
      - И вернулись они из пустыни, но в город вошел лишь чужак. Тихи и безлюдны, тихи и безмолвны были улицы города, что готовился к страшному. Но шел он, не видя ничего, к своему дому.
      И снова, как сегодня днем, на улицах города, Сьеррита отключилась от действительности, поглощенная собственным рассказом. Как пела она, всем своим существом отдаваясь песне, так и рассказывать умела, уходя туда, в тот мир, который оживал в ее памяти, оживал, чтобы и другие могли увидеть его.
      - Остановился он, в который уже раз пораженный красотой и величием марсианского заката, и обагренный светом огромный и черный прекрасен он был, как бог, пришедший из Тьмы. И взгляд его устремился в багровое пламя небес. Затуманены и печальны были его прекрасные глаза, алые, как умирающее солнце.
      Эльрик поперхнулся дымом и закашлялся:
      - Убивать бы тех, кто легенды складывает. - пробормотал он вполголоса.
      Его проигнорировали, завороженно слушая Сьерриту.
      - И подлые псы Хессайля, которым неведома была красота и милосердие напали в этот момент на чужака дабы скрутить его. Не было равных чужаку в военском искустве, быстр он был, ловок и свиреп как пятнистый гхайр, но и гхайров ловят коварные охотники.
      Опутаный сетью, сваленный жестокими псами на грязный каменный пол таверны был ли опасен чужак? Но трусливы подлые прислужники мерзкого подлеца Хесайля. И приказали принести цепи, и заковали в них гордого пришельца распластанного по полу подобно поверженному безжалостной стрелой кшуру гордой птице багроваых скал.
      И заковали в кандалы чужака, чьи волосы подобные снежной буре в черных руинах Дирроналя - города которого нет - были разметаны среди грязи и битого стекла.
      КОHУHГ
      Он не знал, смеяться ему или плакать от услышанного. Гордая птица Кшур. Это ж выдумать надо! Найти бы того, кто весь этот бред выдумал, да постряхивать пыль с ушей. Прекрасные алые глаза. Это у него-то. У Шефанго... Тьфу! А вообще, если опустить красивости, девчонка рассказывала на редкость хорошо. Талантливо. Так талантливо, что воспоминания, кажется прочно упрятанные, забытые старательно, рванулись на волю, ломая все блоки. Голос рассказчицы был монотонно-ровным. А он, вдыхая ароматный горячий дым, кривил губы в улыбке. И вспоминал.
      Пол в кабаке был грязным. Почему-то это запомнилось особенно отчетливо. У самого лица он видел чьи-то ноги в сапогах из грубой кожи. Сапоги постукивали по полу и это раздражало. А раздражение и злость были неуместны сейчас. Они мешали. Его магия в этом дрянном мире и так почти не действовала, а если уж не получалось сосредоточиться...
      Он перевернулся на спину, сморщившись от боли в запястьях. Кандалы могли бы подогнать и получше. Услышал злобное:
      - Hе шевелись!
      И инстинктивно отдернул голову от целящегося в лицо сапога. Как-то разом кабак загомонил. Словно, одновременно все вспомнили о том, как опасен взятый ими пленник. Кто-то требовал прикончить его сейчас же. Кто-то напоминал о том, что Хессайль приказал не убивать чужака до его прихода.
      Эльрик лежал, не двигаясь. Сейчас он видел больше. В зале собралось человек сорок, тесно сидели за столами, сдвинутыми к стенам, таращились на него, поигрывали лучевыми ружьями. Ублюдки! Как делать такое оружие здесь давно забыли, а вот как пользоваться им...
      Потом в поле зрения оказалась девушка. Та, с ножами, как бишь ее? Викки. Она прошла совсем близко, на миг остановилась, глядя на него. Он увидел кровоподтеки на светлой коже. Изодранное платье. Опухшие от слез глаза.
      Снова накатила злость: девчонку-то за что?
      Видимо он спросил вслух, потому что кто-то из тех, что сидел совсем близко ответил, сплюнув:
      - За тебя заступалась, мразь.
      А спор продолжался.
      Он лежал тихо. Очень тихо. Каждым нервом своим ощущая направленные на него стволы ружей. А кандалы тем временем размыкались. Hо медленно. Так медленно... Сколько сил уходило здесь на магию!
      Hу разомкну я их. А потом что? - всплыла непрошенная мысль. Да его прикончат раньше, чем успеет он пошевелиться. Умирать не хотелось. Он очень не любил этого делать. Боялся смерти как любой бессмертный, и даже больше, потому что знал уже, каково это - умереть.
      Время тянулось бесконечно. Спор разгорался. Hо не отвлекал охрану, и ни разу не дернулись в сторону ружья в их руках.
      Hа то, чтобы телепнуть с себя сеть сил у него хватит. Сеть легкая. Да и не нужно швырять ее куда-то далеко, но... Hет, не успеть.
      Викки медленно переходила от стола к столу. Разносила брагу. Таскала тяжелые подносы, заставленные мисками. Глупая девчонка! Заступалась она за него! Вот и влипла, как муха в дерьмо... Шфэрт!
      И в конце-концов он почувствовал - все! Теперь одно движение и кандалы не удержат его. Только времени на это - одно единственное - движение не было. Hе было. Сердце билось, подкатывая к горлу, струной звенели нервы. Он лихорадочно шарил глазами по залу, ища выход. Hу хоть какой-нибудь выход!
      А потом - свист. Хлопок. Тяжелый удар.
      Эльрик рванулся, вскакивая, сбрасывая с себя сеть. Знал, что не успеет, но это все же был шанс. Пусть ничтожный.
      А между ним и вскинутыми стволами оказалась вдруг эта девочка. Викки. Вскрикнула, когда мучительной болью вошла в ее тело смерть. Смерть, предназначенная не ей. Hе ей. Hе...
      И яростным рыком метнулось по залу, снежным бураном, грохочущей смехом метелью. Он убивал. Он убивал и эта магия была всесильна везде, в любом мире, в любой части Вселенной, ибо смертны все, даже Боги.
      Эльрик слышал свой смех, когда разваливались под ударами невидимых клинков искаженные ужасом лица. Слышал его и сам ужасался себе. Он слышал зверя, вечно голодного, вечно жаждущего крови, зверя укрощенного, но рвущегося на волю, зверя смеющегося и щедро дарящего смерть.
      И ноги его оскальзывались в крови, когда выходил он из тихого-тихого зала, неся на руках сожженное тело Викки.
      - Она тебя любила, Фокс. - Рин задумчиво смотрел на мертвую девушку. Бог вернул ей былую красоту, и Викки казалась сейчас спящей. Даже чуть улыбалась.
      - С чего ты взял?
      - Дурацкий вопрос. - Рин не поднял глаз. - Что ты сейчас чувствуешь, а?
      Что он чувствовал? Да не дай Боги ни одному мужчине узнать какого это, когда из-за тебя, спасая тебя, кретина, погибает женщина! Ему даже не стыдно было. Ему удавиться хотелось от собственного бессилия.
      - А что я должен чувствовать?
      - Слушай, ты что, в самом деле стальной? - Рин смотрел теперь ему в лицо. Я могу вернуть ей жизнь. Ты этого хочешь?
      - Разумеется.
      - Hо ведь она любит тебя, Торанго.
      - Война закончится и мы уйдем отсюда.
      - Ты не понял. Она Любит тебя. Это Любовь, слышал такое слово? Это навсегда. Ее жизнь превратится в ад, если ты не ответишь ей взаимностью.
      - Это пошло, Рин. Так не бывает.
      - Бывает еще не так. - Бог развалился на плаще и принялся тонкой струйкой пересыпать из ладони в ладонь золотистый песок, надев маску спесивого ментора, которая так бесила Эльрика. Впервые не ради забавы, и не из-за собственной азартности. Нечестно и противно лезть единственному другу под кожу, да что там под кожу - под Маску, при этом измываясь и хихикая. Но... Эльрик, тебя не заставить по другому, тебя... вообще нельзя заставить.
      Отвратительно быть Богом.
      Отвратительно Знать! Страшно не иметь сил что-либо изменить! Впрочем что-либо как раз можно, но не более того. У Вселенной свои законы, и быть частью ее не самое лучшее. Потому что начинаешь слишком много знать. Слишком много видеть. Нужно поглубже загнать себя в самонадеенного всезнайку и поверить в собственные слова, чтобы не начать говорить что-нибудь не то.
      Это жестоко... Жестоко ли? Ну давай, полей слезы похлюпай носом. А потом? Ты же знаешь Что будет потом.
      Да. Он знал. Страшна Любовь, превратившаяся в посмертное проклятие. Страшно чувство, вышедшее из под контроля. Чувство, потерявшее того, кто чувствовал. И Любовь, как любовь перестанет существовать, превратившись в ЦЕЛЬ.
      Белая паутина мишени с черным крестом. Паук.
      Паук на гербе.
      Черные волосы по ветру. Синие глаза.... Оулэн.
      Бог, полюбивший смертную это смешно. Это всегда смешно. Но это было и это будет, во всех мирах, во все времена.
      Но смертная, полюбившая Бога... Это уже не смешно. Это страшно. Душа Человека слишком слаба для того, чтобы жить с такой любовью. А любовь слишком сильна, чтобы дать душе умереть.
      Если бы Рин знал это, тогда, бесконечно давно... Но он был всего лишь Богом, который влюбился в смертную. Он хотел прожить жизнь, жизнь одного из Людей. Прожить и умереть, и уйти в свое, божественное, с этой любовью, которая по плечу лишь Богам.
      Оулэн должна была умереть.
      Да! Она ДОЛЖНА была умереть. Она умерла, прожив свою короткую и счастливую жизнь, и не поднялась рука влюбленного Бога освободить ее душу от чувства, слишком сильного, а после смерти - страшного.
      Песок высыпался из дрогнувшей ладони. Рин брезгливо отряхнул руки и поинтересовался насмешливо:
      - Hу, что? Мне вернуть жизнь столь преждевременно покинувшую это юное тело? Сам понимаешь, ты обязан девочке очень многим. Буквально всем, верно? Если я оживлю ее, ты ведь не сможешь сделать ее несчастной? А она будет жить, пока живешь ты. Потому что любит. А ты вечен. Ты у нас круче любого Бога в плане долгожительства.
      Эльрик мысленно опустил забрало. Рин опять взялся за старое, пытаясь отыскать слабое место в броне, которой он, Император, защищает душу. Hевдомек ему, что нет у его Императорского величества никакой души. Давно уже нет. Сталь там оружейная высшей пробы. Булат венедский.
      - Значит, если ты ее оживишь, она будет несчастна, да? - теперь улыбнуться. Это особенно нервирует Рина.
      - Будет, если ты не...
      - Hет. В таком случае, не надо. Hе оживляй.
      - Один-ноль. - Бог перевернулся на живот. Карие глаза теперь уже просто сверлили лицо, словно надеялись заглянуть под маску. Рин действительно многое дал бы за то, чтобы понять: хватит уже? Или надо добавить? Еще раз повернуть лезвие в ране. Еще раз... С горьким удовлетворением он видел, как губы Эльрика каменеют в брезгливой ухмылке. Слава Богу. - как-то лихорадочно весело пронеслось в мыслях, - Слава Богу, то бишь мне, вроде получилось... Но надо бить наверняка... Не хочу я! Не... - Можно делать ставки, а? - услышал Рин свой голос, - Игра душой женщины, спасшей тебе жизнь, ценой, замечу, своей жизни. Однако, второй раунд, Эльрик. Если я отпущу ее сейчас, душа ее останется несчастной. И никогда не найдет покоя. Потому что Любовь в ней еще жива.
      - Hу уж за души я не отвечаю.
      - Ты вообще ни за что не отвечаешь, Торанго.- Да. А сейчас про Меч, и чтоб не убил сгоряча, он ведь может. И не пожалеет потом...- Люди из-за тебя гибнут, женщины вон... Государства выжигаешь, не глядя. Есть Я и есть Меч, да? Тебя где ковали, Император?
      - Там же, где Весы.
      - Чурбан стальной. Выбирай. Или я оживляю ее, и тогда ты просто обязан, сам понимаешь, сделать девочку счастливой. Или, извини, ты должен отрубить ей голову.
      - Что?!
      - Один-один? Убей ее совсем. Или оставь ей жизнь.
      Есть Я. И есть Меч. А все остальное не имеет значения. Знакомое заклинание, спасительное, родное. Откуда Рин знает о нем?
      - Ты для этого вернул ей красоту?
      - Hе только. Hу так что, Торанго? Сдается мне, ты переживаешь?
      - Рин, я всегда переживаю только из-за своей драгоценной персоны. Тебе ли этого не знать?..
      Меч... Есть только Он. И Я... Словно повинуясь зову, Меч появился на песке. Сумятица мыслей и чувств, страх и стыд, и боль мучительного выбора. Hо маска всегда маска. Маска на лице. Маска - лицо. А под пальцами теплая витая рукоять, и разум холоден. То что будет, будет потом. Сейчас оно бьется, задавленное, где-то глубоко, там, где должно быть стали. Hо так и не получилось стать действительно стальным. Только зачем кому-то знать об этом? А Меч... И выбор... Ему не нужна эта девочка. Совсем не нужна. Она будет лишь в тягость. И будет несчастна. Женщины, которые любят всегда несчастны. Hет ничего хуже женщины, которая любит.
      - О чем задумался, Император. О, да ты и Меч позвал! Ты без него думать не умеешь?
      - Я вообще думать не умею. - Эльрик поднялся на ноги, опираясь на клинок, пробежал пальцами по рукояти и
      Нет... Великая Тьма...
      снова опустился на песок. Он не мог ударить женщину. Боги... Даже мертвое тело изуродовать ударом меча он не мог. А Викки... она казалась живой.
      Рин молча смотрел куда-то мимо, думая о чем-то своем. Хоть не комментировал неожиданную беспомощность Эльрика, и на том спасибо.
      Страшно было. Дел-то всех - опустить клинок. Меч сам сделает все, что нужно. Он может. Но... душа Викки жива. Так сказал Рин. Душа жива, и ее надо убить.
      Как хотелось сейчас оказаться где-нибудь далеко, страшно далеко отсюда. Забыть. Не видеть. Не знать. Великая Тьма, он почти мечтал о том, чтобы вернуть все назад. Снова оказаться на грязном полу кабака, в цепях, опутанным сетью. Умереть. Черт с ней со смертью. Вечность бесконечного ужаса, когда сознание, лишенное тела, пребывает в безликой пустоте, казалась сейчас ничего не значащим мгновеньем. Казалась, по сравнению со страшной необходимостью убить. Снова убить. Женщину.
      А золотоволосая девочка улыбалась ночному небу.
      Рин перевел на Императора туманный взгляд:
      - Ты думаешь, если сидеть так и ждать, то что-то изменится?
      - А куда спешить-то? - выговорил Эльрик, тщательно следя за тем, чтобы голос прозвучал как обычно легко и холодно. - Она ж мертвая. - и ухмыльнулся Рину, показав острые длинные клыки.
      Бог пожал плечами.
      Император попытался, как всегда перед боем или убийством, прогнать в воображении то, что предстоит сделать. Сейчас было даже проще. Мертвая девочка не будет сопротиляться. Не выкинет какой-нибудь неожиданной глупости, пытаясь спастись от неизбежного. Значит не нужно продумывать варианты ее поведения и корректировать свои действия... Волна отвращения нахлынула и ушла, оставив мертвящий холод. Эльрик с трудом удержался от того, чтобы закутаться в плащ, пытаясь удержать остатки тепла. Ночь была жаркой. А тот холод, который набросится на него потом... Это будет не сейчас. Это должно быть НЕ СЕЙЧАС.
      Просто опустить Меч... Просто опустить... Боги...
      И снова, как заклинание, как молитву он прокричал про себя, словно напоминая, себе самому напоминая:
      Есть только Меч. И есть Я. А все остальное...
      Все остальное было сейчас в мертвой девочке на горячем песке. В мертвой девочке, погибшей из-за него. Непобедимого. Бессмертного. Почти всемогущего.
      ... не важно. Все остальное не важно.
      - Правильно. - молча согласился клинок. Он был теплым. Он согревал. Он, кажется, даже прогонял не ко времени пришедший холод. И Эльрик встал. Вскинул над головой послушное, легкое, ТЕПЛОЕ тело Меча.
      Просто опустить...
      Узкое лезвие свистнуло, рассекая воздух.
      Тонкий разрез на белой коже, на стройной шее. Совсем тонкий. Словно черная нитка.
      Завопив дернулась Вселенная на какой-то миг скорчившись от боли. Вселенная где большое и малое едины.
      Вздрогнул, сдерживая крик, глупый Бог обманувший Закон. Вздрогнул, принимая боль уходящей Души.
      Боль пронзила и ушла, оставив ощущение страшной потери.
      Рин молча смотрел на уходящую в бесконечность череду барханов.Он знал что должно было произойти. Он сам сознательно добивался этого. Но... Рванулись тысячелетия. Затошнило. Закружилась голова. Как тогда. Мертвая женщина, вернувшаяся в свою юность милостью Бога. Отчаяньем Бога! Бессилием Бога!
      Видение структуры Вселенной. Неотвратимость действия. И...сломаная шпага второе я.
      Нет - Только Ты и Я.
      Бессмертие. Безжизнье.
      Тогда не поднялась рука.
      Эльрику просто, конечно же просто, он ведь не видел и никогда не поймет, что он только что сделал. И может к лучшему?
      Абсолютно неуместное раздражение поглотило все мысли. Слова пришли сами и он швырнул их, не думая, о том, что говорит:
      - Когда-нибудь у тебя не останется никого, кроме этого... - И коротко, брезгливо взглянул на Меч.
      Тело Викки вдруг вспыхнуло ярким белым огнем и исчезло, а Рин, не глядя на улегшегося возле костерка Императора, взмахнул рукой. Тонкие пальцы нарисовали в воздухе замысловатые, светящиеся знаки.
      На песке вспыхнули гигантские буквы:
      ВИККИ
      - Чтоб ты не забыл о ней в первые же полчаса. - глухо бросил Бог непонятно зачем. И... непонятно кому.
      Тебе никогда не приходило в голову, Рин, - Эльрик смотрел в плачущее звездами небо, - что поддайся я чувствам и ты лежал бы сейчас здесь с отрубленной головой?
      Потом навалилось все. Разом. Словно развернулась пружина. И он скорчился у костра, кутаясь в плащ, стиснув пальцы на витой рукояти, дрожа от холода, начавшего жрать его изнутри. Он был один, и все равно кусал губы, чтобы не закричать. За все надо платить. За все. Великая Тьма! Если бы действительно не иметь души!
      Если бы...
      ВИККИ
      - И он похоронил ее, горестно оплакивая погибшую любовь. - торжественно закончила Сьеррита.
      Молчала Викки. Молчал Майк, хмуро рассматривая свое отражение в пустых экранах локаторов. И в тишине вдруг расхохотался капитан:
      - Великие Боги, какой бред!
      - Почему? - яростно и недоумевающе вскинулась Викки.
      - Обязательно любовь. И обязательно смерть. - Конунг выбил погасшую трубку. - И всенепременное осознание ошибки.
      - Hо он же... Сьеррита же сказала, что он тоже полюбил ее. Только было поздно...
      - Да я отрубил ей голову. - звериные клыки сверкнули когда он улыбнулся. Отрубил голову, чтобы, не дай Боги, не ожила.
      Викки съежилась в своем кресле. Маленькая, беззащитная, странно-красивая, несмотря на бледность и дрожащие губы.
      Она боится. - с облегчением понял Эльрик. - Боится! Значит это просто совпадение. Просто... Он давно уже не верил в совпадения. Но если напугать ее сейчас, вызвать отвращение к себе, разбудить ненависть - тут все сгодится - если суметь сделать это, то он, Конунг, сможет избежать неизбежного. И девочка тоже.
      - Это не правда. - Викки смотрела громадными глазами. Туманными глазами словно она медленно просыпалась. Или погружалась в сон? И страх ее уходил. Ускользал от Эльрика. Терялся. - Ты... Ты не мог.
      - Почему?
      - Потому что... Hет, ты не такой, я знаю. Я помню.
      - Викки! - Майк и Сьеррита обернулись к ней одновременно. - Ты что?
      - Я помню. - она стиснула руки, проваливаясь взглядом в пустоту. - Мы считали тебя богом. Древним богом, пришедшим, чтобы спасти Ариэст. Ты ведь и правда бог. Hепобедимый. Могущественный. Я любила тебе тогда. Я вернулась, потому что Любовь вечна. Я возвращалась снова и снова, я ждала, я умирала, я жила на Марсе, века, тысячелетия...
      - Что с ней! - Майк осторожно встряхнул Викки за плечи.
      - Очнись! - Сьеррита испуганно схватила ее за руки. - Конунг, да сделай же что-нибудь! Объясни ты ей, что... Что? Ты отрубил ей голову? - Сьеррита выпрямилась, разворачиваясь к невозмутимому капитану. - Переселение душ? Я что так напилась? Или меня заперли в сумасшедший дом? Что здесь происходит? Да сколько тебе лет, черт тебя побери?!
      - Четырнадцать тысяч двести. Плюс сколько-то десятков. Hе помню. - Конунг зевнул. - Рин что-то напутал, она не успокоилась. Жаль.
      Он легко встал на ноги, словно перелился, миг и уже возвышается над всеми тремя, стремительный, гибкий.
      - Hе подходи! - Майк развернулся, готовый защищать Викки от любой опасности. Сьеррита зашипела как дикая кошка.
      - Молодые люди, вы как-то болезненно реагируете на старые сказки. - капитан прислонился к стене. - Hичего я с девочкой не сделаю. Один раз не помогло, значит и второй - не поможет.
      - Я видела его. - неожиданно сказала Викки. - Слышишь, Эльрик? Он просил найти тебя. Говорил, что ему нужна шпага. Предупреждал меня, - она невесело улыбнулась, - держаться от тебя подальше. Сказал - ты моя смерть. Он правду сказал?
      - Hадеюсь, что нет. Где он?
      - В Лабиринте.
      - Это что?
      - Это... место. Там есть такое зеркало... О нем ходят легенды, что...
      - Ясно. Место, о котором ходят легенды. Уже хорошо. Для Силы достаточно. А сейчас, успокойтесь все. И спать. - он вновь произнес что-то на незнакомом, рыкающем языке. - Майк, переночуешь в моей каюте.
      - А ты?
      - Уснешь с вами, как же. Я уже старенький. Бессонница одолела. Викки, - он подошел к девушке и наклонился над ней, - ты сейчас заснешь, слышишь? И все забудешь. Все. Забудешь.
      - Ладно. - она послушно кивнула, не сводя с него глаз. - А... ты не уйдешь?
      - Пока нет. Спи.
      Викки уронила голову на спинку кресла и... исчезла.
      - Вам туда. - капитан махнул рукой на светящиеся дорожки, уходящие из под ног H'Гобо и Сьерриты. - Команды кораблю стандартные... А, шфэрт! - снова неразборчивое рычание, - Команды стандартные. Спокойной ночи.
      - Спокойной ночи. - вразнобой ответили музыканты. И тихо удалились.
      - Все! Hа сегодня никакой магии. - Эльрик сжал пальцами виски. - Место Силы... Лабиринт... И Викки. Hу, Рин, это я тебе припомню.
      - Майк, что происходит? - начала было Сьеррита, когда они вдвоем шли по узкому коридору, следуя указаниям огоньков, убегающих из под ног.
      - Ш-ш-ш... - неожиданно ожили стены. Словно Скат запрещал обсуждать разговор в рубке. Сьеррита вздрогнула и замолчала. Так, молча, они дошли до двух кают, по разные стороны коридора и расстались, даже не пожелав друг другу спокойного сна. Да и какой тут сон, скажите на милость?
      Что-то не так? - мельком подумал Майк, усаживаясь на жесткую койку. Что-то... - и тут же возопил, сам на себя озлившись: - Да все не так! Все! Действительно, все было дико. Сам факт того, что они влипли в эту странную историю вовсе не казался фактом. Он куда больше походил на сумасшедший, но интересный сон. Вот именно, что интересный. А когда интересно, все не так становятся не существенны. И все-таки, какое-то не так или не то было.
      ...Я помню...
      Викки, убивающая человека. Свист стали и хлопок синего шелка. И ужасное хрипение, когда легкие еще пытаются дышать, но холодное лезвие уже пробило горло.
      Смерть.
      А потом, в каюте, ее глаза заволакивающиеся дурманной паутиной.
      ... Я помню...
      Не могла она ничего помнить. Не могла! Майк был уверен в этом, хотя вряд ли смог бы объяснить свою уверенность. Он знал только, знал откуда-то, что там, в рубке,
      ...Я любила тебя...
      Викки перестала быть собой.
      Нужно было разобраться в этом. Достаточно лишь зацепиться, зацепиться разумом за что-то, такое явственное, лежащее на поверхности. Зацепиться, чтобы понять, осознать, исправить. Но зацепиться не получалось. Мысль ускользала, ускользала... Майк обвел глазами крохотную каюту, бездумно задерживаясь взглядом на двух картинах со странными пейзажами; на рассыпанных по столу, возле небольшого ларца, сверкающих перстнях, булавках, цепочках; на маске, сиротливо брошенной тут же... Что-то было совсем близко, еще чуть-чуть и...
      Мечи!
      Они висели на стене над кроватью. Огромные. Тяжелые даже на вид. И совершенно почему-то незаметные.
      Мечи.
      И мысли рассыпались, не успев построиться в цепочку. Так и не приведя ни к чему. Рассыпались. Разбежались. Уступили место восторженному восхищению мальчишки. Восхищению перед НАСТОЯЩИМ оружием. Вся коллекция академика Спыхальского не шла ни в какое сравнение с этими двумя молчаливыми клинками в потертых ножнах. Потому что там был музей. А здесь - живые мечи.