Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Эльрик де Фокс - Пыль небес

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Игнатова Наталья Владимировна / Пыль небес - Чтение (стр. 8)
Автор: Игнатова Наталья Владимировна
Жанр: Фантастический боевик
Серия: Эльрик де Фокс

 

 


Дошло до него только сейчас. И страх сменился глубоким сожалением. Так подвести барона. Так… подставить. И ладно бы по злобе, а то ведь от служебного рвения. По глупости, выходит. По беспримерному скудоумию.

– Ваша милость, – сказал он, – простите дурака. Всех мыслей-то было только о том, что ведь Черный же. А живет… не где-то там, здесь – в Лонгви. Мы же с ним одним воздухом дышим, полгода уже. У меня от таких мыслей ум за разум просто. За любую возможность готов был ухватиться. Вот и поспешил… на вашу голову…

– Ментальный допрос провели? – резко оборвал его Лонгвиец.

– Так точно.

– Кто заказал Черному Моюма?

– Воевода Драганский.

– Пардус, – Барон прикрыл глаза. – Что же, интересно, они с Моюмом не поделили? Збалок, Черного освободите сразу, как только… мм, он ранен, я слышал?

– Царапины, – буркнул Збалок. – Пострадал при повторном задержании.

– Ну значит, подлечите и освободите. Можете идти.


От ментального допроса осталось ощущение деликатного изнасилования. По крайней мере, Тиру казалось, что именно так чувствуют себя те, кого изнасиловали деликатно и по взаимной договоренности.

Сам попросил, в конце концов. Никто не неволил.

А прежде чем выставить за ворота, в смысле, освободить из заключения, ему даже залечили синяки, царапины и растяжения. Лонгвийские тюрьмы – самые гуманные тюрьмы в мире. Ура!

Вообще не до смеха было. Потому что ужасно хотелось жрать. То есть убивать. Безыдейно и безыскусно выбивать мозги, или с чувством, толком и расстановкой пластать жертв на тонкие мясные полоски, или сворачивать шеи, или до смерти пугать словами, или…

Тир понял, что его начинает трясти, как наркомана при абстиненции, и постарался думать о чем-нибудь другом.

О том, например, что сегодня учебный день и будут полеты. О том, что Казимира уже выпустили. О том, что в первые дни пребывания в Саэти у него тоже не было запаса посмертных даров, однако он знал, что через несколько дней получит свою дозу. Кроме того, под рукой был Казимир, живые консервы, и это помогало успокоиться.

А сейчас?!

Тир шагал по Старому городу, считал шаги, вспоминал стихи, умножал в уме четырехзначные числа – что угодно, лишь бы не думать о еде. Чертов Лонгвиец, чтоб ему, суке, самому так встрять. Не мытьем, так катаньем он вынудит убивать, после чего казнит с чистой совестью. И будет прав.

Они всегда правы. Люди, нелюди, по хрен, главное, что им можно жить, а ему – нельзя. Разве это само по себе не повод убивать их? Всегда. Везде. Как только подворачивается возможность.

Убивать, пока они не убили тебя.

Они ведь убьют…

…Он вышел прямо к «Мечникам». Едва не налетел на фон Геллета, остановился, хотел сказать что-то резкое… И малость пришел в себя.

– Извини, – пробормотал, отходя в сторону. – То есть извините.

Быть на «ты» с настоящим графом – это все-таки перебор.

Хм, а быть на «вы» с памятником?

– Убирайся, – произнес холодный, полный отвращения голос.

Тир обернулся. И отступил назад. Удивился тому, что в груди зародился глухой, совершенно нечеловеческий рык: он и не знал, что так умеет. Не хватало еще зубы оскалить и уши прижать.

Ну пес же, как есть пес. Невменяемый от страха.

Потому что увидел тигра.

Что ж, если он был собакой, то тот, кто стоял в десятке метров от него, действительно был зверем другой породы. Другого вида. Этот зверь даже обитал где-то в иной, своей собственной вселенной. И он был страшен.

Тир поймал себя на том, что продолжает пятиться, усилием воли заставил тело остановиться. Еще большее усилие потребовалось, чтобы вспомнить, что он – человек, пусть и нелюдь. И этот, страшный, тоже человек, хоть и шефанго. Барон собственной персоной. Трындец. На дворе-то раннее утро…

Лонгвиец был не один. С ним была лошадь. Без уздечки, но оседланная… Хрена там, лошадь! Это такая же лошадь, как Тир – человек. Похожие встречались на Земле, в предгорьях Тянь-Шаня, только на Земле они были дружелюбны, и с ними можно было поговорить, а эта – такая же бешеная, как ее хозяин.

На луке седла нахохлилась хищная птица. Какой-то пернатый птеродактиль! Сверхъестественное чудище, потому что птиц таких размеров просто не бывает. Птица смотрела на Тира. И не было в ней, конечно, ничего сверхъестественного, потому что, как любое нормальное животное, эта тварь сразу исполнилась дружелюбия.

Так же как и ворон на плече барона.

А Лонгвиец Тиром уже не интересовался.

Он подошел к памятнику, положил у ног фон Геллета темно-красную розу – ворон недовольно взмахнул крыльями, но удержался на плече – и вернулся к своему коню.

– Самодовольная скотина, – громко сказал Тир.

Он был слишком занят, усмиряя свой голод, и на то, чтобы контролировать другие чувства, его уже не хватало. Поэтому понимание проволочным скребком прошлось прямо по нервам.

В этом городе, который он любил и который, казалось, отвечал ему взаимностью, он был так же неуместен, как таракан на чистой, тарелке. Так же омерзителен. И он еще думал, что Лонгвиец убьет его, если встретит?! Да Лонгвиец даже смотреть на него брезгует, не то, что убивать.

Инстинкт самосохранения не подвел. Тир знал, что ничем не рискует. Об него просто не станут пачкаться.

– Памятник самому себе, – зло бросил он в спину барона, – ты думаешь, Лонгви – твоя собственность?

Лонгвиец даже не шелохнулся, но каким-то образом вдруг оказался в двух шагах. Огромный всадник, заслонивший собой полнеба.

– Лонгви – это я, – сказал он спокойно. – А вот твоя жизнь – действительно моя собственность. Ты живешь из милости. Не забывай об этом.

Вряд ли он хотел задеть, он знал, они все тут знали, что ни гордости, ни чувства собственного достоинства, ни какой другой бесполезной ерунды у Черного нет и быть не может. Лонгвиец просто ответил на вопрос и напомнил о существующем порядке вещей.

Поддержал, мать его, беседу.

Тир ухмыльнулся. Он всего за сутки смог обесточить тюрьму для магов и способен повторить это в любой момент. Он подумал сейчас о том, что Лонгви – весь – держится только на магии. И если найти уязвимые точки, если правильно ударить, вся эта неземная красота рассыплется мертвым камнем. Достаточно на какие-то секунды отключить подачу энергии.

Жизнь Черного в руках барона, о да. А о том, что в руках Черного существование Лонгви, барон не задумался?

– Я свалю отсюда сразу, как только получу диплом, – сказал Тир, глядя в жуткое серое лицо. – И после этого ноги моей не будет в твоем городе. Это я тебе обещаю. И знаешь что, нелюдь, ты еще пожалеешь об этом обещании.

– Я знаю.

Лонгвиец развернул коня и неспешно поехал прочь от памятника. Прочь от Тира. Который застыл на месте, пытаясь понять: ему не послышалось?

В скованном по рукам и ногам теле, свалившемся ему под ноги, он не сразу опознал Драганского воеводу.

– Пять минут, – бормотал Пардус, взгляд которого наполнялся смертным ужасом, – у тебя есть пять минут, Черный.

Он повторил это трижды, прежде чем Тир велел ему замолчать.

Пять минут – это что, демонстрация баронского чувства юмора? За это время Тир мог попытаться допросить Пардуса, получить от него хоть какую-то информацию о раиминах и о том, что связывало воеводу с Моюмом. А мог – убить с максимальной отдачей.

Вот и выбери, что в данный момент актуальней.

Тир выбрал даже раньше, чем успел сформулировать, из чего, собственно, выбирает.

Пардус умирал долго. Очень-очень долго. А Тир сидел рядом с ним на мостовой и тихо, проникновенно рассказывал воеводе, от чего и как тот умирает. На последних секундах он избавил Пардуса от мучений. Забрал посмертный дар, густо замешенный на боли и страхе. Кажется, он не ошибся насчет колдунов: жизнь Пардуса, как и жизнь Моюма, стоила двух человеческих.

Мертвое тело, искореженное невыносимой мукой, исчезло.

Вот так.

Тир встал, кивнул «Мечникам» и направился в Средний город. Сегодня был учебный день, и, чтобы успеть на занятия, следовало поторопиться.


А вечером ему позвонили из банка «Шатаури» и сообщили, что на его счет переведена тысяча олов. Барон Лонгвийский счел нужным выплатить оставшиеся после Пардуса долги.

История третья

ДЕМОНЫ ГРАФА ФОН ГЕЛЛЕТА

ГЛАВА 1

Выше нас не пускает жизнь,

А ниже – мы не умеем.

Олег Медведев

Графство Геллет. 2554-й год Эпохи Людей. Месяц элбах

Там, где пехота не пройдет

И бронепоезд не промчится,

Угрюмый танк не проползет,

Там пролетит стальная птица…

Песня с Земли прижилась в полку моментально. И давно уже Тиру осточертела. Он в поисках хоть каких-нибудь развлечений научил песенке свою эскадрилью, не особо утруждая себя расшифровкой неизвестных здесь понятий. А эскадрилья, ухватив суть, разнесла заразу по всему полку.

И спрашивается, ну вот что им бронепоезда, танки и стальные птицы вкупе с «могучим бреющим полетом» – от последней фразы Тира бросало в дрожь. Пели, однако.

Пилоту недоступен страх,

В глаза он смерти смотрит смело,

И если надо, жизнь отдаст,

Как отдал капитан Гастелло[7].

Застукав за насвистыванием мелодии командира полка, Тир в очередной раз убедился, что человеческая природа непостижима.

Полк стоял в Лантском Приморье. Отрабатывали полеты в сложных погодных условиях, взаимодействие с авианесущими шлиссдарками, морским и воздушным десантом. Лантское Приморье было самым северным регионом графства Геллет, которое, в свою очередь, было самым северным государством Вальдена – обширного лоскутного одеяла, накрывшего собой область между Галадским морем на востоке и хребтом Варигбаг на западе. Увидеть город Рогер, столиц графства, Тир не успел. Сразу, как только они с Казимиром были зачислены в полк – в третий авиаполк армии Геллета, – их в Приморье и отправили. Вместе с другими новичками.

Вместе-то вместе, но Тира и князя Мелецкого среди прочих выделили сразу, а все благодаря лонгвийским дипломам. Все-таки академическое образование существенно отличается от того, которое дают в летных училищах. Так что их определили в командиры звеньев, велели подчиненных не жалеть, себя – тем более. Учиться самим и учить всему, что знают, свои звенья.

Без проблем. Они учились и учили.

Машин не хватало. Боеприпасов не хватало. ГСМ не хватало. Зато было много пилотов и много дрянного самогона. Летали в три смены. Звено Тира разучилось употреблять спиртные напитки и соблюдало целибат шесть из семи дней недели. Еще его парни бросили курить и почти забыли, что такое «личное время».

В процессе всех этих метаморфоз они поняли, что в мире существует только одна оценка пилотажа: «отлично», все другие несовместимы с жизнью.


Через месяц Тир стал комэском. Жить стало хуже, жить стало веселей. Комэску полагалась своя машина и не полагалось времени на сон и еду. Не больно-то и хотелось: В геллетской армии, по крайней мере, в третьем авиаполку, у пилотов было предостаточно поводов жаловаться на жизнь. Ну а в распоряжении Тира всегда было необходимое для поддержания тонуса количество отрицательных эмоций.

Он не спал. Почти не ел. Безжалостно, но не до смерти гонял свою эскадрилью. А когда его подчиненные без сил расползались по казармам и засыпали мертвым сном (перед этим в обязательном порядке почистив сапоги и зубы и приняв душ) – Тир снова уходил на летное поле. И до утра не возвращался на землю.


В близости к границе с Радзимой были плюсы и не было минусов. В близости моря – тоже. Тир не убивал там, где жил, но другая страна – это другая страна. А скорость болида позволяла за ночь пересечь границу, поохотиться в глубине чужой территории и вернуться обратно раньше, чем кто-либо заметит твое отсутствие. Понятий «контроль» и «учет» в геллетской армии не существовало. Ну почти. Пилот обязан был отчитаться об использованных боеприпасах, а в остальном был вольной птицей. При условии, конечно, что летает на машине, на которую не претендуют еще двое таких же новобранцев.

Боеприпасы Тир не тратил. Море рядом, а в море рыбаки, что еще нужно?

И геллетские и радзимские рыбаки выходили в море незадолго до рассвета. Геллетских Тир не трогал. А радзимских считал законной добычей.

Прячась в утренних сумерках, в пляске волн, в обманчивой игре теней и неясного света, он подкрадывался к одиноким рыбацким лодкам, или как уж они тут зовутся? Шаланды? Ладьи? Переворачивал суденышки, толкнув их бортом болида, и предоставлял рыбакам спокойненько, медленно тонуть.

Если кто-то сопротивлялся, упорно не желая захлебнуться и пойти на дно, звал на помощь или плыл в направлении берега, Тир поддевал такого умника тараном болида и, как на вертеле, относил подальше в море. Туда, откуда тело никаким приливом, никакими течениями не вынесло бы к берегу или к излюбленным рыбаками ловчим местам.

Такие тела необходимо было прятать. Потому что выйти в море и не вернуться – это одно, а выйти в море и вернуться с дыркой во все пузо – это совсем другое. Дырку на неизбежные потери не спишут. Впрочем, море было холодным. В любое время года – холодным. Долго продержаться в такой воде не удалось бы ни одному человеку, так что Тир просто осторожничал. Соблюдал правила техники безопасности. Из тех же соображений, из которых выбирал для охоты обитателей разных рыбацких поселков…

Ну и конечно, следует признать, что ему нравилось чувствовать, как таран болида неотвратимо и грубо преодолевает сопротивление человеческого тела. Нравилось понимать, что пронзить человека, находящегося в воде, без всякой твердой опоры, это особый вид пилотского мастерства. И удержать его на таране, бьющегося в судорогах и пытающегося сорваться – задачка повышенной сложности. Словом, Тир полюбил охотиться. И даже заметив, что стал слишком часто позволять себе это удовольствие, немедленно нашел оправдание: он создавал запас посмертных даров. Пока есть возможность, запас надо увеличивать. Чтобы потом, когда возможность исчезнет, не остаться голодным и одержимым, как случилось в Лонгви в то утро, когда его выпустили из тюрьмы.


Вообще-то он прятался. Вроде как. Продолжал скрываться от раиминов. И, наверное, выделываться не стоило: кто не выделывается, тот не привлекает к себе внимания. Но не летать Тир не мог. Сейчас он компенсировал себе все долгие внеучебные дни и часы жизни в Лонгви. Дни и часы, когда полетов не было и между небом и Лонгви приходилось ставить знак равенства. Знак этот был вполне уместен. Но нельзя даже сравнивать умозрительный полет идеального города и реальный полет далекого от идеала раздолбанного болида.

О том, что его вычислят при помощи магии, Тир не беспокоился: летное поле, навигационное оборудование, ангары, весь гарнизон создавали достаточно помех, чтобы один-единственный Черный мог затеряться на этом фоне. Был бы жив Пардус, Тир, пожалуй, поосторожничал бы и отправился искать свою судьбу не в Геллет, а куда-нибудь на Мессар – западный материк, потому что Радзима – вот она, в пятидесяти километрах, и до Драганы всего пять часов полета. Однако воеводу он убил. До основных мест обитания раиминов было далеко. А на Мессаре, на вкус Тира, водилось слишком много нелюдей.

Кроме того, следуя привычке объяснять себе все свои поступки, он – постфактум, правда, – объяснил и сделанный выбор.

Объяснил себе, что давным-давно погибший Людвиг фон Геллет стал ему симпатичен невеликим ростом и умением драться как черт… или как бог? и захотелось посмотреть на землю, вырастившую такого молодца.

Объяснил Казимиру, что нынешний граф фон Геллет делает ставку в первую очередь на авиацию – и примеры двух успешных кампаний подтверждают, что ставку граф сделал верно, – стало быть, пилотам в Геллет прямая дорога.

Насчет последнего Казимир и сам догадался. Он тоже интересовался политикой, и он, в отличие от Тира, всерьез подумывал о карьере.


Эрик фон Геллет приходился единоутробным братом Грэю И’Слэху, и как относиться к этому, Тир пока не знал. Было это хорошо, плохо или не имело никакого значения – еще предстояло разобраться. Но мысль о том, что нынешний граф Эрик фон Геллет – незаконнорожденный сын предыдущего графа, Арнара фон Геллета, который, в свою очередь, тоже был бастардом, порой развлекала. И сын, и отец даже графство себе добыли одним и тем же способом: взяли на копье и смогли удержать.

Преемственность поколений.

Знать Геллета – бывшие безраздельные хозяева земель, из которых составилось нынешнее графство, – почти поголовно исповедовала либо радзимское язычество, либо веру в братьев-богов Флайфета и Тарсе. Вероисповеданием была обусловлена специфика их взаимоотношений между собой и с окружающим миром. Так, например, для геллетских аристократов не существовало понятия «незаконнорожденный» или «внебрачный ребенок». Они признавали таинство брака, но наравне с ним признавали и таинство любви, даже любви на одну ночь. Если итогом этой ночи стало рождение ребенка и отец признал ребенка своим, то какая разница, венчались ли его родители перед какими-то другими богами, кроме богини любви? И какая разница, кем была его мать, знатной девицей или селянкой-замарашкой, привлекшей внимание рыцаря? Таким образом, Эрик фон Геллет, сын графа и лонгвийской аристократки, получался этим людям ровней. Их дедам и отцам когда-то гораздо трудней было признать ровней себе Арнара фон Геллета.

Арнар почему-то считался сыном Лонгвийца, что было совершенно невозможно, и сам Лонгвиец считал эти дикие слухи чем-то вроде массовой галлюцинации. Арнар никак не мог претендовать на благородство происхождения со стороны матери, потому что мать его была ведьмой, дикаркой из приморских пустошей. Арнар – если только он и вправду существовал – смертельно оскорбил геллетскую знать. Графства к тому моменту практически не существовало: дворяне вспомнили старые порядки и разделили земли между собой, выдвинув в качестве правителя существо настолько незаметное и бессмысленное, что история не сохранила даже его имени. Арнар отобрал земли обратно и, в сущности, воссоздал графство заново, не иначе как по случайности присовокупив к территории Геллета по кусочку от Западной Радзимы и Северного Когерда.

Кстати, последнее действительно было в духе Лонгвийца.

Про Арнара фон Геллета, четырнадцать лет назад убитого орками, до сих пор ходили дикие слухи. Если верить слухам, он был прорицателем, мастером боевых искусств, сатанистом, языческим жрецом, военным гением и, да, разумеется, сыном Лонгвийца, то есть фигурой мифической, в реальности никогда не существовавшей.

Тир, опять же забавы для, изложил Казимиру эту точку зрения, бессовестно перемешав факты и вымысел и доказав, что Арнар фон Геллет – это несколько человек, живших в разное время и не имеющих к графству Геллет никакого отношения. Стало быть, подытожил он, притязания нынешнего графа на титул абсолютно беспочвенны.

А когда Казимир попытался спорить, ссылаясь при этом на Эрика фон Геллета, мол, а он-то тогда откуда взялся, удивился и поинтересовался, неужели светлый князь не знает, что отвечают ублюдкам их матушки на вопрос: «А где наш папа?»

– До чего ж ты иногда бываешь… мерзкий, – недовольно констатировал Казимир.

– Так ведь злодей, – удовлетворенно хмыкнул Тир.


Он продолжал удерживать Казимира при себе. Точнее, не отталкивал его. Конечно, с одной стороны, светлый князь его демаскировал, однако, с другой – был незаменим в случае боевого столкновения. Тем более что в Лантском Приморье из потенциально полезного он стал просто полезным. Когда в одном военном городке вместе обитают пилоты и пехотинцы, кому-нибудь вроде Тира очень удобно иметь под рукой кого-нибудь вроде Казимира. Идеальное приспособление для усмирения агрессивного быдла. В тонкости противостояния двух родов войск Тир никогда не вдумывался – это было неинтересно. Какие-то там традиции заставляют летчиков и пехотинцев кидаться друг на друга, ну пусть себе кидаются, главное, чтобы это не становилось его проблемой.

Ему не приходилось раньше служить в армии, однако освоить правила оказалось делом несложным. Устав регламентировал жизнь, задавал рамки, за которые Тир старался не выходить. А субординация сильно облегчала существование, установив планку, прыгать через которую было не нужно. То есть нужно, конечно. Тем, кто хочет карьерного роста.

Тир не хотел.

Должность комэска вполне его устраивала, равно как и никудышная погода, холодное северное море, отсутствие красивых женщин и приличной выпивки.

Его устраивало все. Даже его эскадрилья. Потому что ребята подобрались молодые, вменяемые, легко поддающиеся не только дрессировке, но и обучению.

Надавить чуть сильнее, и люди станут глиной, из которой можно будет просто слепить все, что заблагорассудится. Армейские правила давали командирам почти абсолютную власть над подчиненными, нужно только правильно и неагрессивно эту власть использовать. Тир мог бы. И поначалу именно так он и собирался поступить – на обучение людей было попросту жаль времени. Однако вовремя остановился, сообразив, что, если из его рук выйдет двенадцать почти идентичных пилотов (хороших пилотов, но – никаких людей), это может привлечь внимание и вызвать нежелательные расспросы.

Поэтому для начала он немного переделал себя самого. Перебрал варианты, выбрал наиболее подходящий к его случаю взгляд на проблему и постарался поверить в то, что этот взгляд – правильный.

Обучение людей – новое дело, неисследованная область, возможно, полезный опыт. К тому же это одно из тех занятий, которые приносят очевидную пользу, осмысленны и результативны. Двенадцать человек, каждого со своим характером, особенностями и привычками, можно было рассматривать как пищу, которую нельзя съесть, и злиться по этому поводу. А можно было рассмотреть как двенадцать разных задач, результат решения которых должен быть одинаковым.

Сначала Тир заставлял себя придерживаться новых взглядов, потом привык и наконец – неожиданно для себя – увлекся. Ему стала интересна отдача. Стал интересен механизм. Что такое он делает со своими бойцами, если они начинают подражать ему, ссылаться на него в спорах, воровать и цитировать его злые, без намека на снисходительность насмешки. Он ведь не делал с ними ничего особенного, не прибегал к своим способностям, наоборот, осторожничал, пытаясь остаться человеком даже тогда, когда уводил свою эскадрилью в небо. Он держался в рамках, заданных личиной, и все-таки его работа приносила результаты. А, кроме того, его уважали – уважали, а не боялись, как вначале – люди, которых он сам не уважал, не любил и вообще предпочел бы никогда не видеть.

«И на врага мы нападем могучим бреющим полетом…»

Воистину так. Аминь.

Странно это было. И обсудить странности не с кем. Не с Казимиром же. Тот хороший командир, но научить кого-то чему-то, кажется, в принципе не способен.


Конечно, это было не его дело, не его работа, не тот вид деятельности, в котором он мог приносить максимум пользы. Но Тир считал, что пока сойдет и так. Пока – что? Ну пока что-нибудь не подвернется.

А становиться военным пилотом – становиться им всерьез – это, разумеется, бред. Сам по себе институт армии – это абсурдная конструкция, с четкой до странности структурой. То есть смысла в существовании армий нет, зато внутри армейской системы имеют смысл даже самые нелепые части схемы. Этим можно пользоваться, раз уж сам оказался внутри, а не снаружи. Пользоваться, вон, хотя бы при помощи Казимира. Пусть старается, растет над собой. Граф молод, он еще будет воевать, так что у Казимира есть все возможности сделать карьеру, вылезти из армии в политику, обзавестись влиянием, врагами, потребностью в личном убийце… в смысле, в том, кто будет для него убивать.

Нет, Казимира в роли хозяина Тир не рассматривал даже умозрительно. Однако Казимира в качестве пулевой оболочки представлял легко. Пусть ломится наверх, раздвигая неподатливые армейские ткани, проламывая твердые кости. А уж оказавшись где-нибудь в области сердца или иных жизненно важных государственных органов, Тир и себе найдет применение.

Примерно так, не особо пока задумываясь над деталями, он и представлял свое будущее до тех пор, пока обстановка не осложнилась.

ГЛАВА 2

Еще одна зарубка на приклад.

Олег Медведев

С первого дня службы в Геллете Тир носил личину Эйфера – виолончелиста их арры, парня резкого, требовательного и весьма самоуверенного. Личина была сложной, поскольку имя пришлось оставить свое, и чтобы удержаться в образе, приходилось прикладывать некоторые усилия. Но смена имени требовала, во-первых, отказа от диплома, во-вторых, убийства оригинала, а диплом был нужен.

Назначение Тира на должность командира эскадрильи вызвало нездоровый ажиотаж у Казимира и еще нескольких пилотов, утверждавших – и поддерживающих друг друга в своем заблуждении, – что такое дело просто необходимо отметить. То, что Тир был непьющим, некурящим, не употреблял наркотиков, не любил женщин и вообще непонятно зачем жил на этом свете, никого не смущало. Главное, что был повод и была увольнительная.

С желаниями сослуживцев время от времени приходилось считаться просто потому, что этого требовала личина.

Словом, все совпало, причем неудачно. Командир полка даже предоставил им шлиссдарк модели «фоте» – десантную платформу на двадцать человек, – так что в цивилизацию не пришлось добираться верхом и пропал последний повод увильнуть от культпохода. Верхом Тир не ездил, об этом все знали и относились к проблеме с сочувствием, но на шлиссдарках-то он летал.

Пришлось лететь. Десять минут туда, столько же обратно. Жить можно, если бы между «туда и обратно» не было промежутка времени в двое суток. Личина, однако, брала свое. Тир считал, что зря потратит время, а Эйфер радовался возможности вырваться из размеренной жизни гарнизона. Дополняя друг друга, имя и личина делали ситуацию сносной.


Всю дорогу до Ланты Казимир разглядывал Тира и посмеивался про себя. Не зло, но все же не без злорадства. Новоиспеченному комэску было скучно уже сейчас, и он, похоже, предвидел, как будет скучать на протяжении двух дней, но – Казимир мог поклясться – в его умную голову не прокрадется даже мысли о том, что предоставляемые городом развлечения можно было бы и опробовать. Ну хоть разок.

Иногда светлому князю казалось, что Тир просто не знает, что такое алкоголь и для чего Бог сотворил женщин.

Он был созданием до крайности интересным и настолько же скучным. Если не знать, ни за что не подумаешь, что этот малыш, чтящий устав и большую часть времени проводящий в полетах, на самом деле наемный убийца, демон и бог знает кто еще. Никакой романтический или пугающий ореол, полагающийся подобным личностям, его не окружал. Ничего особенного, кроме способности влиять на людей, в нем не было. И в то, что им двоим грозит опасность со стороны раиминов, все еще жаждущих мести, верилось чем дальше, тем меньше. Казимир постепенно начинал забывать о том, с чего началась их жизнь в Саэти.

В Приморье ему не нравилось. Паршивый климат, дикие места; для досуга только кабаки в Ланте, публичный дом и непуганые селянки. После Лонгви, который отсюда, из северной глуши, казался центром вселенной, Лантское Приморье приобретало в глазах светлого князя все черты махрового Средневековья. Однако ему нравилось летать. И хотелось догнать Тира, который каким-то образом умудрился его обставить, первым получив должность командира эскадрильи.

Да и вообще, Приморье было промежуточным этапом.


В Ланте они все вместе отправились в гостиницу «Бочонок», облюбованную еще пилотами предыдущих поколений. На дверях этого заведения время от времени появлялась табличка с надписью: «Пехотинцам и собакам вход воспрещен» – как следствие, за дверями время от времени случались драки.

С пехотинцами.

Собаки своего возмущения не высказали ни разу, что характеризовало их лучшим образом, по сравнению с пехотой.

К тому времени как Казимир заметил отсутствие Тира, они всей компанией уже расположились в кабаке при гостинице и весьма душевно проводили время. Пили, общались, ожидали дам.

К ним присоединилось четверо штатских, скупщиков янтаря, и Казимир с удовольствием втянулся в увлекательное развлечение: живописание армейских будней перед неискушенной публикой.

Слово за слово, когда выпили достаточно, а дамы так и не появились – задержались они, – разговор стал серьезным. Что называется, «за жизнь». Вспомнили религию. Купцы оказались христианами, в компании пилотов преобладали язычники. Казимир, будучи крещеным, но к идеям христианства относящийся с пренебрежением, если не сказать хуже, балансировал на краю воинствующего атеизма. Словом, душевно пообщались. В разгар дискуссии появился Тир, просто пришел и сел за стол, как будто всегда тут был. Никто и не заметил. Выяснилось, что он – тоже христианин, причем убежденный. Казимир чуял подвох, но не мог сообразить, что же его смущает. В конце концов махнул рукой и вернулся к дискуссии.

Расстались участники диспута весьма друг другом довольные, заручившись взаимным обещанием встретиться еще при первой возможности. И Казимир изрядно удивился, застав в своем номере всех четверых купцов, без следа опьянения и настроенных весьма решительно.

В лицо ему сунули четыре серебряных креста. Четыре голоса слаженно и четко стали читать какую-то молитву. Холера ее поймет, какую именно – Казимир давно все молитвы позабыл, он их и знал-то всего две или три. «Купцы» окутались золотым ярким светом, и Казимир подумал, что кому-нибудь из этих ненормальных стоит дать в глаз. Чтобы остальные опомнились. Но, с другой стороны, они-то его не били…

– В чем дело, господа? – спросил он сердито. – Вы меня анафеме предаете или что тут происходит?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25