– Нету здесь ни микросхем, ни электроники, ни… вообще ни хрена. – Он вертел в тонких пальцах матовую жемчужину, ковыряя оправу узким ногтем. – А раз ни хрена, то, как оно может работать?

– Это же магия, – удивился Казимир.

– Угу, – Тир, похоже, слегка обиделся, – конечно.

– Интересно, – сказал Казимир, – а откуда ты знаешь, что там нет микросхем? Ты же ее не вскрывал. Внутрь не заглядывал.

Ответом ему был равнодушный взгляд.

– Я знаю, – ответил Тир. – И магия тут ни при чем.

Собственно, вот это самое «магия ни при чем» и подвигло светлого князя на то, чтобы вечером, уже в глубоких сумерках, когда местные жители отправились спать, а бодрствовать остались лишь караульные, завести с Тиром разговор по душам.

Тем более что и голова, порядком натрудившаяся за день, к вечеру, после сытного ужина, слегка полегчала. А может, сказалось местное пиво – светлое, вкусное и почти не пьянящее.

Тир на простой вопрос о том, кто он такой, ответить почему-то не спешил. Молча созерцал серое небо, и узкие глаза его были непроницаемы, как застывшая черная смола. Потом обтянутое камуфлированной тканью плечо шевельнулось:

– Идеальный убийца. Наверное, так.

Еще днем Казимир в ответ на подобное заявление не удержался бы от улыбки. Меньше всего его маленький подопечный походил на убийцу, тем более – идеального. Но разговор с Пардусом многое изменил. И пусть сейчас Тир ничем не напоминал себя тогдашнего – самоуверенного и голодного демона, играющего, как кошка с попавшейся в лапы жертвой, – Казимир все равно помнил. И улыбку помнил. И взгляд. И голос, лениво растягивающий слова: «Жизнь мне отдаст колдун, а чем заплатишь ты?»

– Мне кажется, ты не в первый раз заключаешь подобную сделку? – заметил он.

– Твоя наблюдательность, светлый князь, достойна восхищения, – Тир допустил улыбку от губ к уголкам глаз, – я подобными «сделками» зарабатываю хлеб свой насущный. Зарабатывал.

– Я думал, ты был солдатом.

– Одно другому не мешает…

Он смотрел выжидающе, но Казимир не мог понять, чего именно от него ждут. Поэтому сказал то, о чем думал:

– Если ты действительно хорошо умеешь убивать, ты и здесь можешь неплохо устроиться. Убийцы всегда нужны. Профессия редкая…

– А уж какая текучка кадров, – подхватил Тир, – вакантных мест полно.

Некий внутренний голос, а может, та самая, отмеченная Тиром наблюдательность подсказала Казимиру, что тему разговора стоит сменить. Бог весть почему. Ничего особенного сказано вроде бы не было.

– А чем тебе не понравилась здешняя магия?

– Издеваешься? – уточнил Тир.

– Нет. Мне интересно, что здесь с твоей точки зрения не так. Может быть, излучение местных артефактов плохо влияет на тебя? Или оно просто не похоже на то, с чем ты сталкивался. Мне приходилось видеть разных… ну ладно, не демонов, просто очень странных созданий и хотелось бы понять, на кого ты похож.

Тир поднял руки:

– Все. Сдаюсь. Если ты шутишь, то я не улавливаю, в чем соль. Если нет… Не знаю. Я – человек. Я умею убивать других людей. Ничего больше. Или ты о Пардусе?

– Скорее уж о том, что ты ему сказал.

– Ну да. Понимаю. Казимир, ты в покер играешь? Есть на твоей Земле карты?

– Да.

– Слово «блеф» ты когда-нибудь слышал?

– Н-ну. И при чем тут… Подожди, – Казимир забыл затянуться, – хочешь сказать, что ты ему врал? Притворялся? Ни за что потребовал две тысячи золотых монет?

– Золотые монеты называются олы, – напомнил Тир, – авансом мы получили только одну тысячу. И я ее отработаю.

– Между прочим, я тоже кое-что могу, – Казимир щелчком выбросил окурок, – возьмешь в долю?

Тир мгновенно перестал улыбаться. Серьезно спросил:

– Ты готов убить совершенно незнакомого человека? Просто так? Ни за что?

– Ну да, ни за что. – Казимир рассмеялся. – Тысяча олов по меркам этого мира «ни за что» основательное. Ты, кстати, когда цену называл, откуда знал, сколько запрашивать?

– С Медведем побеседовали, – рассеянно ответил Тир. – Ты это серьезно? Насчет денег?

– Что именно?

– Что готов убить за них. Ты действительно готов?

– Ну да, – Казимир слегка растерялся, – а почему нет?

– Ты когда-нибудь убивал?

– Пфф… – Светлый князь расправил плечи. – Я давно сбился со счета. Если ты хочешь сказать, что я не представляю себе всех сложностей процесса, то могу тебя заверить: представляю, и еще как. Хотя должен признаться, что в первый раз это и вправду было несколько… болезненно. – Он задумался, вспоминая. Кивнул сам себе: – Я очень переживал. Потом. Но мне было тогда всего шестнадцать или семнадцать лет, и убил я случайно, просто потому что сильно разозлился. А дальше стало проще. С каждым разом. Правда, мне никогда еще не приходилось убивать за деньги… Думаю, разница небольшая, да?

– Конечно, – ответил Тир, – кровь всегда кровь.

Темной ночью существо, которое называло себя Тиром, вытянулось на своей кровати, закинув руки за голову и глубоко вдохнув прохладный, пахнущий смолистым деревом и травой ночной воздух.

Оболочка – тонкие кости, смуглая кожа, стальные канаты жил. Маленькое и хрупкое вместилище темной силы. Черные глаза чуть заметно блестят в темноте.

Тир не спал. Он не нуждался в отдыхе этой ночью. Тир не думал – ему не о чем было думать. Тир становился собой. И этот процесс требовал всего его – без остатка.

Душа, как комок сгоревшей бумаги. Легкий, шуршащий комок, готовый рассыпаться от малейшего прикосновения. В ночной прохладе, в тишине, нарушаемой лишь писком летучих мышей, в темноте, погруженный в густую тень, этот комок казался большим, чем был на самом деле. Он словно бы шевелился – может быть, ночной ветер, странно и тревожно пахнущий ветер, покачивал его, а может быть, это тени играли в слабом свете звезд.

Шуршание. Шелестит зола. И вот уже нет сгоревшей бумаги. Есть волчонок, маленький серый щенок, свернувшийся клубком. Он слеп. Закрыты глаза. А шкурка кажется плюшевой – до того она мягкая, нежная, беззащитная. Волчонок поднимает голову. Нет, он не слеп, он лишь казался слепым. Прозрачные глаза с вертикальными щелями зрачков смотрят во тьму. Кошачьи глаза на лобастой щенячьей морде.

Ветер. Стих.

Больное сердце, искалеченное, израненное, в шрамах от ожогов, сердце это почувствовало прикосновение мягкой щенячьей шерсти.

А волчонок поднялся на лапы, ловкий и собранный, не знающий трогательной щенячьей неуклюжести, не щенок – волк-подросток. Белые зубы за черными губами. Желтые глаза. Черные щели зрачков.

– Я живой, – прошептало существо, которое называло себя Тиром, – я…

Оболочка больше не была пустой. Кости, и кожа, и жилы – сталь, гибкая, как плоть, плоть, прочная, как сталь. Волк, с шерстью серой и густой, повел низко опущенной головой, нюхая воздух. И прыгнул. Молча и бесшумно, лишь молнии зрачков сверкнули не отраженным – собственным светом.

– Я живой.

Тир рывком сел на постели.

Комок нервов, обнаженная, чуткая, как у птицы, душа, глаза, как черные дыры, и волосы цвета серебра. Человек, которого звали Зверем, молча смеялся, глядя в звездное небо. Он любил жить. Сейчас он вспомнил об этом. Он любил убивать – и об этом он вспомнил тоже. Жизнь ждала его впереди, чужая жизнь, сладкая, как боль. И боль, чужая боль, густая, как мед. И небо. И рассекающие небесную плоть стрелы болидов. Чужой страх, свое могущество, загадки и тайны, люди, машины. Мир.

Новый и неведомый. Мир живых, еще не знающий о том, что смерть пришла в него во плоти.

Когда прошла эйфория и прикосновение воздуха к коже перестало вызывать приступы беспричинного смеха, а вид звезд в узком окне не кружил больше голову, Тир заставил себя сосредоточиться на делах мирских.

Реальность окружающего уже не вызывала сомнений. Адский огонь остался позади, и в это приходилось поверить. Он верил уже не раз. И каждый раз сила, с которой нельзя было спорить, возвращала его обратно.

В огонь.

«Всего лишь одна из пыток – ад многогранен, многолик и не лишен чувства юмора. И не было здесь, в этом мире, ничего, доказывающего его реальность. Ничего, кроме возродившейся из золы волчьей души. И кроме болидов. Ад бессилен там, где люди дотянулись до неба».

Однако довольно лирики. Суровые будни такая же неотъемлемая составляющая реальности, как синие сполохи звезд в фиолетовом небе. Вот о буднях и стоит подумать. О предстоящей работе, о работодателе и о светлом князе Мелецком, заявившем себя путешественником между мирами.

Со светлым князем, впрочем, все было понятно. Душа его просматривалась насквозь, чистая, как дистиллированная вода. Несчастливое детство, моральная травма в юности и осознание своей особости – коктейль столь же обыденный в человеческих душах, как «Маргарита» – в барах. Излишне умные и начитанные типы, неосознанно стремящиеся быть «плохими», даже «очень плохими», встречались Тиру куда чаще, чем люди, умеющие или хотя бы пытающиеся быть «хорошими». Они были неинтересны и предсказуемы, зато не опасны, а порой даже и полезны, как вот может стать полезным Казимир Мелецкий.

Он должен полагать, будто Тир нуждается в опеке. Должен верить своим однажды сделанным выводам и своему однажды сформированному представлению. Это несложно. Достаточно говорить Казимиру правду, быть откровенным и серьезным. Граница между правдой, которую можно говорить, и правдой, о которой нужно молчать, достаточно широка, чтобы идти по ней с закрытыми глазами.

Да. Казимир не будет мешать, Казимир с радостью поможет, и, в конце концов, Казимир послужит пищей. Сам дурак, знал ведь, с кем связался.

С Пардусом, к сожалению, все далеко не так просто.

Тир встал с кровати и гибко потянулся, с удовольствием ощущая в себе каждую жилку, каждый напрягшийся мускул. Вытянул руки, разглядывая пальцы, ладони.

Живой.

Ни следа ожогов на коже, и тело послушно, как раньше. Как раньше подвижно. Огонь не повредил ему. Говорят, что адское пламя жжет душу, но это смешно.

Что такое душа? Это память, мысли или чувства?

Память – это что-то вроде ящика с инструментами, а мысли – те самые инструменты, что хранятся в ящике-памяти. Чувства же… их вообще следует оставлять за скобками. Так что такое душа? Нет ее.

Пардус. Пардус…

Тир подошел к узкому окну. Не окно – бойница. Кошке – в самый раз, человеку – ни в жизнь не протиснуться. Поднял руку, ловя пальцами прохладный ночной ветер. И замер так. Что-то – чутье? – предупредило: не надо. Нельзя пересекать границу стен. Настороженно опустив голову, Тир принюхался, поискал, закрыв глаза, датчики сигнализации, невидимые обычным зрением лучи лазера, видеокамеры, наконец… Дом был напичкан магией. «Не дом, – услужливо подсказала память, – башня. А все вокруг, внутри стен, называется детинец. Или более привычно – кремль». Насчет же магии… здесь память сдавалась, а мысли сворачивались в колечки, как садовые улитки. Медальон-толмач, в услугах которого Тир уже не нуждался, охотно напомнил бы сейчас, что такое магия, где она используется и каким образом обращаться с простейшими волшебными предметами, которых хватает в любом приличном доме. Или в башне. Толку, однако, от его напоминаний…

Казимира нисколько не насторожило то, что выданные им приборы использовали для перевода их же собственный языковой багаж. Оставалось только догадываться, встроены ли языки Земли в память «толмачей» или медальоны каким-то непостижимым образом считывали информацию из памяти владельцев. Возможно, Казимир об этом даже не задумался. А Тир задумался сразу. И утвердился в своих подозрениях, когда понял, что его переводчик постоянно сбивается на разные языки, тяготея, впрочем, к немецкому и русскому.

Тир избавился бы от неведомо как функционирующего устройства, не будь оно неживым. Неживое же было неспособно на злокозненность в его отношении, значит, «толмачу» можно было доверять. И действительно, уже через несколько минут совместной работы Тир почувствовал исходящую от приборчика доброжелательность. Неживое, тонкое и сложное устройство – такие не подводят, магия там или не магия.

Тир рассерженно фыркнул. Как ни крути, а придется пользоваться здешней терминологией, пока не подберешь более подходящую. Итак, башня напичкана магией. Проследить токи энергии, места, где энергия собирается в узлы, а также предположить, каким образом она может быть использована, труда не составляло, но вот понять, что же это за сила, определить ее характер Тир не мог.

Ерунда, впрочем. Не все сразу. Пока достаточно того, что есть. А есть…

По-прежнему не открывая глаз, Тир провел рукой по краю оконного проема. Пальцы зажили своей жизнью, длинные, гибкие, подвижные, как паучьи лапы, они скользили по дереву, очерчивая незаметный взгляду, умело замаскированный под естественный узор древесины, но явно человеческими руками сделанный рисунок.

Непонятно. Какие-то значки. Руны, что ли? Вот уж с чем никогда не приходилось иметь дела. Однако главное ясно. Каким-то образом рисунок влияет на подсознание, создает иллюзию опасности для того, кто захочет выйти через это окно. Ничего особенного, видывали и не такое. Непонятно лишь, кого же собирались удерживать в этой комнате? Карлика? Какого-нибудь лилипута, или как они там называются… хоббита? Кто еще может выбраться через узкую бойницу? И, главное, зачем? Этаж-то не первый.

«Ты такой умный! – похвалил Тир сам себя. – А сам что хочешь сделать?»

Он уже не хотел. Передумал. Может быть, странные значки были тому причиной, а может, переменилось настроение, без повода, просто так. Хотел выбраться наружу, спуститься по стене, пройтись по ночному городку, оглядываясь, осматриваясь, избегая стражи, и вернуться обратно так же тихо и незаметно. Хотел. И расхотел. Комната, куда его поместили, была призвана не выпускать таких, как он. Подобных ему. Черных, как сказал бы Пардус. Пардус, с первого взгляда определивший, кто перед ним.

Определивший неточно. Пардус ошибся: разглядел в облике человека незамутненное зло, но не увидел за этим злом обычнейшего, уязвимого, смертного тела.

Он опасен? Да, безусловно. Он знает куда больше, чем знает Тир, и нельзя сказать, когда раскроет обман, разглядит бессовестный блеф, догадается, что Тир вовсе не так страшен, как пытается выглядеть. А еще он наверняка не один такой, видящий и знающий. Экстрасенс, мать его етить! Один экстрасенс заказывает киллеру другого экстрасенса. Нет, не может быть, чтобы все упиралось в «астральные», или как они там, разборки двух ненормальных! Уж не тянут ли тебя, парень, за уши в политику? Чтобы по выполнении работы отрезать, как водится, эти самые уши вместе с головой?

Так оно, скорее всего, и было. И если в обычных условиях Тир не счел бы ситуацию хоть сколько-нибудь сложной, то здесь и сейчас он чувствовал себя неуютно. Пардус, Пардус, чтоб ему. Разглядел, увидел, даже не приглядываясь, то, что видеть не полагалось. То, что невозможно было увидеть.

«Еще скажи: то, чего нет! – Тир был полон язвительности. – Можно не верить в магию, но уж в себя-то поверить придется».

Однако пока выбирать не из чего, нужно действовать так, как действовал бы в родном мире. Быстро. Аккуратно. И по возможности непредсказуемо.

Главное – объяснить светлому князю Мелецкому, кто командует, и научить эти команды выполнять.