Надо сознаться, что по всему пути мне лично оказывали большое внимание и крайнюю предупредительность - не только до русской границы, но, в особенности, в Румынии. В Яссах, в Рошане, в Браилове префекты, два министра и все власти не отходили от меня в продолжении остановок, публика кланялась, толпилась и приветствовала, а в Рошане, где мы остановились на полтора часа, все время угощали концертом и на прощанье криками "Vivat!". Мои сослуживцы были свидетелями оваций и поражены общим сочувствием, как передавал мне Черкасский, от них слышавший.
      В понедельник в первом часу прибыли мы в Унгены. Князь Мурузи (отец нашего) выехал навстречу, усадил в экипаж, запряженный 4-мя лошадьми (по-молдавски) цугом, с пестрым кучером, управлявшим верхом четверкою посредством бича и гнавшим нас по плохой и гористой дороге во весь дух лошадей, и привез к себе в имение. Княгиня и он угостили завтраком, чаем, великолепным розаном, показали дом с великолепным видом на Прут, садом и пр. и доставили меня обратно на станцию до отхода поезда. Лишь в 4 часа добрались мы (в том же вагоне) до Ясс. Там префект предложил мне коляску, и я успел осмотреть этот прелестный городок. Жара была значительная, а суета на станции невыносимая. Мне дали отделение (6-ти местное) в вагоне 1-го класса, но я поделился им с Чертковым и Голицыным. Удобств уже никаких не было. За недостатком мест в набитом публикою поезде я поместил Дмитрия и Ивана в почтовом вагоне, где им было хорошо. Положительно можно сказать, что если бы я не догадался взять фургон и лошадей с собою, мне не видать бы своего обоза; лошади и люди натерпелись бы много дорогою. Царский и свитский обозы, отправленные с 12 мая из Петербурга 10-ю поездами, только завтра утром начнут прибывать в Плоешти, а большая часть осталась еще в наших пределах. Коляску мою с вещами, присланными Алексеем, обогнали мы в Корнешти (между Кишиневом и Унгенами). Лошади - придворные и свитские - чахнут в вагонах по 10 дней! Христо (конюх) не нарадуется, что ехал быстро со мною, пользуясь особым вниманием всех железнодорожных властей.
      Увы! Коляска оказалась до того громадною и тяжелою, что, по отзыву шталмейстера, это самый тяжелый экипаж всего поезда! Что я буду с ним делать? Говорят, что для канцлера везут дормез. Моя коляска ему в пару с тою разницею, что я буду возить рыдван на своих лошадях, тогда как князя Горчакова повезут на царских, в которых недостатка никогда не будет. Хорошо, что я взял овес с собою из Немиринцы: на станциях д и не достанешь. Нашего запаса хватит еще здесь дней на 8. Расхода много, и безурядица большая.
      Братьяно (первый министр) остановил наш поезд в Барбоше, и мы с ним беседовали между двумя стоящими поездами на берегу Дуная в три часа пополуночи! Около 12 часов достигли мы, наконец, Плоешти. Хлопотать стал я о перевозке вещей в отведенную мне квартиру, нанял извощика Дмитрию и Ивану и распорядился выгрузкою фургона и лошадей. Вдруг вижу перед собою главнокомандующего, ездившего смотреть казаков на станции. Великий князь мне обрадовался, обласкал меня и посадил с собою в коляску, несмотря на протест мой, что я в дорожном платье и выпачкан. Довезя до своей квартиры, великий князь побеседовал со мною о политическом положении (весьма тягостном для него) и хотел насильственно оставить завтракать. Я уклонился, добрался до своей квартиры и принялся за мытье, бритье и пр. Тотчас явились наши константинопольцы, прозевавшие мой приезд - Нелидов, Базили, Мурузи, Полуботко, Евангели и пр.{1} Справили мне чаю, потому что я 24 часа почти ничего не пил - на румынской дороге ничего не достанешь, и меня так окружали на станциях, что не давали ни есть, ни пить, занимая политикою.
      Здесь Владимир Александрович (великий князь) и Лейхтенбергские. В 6 часов пополудни обедал у главнокомандующего. За столом сидело более 100 человек. Играл (отлично) оркестр цыганский, причем некоторые музыканты пели. Баритон-солист оказался весьма сносным.
      Вечером великий князь отправился навстречу в Браилов к государю.
      25 мая
      Делал визиты и принимал у себя с самого утра гостей. Железная дорога, пыль и жара раздражили кожу на голове и шее, так что мне несколько хуже стало, хотя в общем я совсем здоров, и глаза нисколько не пострадали от дороги. Принимаю sil*, моюсь мылом и мажу глицерином. Сегодня завтракаем и обедаем под председательством Галла. Все обходятся со мною радушно и внимательно. Вам многие, в особенности константинопольцы, кланяются. Вечером в 8 часов прибудет государь. Едем встречать. Нового ничего не будет до 2 июня. Тогда начнется переправа на разных пунктах. Говорят, что царь не только хочет присутствовать на переправе, но и перейдет даже с армиею. На завтра (26-е) назначен я дежурным при его величестве, что меня сразу вводит в колею общую, вне Министерства иностранных дел. Наряд прислан из Петербурга. Авось буду опять дежурным при переправе, потому что иначе не буду видеть вблизи действия. Главная квартира может отстать, а дежурному доставляют средства поспеть своевременно туда, где будет государь. Видел Лорю**, который ругает румын и болгар (как и другие петербургские), что они ничего не стоят, и пророчит мир через 15 дней. Нелидов успокоился и утешился. Хитрово ничего ровно не делает, но расхаживает с толпою и прислуживается к сильным, в особенности к великим князьям.
      Так как я не могу писать все в двух экземплярах, то не худо бы устроиться вам с родителями моими таким образом, чтобы сообщать друг другу мои грамотки для пополнения взаимных сведений.
      Церетелев вполне счастлив, произведен за отличие в унтер-офицеры и переведен в казаки к Скобелеву. Его уже видели кубанцем, состоящим при штабе Скобелева, где ему тепло и приятно. Христо{2} красуется в свите великого князя. В болгарской бригаде волонтеров уже 3 600 чел., и ими все довольны. Около 2 июня назначаются решительные действия.
      Сейчас прибыл государь (с 9 час. вечера). Встреча громкая, шумная, пыльная. Должен был возвращаться со станции, зажмурив глаза, чтобы не разболелись. До сих пор они у меня в исправности, но затылок еще не в нормальном состоянии.
      Как только государь и наследник увидели меня в толпе, так приветствовали пожатием руки и расспрашивали о вас. Жомини выставляет знатоком всего Ону, который подавал о Болгарии (?!) мемуар в Петербурге, и его сюда вызывают. Много мне нужно терпения и самоотвержения!
      26 мая
      Сейчас пришел фельдъегерь сказать, что едет. Отдаю ему письмо. Я был дежурным и ездил за государем при встрече гвардейского отряда. Дали такую старую и высокую лошадь, что я едва-едва вскарабкался. Мне казалось, что сижу на верблюде. Уверяют, что арабские жеребцы без зеленого корма взбесятся и не будут годиться летом. Князь Меншиков пристает, чтобы я продал рыжего или обменял его на две казачьи лошади. Благоразумнее было бы согласиться.
      Князь Карл приезжал к государю, а завтра его величество отправляется в Бухарест отдавать визит. Я еду также. Завтра же вернемся. Как только принц Карл уехал, государь позвал к себе и очень милостиво и подробно объяснил мне все происходившее в Петербурге в мое отсутствие. Шувалове домогательство связать нас в пользу Англии{3} по рукам и по ногам не удалось, слава Богу, и государь хочет остаться полным хозяином дела. Между прочими гадостями Шувалов уверял, что Салюсбери отпирается от всего сказанного им на конференции{4} и мне. Около часу беседовал я с государем. Видно по всему, что меня будут призывать на все совещания и что надеются вести переговоры с турками на аванпостах, где тогда и будет мое место.
      Здоровье батюшки меня тревожит. Всех спутников государя расспрашивал я о твоем письме, рассчитывая, что, как было условлено, твоя грамотка будет сдана через Руденко в понедельник вечером на утренний поезд. Признаюсь, что разочарование было довольно горько. Нет от тебя, милейшая моя жинка, ни строчки! Ради Бога, доставляй мне почаще весточки о себе, не затрудняя себя длинным посланием. Главное мне знать правду о вашем здоровье, мои ненаглядные. Здесь рассчитывают, что кампания недолго продолжится и что все будет кончено если не к концу июня, то в конце июля. Дай-то Бог, но не верится. При энергии в начале июля могут уже быть серьезные результаты за Балканами.
      Царские поезда еще не все сюда доехали, и моя коляска еще в дороге. Но страшно посмотреть на массу экипажей, лошадей, повозок и... ненужных людей. Всего комичнее канцлер и Жомини в этой сумятице. Они оба толкуют о том, как пойдут в Балканы, и старик хвастается, что сядет верхом. Я себе воображаю трио - канцлера, Жомини и храброго Ону в серьезной перепалке.
      Дмитрия лечу, даю крупинки, но голос все еще не восстановился. Придется показать Боткину. Ксенофонт Яковлевич Никольский (мой духовник) здесь при государе и с нами завтракает и обедает. Сегодня приглашен я к царскому столу. Меня осаждают целый день румыны, греки, болгары и посещают константинопольцы (наши). Нет ни минуты свободной.
      Поздравляю себя заранее со 2 июня. Уверен, что ты вспомнишь о многолюбящем муже-поклоннике в этот счастливый для нас день. Обнимаю вас всех тысячекратно. Да благословит и сохранит вас Господь. Целую ручки у милейшей и добрейшей матушки. Уповаю, что она будет зорко смотреть за здоровьем всех вас, а в особенности за твоим. Помни, что восстановление его необходимо не только для деток наших, но и для меня, твоего обожателя. Надеюсь на милость Всевышнего, который оградит нас и соединит снова с тем, чтобы больше не разделять.
      Как учатся Леля, Мика и Катя? Жду писем от них, а также и от Павлика. Целую деток и поручаю им расцеловать маму и бабушку.
      Мой поклон Мельникову, Соколову, Пелагее Алексеевне и Елисавете Карловне.
      Не оторвался бы от бумаги. Боюсь, что впредь письма будут короче.
      Твой неизменный Николай
      No 2
      28 мая. Плоешти
      Только что отправил я, милейший друг и бесценная Катя, мое первое письмо, как принесли мне твою грамотку с письмецом от Павлика и посылкою с лексиконами. Несказанно обрадовался я твоему почерку и даже лондонскому коронованному произведению. Милейшего Павлика расцелуй за милое письмо. Без лексиконов мог бы обойтись, но благо прислан - возвращаю взятый у тебя - для испытания аккуратности доставки посылок. Судя по телеграмме, полученной из Петербурга, родители собираются переехать на дачу, но батюшка был нездоров, и теперь ему лишь лучше! Ты можешь себе представить беспокойство мое.
      Дежурство мое обошлось весьма благополучно. Оказывается из сведений с разных сторон, что Шувалову были довольно строгие замечания (ему все равно, что с гуся вода) насчет его поведения в Англии, забвения русских и преклонения пред английскими интересами и т. д. Одним словом, в комитете, где заседали три посла (Шувалов, Новиков и Убри) найдено, что каждый из них подчинился вполне сфере, его окружающей. Государь отлично поставил вопрос и один. Канцлер в восторге от Шувалова, считая его неопасным соперником. Приверженцы Шувалова хвалят его самым странным образом: говорят, что он один может прибрать в руки верховную власть, определить образ правления и что у него в политике никакой программы нет, то есть другими словами, что он не усвоился с отечественными интересами и продаст их первому иностранцу если не за копейку, то за красное слово!
      В четверг я обедал у государя, а в пятницу ездил с ним в Бухарест. Свита была самая малочисленная - канцлер (без своих), граф Адлерберг и дежурные. Меня взяли в виде исключения, так как князь Карл меня приглашал приехать в Бухарест, а одному туда отправляться для политики мне не хотелось. Князь Суворов в страшную вломился претензию, что его не взяли!!!
      В квартире своей я устроил очень изрядно. Хозяйка (старуха и некрасивая) очень услужлива. Бедный Дмитрий все еще охрип. Я опасался, что не признак ли это горловой чахотки. Продолжаю давать крупинки, но не помогает. Боли никакой нет, и не кашляет почти. Погода чудесная и жаркая. Ночью сырости почти нет. Плоешти обладает лучшим климатом в Румынии.
      Коляска моя прибыла, она менее громадна, нежели казалась в поезде, но четырехместная, с задним кабриолетом. Вещей в нее помещается мало, а места пропадает много. Не постигаю, как могли купить, кто-нибудь хотел сбыть. Дмитрий все бракует, в особенности негодует, что погребец слишком прост, а самовар мал для 4-х стаканов. Седло и мундштуки хороши, сегодня пробовал на Ададе. Рыжий кашляет, и шея у него еще не зажила, едва ли годится в свите. Я здоров, и, кажется, шея улучшается.
      Вчера отправились мы в 10 часов утра в Бухарест, и выезд был самый торжественный. Народу множество на улице (около 40 тыс.), много хорошеньких дам, бросали цветы, кричали. На балконе против дворца было семейство Гики: дети меня узнали, стали кричать и засыпали цветами. У государя вся коляска была наполнена. Я ехал с Дм. Ал. Милютиным, князь Горчаков с Братьяно. У них были разные происшествия - лошадь с ума сошла, пересадили канцлера в другую коляску. Колесо полетело в сторону, и старик чуть не вывалился. Посадили в извощичью коляску, наконец - лошади понесли. Жара была сильная, и канцлер сильно утомился. Он начинает замечать, что ему не по силам находиться в Главной квартире. По всей вероятности, когда мы пойдем далее, его оставят в Галаце. В 4 часа пополудни мы вернулись в Плоешти.
      Сегодня утром в седьмом часу я велел оседлать Адада новым кавалерийским седлом (его прикрасила военная обмундировка) и поездил, чтобы приучить к новому тяжелому мундштуку. В 11 часов был смотр бригаде пехоты с артиллерией, проходивший через Плоешти. Я был в свите на Ададе, и им очень любовались и товарищи, и великие князья. Вел он себя весьма скромно, ни музыки, ни песенников, ни проходящих под ногами солдат не боялся, но в свите подпрыгивал и суетился, собираясь кусать и лягать, когда наседали. Полагаю, что привыкнет.
      Государь собирается, кажется, оставаться при войсках до конца похода, но многие из приближенных полагают, что случится иначе. Ожидая, что турки будут просить мира (одна из иллюзий) скоро, меня отправят, вероятно, туда вперед для переговоров с уполномоченными, не прерывая военных действий, пока наши условия не будут приняты.
      Завтра обедню служит Ксенофонт Яковлевич Никольский. Меня перенесет его голос в давно минувшее...
      Лоря здесь и постоянно ораторствует. Не полагаю, что бранд-майору следует что-либо приписать, ибо я ему дал более 1000 руб. перед выездом. Надо потребовать через Решетилова окончательный расчет прихода и расхода, а мне его выслать затем для окончательного решения.
      Очень рад, что ты хорошо и много спишь. Здесь я ложусь около 11-ти, а встаю в 6 и даже в 5. Вечером у меня бывают Черкасский, Нелидов, Сорокин, Базили и пр. Жаль, что не могу взять с собою в Главную квартиру добрейшую матушку! Здешняя температура воздуха и солнце ее совершенно удовлетворили бы: теперь уже 26 и 28° в тени. Что же будет в июне и в июле?
      Устраивай Круподерницы, чтобы сделать пребывание для всех приятным (нам с тобою вдвоем везде хорошо будет), а в Немиринцах советую сделать необходимый ремонт без излишка. Устроили ли колесо каретное? Меня беспокоит, ибо нужно будет Екатерине Матвеевне и матушке. Нашли ли втулку?
      Обнимаю милейших деток. Надеюсь, что они вас утешают своим прилежанием и поведением. Целую ручки у матушки. Привет мой Соколову, Пелагее Алексеевне и Нидман. Твой влюбленный и неизменный друг и муж Николай. Благослови. Будь весела, бодра, здорова. Молитесь, чтобы поскорее и надолго соединились.
      No 3
      30 мая. Плоешти
      Вчера служил обедню здесь отец Ксенофонт (наш духовник), милейший друг, бесценная жинка моя. Опять был смотр войскам, и снова я был на Ададе. Рыжий хромает, и притом шея еще не зажила. Тотчас после смотра нас обкатил дождь проливной, возобновлявшийся неоднократно в течение дня. Принц Карл был здесь с принцессою и обедал у государя, а я пропустил гофмаршальский обед ради Братьяно, доезжавшего меня в это время политикою. Помогаю князю Черкасскому, великому князю Николаю Николаевичу и его величеству своими сведениями и сообщениями. Вчера долго со всеми тремя беседовал. Невидным образом оказываю посильную помощь, исполняя таким образом долг свой беспретензионно. Вода все еще не убывает с Дуная, а в нижнем [течении] даже снова прибыла, беда, да и только.
      Хотя я получил успокоительную телеграмму из Петербурга, однако же здоровье батюшки меня сильно тревожит. Он лежал в постеле и сильно простудился.
      Шувалов, желая уверить петербургскую публику, что он всемогущ и разрешит Восточный вопрос, и преклоняясь пред Европою, в особенности Англией{5}, тогда как в грош русские интересы не ставит, убедил (чрез Жомини) канцлера согласиться на заключение мира "после первой или второй победы" на основании разделения Болгарии на две области - одну, севернее Балкан, которой дадут автономию, а другую (самую важную, богатую и торговую) оставят в турецких руках с некоторыми лишь гарантиями. Англичане норовят лишить государя и Россию всех результатов войны, а Шувалов вторит им. Жомини и старик поддакивают и восхищаются талантом легкомысленного и недобросовестного посла!
      Собран был сегодня у государя комитет (в котором и я принимал участие), изменивший эти переговоры и доказавший необходимость освободить всю Болгарию, не давая дробить ее на южную и северную. Шувалова предупредили по телеграфу об изменении распоряжений. Главнокомандующий, Черкасский, Милютин, Непокойчицкий и я стояли единодушно против канцлера, который должен был уступить{6}. Полагаю, что сослужил великую службу, но остался без завтрака, ибо призыв к государю совпал с гофмаршальским завтраком. Пришлось таким образом 24 часа ничего, кроме чая с хлебом, не есть. Что же будешь делать!
      Принц Карл звал уже два раза меня обедать в Бухарест. Я отговорился, стараясь избегнуть выставки и залечить первоначально затылок свой. Но сегодня он прислал нарочно своего гофмаршала, требуя моего приезда завтра. Отказаться было неловко. Спрошу сейчас разрешения государя и поеду. Так как фельдъегерь уедет завтра, то пишу к тебе сегодня, чтобы не осталась без письма. Постараюсь писать с каждым фельдъегерем.
      Как вы поживаете, что делают детки, матушка? Очень рад, что ты спишь лучше. Переношусь часто мысленно и днем, и ночью. В четверг, вероятно, поедем в Галац для переправы.
      Обнимаю вас мысленно. Заочно соединимся в молитве благодарной 2 июня. Целую ручки твои и матушки. Детей и тебя благословляю. Кланяюсь Соколову, П. А. и Нидман.
      Дмитрию несколько лучше, но не оправился окончательно. Напиши и Салисбюри, а может быть и Зичи. Когда получила от них письма - сообщи. Да благословит и охранит вас Господь, не забывайте многолюбящего мужа своего и друга Николая.
      31 мая
      До отъезда в Бухарест успею написать тебе, бесценная Катя, еще несколько строк. Вчера вечером часов в 11 вошел ко мне унтер-офицер Кубанского казачьего полка наш спутник князь Церетелев. У него здоровый, загорелый вид, он усвоился с ухватками настоящего казака, и платье очень пристало к его чертам южного типа. Не поверишь, что два месяца тому назад он был камер-юнкером и дипломатом. Он доволен и вполне счастлив. Был уже под бомбами, и одну разорвало между ним и Скобелевым, проговорившим: "Nous avons chapp bel"*. Утверждает, что на него никакого впечатления не производит. Будет тебе писать. Оба Скобелева - отец и сын - его полюбили и за ним ухаживают. Меня здесь корреспонденты газет одолевают, но я отделываюсь незнанием.
      Решительные события приближаются, дай-то Бог, чтобы все пошло хорошо и чтобы потери наши не были так значительны, как можно, как должно ожидать по турецким приготовлениям. Дело в том, что между турками заметили на многих пунктах англичан-офицеров в красных мундирах и куртках{7} и что противникам нашим дали все нужное время, чтобы вполне приготовиться и построить множество укреплений. Замечательно, что им становятся известны по-видимому все распоряжения военные прежде, нежели самим войскам. Так, например, они уже теперь стягивают войска и строят укрепления на пунктах, избранных для переправы, тогда как войска наши теперь только начинают двигаться по этим направлениям. Это очень озадачивает наших. Очевидно, что у турок ради английского золота, а также польско-венгерско-жидовского шпионства много агентов, тогда как наши не умеют устроить эту часть.
      Сегодня меня разбудили песни болгарских дружин{8}, выступавших в 4 часа утра в поход из Плоешти к Дунаю и проходивших под окнами моей спальни. Странный, южный напев резко отличается от нашей солдатской песни, но не без прелести. Болгары поют очень низко, в виде хорового итальянского напева речитатив.
      Сообщаю вам для сведения, что отправление курьеров между Главною квартирою и Петербургом устроилось следующим образом: отсюда отправляют во вторник и в субботу по вечерам, а из Петербурга также с вечерним поездом в среду и пятницу. Курьеры прибывают на пятый день. Но на беду это не всегда фельдъегеря, обязательно берущиеся доставлять твои письма, а также и флигель-адъютанты, с которыми нужны будут другие приемы (то есть может быть записка от тебя или от Анны Матвеевны с просьбою доставить мне влагаемое письмо). Руденко должен бы записывать имя флигель-адъютанта, взявшего письмо, на случай его ветренности. Казатин как раз на половине дороги, так что вам легко рассчитать время проезда курьеров туда и обратно.
      Многие поручают тебе кланяться, даже канцлер. Не скрою от тебя, что многие, зная твою прыть, полагают, что если кампания наша продлится, ты прикатишь в Румынию под видом Красного Креста. Румыны наперерыв предлагают помещение тебе в Бухаресте.
      Обнимаю вас всех и тебя в особенности, друг мой милейший, жинка моя бесценная. Твой муженек Николай
      No 4
      2 июня. Плоешти
      Памятный и радостный день. Благодарственно за 15 лет тому назад переношусь, бесценная подруга моя, милейшая Катя! Надеюсь, что телеграмма моя достигла вас. Третьего дня по приглашению принца Карла и принцессы ездил в Бухарест и обедал у них (нас было за столом всего трое) tout--fait intimement*. Отсюда выехал я в 2 часа по железной дороге в Бухарест, встретили меня все консулы и чиновники - наши сослуживцы, отданные в распоряжение Черкасского и проживающие пока в Бухаресте. Болгары хотели меня принять у себя и отвели дом. Но меня встретил на станции гофмаршал и в придворной коляске отвез во дворец, завезя предварительно в генеральное консульство, где я переоделся в мундир. Торжественно прокатили меня по улицам, и великий князь Сергей Александрович сказал мне, что видел эту поездку (он ездил с Арсеньевым осматривать город инкогнито). Вообще ко мне в Румынии очень любезны и внимательны. Прямо от обеда я заехал к княгине Гике. Видел мадам Бларамберг, много мне приседавшую, а равно и детей, очень выросших. Все семейство было тронуто вниманием нашим. В 8 часов сидел уже я в вагоне, предоставленном в мое распоряжение, а в 10 часов был дома.
      Вчера я дежурил при его величестве. Был смотр. Завтракал и обедал у государя. После завтрака собирались мы снова на совет, и канцлер снова бесился. Он чувствует свое неловкое положение, говорит, что военная атмосфера его давит, что он желает уехать из Главной квартиры, убедившись, что ему нет здесь дела и пр. Князь полагает, что Шувалов, зарвавшийся далеко в Англии и принужденный ныне изменить совершенно то, что он уже поспешил обещать Derby, подаст в отставку и уедет. Старик и наш лондонский посол поступили крайне бессовестно в отношении к государю и легкомысленно, запутав нас в переговоры с Англиею и обещая невозможные уступки. Надо опасаться, что так же точно, как они - твердя о мире во что бы то ни стало - привели к войне с Турцией, так ныне они завлекут нас в ссору с Англиею, обнадежив ее, что мы все уступим. Бедовые люди! Только интриговать умеют против честных людей. Жаль, что они успевают иной раз в своих наветах. Под предлогом миролюбия они хотели компрометировать Россию навеки и, доставив автономию северной части Болгарии (до Балкан), бросить южную часть, то есть самую населенную и образованную. Англичане и враги славянства желали давно достигнуть сего, но им не удалось, пока я был в Константинополе. Теперь они едва не успели достигнуть цели руками Шувалова.
      Сверх двух раз, о которых я уже писал к тебе, в неделю будет отправляться из Петербурга третий курьер, так что три раза в неделю предоставится случай переслать мне твои милейшие строчки. Дети могли бы чередоваться.
      Войска подходят со всех сторон к пунктам переправы. У турок на противоположной стороне 156 тыс. человек. Потери будут большие. Помоги Бог. Полагаю, что наша разлука при самых счастливых обстоятельствах продолжится до конца июля или августа.
      Ничего еще не сказал я тебе о Плоешти: городок неважный, скучный, но климат лучше, нежели в Бухаресте, по близости Карпатов, отроги которых подходят верст на 30. Улицы крайне сбивчивы, отвратительно пыльны или грязны, смотря по погоде. Несколько улиц вымощено, но разве для того, чтобы ломать экипажи. Самая трудная задача - найти здесь чью-либо квартиру, ибо нумерация домов общая для целого города, а названия улиц положительно неизвестны даже туземцам. Скорее встречный казак доведет по адресу, нежели обыватель Плоешти. Великий князь и свита ездят беспрестанно в Бухарест для развлечения. Здесь молодежь, а равно канцлер и Жомини заходят по вечерам в кофейню "Молдавия", где в садишке (моей ноги там, конечно, не было и не будет) играют и поют цыгане. Наш Христо там тоже заседает. Прогулки никакой нет, остается лишь выезжать за город. В Бухаресте приготовляется дамами общества (в том числе княгинею Гикою) драматическое представление в пользу Красного Креста. Все лишь заявляют желание тебя видеть в Бухаресте, в особенности князь и княгиня румынские.
      Здесь везде и постоянно встречаю наших старых сослуживцев, даже константинопольский жидок Пароходного общества Цедербаум играет важную роль в качестве секретаря председателя дел жидовского общества, взявшего на себя поставку фуража и провианта для армии, а также снабжение госпиталей{9}.
      3 июня
      После полудня вчера, когда я сменился с дежурства, целый день у меня были посетители - по два, по три и больше разом. Принц Карл заезжал с визитом. Прибыл Ону, выписанный канцлером и Жомини с уверенностью, что верховный визирь (!) явится тотчас в Плоешти, чтобы с ними вести переговоры! Его печальный образ сознательно выражает, qu'il est entierement dpays*. Но впрочем я рад был его видеть. Базили, Нелидов и он были у меня вечером. Первые два просили передать тебе, что вспомнили о дне нашей свадьбы и приходили поздравить. Пришел пить чай также ко мне вечером и Ксенофонт Яковлевич (наш духовник). Его приход в такой день был для меня истинным утешением.
      Ждут сегодня сюда князя Милана{10}, с которым приезжают Ристич, Хорватович и Лешанин (командующие отрядами). Им будет головомойка, потому что канцлер предпочитает [скорее] оттолкнуть сербов, чем рассердить Австро-Венгрию. Придется мне заклеивать!
      Скажи большое спасибо мое Катичке, порадовавшей меня вчера (то-то рассчитала!) одна своею грамоткою. Cette bonne petite lettre a t un vritable beaume sur mon coeur**. Очень мило рассказала она воскресный день, но забыла подписать. Я догадался, что Катичка писала, по складу речи и потому, что она упомянула о Мике. Почему приехала ты так поздно из Немиринцы, милейшая жинка моя? Катичка говорит, что ты очень опоздала к обедне, а я рассчитывал, что ты будешь дома в 10 часов. Ожидавшийся сегодня курьер опоздал на поезд, и мы остались без писем!
      Когда ты получишь эти строки, Главная квартира выедет, вероятно, из Плоешти на Дунай. Государь хочет лично присутствовать, и мы будем в огне, но умеренно, а не в такой жаре, как бедные солдатики, которым придется переправляться. Приготовления турок громадны, но у нас превосходная артиллерия, и Господь милостив. Признаюсь, лично я предпочел бы переправиться на лодке с охотниками, чем стоять в свите. Будь что будет, а будет, что Бог велит! Помните это и молитесь. Я буду благоразумен и, имея постоянно перед глазами твой облик милый и деток наших, буду благоразумен, ни на что не напрошусь, ничего лишнего не сделаю, но ограничусь святым исполнением прямого долга, надеясь на Бога и подчиняясь его воле. Обнимаю тебя тысячекратно.
      Скажи матушке, что почти уже съел ее сладости. Как твое здоровье и лечение? Дай полный отчет письмом. Обнимаю и благословляю деток, целую ручки у матушки, прося ее за тобой зорко смотреть. Приветствую Соколова. Твой любящий муж и верный друг Николай
      4 июня
      Осталось еще несколько свободных минут до отсылки конверта фельдъегерю, и я пользуюсь сим, чтобы снова побеседовать с тобою заочно, милейшая жинка. С ночи льет дождь. Это - истинное бедствие. Совпадая с таянием верхних снегов с Карпатов, дождь способствует возвышению воды в Дунае. Мы сидим у реки и ждем, пока спадет вода настолько, чтобы мосты наши хватили с одного берега на другой. Теперь еще разлив страшный, а турки пользуются сим и подводят войска, строят укрепления и пр. Беда, да и только. Магомед постарался за стамбульцев.
      На Кавказе готовятся вышвырнуть высадившихся в Сухуме черкесов в море. Казы-Магомед отправился не в Сухум, а в Эрзерум, чтобы там сформировать черкесскую кавалерию. Как кажется, он и с турками хитрит, чтобы нам прямо в руки не попасться. Каре обложен, и поджидают лишь прихода осадной артиллерии, чтобы начать громить передовые форты, а затем и город в предположении, что он, при превосходстве нашей артиллерии, сдастся без штурма.
      С Черкасским вижусь я часто. В советах мы всегда одного мнения. Я помогаю ему всячески для лучшего устройства Болгарии по мере занятия ее нашими войсками. Наши молодые люди распределены по корпусам войск, чтобы тотчас вводить самоуправление, обезоруживать мусульман и обеспечить спокойствие края. Таким образом отправляются за Дунай с передовыми войсками Сорокин, Белоцерковцев, Юзефович, Геров, Троянский и пр. Дай Бог, чтобы дело пошло. Ты знаешь, что о своем личном значении я не забочусь, а потому помогаю всем, кому придется, лишь бы общее дело шло хорошо. Доставляю сведения не только Черкасскому и его подчиненным, но и Главной квартире. До моего приезда мало было принято мер, чтобы следить за турками и получать верные сведения из Болгарии об их движениях и приготовлениях.
      Я, кажется, писал тебе, что Церетелев (унтер-офицер) приезжал сюда со Скобелевым (стариком), при котором он состоит ординарцем. Весел, здоров и high spirited*. Настоящий казак! Так как по переходе Дуная и при движении к Балканам Скобелев пойдет вперед с казаками, то ввиду важности обойти укрепленные позиции турок и захватить горные проходы в наши руки я подробно рассказал Скобелеву, как это может быть наилучшим образом исполнено по моему мнению, указав на те горные дороги и обходы, которые мне известны.